Белый костюм

Если вы предположите, что я обыкновенный белый костюм, то продемонстрируете свои заблуждения, невежество и, не побоюсь сказать, варварство. А также полное отсутствие знаний по социологии, психологии, этике и эстетике. Белый костюм не может быть обыкновенным, как например тройка из шерсти, шевиота или даже бостона. Только он способен открыть все душевные качества облаченного в него субъекта, даже те, о которых тот не подозревает. Более того, даже некоторых, никогда не существовавших. На месте государственных органов, следящих за приобщением народонаселения к традиционным ценностям, я бы внес в ГД проект закона «О белом костюме». Согласно которому облачаться в него дозволялось бы только идущим на подвиг, совершающим подвиг или размышляющим о том, как, где и когда его осуществить. То есть белый костюм – это честь и слава субъекта, удостоенного в него облачиться.
И вот после всего этого, меня уже год не вынимают из шкафа, где я вишу среди заурядностей: синего костюма, серого в полоску, неопределенного цвета без полосок и прочих вульгарностей, которых не рассмотрел по причине темноты. Конечно, даже в этом обществе слежу за манерами и фамильярности не допускаю. Но согласитесь, обидно, когда синий костюм приходит из театра и рассказывает, как все было замечательно, и его даже облили шампанским в театральном буфете. В этом буфете под струей шампанского должен быть я – белый костюм, а не эта дерюга, пусть и из дорогого магазина. В такие мгновения я так волнуюсь, что лацканы моего пиджака хлопают как уши белого слона, которого я лицезрел на картине и сразу распознал в нем почти родственника. Да что там родственника – брата! Такой же солидный и без единой складочки на белом теле.
Но что же я так разволновался. Если посмотреть объективно, то и в шкафу неплохо. Он достаточно часто проветривается. Лена – жена хозяина - следит, чтобы в шкафу была собрана достаточно приличная публика. Вы не представляете, что за компания была в шкафу до ее появления! Вразнобой висели рубашки немыслимых цветов и фасонов, галстуки невыразимых оттенков, попадались даже мятые джинсы. Некоторые и вовсе не висели, а валялись вперемешку с майками и носками. Когда я впервые попал в этот шкаф, то чуть не задохнулся от негодования. Представьте, вся эта публика общалась на вульгарном языке, игнорируя этикет и демонстрируя ужасные манеры. В тот вечер я не произнес ни слова, и представьте, этого никто не заметил. Правда, был один светло-синий костюм, поначалу производивший приличное впечатление своими манерами. Но вскоре я понял, что они не из дорогого магазина, а с вещевого рынка, и наша дружба не состоялась.
Поначалу мне грех была жаловаться. Стояло лето и меня часто выгуливали. Более того, замечал, как разнообразные женские платья пытались привлечь мое внимание. Но зачем они мне, когда я так горд и самодостаточен! Лишь однажды я изменил принципам, и это преобразило мою жизнь. Я встретил Прекрасное Платье, впечатлившее меня интеллигентностью и сдержанными манерами. Мы провели рядом весь вечер. И хотя мой хозяин пыжился, пытаясь впечатлить его хозяйку, без меня он выглядел бы мокрой курицей или белой вороной. Только я придал ему романтический образ, и поэтому хозяйка платья обратила на него внимание.
Впрочем, все было не так. Вначале меня оценило Платье, выразив свое восхищение присущей мне интеллигентностью, которую подчеркивал небольшой томик в руке хозяина. Он вообще-то странноватый. Сколько себя помню, постоянно с непонятными целями таскает какую-нибудь книженцию. Конечно, иногда ее обложка гармонирует со мной, но чаще образует цветовой диссонанс. Это меня раздражает. Ну как авоська с торчащими из нее перьями лука или пучками морковки. Представляете, белый костюм и авоська с морковкой. Но в тот вечер все было гармонично. Мы с Платьем, хозяин с хозяйкой, прекрасный летний вечер. Представилось, что именно так происходят перемены в жизни.  И теперь каждый вечер меня будут выгуливать в сопровождении роскошного Платья. Я не возражаю даже против элегантного томика в руке хозяина, но только ради бога, чтобы обложка была пастельных тонов. Конечно, ее придется поискать. Но что не сделаешь ради душевной гармонии, помня, что она следует за внешней. 
