Йонава

Окончание института было ознаменовано не только великими празднованиями получения диплома, но и не менее интересным его продолжением, которое называлось распределение. Да, сие действие находилось в глубокой тени радостного события, именуемого окончанием института, но по важности и значимости для каждого из нас стояло, безусловно, на первом месте. Просто мы этого не понимали. Распределение, во-первых, отрывало тебя от родного дома, друзей и привычек, а во-вторых, на три года загоняло всех в совершенно незнакомые условия, которые называются реальная жизнь, и которые могли бы определить судьбу до конца дней твоих. Естественно, что местные выпускники хотели остаться в Волгограде, приезжие – получить направление на работу поближе к дому. Предприятия, предлагаемые выпускникам для распределения по нашей специальности, были плотно напечатаны листах на десяти, и вывешены у деканата на доске объявлений, и кучки моих однокашников бурно и не очень обсуждали свои шансы и предпочтения. Это была просто лотерея, поскольку определить качество будущей работы по названию конторы было практически невозможно, тем более с нашими знаниями окружающего мира. На предприятия Волгограда было 10 вакантных мест, я шел по списку 12, надежды остаться дома практически не было, поэтому я усердно изучал список других предложений на предмет наиболее подходящего места работы. Такое место нашлось, да еще в Литве, недалеко от моего любимого Вильнюса, где жили троюродные родственники и ещё кое-кто. Должность мастера по сварке в строительном управлении меня нимало не смутила, главное, это любимая Прибалтика. В результате, наша дружная и развесёлая гоп-шлёп-компания теперь уже бывших студентов разделилась на тех, кто оставался в Волгограде, и тех, кто должен уехать из дома в поисках новой судьбы. Было немного грустно, но молодости не свойственно страдать вечно. Новые встречи, дела и заботы притупляют боль разлуки, и водоворот жизни вновь затягивает в свои упругие струи. Друзья по очереди улетали на самолётах или уезжали на поездах в разные концы страны, пока последний из отъезжающих институтских птенцов не ступил на трап самолета. Им был я.
        Мама была очень не рада моему выбору, и, тем более, отъезду из родного гнезда, но сделать ничего не могла, ибо находилась далеко на БАМе, где служил отец. Он более спокойно отреагировал на моё намерение уехать, сам всю жизнь мотался, но отказаться принять участие в судьбе сына не мог. Узнав конечный пункт моего назначения, мама развила бурную деятельность, вспомнив всех своих знакомых по Прибалтике, а посему заставила отца связаться с Вильнюсом, и они долго о чем-то переговаривалась за «закрытыми дверями». Всё понятно, надзор и учёт, не дай Бог дитя чего натворит или куда попадет. Дитя, несмотря на светлую голову, могло натворить и попасть. Вильнюс встретил меня «благосклонно». Тетка тут-же объявила, что мне сразу необходимо ехать к месту службы, начало трудовой деятельности дело ответственное, завоевывать авторитет необходимо с первой трудовой минуты, и вообще, она обо всем договорилась. Следует сказать, что тетка была, на всякий случай, вторым секретарем райкома партии Вильнюса (обкомов в маленькой республике не было), и занималась промышленностью. Должность ой какая не маленькая, и возможности соответствующие. Правда, она сразу заявила, что никакого протекционизма не будет, только кто ей поверил, один звонок на будущую работу уже чего стоил.
Ой, как не хотелось ехать! Предполагалось, что ещё недельку мы с её дочкой, которая училась на втором курсе университета, потусим в кругу друзей, но тетка была человеком с железной хваткой, выработанной годами руководства, поэтому через два дня утренний дизель уносил меня в славный город Йонава, что под Каунасом. Здесь строился громадный химкомбинат, где мне и предстояло начать свой рабочий путь. Дизель – это отдельная строка. Электричек в Литве не было, по железным дорогам ходили маленькие, четыре-пять вагонов, составчики, которые таскал такой-же маленький тепловоз, по прозвищу дизель. Поскольку железнодорожная сеть была хорошо развита, дизель, зачастую, ходил между городками, как трамвай. Первое, что я сделал, это изучил и записал расписание движения поездов до Вильнюса, ибо сразу решил, что на выходные буду приезжать в стольный град, благо дизель шёл всего час с небольшим, не так много для молодого нетерпеливого человека.
Контора, в которую я прибыл, встретила холодновато. Народу в ней практически никого не было, все были на стройке, но в отделе кадров меня приняли с распростертыми объятиями, и принялись оформлять на работу. Как оказалось, дело это тягомотное, и времени ушло много. Потом обед, потом ждали начальство, в общем, когда выдали направление в общежитие, голова уже не соображала с непривычки. Общага оказалась новым девятиэтажным домом, что очень сильно удивило, обычно, это были древние ветхие постройки, не совсем приспособленные к жизни. Комендант, на ходу читая правила поведения и советского общежития, привел меня к двери комнаты на первом этаже, долго искал ключ на здоровенных связках, которые по очереди извлекал из бездонных карманов спецовки, и, наконец, открыл дверь. Это была обычная однокомнатная квартира, обставленная довольно скудно, но хорошо, хоть так. Две кровати в комнате, стол и плита на кухне. Санузел отдельно, и, к удивлению, горячая вода в новом доме. Впрочем, многому я давно перестал удивляться, прибалты люди обстоятельные, и о качестве жизни заботились. Комендант ретировался, началась новая жизнь молодого специалиста. Судя по бардаку на кухне, жить придется не в одиночку, что само по себе было неплохо, особенно в совершенно незнакомом месте. Нехитрые пожитки легко разместились по углам и под кроватью, оставалось решить последний вопрос, ждать соседа, или идти искать магазин, чтобы купить чего на ужин и на завтрак. Мой отец, военный, учил жизни просто, но весьма эффективно, поэтому я с детства умел позаботиться о себе, и портянки научился наматывать раньше, чем ходить. Холодильника, естественно, не было, так что возможный к покупке питательный набор был весьма ограничен, ибо мог прокиснуть или протухнуть. Пока рассуждения о шикарном ужине будоражили пищеварительную систему, вырабатывая несвоевременный желудочный сок в молодом теле, дверь отворилась, и высокий парень ввалился в комнату. Не запертая дверь, видно, не смутила его, бОльшей неожиданностью оказалось присутствие постороннего человека, деловито покуривающего на кухне.
