Кошка-копилка

Не знаю, что во мне такого, но куда бы я ни пошел, ко мне то и дело обращаются какие-то незнакомцы со странным вопросом: «Вы волшебник?» И смотрят с надеждой, как будто я могу им помочь – увидеть невидимое, открыть скрытое, утолить боль или изменить судьбу. А я ничего такого не умею, и приходится людей разочаровывать. И, вроде бы, совсем ничего у меня с ним общего – ни волшебной палочки нет, ни остроконечной шляпы, ни длинной седой бороды, или что там еще бывает у волшебников? И на Дамблдора не похож, ни в фас, ни в профиль.
А то и вовсе... сидел я как-то на морском берегу, одетый в одни только плавки и соломенную панаму, с дешевым детективчиком в руках. Не то чтобы я любил читать на пляже, тем более, подобную муть. Но я всегда беру с собой книгу, отгораживаясь таким образом от ненужного внимания. И держу ее перед собой, как щит, а сам смотрю на море. И пусть вокруг происходит что угодно: кричат и носятся по горячему песку дети, подростки и взрослые играют в футбол или плюются вишневыми косточками, кидаются друг в друга кукурузными огрызками, ходят по рукам и головам... Но к человеку читающему никто не станет приставать со всякими глупостями.
И все-таки он подошел и, остановившись надо мной, полулежащим на расстеленном полотенце, смущенно прокашлялся. Я поднял взгляд. Передо мной стоял высокий молодой мужчина – босой, в светлых пляжных шортах и тенниске. Он переминался с ноги на ногу, глядя на меня сверху вниз и прижимая к себе что-то небольшое, обернутое грубой коричневой бумагой.
- Можно присесть? – спросил он.
Я кивнул и подвинулся, сбросив с плотенца книгу, а незнакомец опустился рядом, прямо на песок. Уселся неловко, скрестив длинные ноги.
Вот тогда-то он и задал мне тот самый вопрос.
- Вы, наверное, волшебник?
Я замер с полуулыбкой. О, опять.
- Не думаю, - отозвался я, пожав плечами. – Почему вы так решили?
Мужчина виновато улыбнулся.
- Просто показалось.
С этими словами он размотал сверток и подал мне расписную статуэтку – керамическую кошку-копилку, сантиметров двадцати в высоту.
- Взгляните, пожалуйста... Что с ней не так?
Я осторожно взял ее в руки – трехцветную сидячую кошку с длинным, обернутым вокруг тела хвостом и аккуратной прорезью на голове, между ушами – и слегка потряс, ожидая, что внутри звякнут монетки. Но, нет. Копилка оказалась пустой. И в то же время – в ней что-то было, не деньги и не камешки, а нечто чуждое, странное. Внутри холодной керамики как будто билась едва заметная ниточка пульса. Тонкая, ускользающая, почти живая.
- Вы что-нибудь чувствуете? – спросил он нетерпеливо.
- Да, - сказал я и, обняв статуэтку ладонями, замер.
Если посидеть так несколько минут в тишине – даже молчаливые вещи начинают говорить.
- Я так и знал! – выдохнул он.
- Откуда она у вас? – поинтересовался я.
- Это любимая игрушка моей дочери, - он запнулся... и посмотрел вверх, на небо, потом – рассеянно – в сторону моря, щурясь от яркого солнца. – Я расскажу вам. Все по-порядку.
Я молча кивнул, приготовившись слушать. Побыть наедине с собой не получилось – ну, и ладно. В моих вспотевших ладонях кошка-копилка неуловимо дышала.
- Мою девочку звали Сара, - начал он и тут же испуганно поправился. – Зовут. Я не знаю, где она и что с ней. Но верю – она жива. Я бы почувствовал ее смерть. Дети и родители – они ведь связаны, правда? Как дерево и его корни. Где-то там, внутри.
Я слегка кивнул. Он не ждал ответа и рассказывал уже, казалось, не столько мне, сколько себе.
