Иоанн Комнин. 2-й вариант

Аннотация:
Иоанн Комнин – византийский принц, соправитель своего отца, императора Андроника Комнина, властителя жестокого и своенравного, правившего Византией в 1183-1185 гг.  Андроник был казнен захватившим власть Исааком Ангелом, одновременно был убит и Иоанн. Через двадцать лет Константинополь был захвачен крестоносцами.
Падение Комнинов и приход Ангелов – реальный переломный момент упадка Византии, предвещавший ее будущие бедствия.


Действующие лица:

АНДРОНИК I КОМНИН:
Император Византии. Стареющий, жестокий, параноидальный, но обаятельный и умный тиран. Одержимый властью и страхом заговоров.

ИОАНН КОМНИН:
Его второй сын. Молодой, честолюбивый, но не лишенный совести и ума. Разрывается между долгом сына, страхом перед отцом и растущим осознанием его злодеяний. Носит титул Севастократора.

МАНУИЛ КОМНИН:
Старший сын Андроника, наследник престола (соправитель). Более слабый характером, склонный к удовольствиям, завистливый к брату.

МАРИЯ КОМНИНА:
Сестра Иоанна и Мануила. Умная, проницательная, пытающаяся быть голосом разума и предостережения.

АГНЕССА (АННА) ФРАНКСКАЯ:
Жена Алексея II (предыдущего юного императора, убитого Андроником). Красивая, гордая, пленница при дворе. Объект запретного влечения Иоанна и скрытой ненависти Андроника.

ИСААК АНГЕЛ:
Знатный вельможа, родственник Комнинов. Пока осторожный, но честолюбивый. Будущий враг Андроника. Носит титул Протосеваста.

ЕЛЕНА КОМНИНА:
Жена Иоанна. Гордая, страдающая, пытающаяся спасти мужа.

ФЕОДОРА БРАНА:
Придворная дама, тайно сочувствующая Иоанну.

СЛЕПАЯ СТАРИЦА
Прорицательница (возможно, безумная). Голос рока и предзнаменований.

СТЕФАН АГХИАНОС
Верный, но совестливый военачальник, друг Иоанна.

ПРИЗРАК ИРИНЫ АЙНЕЙАДИССЫ
Мать Иоанна. Свидетель его страданий и предвестница возмездия.

СТАРЫЙ СОЛДАТ
Воин Иоанна, сохранивший ему верность.

КОМАНДИР СТРАЖИ

ГЛАШАТЫЙ

ПРИДВОРНЫЕ, СТРАЖА, НАРОД КОНСТАНТИНОПОЛЯ.


Персонажи пьесы «Крестос, или Непокоренный дух»:

КРЕСТОС
Философ-стоик, бросивший вызов тирании и суевериям. Говорит возвышенно, с достоинством, как Геракл или стоический мудрец. Его сила – в разуме и непоколебимости духа.

ПИЛАТ
Римский наместник. Усталый, циничный прагматик. Видит в Крестосе угрозу порядку, но и испытывает смутное уважение. Олицетворение мирской власти, запутавшейся в собственных сетях.

КАИАФА
Первосвященник. Воплощение религиозной гордыни, лицемерия и страха перед правдой. Движим политическим расчетом и ревностью. Его аргументы – софизмы.

ИУДА
Трагический предатель, движимый разочарованием, завистью и, возможно, ложным представлением, что спровоцирует восстание. Его мучает совесть до предательства. Олицетворение слабости и падения.

ПЕТРУС
Самый преданный ученик, но слабовольный и подверженный страху. Его отречение – ключевая сцена человеческой слабости.

МАРИЯ
Мать Крестоса. Воплощение страдания, стоического молчаливого принятия судьбы сына.

МАРИЯ МАГДАЛИНА
Последовательница Крестоса, мироносица.

КНИЖНИК 1-й

КНИЖНИК 2-й

НАЧАЛЬНИК СТРАЖИ

МАЛХ

РОДСТВЕННИК МАЛХА

СТРАЖНИК

СЛУЖАНКА

ХОР ИУДЕЕВ
Выражает страх, суеверия, ярость толпы, легко управляемой первосвященниками. Иногда – голос сомнения или жалости.

ХОР СТАРЕЙШИН
Выражает преклонение перед волей Рока, беспрекословное подчинение ей.

ХОР РИМСКИХ СОЛДАТ
Циничный, грубый, бездушный. Олицетворение механической жестокости империи.

СВИДЕТЕЛЬ 1-й

СВИДЕТЕЛЬ 2-й

СТАРЕЙШИНА

ЧЛЕН СИНЕДРИОНА

ФАРИСЕЙ

ПРИЗРАК ИРОДА ВЕЛИКОГО (в Прологе)
Предвещает рок, кровь и тщету сопротивления тирании и судьбе.

ГОЛОС ПУСТЫНИ (в Прологе)

ГОЛОС ИСКУШЕНИЯ

ХОР (в Эпилоге)

КНИЖНИКИ, ФАРИСЕИ, СТРАЖА, НАРОД ИЕРУСАЛИМА.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ


АКТ I

СЦЕНА 1. Тронный зал Константинопольского императорского дворца.
Пышность и страх. Трон Андроника возвышается на подиуме. Придворные стоят, потупив взоры. Андроник, в пурпуре, но с лицом, изборожденным морщинами гнева и подозрительности, медленно обходит их. Иоанн и Мануил стоят по правую руку от трона. Мария – чуть поодаль. Агнесса, в скромном, но дорогом платье, стоит как изваяние, ее взгляд устремлен вдаль, мимо императора.

АНДРОНИК:
(Голос низкий, опасный)
Опять шепчутся? Шорох крыс в стенах!
Иль думаете, старый волк оглох?
(Останавливается перед одним придворным)
Твой взор скользил, как змея, в сторону Исаака...
(Резко поворачивается к Исааку Ангелу)
Ты, Ангел! Что ж молчишь? Небесный лик храня?
Иль замышляешь сесть на трон, как падший Сатана?

ИСААК:
(Кланяясь, с холодной почтительностью)
Великий Автократор, солнце ромеев!
Моя душа – лишь тень твоей державы.
Позор тому, кто мыслит об измене
Перед лицом твоей неизбежной славы!

АНДРОНИК:
(Саркастически)
"Неизбежной"? Словно смерть! Остро ты, Исаак.
Но помни: Ангелы падают стремительней всех.
(Обращается к Иоанну)
Сын мой, Иоанн! Твой взор суров и мрачен.
Ужели и тебя терзает грех?
Иль совесть гложет? Помнишь мальчика-царя?
(Указывает на пустое место рядом с троном, где должен был стоять юный Алексей II)
Алексей... кровь его еще не остыла на плитах!
Моя рука... но твоя воля, чадо, горяча была?
(Взгляд Андроника буравит Иоанна, ища слабину, вину).

ИОАНН:
(С усилием, глядя в глаза отцу)
Отец и император! Воля твоя – закон.
Ты спас империю от неразумного мальчишки и евнухов власти.
Что сделано – то сделано. Наш истерзанный трон
Нуждался в сильной длани, в мужеской страсти.
Я – твой меч и щит. Доверься мне.

МАНУИЛ:
(Вставляет ревниво)
И мне, отец! Наследнику твоему и первому сыну!
Я верен, как...

АНДРОНИК:
(Резко обрывая)
Как верен пес, что ждет подачки с господских рук?
Молчи, Мануил! Твоя верность – давно в чаше вина и в лоне дев.
(Его взгляд падает на Агнессу)
А ты, франкская роза на византийском навозе?
Цвела при мальчике, супруге твоем... ныне вдовица.
Чего ждешь? Рыцаря с запада? Иль... (бросив взгляд на Иоанна) змеиного поцелуя?

АГНЕССА:
(Гордо подняв голову, голос звенит от ненависти и достоинства)
Жду лишь часа, когда Господь узрит твои злодеянья,
Андроник! Жду, когда тень твоя пожрет тебя самого.
Алексей... мой муж... дитя... твои деянья –
Кровавый вопль достигнет небесного храма!

АНДРОНИК:
(Вспыхнув яростью, делает шаг к ней)
Да как ты смеешь?! Стража! Взять...

ИОАНН:
(Неосознанно делает шаг вперед, заслоняя Агнессу)
Отец! Она – женщина! Пленница! Ее слова –
Лишь ветер горя. Казнь ее – не царская месть, а страх.
(Напряженная пауза. Андроник смотрит на сына с внезапным холодным любопытством).

АНДРОНИК:
Страх?.. Иль... ревность? Будь осторожен, Иоанн.
Пурпур тяжел. Он давит тех, кто слаб душой.
И сжигает тех, кто жаждет то, что им не суждено.
(Поворачивается ко всем)
Прочь все! Сыновья – останьтесь. И ты, Ангел... наблюдай. Учись.
(Придворные, Агнесса – с последним гордым взглядом на Иоанна, – Феодора быстро удаляются. Остаются Андроник, Иоанн, Мануил, Исаак).

АНДРОНИК:
(Садится на трон, внезапно усталый, но глаза горят)
Мир – змеиное гнездо! Вокруг – лишь лесть да нож в спине.
Даже кровь моя... (глядит на сыновей) ...не знает верности.
Иоанн, ты силен. Умен. Но слишком чувствуешь их боль.
(Указывает в сторону, куда ушла Агнесса и где за стенами – народ)
Мануил... ты слаб. Но ты – мой первенец. Закон.
(Встает, подходит к окну, смотрит на город)
Константинополь... Вечный град... но скольких предал он?
Я спас его! Ценой крови! И платить он будет кровью же!
(Резко к Иоанну)
Фракия бунтует? Иди. Усмири. Мечом и огнем.
Покажи им силу Комнинов. Пусть река побежит багровая.
Ни жалости! Ни сомнения! Кто не встал на колени – того на кол!
Узнают, что такое гнев Андроника!

ИОАНН:
(Склоняя голову, скрывая смятение)
Будет исполнено, Автократор.

АНДРОНИК:
(К Мануилу)
А ты... ступай. Пируй. Но помни – каждый твой шаг видят.
(К Исааку)
Ангел... лети за Севастократором. Будь его оком... и моим.
Донесешь мне всё.

Исаак глубоко кланяется. Мануил, бледный от обиды и страха, уходит. Иоанн и Исаак кланяются и направляются за кулисы. Андроник остается один у окна. Сумерки сгущаются.

АНДРОНИК:
(Шепотом, глядя на темнеющий город)
Кровь на руках... не отмоется. Тени... они идут.
Алексей... Мария Антиохийская... все... все... Иоанн, сын мой... уж не враг ли ты?
(Обхватывает голову руками)
Нет! Я сломаю всех! Страх! Только страх удержит трон!
Горе тебе, Византия, если Андроник дрогнет!

На сцену медленно вползает туман. В нем мерещатся кровавые тени.

АНДРОНИК:
Как меланхолию развеять?.. Эй, вы там! Комедию теперь… велю сыграть...

АНДРОНИК проходит на правую сторону и садится в кресло боком к зрителям. Смотрит пьесу, иногда посмеиваясь.


АКТ II
Пьеса «КРЕСТОС, ИЛИ НЕПОКОРЕННЫЙ ДУХ»

Сцена 1. Мрачная пустыня. Ночь. Буря. Песок хлещет, как стрелы, ветер воет среди скал, словно голоса проклятых. Мерцающий свет луны, разорванный тучами, бросает зыбкие тени.

Призрак Ирода:
(Появляется внезапно, будто вырванный из самой тьмы, в кровавых, истлевших одеждах. Его фигура мерцает)
О, тени Аида, внемлите! Снова Иудея рождает мятежника! Я, Ирод, строитель и убийца, знаю: всякая истина, бросающая вызов трону или алтарю, кончает в крови. Вижу я его – Крестоса! Он несет не меч, но слово – острее стали! Он зовет к свободе духа, презрев кесаря и левитов! Безумец! Судьба сплела ему саван из звезд. Его путь – к Голгофе. Слушайте, правители: страх – ваш трон, жестокость – ваш скипетр. Уничтожьте его! Но... и его кровь станет семенем вашего страха! Рок смеется! Я знаю! Я знаю!
(Его хохот сливается с воем ветра. Фигура Призрака Ирода тает, растворяясь в песчаном вихре, оставляя после себя лишь запах крови и праха).

Голос пустыни:
(Звучит из самой толщи бури, низкий, гулкий, древний, как сами камни. Это не один голос, а множество – шепот песков, стон ветра в ущельях, эхо давних битв)
Умолк Царь-Кровь. Но прав ли он в страхе своем?
Слова... лишь слова? Иль семя иное?
Острое Слово режет покров лжи,
Что скрывает под золотом злое!
Оно не умрет под топором палачa,
Не сгинет в темнице, в кромешной ночи.
Кровь, что прольется – не страх, не удача...
Ржавчиной съест она ваши мечи.
Вижу я путь: за ним – толпа глухая,
Суд неправедный, терний венец...
Голгофа ждет. Судьба – не иная.
Но в этой гибели – Вечности Творец!
Песня его, оборвавшись так скоро,
Прорастет сквозь камни, сквозь страх и запрет.
Внемлите, владыки: кончается спор?
Нет! Он лишь начинается... Смертью!

Ветер на мгновение стихает, вычерчивая в воздухе вихрем песка гигантский, мимолетный крест. Затем буря снова набирает силу, завывая еще яростнее, сметает следы. Сцена погружается в почти непроглядную тьму и грохот.

Сцена 2. Пустыня. Ночь после бури. Воздух горячий и неподвижный, как перед новым ударом стихии. Песок, взметенный ветром, лег причудливыми барханами. Над головой – бездонное, усыпанное холодными звездами небо. Крестос стоит на вершине одного из барханов. Он изможден постом и путями, но взгляд его ясен, осанка – спокойная и твердая, как у скалы, пережившей бурю. В его глазах – не истощение, а глубина, вобравшая в себя и мрак, и свет звезд.

Крестос:
(Обращаясь к усмиренной, но все еще дышащей жаром пустыне, голос тихий, но отчеканивающий каждое слово)
Утихла ты?.. Не обманешь. Знаю я твой нрав, мать-пустыня. Под пеплом спокойствия – жар тлеющий. Так и в душах людских. (Поднимает лицо к звездам) Рвались вы, ветры! Лились, воды гнева небесного! Мой дух – крепче скалы, что век ваш ярость терпит. Вы, страсти: голод, жажда власти, страх смерти – вы лишь тени, пляшущие на стене пещеры невежества. Я познал Логос – Разум вселенной, Огонь, что движет мирами! Он во мне, я в Нем. Истина – моя пища, Свобода – моя единственная держава!

