Синяя скатерть

Мне лет 11-12. Я в центре большой комнаты за круглым столом. На столе синяя плюшевая скатерть с нечётким цветочным рисунком и жёлтыми махрами по краям. Скатерть тяжёлая, дорогая. В середине белое пятно от бумажного клея. Скатерть стирали, но пятно осталось. Если провести по пятну пальцами, то можно почувствовать слипшиеся засохшие ворсинки плюша. На столе учебники, тетрадки. Я делаю уроки. Мне хорошо сидеть и заниматься своими делами. Учу уроки, рисую или что-нибудь мастерю – меня никто не трогает. Я в своём маленьком тихом мирке.


Рядом на полу сидит брат лет 8-9. Играет. У него тоже свой мир. Его мир шире моего. Он ведёт себя активней, громче. Игрушки – провода, палки, плоскогубцы… Для него это не игра вовсе, это очень важное дело. Он что-то мастерит, придавая важность своему будущему шедевру.


В комнате почти нет мебели. Справа от меня, у окна, старенький диван с откидными валиками-подушками по бокам. Слева вдоль стены две железные кровати. Телевизор на старом комоде с резными украшениями по бокам и ручками на ящиках в форме морских ракушек.  На полу самотканные половики. Вот и вся комната. Да ещё стул, на котором я сижу. Деревянный, светлый, с изогнутой спинкой и с коричневым дерматиновым сиденьем.  Взрослых дома нет. Они в гостях и скоро придут. И после того, как они придут, я перенесу кошмар, который запомню на всю жизнь и не смогу забыть.


Папа старше мамы на 12 лет. Время от времени пьёт, но все к этому нормально относятся. Все пьют! Он часто устраивает скандалы, ругается, бьёт посуду, швыряет вещи, бьёт маму, которая кричит, плачет дома, а иногда и на улице – это никого не удивляет. Все пьют! Мы с братом стараемся не попадаться в это время ему на глаза, вовремя спрятаться. Даже если он нас зовёт, кричит или даже грозит расправой – не страшно. На следующий день он всё забывает и молчит. Мы его не боимся. Да и не очень он на нас обращает внимание. Основные «разборки» он устраивает с мамой.


Мама не пьёт. Она нормальная, как все. Много работает. Много ругает нас с братом. Особенно меня, потому что я старшая. Свою усталость на работе или плохое настроение вымещает на мне. За непослушание жёстко наказывает. Может отлупить ремнём или шнуром от кипятильника. Замуж вышла почти в 18. Не приучена к ведению домашнего хозяйства. Нет навыков в наведении чистоты и порядка в доме, то ли из-за бедности, то ли из-за лени, еда в доме готовится от случая к случаю. Больше едим в сухомятку, хлеб с сахаром и с молоком, а то и с водой. Как все.


Мама не пьёт. Не пьёт так часто, как папа. Но на праздник ведь можно! А ещё у мамы аллергия на красное вино. Лицо, шея, грудь покрываются ярко-красными пятнами. Дыхание нарушается, появляется сильная одышка, нехватка воздуха…


Я и раньше это видела. Но в этот день родители пришли вместе пьяные. Они вошли в комнату сзади от меня. Я очень не хочу выходить из своего маленького тихого мирка. Я стараюсь сидеть тихо, незаметно для них и заниматься уроками. Родители начинают ругаться. Пьяный папа пытается ударить маму, но той удаётся обежать мой стол вокруг. Папа торопится, падает и уже на четвереньках пытается её догнать. Мама тоже падает на колени и тоже на четвереньках убегает от него. Сначала эта картина кажется смешной, потом раздражает.


 А потом начинается у мамы приступ аллергии. Ей становится трудно дышать, и она начинает истошно кричать: «Ой, умираю!» Это не просто крик. Это вопль! Даже спустя много лет я ясно слышу эти звуки. Они слились в моей памяти во что-то объёмное и физически ощутимое! До последнего я сижу, сжавшись в комок, пытаюсь не реагировать на происходящее. Брат начинает плакать и кричать: «Мама не умирай!». Папа бормочет что-то невнятное. А у меня в ушах всё громче и громче звучат пьяные крики: «Ой, умираю!». Эти крики не прекращаются. Мне не жаль пьяную маму! Я не чувствую этой жалости или сочувствия. Внутри всё закипает.  Боль в груди от этого ужаса всё нарастает и нарастает. Это внутренние давление поднимается вверх, в голову. В ушах не прекращается звон, боль и я начинаю кричать на маму: «Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! НЕНАВИЖУ!»


