По следу Пугачева. Глава 3

      В конце апреля профессор Дорофеев позвонил редактору программы «Час истории», чтобы договорится о выходе в эфир второй части передачи о Пугачевском бунте, и был приятно удивлён довольно быстрому разрешению этого вопроса.

       – Наша программа внесена в сетку вещания НТВ на следующей недели! – объявил редактор. – Готовьтесь к прямому эфиру, профессор!

       – Честно говоря, не ожидал! – промолвил Дмитрий Иванович. – Спасибо!

       – Это не меня благодарите, а Михаила Соломоновича Лифшица!

        – А, это кто? – машинально спросил Дорофеев. – Тьфу ты, он кто?

       – Один из главных акционеров нашего Медиа – холдинга! – ответил редактор. – Он позвонил нашему генеральному и просил оказывать Вам полное содействие.

        Дмитрий Иванович был поражен насколько глубоко американцы проникли во все поры нашего общества. Собственно, чему было удивляться, если президент России на весь мир заявил: «Господи, храни Америку!». Куда бы мы сейчас пришли, не разверни свой самолёт над океаном премьер Евгений Примаков. Слава Богу, хватило духа, чтобы ослушаться «дядюшку Сэма» и осудить бомбардировки Югославии. Наконец, досрочная отставка первого президента РФ, Бориса Николаевича Ельцина, в канун Нового 2000 года. Подвижки, явно начались. Однако, метастазы «американизма» поразили весь организм государства Российского, и убирать их предстоит долго и скрупулёзно. А начинать нужно со средств массовой информации, которые формируют общественное мнение, внушая российскому народу прелести западного образа жизни. Пожалуй, рекламный герой «Лёня Голубков», мелькавший в телевизоре каждый день, стал популярнее героев космонавтов. Тот же телеканал НТВ, позиционирующий себя, как независимый, несколько лет назад, в открытую поддерживал северо – кавказских сепаратистов. Конечно, многое поменялось в стране. Но, почему – то изменения шли так медленно, что даже профессору Дорофееву, порой, были непонятны замыслы внешней и внутренней политики нового президента.

        – Не торопи события, Дмитрий Иванович! – посоветовал при встрече Сафронов. – Думаешь мне доставляет удовольствие смотреть на всё это. У олигархов охраны, как мух. Вооружены, порой, лучше армии и милиции. Наскоком их не одолеть…

       – Согласен, Юрий Михайлович! – закивал головой Дорофеев. – Тогда подскажи, как быть: Лифшицу в морду хочу плюнуть, а приходится улыбаться и руку пожимать…

       – Лифшиц, сам того не ведая, уже работает на «контору»! – заявил генерал. – Его руками и задушим олигархов. Как «пауки в банке» себя ведут...

         – Неужели, сами друг друга? – оживился Дмитрий Иванович.

         – Вроде того! – ответил Сафронов. – Между Гусинским и Березовским, «чёрная кошка» уже пробежала…

       Предстоящий «прямой эфир» профессор Дорофеев планировал начать с новых успехов Емельяна Пугачева, но не удержался, чтобы не сказать о загадочной кончине Александра Ильича Бибикова, генерал – аншефа, руководившего военными действиями против Пугачева в начале бунта. Под его началом князь Голицын одержал победу над Пугачевым, разбив отряды самозванца под Татищевой. Пугачев, сбежав на Уральские заводы, продолжал бунт, собрав, под свои знамёна, новые шайки мятежников.

        «Но Бибиков не успел довершить начатого им: измученный трудами, беспокойством и досадами, мало заботясь о своем уже расстроенном здоровье, он занемог в Бугульме горячкою и, чувствуя приближающуюся кончину, сделал еще несколько распоряжений, – писал Пушкин. – Он запечатал все свои тайные бумаги, приказав доставить их императрице, и сдал начальство генерал – поручику Щербатову, старшому по нем. Узнав по слухам об освобождении Уфы, он успел еще донести о том императрице и скончался 9 апреля, в 11 часов утра, на сорок четвертом году от рождения. Тело его несколько дней стояло на берегу Камы, через которую в то время не было возможности переправиться. Казань желала погрести его в своем соборе и соорудить памятник своему избавителю, но, по требованию его семейства, тело Бибикова отвезено было в его деревню. Андреевская лента, звание сенатора и чин полковника гвардии не застали его в живых. Умирая, говорил он: «Не жалею о детях и жене; государыня призрит их: жалею об отечестве». – Молва приписала смерть его действию яда, будто бы данного ему одним из конфедератов. Державин воспел кончину Бибикова. Екатерина оплакала его и осыпала его семейство своими щедротами. Петербург и Москва поражены были ужасом. Вскоре и вся Россия почувствовала невозвратную потерю».