- Ты кто? – он вытаращился на мой вполне приличный прикид, ибо сам был слегка чумаз, и одет в рабочую одежду.
- Владимир, твой новый сосед, приехал по распределению, - я протянул ему руку.
- Семён, - представился парень. Так и началось наше знакомство, весёлое и непринужденное, дружба двух молодых ребят, готовых к приключениям в любое время суток. 
        На стройку от общежития рано утром уезжали грузовые машины, оборудованные скамейками для перевозки людей. Каждый строительный участок использовал свой транспорт, но, поскольку найти неизвестную машину неизвестного «своего» участка было проблематично, пришлось лезть в кузов к электрикам Семёна, благо на новенького никто внимания не обратил. Мало ли кому надо доехать, места не купленные. Сидели плотно, парни, девушки, мужики и бабы, но никто не ворчал на очевидные неудобства. Все были в спецовках, и мой цивильный прикид явно выделялся на общем фоне. Машины были открытые, тентов не было, и невольно возникал вопрос, а что будет, если пойдет дождь? Но, похоже, этим вопросом не очень-то интересовались, лето ведь. Найти утром нужный участок оказалось не просто. С одной стороны, множество народа, у которого можно спросить, с другой – все торопятся на работу, и не хотят терять время на пустые разговоры. Как всегда, положение спасла женщина. Промасленная тетка-маляр доходчиво объяснила, куда идти, и даже на руках показала направление. Мой «родной дом» оказался обшарпанным вагончиком с широко раскрытыми дверями, через которые туда-сюда сновали люди, и доносились невнятные вопли на русском, литовском, белорусском, и даже польском языках. Коллектив в Гродненском строительно-монтажном управлении, куда я попал, оказался многонациональным. Начальник участка, литовец, кстати, быстро посмотрел бумаги, молча указал на стул, и продолжил что-то объяснять здоровенному мужику, тыкая пальцем в чертеж, временами отвлекаясь на подписание нарядов, или телефонные звонки. Жизнь кипела и бурлила вокруг, меняя лица и голоса, все было новым и интересным. Примерно через полчаса водоворот схлынул, и начальник участка снова вернулся к изучению моего направления на работу.
- Молодой специалист, это хорошо, - задумчиво протянул он, - Тем более, по сварке, сварщиков у нас много, но начинать придется с другого. И он продиктовал длиннющий список дел и забот, которые следовало решать поочередно, пробиваясь к самостоятельной работе мастера. Будучи на практике студентом, я уже проходил подобную процедуру оформления, но это были институт или завод, долго и прочно стоявшие на одном месте, а не цыганский табор строителей. Обычное оформление пропуска, инструктаж по технике безопасности, получение спецодежды, каски, монтажных поясов и прочего добра заняло массу времени, поскольку усугублялось тем, что все конторы, конторки, склады и складики были разбросаны в разных местах громадного комбината, а ходить пешком туда-сюда занятие утомительное. Если к этому добавить стандартное отсутствие на месте нужных людей типа кладовщика или завсклада, можно легко представить семь кругов ада Данте. В промежутках между беготней ещё пришлось по утрам выдавать со склада электроды, стекла, ботинки, спецовки, щетки, краску и ещё целую кучу вещей, выполняя обязанности кладовщика, которые начальник тут-же переложил со своих на мои плечи, пользуясь полным незнанием обстановки. Было весело. Так прошло несколько дней, я уже визуально различал часть рабочих, некоторых даже знал по именам, мог один найти дорогу в столовую, и смело ползал по переходам внутри цеха. Испытания, однако, не закончились. Как-то утром, когда смена разошлась по рабочим местам, и наступила передышка для утреннего чая, начальник, сладко улыбаясь, сказал, что мне необходимо пройти медкомиссию, и получить разрешение для работы на высоте. Для чего это было нужно, он не объяснил, работы участок вел внутри производственного корпуса, но такая команда наводила на грустные размышления, что затевается какое-то жульничество. Делать было нечего, пришлось брать направление в руки, и идти в городскую больницу на поклон к врачам. Больница была одна на весь район, от желающих попасть к врачам пестрило в глазах, но самое интересное было то, что персонал и все посетители больницы упрямо разговаривали только на литовском, отвечая на мой русский. Ну, знал я, что лабасы (прозвище литовцев), не любят русских, слышал от своих в Вильнюсе рассказы о таких ужастиках, даже сталкивался с ними в столице, но это ни в какое сравнение ни шло с тем, что вытворяли жители периферии. Не старые ещё бабки и дедки злобно шипели вслед, а дать им в морду не позволяло комсомольское воспитание в духе дружбы народов, а жаль. Чуть позже, к счастью, высокие идеалы уступили-таки место простому дворовому чувству собственного достоинства, и я легко затыкал чужие пасти не только крепким словом, но и крепким тычком. А пока пришлось сцепить зубы, терпеть, и покорно болтаться по кабинетам, сдавая кровь, просвечивая рентгеном легкие, или делать кардиограмму. Как бы там ни было, заветный высотный монтажный допуск был получен, и внесен в послужной список, и журнал по технике безопасности. Высота просто ждала своего часа, а пока я лазил по сепараторам, аппаратам, транспортерам и перевалкам, на которых наши бравые сварщики доделывали огрехи монтажников, и готовили железо к сдаче.
