Мусоровоз

Николай Аллилуев полжизни проработал водителем автобуса. Несколько месяцев назад у него умерла жена. Детей у них не было и потому он остался один на один со своей вялотекущей жизнью. Никто из коллег Николая никогда не видел его таким, как в день похорон. Он был похож на вкопанный в землю памятник: ни с кем не говорил, на соболезнования не отвечал, а смотрел тупым и неподвижным взглядом в навечно застывшее бледно-жёлтое лицо жены. Когда её гроб опускали в могилу, он вдруг неожиданно прыгнул за ней, и только вовремя спохватившиеся родные успели схватить его за руки и оттащить от края свежевырытой пропасти. Он плакал без слёз, сотрясаясь каждой мышцей своего тела. Все понимали его горе, но смотрели на него с чувством стыда за своё присутствие в этот роковой для него момент.

Обычное дело – смерть человека, но для Николая оно возымело самые необычные в его жизни последствия. На похоронах ему начало казаться, что он начал слышать какие-то голоса. Поначалу тихие, а потом все громче и отчетливее. Все вокруг него молчали, но, когда он смотрел на них, он слышал то мужской, а то женский голос в зависимости от того, на кого он в тот момент смотрел. Он не придал этому большого значения и списал всё на изрядное количество выпитой водки, но, когда он проснулся на следующий день и, разбитый и больной, вышел в магазин за свежей порцией лечебного пива, он вновь услышал эти голоса и в тот момент не на шутку испугался.

Так прошло несколько недель. Николай был точно уверен, что сошёл с ума, и потому записался к врачу в местную больницу несмотря на внутреннее сопротивление от осознания того факта, что теперь он не такой, как остальные, а выделяться из общей массы он никогда не любил.
 
Врач выслушал Николая и, зная его горе, решил, что его слуховые галлюцинации носят временный характер и вызваны психологической травмой от смерти жены, но на всякий случай выписал ему рецепт на галоперидол, ожидая увидеть Николая вновь через месяц.

За пару недель лечения галоперидолом голоса не прошли, но Николай, по мнению его коллег по работе, явно «стал сдавать», что выражалось в виде безучастного отношения к общению с ними, бессмысленного взгляда в одну точку и механического выполнения своих должностных обязанностей, чего за Николаем никогда прежде не водилось.

Николай тоже поначалу верил, что просто заболел, но некоторые обстоятельства за довольно короткий срок уверили его в обратном. Он убедился, что после похорон начал слышать мысли других людей и это вызвало у него немалое удивление. Поначалу он не знал, как проверить свою гипотезу, но потом решил, что самым лучшим способом удостовериться в её истинности будет напрямую спросить у своих коллег, о чём они сейчас думают. Коллеги, простые шофёры, испытали суеверный страх, когда Николай сказал им о том, что сейчас роится у них в голове. Кто-то, никогда не ходивший в церковь, пошёл причаститься, кто-то, кто был другом Николая, стал обходить его стороной, а кто-то, кто испытывал крайнее любопытство по отношению ко всякого рода мистике, начал считать Николая за некоторое подобие экстрасенса.
 
Разумеется, начальству об этом было доложено и Николая попросили написать заявление по собственному желанию, что Николай равнодушно и сделал. И вот, ему оставалось отработать свой последний рабочий день, после окончания которого он не знал, как ему жить дальше.

Стоит упомянуть, что спустя месяц после начала лечения Николай больше не пошёл на приём к психиатру, потому что поначалу считал свою болезнь даром, который позволит ему хоть как-то оправиться после смерти своей жены, но совсем скоро он понял, что ошибался, и с ненавистью смотрел в глаза проходивших мимо него людей. Он никак не ожидал, что так сильно возненавидит тех, к кому до недавнего времени испытывал большую привязанность, теплоту и любовь, потому что обо всём, что ему приходилось слышать в головах других людей, он обычно говорил односложно: «Тьфу ты, ну и срань!» или «Погонь!».

Потому перед тем, как сесть за руль в свой последний маршрут «Гнилуши – Новая жизнь», Николай представлял собой уже не того доброго и простого Колю, которого так любили его друзья и родные, а разозлённого и отравленного мыслями других людей человека, который, как загнанный зверь, стремится в последнем припадке агонии выбраться из ранившего его капкана.

Поначалу он пребывал в некотором замешательстве, потому как был обычного хорошего мнения о тех, с кем сводила его судьба. Потом он начал сильно раздражаться, видя одинаковую глупость встречаемых им людей, позднее он испытал к ним неподдельную ненависть, которую уже не старался скрывать на публике, а под конец он был настолько разочарован и опустошён, пребывал в таком отчаянии, что после работы спешно направлялся к себе домой, чтобы хоть какое-то время побыть в одиночестве и тишине. В этом отчаянии он и сел за руль, подождал пока автобус наполнится людьми, повернул ключ зажигания и поехал по изученной до каждой кочки дороге.

Чтобы не сойти с ума окончательно, Николай прибегнул к старому средству, издревле практикуемому разочарованными в обществе людьми, именуемому сарказмом, и достиг в этом деле определённых успехов, но потому, как предупреждал Ницше, превратился в некое подобие собаки, которая, кусаясь, научилась смеяться.