       Дмитрия Ивановича, более всего волновало, какие же «тайные бумаги» Бибиков мог отправить императрице Екатерине. Однако, в архивах таковые не обнаружились. Похоже, что смерть Бибикова унесла в могилу и тайны начального этапа Пугачевского бунта. Ещё, генерал – аншеф имел много недоброжелателей при Дворе, интриги которых вызывали, порой, немилость к нему со стороны императрицы. Но, именно его, Бибикова, Екатерина выбрала в «защитники Престола», и не ошиблась в своём выборе.

       «Александр Ильич, не падая духом, казался веселым среди общего волнения, – писал Дм. Бантыш – Каменский, – ободрял малодушных, приобрел доверенность их, убедил оставивших жилища свои возвратиться в город; распределял войска на разные пункты; увеличил число их конными ополчениями, выставленными дворянством губерний Казанской, Симбирской и Пензенской; действуя неутомимо, везде поражал и преследовал самозванца» (Словарь достопамятных людей. Ч. 1. М., 1836. – С. 182).

       «Случайно или нет, но Пугачев, во втором этапе своего бунта, именно, по этим трём губерниям прошёлся «огнём и мечом», спалив дотла Казань», – подумал Дорофеев и принялся рассуждать: «Пугачев, бежавший на уральские заводы, смог так быстро собрать новое войско мятежников, что захватил и разграбил несколько крепостей. Нагулявшись по Уралу, самозванец двинулся к Уфе, где его шайка была разбита Михельсоном. Но, собрав новые толпы бунтовщиков, он, вскоре, подошёл к Казани».

      «На другой день Пугачев показался на левом берегу Казанки и расположился лагерем у Троицкой мельницы, – писал Пушкин. – Вечером, в виду всех казанских жителей, он сам ездил высматривать город и возвратился в лагерь, отложа приступ до следующего утра».

       Захватив предместья Казани, мятежники подожгли Суконную слободу, а защитники города, укрывшись за крепостными стенами Кремля, стреляли в бунтовщиков из пушек. В городе начался массовый грабеж и занялся пожар…

       «Разбойники, надев на себя женские платья, поповские стихари, с криком бегали по улицам, грабя и зажигая дома, – писал Пушкин. – Осаждавшие крепость им завидовали, боясь остаться без добычи… Вдруг Пугачев приказал им отступить и, зажегши еще несколько домов, возвратился в свой лагерь. Настала буря. Огненное море разлилось по всему городу. Искры и головни летели в крепость и зажгли несколько деревянных кровель. В сию минуту часть одной стены с громом обрушилась и подавила несколько человек. Осажденные, стеснившиеся в крепости, подняли вопль, думая, что злодей вломился и что последний час уже настал».

       Дмитрий Иванович знал из трудов историка Н. Ф. Дубровина, что самозванец пошёл на Казань, якобы, получив письмо от своего сына, который предлагал там встретиться. Об этом он поведал яицким казакам, которые считали его императором Петром III.
        «Наутро Пугачев собрал к себе яицких казаков и объявил им, – писал Дубровин, – что через нарочно – присланного получил письмо от сына, который желает видеться с ним в Казани и потому он идет к нему на свидание» (Дубровин Н. Пугачев и его сообщники. Т. 3. СПб., 1884. – С. 72).
       Таким образом, речь шла о великом князе Павле Петровиче. В «Записках» П. С. Рунича было об этом такое же упоминание. Но вместо Павла Петровича в Казани оказалась семья казака Емельяна Пугачева. Профессор Дорофеев никак не мог понять, как жену и детей злодея не увезли в безопасное место при приближении мятежников. Имея опыт работы в КГБ, Дмитрий Иванович не сомневался, что так было изначально задумано той же Тайной экспедицией. Ведь, неслучайно, второй жены самозванца, Устиньи Кузнецовой, в Казани не оказалось. Видимо, была нужна встреча самозванца, именно, с первой женой, Софьей Пугачевой и с детьми.

