Весна. год 2045-ый

ВЕСНА. Год 2045-ый

Несерьёзная фантастическая миниатюра

 

— Не могу я привыкнуть к этим вражьим сигаретам, — пробурчал Пётр, оборачиваясь к старику в лисьей шапке с опущенными ушами и овчинном тулупе. Старик лежал с закрытыми глазами, задрав голову к солнцу. Он ничего не сказал и глаз не открыл.

— Загораешь, старый, — хмыкнул Пётр, — я всю жизнь «Беломор» курил или свой самосад. Где его теперь достанешь? Тьфу, дерьмо трофейное! — выплюнул он сигарету. — Всё у немчуры какое-то слабохарактерное. Водка одеколоном воняет, сигареты мятой, а я её на дух не переношу; колбаса кислая, невкусная. Ты чего, Лукич, запаковался-то так? Вспреешь, жара такая на дворе.

Старик опять ничего не ответил. На его лбу выступила россыпь пота, на лице плавилось блаженство.

— В этом годе весна ранняя, — раздумчиво сказал Пётр.

— Пар костей не ломит, — не открывая глаз, наконец откликнулся старик. — Холодно мне чего-то в последнее время, Петюня, видать костлявая близко уже подобралась.

— Брось, Лукич. Не отпустим мы тебя к ней — без командарма нам не жизнь. Ты ж сам говорил, что пока Варьку замуж не определишь, к праотцам не двинешь, — сказал Пётр, приподымаясь на локтях, — глянь-ка, Лукич, глянь, Фриц-то наш, Фриц-то — аккуратист! Ему бы в аптеке работать. Во чертит-то, во чертит, как по линейке!

 Парочка расположилась на капоте раскуроченного НАТОвского джипа, рядом с Петром лежала штурмовая винтовка FN F 2000 c подствольником, у старика на коленях лежал старый «Калаш» с треснутым прикладом, обмотанным изолентой. Перед ними расстилалась пашня, упирающаяся в далёкий лес, уже покрывшийся первой нежной зеленью. На пашне трудился немецкий танк «Леопард», к которому был прицеплен плуг.

Старик открыл глаза и стал наблюдать за работой пахаря. Доехав до леса, танк развернулся и медленно пополз назад.

— Как по линейке чертит! — повторил Пётр восхищённо.

— Нехай отрабатывает свой хлеб, — кинул старик, — у него другого выхода нет.

Пётр бросил взгляд на часы:

— Без четверти три. Обед скоро.

Помолчав, он, хохотнул:

— А Фриц-то наш, кажись, на твою Варьку глаз положил. Краснеет, как пацан, когда рядом с ней оказывается. И всё: фрау да фрау, битте да дритте. Да и она сама гусыней ходит. Гляди, командарм, как бы интернационал у них не случился.

 Старик ответил не сразу, вид у него был благодушный:

— Вперёд обженим его. Мужик он справный, от работы не отлынивает, ест хорошо и в технике петрит. А Варвара в девках может засидеться, двадцать первый годок пошёл девахе. За кого выдавать? Мужики у нас все заматерелые, женатые. А у пацанов наших женилка ещё не выросла. Самому старшему Димке Давыдову пятнадцать. Как не крути, а немец этот самый подходящий жених Варьке. Не то, что другой пленный, тот, что у Грибачёвых работает.

— Нежненький-то? — ухмыльнулся Пётр. — Этого девки наши жалеют, косички ему заплетают.

— Нежненький? — скривился Лукич. — Еле взяли его. Весь боекомплект расстрелял, гад. Слава Богу, ни в кого не попал.

 «Леопард», пыхнув выхлопом, остановился рядом с джипом, из люка показалась голова в шлеме, а после и сам пахарь. Он показал Петру на часы, постучав по ним костяшкой согнутого пальца.

Пётр, быстро глянул на свои часы:

— Вот ведь, сучок! По нему часы можно проверять: ровно три, время обеда.