– Знаете, какой она была, моя Сара? Все, к чему она прикасалась – оживало. Дотронется до мертвой бабочки – а через пять минут смотришь, та уже летает. Поставит в стакан с водой сухую веточку, ломкую, прошлогоднюю – Сара все время что-то такое подбирала во дворе... Листики, палочки, сухие травинки, - его голос стал тише. - И через пару дней на ветке распускаются листья и цветы. А игрушки... Нет, они не бродили ночью по комнате, как в сказке. Но их глаза! – он застыл на мгновение, глядя в сторону и как будто вспоминая. - Глаза ее кукол блестели, как живые. Верите? Конечно, верите. Я вижу. Другой бы не поверил, а вы – да. Потому что вы волшебник.
Я улыбнулся и кивнул.
- Такое бывает.
Еще бы я ему не верил! Шум пляжа смолк. Дети, музыка, запах жареной кукурузы – все исчезло. Осталось только море – живое и огромное – и этот человек, словно распахнувший двери в мое далекое детство. Нахлынули воспоминания – густые, настойчивые. Я увидел себя трех-четырех-летним или, может быть, немного старше, сидящим на диванчике с плюшевым зайцем в обнимку. Эту игрушку мама принесла с работы – кто-то из пациентов подарил. Заяц выглядел как новый, но я-то чувствовал – в нем сохранились чужие следы. Кто-то другой, такой же, наверное, маленький, как и я, гладил его по мягкой шерстке, заглядывал в глаза-пуговки, нашептывал ему ласковые слова. Кто-то играл с ним, а теперь осиротевший по чьей-то непонятной прихоти плюшевый зверь хотел играть со мной. В нем толпились слова, которые он не умел произнести. Его история просила выхода и безмолвно кричала – не звуком, а взглядом. Заяц смотрел на меня, не отрываясь, и я, словно зачарованный, не в силах отвернуться или выпустить игрушку из рук, наблюдал, как совершается удивительное превращение. Гладкие, похожие на агаты, пуговицы становятся настоящими глазами, и даже не заячьими, что еще можно было как-то понять, а человеческими. Не знаю почему, но мне хотелось ткнуть в них пальцем, сделать зайцу больно и, возможно, расколдовать его. К счастью, я на это не решился.
А сейчас, с кошкой в руках, я вдруг почувствовал то же самое. Внутри копилки пульсировало нечто знакомое, почти родное.
Я увидел – словно в жарком песочном мареве, как отражение на волнах – девочку. Мягкие светлые волосы, круглое лицо с пухлыми щеками и чуть вздернутым носиком, крохотную родинку в уголке рта... и глаза, серые, как море в плохую погоду. Я чуть не спросил ее отца – такой ли она была. Но сдержался. Я больше не маленький глупый мальчик. Уже знаю, куда не стоит совать пальцы – в рану, в душу, в чужую боль.
Копилка под моими ладонями нагрелась – стала почти горячей и как будто слегка шевельнулась. Я моргнул, тряхнул головой – и наваждение прошло. Призрак девочки незаметно растаял, растворился в синем блеске воды и солнечном сиянии. Словно и не было его. И кошка застыла – снова твердая, керамическая, обыкновенная расписная статуэтка, полая внутри. Но загадочное ощущение – будто в ней что-то есть – не пропало.
- А эту копилку, - продолжал мой странный собеседник, - мы купили Саре на блошином рынке. Уж очень она ей понравилась. До дрожи, почти до истерики. Хотя обычно Сара – девочка тихая и послушная. Но тогда... Она просто вцепилась в нее. Обеими руками. «Моя!» - сказала. И все тут. Сразу имя ей придумала – Тиша.
Он втянул в себя воздух, словно задохнулся на мгновение, и замолчал. «Тиша, - подумал я. – Ну, конечно. Именно так ее зовут».
- А ночью, - сказал мужчина, - она впервые превратилась.
- Кто, Сара? – спросил я рассеянно.
