Наследие Арна. Время вандалов. Гл. Вторая. Часть I

 ГЛАВА ВТОРАЯ

 
  Ингрид Ильва, чьи волосы только-только начали седеть, ясно осознавала, что вдове, которой  закрыт доступ  на шумные собрания клановых тингов,  не позволят решать, как следует правильно  вести эту война. Ни одна женщина не сумела бы вразумить мужчин, обезумевших от жажды мести.

    Она никогда до конца не сознавала, насколько Форсвик священен для Фолькунгов. Для нее Форсвик  был обычной богатой фермой, которая, безусловно, приносила огромный доход за счет  производимых там чудесных предметов. Но ведь мастерские остались целы, а сожженные дома успели восстановить.

   По Сесилии Россе она горевала неизмеримо сильнее. Ее близкая подруга Ульфхильда, приехавшая  в Бьёльбо, чтобы вместе с ней выпить вина за помин души Сесилии Россы, как они сделали это несколько лет назад по смерти Сесилии Бланки, полностью разделяла ее мнение. Теперь из четырех вдов, некогда вершивших дела  королевства, в живых остались только двое.

   Ульфхильда пожаловалась, что ее сын Эмунд потерял покой из-за охватившей его жажды мести. Для мужчин в тот момент не могло быть иного пути, кроме как собрать все силы, пойти прямо к Кнуту сыну Хольмгейра, убить его и перебить его людей одного за другим. Насколько понимала Ульфхильда, для них это не составило бы труда. Эмунд, как и другие, воспринимал разорение фермы, как  потерю своего собственного Иерусалима. Сотни Фолькунгов с детства воспитывались в Форсвике. Это было братство с особыми знаками отличия и обычаем приветствовать друг друга, благодаря которому любой выпускник Форсвика узнавал другого, даже если их разделяли десятки лет. И дело было не только в их дружбе, а в каком то непонятном законе, по которому один форсвикер никогда не может обнажить меча против другого. В любом случае, если мужчины сошли с ума, невозможно заставить их действовать мудро и обдуманно.

    Опасения Ингрид Ильвы относительно войны безумцев подтвердились, стоило только Биргеру выложил ей все о своих планах. Тем не менее она выждала два дня с той минуты, как он вместе с юным Грегорсом вернулся из Варнехема. Она сгорала от нетерпения образумить Биргера до того, как мужчины с грохотом прибудут в Бьёльбо и их рассудок утонет  в бочках с пивом и громких клятвах священной мести, и все же она заставила себя ни словом не упоминуть о войне.

    Прежде всего она побеседовала с Грегерсом, который страстно размахивая руками, громко рассказал ей о своем первом посещении Варнхема — мальчик и представить не мог, что в их стране может быть такой большой и прекрасный храм Бога. Видимо, Биргеру хотелось похвастаться перед сыном, и он, в конечном итоге, заставил старого Гийома де Буржа нарушить правила монастыря. Монах сделал это лишь потому, простодушно подивилась она, что Биргер оказался  непревзойденным переговорщиком. Грегерс кивнул, подтвердив, как трудно было поначалу уговорить отца Гийома,  стоявшего на своем, что женщине низкого звания не пристало  быть похороненной под святым полом церкви, и как Биргер  напомнил ему, что это, в конце концов, та самая женщина, к которой рыцарь-тамплиер и любимый сын Варнема, Арн сын Магнуса, испытывал божественно вдохновенную любовь,  пережив двадцатилетнюю войну на Святой Земле. При упоминании имени Арна отец Гийом смягчился, что  скорее всего доказывало не  набожность дорогого дедушки Биргера, а поток золотого дождя, которым церковь была облагодетельствована именно благодаря его набожности. И вот при умелом содействии Биргера все закончилось хорошо. Теперь Сесилия Росса  навечно покоится под каменным полом рядом со своим любимым Арном.

