Донецк, март 2022 г. Беженцы из Мариуполя

 В Донецке, куда бы ты не ехал, всё напоминает о страшных годах давно идущей войны. Это те года, которые встают немым вопросом у всех дончан: «Почему так поздно? Где же вы были, когда нас тут убивали?». Ответ, конечно, есть, и он, скорее всего, разумен и обоснован на уровне государства. Но на уровне простого человека его нет. И единственное что можно сделать, посмотрев на разрушенные ещё до СВО здания, – это прийти на Аллею Ангелов, встать на колени и попросить прощения у детей, которых они убили. А потом убить тех, кто это сделал. Другого ответа нет и быть не может.

  Чтобы взять интервью у беженцев приходится пройти массу согласований, от районных властей, вплоть до мэра города. Поначалу это кажется излишней бюрократией, но потом понимаешь, что бюрократия на войне – это мера безопасности. Пусть даже, на первый взгляд, чрезмерная.

   После окончательного согласования получаем доступ в тридцать первую школу, где и расселили беженцев из Мариуполя. Просторные классы, мебель убрана, на полу матрацы, чемоданы, сумки. На матрацах, на полу сидят, лежат дети, взрослые, группами, семьями.

   Проходим, знакомимся, через некоторое время люди уже не стесняются, рассказывают, как всё началось, как выбирались, что пережили. Тут лучше дословно.
 
              Вика Синельникова и братик Аким

  Красивая, улыбчивая девушка, четырнадцати лет, с братом, четырёхлетним Акимом на коленях:

  - Меня зовут Вика, я хочу рассказать о том, когда было самое страшное. Это было 20, 21, 22 марта. В наш дом стало прилетать очень много снарядов, и в подвале, где мы сидели всё тряслось. Потом, через день, мы стали собираться. Взяли только документы, немного вещей, папа привязал Акима себе на грудь, и мы стали выбираться. Самое что я запомнила, это улицы, здания все разгромлены, моя любимая десятая школа. С одной стороны, танк, с другой только пыль, повалены столбы, деревья. Где-то рядом пехота, грады стреляют, танки, а мы вчетвером, и с нами ещё кум был. Я думала, что уже всё, но нас приютили люди.
  - А кто?
  - Да просто люди, мариупольцы. Дали чай. Ой, какой вкусный был персиковый чай! А через день стали выходить. Кум вышел посмотрел, там тоже люди собрались, человек тридцать. Ну и мы пошли, а никто не понимал куда идти, некоторые в одну сторону, некоторые в другую, но потом все собрались и пошли на ДК (дворец культуры).

   Вика рассказывала о страшных днях, событиях, а с лица у неё не сходила улыбка. Я спросил:

  - Я гляжу ты уже веселее сейчас? А как ты своё будущее представляешь?
  - Ну, новые друзья, новая школа. Я раньше была Тхэквондисткой, у меня синий пояс. И только недавно приехала с Винницы, с медалями, 14 февраля. И я готовилась к другим соревнованиям в Харькове. «Белый медведь» - мои любимые соревнования. А тут, даже с тренером попрощаться не успела.
  -  А серьёзный вопрос можно?
  - Да.
  - Ты представляешь, что такого государства, как Украина, больше не будет?
 - Да представляю. Я как-то нейтрально к этому вопросу отношусь. Ну не будет. В этом же не люди виноваты, а само правительство.
  - А кто ты считаешь виноват?
 - Ну русских людей я не винила, не считала, что они виноваты. Они сами не хотят войны, и украинцев не винила. Люди все не хотят войны. Сначала думала, что Зеленский сможет, ну вытянет как-то. Не будет таких разрух. Но потом я огорчилась о Зеленском. Не думаю, что юморист сможет поднять страну.
   Обращаюсь к Акиму:
- Ну а ты, брат-Аким, что скажешь?
- А, он не может разговаривать. Всё молчит.
 Смотрю на сестру с братом. Очень красивые дети. Сестра общительная, улыбчивая спортсменка, тхэквондо, синий пояс. А брат Аким, рождённый во время войны и живший только во время войны, молчит. Нечего ему нам сказать пока. Пусть растёт. Дай им Бог!

