Между Востоком и Западом Глава 15 Новая осада Швар

Глава 15
Новая осада Шварцхерца

1.

На пару часов отлучиться Хранитель обещался, а воротился к дому у озерца Русалочьего ровнешенько через две недели. А и то, не сам пришел, лесовики принесли на носилках наскоро сотворенных из веток еловых, раненого принесли в боях смертных. Вздрогнула только вила, на мужа взглянув: лицом черный от гари пожаров лесных, с губами от выкриков боевых пересохшими, с кругами вокруг глаз от недосыпания черными, с рубахой кровью своей и вражьей пропитанной. Бредил Лесослав в жару неуемном, не признавал никого.
– Что стоите истуканами?! – на лесовиков Лета прикрикнула. – В баню несите, живо!
– Зачем в баню-то? – удивилась Мэй-ню, рядом стоявшая, в полголоса удивилась, чтобы хозяюшку не рассердить замечанием безвременным.
– Вестимо зачем, – Добромир гостье степенно заметил. – Знахарствовать, лечить значит станет. А травки все да корешки, они аккурат в предбаннике развешаны.
Меж тем вила последние вопросы стражам лесным определяла.
– Ворог-то лютый где, сказывайте? Держатся ли еще заслоны наши? Есть ли у меня времечко хотя бы малое для ворожбы травной?
– Есть, есть, хранительница! – разом загалдели воины корявые. – Хотя и свиреп тать окаянный, и могуч шибко, хотя и пали отряды наши охранные на границе восточной, однако то и дело подмога с границ северных, южных и западных наших подходит. Гнемся мы, но не ломаемся: держим силу вражью! Как ныне дела идут, дён шесть, не менее, захватчикам до озерца добираться придется.
– Только шесть, – тяжко вила вздохнула и исчезла в проеме банном, дверцу притворяя.
Сбросила она тут рубаху с тела статного, распустила волосы льняные длинные да прикрикнула баннику остолбеневшему:
– Чего стал, окаянный?! Аль не видел никогда наготы моей?! А ну, живо жги огонь банный, да бадьи готовь, время нонеча у нас в цене великой!
– Тьфу, чтоб тебя! Эка невидаль, тело голое! – буркнул банник, с полатей слетая, и запричитал тут же. – Лесославушка наш помирает, головушка наша буйная, сокол наш ясный!
– Дело делай да голову не теряй! – Лета сказала, как обрезала.
Закипела вскоре водица в котел налитая, заскользила краса-девица от одной охапки травяной к следующей, от одного пучка корений изогнутых к другому. Отрывала она листочки по одному бережно да с присловьем колдовским в котел бросала. Растирала цветики высушенные пальчиками нежными в пыль невесомую да туда же ее с придыханием шепотным с ладошек сдувала. Толкла корешки в ступке деревянной да сыпала порошок шепотками малыми с приговорами разными. Мешала варево волшебное черпаком березовым через мгновение каждое до готовности полной. А потом обнажила тело Хранителя болезное да израненное, смочила волос свой густой водицей колодезной, протерла каждую крохотку плоти любимой, пыль да гарь, пот да кровь смывая. Бледен Лесослав был, с губами бескровными, с пальцами посиневшими скрюченными, с головой запрокинутой, – чисто покойник! – одни лишь глаза, в потолок бездумно открытые, и жили только блеском своим лихорадочным.
Подняла Лета руку белую, полоснула по ней ножом острым. Заструилась тут кровушка алая. И принялась вила порез свой к ранам мужним поочередно прикладывать с приговором волшебным. Оторопел банник: прямо на глазах его следы боев ратных один за другим затягивались, струпья кровавые на пол роняя. Миг, и нет на теле Хранителя даже царапины малой!
– Котел! Котел тащи быстро! – вила прикрикнула. И макнула волосы от водицы ключевой влажные во взвар колдовской приготовленный, и снова кожу бледную отерла. И ушел оттенок мертвенный, прочь ушел, без следа сгинул, уступив место розовости здоровой. Дрогнули веки Хранителя, опустились, и задышал он ровно и спокойно, словно спящий.
– Все, – прошептала баннику Лета, без сил на мокрый пол опускаясь. – Как вставать хозяин начнет, ты уж пробуди меня, друг мой банный.