    Ей не терпелось поговорить на тему, волновавшую ее более всего, поскольку легко предсказуемая победа не имела для нее никакого значения. Она полагала, что гораздо важнее вопрос: во имя кого или чего эта победа.  Если во имя мести, во имя священной скандинавской мести, то худшего предлога и не придумать. Было бы неплохо отправиться на Север во имя Бога, хотя это всего лишь слово.  И теперь, когда Фолькунги, стекавшие со всех сторон, еще не успели превратить Бьёльбо в сумасшедший дом,  пришло время влиять на Биргера.

— Знаю, ты победишь, мой дорогой сын, —  произнесла она равнодушно одним поздним вечером, когда  в Бьёльбо появились лишь первые гости. — И я всегда знала, — продолжила она тем же нейтральным тоном, притворяясь, что запуталась в своей пряже, — что именно ты убьешь Кнута  сына Хольмгейра. Вот почему мне не особенно нравилось, что ты учишь его обращаться с оружием.

   Как она предполагала, ее слова лишили Биргера дара речи. Он был действительно ошеломлен, подумав поначалу, что его мать — единственный человек в королевстве, владеющий этим искусством. Даже рыцарь Бенгт не всегда мог заставить его умолкнуть. Она очень красива, подумал он в замешательстве, и говорят, прогнала тысячу женихов, добивавшихся ее руки. Конечно, это всего лишь сплетни, как и россказни о том, что она колдунья. Но что касается ее способности видеть будущее, в этом он не был так уверен —  она делала это много раз, и не только ради развлечения. И вот теперь, словно из упрямства, она сидит перед ним в своем  любимом ярко-красном платье, и это в главной резиденции Фолькунгов, и спокойно занимается своим делом, а ему, действительно, хочется  услышать ее мнение о войне.

— Убить Кнута — неплохая идея. Один из нас непременно сделает это, но его родичи в любом случае обвинят меня. Ну, моя хитрая и  любимая матушка, о чем же ты, собственно, хочешь со мной поговорить?

— Прежде всего, под чьими знаменами вы намерены победить? — мягко спросила она, продолжая  прясть  свою пряжу.

— Под знаменем Фолькунгов и Форсвика, — рявкнул Биргер.

— Неправильно, сынок, — вздохнув, она отложила пряжу и взглянула ему в глаза. — Подумай еще.

— Во имя Божье? — усмехнулся Биргер. — Все как обычно, хотя трусливый архиепископ наверняка будет  на стороне Кнута.

— Фолькунги и Бог вовсе неплохо, и все же недостаточно хорошо.

— В таком случае, не знаю, что на уме у моей дорогой матушки. Скажи мне ты, что может быть лучше Бога и Фолькунгов!

— Бог, конунг Эрик сын Эрика и Фолькунги! — быстро произнесла Ингрид Ильва.

— Хромой Эрик! — взорвался Биргер. — Ты хочешь, чтобы я притащил этого уродца из Дании и надел на него корону, когда голова Кнута скатится на землю?

— Именно. А теперь выслушай меня и не перебивай. Ты знаешь, сколько беженцев прошли через Бьёльбо после беспорядков на севере Сьёрмланда. Там везде рыщут люди Кнута. Жители Сьёрмланда ненавидят их. Но в Меларене любят тебя — сколько освобожденных рабов благодаря тебе вернулись из Эзеля по домам. Разве это не так?

— Все это правда, но какое отношение это имеет к нашей победе? И  какое отношение это имеет к калеке Эрику?

— Самое непосредственное! — торжественно объявила Ингрид Ильва. — Ты  поведешь свое войско на север, в Сьёрмланд, очистишь всю провинцию от людей Кнута, но проявишь милосердие к ее жителям. Когда же ты двинешься на южный берег Меларена, тебя назовут не Опустошителем во главе враждебной армии, а Освободителем. Скоро Сьёрмланд и Нерке будут очищены от людей Кнута и все жители обеих провинций будут приветствовать освободителя Биргера сына Магнуса из Бьёльбо и его Фолькунгов. Теперь понимаешь?