Голос искушения:
(Возникает не как фигура, а как искажение пространства перед Крестосом. Воздух мерцает, словно над раскаленными камнями. Голос звучит извне и изнутри одновременно – сладкий, убедительный, властный. Он не просто предлагает, он рисует картины прямо в сознании)
Поклонись мне! Зачем довольствоваться крохами духа? Я дам тебе царства мира сего – не призрачные, а настоящие! Видишь ли ты их? (В мерцающем воздухе возникают и гаснут, как мираж, образы: пышные дворцы, горы золота, толпы, падающие ниц, легионы в блестящих доспехах, склоняющие знамена.) Свергни тиранов железом! Разве не справедливо? Отомсти за угнетенных! Заставь толпу трепетать пред твоей справедливостью! Они жаждут сильной руки – дай им ее! Стань Цезарем Духа и Меча!

Крестос:
(Не моргнув, смотрит сквозь мерцающие видения. В его глазах – не гнев, а глубокая печаль и понимание)
Жалкий призрак старой лжи... Ты говоришь языком того самого зла, с которым будто бы зовешь бороться. Царства мира? (Легкое движение руки, разгоняющее мираж) Прах на весах слепой Фортуны. Сегодня – пурпур, завтра – плаха. Истинная власть – власть над собой. Над своей похотью, гневом, страхом. Идолопоклонство власти внешней – рабство куда хуже цепей, ибо раб не ведает своих оков. Прочь, искуситель! (Его голос крепнет, становится подобен звону чистой меди) Только дух, свободный от страха и алчного желания, – подлинный царь. Царство мое – не от мира сего. Оно – здесь (Касается груди) и везде (Обводит рукой звездное небо), где свет Логоса пробивается сквозь тьму.

Голос искушения:
(Мерцание становится яростным, голос теряет сладость, в нем появляются металлические нотки гнева и презрения)
Высокопарный глупец! Ты говоришь о духе, а народ гибнет под ярмом! Они не поймут твоих тонкостей! Им нужен знак! Яркий! Сильный! (Видение меняется: Крестос, стоящий на пороге храма, осененный славой; толпа в экстазе; камни под его ногами превращаются в хлеба; могучие воины признают его своим вождем) Дай им знак! Утоли их голод чудом! Покажи силу – и они поверят! Будь не просто учителем – будь Царь-Пророк! Объедини мечту и меч!

Крестос:
(Смотрит на видение "Царя-Пророка" с горькой усмешкой)
Знак?.. Чудо для сытости брюха? Сила, чтобы заставить верить? (Качает головой) Это путь к новому идолу. К идолу – мне. Вера, купленная хлебом или страхом – ложь. Истина не нуждается в ярких фейерверках. Она говорит тихим голосом совести, стучится в сердце – и тот, у кого есть уши, услышит. А меч... (Его взгляд становится непримиримо твердым) Меч, даже в руках "справедливого", сеет лишь новый страх и новую кровь. Он не строит Царства Духа – он возводит тюрьму. Нет. Я пришел не мечом разить, но Словом – сеять. Прорастет ли зерно? Взойдет ли вовремя?.. Не мне судить. Сеять – мой долг. Иди же! Твое место – в тени пирамид, возведенных на костях, у тронов, дрожащих за свою власть. Ты – дух рабства. Я же – глас Свободы. Исчезни!

Голос искушения:
(Издает пронзительный, бессильный вопль, похожий на свист рассекаемого ветра. Мерцающее видение корчится, дробится на тысячи искр и рассыпается как песок сквозь пальцы. Воздух очищается)
Безумец!.. Ты обрекаешь себя... и их... на гибель!.. Голгофа... помни... Гол...
(Голос обрывается. Наступает глубокая тишина, нарушаемая лишь далеким, едва слышным шелестом песка. Звезды кажутся ярче. Крестос стоит неподвижно, его лицо обращено к востоку, где чуть бледнеет небосклон. В его спокойствии – не только победа, но и предвидение грядущей боли, принятое и осознанное. Он знает цену своего выбора)

Крестос:
(Тихо, почти шепотом, но с непоколебимой ясностью)
Да. Голгофа. Путь Слова... часто ведет на Голгофу. Но даже с Голгофы – Слово не умрет. Оно... прорастет. (Смотрит на зарождающийся свет). Пора. Пора идти к ним. К тем, кто жаждет... и боится... и ждет.
(Крестос делает твердый шаг вперед, сходя с бархана, и начинает путь навстречу рассвету и людям. Сцена медленно погружается в свет утренней зари.)

Занавес


АКТ III

СЦЕНА 1. Улицы Константинополя. Ночь.
Бедный квартал. Слышны пьяные крики, плач ребенка. У стены сидит Слепая Старица, одетая в лохмотья.

СТАРИЦА:
(Нараспев, безумно)
Кровь на мраморе... кровь на порфире...
Орел терзает птенцов своих...
Второй сын... меч в руке... и огонь во взоре...
Пурпур мантии станет саваном лихим...
Ангел падший крылом бьет... город в пламени...
Слепой ведет слепых... в пропасть! В пропасть!

Появляются Иоанн и Стефан Агхианос в плащах, Исаак Ангел – чуть поодаль.

ИОАНН:
(Содрогаясь от слов старицы)
Что за безумный бред? Схватить ее!

СТЕФАН:
Севастократор, это лишь юродивая. Ее слова – ветер.

ИСААК:
(Холодно)
Или... глас рока? Император велел слушать каждый шепот.

ИОАНН:
(Подходит к старице, бросает монету)
Женщина! Что значат твои слова? "Второй сын"? "Огонь во взоре"?

СТАРИЦА:
(Поворачивает слепое лицо к Иоанну, ухмыляется беззубо)
Ты сам его носишь, огонь тот, птенчик орлиный! Чуешь, как пурпур жжет плечи? Он тебя сожжет! Сожжет! Ангел... (кивает в сторону Исаака) ...он ждет. Ждет падения орла. Крылья расправит... крылья кровавые!

ИСААК:
(Бледнея, делает шаг назад)
Безумие! Севастократор, не слушай!

ИОАНН:
(Завороженно глядя на старицу)
"Слепой ведет слепых"... Кто слепой? Отец?.. Император?..

СТАРИЦА:
(Вдруг кричит пронзительно)
Беги! Беги, птенец! Пока клюв отца не выклевал очи! В пропасть! Все в пропасть! Византия! Андроник! Иоанн! В пропасть!

Она начинает неистово хохотать. Иоанн в ужасе отступает.

СТЕФАН:
Господин, уйдем. Этот воздух отравлен.

ИОАНН:
(Срываясь)
Да! Вон! Прочь отсюда! Во Фракию! Там хоть враг виден! Там можно сражаться!

Они уходят, оставляя хохочущую старицу в тумане. Исаак бросает на нее долгий, задумчивый взгляд.

ИСААК:
(Шепотом)
"Крылья расправит"... О, старуха, будь ты проклята... или благословенна?


СЦЕНА 2. Покои Марии Комнины.
Мария вышивает. Входит Иоанн, взволнованный, скинув плащ.

МАРИЯ:
Брат! Ты уже здесь? Отец отпустил? Ты бледен...

ИОАНН:
Хуже, сестра. Я видел... слышал... безумие и пророчества! Этот город сходит с ума! И отец... он подливает масла в огонь!

МАРИЯ:
(Откладывая вышивку)
Он всегда был жесток, Иоанн. Но теперь... страх съедает его изнутри. Он видит врагов в каждом взгляде, даже в наших.

ИОАНН:
Он посылает меня во Фракию! Усмирять бунт! "Мечом и огнем!" Его слова! Как скот забивать свой же народ?

МАРИЯ:
Ты должен идти, Иоанн. Невыполнение приказа... это смерть. Даже для тебя. Даже для сына.

ИОАНН:
Но как? После того мальчика... после казней... после нее... Агнессы? Ее взгляд, Феодора! Он меня прожигает! Ненависть... и что-то еще... невыносимое.

МАРИЯ:
(Тревожно)
Иоанн! Осторожней! Эта женщина – яд! Красивый, но смертельный. Отец подозревает... Он испепелит тебя, если заподозрит влечение к вдове того, кого он... устранил.

ИОАНН:
Что мне делать, сестра? Долг... Честь... Страх... и этот... огонь внутри, о котором кричала безумная! Огонь гнева? Или отчаяния?

МАРИЯ:
(Встает, подходит к нему, кладет руку на плечо)
Будь умнее отца, Иоанн. Сильнее Мануила. Усмири Фракию, но... найди меру. Не становись его палачом без остатка. Народ... он помнит. И когда-нибудь чаша терпения переполнится. Кто знает... (понижая голос) ...может, тебе суждено... остановить безумие.

ИОАНН:
(С горькой усмешкой)
Остановить Андроника Комнина? Его же сыну? Это измена, Мария! И безумие большее, чем у той старухи!

МАРИЯ:
Это спасение. Спасение нашей семьи. Империи. Подумай, брат. Пока ты далеко... наблюдай. Копи силы. Ищи союзников. Будь готов.

Иоанн смотрит на сестру, потрясенный ее смелостью. В его глазах борьба.

ИОАНН:
"Будь готов"... К чему, Мария? К бунту? К отцеубийству? К трону?

МАРИЯ:
(Твердо)
К тому, что потребует час. Судьба Византии висит на волоске. И ты... второй сын... не первый, не слабый... ты можешь оказаться тем, на ком все держится. Или тем, кто падет первым. Выбирай.

За сценой крики, звон оружия. Вбегает перепуганный слуга.

СЛУГА:
Господин! Госпожа! На площади... казнь! Ведут тех, кто осмелился роптать! Народ волнуется!

ИОАНН:
(Сжимая рукоять меча)
Вот она, Фракия... в миниатюре. Начинается...
(Он бросает последний взгляд на сестру и решительно идет к выходу)
Прощай, сестра. Молись... за меня. И за империю.

Феодора смотрит ему вслед, лицо ее полно тревоги и предчувствий. Крики за сценой усиливаются.

Занавес


АКТ IV

Сцена 1. Внутренний двор Храма в Иерусалиме. Полдень. Солнце бьет в белый камень, слепит золотом отделки. Толпа народа – паломники, торговцы, менялы. На возвышении, под сенью колоннады, восседает Первосвященник Каиафа, окруженный книжниками и фарисеями. Их лица – маски учености и праведности, но глаза остры, как бритва. Крестос стоит перед ними в простой одежде путника. Он спокоен, но в его осанке – энергия только что проявленного гнева. За его спиной – опрокинутая лавка менялы, рассыпанные монеты.

Хор Иудеев:
(Голоса сливаются и спорят, создавая ощущение растерянности и раскола)
Голос 1 (Страх): Кто этот бродяга? Смотрите – святыню осквернил! Храм – дом молитвы – превратил в вертеп!
Голос 2 (Недовольство): Нарушил субботу! Лечил! Работал! Попрал закон!
Голос 3 (Сомнение): Но больных исцелял... Слепым давал зреть... Слова его... странно жгут сердце...
Голос 4 (Ярость): Смущает народ! Сеет сомнение! Ведет к мятежу! Римляне придут!
Голос 5 (Надежда): А вдруг... он Мессия? Пророк обещанный? Сила в нем есть...
Голос 6 (Апатия): Богохульник! Наш закон свят! Традиции отцов нерушимы! Он – угроза всему!

Каиафа:
(Медленно поднимается. Его голос – холодный, острый, как ритуальный нож. Он говорит не только Крестосу, но и толпе, утверждая свою власть. Каждое слово – удар)
Молчите! (Тишина наступает мгновенно) Ты! (Указывает на Крестоса пальцем, дрожащим не от страха, а от сдержанной ярости) Плотницкий сын из глухой Галилеи. По какому праву? По какому сану ты восстал здесь, в сердце Израиля, в доме Бога нашего, и учишь? Твои речи – не мудрость, а яд! Яд для простых умов! (Делает шаг вперед, голос становится опасным шепотом, слышимым везде). Ты подрываешь веру отцов. Ты глумишься над законом, данным Моисею на Синае! Ты зовешь к какой-то... свободе духа? (Слово "свобода" звучит как ругательство). Это – анархия! Безумие! И знаешь ли ты, плотник, куда ведет твое безумие? Прямо к римским легионам! Ты сеешь ветер смуты – пожнешь бурю возмездия! Ты ведешь весь народ к гибели! К восстанию! И за что? За твою гордыню, назвавшую себя... истиной?

Крестос:
(Его спокойствие контрастирует с накаленной атмосферой. Он не кричит, но каждое его слово падает, как молот, разбивая тишину. Его гнев – не личный, а пророческий, обличающий саму суть системы)
Горе вам!.. (Он обводит взглядом Каиафу и всех книжников. Взгляд его – как луч света, выхватывающий тлен) Горе вам, лицемеры! Вы воздвигли алтари не Богу – а собственной значимости! Вы – как гробницы побеленные! (Указывает на сияющие стены храма) Снаружи – красота, благочестие, точность закона! А внутри?.. (Его голос дрожит от отвращения) Внутри – тлен! И мертвые кости! Вы забыли дух закона, что выше мертвой буквы! Вы забыли дух милосердия, справедливости, веры! Вы связали людей бременем невыносимым – тысячью правил, обрядов, запретов! А сами? (Резкий жест в сторону первосвященника) Сами пальцем не пошевелите, чтобы помочь страждущему, если это нарушит вашу субботнюю праздность! Где милосердие к вдове? Где справедливость для сироты? Где любовь к ближнему? Вы променяли их на десятины с мяты и аниса!