Свой голос звучит как чужой, но внутренняя боль ещё больше усиливается. Теперь где-то глубоко сознание пытается сказать, что так нельзя, маму надо любить. Мама – святое. Я плохо поступаю. Но боль настолько сильна, что голос сознания почти не слышен. Меня колотит дрожь. Мне плохо. Голова раскалывается от истошных криков мамы и брата. А теперь в голове пульсируют ещё звуки своего-чужого крика «НЕНАВИЖУ».


Маме, наверное, становится лучше, потому что она переключается на меня и начинает ругать за то, что не люблю её, что не стала жалеть, как брат, и спасать от смерти. Она называет меня разными плохими словами, но я уже снова прячусь в свой маленький мирок, как в скорлупу. Тело и сознание моё обмякло. Я не хочу думать о случившемся, хотя понимаю, что совершила ужасный поступок, за который мне ещё предстоит поплатиться. Мама никогда не забудет моих слов. Она обязательно при любом удобном случае будет напоминать мне, какая я неблагодарная дочь, которая может так говорить на мать. А завтра, скорее всего, ещё и отлупит чем-нибудь, от чего на ногах и спине останутся синие рубцы.


Мне много лет. Я сижу в банкетном зале ресторана. Сегодня женится сын моего брата. Вокруг всё красиво. Белоснежные скатерти на столах, яркие салфетки, много цветов, красиво расставленные блюда. Нарядные гости. Весёлые голоса, музыка, звон бокалов, задорный ведущий. Маме 76. Она прожила трудную жизнь. Много работала. Вырастила нас с братом, дала образование. Папа умер 20 лет назад.  Мама не пьёт. Или пьёт? Не пьёт так часто, как другие. Но на праздник ведь можно! Она долго собиралась на свадьбу. Купила «шикарное платье». Несколько раз капризничала и грозилась не пойти на торжество. Потом грозилась быть самой главной на свадьбе и «сказать всем, что она думает». Мама сидит за столом напротив и весело разговаривает с рядом сидящими родственниками. Пьёт сегодня только коньяк, но много, не пропуская ни один тост. Активно пытается танцевать в центре круга. Все гости её поддерживают, хлопают ей. Праздник в разгаре, шум, танцы, звон бокалов. Мама уже пошла с рюмкой коньяка к гостям за другими столами. Я смотрю на неё и вижу затуманенные глаза и пустое выражение лица. Пытаюсь не реагировать, но понимаю, что чувства, пережитые когда-то в детстве, как будто просыпаются. Внутреннее напряжение нарастает, поднимается, начинает приобретать физические очертания.


Спускаемся во двор для поздравления молодых. Фейерверк, бенгальские свечи. Пытаюсь спрятаться за толпу, как в скорлупу. Вижу маму, сидит на скамейке с отрешённым видом. Поднимаемся в зал ресторана. Кто-то из гостей ведёт маму по лестнице. Она уже не реагирует ни на что. Праздник продолжается. Мама с таким же отсутствующим видом опять берёт рюмку, наливает коньяк, пьёт. Потом ещё наливает, идёт по залу, предлагает всем разделить с ней праздник. Подходит ко мне. Я пытаюсь взять у неё рюмку, но она с яростью обиженного ребёнка не отпускает её, изо всех сил тянет  на себя. Я отпускаю – коньяк выливается на платье.


«Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ». Я не кричу вслух. Мне много лет, и я научилась молчать. Но боль в душе такая же, как в тот вечер в мои 11 лет. Мне больно видеть человека-растение, отчаянно борющегося за рюмку коньяка. «Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ». Понимаю, что маме 76 и её не изменишь. Ей 76, и у меня уже нет времени обижаться на неё. Большую часть своей жизни я старалась быть хорошей дочерью, не конфликтовать с ней, не высказывать своё хочу-не хочу. Научилась прятаться в свою скорлупу – искать причины не общаться. То ли воспитание, то ли лень не позволяли мне открытые конфликты с ней. А теперь мне больно. Мне очень больно, и я пытаюсь найти способ и силы пережить эту боль.