* * *

– Ты прости-извини меня, любавушка моя, – первым делом Лесослав, очнувшись от беспамятства, молвил. – Через два часа воротиться обещался, а вон как оно все получилось.
– Не винись, сокол мой ясный, понапрасну: не твоя вина в случившемся; знать богов воля распорядилась так судьбами нашими. Значит ворог, супротив Отчизны поднявшийся, так силен оказался, что не можно было воротиться с границы восточной.
– Силен, ох и силен матушка! – подтвердил Хранитель, головой кивая. – Как идет, так море будто колышется без конца и края. Только остановили мы море то, да потрепали изрядно.
Помолчал Лесослав, с мыслями собираясь, и продолжил:
– Сперва велеты силу свою показали могучую. И хоть не дано нам сосчитать потерь вражьих, а все же кажется, что не менее трети полегло воинов императорских в схватке с волшебством, пращурами завещанным. Только вот и сами великаны пали в битве той; сразил их колдун поганый ведовством своим, одного за другим сразил.
– А что же по очереди выпускал ты их на поле бранное, а не скопом? – встрял тут в беседу банник, осмелевший маленько.
– И не думали герои о битве совместной, – Хранитель ответ держал. – Выше чести воинской поступок подобный казался им: гуртом-то, считали они, любого легко забить. Оттого и вышли порознь, чтобы значит, деяние свое подвигом сделать, но не побоищем кровавым. Однако обманулись велеты, крепко обманулись: хитрее враг, коварнее оказался. Только и противник наш тоже просчитался, с отпором достойным столкнувшись, такого деру дал, – пятки сверкали!
– Ну и? – снова банник встрял.
– Ну и, всю ночь лагерем простояли, а по утру сызнова волной покатили.
– Ну? – от нетерпения банник даже не заметил, как на коленки голые хозяюшкины забрался.
– Ну и дали мы им. Поначалу лесовики, что отрядом малым на границе стояли, трут свой сполна использовали. Потом они же врукопашную схватились. По двое, по трое, а иной раз и по четверо противников положить успевали, прежде чем порубят тела их дубовые. А волна все вперед катилась. Вот уже и опушка близка. Пропустили мы их на тропки лесные, а опосля схлестнулись в сече кровавой. За каждым деревцем, за кустиком, за травинкой каждой ждала погибель захватчиков подлых. Правый фланг ихний болотники в топи торфяной встретили: грязью едкой глаза выжигали, на дно вязкое за ноги тянули, в жижку болотную обращали. Левую оконечность воинства того корочуны да жердяи встретили. Завыли жердяи, тоску смертную нагоняя, затормозили бег ног солдатских, а тут, и корочуны подоспели. Попадали воины вражьи на землю в корчах ломких, с лицами синюшными страшными; попадали да и застыли в объятиях смерти жуткой. Тяжелее всех центру пришлось, однако и зверушки наши не оплошали нисколько: косолапые с одного замаха головы отрывали, кабаны да сохатые сквозь доспехи ратные брюхо вспороть умудрялись, ежи и те колючками своими норовили в лицо или горло вцепиться.
– А емператор ихний чего же?! – хлопнул банник ладошкой по бедру обнаженному вилиному в запале ратном.
– Колдовство поначалу применить пытался. Слова орал непонятные. Кажись, так кричал: «бьенвэй рен, бьенвэй рен!». Но не вышло у него нисколечко: видать магия чуждая на просторах родных не действует так, как того ворогу надобно. Опростоволосился он, короче, и отбой протрубил. А потом, погань проклятая, другую на нас управу нашел. Выстроил лучников тысяч несколько, обмотал им стрелы паклею, поджег да и выстрелил. И пошел тут жар по сухостою летнему; и не с врагом уже теперь мы бились, а с огнем всепожирающим. А как выгорела верста-другая границы нашей, император снова «пли!» скомандовал, и сызнова все повторилось. Так и пошло день за днем: стычка – пожар, стычка – пожар. Да хорошо еще, матушка, что отряды тобой в подкрепление посылаемые вовремя подходили: а то и сражаться-то с тьмой-тьмущей было бы некому.
Помолчали. Долго рта не раскрывали, так долго, что банник даже сообразить успел, что в непотребном сидит он нонеча месте, и бочком-бочком с бедра хозяюшкина под лавку свою спрятаться умудрился.
– Что же теперь, Лесославушка? Что с нами всеми станется? – тихонько Лета спросила.
– До конца биться будем, до воина последнего! – решительно Хранитель по лавке кулаком саданул. – Враг, он тоже не беспределен, хотя пока что конца ему вроде бы и не видно.
– Это так, – вила головой согласно кивнула. – Но вот наших воинов почитай меньше половины осталось. Лесовиков с полторы-две тысячи; анчуток да болотников, жердяев да корочунов, да полевиков всех вместе и того менее наберется. Да зверушек тысяч под сорок всего лишь. А супротивника сколько?
– Разов в восемь поболее будет, коли не ошибся я, – грустно Лесослав вихром посеребренным двинул.
– То-то же, – Лета рассудительно заметила.
– Да ты что?! – возмутился росич. – Ты что, никак сдаваться предлагаешь?!
– Ошибаешься ты, – посмотрела вила на мужа взглядом печальным. – Скорее полона да свободы утерянной обитатели земель наших смерть выберут. Не об этом речь я веду. А только тому назад дней несколько обитательница странная из земель восточных у нас объявилась, из страны островов тысячи, от друга Великого волшебника Кукиша, тэнгу-волшебника, посланница. И имеет она к нам слова особые.

