Глава I Тайна синего камня

Ярославль, лето 1938 года

Жаркий июнь стоял над Ярославлем, но в тени старых ив у Которосли дышалось чуть легче. Возле обвалившихся стен заброшенного храма Николы Мокрого пахло травой и сырым кирпичом, активно отдававшим свою влагу под палящим солнцем.

Молодой археолог Борис Григорьев шагал по высокой траве к месту раскопок. Закинутый назад кожаный рюкзак постукивал по спине, а кулак сжимал письмо из Наркомпроса, разрешающее проведение археологических работ. Борис, выпускник Ленинградского университета, возглавил вошёл в состав малочисленной экспедиции: он, трое студентов и старший научный сотрудник — профессор Всеволод Андреевич Ремезов, человек с седыми висками и тихим низким голосом.

— Это не просто храм, — Ремезов говорил, щурясь на резные наличники окон и чудом сохранившиеся на остатках флигеля. — До христианизации здесь, по преданию, находилось капище Макоши. Богини плодородия, судьбы и женской силы.

— Всё это сказки, — буркнул техник Климов, один из студентов. — Народное творчество.

Но Ремезов, казалось, не слышал. Он провёл рукой по кирпичной стене, наклонился к выцветшему барельефу, где едва читался старый крест — и что-то ещё, под ним, будто выбитое задолго до него: круг с лучами, как паутина.

Работы начались с рассветом на следующий день. Земля у фундамента была мягкой, влажной — и уже к вечеру третьего дня Климов нашёл первый артефакт: обломок каменного диска с древним узором. Ремезов не скрывал возбуждения:
— Мерянский символ. Поглядите, товарищи. Мне кажется, что мы на пороге масштабного открытия. Посмотрите, как хорошо сохранился рисунок на этом камне, словно его изготовили недавно и он не лежал без малого тысячу лет в земле. 

Они копали дальше. Под фундаментом, чуть в стороне от главного входа, вскрылась древняя каменная плита. Она была синевато-серой, будто морская вода застыла в камне. Ремезов велел не прикасаться без необходимости.

— Это — Синий Камень, — сказал он шёпотом. — Жертвенный алтарь. Вероятно, здесь совершались обряды в честь Макоши. Древние верили, что его нельзя трогать без нужды, а совершать обряд у этого камня дозволено только женщинам.

В ту же ночь Климов исчез. Утром его коллеги обнаружили лишь сапоги, котелок с недоеденной и засохшей на его стенках кашей и блокнот, в котором последней строчкой значилось: «Смотрел в камень. Он дышит.».

Всеволод Андреевич Ремезов был потрясён, но не прервал экспедицию. Сотрудники милиции посчитали, что парень просто напился, да и утонул в речке, но тела его так и не нашли. Григорьев, вместе с другими ребятами, побоялся строить предположения и выдвигать теории исчезновения Климова. Теория об утоплении, предложенная сотрудниками милиции, устраивала всех своей понятностью и простотой.  Через два дня Ремезов приказал внести все находки в журнал, сфотографировать их и тщательно упаковать для дальнейшей перевозки в Москву. С журнала экспедиции, под чутким контролем Ремезова, по запросу милиции, Григорьев сделал копию. Она осталась в Ярославле и была приобщена к делу о пропаже Климова. Однако, о синем камне и его свойствах археологи писать не стали. Через три дня, по возвращении в Москву, Всеволод Андреевич Ремезов скончался в своей квартире от острой сердечной недостаточности. Приехавшая на вызов скорая сослалась на жаркую июньскую погоду и немолодой возраст умершего.

...
Ярославль, июнь 1943 года.

Капитан СМЕРШ Чернов вошёл в прохладное помещение архива Ярославского отдела НКВД. Противоположно летнему зною — здесь пахло бумагой, пылью и железными замками. Чернов был невысокий, крепкий молодой человек лет 25, со взглядом, выточенным из кремня. На столе перед Черновым лежали расшитые нитками папки, заботливо подготовленные датированные 1938 годом. Он неторопливо листал документы, пока взгляд не зацепился за знакомое имя:

«Рапорт археолога Григорьева Б. П. об обнаружении каменной плиты у фундамента храма Николы Мокрого. Подтверждение находки зафиксировано слов профессора Ремезова. Прилагается описание обнаруженных артефактов и фото...»

Фото было размытыми, блёклыми, но даже на них были различимы рисунки, высеченные на обломках камней. Чернов отложил документы в сторону и долго вглядывался в узкую полоску света, пробивающуюся через зарешёченное до самого потолка окно. Его интересовало другое: в последних рапортах радиоперехвата было отмечено, что немецкие шифровки постоянно упоминали «объект N», «камень» и «ключ к вратам». Чернов допускал, но не верил в причастность мистики или ещё каких-либо магических сил к расследуемому им делу. Он верил в радиограммы, коды, шифры — и в то, что немцы не будут просто так забрасывать четвертую за последние полгода группу диверсантов в один и тот же город без особой причины. Вдвойне странно было то, что эти группы не интересовались производственными объектами на территории Ярославля и его окрестностях. Их словно магнит притягивало Плещеево озеро и ещё одна точка в самом Ярославле.

Вечером того же дня Чернов докладывал в Управление:
— Есть подозрение, что целью может быть ритуальный объект, известный по архивам как «Синий Камень». Исходя из записок профессора Ремезова он связан с дохристианским культом. Местоположение — берег Которосли, заброшенный храм.

Спустя несколько дней в Ярославль из Москвы с очередным санитарным поездом прибыла радистка — младший лейтенант Валентина Лесина. Умная и собранная молодая девушка с тихим, но хорошо поставленным голосом. Уже к вечеру того же дня, развернув захваченную ранее радиоаппаратуру сотрудники Ярославского НКВД вместе с Черновым и Лесиной перехватили первую радиограмму: «Позиция алтаря установлена. Объект не активен. Требуется специалист для завершения обряда. Подтверждение: “Makosh lebt”.»

Чернов сжал пальцы в кулак. Видимо, кто-то из диверсантов смог скрыться и теперь активно снабжал наших врагов информацией. Странной, непонятной, но очень нужной и важной по ту сторону фронта.  Спустя 15 минут радиостанция вновь заговорила своей ламповой утробой: «Синие ночи начались. Врата ждут жертву.».