       «Так бедный колодник, за год тому бежавший из Казани, отпраздновал свое возвращение! – писал Пушкин. – Тюремный двор, где ожидал он плетей и каторги, был им сожжен, и невольники, его недавние товарищи, выпущены. В казармах содержалась уже несколько месяцев казачка Софья Пугачева с тремя своими детьми. Самозванец, увидя их, сказывают, заплакал, но не изменил самому себе. Он велел их отвести в лагерь, сказав, как уверяют: я ее знаю; муж ее оказал мне великую услугу».

        Бежав из Казани, Пугачев ушёл за Волгу. Войско его то разрасталось, то рассыпалось под ударами правительственных сил. Для его поимки был прислан из Задунайской армии генерал – поручик Александр Суворов, который впоследствии сопровождал пойманного самозванца из Яицкого городка в Симбирск. Однако, разбил отряды Пугачева не Суворов, а Михельсон. Самозванец бежал на Узени, где был арестован своими же сообщниками, и привезён ими в Яицкий городок.
       «Пугачев с Чумаковым и несколькими казаками сел в будару и переправился через реку; за ними, в той же бударе, переправились Творогов, Федульев, Бурнов и остальные казаки, – писал Дубровин. – Когда последние вышли на берег, то Чумаков держал лошадей: свою и самозванца, а Пугачев собирался садиться. Момент был самый удобный и мнимого государя окружали только люди, преданные друг другу и заранее согласившиеся.
        – Иван! – крикнул Федульев казаку Бурнову, – что задумали, то затевай: сними с него саблю.
        Стоявший возле Пугачева Бурнов схватил его за руки выше локтей. Самозванец побледнел.
        – Ай, ребята, что это вы вздумали надо мною злодействовать, – говорил Пугачев, смотря на казаков; – ведь вы только меня погубите, а и сами не воскреснете. Полно не можно ли, детушки, это отменить; напрасно вы меня губите.
         Казаки требовали, чтобы Пугачев добровольно отдал свое оружие Бурнову.
        – Мне бесчестно отдать это тебе, – сказал самозванец, смотря на Бурнова, державшего его за руки, – а отдам я своему полковнику Федульеву.
       Последний принял шашку, большой нож и патронницу. Пугачева посадили на лошадь; ближайший из казаков держал ее повод, а остальные, окружив его со всех сторон, направились е переправе через р. Узень на яицкую сторону» (Дубровин. Т. 3. С. 264 – 265).

      Не знай работу спецслужб изнутри, Дмитрий Иванович удивился бы таинственности и секретности, которыми были окутаны, как сам арест самозванца на Узенях, так и его путь в Москву. Все авторы описывали эти события по – разному. Тот же, Пушкин, главную роль в аресте Пугачева отводил Творогову, который у Дубровина был, как бы, на втором плане.  Павел Рунич, в своих «Записках», главными заговорщиками называл Чумакова, Творогова и Федулова. Вероятно, истину не знали никто. Или же, умышленно замалчивалась правда. Однако всё более ощущалась чья – то неведомая рука, умело управлявшая куклами – марионетками, каковыми представлялись участники Пугачевского бунта. Но, кто был этим таинственным кукловодом, оставалось загадкой. 