Первый книжник:
(Вскакивая)
Как смеешь?! Мы хранители Завета! Мы…

Крестос:
(Перебивая, голос гремит)
Ваша вера – не живой родник, а заброшенный колодец! Ритуал, лишенный души! Обряд, убивший совесть! Вы молитесь долго, напоказ, но сердца ваши далеки от Бога! Вы очищаете чашу снаружи, а внутри она полна хищения и неправды! (Обращается уже ко всем, его голос звучит как набат). Истина! Она не в этих камнях (ударяет кулаком по колонне), как бы ни был велик Храм! Не в свитках закона, которые вы используете как оружие! Истина – здесь! (Прижимает руку к груди). В сердце человека, который слышит голос Разума вселенной – Логос! В душе, живущей по Добродетели, – не по страху наказания, а по любви к правде! Царство Божие – не там! (Машет рукой в сторону алтаря) Оно – среди вас! Внутри тех, кто способен видеть и чувствовать!

Каиафа:
(Его лицо побелело, как мрамор. В его глазах мелькает не просто гнев, а животный страх – страх за власть, за стабильность, за свою жизнь и положение. Он понимает: этот человек не просто безумец – он идеологическая угроза, способная развалить все здание. Он шипит, как змея, обращаясь не к Крестосу, а к заговорщикам, стоящим рядом)
Видите?.. (Дыхание прерывисто) Видите эту гордыню? Он вознес себя выше Моисея! Выше Пророков! Выше... Храма! Он не просто нарушитель – он богохульник! Он ставит свой нищий "дух" выше Закона и Жертвы! Он безумен! (Слово "безумен" звучит как приговор). Но его безумие – заразительно! Оно – искра, которая ведет к пожару! Если его оставить... если его слова упадут на благодатную почву... (Глаза Каиафы сужаются, в них расчет холодного политика) Тогда – конец. Конец нашему народу. Рим не потерпит смуты. Они сотрут Иерусалим с лица земли. (Пауза, тяжелая, как свинец) Закон ясен. Благо народа – высший закон. Иногда... (голос становится ледяным) ...иногда одна овца должна погибнуть, чтобы спасти все стадо. Лучше... лучше одному человеку умереть... (Взгляд пристально впивается в Крестоса) ...чем всему народу погибнуть. Это не жестокость. Это... необходимость. Такова воля... (он делает едва заметную паузу, избегая прямого имени Бога, подразумевая высшую государственную целесообразность) ...наших богов. Судьба его решена.

Второй книжник:
(Вскакивая)
Правду говорит Каиафа! Смерть сыну плотника!

Каиафа отворачивается от Крестоса. Его фигура, облаченная в первосвященнические одежды, кажется вдруг не величественной, а тяжелой и обреченной. Книжники перешептываются, кивая. Некоторые в толпе, уловив смысл, отшатываются в ужасе. Другие, фанатичные, кивают с мрачным удовлетворением. Крестос стоит неподвижно. Он слышал приговор. В его глазах – не страх, а глубокая скорбь и ясное понимание будущего. Он видит не только свою судьбу, но и слепоту тех, кто ее решает. Солнце продолжает безжалостно освещать ослепительно-белый двор Храма – символ системы, готовящейся поглотить своего обличителя. Занавес медленно опускается под нарастающий гул толпы – смесь страха, ненависти и непонимания.


АКТ V

СЦЕНА 1. Лагерь Иоанна во Фракии.
Палатка Севастократора. Карты, доспехи. Иоанн в походной одежде, усталый. Стефан Агхианос докладывает. Исаак Ангел стоит в стороне, наблюдая.

СТЕФАН:
...и город сдался, господин. После осады. Но никого не пощадили. По приказу... (колеблется) Императора... вашего великого отца. Вожди бунта посажены на кол. Остальные... проданы в рабство.

ИОАНН:
(Стиснув зубы)
"Мечом и…" страхом. Да, Стефан… Мы исполнили приказ. Император доволен?

ИСААК:
(Вступая)
Донесение отправлено, Севастократор. Я описал... усердие ваше. И необходимую… строгость. Автократор ждет новых побед… Город Аркадиополь еще держится. Там засел мятежный стратиг с остатками войск.

ИОАНН:
Аркадиополь... Знаю того стратига. Старый воин. Честный. Не разбойник. Почему он поднял меч на отца?

СТЕФАН:
(Тихо)
Говорят... его дочь... ее изнасиловали и убили солдаты… сборщиков податей. Императорские сборщики.

Иоанн бьет кулаком по столу.

ИОАНН:
Проклятие! Мы не воины, мы палачи!.. Палачи по приказу палача!

ИСААК:
(Холодно)
Осторожней, Севастократор! Ваши слова... граничат с изменой. Император карает за меньшее.

ИОАНН:
(Резко поворачиваясь к нему)
А ты, Ангел, усердно записываешь каждое мое слово для его ушей? Лети, доложи! Скажи: Иоанн Комнин устал лить кровь невинных! Скажи: он спрашивает – где же богохранимая империя? Где слава? Вижу лишь пепел и слезы!

СТЕФАН:
Господин! Умоляю!

ИСААК:
(Бледнея, но сдерживая себя)
Я – верный слуга Автократора. И его сына. Но долг мой – докладывать правду. Даже горькую. Вы колеблетесь, Севастократор. А война не терпит сомнений. Особенно... война с собственным народом.

Пауза. Иоанн тяжело дышит, сдерживая ярость.

ИОАНН:
Выйдите. Оба. Мне нужно... подумать.

Стефан и Исаак кланяются и уходят. Исаак бросает на Иоанна многозначительный взгляд. Иоанн остается один. Он берет в руку кубок с вином, но не пьет. Смотрит на карту.

ИОАНН:
(Горько)
Аркадиополь... Осада... Штурм... Кровь... И за что? За безумие старика на троне? За его страх?!
(Ставит кубок на стол. Берет письмо, пришедшее от Марии, читает вполголоса)
"...Отец все мрачнее. Новые казни. Даже тех, кто был верен. Агнесса... он держит ее как заложницу, но что-то замышляет против нее. Берегись Исаака. Он хитер, как змея. Будь сильным, Иоанн. Империя задыхается. Возвращайся героем... но не таким, каким хочет видеть тебя отец..."
(Опускает письмо)
Героем? Каким? Победителем сограждан? Палачом? Нет, Мария. Здесь нет героев. Только жертвы и убийцы. А я... я сын убийцы. И орудие его.
(Подходит к доспехам, берет меч)
Меч... Тяжел. Но не тяжелей совести. Или страха? Что выбрать? Послушание... и гибель души? Или... мятеж... и гибель тела? Или... (внезапно, с отчаянием) ...третьего пути нет!

В палатку врывается гонец, покрытый пылью и кровью.

ГОНЕЦ:
Севастократор! Вести из столицы! Ужасные вести!

ИОАНН:
Говори! Что случилось?

ГОНЕЦ:
Император... он приказал... казнить... (задыхаясь) ...вашу мать! Ирину Айейадиссу! Обвинил в заговоре! Ее... и многих других! Казнь была... страшной! Город в ужасе!

Иоанн застывает как громом пораженный. Меч выпадает из его рук с лязгом.

ИОАНН:
Мать... Мать!?! Нет... это невозможно! Он с ума сошел окончательно! Собственную жену?! Мать его детей?!

ГОНЕЦ:
Да, господин! На глазах у народа! И... и госпожу Агнессу... по слухам... он приговорил к... позорной казни! Скоро, говорят!

ИОАНН:
(Кричит от боли и ярости)
ААААРРРГХ! Зверь!!! Безумный зверь!!!
(Хватает упавший меч, замахивается, чтобы разрубить стол, но останавливается. Дыхание тяжелое, в глазах безумие и решение)
Довольно. Довольно крови! Довольно страха!
(Кричит в сторону выхода)
СТЕФАН! ИСААК! КО МНЕ! НЕМЕДЛЕННО! Трубить сбор! Мы выступаем! Не на Аркадиополь! НА КОНСТАНТИНОПОЛЬ!

Его крик эхом разносится по лагерю.

Занавес стремительно падает.


АКТ VI

Сцена 1: Гефсиманский сад. Глубокая ночь. Лунный свет, пробиваясь сквозь густую листву старых олив, рисует на земле тревожные, дрожащие узоры. Воздух напоен терпким ароматом маслин и... предчувствием. Тишина кажется хрупкой, звенящей. Крестос отходит чуть в сторону от учеников (Петруса, Иоанна, Иакова), которые, измученные страхом и ожиданием, сидят, прислонившись к деревьям, и... спят. Их позы неестественны, дыхание прерывисто. Лица в тенях выглядят изможденными и беззащитными. Сам Крестос стоит на коленях у огромного, корявого ствола. Его фигура сгорблена не от тяжести тела, а от невыносимой тяжести грядущего. Он не молится вслух – он борется.

Крестос:
(Тихий, прерывистый шепот, обращенный скорее в бездну ночи и в самого себя, чем к небесам. Голос полон человеческого ужаса, далекого от спокойной уверенности прежних речей)
Разум вселенной... Логос... Слышишь ли?.. Чаша сия... (Судорожный вдох). Она переполнена горечью до краев. Смерть. Не абстракция... не путь... а тьма, холодная, липкая, неминуемая. Она дышит мне в затылок. Я знал этот путь. Знаю его необходимость... Но знание и чувство... (Сжимает кулаки, костяшки белеют). Страх... как холодный, скользкий гад... ползет по жилам. Сковывает. Душит. Остановить бы время! Повернуть вспять!.. (Внезапно резко выпрямляется, как будто от внутреннего удара. Голос крепнет, в нем появляются стальные нотки воли, побеждающей плоть)  Нет! Разум, восстань! Добродетель – не слово, а стержень! – укрепи меня! Дрогнуть? Ужель я, звавший других к мужеству, дрогну у последней черты? (Пауза. Голос становится ясным, почти спокойным, но с невероятной внутренней силой) Принять то, чего избежать нельзя – вот истинная победа! Победа над страхом, над инстинктом! Смерть... она лишь врата. Тело изотрут в прах... но дух мой? Он свободен! Не сковать его гвоздями, не сломить могильным камнем! Пусть плоть изойдет мукой – дух не сломить! Да свершится!.. (Он поднимается, вытирая со лба не росу, а холодный пот. Его взгляд падает на спящих учеников. В нем – не гнев, а глубокая, бесконечно усталая печаль и понимание человеческой хрупкости) Спите?.. (Тихо, с горечью) Не можете и одного часа бодрствовать... духом? (Подходит ближе, смотрит на Петруса, чей меч беспомощно лежит на земле) Человек... как он слаб. Даже лучшие... даже те, кто клялся идти до конца... Слабее травы под ветром рока.

Внезапно в тишину сада врываются шум шагов, лязг оружия, приглушенные команды. Ученики Крестоса просыпаются. Из-за деревьев вываливается толпа: храмовая стража с факелами и дубинками, несколько римских солдат для острастки, книжники – свидетели. Во главе – Иуда. Его лицо искажено невыносимой мукой, глаза бегают, не находя покоя. Он выглядит так, будто его рвут изнутри.

Иуда:
(Бросается вперед, опережая стражу. Его движения резкие, порывистые. Он пытается схватить руку Крестоса, но не решается. Голос – хриплый шепот, полный отчаяния и самооправдания)
Рабби!.. (В его глазах – мольба о прощении, которую он сам себе не позволяет). Поцелуй... Знак. Так договорились… (Говорит быстро, словно боится, что его остановят). Прости, я думал... я хотел... заставить тебя... показать силу! Сокрушить их! Стать Царем! Я не хотел... не это... Я ошибся!.. Я... Прости…

Его лепет прерывает начальник стражи, грубо отталкивающий Иуду в сторону.

Начальник стражи:
Который тут Крестос? Именем закона и первосвященника!

Стражники смыкают кольцо. Ученики, проснувшиеся от шума, в ужасе вскакивают. Петр, ошеломленный, охваченный адреналином слепой ярости и желанием защитить Учителя физически, выхватывает меч.

Петрус:
(Кричит, замахиваясь мечом)
Прочь! Не троньте его!

Он наносит неловкий удар в сторону ближайшего к нему человека – Малха, раба первосвященника. Удар пришелся по голове, но скользнул. Малх вскрикивает от боли и ужаса, хватаясь за окровавленную рану. Хаос нарастает, стража готова броситься на Петруса.

Малх:
Ой! За что?!

Крестос:
(Его голос гремит, разрезая сумятицу. Не крик, а повелительный приказ, полный абсолютного спокойствия и власти)
Петрус! (Петр замирает, как вкопанный) Вложи меч в ножны! (Крестос делает шаг вперед, между Петрусом и стражей. Его взгляд устремлен на Петруса, но слова – для всех) Кто берется за меч – от меча и погибнет. Разве ты не слышал моих слов? Или думаешь, Отец Небесный, видящий все, не мог бы выслать легионы ангелов на защиту мою? (В его голосе – не упрек, а горькая констатация непонимания) Но не в этом путь. Не в насилии. Принять судьбу – вот оружие мудреца. Вот крепость духа. (Он поворачивается к корчащемуся от боли Малху. Взгляд его смягчается. Он прикладывает ухо к ране Малха. Ужас и боль сменяются на лице Малха изумлением и тихим миром) Исцелен будь. Иди с миром.

Стража, потрясенная этим актом и абсолютным спокойствием Крестоса, на мгновение замирает. Затем начальник подает знак. Крестоса берут под руки. Он не сопротивляется. Ученики в панике. Иуда, увидев кровь и поняв окончательный ужас своего поступка, с диким воплем бросает к ногам стражи мешочек с серебрениками и исчезает в темноте сада с рыданием, которое долго еще слышно. Петрус, ошеломленный, сжимает в руке ненужный меч. Он видит, как Крестоса уводят.

Сцена 2. Двор первосвященника (позже)
Ночь. Жар от костра, разведенного во дворе дома Каиафы, где идет "допрос" Крестоса. Петрус робко прибился к толпе слуг и стражников, греющихся у огня. Он старается быть незаметным, втянув голову в плечи. Лицо его бледно, глаза бегают.

Служанка первая:
(Присматриваясь к Петрусу, указывает на него пальцем)
Эй! И ты был с тем Галилеянином! С этим Крестосом! Я видела тебя в саду!

Петрус:
(Вздрагивает, как ужаленный. Голос дрожит, он отчаянно лжет)
Женщина... я... я не знаю! Не знаю, о чем ты! Не знаю этого человека!

Он отодвигается в тень. К нему подходит стражник.

Стражник:
(Твердо)
Точно! Ты один из них! Речь у тебя галилейская! Ты ученик его!

Петрус:
(Еще громче, почти кричит, с нарастающей паникой)
Клянусь жизнью! Клянусь Богом! Не знаю я этого человека! Отстаньте!