        Очередное испытание начальник участка подготовил более тщательно и изощренно. В одно прекрасное утро он объявил, что сейчас уезжает в трест, в Гродно, для сдачи каких-то отчетов, а меня оставляет за старшего. Ну и ладно, ничего необычного, можно и поруководить. Но начальник, сладко улыбаясь, уже в дверях присовокупил, что для всех бригад ещё необходимо закрыть наряды для начисления заработной платы, и сдать в бухгалтерию. ЕНиРы в нижнем ящике стола. Пока его последние указания летели от двери вагончика до моих ушей, этот гад сел в машину и смылся. Кричать проклятия вслед уже было бессмысленно, я машинально сел за стол, и достал кипу потрепанных от постоянного употребления книжечек. Единые нормы и расценки, основа и рабочий инструмент любого мастера, который быстро станет прорабом и потом начальником участка, если освоит его в совершенстве. Этот «темный лес» для начинающих в действительности был клондайком, и позволял профессионалу делать деньги, то есть зарплату рабочим, прямо из воздуха. Оставалась самая малость, разобраться в хитросплетениях таблиц и ссылок, и вставить нужные цифры в нужное место. В институте при решении задач преподаватели объясняли и подсказывали студентам, что и куда, в крайнем случае, можно было спросить у друга или банально списать решение. Здесь никто ничего не объяснял, теория эволюции в самом, что ни на есть, реальном виде. Упал в яму – вылезай сам, иначе сожрут, в моем случае прибьют злобные сварщики, чьи кровожадные физиономии уже маячили перед глазами. Весь оставшийся день ушел на изучение бланка наряда и ЕНиРов. Я раз за разом перечитывал скупые строчки в графах, и цифры в ячейках, но озарение не наступало. Представляю, каково было революционному моряку, которого назначили руководить банком, в пору застрелиться. Однако, революционные ассоциации неожиданно сыграли положительную роль и подсказали возможное решение проблемы. Что делали новые, но полуграмотные начальники из народа? Правильно, привлекали старых специалистов. Оставалось только найти оного среди массы окружающих знакомых, вернее, мало знакомых и совсем незнакомых людей, к тому-же не особо склонных помогать первому встречному. Я выбрал самый тупой, но, как оказалось, самый эффективный путь к победе. Последовательно, один за другим, я обходил все знакомые прорабские вагончики, и просил помочь разобраться в шараде. Я тихо то подвывал что-то о молодом специалисте, брошенном коварным коллегой на произвол судьбы, то давил на комсомольскую сознательность и взаимовыручку, или просто нагло требовал разъяснить, откуда вносятся данные в такую-то графу, но раз за разом получал по капле такую нужную информацию. Получал и другую, но бывшему студенту не привыкать к посылам на. Последнюю точку в обучении поставил замотанный и пыльный дядька, который заскорузлым пальцем ткнул в бумаги, и сказал: — Это берешь здесь, ставишь сюда, эту фигню берешь по факту, всё просто.
Кирпичики знаний сложились в голове, картинка начала складываться.
Уезжать с работы пришлось последней машиной, но полдела было сделано.
        Семён удивлённо разглядывал кучу макулатуры, которую я приволок с собой.
- Ты чё, я чуть с голода не сдох, пока ждал тебя, - сразу наехал он, - давай, садись скорее.
На столе ждали стандартный ужин и полстакана красного для укрепления здоровья, но в этот раз от вина я отказался, нужно было работать. Ужин мы закончили быстро, и дружно освободили стол для книг, бумаг, калькулятора и прочей канцелярщины. Страшно заинтригованный Сёмка уселся рядом, и тянул шею, пытаясь то-ли подсказывать, то-ли рассмотреть цифры в таблицах. Сёмка был простым начинающим электриком, закончил техническое училище и работал уже месяца три, но слова «закрывать наряд» отлично знал, ибо за ними следовала зарплата в виде любимых денежных знаков, а тех, кто это делал, уважали и почитали. Я закрывал зарплату, Сёмка меня уважал. Первые два часа прошли в сплошных мучениях, коварные цифры то были непомерно высоки, то неприлично маленькие, попадали не в те графы и строки, в общем, издевались, как хотели. Семён весь извёлся, бегал вокруг стола, вырывал калькулятор, пытаясь помочь в расчетах, ронял книги на пол, не забывая между делом поносить бюрократов из бухгалтерии. Работа кипела, и вдруг готовый наряд внезапно вышел из-под моего пера, такой весь правильный и солидный.
- Сёма, тащи по стакану, и спать, - усталость навалилась на плечи.
- Ты что, а как-же остальные? – жажда деятельности еще толкала его на подвиги.
- Завтра на работе все доделаю, давай спать.
         Утро прошло в сплошных «уточнениях» планов работ на сегодня и прочей ерунде. Каждый сварщик считал своим долгом подойти с каким-нибудь «важным» вопросом, чтобы между делом спросить, как двигаются дела с зарплатой. Пришлось выдержать этот напор галдящего люда, некоторых из которых я и в лицо-то ещё различал плохо. В конце концов, всех удалось выпихнуть из прорабской, и закрыть дверь. Бухгалтерские нарукавники, ручки и счёты с нетерпением ждали своей очереди, и начала производственного бумагомарательного процесса. К обеду черновики документов были готовы, объёмы проставлены, суммы подсчитаны, оставалось подписать, и сдать в бухгалтерию. Жизнь, однако, считала по-другому. Не знаю, как там насчёт телепатии, я в это не особенно верю, но объяснить, как алкаши находят друг друга, или чуют место халявной выпивки не могу. Бригадиры, конечно, не алкаши, но тоже потянулись на чернильный запах. Понятно, ими руководила не телепатия, а простая человеческая осторожность, как-бы этот молодой специалист не наломал дров, вот и пришли проверить, как идут дела. Бригадиров было целых два, они тихонько просочились в дверь, и встали около стола.
- Начальник, как там дела с зарплатой? Наряды закрыл? – мужики косили глазом на кипу бумаг на столе. Я с довольным видом протянул им пачку нарядов, и застыл в ожидании. Чего я ждал? Да простой похвалы, справился, мол, но что-то пошло не так. Лица бригадиров вытянулись и застыли, они долго мусолили заскорузлыми пальцами листы бумаги, сопели и пыхтели.
- Где зарплата? – сумрачным голосом сказал один, и они тяжело сели на стулья около стола.
- Ну вот же, здесь всё написано, и посчитано, - я снова совал им наряды, — Вот итоговые суммы.
- Сорок шесть рублей, это зарплата? Ты где такое видел? У тебя самого какая зарплата? – оба навалились на стол, словно желали прижать им меня к стенке.
- Неправильно ты считаешь, зачем взялся, если не умеешь? – справедливый гнев плескался в их глазах. Поначалу я оторопел, а вдруг и впрямь ошибся, но быстро пришёл в себя.