       «Наконец Пугачева отправили в Москву, где участь его должна была решаться, – писал Пушкин. – Его везли в зимней кибитке на переменных обывательских лошадях; гвардии капитан Галахов и капитан Повало – Швейковский, несколько месяцев пред сим бывший в плену у самозванца, сопровождали его. Он был в оковах. Солдаты кормили его из своих рук и говорили детям, которые теснились около его кибитки: помните, дети, что вы видели Пугачева. Старые люди еще рассказывают о его смелых ответах на вопросы проезжих господ. Во всю дорогу он был весел и спокоен. В Москве встречен он был многочисленным народом, недавно ожидавшим его с нетерпением и едва усмиренным поимкою грозного злодея. Он был посажен на Монетный двор, где с утра до ночи, в течение двух месяцев, любопытные могли видеть славного мятежника, прикованного к стене и еще страшного в самом бессилии. Рассказывают, что многие женщины падали в обморок от его огненного взора и грозного голоса. Перед судом он оказал неожиданную слабость духа».

       Павел Степанович Рунич, в «Записках», отводил себе главную роль в конвоировании Пугачева из Симбирска в Москву. С ним были четыре пристава, один из которых поручик Ершов. Также он писал о болезни Пугачева, от которой тот чуть не умер в дороге. Всё это наводило профессора Дорофеева на мысль, что могло быть два разных конвоя: один, во главе с капитаном гвардии Галаховым, а другой, во главе с майором Руничем. Первый вёз донского казака Емельяна Пугачева, а второй, под именем самозванца, настоящего царя Петра III, который возглавлял бунт. Возможно, поэтому и разнятся показания очевидцев.

       Тот же историк Н. Ф. Дубровин неоднократно указывал в своём труде «Пугачев и его сообщники», что верить А. С. Пушкину и П. С. Руничу, нужно с большой осторожностью, а в некоторых местах, и вовсе заявлял, что им верить нельзя. Видимо, у него были основания так утверждать. Николай Дубровин был первым историком, кому дозволили ознакомится со следственным делом Пугачева. Об этом факте, Дубровин указал в Предисловии к труду «Пугачев и его сообщники», сообщив следующее:
       «События, происшедшие внутри России в 1773 – 1774 годах и известного под названием «Пугачевщины», имеют обширную литературу, – писал Дубровин. – Над изучением этой эпохи трудились многие лица: одни писали самостоятельные исследования, другие же сообщали материалы, извлеченные не только из столичных, но из губернских и областных архивов.
       Несмотря на обилие печатного материала, в нем недостает однако же весьма многого для полной характеристики событий и хода восстания. Эти пробелы пополняются документами еще неизданными и, конечно, всего более следственным делом над Пугачевым и его сообщниками, делом весьма обширным и до сих пор недоступным для большинства исследователей. Получивши разрешение пользоваться этим делом, я старался, сверх того, собрать и другие сведения, относящиеся до Пугачевского бунта, хранящиеся почти во всех архивах Петербурга и Москвы».

        «Однако, и следственное дело Пугачева могли сфальсифицировать в угоду всё той же императрице Екатерине II, которая, по сути, права на российский престол не имела, но всё же заняла его в 1762 году», – размышлял профессор Дорофеев: «Ведь, самозванец не раз говорил яицким казакам, что ему престол не нужен. В случае победы над Екатериной, он намеревался передать власть своему сыну, великому князю Павлу Петровичу. Так вот, в следственном деле Пугачева об этом намерении самозванца, ничего нет».

       В Москве допросы самозванца производил Степан Иванович Шешковский, начальник Тайной экспедиции (руководитель российской политической полиции), обер – секретарь Сената. Этот выходец из самых низов служилого сословия, ещё будучи недорослем начал сотрудничать с Тайной канцелярией. Сумев понравится её шефу, графу Шувалову, быстро продвинулся по службе. Ещё в 1764 году, возглавив Тайную экспедицию, выказал свою преданность императрице. Его боялись и перед ним заискивали многие вельможи двора. Человек с виду невзрачный, Шешковский держал в страхе всех, умея докопаться до тайны любого россиянина. Его ненавидели, называя инквизитором, палачом и кнутобойцем. Он имел разветвленную сеть шпионов, соглядатаев, доносчиков, не гнушался чтением чужих писем. Утаить от него, что – либо было почти невозможно. «Именно, Степан Шешковский мог быть тайным «кукловодом» Пугачевского бунта», – подумал Дорофеев.

