Семьдесят четвертая

Ах, бесценная Анна Давыдовна! Для меня она была самым первым и главным супер-преподавателем - с потрясающим произношением, высокой степенью язвительности в отношении нас, но и с подобной же самоиронией. Тогда педагоги справедливо считали, что пение способствует освоению фонетической составляющей, иностранного языка, в частности – интонации. Поэтому посещение хора на первом курсе было строго обязательным, до третьего курса – желательным, а уж потом – кому как угодно. Нужно ли говорить, что я с первого дня и до выпуска был активным хористом и бессменным солистом этого замечательного хора. Репертуар был достаточно разнообразным: помимо огромного количества немецких народных песен из разных эпох и на разных диалектах, мы пели революционные песни, песни протеста, зонги эпохи Бертольда Брехта, отрывки из известных мюзиклов (например, его же Трёхгрошовой оперы), и песни модных тогда ансамблей и рок-групп. Но и советские песни, и русские пели тоже.
А с учетом того, что у нас была замечательная солистка с колоратурным сопрано Маринка Райхартова (замужем за чехом, студентом МГИМО), то мы пели чешские и словацкие  народные песни и кое-что из репертуара детского хора Всесоюзного радио под руководством Попова, где Маринка тоже была солисткой. Мы, кстати, с нашим хором все годы моей учебы в ИН’ЯЗе часто выступали в сборных или даже сольных концертах по всей Москве, даже вместе с профессионалами. Помнится, как-то выступали в очередь с известным впоследствии ансамблем Юрия Маликова. У него тогда не было еще никакого названия, просто «Ансамбль под управлением Юрия Маликова», работали они под эгидой старейшей концертной организации г.Москвы, которое в просторечии именовалась Москонцерт, а полное название было: Государственное объединение музыкальных, эстрадных и цирковых предприятий. Практически все впоследствии известные эстрадники – чтецы-юмористы, певцы, ансамбли и вообще артисты всех жанров – стали известными именно благодаря этой, теперь мощной и богатейшей продюсерской организации.
Возвращаясь к нашим выступлениям: Самым тяжелым для нас (и технически, и морально) были ежегодные митинги памяти в День Победы 9 мая и в День Памяти и скорби 22 июня, проводившиеся у скромного памятника московским ополченцам, который установлен у входа в старое здание института на Остоженке. Там мы обычно пели хором военные и другие патриотические песни, а ансамблем в составе троих мужиков и той же Маринки Райхартовой – известную уже тогда песню «Журавли», а иногда «На просторах России». На воздухе вообще петь тяжело, потому что голос садится, а трагичные песни про войну вызывали реальный комок в горле – ведь и наши родители, и многие наши преподаватели были воинами на Великой Отечественной. Это был и впрямь всегда «праздник со слезами на глазах».
Ах, сколько всего важного, интересного, а порою даже и судьбоносного происходило в эти пять счастливых лет нашего студенчества! Если только перечислять все интересные и значимые события, которые имели место быть, то это займет практически столько же места, сколько и весь предыдущий текст.
Кроме того, я про эти годы написал отдельный очерк в нескольких частях, назвал сие произведение предварительно «Пять радостных лет» – см. http://proza.ru/2025/05/21/802; http://proza.ru/2025/06/28/974; http://proza.ru/2025/06/28/977; http://proza.ru/2025/06/28/980). 
Сейчас дописал и пятую часть - http://proza.ru/2025/07/22/1090, поэтому здесь ограничусь точечными заметками.
Кое-что про вводный фонетический я уже немного рассказал. Ну, по большому счету, я институтских преподавателей понимаю: мы своей свободной, но не образцовой говорильней, безусловно, слегка разрушали их методические твердыни. В отношении меня они, впрочем, избрали некий нейтралитет. Максимум, на что они решались, так это не присваивать мне законных первых мест на фонетических  конкурсах, отдавая их верным апологетам инязовской фонетики. Но – и только. Отметки они были вынуждены ставить относительно объективно. Хотя я до третьего курса (когда начались интересные и трудные теоретические дисциплины), толком не учился, но легко отвечал по всем предметам на старых запасах, которых у выпускников обычных школ, конечно, не было – они все добывали трудом. А вот на третьем курсе, когда у нас начались теоретические всякие дисциплины (к примеру, теоретическая грамматика, теоретическая фонетика, стилистика, лексикология…), я вновь обрел вкус к учебе, и тут же стал неисправимым… отличником!
Повышенная стипендия была очень кстати, т.к. я почти прекратил подрабатывать из-за того, что всерьез увлекся теоретическими и прочими предметами. А так-то я мало времени тратил на учебу, и с первого курса подрабатывал. Сначала доставщиком телеграмм (75 р. в месяц плюс столько же, а то и поболе чаевых от благодарных адресатов), потом вяло и безуспешно пробовался  в разных московских кабаках через МОМА (Московское объединение музыкальных ансамблей), без которого ни один или музыкант выступать там не мог.