- Ничего я не напутал, все правильно. А если вы такие умные, скажите, где исправить, - я сунул бригадирам под нос один из нарядов, и стал ждать. Бригадиры на то и бригадиры, они неплохо разбираются в нарядной системе, которая и есть основа их авторитета и благополучия, наверное, более важная, чем чистый профессионализм. Зарплата, вот показатель успешности.
— Вот, здесь объёмы неправильные, а здесь мы ещё косынки приваривали, - бригадиры долго бубнили жаргонный термины, и тыкали карандашом в наряд, пытаясь нахрапом достичь желаемого, но результат оказался сугубо обратным. Соображал я хорошо, в институте был в передовой группе, поэтому результаты своей работы привык проверять, чтобы избежать ошибок. Был у меня и козырь, журнал производства работ, куда я каждый день записывал, кто, чего и сколько сделал. Бугры приуныли, крыть было нечем, да они и сами прекрасно знали, что сделали за месяц.
- Начальник, надо что-то делать, - уже более миролюбиво сказали оба, и просительно посмотрели исподлобья.
- Вы лучше подскажите, что ещё дописать, какие работы включить, вы же всё знаете лучше, - я давил на их профессионализм, понимая, что недостаток моих знаний они могут легко компенсировать своими подсказками, вольно или невольно помогая в работе над бумагами. Так и произошло. Бригадиры дружно закурили, расслабились, и стали обсуждать между собой кой-какие рабочие моменты. Из этого потока информации удалось выудить несколько интересных и важных аспектов, если хотите, изюминок, с которыми по-доброму на производстве никто не расстанется добровольно, такие знания хранят, как семейную реликвию, но мне повезло, и я умел слушать. Быстро сделав дополнения в перечень работ, и рассчитав «итого», я сунул цифры мужикам на обозрение.
- Столько пойдет? – Бригадиры переглянулись, и кивнули.
- Тогда скажите мне, сколько примерно заплатить каждому, и я пересчитаю.
Мы быстро пробежали по списку рабочих, и проставили цифры.
- Завтра все будет готово, и наряды уйдут в бухгалтерию, - сказал я, и выпроводил беспокойную парочку работать. Дел было много, наряды ведь писали от руки, без помарок и исправлений, как документ высокой отчётности. И ещё, именно тогда я придумал выражение, которое потом часто применял на практике: «переноска воздуха вручную на расстояние до 100 метров».
Правильно читайте документы о нормах и расценках, господа.
         Сказать, что начальник участка был несказанно рад, когда вернулся из командировки в трест, значит покривить душой. Как любой мелкий руководитель, он ожидал расстроенного отсутствием хозяина рабочего люда, которые встретят его возвращение бурными аплодисментами и жалобами на бездарную замену, но на участке было тихо. Начальник долго шептался за закрытыми дверями прорабского вагончика с лицами, «приближенными к императору», обсуждая неудавшуюся «шутку» с закрытием нарядов, но мне ничего не сказал, ни хорошего, ни плохого. Было немного странно, ну чем мог насолить молодой специалист без опыта работы, ан нет, не любил литовец русских. И вскоре придумал новую чучу.

Пролог.
Рядом с нашим цехом монтировали дымовую трубу для вытяжки всего химического барахла, которое образовывается в цехе в процессе производства удобрений. Труба была высотой метров двести, диаметром метра четыре, и устанавливалась для прочности в специальной металлической этажерке. Монтировали её секциями, которые поднимали на высоту краном, и приваривали одну к другой. Кран был хитрый, сейчас бы сказали «самоподъёмный», и он действительно переустанавливался на новую секцию по мере её монтажа. Для подъёма людей и небольших грузов использовалась лебедка, которая стояла внизу, и, как лифт, таскала закрытую площадку. Я часто околачивался рядом, мечтая попасть на верхотуру, и посмотреть своими глазами на работу монтажников-высотников, но бдительный бригадир и слышать не хотел про экскурсию, несмотря на мой высотный допуск. А может, мой начальник ему что нашептал, кто знает. Но желание подняться на высоту было сильное.
        Стройка особенна тем, что на ней вечно что-то случается. У высотников по неизвестной причине сгорели сварочные трансформаторы, и дело встало. Яростные вопли, ругань и проклятия разносились по округе, и даже проникли внутрь прорабской. Толпа зевак и сочувствующих мгновенно образовалась из ниоткуда, и с удовольствием созерцала сцену страданий. А посмотреть было на что. Бригадир и компания грозно потрясали руками с зажатыми рукавицами, ну точь-в точь большевики на митинге, их прораб неумело отбивался, изредка выкрикивая «фонды» и «нет на складе», чем неосознанно ещё и подливал масло в бушующий огонь рабочего гнева. Когда всё немного поутихло, бригадир сел перекурить и осмыслить глубину произошедшей трагедии, а прораб тихохонько смылся, я подошел, и предложил сделку. У нас на складе стоял новенький сварочный выпрямитель, сразу для шести сварщиков. Бригадир уламывает моего начальника отдать выпрямитель на время в аренду, я помогаю на верху подключить его в работу. Через десять секунд я уже шёл по известному пути на. А еще через час бригадир со товарищи носился по площадке, разыскивая мою скромную персону, которая в это время тихонько и интимно пила чай со знакомыми кладовщицами, рассказывая им между делом полу приличные анекдоты. Было весело.
Появившаяся в дверях разъяренная морда бригадира и монтажников, которые методично обшаривали все укромные уголки на площадке, нисколько не испугала женскую часть нашей компании. «Не таких видали, командует тут». Пришлось мне успокаивать сисястое воинство, а то бы разорвали в бригадира в клочья, разве можно так опрометчиво связываться с фуриями в юбках. Пообещал дамам рассказать на завтрашнем чаепитии историю о горячей любви Анжелики, после чего гордо сдался в плен. Железные пальцы монтажников сомкнулись на моих руках, чтобы не сбежал, и они быстрым шагом двинулись к трубе, временами буквально неся меня на руках. Не знаю, что посулили моему начальнику участка, канистру спирта, или кувалду, но новый выпрямитель уже стоял у подъёмника.