           Елена, прихожанка храма архангела Михаила.

 - С Мариуполя я вышла чудом, говорю для всех, Божья матерь вывела, царица небесная. Когда война, говорят, кажется, что это какое-то недоразумение. Но когда бомбят и горят дома… Большое спасибо мужчинам у которых семьи. Они первыми вышли на связь с чеченцами. И они распространили вот эту новость, что у которых дети можете выходить.
- А как это было?
- Они внушили нам такую уверенность, что можно идти.
- А до этого боялись?
- Мы всех боялись, хоть украинских, хоть русских. Это ж под пулями, и стреляли не только пулями, и тяжёлая артиллерия. И когда эти мужчины, отцы пришли и сказали, что можно выйти, то даже сначала и не верили. А потом собрались все и пошли.
- Как вас встретили?
- Мы вышли и стали кричать. И подошёл командир какой-то, чеченец. Он сказал: «Не плачьте, сейчас всех поднимем, выведем». Им очень большая благодарность, мы им поверили и вышли.
- Как вас зовут?
- Лена. Я прихожанка храма архангела Михаила. И это тоже помогло. Вера помогла выйти и спастись. Страшно подумать, что где-то сейчас кишки бы висели. Благодарю и ребят этих молодых, у которых семьи и дети, которые не испугались, вышли сами, связались с чеченцами и нас вывели. Они все настоящие мужчины. 

                Екатерина Фурсенко и её семья.

-  Мы с детьми проживали на Восточном, на Станиславского 204. Когда всё началось, мы всё побросали и переехали на съёмную квартиру, ближе к центру, думали отсидимся, как всегда по окраинам отстреляются и всё. А не тут то было. 3 марта прямое попадание в дом и в нашу машину. Страшно было, мы все спустились в подвал. Остальные дни, как в тумане. В темноте, пытались как-то найти еды, потому что убежали, как были, только с документами и два маленьких чемодана.
-  А как вышли? Были коридоры?
- Нет, никаких коридоров. Раз приехала милиция, говорят будем вас вывозить.
- Какая милиция?
- Украинская. Вывезли четырёх человек, а куда никто не знает. И больше никого, никаких коридоров, ничего. Спасибо муж у меня смелый, не боялся выходил под обстрелами за водой, за едой. (Муж, за кадром – «Как не боялся, все боялись»). Воды не было, они спускались к морю под обстрелами. Там парни погибали, которые за водой бежали.
- Как же вы всё-таки вышли? На машинах?
- Нет, мы шли пешком, за час дошли до площади и попали под перестрелку, там из всего стреляли. Пехота из автоматов и танки. А подъезды все были закрыты. Мы спрятались в развалинах, в углу каком-то, детей уложили и накрыли собой, как могли. Через час где-то потише стало, мы выскочили побежали, а нас люди из бомбоубежища увидели, к себе затащили. Помогли, детей напоили чаем, накормили, коечку детям отвели. Спасибо им большое. Мы поспали в тепле, а мужчины наши в коридорах на холоде, всю ночь. Встали в шесть, попробовали выйти, а там опять бой. Потом позже увидели колонна идёт, мы к ним пристроились, аж впереди колонны бежали, вещей то почти не было. Потом по Строителей бегом, а там мины везде. У меня ребёнок до сих пор иногда кричит: «Мама, мины» и на руки прыгает. А кругом взрывы, стрельба, грады бьют, а куда не поймём. Ну там люди показывают – туда бегите. Выбежали к кадыровцам, они нас укрыли, вот никогда бы не подумала. Нас ими пугали, а они нас вытаскивали, принимали, спасали. Нет они, ребята – молодцы. Показали куда дальше, а вокруг опять мины, грады, стрельба. А мы шли и шли.

