L

Утро тихо скреблось в окна солнечными лучами и слабым ветерком. Он сдувал с подушки воспоминания о нежности. Воздух ещё не успел пропахнуть дневной суетой и потной пылью.

Люция залюбовалась тем, как пробивающийся через ставни розоватый свет очерчивает профиль Артория. Прямой нос, как на эллинских мозаиках, золотые кудри, лёгкие морщинки в уголках глаз, широкая челюсть с еле заметной щетиной. Скоро он её сбреет — воинам illimitati полагается быть всегда готовыми к схватке... Они — машины безлимитных убийств, не ограниченные ничем, кроме возраста, и этот возраст отсчитывает их татуировка: количество лет до конца срока службы.

Она потянулась, чтобы убрать прядь с его лица и взвизгнула. Руку обдало жаром аж до локтя. Прижимая её к груди, Люция неуклюже обскакала кровать и посмотрела на левое предплечье своего любовника. Всё ещё единица. Слабая, теряющая краску, но единица.

— Это случится сегодня, — не открывая глаз, сказал Арторий, — ты права.
— Я… не… — Люция инстинктивно прижала ладонь к татуировке на левом плече. Помимо грубой тоги на голое тело, как у всех проституток, её татуировку прикрывал широкий кожаный обруч. Он оставался на ней даже когда очередной клиент разматывал тогу. Никто не должен знать, скольких людей она может безнаказанно убить. Достаточно осознания, что она имеет право за себя постоять, и ей за это ничего не будет.
— Ты жрица Распятого Сына, Люция, ты почувствовала мою смерть. — Арторий усмехнулся. — сегодня единица на моем плече превратится в гладиус, illimitati станет гладиатором.

Сердце провалилось в тёмную пропасть. Слёзы прочертили неровные дорожки на её щеках. Он поднялся с кровати и стёр их — в этот раз без боли. Можно было попытаться убедить себя, что и в первый раз ей всё только показалось.
— Имеющий право убивать без ограничений и отказавшаяся убивать. Удивительный союз! — ласково  пробормотал он.
— Невозможный, — всхлипнула Люция и разрыдалась на его груди.

Её жизнь изменилась три года назад. Жрец магией выжег по её просьбе «0» на левом плече вместо традиционной «L»: отличительного признака знати, символа пятидесяти безнаказанных убийств граждан. Рабы не люди, они не в счёт. Она отвергла это право. При всех важных гостях отказалась убивать. Отец был в ярости. Красная перекошенная маска вместо его лица до сих пор преследовала Люцию в кошмарах. 

— Сегодня я вызову Цезаря на поединок. — сообщил Арторий. Она испуганно посмотрела на его напряжённые плечи и сжавшиеся кулаки.
— Цезарь убил много гладиаторов… — прошептала она. Август Аврелий охотно лишал жизни illimitati, чьи пятнадцать лет безлимитной Лицензии подходили к концу. Простолюдины видели в этом высшую справедливость. 
— Эта система позволяет знати с «L» на плече убивать ради удовольствия, гражданам с меньшими по числу смертей лицензиями — убивать зря. Тем же, кто пятнадцать лет подряд убивали ради Империи — смерть на Арене, зато от руки Цезаря. 
— Он не один, — заметила Люция. — Система Лицензии — основа римской государственности и патриции не сдадутся без боя —  Она снова вспомнила маску ярости на лице отца, одного из них.
— Цезарь — символ. Убью его — и люди задумаются.

С улицы раздались крики и аплодисменты. Она открыла ставни и высунулась посмотреть. Молодая женщина в замужней столбе валялась с перерезанным горлом, её кровь отвоевывала место у пыли и мусора на мостовой. Обычное зрелище для Рима. Её убийца не обязан был никому ничего объяснять. Может, она пыталась убить его. А может, она просто отказала ему, будучи верной мужу.

Civis Romanus non occidit sine causa — «Римлянин не убивает без причины». Причина может быть субъективной.

— Это необходимо остановить, — пробормотал Арторий

Убийца дернулся. Капельки пота потекли по лбу, он стиснул зубы от боли. На плече сама собой выжигалась очередная чёрточка магической татуировки. Подтверждение убийства. Когда все его лицензии будут исчерпаны, он не сможет больше убивать. Иначе — Колизей со всеми сопутствующими ужасами. Повезёт ещё, если его отдадут на растерзание гладиаторам, а не львам или быкам. Хотя… Быкам обычно отдавали неверных женщин. В таком случае смерть от рук оскорбленного отказом мужчины милосерднее.