* * *

Выслушал Хранитель посланницу из краев далеких один раз, выслушал другой, выслушал третий, да и говорит:
– И все бы ничего, только никак в толк я взять не могу, чем нам поле-то Русское помочь может?! Может, дядька Кукиш в видении том еще слова какие сказывал? Может, позабыла ты чего ненароком?
Могла бы плакать бедняжка Мэй-ню, уже бы зарыдала: нет, не так-то просто поручения выполнять, волшебниками данные. А и то, как обитателей здешних не понять, когда враг страшный по землице родной топчется, пядь за пядью ее истребляя; когда кровь рекой льется и защитников ратных и людей мирных, ни в чем не повинных; когда предали их друзья все, один на один с силой не мереной, не считанной оставили! Понять-то их ой как можно и нужно даже: им теперь, после пережитого всего в каждой руке дружеской кинжал коварный, в спину нацеленный мерещится. И оттого в раз уже который гуй спокойно, но твердо лишь сказывала:
– Ты прости меня нежить глупую, хозяин добрый. Все, что тэнгу передать велел, до последней буковки я наизусть затвердила. А уж отчего, да почему так, то только им, волшебникам, видать, одним лишь ведомо. Может сила какая в поле том заключается чудодейственная, а может еще что…
 – Сила, говоришь, – Лесослав задумчиво вымолвил. – Есть там, конечно, сила, сила леса нашего Заповедного в дубах столетних сокрытая. При Красомире-герое она аккурат сорок десятков годков тому назад помогла уже одержать победу великую. Только вот что неясно мне: ворог-то пока до границы той западной дойдет, весь край наш до деревца последнего огнем выжжет. И останется тогда от просторов заповедных лишь полоска дубравы узенькая. Однако с другой стороны приглядеться ежели, может и есть в словах твоих истины огонек. Решено! Ночь скоротаете, а завтра поутру отправлю вас в дорогу дальнюю.
И остались они вдвоем в горенке: Хранитель от ран окрепший да Лета. Положила вила головушку свою на плечо мужнино, опустила вдоль тела руки усталые и замерла так на лавке сидя. Помолчали оба, в дыхание друг друга вслушиваясь. Тишина вокруг ночная да мирная: на конце дальнем озерном лягушки концерт свой выводят, кузнечики в траве высокой стрекочут загадочно, мотыльки над лучиной порхают крылами бархатными. Словно и не полыхает лес родимый огнем жарким, словно не льется кровь защитников просторов заповедных, словно и в помине нет захватчика злобного с армией его огромной.
Лета первой молчание нарушила, не выдержала:
– Не серчай уж, хозяин мой, а дозволь вопрос и просьбу молвить.
– Спрашивай и просьбу говори, – Лесослав ответил. – А серчать мне и вовсе не на что. Грустить впору: кто знает, может, и сидим-то мы с тобой в раз последний.
– Не хочу, не хочу о плохом и думать! – шепотом вила произнесла надрывным.
– Думай, не думай, а плохое само тебя сыщет, коли надобность станется. Но не будем о том, задавай лучше вопрос свой.
– В чем же ты, Лесославушка, давеча истины огонек увидал, раскрой мне, поведай мысли свои?
– Да просто тут все, любавушка моя. Чем подалее вы от боев будете, тем спокойнее мне на сердце станет. Это раз. Окромя того, ежели сгинуть нам в сражении лютом придется, ежели вражина проклятый все же доберется до сердца леса нашего, ежели и далее двинет, то вы тогда с весточкой о несчастье первой враз с места тронетесь и защиту себе у друзей бывших искать станете. Не откажут они, надеюсь я, в малости такой. Это два. Сам же я, проводив вас от взглядов лишних тайно промеж тумана утреннего, стану к сражению решающему отряды наши готовить. Здесь у могил сердцу дорогих, Илленари-матушки и Красомира-героя, мы и дадим врагу лютому бой последний. Или сломим ему хребет, или падем в битве неравной, третьего не дано! Это три. Ну что, ответил я на вопрос твой, любавушка?
– Ответил, – еле слышно губы вилины прошептали.
– Тогда давай просьбу свою.
– А она и вовсе простая, – глаза потупив, Лета мужу ответствовала. – До росы утренней еще час-другой остался, и хочу я просить тебя об одном лишь, хотя может быть и не ко времени. Не откажи ты, в объятия меня заключить крепкие, поцелуем уста запечатать жарким, тело ласками покрыть любовными, чтобы сохранила я ночь эту сладкую да памятную до самой встречи нашей будущей, ибо об исходе другом и думать даже не желаю.
Молча встал Хранитель с лавки струганной, молча подхватил любаву свою на руки могучие, дунул на лучину, и сокрыла тьма ночная действо тайное, веками освященное.

2.

Маленькие фигурки появились, будто из-под земли: и внизу, в проходе скальном, и на уступах каменистых. И хотя было их немного, сотни две-три, не больше, но это было спасение. Торжествовавших победу демонов Ямы встретил шквал огня, равный сотням магических стрел подземного бога. Маахисы били без промаха. И лопались в огне панцири юй, воняла дымным смрадом паленая шерсть демонов си, вздувались пузырями, рассыпаясь снопом разноцветных искр, пылающие колесницы они. Армия подземного владыки перестала существовать.
– Победа! – прошептал, опускаясь на колени, Эг. Он плакал, не стесняясь бегущих по щекам ручейков слез, слез насказанного облегчения и радости. Убивающий взглядом застыл, сложив крылья, подобно каменному изваянию. Длинные лапы лизарга бессильно легли на землю, начавшие открываться смертоносные глаза снова скрылись под опущенными веками, и о жизни в этой статуе сейчас говорило лишь одно, – тяжело вздымавшаяся грудь.
– И все-таки мы успели! – прерываясь после быстрого подъема на скалу, прозвучал голос довольного Сэвина.
– Вас призвала Гауда? – шевельнулись губы лизарга.
– Нет, за нами послала Эллея. Она отправила блудных душ с известием, что идет в адские глубины Востока, что ей, возможно, потребуется помощь, и что по нашим землям марширует войско подземного бога.
– И где оно? – снова спросил генерал.
– Идет к столице Аллемании, но разведчики доложили, что за ним присматривают гномы Фастфута. Тогда мы сменили маршрут, поспешили сюда и, кажется, прибыли вовремя. А где же Эллея?
Подступившая к горлу ярость высушила слезы до последней капли. Эг скрипнул зубами, открыл рот для ответа, но не смог произнести ни одного слова; вместо него заговорил лизарг, сухо и бесстрастно.
– Волшебница погибла во дворце Ямы.
– Да погибла! – с нажимом выкрикнул, наконец-то разорвав душившую его удавку ненависти, человек. – Погибла, спасая меня! А я, как видишь, жив!
– Успокойся, – снова произнес генерал. – Погибнуть ради того, кем дорожишь и кого любишь, не такая уж плохая смерть. Она знала, на что шла, она хотела, чтобы ты жил, а потому не гневи судьбу своими бессмысленными причитаниями. Ты жив для того, чтобы завершить начатое ею. Нам ни к чему чужое Зло.
– Это точно, – хмыкнул Сэвин. – Вот чего-чего, а зла-то у нас всегда предостаточно было: и в жизни, и в головах, да и в сердцах тоже.
Помолчали, думая каждый о своем.
– Все, – подвел конец размышлениям лизарг. – Пора в путь, повелительница ждет нас и моего доклада.
– Ну, и отправляйся, – еще мгновение назад они были готовы отдать друг за друга жизнь, а сейчас в голосе Эга не было слышно ничего, кроме раздражения.
– Ты отправляешься со мной.
– Что-то не припомню, чтобы я был призван под знамена твоей армии, – огрызнулся Эг. – Так что не командуй тут.
– А я тобой не командую, – бесстрастно произнес убивающий взглядом. – Я излагаю факты.
– Ничего себе факты! – снова взорвался Эг. – Я вижу здесь только один факт: я отправляюсь во дворец Ямы, чтобы посчитаться с ним за гибель Эллеи!
– Без армии и без какой-либо помощи? – неподвижную маску лица демона тронула усмешка.
– Да, один! – с вызовом ответил человек.
– Не ссорьтесь, – примирительно поднял ладонь Сэвин.
– Вот-вот, – тут же подхватил Эг и прибавил. – Со мной пойдет Сэвин. Силам Добра силы Зла ни к чему.
Лизарг ничего не ответил, однако, командуя построение остаткам своего войска, все же проворчал в сторонку: «Давно ли ты сам начал служить своему Добру? Эх, если бы не приказ Гауды, если бы не жертва волшебницы, купившая тебе жизнь, показал бы я тебе, кто из нас прав, а кто нет».
Потрепанная армия страны Мрака медленно двинулась к своим границам.
– Ну, что же, пришла пора прощаться и мне, – грустно улыбнулся Сэвин.
– Это как?! – оторопел Эг. – Разве ты не пойдешь со мной?!
– Извини, но Эллея дала мне совсем другой приказ, и, увы, она уже не в состоянии отменить его. Да и вообще, мне кажется, будет лучше, если ты их догонишь.