Так, в редких прогулках с Платьем, прошло лето, и закончились мои замечательные деньки.  Правда к тому времени меня перевесили в другой шкаф, где публика была приличнее. Джинсы уже не валялись вперемешку с майками и носками. Исчезли рубашки, производившие отвратительное впечатление дикими манерами. Это мне нравилось. Появились вещи, говорившие, что у хозяина внезапно появился вкус. В соседнем шкафу висело то самое Платье. От него исходил незабываемый аромат первой встречи.
Романтические мысли переполняли меня. До сих пор не понимаю, как это в темном шкафу, среди посредственностей могут рождаться такие образы. Скорее всего это наследственное. Припоминаю, как продавец магазина, помогая будущему хозяину облачиться, прищелкнул языком: «Порода видна сразу». Жаль, тогда не удалось рассмотреть бирку на моей вешалке. По-моему, там крупно было написано «Paris». Не владею иностранными языками, но кажется, это отголосок моей родословной. Возможно, со временем стоит составить генеалогическое дерево. Вполне вероятно, моя гордость и манеры проистекают от родства с королевскими мантиями.
Увы, мои прогулки с роскошным Платьем стали редкими. Хотя от этого их значимость для меня лишь возросла. По секрету сообщу: в своем шкафу начал готовить восстание под лозунгом: «Мы все едины» с целью объединить костюмы и платья в одной, как ныне говорят, локации. Слово, конечно красивое, но мне привыкшему к традиционному языку из книг хозяина, ближе «шкаф». И звучит романтичнее: «Мы с вами опять встретились в этом уютном шкафу». И в ответ: «Да сударь, это так необычно, хотя темновато, и я не смогу оценить по достоинству вашу стать и манеры».
И вот случилось долгожданное. Хозяева задумали путешествие и не куда-нибудь, а в Санкт-Петербург. И мы с Платьем оказались в одном чемодане. Пусть тесновато для истинно романтической встречи, но мы были вместе и это главное. Теперь-то я произведу на нее впечатление не только изысканными манерами, пуговицами и лацканами, но и интеллектом, которым пропитана каждая нитка! Платье почему-то молчало, лишь изредка соглашаясь с моими блестящими умозаключениями. Кажется, в этом чемодане я превзошел самого Сократа. Ничего удивительного. Как говаривали классики, убогое пространство определяет широту мыслей.
Но известно, ожидание праздника всегда лучше самого праздника. В Санкт-Петербурге нас с Платьем вместе выпустили на прогулку только пару или тройку раз. Остальное время меня заменяли потертые джинсы, а Платье – брюки с майкой. Нас же оставляли дома, где мы висели в одной гардеробной. Гардеробная была тесная и я позволял Платью прикасаться ко мне, давая ей понять, что это почти приобщение к королевской мантии.
Но один день не забуду никогда. Он искупил все недовольство редкими прогулками по улицам северной столицы. Где, я уверен, каждый петербуржец с восторгом взирал на наш дуэт. В тот вечер нас вывели на прогулку по незначительному поводу: наши хозяева отправились в Мариинский театр на оперу - то ли «Три апельсина», то ли «Три мандарина». Это не важно. И вот, когда мы с Платьем прогуливались по набережной перед театром, проплывавшие мимо на туристических катерах люди, указывали на нас и некоторые отдавали честь, как это делают военные. Я расслышал слово: «Адмирал» и понял, что к этому моменту меня вела судьба. Все эти некультурные соседи в шкафу, долгое висение в темноте без глотка свежего воздуха и лучика солнца - осталось позади. Это закончилось признанием моих достоинств, воплотившемся коротким, но емким словом «Адмирал». Я взглянул на Платье. Наконец-то ему указали на истинное значение того, кто только один сможет по достоинству оценить ее красоту. Странно, но Платье демонстрировало удивительное спокойствие. Это меня удивило. Но я отнес это к его скромности, интеллигентности и воспитанности.
После этого публичного признания моей значимости я заставил субъекта, удостоенного в этот вечер меня выгуливать, принять осанку настоящего адмирала, и мы с Платьем отправились в Мариинский театр. По поводу театральной публики ничего хорошего сказать не могу. Одно слово – провинция. Эти джинсы, укороченные юбки и майки с непонятными письменами. Глазу не на чем остановиться. Мое огорчение было безмерно. Тем более, что и на сцене не было ни одного приличного костюма. Все нарочито яркие, пестрые. Сразу видно - театральная публика и артисты одеваются на одном вещевом рынке.
Мы с Платьем царили над всей этой безвкусицей. Правда, никто из окружения не припадал ниц в знак признания наших королевских статей и превосходства. Но это я тоже отнес к невежеству провинциалов.