Толпа стала рассасываться. Один из зрителей направился к таверне, над которой Люция снимала комнату. Беззаботная походка, беглый взгляд наверх, на её окно и уверенная улыбка под наклеенной бородой.

Кто поверит, что сам Цезарь будет разгуливать без охраны в простой одежде? Кому придёт в голову, что под топорщащейся бородой — идеально выбритое лицо? Немыслимо! Грязная туника с пятнами масла, плащ, скрывающий голову, южный акцент и вечно горький запах маслин. Хотя, была одна деталь. У него всегда были чистые и ухоженные руки — верный признак знатного происхождения.

Люция не сразу поняла кто скрывается под личиной торговца оливками. Ей подсказал хозяин таверны, скрытый последователь Распятого Сына. Хозяин считал, что раз с Цезарем не было даже телохранителей, он хотел оставить связь с Жрицей в тайне ото всех. Полезная недосказанность, способная спасти жизнь Цезаря.

Она заколола волосы и сбежала вниз, к входу в таверну.
— Здравствуй… — она так и не смогла избавиться от запинки. 
— Приветствую, божественная Люция! Как же я счастлив лицезреть твою красоту! Почему ты не носишь мои подарки? Мне было бы так приятно видеть их на тебе! Я привёз ещё один! — в руке Цезаря сверкнули серьги. На первый взгляд такие мог бы позволить себе и торговец: изящные стеклянные ирисы на медных кольцах. Выполненные слишком качественно.
— Ты же знаешь: я не люблю такие вещи.
— Если бы ты позволила дарить тебе больше, защищать от этого жестокого мира! — Цезарь коротко кивнул на место недавнего убийства. — Почему ты каждый раз отказываешь мне в конкубинате?

Она склонила голову. Слишком много было недосказано, слишком сложно. Она не должна была знать, что он — Цезарь. Он не должен был знать, что она — жрица Распятого Сына. Таких, как она, в Империи преследовали. Он сам и преследовал. Их смерти становились таким же развлечением для толпы в Колизее, как и убийства преступников, гладиаторов, рабов и людей, отказавшихся от выбора Лицензии в двадцать лет.

Распятый сын проповедовал прощение и милосердие. Ключевое слово прощение, как противовес убийству. Он учил, как строить общество на любви и уважении, а не на страхе наказания. Его последователи  не убивали никогда.

— Неужели ты боишься меня? — Цезарь протянул руку и коснулся её щеки. Второй раз за утро её обдало жаром. Люция сжалась от боли и отскочила назад, не решаясь поднять глаза. Всё внутри похолодело от ужаса: догадается, казнит.

Цезарь внимательно посмотрел на неё, задумчиво пожевал губу под наклеенной бородой и вздохнул.
— По-твоему, я сегодня умру.
— Что ты…
— Жрица Распятого Сына редко ошибается. — вздохнул Цезарь. — Ты поэтому мне отказывала?
— Нет, — Люция покачала головой, всё ещё боясь приблизиться. 
— Ты знала кто я, — улыбнулся Цезарь, — и не говорила. Я тоже знал кто ты, и ни за что бы не отправил тебя на Арену. Только не тебя! Могу ли я прикоснуться, или это причинит тебе боль?
— Второе прикосновение не больно, — еле слышно прошептала Люция.

Цезарь сразу оказался рядом. Он обхватил её щеки руками и заглянул в глаза.
— Я не ожидал, что ты настолько чистая, добрая и милосердная, — прошептал он, — только с тобой я не носил маску Цезаря. Ты единственная, кто знает меня настоящего. Если я сегодня выживу, я прекращу гонения на последователей твоей веры.

— Аве Цезарь! — начисто выбритый и парадно одетый Арторий насмешливо поприветствовал его с высоты ступенек. Цезарь перевел взгляд на воина illimitati, а потом снова посмотрел на бледную, сжавшуюся Люцию.
— Ситуация становится интереснее, — хмыкнул он, — назовись, воин.
— Арторий, сын Марка, декурион особого эскорта очищения. — Люция впервые услышала полное звание своего любимого и оцепенела. Не просто воин. Убийца по требованию Цезаря. Опасный, жестокий, обученный преодолевать любые преграды и побеждать даже преторианцев. Глаза Цезаря хищно сверкнули.
— Сколько тебе осталось?
— Сегодня.
— Значит, это будешь ты.