- Ну, смотри, студент, - в стиле известного комедийного персонажа грозно произнес бригадир, и, нацепив мне на голову каску, а на тело монтажный пояс, толкнул на площадку подъёмника и дал команду «Вира». Площадка, покачиваясь, стала медленно подниматься ввысь, открывая с каждым метром высоты необозримые дали литовских лугов, озёр и лесов. Захотелось подойти к краю для полноты ощущений, но, следуя жестким правилам техники безопасности, все были пристегнуты поясами к страховочному тросу в центре площадки, который ограничивал пространство для передвижения. Просто и эффективно, как собаки на сворке. Когда подъёмник достиг рабочей площадки, моя прыть сильно поубавилась. Трубу заметно качало, дул довольно сильный ветер, и казалось, что он тащит меня к краю. Рабочая площадка была огорожена довольно высоким, метра полтора металлическим забором, так что просто упасть вниз было невозможно, но высота уже впрыснула порцию страха в кровь, ноги стали ватными, кончики пальцев закололо, в общем, «очко заиграло». Меня быстро вытолкнули к трубе, и пристегнули к тросу, который был протянут вокруг. Тросов, вообще-то, было много, и монтажники ловко перемещались по рабочей площадке, перестегивая карабины своих монтажных поясов. Теперь я понял, зачем на поясе висит две цепи с карабинами, сначала цепляешь вторую, потом отстегиваешь первую. Пока я озирался вокруг, мужики без проволочек вытащили оборудование, и стали его устанавливать на место. Бригадир закрыл дверцу подъёмника, и площадка пошла вниз.
- Сейчас остальное привезут, и начнем. Ты пока объясни электрику, что к чему.
Электрик был опытный, он без задержки начал копаться во внутренностях железяки, подключая кабели, и изредка задавая наводящие вопросы, но больше подначивал, видя мое замороженное лицо. По сути, он меня успокаивал, пытаясь отвлечь от тревожных мыслей, и настроить на рабочий лад. Бьюсь об заклад, что ни о какой теории психологии он и не слышал, зато практическим применением психологического воздействия владел в совершенстве. Спасибо ему за это. Когда подъёмник снова вернулся с остатками груза, я уже вполне твердо стоял на ногах, и даже ходил на пару метров туда-сюда. Тем временем сварщики тоже подтянулись к выпрямителю, наблюдая за действиями электрика, который продолжал колдовать с проводами, и тихо переговаривались.
- Всё, врубаю, - электрик озорно блеснул глазами, - Публику прошу отойти подальше.
Он щёлкнул рубильником, и выпрямитель негромко загудел. Все облегчённо вздохнули, но это было только пол дела. Я попросил внимания, и стал объяснять сварщикам технические детали работы на этом чуде. Слушали внимательно, но не долго. Один из ребят вставил электрод в держатель, опустил защитную маску, и начал пробную сварку. Немного поработав, он откинул маску, что-то сказал своим товарищам, и все тут же разбрелись по своим рабочим местам. Кругом стало пусто, даже электрик куда-то делся, оставив меня одного в компании ветра. Стало даже немного обидно, когда был нужен, все крутились вокруг, а тут вдруг разбежались. Это потом, по дороге вниз я понял, что парни просто пошли работать, делать привычное дело, которое за них никто не сделает, а хлопать в ладоши не в привычках монтажников.
Ну, раз остался один, решил попробовать-таки глянуть вниз и на окрестности со стометровой высоты. Медленно, шаг за шагом, я добрался до края площадки, и заставил себя посмотреть вокруг. Открывшаяся взору картина стоила всех страхов, которых я натерпелся. Комбинат, дороги, линии электропередач, город вдали, зелёные луга и поля, хутора на опушках бескрайнего леса вызывали неописуемый восторг, хотелось кричать, и полететь к горизонту. Эмоции захлёстывали. Толчок в плечо вернул к действительности. Бригадир стоял рядом, и курил в кулак.
- Красиво, - протянул он, - только мы уже этого не замечаем, привыкли.
- Собирайся, поедешь вниз, электрик тебя проводит, - он кивнул в сторону подъёмника, пожал мне руку, и скрылся за трубой. Пока ждал электрика, захотелось в туалет.
-  Слушай, а где здесь отлить?
Подошедший электрик просто обалдел от этого простого вопроса, и застыл на мгновение, вытаращившись на меня.
- Да везде, подойди к краю, и давай, - до него стала доходить комичность ситуации, и он с интересом ждал продолжения.
- Так на людей внизу попадет, - засомневался я, - разве так можно?
- Смотри, - вместо долгих объяснений он плюнул вниз, - Ветер уносит все метров на двести в сторону, в лес. Давай скорее, ехать надо.
Поймут меня только молодые парни, остальные, скорее всего, не поймут и осудят, особенно тётушки. Недолго думая, я с удовольствием вылил влагу со стометровой высоты, которая действительно улетела куда-то далеко в сторону, удовлетворив таким образом «низменную страсть», несколько странную, но от этого не менее желанную. Подобную «мечту идиота» я повторил много лет спустя на Вестминстерском мосту в Лондоне, набрызгав с его высоты в Темзу, чего очень хотел, тем самым выразив своё отношение к этому благополучному буржуйскому месту, чуть не угодил в лапы полисмена, но геройски бежал, радуясь свисткам английских «бобби», утихающим за спиной. Да, это совершил я, начальник отдела Главка, 38 лет отроду, и с мальчишеским ветром в голове, но именно тогда я влюбился в этот город, который простил мои детские выходки, и потом всегда встречал теплом возвращения блудного сына.
Вниз я уже спускался без дрожи в коленях.

Кульминация.