Проходит еще немного времени. Родственник Малха, того самого раба, узнает Петруса.

Родственник Малха:
(Злобно)
Да ведь это он! Я видел его в саду! Это он мечом махал! Ударил Малха!

Петрус:
(Окончательно теряет самообладание. Начинает горячо клясться и божиться, голос срывается на визг)
Клянусь! Не я! Не знаю его! Не понимаю, о чем вы! Пусть меня покарает Бог, если я лгу! Не знаю этого человека!

В этот момент где-то за стеной, во внутренних покоях, раздается голос Крестоса, отвечающий на вопросы Каиафы – спокойный и ясный.

Голос Крестоса:
(За сценой)
Нет. Я не Бог… (Пауза) Я не говорил этого… Мы все – Божьи дети… Я ни в чем не виноват.

Все краски сходят с лица Петруса. Он смотрит на руки – те самые руки, что держали меч, пытаясь защитить... и теперь отреклись. Горе, острее любого меча, пронзает его. Он не плачет громко. Он отворачивается от костра, от людей, и беззвучные рыдания сотрясают его могучую фигуру. Слезы текут ручьями по обветренному лицу, смешиваясь с сажей и пылью. Он выбегает со двора в темноту, и только его тихий, надрывный стон еще долго слышен в проулке.

Занавес


АКТ VII
 
СЦЕНА 1. Дорога на Константинополь.
Привал на ночной дороге. Лица воинов мрачны, решительны. Иоанн у костра, его черты заострены яростью и горем. Рядом Стефан. Исаак чуть поодаль.

СТЕФАН:
Господин! Мы не сможем взять город с ходу! У императора войск больше! Нужен план! Союзники!

ИОАНН:
(Решительно)
План? Мой план – меч и ярость! Союзники? Народ, который ненавидит его! Двор, который трепещет! Каждая минута – смерть для невинных! Для Агнессы! Я слышу ее крики!

ИСААК:
(Подходя ближе)
Севастократор! Гнев – плохой советчик! Подумайте! Ворвавшись в город мятежником, вы станете таким же врагом закона... как те, кого казнил император. Нас встретят не как освободителей, а как предателей!

ИОАНН:
(Оборачиваясь, с безумным блеском в глазах)
Предателей? Я предаю только тирана! Убийцу моей матери! Ты что, Исаак, дрожишь за свою шкуру? Или за шкуру своего хозяина? Выбирай, Ангел! Сейчас! Со мной? Или с ним? В пропасть?
Исаак отводит взгляд, лицо его непроницаемо.

ИСААК:
Я... верен империи, господин.

ИОАНН:
(С горьким хохотом)
Империи! Хорошая ширма! Ладно! Следуй за ним! И смотри! Скоро ты увидишь, что значит гнев сына, которого лишили матери! Гнев человека, у которого отняли честь!
На дороге возникает темная фигура Слепой старицы. Она простирает руки.

СТАРИЦА:
(Голос разносится ветром)
Спешишь? Спешишь, птенец? В гнездо гадюки? Клюв отца острее твоего меча! Ангел за спиной... крыло уже поднято для удара! В пропасть! Все в пропасть!
Фигура растворяется в тумане.

ИОАНН:
Прочь, ведьма! Я не верю в пророчества! Только в этот меч!

СТЕФАН:
Господин... это дурной знак...

ИОАНН:
Знак – это кровь матери, кричащая об отмщении! Вперед!!!

 
СЦЕНА 2. Окрестности Константинополя. Рассвет.
Отряд Иоанна на холме. Виден Константинополь, сияющий в первых лучах солнца. У Золотых ворот – императорские войска в боевом порядке. Знамя с монограммой Андроника. На стенах – фигура в пурпуре.

СТЕФАН:
Он ждет нас. Андроник. Лично. Выстроил войска. Золотые Врата заперты.

ИСААК:
(Тихо)
Силы неравны, Севастократор. Штурм будет самоубийством. Послушайтесь разума!

ИОАНН:
(Не сводя глаз с города, с фигуры на стене)
Разум умер с моей матерью, Исаак. Остался только долг. Долг сына... и долг человека.
(Поворачивается к войскам, обнажает меч)
ВОИНЫ РОМЕИ! ВОИНЫ, ВЕРНЫЕ ИМПЕРИИ! Вы видите город? Видите того, кто сидит на троне? Он обезумел от власти! Он убил свою жену, мою мать! Он убивает лучших людей империи! Он залил Византию кровью! Он – не император! Он – чудовище! Я, Иоанн Комнин, сын его по плоти и крови, но не по духу, призываю вас! Помогите мне свергнуть тирана! Во имя справедливости! Во имя наших матерей, жен, детей! За мной! На Константинополь! НА АНДРОНИКА!

Часть войск подхватывает крик: "На Андроника!". Другая часть колеблется, смотрит на Исаака.

ИСААК:
(Внезапно громко, обращаясь к колеблющимся)
Не слушайте мятежника! Он ведет вас на измену и смерть! Храните верность императору! Защитим Андроника! А тому, кто поднимет меч на отца и государя – смерть!

Начинается замешательство в рядах Иоанна. Бойцы смотрят друг на друга, не зная, кому верить.

ИОАНН:
Исаак! Предатель!

ИСААК:
(Вынимая меч)
Нет, Иоанн! Патриот! Стража! Взять мятежного Севастократора! Живым или мертвым!

Воины Исаака и часть колеблющихся бросаются на людей Иоанна. Начинается хаотичная схватка прямо в лагере восставших. Иоанн, в ярости, бросается на Исаака.

ИОАНН:
Изменник! Змея! Я убью тебя!

Они сходятся в поединке. Стефан пытается пробиться к Иоанну, отбиваясь от нескольких воинов. На стене Константинополя фигура Андроника наблюдает за схваткой в подзорную трубу. На его лице – жестокая усмешка.

АНДРОНИК:
(Шепчет)
Деритесь, птенцы! Деритесь! Орлица мертва... теперь орлята клюют друг друга... Прекрасно. Иоанн... мой сильный, мятежный сын... Ты выбрал путь... в бездну.
 

СЦЕНА 3. Поле боя. Сумерки.
Хаос. Мертвые тела. Знамена Иоанна повержены. Горстка его верных воинов, включая раненого Стефана, окружена превосходящими силами Исаака и императорской гвардии. Иоанн, истекая кровью из нескольких ран, стоит на коленях. Исаак Ангел подходит к нему, меч наготове.

ИСААК:
Кончено, Севастократор. Твой мятеж подавлен. Император приказал доставить тебя к нему... живым. Чтобы он мог... насладиться твоим раскаянием.

ИОАНН:
(Поднимает голову, смотря Исааку в глаза с ненавистью и презрением)
Раскаянием? Перед убийцей моей матери? Никогда, Исаак. Ты победил… Сегодня… Но помни: Андроник сожрет и тебя. Ты видел его благодарность? Он благодарен только страху. И ты... следующий в списке.

СТЕФАН:
(Хрипит, пытаясь встать)
Господин... простите... мы не смогли...

ИОАНН:
(Не отводя взгляда от Исаака)
Молчи, Стефан. Ты верен. А я... я был слеп. Слепой, ведущий слепых... в пропасть. Как предрекала старуха. (К Исааку) Веди, Ангел падения. Отведи меня к моему отцу... к императору... к палачу. Посмотрим, чья кровь окажется последней на его руках.

Исаак делает знак страже. Они грубо поднимают Иоанна. Стефана добивают. Иоанна уводят в сторону Константинополя, где уже зажигаются огни. Над городом сгущаются тучи. Где-то вдалеке, словно эхо, слышен безумный хохот Слепой Старицы.

СТАРИЦА:
(Голос в ветре)
В пропасть! Андроник! Иоанн! Исаак! Новый Рим! Все в пропасть! Кровь... кровь... кровь...

Занавес медленно опускается. Финал первой части – поражение мятежа, Иоанн в цепях идет навстречу страшному суду отца, Исаак торжествует, но тень предательства и будущего возмездия уже накрывает всех. Империя балансирует на краю гибели.
 
Конец Первого действия


АКТ VIII

Сцена 1. Зал в доме первосвященника Каиафы. Глубокая ночь. Воздух спертый, насыщенный запахом ладана, воска и пота. Стены, увешанные коврами и символами власти, поглощают свет трех масляных светильников и факелов, которые держат стражники. Каиафа восседает на возвышении в парадном облачении. Рядом с ним – члены Синедриона: старейшины, фарисеи, саддукеи. Их лица – маски праведного гнева, но в глазах читается страх и усталость. В центре зала, со связанными руками, стоит Крестос. Его одежда запачкана пылью и следами недавней стычки. Его взгляд не бегает, а спокойно окидывает собравшихся, видя не их величие, а их тревогу.

Свидетель первый:
(Книжник, нервно обращаясь к Синедриону)
Слышали мы, как он говорил: "Разрушу Храм сей рукотворный, и через три дня воздвигну иной, нерукотворный!" (Бросает испуганный взгляд на Крестоса). Сие есть прямая угроза святыне! Богохульство!

Свидетель второй:
(Торговец, подобострастно кланяясь Каиафе)
Да, владыка! Я сам это слышал! Он говорил о каком-то... "Царстве Духа", которое придет на смену нашему Храму! Он сеет смуту! Народ волнует!

Каиафа:
(Холодно, поднимая руку для тишины)
Довольно. (Обращается к Крестосу. Голос ледяной, но в нем – напряжение). Ты слышишь, что они свидетельствуют против тебя? Что скажешь? (Пауза. Крестос молчит. Его молчание – не трусость, а глубокая невозмутимость, контрастирующая с нервозностью суда). Отвечай! Неужели смолчишь? (Голос Каиафы дрожит от раздражения и скрытого страха). Говори же! Мы слушаем.

Крестос:
(Спокойно, глядя прямо на Каиафу)
Я говорил открыто миру. (Голос ясен и тих, но слышен во всем зале). Учил в синагогах и в Храме, где все иудеи сходятся. Не говорил ничего тайного. (Пауза. Он оглядывает членов Синедриона). Что ты спрашиваешь меня? Спроси слышавших меня; они знают, что я говорил. (Он указывает на лжесвидетелей, чьи показания противоречат друг другу).

Старейшина:
(Вскакивая, яростно)
Как смеешь ты?! Мы – суд! Ты обязан отвечать первосвященнику!

Кто-то из толпы судей плюет в сторону Крестоса. Другой замахивается, но его останавливает жест Каиафы.

Каиафа:
(Встает. Его фигура кажется выше в мерцающем свете. Он делает шаг к Крестосу. Голос звучит громко, театрально, обращаясь ко всем)
Заклинаю тебя всем святым!. Скажи нам: ты ли Мессия? Ты ли сын Бога? (Вопрос – ловушка. Признание – "богохульство" по их закону; отрицание – отречение от сути).

Крестос:
(Смотрит Каиафе прямо в глаза. В его взгляде – не вызов, а глубокая печаль и ясное понимание того, что последует. Его голос звучит с неизменной твердостью и достоинством)
Ты сказал. (Коротко, как удар гонга) Я – никогда не говорил! (Голос становится пророчески мощным, заполняя зал). Отныне узрите: дух – не в силе земной, не в тронах и храмах из камня!  Узрите его восседающим в силе Логоса! Грядущего на облаках Разума и Свободы!

Гробовая тишина. Затем взрыв негодования.

Член Синедриона:
(В ужасе)
Богохульство! Чудовищное богохульство!

Старейшина:
(К Каиафе)
Какие нужны еще свидетели?! Он сам осудил себя!

Фарисей:
(Истерично)
Смерть! Смееерть! Он достоин смерти!

Каиафа:
(Совершает резкий, театральный жест – разрывает свои роскошные одежды сверху донизу. Это не искренняя скорбь, а ритуальный акт, знак высшего негодования и приговор)
Все слышали богохульство! (Кричит, обращаясь ко всем. В его глазах – не святость, а торжество политика, добившегося цели). Что вам еще нужно?! (Пауза. Он медленно обводит взглядом Синедрион, его голос опускается до опасного, убедительного шепота, полного "мудрости" властителя). Вы слышали его? Он ставит свой дух выше Закона! Выше Храма! Выше... нас! (Делает паузу, давая страху нарасти). Если оставим его... (Голос становится леденяще-спокойным). Римляне придут. И отнимут и место наше, и народ. (Поднимает голову, его слова звучат как окончательный приговор и оправдание). Внемлите же, мужи Израилевы! Разве не ясно? Лучше одному человеку умереть за народ...(Пауза. Слово "умереть" звучит как удар топора). ...чем всему народу погибнуть! (Он выпрямляется, его взгляд становится жестким, как сталь). Такова жестокая воля Рока, коего мы... слуги! (Он произносит слова "воля Рока" с циничной торжественностью, извращая стоическую идею Судьбы, превращая ее в оправдание убийства). Решение принято.

Каиафа отворачивается от Крестоса. Синедрион, сначала ошеломленный, начинает кивать, бормоча согласие. Стража смыкается вокруг Крестоса. Некоторые из судей, поддаваясь стадному чувству и страху, начинают плевать в него и бить кулаками. Крестос не сопротивляется. Он принимает удары с тем же спокойным достоинством.

Хор старейшин:
(Тихо, нараспев, как заклинание):
О, слепой Рок! Ты требуешь жертвы!
Не Праведника ль избрал?
Чтоб целым осталось стадо,
Одну овцу ты отдал на закланье!
Такова ли правда твоя, о, Мойра?
Иль лишь извратим мы твой суд,
Прикрыв "необходимостью" страх свой,
И трусость, что гложет сердца?
Виновен ли он? Не виновен?
Не важно! Система должна устоять!
Так пади же, дух, пред Законом лицемеров!
Склони выю под топор "спасения"!
Рок изрек? Мы – его жрецы!

Стража грубо выводит Крестоса из зала. Каиафа стоит неподвижно, глядя на разорванные одежды. На его лице – не раскаяние, а тяжелое удовлетворение от выполненного "долга". Со двора доносится дикий вопль отречения: "Не знаю этого человека! Клянусь! Не знаю!". Его крик сливается с последними аккордами Хора.

Занавес.
 