  И ещё Катя отдельно записала благодарность кадыровцам. Вот дословно:

 - Ребята-кадыровцы, спасибо вам огромное, честно. Мы очень рады были вас увидеть. Мы раньше боялись вас, а когда увидели, вы все на нас такими глазами смотрели… направляли нас, идите туда, туда. А мы с дочкой только повторяли спасибо вам, спасибо, спасибо… и в глазах у них никакой жестокости там, ненависти, как нам рассказывали… ничего такого. Спасибо вам огромное, за детей, за то, что мы выжили…
  - Скажи это от кого?
  - От Екатерины Фурсенко, и от всей семьи Фурсенко.

   Татьяна Бондарчук – Спасибо всем нашим, советским…

- Я из Мариуполя. Двадцать четвёртого они начали стрелять, наши родные, украинские, даже не знаю, как их назвать – фашисты, нет есть другое слово, хуже… да – нацисты. Они начали нас расстреливать, по нашим, по домам из пушек. Наш дом находится на Владимирской, 30. Вот не плакала, а сейчас… там очень много трупов было на улицах, а я в доме была. Потом заходит их вояка, говорит: «Вам коридор сделали, идите». Мы вышли на улицу, стали собираться, вдруг мужик прибегает, говорит: «Уберите белые повязки, флаги, я шёл меня мордой в землю положили, и дулом пистолета по голове, за флажок белый». Потом люди всё-таки пошли – их обстреляли. Это было двадцать шестого марта. Потом всё-таки как-то сделали коридор небольшой мы пошли. Проспект Победы был полностью разбит, ямы, провода… это жуть, это страшно.
 Так вот, когда мы добежали уже до пятьдесят шестого дома, Морской бульвар, там стояли ребята, с повязками белыми и без повязок, но я сразу увидела, что это были дэнээровцы. И они говорят: «Вы уже не бойтесь, бегите туда, к «Орлёнку». Я аж обрадовалась, - Что ж вы так долго идёте, мы уже не можем…

  Тут Татьяна всхлипнула, и продолжила:

- Нас бьют, а вы тут сидите. А они – Не бойтесь, всё уже… сейчас дальше пойдём. Вы туда бегите, там наши.
- Ну мы побежали, нас четверо было. И сверху по нам очереди, бах, бах, то ли из танка, то ли… Добежали, там нас опять дэнээровцы встретили и показали куда дальше бежать. Мы дошли, там встретили уже своих знакомых. Их из танка расстреливали укропы, сверху. Женщине руку оторвало, перемотали и дальше. И вот они бежали, а укропы прямо, нагло обстреливали, видели же, что гражданские. Потом нас машина подвезла, потому что сын уже никакой, у мужа инсульт. А я, когда обернулась увидела горел наш Мариуполь, и восточный, и ленинградский, и левый берег, там было чёрное-чёрное небо, и красное-красное солнце… Я не забуду никогда.  Потом мы добежали, и там были уже все наши - советские.

 Она так и сказала «советские», и здесь уже улыбнулась на этом слове «советские». Как всё-таки сильно в нас осталось это понятие, если наши, то советские. И напоследок она сказала, как бы отвечая кому-то невидимому:

 - Вот не верьте, что в нас стреляли русские. Русские в нас не стреляли. Стреляли укропы, мы на своей шкуре испытали.

 P.S. Память.

 «… там уже были все наши - советские» Память Татьяны определила, что если наши, то советские. Если информация – это процесс, то память – это своеобразная упаковка информации. Воспитание Татьяны, образование, язык, все её смыслы выдали аксиому «все наши - советские». Так работает память.

          Пишу стихами: убили Юру,
                Наташу, Лену, Любовь, Марию,
                Живые с мёртвыми, мы де-юре,
                Чуть больше года уже Россия.
                Пишу под лампой, покуда светит,
                Безумно утро и ночь бессонна,
                От артобстрела погибли дети,
                Матвей трёх лет и шести Илона.
         Кусты малины и ежевики,
         Деревья, травы - здесь всё мишени,
                Разрушен «Градами» дом у Вики,
                И у ближайшей соседки Жени.
                Но вместе с этим, гоня тревоги,
                И отвергая свои сомненья,
                Мы чиним крыши, ещё дороги,
                Справляем свадьбы и дни рожденья.
                (Инна Кучерова)