        Между тем, время прямого эфира подошло к концу. Профессор Дорофеев завершил передачу отрывком из «Истории Пугачева», Пушкина, где говорилось о казни Пугачева и его сообщников, на которой, по слухам, тайно присутствовала императрица Екатерина II и, её «цепной пёс», Степан Шешковский:
       «Палач имел тайное повеление сократить мучения преступников, – писал Пушкин. – У трупа отрезали руки и ноги, палачи разнесли их по четырем углам эшафота, голову показали уже потом и воткнули на высокий кол. Перфильев, перекрестясь, простерся ниц и остался недвижим. Палачи его подняли и казнили так же, как и Пугачева. Между тем, Шигаев, Падуров и Торнов уже висели в последних содроганиях… В сие время зазвенел колокольчик; Чику повезли в Уфу, где казнь его должна была совершиться».

       Мысль о «кукловоде» пришла к Дмитрию Ивановичу спонтанно, когда жена Марина позвала смотреть сатирическую передачу «Куклы», которая тоже была продуктом НТВ. Вроде, было смешно, но на душе ощущался какой – то неприятный осадок. Высмеивая не только нашу жизнь, но и известных политических деятелей, «Куклы» работали, по сути, на раскол российского общества и дискредитацию политического руководства страны. Кто – то очень умело манипулировал известными персонажами, вкладывая в их уста нужные слова и фразы. Дмитрий понимал, что «кукловод» не тот, кто показан в титрах передачи в качестве сценариста или режиссера. Шешковский, ведь, тоже не особо афишировал себя в материалах следственного дела Пугачева.

       Протокол показаний Е. И. Пугачева на допросах в Московском отделении Тайной экспедиции Сената, 4 – 14 ноября 1774 года, начинался следующими словами:
         «1774 года ноября 4 дня присланный из Симбирска от генерала – аншефа графа Панина пойманной государственной злодей и бунтовщик Емелька Пугачев за караулом лейб – гвардии Преображенского полка капитана Галахова в Москву, в Тайную экспедицию, привезен пополудни в 9-м часу, и того ж числа в присутствии генерала – аншефа, сенатора, лейб – гвардии Конного полка подполковника, ее императорского величества генерала – адъютанта, разных орденов кавалера князь Михаилы Никитича Волконского с Тайной экспедиции обер – секретарем Шешковским о учиненных злодеем Пугачевым злодействах и о чем надлежало роспрашиван…» (РГАДА, ф. 6, д. 512, ч. 2, л. 228).

        На фоне сановитого, в больших чинах и званиях, князя М. Н. Волконского, обер – секретарь Шешковский смотрелся скромно и невзрачно. Но, тихий и молчаливый, Степан Иванович, был очень проницателен. Утаить, что – либо от него было невозможно. Он отправился в Москву, для допросов Пугачева, по личному распоряжению Екатерины II, поэтому допросы велись и день и ночь, практически без сна и отдыха, в течении 10 дней. Чтобы не терять напрасно время, Шешковский, даже, спал в соседней камере. Узнал он всё, от рождения и до момента, когда у Пугачева появились мысли о мятеже. Особенно его интересовали сообщники Пугачева, бывшие, возможно, при дворе…

       Яицкое войско, раздираемое внутренними противоречиями, разделилось на две враждебные между собой стороны: войсковую и старшинскую. В 1760 году атаманом был избран Андрей Никитович Бородин, получивший чин армейского подполковника. Однако во время его правления вновь обострились противоречия между старшинами и казаками. На войскового атамана и старшин часто писались жалобы в столицу, для разбора которых приезжали в войско комиссии, занимавшие, как правило, сторону атамана и старшин.
       «В начале 1767 года прибыли в Москву, где в то время находилась императрица, депутаты от Яицкого (ныне Уральского) войска: казаки Петр Герасимов и Иван Бочкарев с товарищами, – писал Дубровин. – Они уполномочены были ходатайствовать о принятии правительством мер к прекращению несогласий, возникших в войске от злоупотреблений их атамана и старшин» [Дубровин Н. Пугачев и его сообщники. В 3-х томах. Т. 1. СПб., 1884. – С. 3].