Обедали в открытой беседке на краю пашни. На столе стояла бутыль молока, заткнутая пробкой из газеты, каравай хлеба, грубо нарезанное сало, варёные яйца и картошка в мундире. Немец ел чинно, тщательно прожёвывая пищу, наблюдая, как на разворошённой пашне суетятся налетевшие птицы. Лукич лишь пригубил молока, а Пётр не стал есть. Закурив, он сказал старику:

; Забыл сказать тебе, Лукич. Ёся, жидок из города, приходил на наше КПП.

— Что хотел, сквалыга пархатый?

— Муки просит.

— Сколько?

— Пять тонн.

— Что даёт?

— Бутылку водяры за килограмм.

— Тю! Шустрый! А хухо не хухо? У нас самогонки полно и своего вина. Когда придёт?

— Завтра обещал.

— Скажешь: десять литров солярки за кило муки. Это окончательно.

— Не согласится.

— Как миленький согласится! Поплачет для дела и согласится. В городе за кило муки канистру двадцатилитровую бензина дают.

В лесу периодически постукивали выстрелы.

— Пацаны наши. Дичь пошла, — сказал Пётр и немного помявшись, добавил: ; Да, Лукич, тут ещё … из-за реки от моджахедов Аслан-бек приходил. Аллах акбар, говорит, я ему: воистину акбар, чё надо, джигит? Варька ваша, говорит, сыну моему приглянулась. Дадим, говорит, за неё машину патронов, антибиотики чешские и четырёх пленных норвежцев. Сказал, за ответом в понедельник придёт.

— Четырёх норвежцев? Да их же не прокормишь! Вот наглая морда. Варька ему нужна! Да не в жисть этого не будет. Внучку нехристю родную отдай! Говна собачьего от меня получит! — гневно выкрикнул Лукич.

— Это понятно, — раздумчиво сказал Пётр, — да обидятся сильно джигиты, набегать начнут, мировую нарушать, зловредные они, шакалы.

Старик задумался ненадолго, глаза его лукаво блеснули. Хлопнув Петра по плечу, он весело произнёс:

— А мы их обведём, Петюня, хитростью возьмём.

; Как?

— Опоздал, скажем, ты, Асланчик, извиняй. Варька наша, скажем, непутёвой дочерью оказалась — с пленным немцем успела сойтись. Джигиты, Петюня, страсть, как порченых баб не любят, такую не в жисть в жёны не возьмут. А Варьку мы быстренько за фрица выдадим. Мол, позор замылить решили. Сегодня у нас что?

; Пятница.

— Вот, хорошо. Завтра свадьбу и сыграем. Отец Нафанаил и обвенчает.

— Дык, у него завтра финальная схватка в «рукопашке» с городским чемпионом, — почесал затылок Пётр.

— Ничего, с утра обвенчает, потом с хорошим настроением, быка этого и завалит, нам всем на радость.

— Наполеон! — восхищённо крутанул головой Пётр.

Лукич глянул на немца, полирующего пилкой ногти, усмехнулся.

— Фриц, ты Варвару любишь? Варвара гут, натюрлих?

Немец встал, приложил руку к сердцу, вытянувшись, воскликнул:

— Фарфара! О, я отшень любиль Фарфара.

— Когда это ты уже успел? — расхохотался Пётр.

Не сдержался и старик, рассмеялся.

— Завтра свадьбу сыграем. На Варваре женишься, голь баварская. Дам я за Варьку тебе дом, всё, что в доме полагается, худобу на развод, мотоцикл японский. Завтра и обвенчаетесь. Ну, а теперь работать. Арбайтен, Фриц, ферштейн?

— О, я отшень любиль Фарфара… — повторил немец, надевая на голову шлем

— Теперь будешь любить часто и на законных основаниях. Иди, иди, — сдерживая улыбку, сказал старик и повернулся к Петру: ; Дозоры у реки усилить нужно.

— Понятное дело, — кивнул головой Пётр.

Немец, что-то пришёптывая, шёл к танку. Пётр с Лукичом провожали его взглядом. Пётр сладко, до хруста, потянулся.

— Весна! Я б сам женился, если б не моя майорша.