Я просто хотел жить. Непридуманная история. Глава1

Как-то раз мне позвонила подруга и предложила встретиться.
— Пойдём в наше кафе? — сказала Аделя. — У них сегодня в меню вишнёвый штрудель. Посидим, пообщаемся. А ещё у меня к тебе есть одно дело.

Кофе был ароматным, штрудель — с тонкой корочкой. Уютно устроившись за столиком у окна, мы, некоторое время, говорили обо всём — о том, что нас тревожило и радовало, а потом, после обычных разговоров между подругами, Аделя достала из сумки тетрадь и положила передо мной.
— Это тетрадь моего папы, — тихо сказала она. — В ней он описал свою жизнь. Папе хотелось, чтобы то, о чём он рассказал, стало достоянием не только нашей семьи и сохранилось в нашей памяти, а было прочитано и другими. Он надеялся, что эти записи помогут лучше понять те, страшные и тревожные времена. Я подумала: вдруг тебе будет интересно? Может, ты захочешь написать рассказ о моём отце.

Я с трепетом взяла тетрадь — ведь это было не просто живое свидетельство жизни одного человека, его надежд, борьбы, страданий, любви и мыслей, но и история целой эпохи, оставившая яркий след, до сих пор волнующая умы историков и писателей.

Рассказ Иоганна Пфайфле.

В жизни бывают иногда такие удивительные и, порой, неожиданные повороты судьбы, что даже трудно поверить, как такое вообще могло произойти.

Я обыкновенный немецкий мальчик, родился в 1927 году на севере Германии, в городке Нойбукове, всего в нескольких километрах от Балтийского моря. Ветер приносил с побережья солёный запах и мечты о далёких странствиях. Городок был маленький, тихий, с узкими улочками, вымощенными брусчаткой, и аккуратными домами с крутыми черепичными крышами. В центре города стояла старинная церковь с высоким шпилем, которую было видно с любого холма вокруг. По утрам в городке пахло свежеиспечённым хлебом из пекарни на углу Церковной и Ярмарочной улиц, а по вечерам — дымом из каминов. Дети гоняли мяч по мостовой, старики сидели у порогов домов, неторопливо переговариваясь о погоде, ценах на рынке. Люди здесь знали друг друга по именам, жизнь казалась спокойной и мирной — в размеренном, упорядоченном течении будней.

А я мечтал стать археологом. Хотел быть таким же знаменитым, как Генрих Шлиман — тот самый Шлиман, который родился в нашем Нойбукове и прославился раскопками легендарной Трои. Я был уверен: моя жизнь непременно будет связана с древностями, с историей, и, однажды, моё имя узнают так же, как имя Шлимана.
 
С увлечением я рассматривал старинные карты, перерисовывал в тетрадки загадочные письмена и изучал языки по методу Шлимана. Английский, французский, латинский, греческий - я учился с лёгкостью, с азартом, будто каждый новый язык приближал меня к разгадке какой-то великой тайны.
Мама складывала мои исписанные тетради в ящик комода и говорила: "Когда ты станешь известный всему миру, я буду тобой гордиться и перечитывать эти твои записи".  И я верил ей.

В 1933 году к власти пришёл Гитлер, и ветер перемен в жизни нашего общества сменил направление, развевая по улицам совсем другие флаги. Красные знамёна с белым кругом и чёрной свастикой в центре теперь были повсюду. Народ собирался на площади и слушал пламенные речи ораторов о возрождении Германии, призывы к единению и вере в величие нации.
 
В моей школе повесили большой портрет Гитлера. У наших учителей стали часто повторяться слова: "наш фюрер". Это потому, что для всей страны Гитлер уже воспринимался не просто как лидер — он был отцом, символом нации, почти сакральной фигурой.
 
На уроках истории многое изменилось: нам рассказывали о величии германского народа, о его древних корнях и об особом пути.

1 сентября 1939 года я запомнил хорошо, потому что занятия в школе начались иначе, чем обычно: когда прозвенел звонок и мы расселись по своим местам - учитель включил радио. Выступал Гитлер. Он объявил, что Польша, нарушив наши границы, совершила вооружённое нападение.
- С этого утра стреляют. С 5:45 отвечаем на выстрелы! -  говорил фюрер резким голосом, полным решимости. Ещё он добавил, что мы долго терпели провокации и пытались найти мирное решение, однако польская сторона отвергла все предложения, не оставив нам выбора.
- Германия не желает войны, но, если она неизбежна — мы дадим отпор, — звучало из радиоприёмника.

В те дни Гитлеру верили почти все. На улицах, в пивных, на лавочках в парке говорили только одно:
— Наш фюрер прав. Версальский договор унизил страну, и мы обязаны вернуть себе место среди великих держав. Англичане и евреи мешают нам подняться с колен, а Польша сама виновата — значит, война справедливая. Мы забираем своё.

Мои родители думали так же.
— Польша будет наша за неделю, ну, максимум — за две, — уверенно говорил отец. — Верхняя Силезия и западные земли всегда были немецкими, и мы просто исправляем историческую несправедливость. Фюрер уже столько вернул Германии — работу, гордость, Рейнскую зону, Австрию. Значит, и теперь всё будет быстро.
Конечно, и я тогда желал победы своему народу.

На фото автора Балтийское море.

Продолжение здесь: http://proza.ru/2025/07/28/82