Арторий удивлённо приподнял бровь и посмотрел на Люцию. Она судорожно сжимала край стола, её била крупная дрожь, но ни один из них не подошёл её пожалеть. Цезарь рывком содрал наклеенную бороду, вытащил из специальной выемки в сандалии камушек, призванный менять его походку и снял капюшон плаща.
— Она ни о чём меня не предупреждала, Арторий, сын Марка. Жрица почувствовала мою скорую смерть. — сказал Цезарь уже без поддельного южного акцента.  — Раз всё прояснилось, нет смысла затягивать. Я предлагаю Колизей.

Без ложной бороды и капюшона, с прямой спиной Цезаря Августа Аврелия узнавали почти все. Люди удивлялись его сопровождению из воина не преторианца и проститутки. Многие молча шли следом. К Колизею за ними пришла внушительная толпа.

Величественная громада: символ могущества Рима. Символ его извращенности. Здесь жестоко и кровожадно, на потеху толпе восстанавливалась «справедливость». Песок был пропитан кровью настолько, что смрад ощущался раньше, чем виднелись тёмные стены. Огромная «L» на решётках, флагах и плечах знати служила красивой драпировкой. Она лицемерно прикрывала суть: «хлеба и смерти».

У входа для публики Арторий остановился. Осмотрев толпу, он торжественно произнёс:
— Цезарь, дарующий Лицензию и над Лицензией возносящийся! Я, Арторий, сын Марка, воин illimitati, приношу в жертву свою жизнь во имя правды, закона крови и чести Империи. Я — голос тех, кто не успел ударить. Ты — их суд. Ты даёшь людям право убивать. Я пользуюсь им. Прими бой — или стань беглецом от своего же закона!

Толпа взорвалась палитрой звуков. Вызов самому Цезарю верховым пожаром полетел по переулкам третьего округа и дальше через холмы в другие части города. Столпотворение у Колизея ещё войдёт в историю числом случайных смертей в давке. А сейчас Люция с ужасом смотрела на двух достойных и дорогих ей мужчин, которым суждено было погибнуть. 

— Жаль, что я не успел прекратить гонения на братьев Распятого Бога, — ненароком бросил Цезарь в сторону Люции, — миру пора меняться.
— Мир изменится в любом случае, — ответил Арторий вместо неё.
— Это будет красивый поединок, Арторий, сын Марка. Я сражаюсь за Империю, но ты сражаешься за любовь! — народ разнёс его слова далеко за пределы Колизея.

Это и был красивый поединок. Арторий был не просто illimitati. Декурион особого эскорта: его техника оттачивалась годами, он в умел убивать быстро и эффективно, не красуясь и обманывая любые ожидания противника.

Цезарь учился убивать на таких, как он, на illimitati, ставших по истечении пятнадцати лет гладиаторами. Из-за их статуса не граждан, рабов, на его левом плече не было ни одной отметки об убийстве, хотя на самом деле убитые от его руки исчислялись сотнями.

Гладиусы двигались быстро. Казалось, будто между сражающимися летает сверкающее полупрозрачное полотно. Звенящий танец неистовства оттенялся хором кровожадной толпы.

Люция сидела на краю арены, отделенная от места боя только пыльной веревкой. То и дело она порывалась вскочить и броситься между соперниками, но тут же останавливала себя. Ей было страшно смотреть на схватку, исход которой она знала. Не смотреть не получалось: толпа ревела и она снова поднимала взгляд на дорогих ей мужчин.

Цезарь Август Аврелий подарил ей мечту о спокойной и мирной жизни. Арторий показал ей каково это любить и быть любимой.

Все патрицианки с детства учатся убивать. Люция присутствовала на многих поединках как внутри Колизея, так и за его пределами, слушая комментарии старших и учителей. Она видела, что Цезарь тянет время, но почему? Чего он выжидал с таким опасным противником? Чтобы Арторий устал? Чтобы оступился? Невозможно!