АКТ IХ

СЦЕНА 1. Тронный зал Константинопольского дворца. Следующий день после поражения Иоанна.
Атмосфера ледяного триумфа и страха. Андроник на троне в полном императорском облачении. Рядом – Исаак Ангел, сияющий от самодовольства. Мануил бледен и напуган. Мария Комнина стоит, стиснув руки, ее глаза ищут брата. Придворные – статуи ужаса. В зал вводят Иоанна. Он в разорванной, запачканной кровью одежде, руки в цепях, лицо избито, но взгляд полон непокорного огня. За ним – стража.

АНДРОНИК:
(Сладостно-ядовито)
А, вот и мятежное чадо! Мой лев! Мой сокол! Возвратился! Не с победой над врагами империи... а с позором мятежа против отца и государя! Как тебе понравилась Фракия, сынок? Обратная дорога – удобна ли была?

ИОАНН:
(Гордо подняв голову, голос хриплый, но твердый)
Удобнее, чем совесть твоя, отец, после казни матери! Я шел смотреть в глаза убийце! И вижу их. Полные... чего? Страха? Удовольствия? Безумия?

АНДРОНИК:
(Вскакивает, лицо искажено яростью)
Молчи, выродок! Ты осмеливаешься перечить мне?! Она была изменницей! Как и ты! Яд змеиный в моем доме! Я вырвал жало! И вырву до конца!

ИСААК:
(Подхалимски)
Великий Автократор! Не марайте слух речами предателя! Его вина ясна. Он поднял меч на священную особу императора! На отца! Само небо вопиет о каре!

МАРИЯ:
(Бросается вперед, падая на колени)
Отец! Умоляю! Пощади! Он твой сын! Плоть от плоти! Горе ослепил его! Горе по матери! Дай ему покаяться! Заключи в темницу, но не лишай жизни!

АНДРОНИК:
(Отталкивает ее ногой)
Прочь, девчонка! Твой голос – писк мыши! Он не сын мне! Он – клеймо позора! Он захотел моего трона! Моей смерти! Ради этой... (указывает в сторону покоев Агнессы) ...франкской шлюхи! Да! Я знаю о твоей постыдной страсти, Иоанн! Она отравила твой разум!

ИОАНН:
(Взрываясь)
Не порочь ее имя, палач! Она – вопль твоей совести, который ты никогда не заглушишь! Я любил ее? Да! Любил ее страдание, ее гордость, ее ненависть к тебе – единственно справедливую вещь в этом упившемся кровью дворце! И если это измена – то я горд быть изменником!

МАНУИЛ:
(Испуганно)
Брат! Остановись! Ты губишь себя!

ИОАНН:
(С горьким смехом)
Гублю? Я уже погублен, Мануил! С того дня, как этот человек (кивает на Андроника) назвал себя моим отцом! С того часа, как он задушил Алексея! Ты – наследник? Поздравляю! Наследуешь трон, построенный на костях и пропитанный слезами! Наследуешь страх и ненависть! Долго ли просидишь?

АНДРОНИК:
(Кричит, трясясь)
Довольно!!! Видите?! Ни капли раскаяния! Змеиное жало! Он плюет на мою милость! Так не будет милости! Исаак Ангел! Слушай приказ!

ИСААК:
(Торжествующе)
Слушаю, Автократор!

АНДРОНИК:
Бывший Севастократор Иоанн Комнин, уличенный в тягчайшей государственной измене, мятеже и покушении на особу императора, приговаривается... (делает театральную паузу, наслаждаясь моментом) ...к ослеплению! И к пожизненному заключению в башне Анемас! Пусть тьма внешняя сравняется с тьмой его души! Пусть гниет там, забытый Богом и людьми! Приказ исполнить немедленно! В назидание всем!

Всеобщий ужасный вздох. Мария вскрикивает и падает без чувств. Мануил отворачивается, его трясет. Исаак сияет.

ИОАНН:
(Смотрит отцу прямо в глаза. В его взгляде – не страх, а бездонное презрение)
Ослепление... Да, отец. Ты всегда боялся, что я вижу слишком много. Вижу твою трусость под маской жестокости. Вижу пустоту за пурпуром. Вижу пропасть, в которую ты толкаешь империю. Теперь я не увижу твоего конца... но услышу его. И это будет сладкая музыка. Ведите, палачи! Ведите в тьму! Но знай, отец: твоя тьма – страшнее! Она уже здесь! В твоей душе!

Стража грубо хватает Иоанна и уводит. Его смех, горький и безумный, долго звучит в зале. Андроник сидит, сжав подлокотники трона до белизны костяшек, его лицо – маска ненависти и... внезапного сомнения.

АНДРОНИК:
(Шепотом, себе)
"Услышу твой конец"... Молчать! Все! Вон! ИСААК! Следи за исполнением! Чтобы всё было сделано... тщательно.

Придворные разбегаются. Исаак с низким поклоном удаляется. Андроник остается один. Сумерки. Он встает, подходит к окну. На фоне заката ему мерещится призрак Ирины Айнейадиссы.

ПРИЗРАК ИРИНЫ АЙНЕЙАДИССЫ:
(Голос как шелест листьев)
Андроник... Ты убил меня... Ты убиваешь сына... За что? За власть?.. Она ускользает, как песок... Слышишь? Гул... Это гул толпы... Они идут за тобой... Иоанн... мой мальчик... Я жду тебя...

АНДРОНИК:
(В ужасе отшатывается)
Прочь, призрак! Я не боялся живых! Не испугаюсь мертвых! Я... я император! Я... (Его голос срывается. Он сжимает голову руками) Уберите этот гул! Где стража?! Тишины хочу! ТИШИНЫ!

Он бессильно бьет кулаком по стене. Призрак исчезает. Гул за стенами дворца нарастает.


СЦЕНА 2. Башня Анемас. Тюремная камера.
Полумрак. Сырость. Иоанн сидит на соломе. Глаза замотаны тряпицей, пропитанной чем-то едким (исторический способ «бескровного» ослепления»). Он в грязной рубахе. Дрожит от боли и лихорадки. Дверь скрипит. Входит Елена Комнина, закутанная в темный плащ. С ней – тюремщик, который сразу отходит в сторону.

ЕЛЕНА:
(Шаги осторожные, голос дрожит от слез и ужаса)
Иоанн... Мой муж... Это я... Елена.

ИОАНН:
(Поворачивает голову на звук, голос слабый, изможденный)
Ирина?.. Зачем?.. Тебя увидят... Он и тебя не пощадит...

ЕЛЕНА:
(Бросается к нему, обнимает, плача)
Пусть! Я не могу... не видеть тебя! Что они сделали... что он сделал?! Мой свет... мой гордый сокол... (Нежно касается повязки, содрогается) О, Боже...

ИОАНН:
(Хватает ее руку)
Не плачь. Слезы... бесполезны. Он выжег их во мне... вместе со светом. Теперь я вижу... иначе. Вижу его страх. Он боится. Боится меня... даже здесь. Боится тебя. Боится каждого шепота. Его империя – тюрьма, где он сам главный узник.

ЕЛЕНА:
Я умоляла его... на коленях! Он плюнул... Сказал: "Пусть мрак научит сына послушанию". Безумец! Отомстит ли Бог ему?!

ИОАНН:
Бог?.. Не знаю. Но люди... люди отомстят. Слышишь? (Прислушивается) Гул... Он все громче. Город голоден. Город напуган. Город ненавидит императора. Исаак Ангел... этот паук... он плетет паутину. Он убьет старика. Я предчувствую. Но... не ради меня. Ради трона.

ЕЛЕНА:
Что же нам делать? Бежать? Я выведу тебя! Мы спрячемся!

ИОАНН:
(Горько усмехаясь)
Куда, Ирина? Весь мир для меня теперь – эта камера. И тьма. Беги сама. Спасайся. Пока не поздно. Он и на тебя обратит взор.

ЕЛЕНА:
Не оставлю тебя! Никогда! Если умрем – то вместе!

В этот момент за дверью шум. Голоса. Грубый смех. Дверь распахивается. Входит Исаак Ангел в сопровождении стражников.

ИСААК:
(Холодно)
Трогательная сцена. Супружеская верность. Как жаль, что она столь... не вовремя. Госпожа Ирина. Вам не следовало здесь быть. Императору не угодны свидания с государственным преступником.

ЕЛЕНА:
(Встает, заслоняя Иоанна)
Он мой муж! И он невиновен! Это ты, Исаак, змея! Ты… ты доносчик и убийца!

ИСААК:
(С усмешкой)
Я – верный слуга Империи. А ваш муж... (бросает взгляд на Иоанна) слепое бремя. (К страже) Уведите ее. Вежливо. Но настойчиво.

Стража хватает Елену. Она отбивается, кричит.

ЕЛЕНА:
Иоанн! Я вернусь! Клянусь! Не оставлю тебя… Исаак! Проклятие на тебя! Ты ответишь!

Ее утаскивают. Исаак подходит к Иоанну.

ИСААК:
Ну что, Севастократор... или просто Иоанн? Как поживаешь во тьме? Удобно ли тебе?

ИОАНН:
(Спокойно)
Удобнее, чем тебе в твоей шкуре предателя, Исаак. Ты думаешь, он тебя вознаградит? Он вознаградит только твой страх. А когда страх исчезнет... он вознаградит тебя кинжалом в спину. Я слышал... город ропщет. Сильно ропщет. Готов ли твой Автократор к буре? И готов ли ты?

ИСААК:
(Раздраженно)
Не пытайся посеять во мне сомнения, слепец! Твой час пробил. Ты – прошлое. Гниющее прошлое. Забудь о городе. Забудь об империи. Забудь об Агнессе...

ИОАНН:
(Внезапно напрягаясь)
Агнесса?.. Что с ней?! Говори!

ИСААК:
(Злорадно)
Ах, вот что тебя волнует? Франкская красавица? Император... нашел ей применение. Чтобы унизить тебя... и ее. Час назад... ее вывели на ипподром. Отдали... на потеху толпе и солдатам. Публично. Как последнюю блудницу. Она... покончила с собой.

Иоанн замер. Кажется, он перестал дышать. Потом из его груди вырывается нечеловеческий, душераздирающий стон.

ИОАНН:
ННННЕЕЕЕЕТТТ!!! АААААГНЕЕЕССААА!!!

Он пытается вскочить, но падает, корчась в безмолвной агонии. Исаак смотрит на него с холодным удовлетворением.

ИСААК:
Вот теперь... ты понял цену мятежа? Наслаждайся тьмой, Иоанн. И звуками... гибели всего, что ты любил. Охрана! Никого к нему! Пусть помрет в одиночестве... и в воспоминаниях.

Исаак уходит. Иоанн лежит на холодном полу, его тело сотрясают беззвучные рыдания. В камере сгущается мрак. Появляется Призрак Агнессы, в разорванном платье, но с гордым взглядом.

ПРИЗРАК АГНЕССЫ:
(Шепот, полный печали и силы)
Иоанн... Не плачь. Я свободна. Свободна от его цепей. От его поцелуев. От его мира. Я видела... конец его близок. Народ... он восстанет. Твоя жертва... и моя... не напрасны. Тьма твоя... временна. Скоро... вечный свет. Жди... и верь...

Призрак исчезает. Иоанн затихает. Его рука сжимается в кулак.

ИОАНН:
(Шепотом, полным новой, страшной решимости)
Ждать... Да. Я буду ждать. Ждать... его падения. Ждать... твоего света, Агнесса. А ты, Андроник... УСЛЫШЬ ЖЕ МЕНЯ СЕЙЧАС! Я... ЖДУ!

Занавес.


АКТ X

Сцена 1. Преторий Пилата. Прохладный, строгий зал, выложенный мрамором. Высокие окна пропускают слепящий полуденный свет, выхватывая пылинки в воздухе. На возвышении – простое, но массивное кресло римского префекта Иудеи. Понтий Пилат сидит, откинувшись, в белоснежной тунике с пурпурной каймой. Лицо его – маска усталой рассудительности, но в глазах – глубокая усталость от бесконечных провинциальных дрязг и цинизма, закаленного годами службы. Перед ним, в простой, пыльной одежде, со связанными руками, но с непоколебимым спокойствием во всей осанке, стоит Крестос. По стенам – неподвижные статуи. Где-то за тяжелыми дверями – глухой, нарастающий рокот толпы.

Пилат:
(Голос ровный, безразличный, как у человека, читающего скучный отчет. Он даже не смотрит сначала на Крестоса, перебирая свиток с обвинениями)
Итак... (Вздох, больше похожий на стон) "Царь Иудейский"... Опять… Каждый месяц по "царю". (Поднимает глаза, оценивающе, без особого интереса, окидывает Крестоса). Иудеи привели тебя. Обвиняют: мятежник. Запрещаешь платить подать кесарю... (Легкая усмешка) Очень оригинально. И называешь себя... этим самым Царем. Так ли это? (Пилат делает паузу, ожидая стандартных либо отречений, либо фанатичных речей. Его взгляд скользит по мраморному полу, где играют солнечные блики – символ мимолетности всего).

Голос искушения:
(Воздух мерцает)
Откажись… Откажись… Отрекись! Пусть кровь падёт на руки первосвященника...

Крестос:
(Его голос тих, но обладает странной несокрушимой ясностью, заполняющей зал. Он смотрит Пилату прямо в глаза, но не вызовом, а с пониманием его положения)
Царство мое... (слово звучит непривычно, лишено земного величия) не от мира сего. (Пауза, давая словам вес). Если бы от мира сего оно было – служители мои подвизались бы мечом. (Легкий жест связанными руками, отрицающий насилие). Я пришел в мир сей... чтобы свидетельствовать об Истине. (Голос становится сильнее, как набат). Всякий, кто от Истины, чье ухо не завалено прахом суеты, чей разум не ослеплен блеском Фортуны – слышит голос мой.

