Договор

Так получилось, что я растила сына одна. Муж ушёл, когда Саше было восемь. Сказал, что «запутался», «не тянет» и что «это не его».  Тянуть все пришлось мне одной - работу, школу, кружки, дни рождения.

Пыталась быть для сына и отцом и матерью
Писала ему записки в рюкзак: «Ты справишься, я верю!»
И он справлялся. Он рос чувствительным, добрым, немножко мечтательным.

Но что-то изменилось, когда ему исполнилось четырнадцать.
Словно что-то внутри него сдвинулось.
Как будто я перестала быть для него важной. Или, даже можно сказать, человеком.

Как-то  пришла за ним в школу, и у входа он разговаривал с одноклассниками. Я подошла, улыбнулась, хотела сказать, что дома его ждёт пирог. А он скривился:
— Мам, ну не позорь меня, иди вон туда…
Его друг хихикнул. А я ушла. С сердцем, свернувшемся клубком.


Он стал требовать. Не просить — требовать. Новый телефон, новые наушники.
— У всех есть, а ты опять экономишь.
— Саша, у нас не совсем просто…
— Ты работаешь как проклятая, а на меня тебе всё равно. Купи — или отстань!
Он бросил кружку об пол. И закрылся в комнате. А я собирала осколки. И не только с пола.

Когда он заболел, я провела рядом всю ночь. Компрессы, термометр, тёплый чай.
Утром он открыл глаза, и я шепнула:
— Ну как ты?
Он фыркнул:
— Ты не даёшь мне покоя даже когда я болею. Уйди.
И отвернулся.

Ощущение было, что я не мама, а какая-то функция. чувствовала себя истощённой, невидимой, ненужной. И тогда во мне что-то сломалось.

Это былы ночью.  Очередная ссора. Очередной крик. Очередное «Ты никто».
Я села на кухне, открыла окно, и меня вдруг накрыло.

Если я так слаба, что не могу сказать «хватит», — чему я могу его научить?

И вдруг ясно увидела: всё это время хотела любви, но не создавала условия для взаимности. Сама приучила его к тому, что мама — это та, кто всегда молчит, терпит, понимает. Но ведь настоящая любовь — это не рабство. Это двусторонняя система.

Я больше не могла быть прежней.

Утром пошла к нему. Постучала. Не дождалась ответа. Но вошла — спокойно.

Он сидел за компьютером. Даже не обернулся.
Я села. И сказала:

— Саша. Я предлагаю нам договор.
Он хмыкнул.
— Что ещё за договор?
— Настоящий. Не про правила. Про нас с тобой. Про нашу связь.

Я продолжила:

— Я поняла, что пытаюсь быть идеальной. Угождаю, терплю. Думаю, что если всё сглажу — ты сам когда-нибудь повернёшься ко мне с любовью. Но нет. Любовь не рождается из жертвенности.
Он молчал. Я почувствовала, что могу говорить дальше.
— Я предлагаю договор, где оба важны. Оба — живые.
— И что в этом договоре?

Я достала лист бумаги и прочитала:

1. Мы разговариваем друг с другом с уважением. Даже в гневе.
2. Я не требую от тебя благодарности — но и не позволяю себя унижать.
3. У каждого из нас есть право на ошибку.
4. Я поддерживаю тебя в поиске себя. Но ты признаёшь, что у меня тоже есть жизнь.
5. Мы оба учимся строить: не власть, не страх, а настоящую связь. Сложную. Живую.

Я подняла глаза. Он смотрел на меня впервые не как на «маму», а как на человека.

— А если я сорвусь? — спросил он тихо.
— Тогда напомнишь себе, что договор — это не клетка. Это путь.
— А ты?
— Я тоже буду ошибаться. Но я не вернусь в роль прислуги. Я больше её не ношу.

Он молча подошёл. Подписал.
— А можно я пункт добавлю?

Я кивнула.

6. Мы оба не идеальные. Но стараемся быть настоящими.


Что я могу сказать? Мы не стали идеально счастливой семьёй. Но в нашем доме появился воздух.
Теперь, когда мы ссоримся, он говорит:
— Мам, у нас договор. Я перебрал. Извини.
И я тоже говорю:
— Прости, перегнула. Я учусь.