       Найти доносчика, шпиона или соглядатая среди казаков Яицкого войска, для такого мастера своего дела, как Шешковский, не составляло большого труда. Яицкие казаки сами ехали в столицу, порой, незаконно, без надлежащих документов и оказывались в «лапах» Тайной экспедиции. И вот, уже, в конце 1771 года, среди яицких казаков выдвинулся на роль посредника между войсковой и старшинской сторонами, казак Максим Шигаев. Как ему удалось втереться в доверие к священнику Михаилу Васильеву, явно подбивавшему казаков к бунту, неизвестно. Но, уже в январе 1772 года, во время трагических событий, Максим Шигаев, то ли случайно, то ли умышленно оказывался в самой их гуще.

       «Сознавая, что дело доходит до беды, Шигаев упросил войско потерпеть, пока он сходит еще раз к Дурново, – писал Дубровин. – Взяв с собой все три образа, которые несли старики, Шигаев пошел вперед, и не видал, что позади его народ пробирался возле стен. Но едва Шигаев дошел до соборной колокольни, как по приказанию генерал – майора Траубенберга последовал выстрел, за ним другой, третий» (Там же, с. 67 – 68).

       В результате, озлобившись, казаки убили генерала Траубенберга, войскового атамана Тамбовцева, дьяка Суетина и несколько казаков старшинской стороны. Бил избит, чуть ли не до смерти, капитан гвардии Дурново. Его спас Шигаев.
        «Дурново был бы, конечно убит, – писал Дубровин, – если бы на место происшествия не подошел Шигаев.
      – Что вы это, проклятые, делаете, – закричал он, расталкивая толпу, – какого человека бьете? Ведь ежели он умрет, так государыня всех нас за него перевешает» (Там же, с. 69).
        А ниже, в примечание 1), историк Дубровин уточнил: «Хотя Дурново в своем рапорте и писал, что обязан жизнью, «как после я о том сведал», казаку Григорию Кабанову, но этого нельзя признать справедливым. По показанию большинства, это был Шигаев, который за этот поступок был освобожден военной коллегией от наказания и тем навлек на себя нерасположение товарищей. Казаки войсковой стороны считали его с этого дня передавшимся на сторону старшин и впоследствии сторонились от него» (Там же, с. 69).

       «Однако, это не помешало Максиму Шигаеву стать одним из главных сообщников самозванца», – подумал Дорофеев и с грустью добавил: «Замещал Петра Фёдоровича при осаде Оренбурга, когда последний отлучался в Яицкий городок. Был его правой рукой, а когда князь Голицын разбил войско Пугачева, чуть было не выдал самозванца властям».

        «Между тем Шигаев, видя, что все пропало, думал заслужить себе прощение и, задержав Пугачева и Хлопушу, послал от себя к оренбургскому губернатору с предложением о выдаче ему самозванца и прося дать ему сигнал двумя пушечными выстрелами, – писал Пушкин. – Сотник Логинов, сопровождавший бегство Пугачева, явился к Рейнсдорпу с сим известием. Бедный Рейнсдорп не смог поверить своему счастию и целых два часа не мог решиться дать требуемый сигнал! Пугачев и Хлопуша были между тем освобождены ссылочными, находившимися в Берде. Пугачев бежал с десятью пушками, с заграбленною добычею и с двумя тысячами остальной сволочи. Хлопуша прискакал к Каргале с намерением спасти жену и сына. Татары связали его и послали уведомить о том губернатора. Славный каторжник был привезен в Оренбург, где наконец отсекли ему голову в июне 1774 года».