Пилат:
(Слово "Истина" заставляет его вздрогнуть, как от прикосновения к чему-то забытому, запретному. Он медленно поднимает голову, в его глазах впервые за этот день вспыхивает не цинизм, а горькая, старческая усмешка над самим собой и всем миром. Он откидывается в кресле, его взгляд теряется где-то в пустоте над головой Крестоса, будто ища ответа на стенах или в самой вечности)
Истина?.. (Слово произнесено с растяжкой, с горьким привкусом). Что есть Истина?.. (Это не вопрос к Крестосу. Это вопль души, утонувшей в болоте политики, компромиссов и бесконечных, противоречивых "истин" провинций, судов, доносов. Он видел слишком много "истин", сменявших друг друга как декорации). (Пауза тянется, наполненная только звуком водяных часов где-то в углу. Пилат опускает взгляд на свои руки – руки правителя, привыкшие подписывать приговоры). Я не знаю никакой Истины. (голос становится официальным, но в нем слышится странная тяжесть) Я... не нахожу в нем вины. Ни мятежа, ни призыва к бунту против кесаря... (Он встает, подходит к балкону, выходящему на площадь. Шум толпы врывается в зал – дикий, неистовый). Но... (Он поворачивается к дверям, его голос, усиленный акустикой зала, звучит громко, обращаясь к хаосу за стенами). Вам угодно его крови? Хорошо! (В его интонации – вызов и глумление над варварским обычаем). Ваш обычай – отпустить одного на Пасху. (Пауза для драматизма). Хотите ли, чтобы я отпустил вам "царя иудейского"?

Хор иудеев:
(За сценой, яростный, сливающийся в единый рев)
НЕ ЕГО! НЕ ЕГО! ВАРАВВУ! ОТПУСТИ ВАРАВВУ!

Пилат:
Хорошо! Хотите ли, чтобы я распял философа?

Хор иудеев:
(Оголтело)
РАСПНИ! РАСПНИ ЭТОГО! Кровь его на нас и на детях наших! НЕТ У НАС ЦАРЯ, КРОМЕ КЕСАРЯ! Одному кесарю – ЦАРСТВО! РАСПНИ!

Рев толпы катится волной, бьется о мраморные стены. Пилат отступает от балкона, как от удара. Его лицо бледнеет. В глазах – смесь брезгливости, страха перед бунтом и глубокого отвращения).

Пилат:
(Отдает приказ центуриону резким, срывающимся голосом, указывая на Крестоса)
Уведи... философа. (Слово "философ" произнесено с невольным, горьким уважением). Исполни их... требование. Варавву – отпустить. Этого... (Он не может назвать имени) ...к кресту.

Центурион отдает команду, стража берет Крестоса. Тот идет спокойно, не оглядываясь. Его взгляд на мгновение встречается с Пилатовым – в нем нет осуждения, только принятие и глубокая грусть.
Пилат стоит несколько секунд, глядя вслед. Затем резким жестом требует воды для омовения. Раб льет воду из кувшина над серебряным тазом. Пилат тщательно, почти болезненно моет руки, смотря, как вода смывает невидимую грязь в таз.

Пилат:
(Громко, обращаясь в сторону, откуда доносится еще рев толпы, но глядя в пустоту перед собой)
Неповинен я в крови праведника сего... (Голос звучит странно формально, как заклинание). Смотрите, вы! (Он вытирает руки белым полотенцем, движения медленные, усталые).

Раб забирает таз и уходит. Пилат остается один в центре огромного, внезапно оглушительно тихого зала. Солнечный луч падает на его фигуру. Он смотрит на свои чистые, белые, бесполезные руки. Начинается его тихий монолог, обращенный скорее к самому себе, к Фортуне или к безмолвным богам Рима.

Пилат:
Праведник... (Слово обжигает). Истина... (Горькая усмешка). О, Фортуна! Богиня-насмешница! (Он подходит к окну, смотрит на пыльную площадь, где уже готовят кресты). Ты возносишь ничтожества на щит и низвергаешь мудрецов в прах. Ты дала мне власть – скипетр из тростника! (Сжимает кулак). Я повелеваю легионами? Нет!.. Я – раб. Раб донесений, раб страха перед бунтом, раб грязных интриг этих... (машет рукой в сторону храма) святош-лицемеров! Раб Императора, который требует лишь одного: порядка. Любой ценой. (Пауза. Он поворачивается, его взгляд падает на бюст Сенеки в нише – символ той философии, которая не спасла его сейчас). Порядок... (слово звучит как проклятие). Он требует жертв. Чистых – грязным. Тихих – крикливым. Истинных – лживым. (Подходит к своему креслу, проводит рукой по холодному мрамору). Тщета... (шепотом) Вся эта власть – тщета… Я судил его? Нет. Он судил меня. Судил мою трусость, мое рабство перед "необходимостью". Он стоял там, спокойный, как скала посреди моря безумия, и в его глазах... была свобода. (Взгляд Пилата становится отрешенным). Свобода, которой у меня... никогда не было. (Пауза. Голос опускается до шепота, полного горечи). Fata volentem ducunt, nolentem trahunt. Судьба ведет того, кто согласен, и тащит того, кто сопротивляется. (Он садится в кресло, его фигура кажется внезапно ссутулившейся, постаревшей). Такова воля Рока. Такова цена... спокойствия провинции.

Он закрывает глаза, отгораживаясь от мира и от собственных мыслей. Солнечный луч смещается, оставляя его в тени. Гул толпы за стенами стихает, сменяясь зловещей тишиной перед казнью. Занавес медленно опускается.


АКТ XI

СЦЕНА 1. Улицы Константинополя. Несколько недель спустя.
Беспорядок. Грязь. Запах страха и голода. Группы горожан шепчутся. Слышны крики: "Хлеба!", "Долой тирана!", "Казнил сына! Мать! Невинных!". Появляется Феодора Комнина, переодетая в простое платье, с ней Феодора Брана.

МАРИЯ:
(Тревожно)
Город на грани... Каждый день казни. Новые подати. Голод. И страх... сменяется яростью.

ФЕОДОРА:
Да. Исаак Ангел... он словно подливает масла в огонь. Шепчет везде: "Император обезумел", "Он погубит всех нас", "Нужен новый... сильный". Он сам метит на трон.

МАРИЯ:
Паук... Как предрекал Иоанн. Но... он единственный, кто может свергнуть отца. Противно... но выбора нет. Надо найти способ связаться с ним. Тайно.

ФЕОДОРА:
Опасность велика. Андроник чует заговор. Его шпионы везде. Даже Мануил под домашним арестом. Дворец – крепость страха.

Внезапно крики усиливаются. Толпа бежит по улице. Несут окровавленное тело молодого человека.

ГОЛОСА ИЗ ТОЛПЫ:
  "Схватили за ропот! Вырвали язык!"
  "Его брата вчера на кол посадили!"
  "Долой Андроника-людоеда!"
  "Не можем больше! Пора! Восстанем!"

МАРИЯ:
(Схватив подругу за руку)
Видишь? Уже поздно для осторожности. Идет лавина. Надо найти Исаака. Сегодня же. Иначе... бунт без головы затопит кровью всех, и мы погибнем, и Иоанн погибнет в своей башне.

ФЕОДОРА:
(Кивает, бледная)
Идем. Есть задние ходы... в дом одного купца... он связан с Ангелом. Боже, помоги нам... и помилуй Византию.

Они растворяются в толпе, которая становится всё грознее. Ропот перерастает в гул.


СЦЕНА 2. Покои Исаака Ангела. Ночь.
Исаак совещается с двумя фигурами в темном (заговорщиками). Входит слуга, шепчет ему на ухо. Исаак удивленно поднимает бровь.

ИСААК:
Мария Комнина? Сама? Смелость... или отчаяние? Введите. Остальным – ждать в соседней комнате.

Входит Мария Комнина, все еще в платье простолюдинки, но держится с достоинством.

ИСААК:
Принцесса! Какая... неожиданная честь. И в столь скромном наряде. Опасаетесь шпионов отца? Или... моего рвения?

МАРИЯ:
(Прямо)
Игра в слова – роскошь, которую мы не можем себе позволить, Протосеваст. Город кипит. Завтра может взорваться. Мой отец... он ведет империю в пропасть. И себя... и нас всех.

ИСААК:
Печально... но верно. Что же вы предлагаете, принцесса? Молиться?

МАРИЯ:
Действовать! Ты – единственный, кто имеет влияние, кто не сломлен страхом. Народ ненавидит его... но боится. Нужен знак! Нужен предводитель! Ты должен возглавить восстание! Свергнуть тирана!

ИСААК:
(Притворно ужасаясь)
Я?! Возглавить мятеж против помазанника Божьего? Против вашего отца? Это же... измена! И смерть!

МАРИЯ:
(Подходя ближе, страстно)
Не притворяйся, Исаак! Я не слепа! Я вижу твои сети! Ты хочешь трон! Бери его! Но сделай это сейчас! Пока не поздно! Спаси город! Спаси тех, кто еще может быть спасен! Спаси... моего брата Иоанна!

ИСААК:
(Меняясь в лице, холодно)
Ах, вот оно что… Сердце сестры. Иоанн... жалкий слепец в башне. Какая польза от него? Трон нужен сильному. Незапятнанному.

МАРИЯ:
(Со слезами гнева)
Он твой союзник в ненависти к Андронику! Его имя... Комнин! Оно значит что-то для народа! Для армии! Освободи его! Дай ему шанс умереть свободным... или помочь тебе!

ИСААК:
(Задумывается, потом резко)
Хорошо. Будет вам знак. И... будет возможность для Иоанна. Но не мне его освобождать. Слишком рискованно. Когда начнется... когда ворота дрогнут... его верные соратники, если такие остались, могут попытаться. Я ничего этого не знаю… Ты понимаешь?

МАРИЯ:
(Сглатывает, кивает)
Понимаю. Цену... понимаю. Когда?

ИСААК:
(Зловеще улыбаясь)
Скоро, принцесса Мария. Очень скоро. Гнев народа... он созрел. Нужна лишь искра. А искру... я высеку. Теперь... уходите. Тайно. И молитесь... за успех нашей... империи.

Мария смотрит на него со смесью надежды и отвращения, кланяется и быстро уходит. Исаак подходит к окну, смотрит на темный, неспокойный город.

ИСААК:
(Шепчет)
Искра... Да. Завтра. На Ипподроме. Популярный возница... будет обвинен в измене. Казнь на месте. На глазах у тысяч... голодных, озлобленных тысяч. И тогда... (улыбается) ...вспыхнет пожар. А я... буду готов. Иоанн... прости. Но в моей новой империи... слепым принцам нет места. Ты... будешь моей первой жертвой... после старика. Умри героем... для толпы. Это все, что я могу тебе дать.


СЦЕНА 3. Ипподром Константинополя. Следующий день.
Грандиозная арена. Тысячи зрителей. Но настроение не праздничное, а мрачное, напряженное. В императорской ложе – Андроник, окруженный стражей. Он выглядит изможденным, параноидально озирается. Исаак Ангел стоит рядом, лицо непроницаемо. На арене – не гонки. К платформе привязан молодой возница. Палач с топором стоит рядом.

ГОЛОС ГЛАШАТАЯ:
(Трубя)
Слушайте все! По воле Благочестивейшего Автократора Андроника Комнина! Казни предается раб Божий Никита, возница зеленых! Уличен в злонамеренных речах против особы Императора, в подстрекательстве к мятежу! Да будет страх и назидание всем! Приговор – смерть! Немедленно!

Ропот толпы перерастает в гул. "Невиновен!", "За что?", "Долой тирана!".

АНДРОНИК:
(Кричит Исааку)
Что они орут?! Заткните их! Казнить! Немедленно!

ИСААК:
(Кивая палачу)
Исполняй!

Палач замахивается. Но в этот момент из толпы зеленых (партия, к которой принадлежал возница) летит камень. Он попадает в палача. Тот роняет топор. Это – искра.

ГОЛОСА ИЗ ТОЛПЫ:
   "Не дадим убить невиновного!"
   "Долой Андроника-детоубийцу!"
   "Свободу!"
   "АНГЕЛ! Где Ангел?! Веди нас!"

Толпа зеленых вскакивает с мест, сминает стражу, выбегает на арену. К ним присоединяются синие, красные... Весь Ипподром вскипает бунтом. Крик: "Ангел! Ангел!" – становится все громче.

АНДРОНИК:
(В панике)
Измена! Всеобщая измена! Стража! Ко мне! Убейте их! Убейте их всех! Исаак! Где Исаак?!

Но Исаака Ангела уже нет рядом. Он стоит на другом конце ложи, высоко подняв руку. Его окружают верные ему люди.

ИСААК:
(Громовым голосом, обращаясь к бушующей толпе)
РОМЕИ! ВИДИТЕ ТИРАНА?! Он губит сыновей! Губит матерей! Губит народ! Он – исчадие ада! Довольно крови! Довольно страха! За мной! На дворец! СМЕРТЬ АНДРОНИКУ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ ИМПЕРИЯ!

Его слова – бензин в огонь. Толпа с ревом устремляется к императорской ложе. Стража, видя масштаб, колеблется, часть переходит на сторону бунтовщиков. Андроник, бледный как смерть, в ужасе пятится.

АНДРОНИК:
Нет! Не может быть! Я ваш император! Исаак Ангел – предатель! Проклятие! (Он выхватывает меч, но руки его дрожат) Ко мне! На помощь!

Но защищать его некому. Волна бунта сметает остатки стражи. Андроник, видя неизбежное, бросается бежать через потайной ход с ложи, роняя пурпурную мантию. Исаак, торжествуя, возглавляет толпу, штурмующую дворец. Крики "Смерть тирану!" и "Да здравствует Ангел!" сливаются в оглушительный рёв.

Занавес


АКТ XII
 
Сцена 1. Голгофа. Безрадостный холм под свинцовым небом. Три креста режут небо кривыми силуэтами. Воздух тяжел от пыли, запаха крови и пота. Хор римских солдат (4-6 голосов, грубых, циничных, привыкших к смерти), пьющих дешевое вино у подножия центрального креста. Их смех – резкий, как скрежет железа.

Хор солдат:
(Насмешливо, с издевкой, обращаясь к центральному кресту)
Эй, "Царь Иудейский"! (Саркастический смешок). Слышишь? Сойди-ка! Слезь с этой дыбы! (Один солдат берет губку, пропитанную уксусом, на трость, подносит к губам Крестоса). На, освежись! Силен же ты был – исцелял других! Исцели себя! (Другой тычет копьем в воздух). Где твой Логос? А? Где легионы ангелов? Пусть явятся! Мы посмеемся! (Хор подхватывает глумливый рефрен). Мы хотим посмеяться! Спаси Себя! Сойди! Сойди, Царь! Где Бог твой, "сын Божий"?!