Слух о том, что цех будут сдавать «досрочно» к какому-то юбилею или празднику, быстро разлетелся по стройке. Точная дата ещё не была известна, но количество маляров и штукатуров, подмазывающих и красящих там и сям, резко увеличилось, видно согнали всех, кого было можно. Количество начальничков и начальников разного ранга тоже распухло, что по молодости лет сильно удивляло, откуда они взялись, и все они носились друг за другом по кругу, дублируя команды, и подгоняя рабочих тупыми приказами. Работяги, озлобленные пустопорожней деятельностью, и грядущим уменьшением заработка из-за простоев и команд типа «стой там, иди сюда», вяло двигали ногами и откровенно бездельничали. Апогей наступил, когда одна за другой в течении нескольких дней приезжали высокие и высочайшие комиссии партийных и советских деятелей, которые проверяли окончательную готовность объекта к сдаче. Ожидались высокие гости. Среди множества замечаний, комиссия высказала пожелание, чтобы дымовая труба цеха дымилась во время приезда-отъезда гостей и телевизионщиков, ибо видна была издалека по причине своей высоты, и прекрасно демонстрировала готовность объекта широким массам трудящихся. Руководство стройки взяло под козырёк, но очень сильно озадачилось. Объект был готов не совсем. Дело в том, что знаменитая высоченная труба, которую смонтировали рядом с цехом, должна была соединяться с ним здоровенным отводом, который не ставили по каким-то технологическим причинам, и он просто лежал рядом, дожидаясь своего часа. Но комиссии возражать никто не осмелился, поэтому строительные начальники бросились выполнять то, что сказали высокие проверяющие, и приказали поставить отвод. Срочно собрали всех, кто был рядом. Всю ночь монтажники ставили злополучный отвод на место, сварщики крепили его изнутри на временные косынки из мощного швеллера, чтобы не оторвался, а маляры ударно красили его снаружи прямо по ржавой поверхности. Утром утомлённые рабочие отправились восвояси, но оставалась ещё одна не менее важная задача, решать которую, почему-то, доверили моему начальнику участка. В общем, понятно, почему. Он просто первым попался на глаза начальству, когда остальные благоразумно попрятались. Задача была простая, обеспечить дым в трубе в течении нескольких часов, для чего жечь костёр внутри. Реализовывать гениальное решение руководства мой начальник передоверил мне, сволочь, ибо понимал, что такое находиться в трубе несколько часов, после чего достал канистру спирта, отлил из неё в трехлитровую банку для стимуляции рабочего класса, и смылся в неизвестном направлении, чтобы не выслушивать негодующие крики. Рабочие, узрев банку со спиртом, тут-же высказали полную готовность к работе, и поинтересовались, что надо делать. А сделать надо было много. Доски на растопку костра, шпалы, старая ветошь, резина от транспортерной ленты и покрышки для дыма, бочка солярки, всё это нужно было затащить на третий этаж здания, откуда можно было попасть в трубу через технологическое отверстие вентиляционной камеры. Помогали все, кто был рядом, взаимовыручка рабочего класса вещь потрясающая, правы были коммунисты-ленинцы. Кто-то из старых монтажников подсказал взять с собой телогрейки, спасибо ему. Когда мы зашли внутрь трубы, и за нами закрыли технологическое отверстие, тяга в трубе была такая, что рукавица улетела вверх и не вернулась. Пора было разжигать пионерский костёр.
        Главная сложность заключалась в том, чтобы найти баланс в черноте дыма, и при этом не задохнуться самим, а также не израсходовать реквизит раньше времени. Решили жечь небольшой костерок, в случае чего, придут и постучат, снаружи помощники следили за ситуацией. Дым успешно шёл вверх, время тянулось медленно, сквозняк досаждал, заставляя жаться к стенкам и кутаться в спасительные телогрейки. Первым не выдержал сварщик с интересной фамилией Гешеле. Здоровый, как медведь, весь поросший черными жёсткими волосами, он говорил, что по национальности немец, но по обличию сильно смахивал на еврея, может, было стыдно перед единоверцами за то, что сварщик, а не бухгалтер. Покосившись на банку, заботливо укутанную в ветошь, он осторожно спросил:
- Может, по чуть-чуть, а то холодно на сквозняке, простудимся.
Поверить в простуду, глядя на его мощную фигуру, было проблематично, но простая рабочая логика в его словах была: есть спирт, он даден для того, чтобы пить, дым идет, так чём задержка? Задержка оказалась в малом количестве воды, которую взяли с собой. В пылу подготовки к пожару, как-то вылетело у всех из головы, что спирт надо запивать, и лучше водой. Видели мы, конечно, храбрецов, не запивающих огненную воду, но таких специалистов среди нас не было, а съестного оказалось с гулькин нос. По карманам набралось несколько помятых бутербродов, которые припасали к обеду, но на полноценную закуску для десятка здоровых моложавых мужиков и трехлитровую банку не тянуло. Зато нашёлся стакан, вечный спутник работяги. Помните прекрасный фильм «Судьба человека»? Там в бараке делили пайку хлеба и сало на всех? Скромную закусь разделили по-честному, воду договорились пить по глотку, чтобы хватило тоста на три, остальное, как получится. Каждому наливали по четверти стакана, спирт все-таки. Ублажённые первой дозой, мы снова прижались к стенкам, и молча курили. Так прошёл ещё час, народ снова зашевелился, намекая на продолжение, поскольку снаружи никаких известий не было. Повторили, посидели. Дрова и покрышки подходили к концу, решили немного сэкономить, и пустили в ход старую ветошь, смоченную соляркой. Пахло не очень приятно, если не сказать, воняло дрянно, но ветер, к счастью, выдувал вонючий дым в трубу. Закуска кончилась после второго подхода, вода после четвертого. Стало грустно, было холодно, известий никаких, казалось, что нас забыли. Прошло уже больше четырех часов, народ стал ворчать, предлагая самим открыть выход в цех, революционная ситуация нарастала. Грохот открываемой заслонки прозвучал неожиданно, но отдался в ушах, как самый сладостный звук на свете.
- Все кончилось, выходите, уехала комиссия, - раздалось снаружи, и все рванули к выходу. Пошатываясь и ругаясь, мы вывалились на белый свет, на свободу и свежий воздух без ветра.  Видок у нас был ещё тот. Чумазые, рожи красные, глаза горят. Зрелище, достойное групповой фотографии, но запечатлеть нас на память было некому.
- Костёр потушите сами, - я нежно прижимал к груди банку с остатками спирта, нетвёрдыми шагами направляясь к лестнице, «пожарная» бригада следовала в кильватере, ориентируясь по спиртовому запаху. В бытовке все привели себя в порядок, помылись, и выдули массу воды, заливая костер внутри, после чего деловито всё обшарили в поисках съестного, которое и использовали по назначению, резко уменьшив остатки в банке. Появившийся ниоткуда наш начальник участка ловко реквизировал стеклянную тару, и быстренько запихнул народ в кузов машины, чтобы всех от греха подальше отвезли домой в общежитие.