Вскоре она поняла, зачем. Левое плечо Артория окутало зеленоватое мерцание меняющейся татуировки. Он споткнулся и зарычал от боли, пронизывающей всё его тело. Пятнадцатилетний срок неограниченной лицензии на убийства подошёл к концу и illimitati стал гладиатором.

Цезарь воспользовался заминкой. Быстрая подсечка, рывок, пинок и Арторий распластался на песке, корчась от боли и досады. Клинок упал чуть дальше, чем хотелось бы. Цезарь с улыбкой посмотрел на левое плечо гладиатора. Вместо единицы там красовалось изображение гладиуса.
— Для Лицензии ты больше не человек. Теперь твоя смерть не в счёт.

Арторий не ответил. Он знал, что будет дальше. Цезарь всегда обезоруживал гладиаторов, лишал их возможности защититься, а потом добивал, глядя им в глаза. Цезарь упивался смертью, смаковал каждый миг, стремясь уловить тот самый момент, когда жизнь покинет глаза очередной жертвы, и сияние сменится мертвым хрусталём. Только тогда Цезарь будет открыт. Это единственная возможность ударить.

Левой рукой бывший illimitati схватил гладиус Цезаря чуть ниже рукояти. Он дёрнул на себя и чуть в сторону. Кровь потекла вниз по лезвию, но это позволило выиграть время и дотянуться до своего клинка. Цезарь рванул меч на себя и тут же вонзил его в шею противника. Арторий успел ударить снизу. Два клинка застряли в плоти. Цезарь пал, глядя в глаза своего врага. Красивая смерть. Именно о таких слагают легенды.

Рев стал оглушающим. Смерть Цезаря от руки гладиатора была чем-то немыслимым. Люди рвались на арену, перепрыгивая через заграждения. Воины городских когорт привычно оттеснили зрителей. Отдельная когорта вышла на арену и замкнула двух мёртвых мужчин в четкий квадрат. Послышались возгласы: «Арторий, это сам Арторий!»

Седой, поджарый  префект Гай Люций энергично подошёл к своим подчинённым и на всякий случай уточнил, оба ли противника мертвы. Задумчиво нахмурился и осмотрел беснующиеся трибуны.

— Пустите меня к ним! — Люция опомнилась и побежала к лежащим на песке мужчинам.
— Уйди, поститутка! — почти с сочувствием сказал один из illimitati  городской когорты, — тебе сюда нельзя.
— Пустите!
— Блудницам здесь не место! — презрительно сказал префект Гай Люций.
— Я — жрица Распятого Сына. Моё место на Арене, отец! — крикнула Люция и изобразила двумя руками символ рыбы — запрещённый знак милосердного бога. Зрители замерли.

Гай Люций свирепо посмотрел на дочь. На миг она вновь увидела на его лице маску, что ей так часто снилась после изгнания. Только сейчас она поняла, что за маской ярости всё это время пряталась нечеловеческая боль.
— Пропустите… жрицу! — коротко сплюнул он.

Девушка села на колени между мёртвыми мужчинами. Разными, но такими дорогими. Говорят, первые последователи Сына могли возвращать жизни многим. Тот жрец, что спас её жизнь, отдал свою взамен. Скорее всего, и у неё будет только одна возможность. Кого выбрать?

Цезаря, обещавшего прекратить гонения на её братьев по вере, или любимого?

Цезаря, который выжидал, чтобы illimitati стал гладиатором, дабы не тратить лицензию, или человека, против лицензии восставшего?

Как сможет она предстать перед Распятым Сыном, если откажется от любви?

Поцелуй был сладким, как глоток воды после часов жажды. Он соединил в себе нерастраченную нежность и непрожитую жизнь, свободу прощения и силу милосердия.
— Арторий… — свой последний вдох она посвятила его имени. Вместе с ней исчезли все звуки. Illimitati из городской когорты боялись дышать. Ветер замер, отмечая сакральность момента. Мир оцепенел.

И в этом безмолвном ожидании Арторий открыл глаза и громко закашлялся.

Гай Люций снова потерял любимую дочь, но в этот раз оживить её было некому. Скорбеть же было некогда.
— Слава Распятому Сыну! — закричал префект, мысленно поблагодарив Люцию за такой подарок его  карьере. Теперь титул Цезаря был у него в кармане. Тем более, что левое плечо ожившего гладиатора чудесным образом очистилось, будто на нём никогда не было магических татуировок.