Торговец воспоминаниями

Я словно ворвался в мир шума, криков и нетипичных для большого города людей — тех, кому уже за 50. Сначала я немного растерялся и крутился на месте, пытаясь хоть что-то разглядеть привычное моему глазу. Но увы — я попал в прошлую эпоху.
Блошиный рынок напоминал мне лабиринт. Наверное, в самом центре был самый главный босс — самый толстый и наглый продавец этого рынка. Я уже почти развернулся и хотел уйти, но потом всё же собрался с мыслями и твёрдо решил купить этот очень редкий шнур питания на мой доставшийся от отца старый кассетный магнитофон.
Стоило ли мне поиграть в ностальгию? Наверное, да. Когда я нашёл магнитофон в кладовке, сердце почти выпрыгнуло от трепета — от воспоминаний об отце. Так мало от него осталось, а память уже понемногу стирала образы и запахи, заменяя их ненужной информацией — о работе, о кричащих рекламных роликах казино и прочей бурде.
— Что ж, пойду прямо, — подумал я и отправился в путь.
На этом рынке было всё — от одиночных шахматных фигур до почти ржавых труб от каких-то древнегреческих душевых кабин. Но нужного провода нигде не было.
И вот я зашёл за какой-то поворот. В глубине тупика, на почти раздавленном деревянном стульчике, сидел мужичок с усами, как из турецкой сказки: усы почти свисали с уголков рта, тёмное лицо было испещрено морщинами. Казалось, жизнь у этого человека была длинной и насыщенной, но в основном трудностями и переживаниями, а не радостью и смехом.
Я почти развернулся, но тут он позвал меня:
— Подходи, молодой человек, не стесняйся. У меня много чего есть.
Я молча подошёл к нему и показал на телефоне фото разъёма моего кассетного магнитофона. Пока он, прищурившись, разглядывал фото, я понял, что от усталости даже не поздоровался, и с виноватой улыбкой сказал:
— Здравствуйте.
Он посмотрел на меня, посмеялся и сказал:
— Молодец, ты парень хороший… но потерянный какой-то.
Я не ожидал такого диалога с чужим человеком, но почему-то начал оправдываться: мол, работа, беготня, всё выжимает силы.
— Ну а как ты хотел? — ответил он. — Все мы белки в колесе. Только и мечемся, кто быстро, кто медленно. Инстинкт один — бежим. Но ты потерял часть себя, я вижу. И шнур ты ищешь, чтобы заполнить пустоту отца.
Я был удивлён и обезмолвлен.
Он посмеялся и продолжил:
— Такого провода у меня нет. Зато посмотри на это.
Он открыл маленькую деревянную коробочку — словно для обручального кольца. Но она была пуста.
— Стоп-стоп. Не пудрите мне мозги. Во-первых, откуда вы знаете про магнитофон моего отца? Во-вторых, коробочка — совсем пуста.
Но я почему-то ждал объяснений.
— Вдохни запах, не бойся, — сказал он, пододвигая её к моему носу.
Я вдохнул. И закрыл глаза.
Это был запах нашего старого дома в деревне. Я почувствовал его так ясно, словно зашёл на кухню, а мама с папой готовят обед, а наша кошка Мурка развалилась лапками вверх. Я почувствовал этот запах впервые за много лет, с тех пор как мы переехали в большой город и огородились от доброго мира бетонными стенами.
Я открыл глаза — и запах улетел. Я попытался ухватить его, глубоко вдыхая, но вдохнул только воздух рынка. Продавец рассмеялся. Мне показалось, что немного зловеще, но я был уже почти готов подружиться с ним за такую магию.
— Ещё есть? — выпалил я.
Он снова рассмеялся:
— Есть. Но другое. Не забудь оплатить, пожалуйста, первый лот.
— Переводом на карту можно?
— Что мне ваши деньги… У меня и карты-то нет.
— А что тогда?
Он долго смотрел мне в глаза. Мне стало не по себе.
— Ладно, ты парень хороший. Дарю. А теперь иди, мне надо отдохнуть.
— Но вы же сказали, есть и другое! Я хочу ещё воспоминаний!
— За это надо будет заплатить, друг. Цена может быть дорога тебе.
— Я согласен! Заплачу!
Он уже не удивлялся:
— Есть твои первые горькие слёзы.
— Слёзы? Кому они нужны?
— Тем, кто очерствел. Кто понимает это, но стал таким циником, что и всплакнуть не может.
Я задумался.
— Что есть ещё?
— Есть твой первый поцелуй.
— С Юлей?