Ночью я спал очень крепко.
Примерно через неделю, сидя у тетки в Вильнюсе перед телевизором, я увидел сюжет о пуске в эксплуатацию нового цеха по производству удобрений, наша труба занимала в нём почётное место, и дымила со всей ответственностью. Когда после восторженных воплей я рассказал эту историю, мне не поверили, тётка была кадровым коммунистом не только на работе, но и дома.
Эпилог.
После победы в сражении с трубой, меня вызвали в управление, и объявили, что назначают начальником испытательной лаборатории, как дельного молодого специалиста, проявившего себя на производстве. Я было возгордился, но потом понял, что мой хитрый начальник таким образом избавился от обузы и конкурента, знавшего о его тёмных делах и мелких махинациях с материальными ценностями, без которых не существует ни один участок. Ну и ладно, новая работа, новые знания, новые заботы и проблемы, интересно ведь. Лаборатория была большая, хорошо оборудованная, с личным кабинетом, грузовой машиной ГАЗ-51, и дефектоскопистом-водителем в придачу. Дефектоскопист появился на работе дня через три, и с удивлением воззрился на нового начальника, поскольку долго работал без оного сам по себе, и слегка оборзел. Надо отдать ему должное – он моментально преобразился, рассыпался в тысячах извинений, и кинулся работать гидом, показывая обширное хозяйство очередному султану. И на том спасибо, во всяком случае, стало известно, где электрощитовая, амбарные книги по технике безопасности, журналы всякого учёта, и инструкции по эксплуатации. Пара дней ушло на правильное оформление всяческих канцелярских бумажек, как того требовали неубиенные бюрократические циркуляры, спасибо бывшему начальнику участка, литовцу, этому он научил меня в первую очередь, и потом пришло время детально изучить разные железные машины, в изобилии стоящие в лаборатории. Мой верный «Пятница» хвостом следовал по пятам, смотрел во все глаза, пытаясь понять, для чего начальнику самому во всём разбираться, когда можно просто руководить. Когда я ему доходчиво объяснил, что у меня только один подчиненный, он сам, и ему лично придётся крутить гайки по моей команде, пыл помощника сильно поугас, и дефектоскопист живо ретировался в фотолабораторию «проявлять плёнки», где и просидел до конца дня.
Прознав, что лаборатория вновь обрела жизнь, на огонёк потянулись всякие-разные заказчики из своих, и просители из окрестных, коим потребны были механические и не только испытания и красиво оформленные заключения. Складывалось впечатление, что доселе никто ничего не делал, и теперь все бросились наверстывать упущенное, а, впрочем, скорее всего, так и было. Мой жуликоватый «Пятница» быстро сообразил, какую выгоду можно извлекать из открывшихся возможностей, поэтому принимал посетителей на входе, шушукался, и, в конце концов, установил своеобразную очередь. По простоте душевной я был ему благодарен за то, что теперь никто не лез без стука в любое время, волоча за собой громыхающую связку образцов для испытаний, не толкался за спиной или в опасных зонах, да и просто не тырил, что плохо лежит. Работать стало полегче, зато у «Пятницы» стала лосниться рожа и расти брюшко, а свои прямые обязанности он потихоньку задвигал на задний план. Как всегда, его делишки всплыли в неожиданный момент, когда я погнал его контролировать сваренные накануне трубы. Выпнув негодника на работу, я спокойно занимался делами, как в дверь юркнул шустрый мужичок, и что-то затащил в фотолабораторию. Я не люблю, когда чужие шастают, и тормознул этого деятеля. Ни много не смущаясь, он заявил, что принес оброк, и желает к вечеру получить свои результаты, как и договаривались с главным. На мои возражения, что главный я, мужичок посмотрел на мои замасленные руки, хмыкнул, и уже в дверях напомнил, что вернётся вечером. Сказать, что я чувствовал, не хватит приличных слов. Естественно, мне было известно, что такое блат, что есть жулики, берущие взятки, но это были явления из разряда тех, что показывают по телевизору или клеймят в газетах, а тут в моем собственном доме. Я повесил на входной двери объявление «Закрыто», и стал ждать. Варианты мести клубились в мозгу, кары, одна страшнее другой, выстраивались в очередь к преступнику для исполнения, но этот пройдоха почуял, видно, неладное, и на работу больше не явился, справедливо решив переждать до утра, пока буря поутихнет. Не знаю, чтобы я с ним сделал, так подставить, на пустом месте сделать из честного человека мздоимца.
Сложность ещё была в том, что недавно меня выбрали секретарём комсомольской организации, причём, единогласно. Обычная практика, никто из местных добровольно нести эту ношу не хотел, вот и выбрали новенького, пусть работает, за что все единогласно и проголосовали, ибо заранее сговорились. Тёте это назначение очень понравилось, и она даже прочла короткую лекцию на тему «Комсомол и партия едины». Так и пришлось тянуть лямку, которая, правда, не занимала много времени, а ловить своих комсомольцев было очень просто, ибо все жили в одной общаге.
Комсомольские неприятности, как предтеча следующих, начались тогда, когда меня попросили организовать экскурсию для молодёжи куда-нибудь на выходные. Секретарь профсоюзного комитета, к которому я обратился, послал меня, но пояснил, что молодежь — это не весь рабочий класс, и у комитета комсомола есть свои фонды и деньги на такие мероприятия. Бухгалтерия подтвердила наличие денег, и даже утверждала, что часть уже истрачена, но показать бумаги отказалась, сославшись на отсутствие главного бухгалтера. Стало страшно интересно, интрига проявлялась всё очевиднее, захотелось по-пинкертонить. Кто бы знал, что невинное желание разобраться, что происходит, в конечном итоге приведет к моему увольнению и бегству на Дальний Восток к папе под крыло.