* * *

– Итак, он остался на границе? Один-одинешенек? – все девять грудей повелительницы колыхнулись от негодования. Гауда внимательно выслушала рапорт своего генерала, после чего пустилась в довольно пространные рассуждения. – Глупец, какой глупец, да еще вдобавок мальчишка!
– Осмелюсь заметить, не совсем, – по-прежнему ворчливо проговорил лизарг. – Это уже не первая его человеческая жизнь, отнюдь не первая, да и между ними он просуществовал достаточно много времени.
– Не встревай! – отрезала демонесса: сейчас она не нуждалась в собеседнике, ей вполне хватило бы и простого благодарного слушателя. – О боги, ну почему всю свою жизнь мы женщины жертвуем собой ради неблагодарных мужчин?! Взять меня: сотни лет я нянчилась с этим трехглавым червяком Эгоном, возрождала его к жизни, кормила сначала своим молоком, а потом рисковала вами, посылая за необходимой для его возмужания человеческой злобой. И что в результате?! Сам себе на уме, в погоне за скорой победой повелся на дешевый магический трюк и проиграл все, и власть, и страну, и самую жизнь. Взять волшебницу Эллею. Ну ладно, Великий волшебник Одинокой башни, это я еще в состоянии понять, но этот-то? Что, полюбила творение собственных рук? Так мало ли мы чего вытворяли, особенно в молодости: не за каждым же мужиком потом подолом виться! В благодарность за победу на Дезом? А она сама, что мало для этой победы сделала?! Да и отплатила с лихвой уже тем, что вернула жалкий скелет к человеческой жизни. Последняя память о разлюбезном Кукише? Так этой памятью чуть ли не каждая травинка в Наземье дышит: и Заповедный лес, и владения Озгуда, и царство Деборуса, и побережье сельков. Фастфут вот подкачал малость, да Аллемания почти развалилась, так меньше нужно было в домишке своем затворничать, а больше проблемами земными заниматься! Не понимаю я, хоть убей. Вместо того чтобы общему делу послужить, взяла да и погибла ни за грош (мальчишка не в счет)!
– Она страдала от своего предательства и хотела искупить его, – снова разжал губы лизарг. – Эг оказался прав, а она предала.
– Кого? Ну, кого она предала?!
– Лесослава, память своей подруги Илленари, родину своего возлюбленного Кукиша, Добро, в конце концов, предала.
– Ой, не смешите меня! – вздрогнула мощным бюстом Гауда. – Ты оглянись вокруг. Сейчас предают и продают все и вся: друзья норовят растоптать друзей, дети плюют на родителей, родители бросают новорожденных младенцев, словно котят от не ко времени окотившейся кошки, жены изменяют мужьям, а те и вовсе гуляют напропалую. Мир катится в пропасть, а ты о каком-то предательстве! Могла бы заняться куда более действенным искуплением и при этом жить.
– Она предпочла умереть, но при этом сохранить уважение к себе. По-моему, она все же спасала не Эга, а себя и память о себе, а Эг – это всего лишь символ.
Демонесса замерла на мгновение, после чего ядовито скривив губы, процедила:
– Не будь ты лизаргом, я бы заподозрила тебя в государственной измене.
– Не будь я лизаргом, я бы не мог так хорошо разбираться в человеческих чувствах.
– Все! Хватит! – рявкнула Гауда. – Проверь полки в лабиринте на границе страны Мрака. Они должны быть готовы ударить в тыл отступающей от стен Шварцхерца армии Ямы.
– Они же еще не наступают?!
– Ошибаешься. Они практически у стен аллеманской столицы. Но там уже готовы к штурму, и там гномы Фастфута.
– А если они не станут отступать?
– Ха, да я просто уверена в этом! – повелительница помолчала и добавила. – А если не станут, тогда мы совершим ночной рейд в Наземье.
– Прикажешь снова возглавить армию? – голос лизарга был как всегда бесстрастным.
– Нет. Мне почему-то кажется, что сейчас тебе хочется оказаться совсем в другом месте, и, как ни странно, это твое желание отлично сочетается с моими планами.