— А как же. С ней самой, — он улыбнулся.
— Есть разговор по душам с отцом — той ночью на кухне, когда ты всё же решился убежать из дому к другу на ночёвку. Есть чувство справедливости — когда ты не дал тому парню быть побитым и униженным… Пока это.
— Я могу взять поцелуй?
— Можешь.
— Какая цена?
— Год твоей жизни.
— Что? Вы рехнулись?
— Последний. Мне другие не нужны.
— Но как?
— А вот так.
На этот раз он был серьёзен. Я подумал, что это бред. Но тот запах из коробочки настаивал на обратном. Я начал прикидывать: если последний год жизни — то, скорее всего, я буду стариком, возможно, больным. Может, я даже делаю себе одолжение, избавляя себя от страданий?
Решено.
— Согласен, — сказал я.
Он молча протянул мне руку. Я пожал её — что-то кольнуло ладонь. Я хотел вырвать руку, но не смог: его хватка была крепкой. Мозг подал команду кричать, но я сдержался.
— Что дальше? — спросил я.
— Сядь на мой стул, — сказал он.
— Зачем?
— Чтобы не упасть.
Он положил руки мне на плечи, усадил. Я закрыл глаза. И открыл — уже в темноте.
Я испугался.
Кто-то прикоснулся к моей руке, и нежный голос сказал:
— Я тут.
Это была она — Юля. Глаза привыкли к темноте, я разглядел её лицо. Мы стояли в её подъезде, где никогда не работала лампочка. Я часто провожал её, рассчитывая на поцелуй благодарности — как рыцарь, спасший принцессу от гопников в подворотнях.
Я не мог говорить — онемел от страха и возбуждения. Она взяла моё лицо в ладони и нежно поцеловала. Это длилось секунду, но каково же было блаженство.
Она улыбнулась и впорхнула в подъезд. А я остался стоять в темноте, чувствуя тепло её губ. Я закрыл глаза. И, открыв их, увидел лицо торговца — он улыбался хитрой улыбкой.
— Ну как?
— Хочу ещё! Год — ради этого, да. Из моей и так никчёмной жизни, где только уныние. Настоящая жизнь там — в чувствах, в страсти. Не здесь.
— Какой быстрый… Если хочешь — бери разговор с отцом. За семь лет.
— Семь? Почему не год? Что за фокусы?
— Это твой отец. Цена — соответствующая.
Он знал, чем меня взять. Я подумал: "Папа, помоги мне выбрать…"
— Я смогу просто пережить момент? Или поговорить?
— Если просто прожить — семь лет. Если поговорить — пятнадцать.
— Пятнадцать?! Почему так дорого?
Он лишь рассмеялся. Он знал: я уже согласен.
Я молча протянул руку. Он снова уколол мою ладонь. Я открыл глаза — и увидел отца.
Слёзы текли по моим щекам. Горло сдавило. Папа подошёл и крепко обнял меня, прижал к себе:
— Тише, тише. Всё хорошо.
Тогда я был подростком. Я не понимал, как ему тяжело. Я думал, что потерял маму и потому страдаю, а он… он похоронил любовь всей своей жизни. Он держался ради меня. А я делал ему больнее.
— Прости, пап, — сказал я.
— Конечно, сынок, — ответил он. По его щекам скатились слёзы. Он улыбнулся.
— Зачем ты это сделал? — спросил он. — Променял свои 15 лет?
Я застыл.
— Ты всё знаешь?
— Да.
— Но как?
— Я всегда рядом. Когда зовёшь меня. Там, на рынке, ты позвал — и я пришёл. Я сожалею, что оставил тебя одного. Я не справился. Эта чёртова болезнь…
Он улыбнулся грустно.
— Но знай: твоя жизнь бесценна. Воспоминания нужны, чтобы помнить. Не чтобы жить в них. Живи настоящим. Ты думаешь, твоя жизнь бессмысленна? Это не так. Обещай мне, что завтра проснёшься — и улыбнёшься миру. Будешь делать добро, дарить любовь. Не только для себя — и для других. Идёт?
Я кивнул. Он протянул руку.
— Кстати, шнур у тебя уже есть. Упал в щель между коробками в кладовке, — сказал он.
Я сначала не понял. А потом — вспомнил.
Мы смотрели друг другу в глаза. Он сжал мою ладонь.
— Пора, — сказал он.
Снова кольнуло. И я проснулся. В своей кровати.
Неужели сон?
Чтобы убедиться, я побежал в кладовку. Перевернул все коробки.
Шнур был там. Почти новый. В щели.
Это не был сон.