Гильотина. Глава 1. Пыль забытых дел

В подвале стокгольмского полицейского участка воздух был пропитан запахом старой бумаги, плесени и времени. Не того времени, что движется вперёд, а того, что застыло, как плохое воспоминание, которое ты всё никак не можешь забыть.

Эрик Густафсон развалился в кресле, закинув ноги на стопку пожелтевших папок. Он выглядел так, будто его нарисовал художник, который лишь смутно представлял, как должен выглядеть детектив: помятое пальто (даже в помещении), щетина, которая давно перестала быть модной, и взгляд, видевший больше, чем он когда-либо говорил.

Анна Ларсен сидела напротив, выпрямив спину, как линейка, её рыжие волосы были собраны в тугой пучок. Она была воплощением точности — каждое движение выверено, каждое слово взвешено. Если Эрик был джазовой импровизацией, то Анна — симфонией, где каждая нота на своём месте.

Странная парочка? Ещё какая. Но работали они хорошо. Как масло и вода, которые, вопреки всем законам химии, вдруг смешались во что-то полезное.

— Эрик, — не отрываясь от папки, сказала Анна, — если ты собираешься делать вид, что работаешь, то хотя бы постарайся выглядеть убедительно.

Он усмехнулся, даже не пошевелившись.

— Я работаю. Я думаю. Это часть работы.

— Думать — это не значит использовать папки как подставку для ног.

— Это архивные дела, — поправил он. — То есть мёртвые. Им всё равно.

Анна вздохнула, перелистывая страницу.

— Мы должны разбирать нераскрытые дела 80-х, а не играть в дизайнеров интерьера.

Эрик пожал плечами.

— Какая разница? Мёртвые дела, мёртвые люди, мёртвое время.

Анна посмотрела на него, её лицо оставалось невозмутимым.

— У тебя опять плохое настроение?

— У меня всегда такое настроение.

Она покачала головой и вернулась к чтению.

В подвале было тихо, если не считать скрип труб над головой и шелест старых бумаг. Где-то тикали часы — с терпением человека, ждущего смерти.

Именно Эрик нашёл ту папку.

Он вытащил её из стопки с пометкой «1988 — Нераскрыто — Интереса не представляет». Обложка выцвела, уголки завернулись, как у засохшего листа. На первой странице значилось:

«Доктор Жан-Люк Моро. Причина смерти: Обезглавливание гильотиной. Дело закрыто: Самоубийство».

Эрик нахмурился.

— Ну, это совсем не зловеще.

Анна подняла глаза.

— Что там?

Он швырнул папку через стол.

— Глянь сама.

Она поймала её и открыла с тем же хладнокровием, с каким чистит апельсин. Пробежав глазами первые страницы, Анна сузила глаза.

— Обезглавливание гильотиной? В Стокгольме?

Эрик кивнул.

— Конец 80-х. Французский историк. Жил здесь несколько лет. Написал книгу о Великой французской революции.

Построил свою гильотину.

Анна приподняла бровь.

— Построил?

— Ага. Здесь сказано, что он был одержим этим устройством. Даже собрал рабочую модель у себя в кабинете.

— Это... необычно.

— Больше чем необычно. Это как раз из тех вещей, из-за которых люди умирают.

Она перевернула страницу.

— Дело закрыли как самоубийство. Нет следов взлома. Тело нашла домработница. Свидетелей нет.

Эрик наклонился вперёд, внезапно став серьёзным.

— Но вот загвоздка: Моро нашли на плахе, без головы. А рычаг, который отпускает лезвие? Он был на другом конце комнаты. Он не мог до него дотянуться.

Анна замерла.

— То есть он обезглавил себя, не дёрнув за рычаг?

— Именно.

— Так не бывает.

Эрик ухмыльнулся.

— Видишь? Я знал, что тебе понравится.

Она проигнорировала его.

— Почему дело закрыли так быстро?

— Удобно, правда? Никакой семьи, которая бы возмущалась. Никакого шума в прессе. Домработница — пожилая, растерянная. Сказала, что нашла его уже таким, ничего не слышала. Полиция тогда списала на суицид. Ни вскрытия, ни нормального расследования.

Анна постучала пальцем по папке.

— Но ведь это халтура.

Эрик откинулся на спинку стула.

— Или сделано преднамеренно.

Между ними повисло молчание.

Эрик уставился в потолок, его мысли витали, как дым.

— Ты никогда не задумывалась, как легко исчезнуть в таком городе? Не только физически, но и исторически? Умрёшь — и тебя никто не вспомнит. Ты просто имя в папке. Призрак в подвале.

Анна не ответила сразу. Она взвешивала варианты.

— Надо поговорить с комиссаром.

Эрик кивнул.

— Я надеялся, что ты это скажешь.

***

Комиссар Бенгт Хольм не любил сюрпризов.

Он был похож на холодильник — массивный, непробиваемый, холодный, когда нужно. Его кабинет пах старыми сигарами и властью.

Анна и Эрик стояли перед его столом, раскрыв папку.

Хольм пролистал страницы, его лицо ничего не выражало.

— Вы утверждаете, что дело закрыли как самоубийство, но жертва не могла сама привести гильотину в действие?

— Верно, — сказала Анна. — Механизм находился слишком далеко. Он не мог дотянуться до рычага с плахи.

Хольм поднял глаза.

— И вы считаете, что это убийство?

— Мы считаем, что это как минимум требует пересмотра, — ответил Эрик. — Тут что-то нечисто. То как быстро закрыли дело, отсутствие свидетелей, тот факт, что жертва сама построила эту штуку.

Хольм захлопнул папку.

— Вы в курсе, что это было больше тридцати лет назад?

Анна кивнула.

— Поэтому мы просим лишь ограниченное повторное расследование. Доступ к оригиналам отчётов, заметкам коронера, сохранившимся уликам.

Эрик добавил:

— И мы хотим поговорить с домработницей. Она ещё жива, в Сёдертелье. Мы проверили.

Хольм вздохнул, потирая виски.

— Вы оба доведёте меня до язвы.

Анна едва улыбнулась.

— Это не входит в наши планы.

Он посмотрел на них, затем с неохотой вернул папку.

— Ладно. У вас неделя. Если не найдёте ничего существенного, дело остаётся закрытым. Ясно?

Эрик ухмыльнулся.

— Ясно.

Анна кивнула.

— Спасибо, сэр.

Они развернулись к выходу.

— Эрик, — окликнул их Хольм.

Он обернулся.

— Постарайся не устроить бардак.

Эрик небрежно отдал честь и вышел.

***

Поздним вечером они сидели в маленьком кафе в Гамла Стане, потягивая остывший кофе и деля чувство беспокойства.

Эрик смотрел в окно, где дождь оставлял на стекле следы, похожие на слёзы.

— Тебе не кажется, — тихо сказал он, — что некоторые люди рождаются, чтобы умереть так, чтобы о них говорили? Как будто они не просто умирают — они играют роль.

Анна посмотрела на него.

— Думаешь, Моро пытался что-то сказать?

— Или кто-то другой. В любом случае, это не просто убийство. Это послание.

Она сделала глоток кофе.

— Какое?

Эрик пожал плечами.

— Может, историческое. Или ироничное. Или месть.

Анна нахмурилась.

— Месть за что?

Он не ответил сразу. Вместо этого затянулся сигаретой, хотя курить в помещении было запрещено. Эрик был из тех, кто жил по своим правилам.

— Может, мы скоро это узнаем.