3.

Серая громада стен Шварцхерца встретила гномов пустотой и унынием. Распахнутые настежь ворота, затянутые паутиной входы в караульные башни, мельтешащие повсюду крысы, воюющие за куски падали с бродячими псами, шелест ветра над пустынными мостовыми, пугливые шорохи вместо человеческой речи – короче, разруха и запустение. Две тысячи гномов осторожно ступили на внутреннюю площадь перед воротами, заняв круговую оборону. Однако никакого нападения на них не последовало; город оставался, по-прежнему, тих и пустынен.
– Занять башни и прилегающие стены! Поднять мост! Закрыть ворота! – команды Фастфута были сухи и отрывисты. – Две сотни со мной! Двигаемся к королевскому дворцу!
Все также настороженно, но, неуклонно продвигаясь к цели, отряд покрыл мощеные улицы дробной поступью кованых сапог и бряцанием металла. Охрана в двуцветных мундирах встретила их только у самых стен королевской резиденции. А поскольку она оказалась весьма малочисленна, то даже и не попыталась преградить путь подземным жителям, беспрепятственно протопавшим до самого тронного зала. Гонорий и Вайнерт сидели на тронах по обе стороны разделявшего их рубежа.
– Ты пришел взять нас в плен? – вместо приветствия вяло спросил Гонорий.
– Нет, – Фастфут слегка опешил от подобного вопроса.
– А мог бы, – ехидно поглядывая на родственника, усмехнулся Вайнерт. – В наших с ним гвардиях осталось едва ли больше пяти сотен солдат на двоих. Еще немного и в городе вообще не останется никаких солдат.
– Тогда сюда войдет армия противника! – сжал кулак король гномов. – Разве вы не получили моего предупреждения.
– Пару дней назад, – утвердительно кивнул Вайнерт. – Но что с того. Мы все равно не в состоянии оборонять Шварцхерц. Это просто некому делать. Зато теперь, когда ты пришел к нам, мы вполне можем укрыться в твоих подземных пещерах и переждать нашествие. Ты же не откажешь своим венценосным собратьям?
– Зачем? – презрительно бросил гном.
– Что зачем? – переспросил Вайнерт.
– Зачем мне вас прятать? Чтобы в случае удачного исхода событий вы снова начали свою кровопролитную бойню? Да и какая разница от того, останетесь вы в Шварцхерце или скроетесь в наших пещерах: враг не успокоится, пока не покорит и ваше Наземье и наше Подземелье.
– Что же, что же нам делать?! – визгливо выкрикнул Гонорий, вялость которого растаяла без следа.
– Драться! – вдоль обоих углов рта Фастфута пролегли суровые складки решимости.
– Но как?! – в один голос возопили злосчастные правители.

* * *

Вечевой колокол Шварцхерца гремел не умолкая. Звон набата плыл над столицей, проникая сквозь закрытые ставни и заколоченные двери. Он потревожил даже скрывавшихся в подземных катакомбах нищих. Главная площадь заполнилась до отказа, а люди все прибывали и прибывали. Наконец колокол стих, и в наступившей тишине над встревоженными лицами разнесся мощный голос Фастфута.
– Жители Шварцхерца! Аллемания в огне! Ныне пожаром войны пылает весь наш мир от края до края! На восточных границах Наземья сражается Заповедный лес, льется кровь обитателей Подземелья! Враг силен, коварен и опасен, враг дотоле нам не известный, враг, не ведающий жалости и пощады! Чего он хочет?! Того же, что и любой захватчик: отобрать нашу землю и наши жизни, надругаться над памятью наших предков и нашими святынями, увести в полон наших жен и детей! Но разве передо мной младенцы беспомощные толпятся?! Разве нет у вас славной истории?! Разве Шварцхерц не отстаивал свою честь в войнах с гвердами, нашествии армий повелителя Зла Эгона, в битве с нежитью повелителя Смерти Деза?! Вы сражались все как один не раз и не раз выходили победителями из самых трудных ситуаций! Так неужели сегодня мы допустим иное?! Неужели жалкая междоусобная война, развязанная эти двумя столь же жалкими правителями, – ладонь подземельного короля махнула в сторону съежившихся за его спиной Вайнерта и Гонория. – Уничтожила ваш свободолюбивый дух, ваше мужество, вашу гордость и стойкость духа?! Вооружайтесь! Идите на стены Шварцхерца! Разбейте врага вновь! Восстановите славу своего города! Защитите свои очаги и семьи! Две тысячи гномов помогут вам!
Одобрительный гул толпы перерос в воинственные выкрики. Люди сбросили оцепенение последних лет; они были готовы к битве.
– А как же мы? – жалобно проблеял Фастфуту позеленевший от страха Гонорий. – Что прикажешь делать нам?
– Идти в бой вместе со всеми во главе своих солдат и защищать город наравне с простыми жителями. Искупите свою подлость кровью, смойте свой позор, иначе простолюдины просто растопчут вас.