- Нет, кошка. Копилка эта... – мужчина на секунду прикрыл глаза. - Жена только уложила дочку спать. Минут пять прошло, не больше. Заглядывает в детскую – и зовет меня. Голос у нее странный, испуганный. Я сразу пошел.  Открываю дверь в комнату... и вижу... – он покачал головой, будто и сам не верил в то, что собирался рассказать. -  Она – кошка – лежит на подушке рядом с Сарой. Огромная, пушистая, живая. И смотрит на меня глазами цвета луны, - он проглотил слюну. – И мурлычет. Тихо-тихо. Ласково.
- А копилка?
- Стояла на полке. Как ни в чем ни бывало. Та же самая. Ничего не изменилось. Я сначала решил, что, может, кошка с улицы заскочила. Через окно. Но окна были закрыты.
Он обхватил колени руками, уткнулся в них подбородком.
- А потом? – спросил я, уже зная, что он ответит.
- А потом все повторилось. На следующее утро кошка исчезла – спряталась обратно. А ночью снова появилась. И так – каждую ночь.
Я молчал.
- Сара ее обожала, - продолжал он, чуть улыбаясь. – Больше чем нас, я думаю. Засыпая, обнимала ее. Гладила. Даже во сне не выпускала из рук.
Он пристально посмотрел мне в глаза.
- Клянусь, никто про эти ночные превращения не знал. Ни родные, ни друзья. Только я, Анна... это моя жена. И Сара, конечно. Для всех остальных – просто игрушка. Старая, обыкновенная копилка, - он передернул плечами. – Терпеть не могу старые вещи, знаете?
- Понимаю, - отозвался я и покачал керамическую статуэтку в ладонях. – На блошином рынке можно купить, что угодно. Любую историю. И хорошую, и плохую. Иногда даже опасную. Ваша история, скорее, хорошая, - я взглянул на него искоса: мужчина жадно ловил каждое мое слово. Как будто от того, что я сейчас скажу, зависела его жизнь. А ведь я, на самом деле, ничем не мог ему помочь, разве что объяснить очевидное. -  Это фигурка с могилы домашней кошки. Ее, видимо, похоронили в саду. Кошка мучилась перед смертью, - я провел пальцем по керамической спинке. – Страдала. Но смерть не всегда приносит покой. Иногда страдание продолжается.
Я замолчал, а он смотрел на меня, не перебивая.
- И вот, фигурка, стоявшая рядом с ее телом, впитала в себя остатки жизни. Боль, энергию. Может даже, душу. Вытянула.
- Исцелила? – прошептал он.
- Да. Помогла ей уйти. Но фантом остался в копилке. Иногда он оживает – вы это видели.
- Я знал, - тихо сказал он. – Чувствовал с самого начала.
Я осторожно, одним пальцем, погладил кошку-копилку между ушами, мысленно назвал Тишей и почувствовал, как она снова теплеет, словно пробуждаясь от долгого, печального сна.
- Так что за беда приключилась с вашей дочерью? – спросил я мягко.
Мужчина как будто не сразу понял мой вопрос. Веки дрогнули и опустились. Губы сжались. Плечи слегка осели.
- Я не знаю, - ответил он беспомощно. – Они поехали в Израиль. На лечение. У Сары была лейкемия. Лекарства почти не помогали. Требовалась пересадка костного мозга. Мы нашли хорошую клинику, собрали деньги, и... – он жалко улыбнулся. - Анна полетела с ней. Я остался. Времени почти не было. Все срочно, срочно. Каждый день – на вес жизни. Сара плакала, не хотела ехать без Тиши, но копилка тяжелая. А чемоданы и так еле закрывались. Огромный перевес. Мы ее уговорили.
Он поднял на меня виноватый взгляд.
- Думаете, зря не взяли?
Я вздохнул.
- Вряд ли это что-то изменило.
- Я тоже так думаю. Все шло хорошо. Саре сделали операцию. Она выздоравливала... А потом Анна перестала выходить на связь. Телефон отключен. Мессенджеры молчат. Никаких писем. Я не мог тогда выехать за границу, документы были не в порядке.  Да и денег почти не осталось.
Он развел руками. Все так буднично – и так страшно.
Рядом с нами кто-то засмеялся. Этот звук – чужой и резкий – сломал тишину, повисшую между нами.