Тем временем, в стороне, у подножия холма, мечется Иуда. Его одежды разорваны, лицо исцарапано, в глазах – невыносимая агония осознания. Его монолог – невнятный, прерывистый стон, сливающийся с воем ветра.

Иуда:
(Обращаясь к небу, к земле, к пустоте)
Кровь... Праведная кровь... (Плачет). Зачем? Зачем я...? Ошибка! Безумие! (Бьет себя кулаком в грудь). Суд! Суд на себя! Он... чист... а я... (Взгляд безумный). Фортуна! Зачем ты дала мне выбор?! Зачем искусила ложной надеждой?! (Рвет на себе волосы). Его крест – из дерева. Мой... (Хватается за горло) ...из огня! Из камня! Он вечен! (С диким воплем рвет на себе одежду). Возьмите меня! Возьмите цену крови! Цену моей... погибели!

Центурион:
(К Иуде)
Ты кто такой? Что здесь делаешь?!

Иуда:
Я? Я… никто. Я… (Кричит) ничего не делаю!

Бросается в пропасть. Один из солдат подходит к краю пропасти и плюет вниз.

Крестос:
(Дыхание прерывистое, но голос, когда он находит в себе силы, поразительно ясен и тверд. Он не кричит, а говори, превозмогая боль)
Отче... Логос вселенной... (Глубокий вдох). Прости им. (Сила в слове "прости"). Ибо не ведают, что творят. (Его взгляд падает на разбойника на соседнем кресте. Взгляд полон понимания и неожиданного света). Слышишь? (Разбойник кивает, с трудом). Истинно... истинно говорю тебе... покайся и… ныне же будешь со мной... (Голос крепнет). В царстве духа. Где нет... боли. Нет... страха. Где свобода... вечна.

Крестос собирает силы. Его фигура на кресте, несмотря на мучения, кажется величавой. Начинается его кульминационный монолог, обращенный не только к присутствующим, но к Фортуне, Року, вечности.

Крестос:
Вот он... венец человеческий! (Горькая усмешка). Тернии... плевки... гвозди! (Каждое слово – как удар молота). Видишь ли, Фортуна?! (Голос звенит вызовом). Как ты бессильна! Ты бьешь по плоти? Терзаешь нервы? (Голос становится мощнее, торжествующе). Боль – это тело. Страх – это ум, сбитый с толку твоими играми! Но я – больше тела! Больше ума! Я – дух… Animus! Искра Логоса! Вечный! Несокрушимый! (Порыв ветра, как отклик). Ты победила, Смерть? (Презрительно). Нет! Ты – лишь ворота! Ты лишь освобождаешь меня от этой темницы из плоти и костей! (Обращаясь к солдатам, книжникам в толпе, всем людям). Смотрите же, люди! Вот как умирает свободный Человек! Не с проклятием на устах – но с прощением на сердце! Не со страхом в глазах – но с непоколебимым достоинством в душе! (Пауза. Взгляд становится пронзительным, как меч). Каиафа! Твоя "победа"? (Презрительный смешок). Она – лишь прах! Ты сохранил храм из камня – но потерял храм в душах! Пилат! Твоя "прагматичность"… Пятно на совести! Ты спас свой пост – но продал свою честь! Иуда! (Тише, с грустью). Твое раскаяние... оно и есть твой крест. И он... тяжелее моего... (Снова набирает силы для последнего мощного возгласа). Отец! Разум Вселенной! В руки Твои... предаю Дух мой!

Голова Крестоса склоняется. Дыхание прерывается и затихает. Наступает ТЯЖЕЛАЯ, ДАВЯЩАЯ ТИШИНА, нарушаемая лишь шелестом ветра да далеким карканьем ворона. Эта тишина – значимее любого землетрясения, это тишина потрясенного Космоса, внемлющего подвигу Духа. Солдаты перестают смеяться. Толпа затихает. Все смотрят на мертвое тело с непроизвольным трепетом.

Центурион:
(Стоит у подножия креста. Смотрит в лицо мертвого Крестоса. Он видел сотни смертей – но такой никогда. Голос его, обычно командный, звучит тихо, сдавленно, с невольным благоговением)
Vere... Vere... Истинно.... Hic homo... Человек этот.... Был...Сыном благородного Духа...

Занавес медленно опускается на фоне зловещей тишины и неподвижной фигуры Центуриона, застывшего перед победившим смерть духом.

 
АКТ XIII

СЦЕНА 1. Башня Анемас.
Иоанн стоит у узкого окна. Он не видит, но слышит нарастающий гул, крики, звон оружия. На его лице – смесь надежды и ужаса. Дверь камеры с грохотом выбита. Врываются несколько человек в простой одежде, с окровавленными мечами. Один из них – старый солдат, верный Иоанну.

СТАРЫЙ СОЛДАТ:
Господин! Принц Иоанн! Мы пришли! Город восстал! Исаак Ангел ведет их на дворец! Андроник бежит! Вы свободны! Мы вынесем вас!

ИОАНН:
(Поворачивается на голос, протягивая руку)
Свобода?.. Поздно... для света. Но... для мести? Для... конца? Конца Андроника... Я должен его слышать! Вынести? Нет. Ведите меня. Ведите туда... где решается его судьба. Я хочу... почувствовать его страх. Руку... дайте руку. И ведите. В последний раз... на свет.

Солдаты поддерживают его. Они выходят из камеры. Иоанн шагает неуверенно, но с невероятным достоинством. Шум боя и ликования толпы становятся все громче. Где-то в городе бушует пожар.

СТАРЫЙ СОЛДАТ:
(С благоговением)
Ведите... Этот слепой ведет зрячих... к возмездию.

Они исчезают в темноте коридора. Гул города сливается с голосом Слепой старицы, внезапно звучащим из ниоткуда.

СТАРИЦА:
(Смеясь и плача)
Паук бежит! Паук бежит! Паутина порвана! Орла птенца освободили... но крылья обожжены! Ангел взлетел... но на крыльях крови! В пропасть, Андроник! В пропасть! А ты, Иоанн... спеши! Услышь! УСЛЫШЬ КОНЕЦ ОТЦА!


Сцена 2. Эпилог пьесы. У каменной гробницы. Предрассветные сумерки. Воздух чист и прохладен после вчерашней грозы. Мария, мать Крестоса, стоит одна. Ее поза пряма, лицо бледно, следы слез на щеках, но глаза сухи и полны не скорби, а глубокой, трагической гордости. Рядом – Мария Магдалина и еще одна-две женщины, их лица также выражают достоинство и тихую силу.

Мария:
(Тихим, ровным, необычайно сильным голосом, обращаясь к запечатанному входу в гробницу или просто к месту захоронения)
Сын мой... (Пауза. Голос не дрожит). Мой мальчик... Ты выбрал свой путь. Ты знал его цену. И ты... выстоял. До конца. (Ее рука слегка сжимается в кулак – жест решимости). Ты был... непокоренным. (Слово звучит как высшая награда). Фортуна сломила твое тело... сломила бы любого другого... Но не твой дух... Никогда. (Она поднимает голову, смотрит на светлеющее небо). Твой пример... твой стоический пример... Он будет жить. В сердцах тех, кто понял… В сердцах тех, кто предпочтет свободу духа – рабству страха. Ты победил, сын мой. Победил смерть – достоинством своей Жизни и Смерти.

Тишина. Первый луч солнца касается края гробницы. И тогда звучит Голос Крестоса – не сверхъестественный, а как внутренний голос в душах присутствующих, как эхо его учения в вечности, чистый и ясный.

Мария Магдалина:
(Со скорбью)
Крестос! Мы ждем твоего возвращения... мы нуждаемся в твоей мудрости и любви!.. А до этого твой голос будет звучать внутри каждого, обещая свет во тьме сомнений и страхов.

Голос Крестоса (За сценой):
Не ищите живого... среди мертвых. Не ждите воскрешения плоти, ищите силу Духа! Дух не умирает. Истина, которую я нес... вечна. Живите по разуму. Боритесь со страстями. Будьте свободны внутри. Я... с вами. В силе Духа. В силе... примера.
Голос стихает, растворяясь в щебете первых птиц. Светает.

Хор:
(Звучит не мрачно, а величаво и сурово, как гимн торжеству духа. Голоса низкие, размеренные, как шаги легиона)
О, жалкий род людской! Рока слепая игрушка!
К чему надежды тщетные? К чему борьба?
Восстал ли мудрец на троне сверкающем,
Иль в хижине убогой дух взрастил –
Одинаков финал: дорога в мрак Аида.
Но смотри! И в прахе, и на кресте позорном,
Сияет Дух непокоренный! Свободный!
Лишь он – Победа! Над судьбой слепой!
Учитесь же, о смертные:
Страшись не смерти – страшись души раба,
Что гнет спину пред бичом Фортуны!
Восстань, о Дух! Борись! И, пав…
Умри... как Крестос –
(Пауза перед финальным аккордом)
НЕПОБЕЖДЕННЫМ!
Последний аккорд хора затихает. Солнце полностью восходит, заливая светом место действия. Занавес закрывается на образе Марии, стоящей неподвижно, лицом к свету, воплощающей ту же непокоренную силу духа, что и ее сын. Трагедия завершается не отчаянием, а торжеством стоического идеала перед лицом абсолютной катастрофы.

АНДРОНИК:
(Выходит из полутьмы на свет)
Сила!!! Да, в этом слове суть. Эта пьеса... редкий огонь! Она бьет в самую сердцевину.
"Не ищите живого среди мертвых". Как же верно! Мы топчемся у гробниц, цепляемся за прах святых, ищем спасения в костях и пыли – и забываем о живом Духе, что должен пылать здесь и сейчас! Церковники со своими мощами и обрядами... Они превратили веру в рынок мертвечины. Пассивная надежда на воскресение плоти – это удел рабов и слабых. Я всегда знал: сила – в воле, в разуме, в действии! Моя власть построена не на ожидании чуда, а на силе духа и меча. Дух не умирает? (Смеется) Конечно! Как не умрет мой дух, закаленный в борьбе и изгнании.
"Живите по разуму… Будьте свободны внутри." Античная мудрость, очищенная от языческого тлена! Логос должен править, а не животные инстинкты толпы или алчность святош. Свобода внутри... Да! Даже в цепях, даже под пыткой – дух может оставаться неколебимым. Это истинная свобода, недоступная черни, пьяной от суеверий и избытка хлеба. Пусть меня распнут там, где я казнил своих врагов, я не отступлю.
"Я с вами... В силе примера." Вот истина! Этот Крестос... он всё понял. Не реликвии спасают, а ПРИМЕР. Сила духа, явленная в жизни, в действии, в непоколебимости перед лицом смерти – вот что вечно! Вот что зажигает сердца и меняет мир. Моя жизнь – изгнание, заговоры, триумф, жестокость даже... но это мой пример силы! (Поднимает над головой кулаки) Я доказывал это не милосердием... а железной волей! И пусть меня боятся или ненавидят, но мой пример несгибаемой воли останется. Как пример этого героя на сцене.
 
Конец Второго действия

 
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

АКТ XIV

СЦЕНА 1. Императорский дворец. Тронный зал (разграбленный).
Следы недавнего штурма: опрокинутая мебель, сорванные занавеси, брызги крови на мраморе. На троне – Исаак II Ангел. Он в пурпуре, но выглядит не императором, а авантюристом, застигнутым врасплох собственным успехом. Его окружают грубые солдаты и крикливые приспешники. В зал вводят Иоанна, поддерживаемого Старым солдатом и Марией.

ИСААК:
(С напускным величием, но голос выдает напряжение)
Севастократор Иоанн! Ну, вернее... просто Иоанн Комнин. Ты видишь... нет, слышишь плоды народного гнева? Трон тирана пуст! Правосудие свершилось!

ИОАНН:
(Поворачивая голову к голосу Исаака, горько)
Правосудие? Просто сменился палач на троне, Исаак? Я слышу... грабеж. Крики боли. Ту же ненависть. Ты обещал Марие... шанс для меня. Вот он я. Что теперь? Новая башня? Или сразу могила?

МАРИЯ:
(С достоинством)
Ваше Величество... Вы дали слово. Иоанн не враг вам. Он – жертва Андроника, как и все мы. Дайте ему уйти! В монастырь! В изгнание! Он слеп! Он не опасен!

ИСААК:
(Холодно)
"Не опасен"? Его имя – Комнин! Пока он жив, пока любой Комнин жив – он знамя для тех, кто тоскует по кровавой диктатуре твоего отца! Народ требует расплаты за все злодеяния! И имя Иоанна... на устах толпы рядом с именем Андроника!

СОЛДАТ:
(Гневно выступая вперед)
Это ложь! Принц Иоанн восстал против тирана первым! Он пострадал за правду! Народ его жалеет!

ИСААК:
(Вскакивает)
Молчать, пес! Кто ты такой, чтобы голосить перед императором?! Народ? Народ – это я! И я говорю: Комнинам конец! Всем!
(К Иоанну, злобно)
Дать тебе возможность уйти? Хорошо. Вот он. Отрекись. Публично. От имени своего. От имени отца. Отрекись от прав на трон. Назови меня законным василевсом. И... можешь жить. Во дворце. Под присмотром.

ИОАНН:
(Тихо, но так, что слышно всем)
Отречься? От чего? От трона, залитого кровью моего племянника? Моей матери? От имени отца-чудовища? Легко. Иоанн Комнин отрекается от всего, что связано с этим проклятым пурпуром! Доволен, Ваше Величество?

ИСААК:
(Недовольно)
Насмешник... Хорошо! Запомни: твоя жизнь – на волоске. Малейший намек на бунт вокруг твоего имени... и плаха. Пёс... ты служил ему? Служи и дальше. Будь его тюремщиком. Его глазами. Его цепью. Уведи его. В старые покои. Под замок.

Стефанос сжимает кулаки, но кланяется. Поддерживает Иоанна, чтобы увести. Мария бросает на Исаака взгляд, полный ненависти и презрения.

МАРИЯ:
Ты не император, Исаак. Ты – палач, пришедший на смену другому палачу. И трон под тобой... уже шатается.

Она уходит за братом. Исаак остается один среди развалин величия. Он садится на трон, проводя руками по золоченым львам на подлокотниках. Его лицо выдает страх.