* * *

Нависающие со всех сторон скалы все же оставляли защитникам Шварцхерца для обозрения довольно большое пространство, примыкавшее ко рву и единственным воротам. Именно туда в последние сутки и были устремлены взгляды стоявших на стенах горожан. Растянись ожидание надолго, недели на две-три, и призванное под знамена Аллемании ополчение скорое всего растаяло бы без следа. Уж больно неказистым, а местами даже смешным выглядели кое-как втиснувшие в доспехи свои худые и полные тела, неуклюже державшие оружие совершенно не приспособленные к сражениям пекари и краснодеревщики, ювелиры и ткачи, трактирщики и цирюльники. Рано или поздно они непременно соскучились бы по дому, семьям, детишкам и своему родному делу. Они задумались бы и пришли к выводу, что война не их стихия. В надежде на лучшее они смирились бы с участью быть завоеванными и покоренными. Однако ждать им не пришлось.
Уже к полудню второго дня пребывания гномов в столице Аллемании поле перед воротами стало вдруг заполняться стройными рядами несуразных фигур. Армия захватчиков выстраивалась в полном молчании, и от этого люди на стенах испытывали то и – дело пробегавший по спине холодок. Гномы выглядели спокойнее: они видели армию противника на марше, да и вообще они много чего видели, недоступного жителям Наземья, – удивить, а тем более запугать их было не так-то легко.
– Сколько же их?! – испуганно обронил кто-то за спиной Фастфута.
– По нашим подсчетам вместе с летучими тварями немногим больше тридцати тысяч.
– А у нас вместе с твоими гномами едва ли наберется десять тысяч мужчин, – не преминул тут же отметить не отходивший от короля Гонорий.
– Не нужно было затевать междоусобицу: тогда у нас набралось бы в четыре раза больше защитников и половина из них были бы настоящими воинами, – парировал гном, а за спиной снова со страхом спросили: «Будут еще и летучие?!». Ответа не последовало, и голос прервался.
– Как думаешь, они сразу же пойдут на штурм? – деловито поинтересовался подошедший Вайнерт: все последние сутки он даже не притрагивался к бутылке, и оттого выглядел помятым и серым. А может быть, таким сделал правителя страх?
– Вряд ли, – пожал плечами Фастфут. – У них нет ни лестниц, ни осадных башен. Думаю, будут готовиться.
– И сколько же? – не отставал Вайнерт.
– День, два, три, не знаю. Но расслабляться нельзя, атака может последовать в любой час.
И король не ошибся. Уже через мгновение небо над окружавшими стены города скалами почернело от нескольких тысяч гулей и мертвецов гуй. Но если вторые молча пикировали на цель, то первые холодили сердца истошным воем. А, кроме того, каждая пара гулей несла в своих лапах плюющихся черепах юй. Конечно, жители Шварцхерца не знали подобных заковыристых для них имен, и уж тем более не ведали о способностях атакующих демонов, однако присутствие подобных знаний вряд ли добавило бы спокойствия в ряды защитников.
– Лучники, к бою! – скомандовал король своим гномам. – Остальным помнить, что металла и огня боятся все!
Первые стрелы с наконечниками из серебристого металла страны Мрака (гномы торговали не только с Наземьем, но и с сопредельными государствами Подземелья: золото и драгоценности нужны всем) взлетели в воздух. Залп получился удачным: несколько десятков гулей, царапая пробитую грудь, рухнуло на стены и мостовую. Те из юй, что не успевали достигнуть земли, врезались в брусчатку со смертельным треском раскалывающихся панцирей. Враг понес первые потери еще до того, как вступил в бой.
Однако добрых пять сотен черепах живо приняли боевое построение и атаковали площадку перед воротами. Теперь замысел врага был понятен и ребенку: пробиться к воротам и опустить подвесной мост, чтобы дать ворваться в город воющим и брызгающим огнем колесницам они, придвинувшимся тем временем к самому краю рва. Нечто подобное Фастфут предвидел, а потому оставил в караульных башнях и надвратной арке двести гномов. Но двести против пятисот продержатся недолго. Нужна помощь ратная. А между тем на каждом метре стены уже кипело кровавое месиво. Мертвецы гуй нападали слета и тут же отпрыгивали на недосягаемую для мечей и копий высоту. Гномы на стенах сражались достойно: прижимаясь к зубцам, они мешали врагу сталкивать их вниз. Горожане же, неуклюже размахивающие алебардами и пиками, становились довольно легкой добычей, причем некоторые из них теряли равновесие и срывались на камни без всякого усилия противника. В считанные минуты вся стена внутри и снаружи города оказалась усеяна истекающими кровью телами. Однако и гуям пришлось не сладко. Клинки подземных рудокопов веером рассекали воздух, унося отрубленные конечности и головы живых мертвецов. Смрадная зеленая жижа из ран гуев утекала вместе с их второй жизнью. Бой продолжался не больше получаса, а на стенах стало вдруг просторнее. Постепенно освоились и горожане. Нападая по двое на одного, они либо успевали разрубить мертвеца пополам, либо один из ополченцев сплетался с врагом в смертельные объятья и падал со стены, добивая противника в полете короткими ударами меча или кинжала.
Тем временем сражение у ворот грозило защитникам Шварцхерца полным провалом. Юй немного просчитались; их меткие ядовитые плевки не находили бреши в покрывавших гномов с головы до пят доспехах. Бой шел на равных, грудь в грудь, клинок в клинок: пики юй против топоров и мечей рудокопов. Но если острия демонов скользили по латам, с трудом находя между ними уязвимые щели, то взлетающие в воздух топоры гномов с хрустом ломали панцири, врезаясь в незащищенную плоть юй. И те, и другие стояли по колено в крови, не уступая друг другу ни одного шага. Двести держали напор пятисот из последних сил.
Фастфут бился с двух рук, держа в правой мощный топор; в левой ладони короля был зажат широкий, приспособленный для боя в толпе короткий клинок. Он рубил и колол, не переставая, до тех пор, пока в очередной раз поднятый топор не рассек со свистом воздух: перед ним больше не было противников. Полк мертвецов гуй перестал существовать. Король успел бросить взгляд в сторону ворот. «Молодцы! Какие же они молодцы!» – только и успел подумать Фастфут, как воздух вновь наполнился воем гулей. И тут же все началось сначала.
Семь раз редеющие эшелоны гулей улетали за скалы за новыми отрядами юй, принося подкрепление штурмующим ворота демонам и мешая послать помощь оборонявшим рубеж гномам. Семь раз лучники на стенах встречали и провожали их полет залпами серебристых стрел. Семь раз замирало сердце у тех, кто был вынужден наблюдать бой у ворот со стороны. И все же они выстояли.
Когда воющий уже от обиды противник откатился от стен Шварцхерца назад, в поле, Фастфут провел подсчет потерь с обеих сторон. На мостовых города остались лежать тысяча сто черепах юй, почти две с половиной тысячи мертвецов гуй и около семисот гулей, но в этом бою также нашел свою смерть каждый второй ополченец и каждый пятый гном.
Когда же разгребли завалы, то у решетки ворот были найдены двенадцать израненных, но все-таки живых гномов. Король обнял каждого из них, целуя в заросшую бородой щетину щек:
– Я верил в вас! – только и сказал повелитель.
А еще среди груды тел у одной из башен был обнаружен труп Гонория. Трусливый правитель был убит в спину. Вайнерт не лил слез, однако, увидев тело брата, вздохнул: может быть, горестно, а может быть и с облегчением.
– Вот и конец вашей вражде, – сказал тогда Фастфут. – Теперь у Шварцхерца и всей Аллемании лишь один повелитель, и повелитель этот – ты.
– Правда, для коронации потребуется еще самая малость, – усмехнулся Вайнерт. – Выжить в этой войне и победить, а война эта, как мне кажется, получится длинной.
– На сей раз ты прав, – согласился король гномов. – Вот теперь-то и начнется настоящая осада.

