Я просто хотел жить. Непридуманная история. Глава2

1941 год стал для нашей семьи важным, можно сказать переломным.
В апреле мобилизовали отца в армию, объясняя это регулярными сборами резервистов на ученья.
Мама страшно переживала. Ей хотелось верить, что это именно так и папа скоро вернётся домой. Но многие наши знакомые, работающие в соседнем городке Бад - Доберане, рассказывали, что видели, как через этот город день и ночь идут военные эшелоны на восток. А в порту Ростока — на платформы грузят танки. Да я и сам не раз наблюдал проходящие мимо нашего Нойбукова колонны мотоциклистов, у которых боковые коляски были затянуты брезентом.
— Марта, — сказал отец на прощание, — ты знаешь, я верю Гитлеру. Если он решил укреплять восток, значит, так и должно быть. Я не политик, и не разбираюсь в ней, но обязан защитить свою страну и нашу семью.

А 22 июня вечером по радио выступил фюрер. Его голос звучал сдержанно и хрипло, без привычной ярости. Он говорил как защитник, а не как агрессор, стараясь внушить: Германия вынуждена действовать ради своей безопасности.
- Мы поднимаем оружие не против народов Советского Союза, а против тех, кто на протяжении десятилетий держит их в рабстве. Большевизм — это чума, которая стремится уничтожить не только Германию, но и всю Европу. Мы идём туда, чтобы освободить эти народы от террора коммунистической диктатуры, от бесправия и насилия. Это борьба за будущее Рейха, за сохранение западной цивилизации, за культуру, порядок и свободу.

После таких речей, большинство немцев восприняли новость о нападении Германии на СССР, как необходимую меру обороны, особенно после официального заявления Гитлера, что Советский Союз готовился нанести удар первым. Германия лишь опередила планы Сталина.
Для нас, обычных немцев, это звучало очень убедительно: мы защищаемся и боремся за своё будущее.
 
Когда началась массовая мобилизация, мама, с тревогой в душе, решила узнать, где сейчас папа. В военно-учётном бюро ей ответили, что он уже переброшен на Восточный фронт и выполняет важную задачу — защищает нашу Родину, и что мы можем им гордиться.

Я запомнил некоторые отрывки из писем отца с фронта, которые он нам присылал: "Здесь, на востоке, я особенно чувствую, что делаю нечто большее, чем просто выполняю приказ. Это борьба за нашу Родину, за наш дом, за наших детей. Советский Союз — опасный враг, который хочет разорить наш народ и уничтожить всё, что нам дорого. Мы сражаемся с угрозой коммунизма, которая, если бы дошла до наших границ, поглотила всё светлое и живое. Я стараюсь быть сильным ради вас. Вы — моя опора, моя вера. И пусть эта война закончится скорей, чтобы мы снова собрались вместе".

29 июня мне исполнилось 14 лет и я, как все мои ровесники, вступил в организацию Гитлерюгенд. Там нас учили военной дисциплине, маршировать, петь патриотические песни, воспевая нашу страну. Рассказывали о высоких идеалах, которые мы должны были поддерживать.
— Вы, будущее нации, — говорил руководитель, — вы одно целое с народом, потому что у нас одна страна, один фюрер, одна судьба.
В ответ на эти слова мы, с рвением и преданностью, ударяли каблуками о брусчатку, гордясь тем, что родились в великой Германии.

В один из прохладных мартовских дней 1943 года мама вернулась из военно-учётного бюро с листом бумаги в руках. Она вошла в дом и, не раздеваясь, села на край стула. Несколько минут просто смотрела в одну точку. Губы её дрожали.
— Пропал без вести... под Сталинградом, — прошептала она, подняв на меня глаза, полные слёз. — Но это ведь не погиб? Значит, есть надежда, что он живой?
Я сразу понял, что речь идёт об отце. Мне было пятнадцать лет, и я считал себя взрослым, но в этот момент я заплакал, как ребёнок, потому что, вдруг, почувствовал, что больше никогда не увижу его – своего папу.  Глядя на меня, заплакал и Густав - мой младший брат.
Война, казавшаяся такой далёкой, теперь коснулась и нашего дома.
 
Да, война, которую нам обещали, как блицкриг — короткую, быструю, победоносную, — всё не заканчивалась. Наоборот, она только разгоралась с каждым месяцем.
Поражения под Сталинградом, под Курском, а затем и высадка союзников антигитлеровской коалиции в Нормандии стали ударами, потрясшими Германию и такое трудно было скрыть ни громогласной пропагандой, ни отчётами о "временно оставленных позициях".
 
Германия стремилась увеличить свою армию, посылая всё больше солдат на фронт, но число погибших росло с каждым днём. В конце концов наступило время, когда призывать просто было некого.
И тогда Гитлер объявил о мобилизации подростков из Гитлерюгенда. Делалось это не через приказы и торжественные речи — просто в отрядах зачитывали список ребят, которых отправляли на войну. Родители не возражали. Молчали — кто из страха, кто от бессилия. Некоторые, кажется, и правда думали, что так правильно.
 
Мы же, юные гитлерюгендцы, продолжали маршировать по улицам с лозунгами, укрепляя свой боевой дух. Но невозможно было не замечать чёрные повязки, которые появлялись на рукавах наших товарищей. Их надевали в знак траура — по погибшему отцу, брату или дяде.
И вот теперь уже мы провожали своих друзей туда — в это пекло. Кричали им на прощание, что они обязательно победят. Что вернутся героями. Мы всё ещё верили.

В июне 1944 года мне исполнилось 17 лет, а через месяц я, как член Гитлерюгенда попал на фронт в район Ясс — ключевой узел немецкой обороны на восточном фронте.

Нас встретила удушающая жара восточной Румынии. Мы, неопытные, молодые новобранцы, копали окопы, строили заграждения и укрепляли позиции, готовясь сдержать ожидаемое советское наступление. Работали под палящим солнцем.
С высоты, где мы стояли, была видна узкая, изогнутая лента, поблёскивающая на солнце - река Прут. В такую жару хотелось броситься в неё с головой, почувствовать прохладу, забыть хоть на миг, где ты находишься. До воды было около трёх километров, но оставлять свои укрытия нам строго запрещалось.
 
К середине августа налёты советской авиации участились: бомбили дороги, станции, переправы. Мы несколько раз попадали под мощный обстрел. Один из наших, парень из Гитлерюгенда, погиб — осколок попал ему в шею. Это был первый мёртвый, которого я видел так близко. Его глаза были открыты и, казалось, ещё блестели, как у живого.

С 20 августа гул советских бомбардировщиков и штурмовиков стал непрерывным. Взрывы сотрясали землю, превращая укрепления в глубокие воронки. Артиллерия била по нашим позициям. Мы сидели в окопах, прижавшись к стенкам, надеясь спрятаться от этой лавины огня. Говорить было не о чём — каждый следил за небом и понимал — началось наступление. Всё грохотало вокруг, земля дрожала под ногами, пыль лезла в глаза и рот. Страх давил внутри, тяжелый и острый. Я боялся — боялся погибнуть и боялся того, что придётся убивать. Но больше всего мне хотелось жить.

Продолжение здесь:http://proza.ru/2025/07/28/81