В комсомольских документах комитета нашлись и сметы, и отчёты по проведению мероприятий, подписанные старым секретарём. Расспросы аборигенов повергли в шок: никто и слышать не слышал о каких-либо культурных событиях. Помятуя лозунг, что партия - это ум, честь и совесть, я направил ноги в партком, где с присущей молодости горячностью изложил неблаговидные факты не рационального использования денег молодёжи на сторонние цели. Поступки героев советских фильмов, борцов с бюрократией, и их мудрых старших партийных товарищей стояли перед глазами, и зло должно было быть наказано. О, доверчивая юность! Секретарь парткома был человеком опытным, он правильно оценил имеющийся компромат, и стал полегоньку остужать мой пыл, после чего отправил восвояси, пообещав лично разобраться с этим делом. Естественно, документы он оставил у себя. Время шло, результатов не было, и во время очередной встречи я заявил, что сам пойду в райком комсомола, или в райком партии, если ясности не будет. Где юнцу тягаться с матёрым аппаратчиком? Секретарь парткома был местным русским, кажется, из староверов, или белых беженцев, и ему скандал и пятно на репутацию были не нужны, поэтому он сработал на опережение. Скомпрометировать правдолюбца – самое правильное решение
 в данной ситуации, облить грязью, пусть отмывается. Секретарь был в конторе инженером по технике безопасности, и тут-же организовал проверку лаборатории. Кто из студентов хоть малость знал о технике безопасности? Воот! Всё оказалось плохо, и меня отправили на экзамен по проверке знаний множества нормативных документов, которые я видел впервые в жизни. Естественно, к этому экзамену я отнесся пренебрежительно, за что и поплатился. К пересдаче уже готовился основательно, но запомнить за неделю все требования из десятка книг с правилами оказалось не под силу. Снова провал.
 Вслед за этим меня ознакомили с приказом (как оказалось, липовым) об отстранении от работы на две недели для подготовки к экзаменам за свой счёт. Откуда мне было знать, что молодые специалисты в течении трёх лет не подлежат никаким проверкам? Я запаниковал, чего и добивались. Через пару дней, в конце работы секретарь пришёл в лабораторию, и в открытую предложил решить вопрос «мирно». Я умолкаю, не лезу не в свои дела, о чём заявляю на парткоме, он спускает производственные проблемы на тормозах. А для порядка намекнул, что брать взятки с участков за механические испытания не достойно вожака комсомольцев. Спокойно выслушав мои многоэтажные вопли, секретарь предъявил живого свидетеля, моего дефектоскописта, суку поганую, который, по совместительству, оказался его племянником. Шахматные гроссмейстеры сдаются при плохой игре, что говорить о двадцатидвухлетнем молодом парне? На следующий день я позвонил через всю страну папе, и удрал в Вильнюс. Тётя официально заявила о невозможности такого рода поступков со стороны её однопартийца, и осудила мою борьбу с системой, хотя поверила всему, что я рассказал, ибо сама была частью системы, и прекрасно знала все её махинации.
         Так бесславно закончилась эпопея с распределением, давшая, однако, бесценный житейский опыт, но убившая наполовину детскую веру в порядочность людей.
Оставались последние аккорды в этой сложной симфонии увольнения и бегства, суть которого поймёт только очень старый советский труженик. В разгар строительства коммунизма каждый индивидуум мужескаго полу был обязан стоять на учёте в военном комиссариате (военкомате) по месту жительства. Отсутствие штампа в военном билете напрочь лишало человека всех возможностей устроиться на работу или найти крышу над головой, хотя были люди, жившие и без этих глупостей, но основная то масса была сознательной, и строго выполняла требования, тем более, с военными конфликтовать было не с руки, могли быстро отправить служить на Камчатку или Чукотку. Предстояло идти в военкомат, и получать соответствующую отметку, для чего требовался или ящик коньяка и знакомый прапор, или железные основания для плешивого майора в отделе учёта. Пока ни того, ни другого у меня не было. Но были мозги.
Приклеив к лицу счастливую улыбку, я помчался в городской райком комсомола, где меня знали как секретаря комсомольской организации, и влетев в кабинет к мелкому начальнику, стал кричать, как я счастлив поехать на БАМ, где меня ждут не дождутся в суровой тайге строители железной магистрали. К слову сказать, основная масса комсомольцев не горела желанием тащиться на край света в глухую тайгу, и смотрела на толпы радостных добровольцев как на слегка помешанных. Мелкий комсомольский босс мало чем отличался от массы нормальных людей, не понимающих, как можно добровольно поменять тёплый унитаз на холодный, и тоже смотрел на меня искоса, но в уме уже прикидывал, какую пользу для себя лично он извлечёт, докладывая о добровольце ударной стройки в поднадзорном коллективе. Я заливался соловьём, расписывая прелести стойки, туман тайги, и багульниковые заросли, известные мне по письмам матери и рассказам соседа-полковника, который приезжал домой в отпуск, втискивая между строк лозунги и призывы из партийных газет. Слёзы умиления стояли в глазах комсомольского вожака и активиста, которые он вытирал батистовым платочком со своего мужественного лица, слушая мои дебильные призывы. В результате, на невинную просьбу помочь поскорее сняться с комсомольского учёта, он быстренько проводил меня к девочкам в сектор учёта, чтобы отделаться от очередного безумца. Девочки, глядя на будущего героя БАМа влюблёнными глазами быстро штампанули учётную карточку, и долго махали вслед, завидуя чужим приключениям. Остальное прошло как по маслу. В военкомате серьёзный молодой человек зашёл в отдел учёта, и попросил сделать соответствующие отметки в военном билете, поскольку он уезжает на всесоюзную ударную стройку, и предъявил документ с отметкой райкома комсомола о снятии с учёта. Недоверчивый начальник отдела долго крутил носом, ну есть у этих старых бюрократов нюх на махинации, но придраться ни к чему не мог, хотя всё же задал каверзный вопрос:
- Назовите адрес, куда поедете.
Ну, нас так не проведёшь, уж что, что, а адрес родителей я знал на зубок.
- Комсомольск-на Амуре, посёлок Берёзовый, в/ч 45505.
Услышав номер войсковой части, майор крякнул, и треснул колотушкой штамп в военный билет.
Всё, дорога на восток была открыта.


Владимир Сухов
Октябрь 2019