4.

Фэн-хэн пребывал в крайне мрачном расположении духа. Над его походным жилищем висело чужое звездное небо, устилающие пол ковры покрывали чужую землю, вьющийся под сводами шатра аромат благовонных палочек нисколько не заглушал чужой запах последних дней, запах удушливой гари. Да победа в этой войне достается ему дорого, слишком дорого. Он подошел к границе Заповедного леса, имея свыше семисот тысяч солдат, а вот теперь их всего лишь немногим больше четырехсот тысяч, и это, включая практически бесполезных в лесных боях кочевников. Каждый метр выжженной, но по-прежнему несгибаемой земли дается с неимоверным трудом. Однако он движется вперед: по словам вездесущего Шижоу до дома Хранителя у Русалочьего озера остается каких-нибудь шесть-семь дней боев. А там, скорее всего, состоится решающее сражение, – в этом Фэн был практически уверен, – ибо у берегов озера находятся их святыни, – могилы их предков. Шпион докладывал, что этот клочок земли обитателям Заповедного леса дороже жизни. Значит, еще неделя и можно будет вздохнуть спокойно. В своей победе завоеватель не сомневался ни единого мгновения. Доклады живой плоти радовали: у противника осталось чуть больше сорока тысяч тех, кто еще был в состоянии оказывать сопротивление, а это практически один против десяти его воинов.
Император усмехнулся. Победа оказалась бы совсем легкой, но к его великому сожалению на лесной территории Фэн не смог воспользоваться дарованным травой ган магическим искусством. Там, на опушке в битве с великанами стихий он применил колдовство в последний раз, а, едва переступив границу леса, растерял все свое преимущество. Проклятое место! Фэн злобно ударил кулаком по подушке. Хорошо хоть, – и это тоже радует, – превращенные им в Поднебесной звери теряют свой человеческий облик только после смерти. Ну, ничего конец уже близок, сладостный для него конец! Вот только бы отыскать Мэй-ню! Однако Яма молчит, что отравляет настроение куда хуже тяжелых кровопролитных боев.
Противный шлепок под сводами шатра заставил императора вздрогнуть в очередной раз: за все время общения с «живой плотью» он так и не сумел привыкнуть к ее внезапным появлениям. На этот раз, не поворачивая головы, император лишь приподнял в направлении своего шпиона недовольно изогнувшуюся бровь.
– С чем пожаловал?
– С хор-рошими, оч-чень хорошими вестями, которые мигом прервут плохое настроение моего господина. Хи-хи-хи.
– Говори, не юродствуй, – сердце Фэна забилось вдруг быстрее.
– Я видел ее!
– Где?!! – подскочил со своего места завоеватель, которому не нужно было объяснять, о ком идет речь.
– Недалеко. Там у Русалочьего озера. Она в доме этого Хранителя. Правда замаскировалась так, что еле узнал. Платок на рожу повязала, чтобы уродство свое, значит, скрыть, да одежду здешнюю напялила.
– Ты уверен, что это она?!
– Абсолютно! Физиономия бледно-серая, а из-под юбки край халата, что на ней все время был, торчит. И хотя сегодня поутру изрядный туман выпал, но я все же разглядел, – Шижоу так и распирало от гордости.
– Молодец! – радости императора не было предела. – Ланг! Прикажи играть подъем! Мы выступаем немедленно!
С лица рыжебородого убийцы еще не успел сойти его волчий оскал, а Фэн-хэна вдруг дернула, скрутив с необычайной быстротой, и швырнула на пол неведомая сила. Император побледнел и застыл с широко раскрытыми глазами, бессвязно бормоча непонятные слова, а затем стал изгибаться так, словно отовсюду на него посыпались чьи-то невидимые удары. И тут же вслед за ним рухнул и задергался так и не успевший придти на помощь хозяину Ланг.