       Шигаева не простили, но и не казнили, вместе с Хлопушей, ещё до поимки Пугачева. Он оказался на одном эшафоте с Пугачевым, 10 января 1775 года, на Болотной площади, в Москве. Согласно официальной версии, Шигаева повесили, сразу же, как отсекли голову Емельяну Пугачеву. Но, уральские предания рассказывали, что казнили в Москве совсем других лиц, похожих, но не тех, кто бунтовал народ вместе с Петром Фёдоровичем. И вот, незадолго до своей гибели, Денис Елчин прислал Дмитрию архивную справку, в которой говорилось, что уральский казак Максим Шигаев был записан в Метрической книге градо – Уральского Михайловского собора «18 дня, месяца марта, 1789 года», в качестве восприемника, у Александры, дочери писаря Матвея Черноярова. Справку эту, Денис добыл в городе Алма – Ате, в Центральном архиве Республики Казахстан, где работал по поручению главы администрации президента РФ. Значит, Максим Шигаев оставался живым после Пугачевского бунта, а уральские предания были правы. Дмитрий Дорофеев, потом, по несколько раз перепроверял эту информацию, других казаков с таким же именем и фамилией, не было в Уральском войске. Поэтому Максим Шигаев, для профессора Дорофеева, оказался в числе подозреваемых в связях с Тайной экспедицией. Дмитрий Иванович знал по себе, что если это было так, то доказать ничего не удастся. Спецслужбы, как раньше, так и сейчас, своих агентов и информаторов не сдавали. Наоборот, им могли поменять имя, фамилию, или биографию целиком. Возможно, казак Максим Шигаев неслучайно стал кумом писаря Черноярова…

       «Вопросов становится всё больше, а ответы на них, удаётся найти не всегда», – размышлял Дмитрий, входя в подъезд своего дома: «Настало время вновь взяться за старое: окунуться с головой в Пугачевский бунт. Благо, дочь подрастает, помощницей станет, если оскомина на Пугачева не появится раньше времени. Молодёжь, быстро вспыхивает и быстро угасает. Жаль, Дениса нет, а то бы помог с архивами».

       Зайдя в квартиру, профессор Дорофеев обнаружил свою дочь, сидевшую за книгами в его кабинете. Александра готовилась к выпускным экзаменам в школе, попутно изучая программу поступления в ВУЗы. Свой выбор в пользу истории она сделала давно, чем заслужила согласие отца на работу в его кабинете. «Святая святых», Дмитрия Ивановича, был завален учебниками и тетрадями, а на рабочем столе стоял новый персональный компьютер. Дочь настояла недавно купить, чтобы идти в ногу с прогрессом.

         – Шурочка, ты опять устроила в моём кабинете бардак! – буркнул с порога профессор – Видела бы мать, всё это…

        – Опять, двадцать пять! – отозвалась дочь. – Папа, сколько раз просила не называть меня Шурочка! Это же, как Шурочка – дурочка! Я, Александра, без пяти минут студентка МГУ, а не школьница с косичками! Можешь называть меня, как друзья, Алька!

        – Ладно, ладно, без пяти копеек, рубль! – рассмеялся профессор. – Тьфу ты, Алька! Убирай свои учебники со стола, будешь учить меня работе с компьютером.

        – Папа, я сама только включение в сеть освоила, – виновато призналась дочь. – Дай мне, хотя бы, неделю срока. Пацаны объясняют, но я плохо запоминаю термины. Я же, не Петька, у меня с техническим английским напряг…

       – Записывать нужно! – посоветовал профессор. – По твоим записям и мне легче будет сориентироваться. Главное, научится в интернет заходить…

       – Ладно, буду записывать! – согласилась дочь. – Только дай мне, ещё, часа два позаниматься в твоём кабинете. Здесь, сама атмосфера располагает к знаниям…         

        В июне 2000 года, глава Медиа – холдинга, куда входил и телеканал НТВ, олигарх, Владимир Александрович Гусинский, был арестован по обвинению в мошенничестве, но, вскоре, был освобожден под подписку о невыезде. Телеканал НТВ, вновь залихорадило. Было ли это связано с возникшими разногласиями в формировании редакционной политики НТВ, или несговорчивостью генерального директора Евгения Киселёва, Дмитрий не знал. Передачу «Час истории» снова убрали из сетки вещания НТВ, а профессор Дорофеев лишился немалого дополнительного заработка. Появившееся свободное время, Дмитрий Иванович посвятил изучению «Подлинных бумаг Пугачевского бунта». Старую, раритетную книгу, 1860 года издания, ему подарил генерал Сафронов.