— Я и думал поступить так с самого начала. Но с какого бока тут мальчишка Эрик?

— Вы отправитесь на юг под знаменем Гистелрена: три короны Эриков и лев Фолькунгов. Значит, вы не мстительные Фолькунги и дело не в вашем дорогом Форсвике. Речь идет о благе королевства. И когда в Уппланде или где-то еще, вы схватите Кнута сына Хольмгейра и убьете его, ваша гражданская война закончится. Вы пришли во имя королевства и коронованного конунга Эрика, великодушного правителя, а не предводителя вандалов, как разбойник Кнут. Теперь ты должен понять.

Биргер долго думал, а Ингрид Ильва видела, что ее слова убедили сына, и еле сдержалась, чтобы не улыбнуться от сознания своей гордости и победы.

 — Твои слова, матушка, не так глупы, и на завтрашнем тинге я подниму этот вопрос. А теперь пора спать.

  Биргер подошел к матери, поцеловал ее в лоб и уверенным шагом скрылся в темноте.

  Ингрид Ильва подсела поближе к восковой свече, вновь взялась за пряжу и засмеялась. Биргер еще не знает, но очень скоро ему предстоит жениться на одной из сестер конунга.

   * * *

   На следующий день в Бьёльбо собрался клановый тинг, исполненный гнева и жажды мести. Наступил ноябрь — худшего месяца для войны не придумаешь. Однако вскоре землю скуют декабрьские морозы и тогда они двинутся на север через Вестра-Арос и Энчёпинг к двум замкам Кнута — Викк и Ско. Они захватят крепости, сожгут их, безжалостно истребив все живое и сжигая все фермы в пределах дня пути.

  Именно так представляли Фолькунги приемлемую месть за осквернение Форсвика.  Все его выпускники, молодые и старые, явятся с людьми со своих ферм, соберут крестьян со всех прилегающих к ним усадеб и таким образом у них будет более двух тысяч длинных луков.

  Лагман Эскиль, впервые участвующий на семейном совете, не мог, как другие, усидеть на месте и во время выступления ходил по залу широкой и мужественной походкой, словно у себя дома, объясняя, как лучше всего вести войну. Он предлагал использовать новейшее  оружие при штурме крепости Викк, более неприступной, чем Ску. Он рассказывал о  trebuchet, словно все знали что это такое, и том, как построить  balista несколькими способами, дабы разрушать стены метательными камнями и стрелять огнем с большого расстояния.

   Никто не понял, о чем ведет речь лагман Эскиль, но его выступление встретили единодушным воодушевлением — эта  месть будет самой жестокой, какую помнят люди, и всем им остается лишь подождать, когда ударят первые заморозки и земля сможет выдержать повозки с тяжелым оружием и продовольствием.

         Биргер знал, что ему предстоит перевернуть планы родичей с ног на голову, и все же его не беспокоила неудача. Он вновь обрел веру в себя, изуродованную когда-то, и казалось, что тяжелая битва, предстоявшая ему на тинге, станет всего лишь приятным развлечением. Он подождал окончания первого заседания, встал и заговорил. Через час они отправятся на молитву в церковь Бьёльбо, а потом на ужин в большой зал. Биргер правильно рассчитал момент. Не желая распрей на самом тинге, но хотел, чтобы каждый мог вечером поразмыслить и  поспорить с родичами.

   Поскольку в Бьёльбо издревле существовал обычай не подавать пиво во время тинга, он использовал  мужскую жажду как преимущество. Никто не захочет без необходимости затягивать разговор до поздней ночи, тем более на голодный желудок.

    Когда все высказались и установилось полное единодушие  — война в следующем месяце и крепость Викк как самая важная цель — все взоры выжидательно обратились к Биргеру. Он не встал и не ударил  мечем по столу в знак того, что решение принято, напротив, он медленно поднялся со своего места с таинственным видом, давая понять, что за этим последует нечто иное, нежели ожидают родичи. Зал затих,  и Биргер заговорил вкрадчивым голосом.