* * *

– Они погибли, Шижоу, ты слышишь, они погибли все до единого! – простонал, приходя в себя завоеватель; Ланг все также валялся в беспамятстве у входа в шатер. – Дело жизни под угрозой!
– Кто?! Кто погиб?! – изумленно пропищала «живая плоть».
– Все четыреста тысяч воинов, все храмовые жрецы, наши с Лангом двойники, погибли все, до последнего человека!
– Но как, как это случилось, повелитель?! Там же были одни только простолюдины?!
– Не одни, – Фэн с трудом опустился на походное ложе: казалось, он постарел сразу лет на десять. – Там появился Чжень, и драконы ната, и еще какая-то порхающая мелюзга с задатками волшебника.
– Тэнгу, – догадался Шижоу.
– Он перебил всех жрецов в подземном храме, а драконы устроили резню в казармах и на улицах. Там горы обугленных трупов моих воинов. Дворцовые и храмовые постройки Ди-ю разрушены Чженем до основания. А как эти твои «простолюдины» рвали на куски наших с Лангом двойников! О боги, это было так больно!
– Понимаю, – в голосе шпиона зазвучали нотки сочувствия.
– Ничего ты не понимаешь! – яростно сверкнул глазами император. – Я теперь император без империи, я никто! И у меня больше нет никаких резервов!
– Прекрати истерику! – испуганно пискнул Шижоу. – Иначе об это сейчас же узнают все вокруг! Ты по-прежнему завоеватель, и под твоим началом по-прежнему четыреста тысяч клинков! Только теперь твоим государством станет Запад, ты понимаешь: не Восток, а Запад. Только и всего. Закончи начатое, тебе ведь осталось совсем немного. Успокойся, Чжень сюда не сунется, а, значит, удара в спину тебе можно не ждать. И потом, впереди у тебя долгожданная встреча с Мэй-ню! Ты что, забыл что ли?!
Фэн сидел, зажав руками голову, и раскачивался из стороны в сторону. Зашевелился, поднимаясь с пола Ланг.
– Что теперь будет, повелитель? – в сдавленном голосе недоумевающего волка прозвучал испуг.
– Ничего, ничего, мой верный Ланг, – бывший император выпрямился во весь рост, принимая привычную горделивую осанку. – Мы, действительно, завершим то, что начали. Считай, что ничего не произошло. Наши воины непобедимы, и их у нас достаточно много, достаточно для того, чтобы раздавить этот Заповедный лес, а с ним и все западные страны. Мы создадим себе новую империю! Командуй построение и атаку!

* * *

Гонец прибыл через четыре дня. Усталый гуль буквально рухнул под копыта лошади Фэн-хэна, распугав охрану и заставив Ланга изготовиться к атаке.
– Набросьте на него сеть, – шепнул Фэн в волчье ухо. – На всякий случай.
Гуль не сопротивлялся, у него просто не было сил. Едва разлепив губы, он выдохнул:
– Помощь! Мы просим помощи!
– Кто это мы? – сделал удивленное лицо завоеватель.
– Армия Ямы. Мы почти захватили Шварцхерц, но люди и гномы бьются отчаянно. На стенах практически не осталось мужчин, но за оружие взялись женщины и дети. И там эти проклятые гномы во главе со своим королем. Мы потеряли больше двадцати тысяч воинов, и без обещанной тобой помощи город нам не взять.
– Обещанной? Помощи? – казалось, удивлению Фэн-хэна не будет предела. – Это кому же и какую помощь я обещал?!
– Ты обещал Яме, что придешь нам на помощь, если того потребуют обстоятельства. Эти обстоятельства наступили, и ты должен…
– Заткнись, тварь! – на этот раз в голосе Фэна звучало одно лишь негодование. – Заткнись и запомни: я никому и ничего не должен, тем более твоему хозяину! Он обманул меня первым, пообещав найти одну зловредную гуй, и нарушил свое обещание. Он также должен был помочь, – понизил голос завоеватель. – Моей стране и моей столице, и не помог им. Так почему же ты смеешь считать, что я стану держать свои обещания перед столь вероломным другом, и примусь помогать тем, кто не в состоянии пересилить женщин и детей? Ланг, убей его, он портит мне впечатление от успехов наших доблестных солдат!

* * *

Ночью того же дня вездесущий Шижоу пищал под сводами шатра следующее:
– Ты прав, повелитель, в том, что отказал Яме. Подземный бог проиграл. Одна из его армий терпит поражение под стенами аллеманской столицы, а от другой не оставили следа жители Подземелья: демоны страны Мрака, маахисы и вооруженный огненным луком Ямы его бывший пленник, слуга погибшей волшебницы Эллеи Эг. Сейчас во дворце повелителя ада находится лишь горстка юй и си, да несколько десятков бессмертных. Короче, он политический труп.
– Я всегда прав! – самодовольно проворчал завоеватель. – К этому можно было бы уже привыкнуть.
Настроение Фэн-хэна улучшалось с каждым днем: до окончательного разгрома Заповедного леса и поимки Мэй-ню оставалось не больше нескольких дней.