ИСААК:
(Шепчет)
Пропасть... Да. Она везде. Андроник Комнин... где ты? Мануил... Иоанн... все они... шипы в моем венце. Их надо вырвать... все до одного...

Растворяется в темноте.


СЦЕНА 2. Затхлые покои в глухом крыле дворца.
Иоанн сидит у окна. Он не видит заката, но чувствует его тепло на лице. Входит Елена, приведенная Старым солдатом тайком. Она бросается к нему, обнимает.

ЕЛЕНА:
Иоанн! Мой милый! Они позволили... ненадолго... Солдат подкупил стражу... О, как ты? Больно еще?

ИОАНН:
(Обнимая ее, касаясь ее лица)
Елена... Боль... внутри. Там, где был свет. Там, где была... Теперь только тьма и... эхо криков. Ты жива... это чудо. Беги... пока можешь. Исаак не успокоится.

ЕЛЕНА:
Не оставлю тебя! Мы будем вместе! Я нашла... кое-кого. Человека. Он может вывести нас... из города. В Малую Азию. К друзьям твоего отца... или к врагам. Лишь бы прочь от этого ада!

ИОАНН:
(Качая головой)
Куда бежать, Елена? От себя не убежишь. От прошлого. От этого... (прикладывает руку к глазам) наказания. Я должен... услышать конец. Конец Андроника. Иначе... зачем я выжил? Зачем страдал?

ЕЛЕНА:
Но он же чудовище! Пусть умрет в канаве! К чему тебе его агония?!

ИОАНН:
Потому что он... отец. Я его плоть. И его падение... падение всего, что он построил... это и мое падение. Я должен понять... был ли смысл? Хотя бы в его безумии? Или всё... просто кровь и страх?

Внезапно за дверью крики, беготня. Старый солдат вбегает, хватает меч.

СОЛДАТ:
Господин! Госпожа! Беда! Город снова бунтует! Говорят... Андроник пойман! Его везут сюда! Толпа требует казни! Император Исаак боится... что бунт сметет и его! Он отдал приказ... казнить Мануила! Сейчас! Чтобы угодить черни!

МАРИЯ:
(Врываясь следом, в слезах)
Моего брата! Безоружного! В его покоях! Его... зарезали как ягненка! Исаак Ангел! Убийца! Теперь он хочет... тебя! Опасается, что толпа потребует тебя... как мстителя за брата!

ИОАНН:
(Встает, лицо как маска)
Мануил... убит. Бедный Мануил... Так вот цена "шанса" от Исаака. Теперь моя очередь. (С горькой усмешкой) Он прав. Толпа... она как зверь голодный. Ей нужно мясо… мясо Комнинов.

ЕЛЕНА:
(В ужасе)
Нет! Солдат, выведи нас! Тайными ходами! Сейчас же!

СОЛДАТ:
Госпожа! Ходы перекрыты! Дворец окружен! Император Исаак стянул всю стражу... и к нему, и сюда! Мы в ловушке!

За дверью лязг оружия, грубые голоса: "По приказу императора! Открыть! Выдать изменника Комнина!"

ИОАНН:
(Неожиданно спокойно)
Тише. Открой дверь, солдат.

СОЛДАТ:
Господин?!

ИОАНН:
Открой. Я вышел к ним во Фракии. Выйду и теперь. Не как жертва. Как... Комнин. В последний раз. Дай мне меч. Пусть я не увижу врага. Но я почувствую его.

Солдат, дрожа, подает ему свой меч. Иоанн ощупывает лезвие. Мария и Елена плачут, обнявшись. Солдат открывает дверь. Врывается стража Исаака.

КОМАНДИР СТРАЖИ:
Иоанн Комнин! По приказу императора Исаака Ангела! Ты обвиняешься в подготовке мятежа и посягательстве на... (не успевает договорить).

ИОАНН:
(Перебивая, поднимая незрячее лицо, голос громовой)
Молчи, шакал! Не марай имя мятежа! Я – Иоанн Комнин! Сын императора! Пусть и проклятого! Я не прячусь! И не бегу! Ведите меня к Исааку! Или... ко входу во дворец! Пусть народ видит, как новый "василевс" расправляется с беззащитным слепцом! ВЕДИТЕ!

Его достоинство и громовой голос ошеломляют стражу. Они нерешительно переглядываются. Командир кивает.

КОМАНДИР:
(Сдавленно)
Так и быть. Свяжите ему руки. И... ведите. На площадь перед дворцом. Пусть видят... "справедливость" василевса.

Иоанна связывают. Елену и Марию грубо отталкивают. Старого солдата, схватив, уводят отдельно. Иоанна выводят в адский гул охваченного бунтом Константинополя.

Занавес. Акт завершается апогеем народного гнева, падением Андроника и призрачной свободой Иоанна, вышедшего в мир, который он больше не видит, но в котором решается судьба его отца и империи.


АКТ XV


СЦЕНА 1. Площадь перед Константинопольским дворцом. Вечер.
Невообразимый хаос. Тысячи людей, факелы, оружие, крики. На балконе дворца – Исаак II Ангел, бледный, пытается что-то говорить, но его голос тонет в гуле. На площадь выталкивают Иоанна. Толпа ревет: "Комнин! Слепой принц! Сын убийцы!".

ИСААК:
(Кричит в рупор)
Народ ромеев! Видите?! Последняя змея из гнезда тирана! Иоанн Комнин! Он замышлял вернуть власть своего отца! Но справедливость...

Его перебивает дикий рев толпы. С другого конца площади появляется зрелище, леденящее кровь. Толпа волочит связанного, избитого, полураздетого Андроника Комнина. Его тащат как трофей.

ГОЛОСА ТОЛПЫ:
  "Смотрите! Паук пойман!"
  "Привели Андроника-людоеда!"
  "Казнь! Смерть обоим! Отцу и сыну!"
  "Долой Комнинов! Долой Ангела! Всех под нож!"

Андроник, несмотря на побои и унижение, держится с поразительным, звериным достоинством. Его единственный глаз сверкает ненавистью. Он видит Иоанна.

АНДРОНИК:
(Хрипит, но голос слышен)
Сын! Иоанн! И ты здесь? В цепях? От нового паука? Ха-ха-ха! Видел ли я когда-нибудь... столь жалкого орла? Слепого... поверженного... как я!

ИОАНН:
(Поворачиваясь на голос отца, дрожа)
Отец... Я слышал... тебя поймали. Теперь я слышу... конец. Твой конец. Я ждал его. Но не так... не в грязи и вони толпы.

АНДРОНИК:
(Плюет кровью)
Конец? Это начало, мальчик! Начало конца для всех! Для всего этого сброда! Для Исаака-предателя! Для тебя! Для Нового Рима! Империя... она сдохнет с нами! Мы... ее последние настоящие императоры! Кровь... и сталь! А не эти... торгаши и трусы!

Толпа, разъяренная его словами, набрасывается на Андроника с кулаками и палками. Исаак, видя, что теряет контроль над ситуацией, отчаянно кричит с балкона.

ИСААК:
Народ! Ромеи! Успокойтесь! Казнь будет! По закону! Андроника предать римской казни на ипподроме! Иоанна... Иоанна Комнина – в темницу! Пожизненно!

Но толпа не слушает. Крики сливаются в одно требование: "СМЕРТЬ! СМЕРТЬ ОБОИМ! СЕЙЧАС!" Над площадью звучит безумный хохот Слепой Старицы, появившейся ниоткуда с краю толпы.

СТАРИЦА:
(Напевая)
Вот и встретились! Орел и птенец слепой! В грязи! В крови! Колесо судьбы вертится! Кости трещат! Ангел! Ты следующий! Народ голоден! Накорми его! Накорми кровью Комнинов! А потом... своей! В пропасть! Все в пропасть! Константинополь горит! Горит!

Толпа, как единый организм, рвется к двум фигурам: Андронику и Иоанну. Исаак в ужасе отступает с балкона, его голос теряется. Стража бессильна.

ИОАНН:
(Чувствуя приближение толпы, кричит в небо)
Агнесса! Мать! Я иду! Ждите! Я... услышал! Услышал конец!

Он пытается встать во весь рост, несмотря на связанные руки. Андроник рядом с ним тоже поднимает голову, плюя в лицо ближайшему мучителю.

АНДРОНИК:
Запомните, шакалы! Умирает Андроник Комнин! Император! Так умирают орлы! Не с мольбой! С проклятием! Проклятие на вас! На Исаака! На этот город! На империю! ПРОКЛЯТИЕ!!!

В этот момент на Иоанна и Андроника обрушивается волна разъяренной толпы. Мелькают ножи, палки, камни. Мария и Елена, пробившиеся сквозь толпу, видят только последнее: Иоанн падает под ударами, но его лицо... не искажено страхом, а словно обращено к небесам с облегчением. Андроник умирает, выкрикивая последние проклятия. Толпа ревет в экстазе мести.


СЦЕНА 2. Покои Исаака II. Глубокой ночью.
Исаак пьет вино, но руки дрожат. Перед ним – Мария Комнина, ее платье в крови и пыли. Ее глаза – пустые.

ИСААК :
(Истерично)
Видишь?! Видишь, что ты наделала?! Твой брат... он спровоцировал их! Его гордыня! Его имя! Я… должен был отдать его толпе! Как Андроника! Чтобы спасти себя! Чтобы спасти город! Тебя! Ты понимаешь?!

МАРИЯ:
(Мертвенным голосом)
Спасти? Ты утопил город в крови еще глубже. Ты отдал на растерзание беззащитного слепца. Твоего... благодетеля, по чьей крови ты взошел на трон. Ты не спас город. Ты добил его душу. Пророчество сбылось. Ты пал, Исаак. Ниже Андроника. Он хоть умирал орлом. Ты... умрешь шакалом.

ИСААК:
(В ярости хватается за меч)
Молчи! Я – император! Я... (Внезапно за дверями крики, звон оружия, уже ближе, уже во дворце). Что это?! Опять?! Кто смеет?!

Врывается перепуганный Командир стражи.

КОМАНДИР:
Василевс! Бунт! Новый бунт! Войска... фракийские легионы... они не признали вас! Их ведет... Алексей Ангел! Ваш брат! Они кричат: "Исаак убил невинного Иоанна! Долой убийцу!" Дворец... штурмуют!

ИСААК:
(В ужасе, роняя кубок)
Алексей?! Мой брат?! Нет... не может... Проклятые Комнины! Даже мертвые... они губят меня! Мария! Видишь?! Твое проклятие! Оно работает!

Он мечется, как загнанный зверь. Мария смотрит на него без тени жалости.

МАРИЯ:
Это не проклятие, Исаак. Это... справедливость. Рока. Комнины пали. Ангелы... падают следом. Византия... летит в пропасть. Прощай, "василевс". Мне надо... похоронить отца и братьев.

Она поворачивается и уходит, не оглядываясь, сквозь нарастающий гул нового штурма. Исаак остается один. Он бессильно опускается на трон, его тело сотрясают рыдания безумного страха. На фоне криков слышен все тот же безумный напев Старицы: "Кровь... кровь... в пропасть...".

Занавес


АКТ XVI

СЦЕНА 1. Темный склеп в церкви (или просто угол заброшенного двора).
Мария и Елена, обе в черном, стоят над двумя простыми, наспех сколоченными гробами. Рядом – Старый солдат, с перевязанной головой, спасшийся чудом. Ночь. Тишина – редкая передышка между волнами насилия в городе.

ЕЛЕНА:
(Плача, кладя цветок на гроб Иоанна)
Прости меня... Я не спасла... Я так хотела увести тебя... в тишину... в свет...

МАРИЯ:
(Положив руку на гроб Андроника)
Они ненавидели друг друга... мучили... Но в конце... они встретились. В грязи площади. Под ногами толпы. Отец и сын. Ромея... она убила их обоих. Как убила мать... Агнессу... Мануила...

СОЛДАТ:
Принц Иоанн... он умер... не как жертва. Он встал… Он встретил их. Слепой... но видящий больше всех. Так он нашел... свой конец. И конец тьмы. Я видел его лицо... в последний миг. Оно было... спокойным.

Над гробами появляются прозрачные фигуры призрака Ирины Айнейадиссы и призрака Агнессы Франкской. Они протягивают руки к Иоанну.

ПРИЗРАК ИРИНЫ:
Сын мой... Ты выстрадал свой путь. Ты свободен. От пурпура. От ненависти. От боли. Иди к свету.

ПРИЗРАК АГНЕССЫ:
Иоанн... Ты пришел. Я ждала. Теперь... мы вместе. В вечности. Где нет тиранов. Нет цепей. Только... мир.

Фигуры склоняются над гробом Иоанна, словно забирая его душу. Мария и Елена чувствуют внезапный порыв холодного ветра и... облегчение.

МАРИЯ:
Он... ушел. Нашел свой свет. А мы... мы остались. На руинах империи. Что теперь?

ЕЛЕНА:
(Сжимая руку Марии)
Жить. Помнить. И... уйти. Из этого проклятого города. Найти уголок... где не пахнет кровью. Где можно плакать... по всем им. По Иоанну. По Мануилу. Даже... по потерянной Византии.

СОЛДАТ:
Я отвезу вас, госпожи. Куда скажете. Мой долг... перед ним. (Кивает на гроб Иоанна). До конца.

Они стоят в молчании над могилами прошлого. Где-то вдали еще слышны отголоски боя – войска Алексея Ангела добивают императорскую стражу. Константинополь горит. На краю двора появляется Слепая старица. Она не смеется. Она поет похоронный плач.

СТАРИЦА:
(Напевает тихо и жутко)
Уснул орел... с птенцом слепым...
Пурпур их саваном стал...
Ангел упал... разбился о трон...
Город в крови захлебнулся, устал...
Плачь, Византия, плачь!
Нет больше сил...
Песок утекает... сквозь пальцы...
Новая тьма наступает...
С востока... с запада... тени...
Плачь... но готовься к бою...
Ибо падение... только начало...
Круженья... воронов... злое...
Прощай, пурпурная мантия...
Пепел... и вечная тьма...

Ее фигура растворяется в предрассветном тумане. Мария, Елена и Старый солдат, в последний раз взглянув на гробы, покидают склеп, уходя в серую, неопределенную даль, унося с собой память о последних Комнинах и обреченной империи. Занавес медленно опускается над пустым склепом и пылающим заревом Константинополя.


КОНЕЦ