«Ну вот, - подумал я обреченно, - сейчас этот человек попросит узнать, что случилось с его семьей».
А я... что я мог ему ответить? Я не умею видеть сквозь время. Не выслеживаю людей по запаху. Не путешествую во сне.
Он снова заговорил.
- Может, Анна просто ушла. Устала. Мы перед этим часто ссорились. А может, встретила кого-то, полюбила... – он прищурился. – Мне все равно, честно. Пусть у нее кто-то будет. Главное, чтобы Сара была здорова и счастлива. Чтобы у нее был папа, даже если не я, - он смотрел, жмурясь, на яркую воду. – Я, наверное, никогда не узнаю правду. Но буду верить, что с ними все в порядке. Это легче, чем другое.
Он замолчал, а у меня внутри все сжалось.
- Чего же вы хотите от меня? – спросил я.
Мне жаль, стоило бы сказать. Но у меня не получалось. Слова застревали в горле.
- Я хочу, чтобы вы ее расколдовали, - попросил он тихо.
- Кого? – не понял я.
- Кошку.
Он указал подбородком на копилку у меня в руках.
- Но она не заколдована, - удивился я.
- А можно ли ее освободить?
- Но она свободна.
Он помолчал, словно собираясь с силами.
- Тогда, пожалуйста... – он поднял на меня глаза, темные, выгоревшие, усталые. - Возьмите ее себе. Я не расставался с ней три года. Ни днем, ни ночью, всюду носил с собой. Я чувствовал, что там, внутри... живет Тиша. Любимая кошка моей девочки, - он тихо вздохнул. – И ее, Сару, тоже чувствовал. Словно дуновение ветра. Теплого, летнего.
Я кивнул.
- Это правда. Мы всегда остаемся в любимых вещах – какой-то своей частью.
- Но я больше не могу, - его голос стал тверже, спокойнее. - Я хочу освободиться и начать заново. С чистого листа. Сара и Анна – они навсегда со мной. В памяти. В сердце. Но фигурка... она держит. – Он замолчал на мгновение, затем решительно добавил. – Я не могу ее выкинуть. Не могу даже закрыть в коробке. Но вы... у вас она будет в хороших руках. Вы добрый человек. Я знаю. Вы ее не обидите.
Он смотрел на меня почти с мольбой.
- Возьмете?
Я улыбнулся.
- С удовольствием. Трехцветные кошки приносят удачу.
И взял керамическую копилку.
Так в моем доме появилась Тиша – трехцветная красавица, пушистое чудо, ласковое мурчащее счастье. Сперва она выходила редко, робко. В основном по ночам. Осваивалась. Я чувствовал ее присутствие раньше, чем видел. Легкое потрескивание в воздухе. Тепло и тихое, почти неразличимое шуршание, словно мышка скользнула под кровать.
За два с половиной года она окрепла, осмелела и перестала прятаться. Теперь Тиша живет открыто. Ест кошачьи консервы, пользуется лотком, спит на моей подушке, всю ночь прижимаясь меховым бочком к моей щеке, а днем – без устали гоняет по полу разноцветные клубочки. Она весела и любопытна. Словно не было в ее короткой кошачьей жизни ни болезни, ни смерти.
А копилка так и стоит в моей спальне на трюмо. Я чуть было не сказал – опустевшая. Но, нет. Иногда – чаще всего в полнолуние – из нее выходит бледная светловолосая девочка. Она появляется беззвучно и садится на край постели, осторожно, словно боится разбудить меня. Тиша не пугается. Она тянется к своей маленькой подружке. И девочка гладит ее по спине, медленно, мягко зарываясь пальцами в длинный мех и как будто возвращая себе ощущение жизни.
Ее губы шевелятся, но слов я не слышу. Я приподнимаюсь на локте, напрягая слух. Но в комнате царит безмолвие. Только кошачье мурлыканье нарушает сонную тишину и едва уловимое постукивание веток об оконное стекло.
Она хочет что-то сказать. Может быть, поведать свою историю. Но фантом слишком слаб. Прозрачный, как дым. Тихий, как шепот ветра в траве.