Николай пристально смотрел на лица наполнивших автобус людей. Люди здесь были самые разные: хорошо и плохо одетые, в боевой раскраске и без, с нахальным или самовлюблённым выражением лица, но всех их объединяло, во-первых, то, что почти все они сидели уткнувшись в свои мобильные телефоны,  а, во-вторых, нечто такое, на что Николай никак не мог смотреть без отвращения и потому по уже сформировавшейся привычке комментировал приходящие от них мысли про себя.
 
«Пиджак! Пиджак! Почему никто не смотрит на мой новый пиджак?» - слышал Николай доносившиеся до него мысли какого-то молодого клерка, одетого в голубой классический костюм.
- Действительно, почему никто не смотрит на твой новый пиджак? Может передать по переговорному устройству, чтобы все на тебя посмотрели? – отвечал в своей голове Николай.

Рядом с клерком сидела девушка, которая то ли свайпила, то ли скроллила что-то в телефоне и думала: «Айфооон. Как же круто, что у меня есть последний айфооон. Не то что у этих нищебродов смартфоны. У меня есть почти вся экосистема Apple, лошки. Ещё осталось купить Apple Watch и тогда всё будет вообще офигенно! О, новый пост Игнатия Винтурова! Крутяк!».
- Эпл Воч? Игнатий Винтуров? Поляк что ли? – подумал Николай.

Немного позади в соседнем ряду сидела девушка и предавалась фантазиям: «Я нереально вчера отожгла, нереально набухалась! Мой любимый коктейльчик «Принцесса Диана». Ммм… А этот клоун подумал, что я хочу с ним замутить. Конченный. Как будто для него я приопустила джинсы ниже трусиков. Жаль только, чтобы была не в юбке. Блин, да брить ноги, да и эти месяки задолбали! Ещё и этот тампон, который провалился глубже в…».
- Тьфу, ****ь! – прервал её мысли Николай, переключившись на другого человека.

«Как же охеренно я сегодня покачался! Просто пушка! Ну-ка поднапрячься – оп-пааа! Вот это банки! Машина! Убийца! Ещё бы апельсиновый фреш – и просто топчик! ЗОЖ и ПП! ЗОЖ и ПП!» - слышал Николай мысли какого-то раздутого, словно утопленника, человека из последнего ряда.
- ЗОЖ… ПП… Законсервированные отходы жизнедеятельности? – сомневался Николай. Но если по поводу ЗОЖ он ещё сомневался, то по поводу того, что значит ПП, был точно уверен: полный педераст.

У окна сидела девушка, которая была ничем не примечательна и тоже думала о своём: «Надо хорошенько напугать этого отчима. Двадцать тысяч алиментов в месяц. Я что, лохудра? Мне ещё ребёнка кормить, а мне хватило только на джинсы от Джереми Скотта. Скажу ему, что, если не даст больше, то напишу заяву, что он меня изнасиловал. Во! Нормально. Тогда он точно обоссытся от страха и даст больше. Ну, мандец тебе, папаша!».

Николай ничего на это не ответил. Он вспомнил свою мать, своего отца. Вспомнил, как хорошо ему было ребёнком в их большом деревенском доме. Как они любили его, а он в ответ любил их искренне, чисто, беззаботно. Вспомнил – и на минуту потерял из виду полосу дороги. Автобус качнуло, в ответ на что он услышал возгласы недовольных пассажиров.

- Господи, сколько ещё это будет продолжаться? За что мне это? Если я в чём виноват перед тобой, так ты укажи мне на мои ошибки. Но, прошу тебя, останови, останови этот хоровод говна в моей голове… Хоть один! Пожалуйста, пусть хоть один человек здесь будет тем, кто меня остановит!.. – Он периодически уже обдумывал эту мысль, но всё никак не решался. Он никогда не был жестоким человеком, он просто хотел прекратить страдать. Но прекратить свои страдания он хотел на условиях воздаяния за причинённое ему зло. Да и к тому же в его помутившейся от соприкосновения с чужими мыслями душе всё исказилось, надломилось, треснуло и потому он уже не мог оценивать происходящее с ним трезво и беспристрастно.

И вот, в глубине автобуса он услышал чью-то предельно твёрдую мысль, которая эхом отозвалась в его сердце и придала ему бесповоротной на тот момент решимости: «Ненавижу! Ненавижу… Какая бесцельная и беспросветная жизнь… Какие наглые, тупые, самовлюблённые люди… И я такой же, как они. Если бы можно было скальпелем отсечь соединяющую меня с ними пуповину… Водитель! Если ты сейчас меня слышишь, то сверни с моста в эту реку и освободи этот мир хотя бы от небольшой, но уже предельно протухшей кучки бесполезного мусора!».

- Слушаюсь, зём! – неожиданно прокричал водитель в ответ и со словами «Господи, благослови!» резко крутанул руль в сторону от себя, протаранил дорожное ограждение и полетел с нафаршированным людьми автобусом вниз с моста.

Пассажиры начали визжать, как дикие обезьяны, и только два человека тихо улыбались, закрыв глаза и с благодарностью ожидая решающего удара о зеркало глубокой реки.