— Наша скорбь велика, как и наш гнев.  Мы сторицей отомстим за наших родичей, павших с оружием в руках, как и за тех, кого позорно убили или сожгли. Мы не остановимся, пока не убьем Кнута сына Хольмгейра и всех его приспешников. Мы добьемся этого и Бог будет на нашей стороне. Но мы не начнем войну в декабре, наша война грянет в мае будущего года.

  Когда по залу пронесся возмущенный ропот, он замолчал, понимая, что теперь ему придется аргументировать свою позицию, иначе он в одночасье может лишиться своего звания ярла. Он быстро поднял руку, взывая к тишине.

— Мы не пойдем на юг в следующем месяце, потому что мы не довольствуемся малой победой. Случится именно это, если мы возьмем крепость Викк и усадьбу Ску, а учитывая нашу суровую зиму, это будет очень непросто. И все равно это будет незначительная победа, а мы стремимся к величайшей победе Фолькунгов на все времена, к чему-то большему, нежели наша справедливая месть. Мы захватим крепость Викк до наступления Нового года, о чем многие из вас так смело и мужественно говорили, и чего мы этим добьемся? Да, мы исполним свою месть, но что станется с нашим королевством, что станется с королевским советом? Оставить страну во власти бандитов и грабителей? Вернемся домой и у3строим пышные пиры в ожидании мстительных уппландцев? Многого ли мы добьемся тогда? Очень скоро у нас появится причина отправиться в новые военные походы и подобно древним викингам совершить еще более  кровавое возмездие, опустошая целые провинции.

  Биргер остановился и обвел взглядом молчаливо насупившихся Фолькунгов, расценив это как добрый знак.

— А теперь слушайте, что сделаем мы, — продолжил  он, воодушевленный пристальным вниманием родичей. — Мы вернем нашего коронованного конунга Эрика сына Эрика, ибо в авангарде нашей армии знаменосцы понесут два штандарта. Один из них- Форсвика, другой тот, с каким мы победили при Гестилрене — герб нашего королевства. На север отправятся не кровожадные мстители Фолькунги, а королевская армия, призванная наказать мятежников. Все хладнокровно продумав, в мае мы отправим на север два войска: одно в Нючёпинг, другое в Эребру.  Именно в Сьёрмланде и Нерке мы найдем ключ к победе,  местные жители встретят нас как освободителей, а не как армию осквернителей с юга. Мы полностью очистим Сьёрмланд и Нерке от грабителей и приставов на службе у Кнута сына Хольмгейра. За лето мы должны вырвать эти земли из хищных лап Кнута. Мы прижмем его в Уппланде, окружим Меларен и нацелимся в его сердце — крепости Викк и Ску, поставив его перед выбором — встретить нас со своей армией, либо бежать. Потом мы можем захватить Викк и сжечь его, если захотим. Уппландцы не вернутся на юг, чтобы отомстить нам, Фолькунгам, даже если у них и найдется новый лидер. Они поднимут мятеж против конунга Эрика и выступят не только против нас, но и против жителей Сьёрмланда и Нерке, которые примут нашу сторону. И тогда наша победа станет нечто большим, чем просто месть. Наша победа станет бессмертной.

   Тишина, повисшая в зале и задумчивые лица родичей убедили его в том, что он добился желаемое. Даже его брат, лагман Эскил, в знак согласия задумчиво кивнул.

  Полдела сделано, сказал себе Биргер. Теперь он задавался вопросом, как и когда он отправится в Данию, чтобы найти Эрика Хромого и убедить его или, в худшем случае, его доверчивых советников, вернуться в страну, где он был коронован, а позже позорно изгнан собственными родичами. Разумно ли будет прямо сказать ему, что эти родичи приговорены к смертной казни? Или он довольствуется обещаниями уверенной победы?

   Так или иначе, исход войны был предрешен и у них появится время для  тщательной подготовки, дабы избежать ненужных смертей. Для истинной победы умирать без причины не должны ни родичи, ни враги.