Синдром Воланда 7

      Что-то на этой планете изменилось радикально. В прошлом его сближении с ней – а за это время планета совершила около пятидесяти  витков вокруг своей звезды – он заметил лишь слабые намёки на то, что такой сдвиг может произойти. Но теперь худший сценарий, похоже, обретал реальные очертания. Следовало в этом убедиться окончательно и, если так, то возникала потребность срочного вмешательства. В противном случае катастрофа грозила не только ему, но и всей Системе.
      Тогда предчувствие опасности у Смотрящего зародили робкие попытки создания обитателями планеты компьютеров нового типа. Это грозило нарушить тщательно поддерживаемый баланс между уровнем сознания этих существ и возможностями инструментов познания окружающего мира, к которым они получали доступ. И не столько познания, сколько его трансформации, причём самым неожиданным образом. Потому как в головах у этих созданий, судя по самоанализу наиболее продвинутых из них, одновременно уживаются бог и дьявол – кажется, так они называют те эфемерные сущности, которые олицетворяют для них добро и зло. Те самые понятия, которых в природе в чистом виде не существует и чему они приписывают ход развития всего и вся. Чудаки.

      Но хуже всего было то, что теперь к этому добавилось повсеместное внедрение ими технологий искусственного интеллекта, что многократно усиливало потенциальные риски. Подобный симбиоз синтетического разума с гигантскими вычислительными возможностями грозил порабощения детищем своих создателей в случае утраты контроля над ним, что было весьма вероятным. Такое уже встречалось во вселенной, и только благодаря своевременному вмешательству удавалось избежать фатальных последствий. Ибо в результате могла пошатнуться не только конструкция давно установленного миропорядка, но и могущество самой Системы.

      Смотрящий выполнил необходимые манипуляции. Скорость его полёта слегка замедлилась, но этого оказалось вполне достаточным для того, чтобы его поведение теперь полностью подчинялся гравитационному полю планеты, а траектория движения трансформировалась в эллипс, одним из фокусов которого являлась сама планета. В результате чего появились все условия для непрерывного и более детального мониторинга происходящих здесь процессов и, что самое главное, для принятия необходимых мер…
 


      Макс коротал вечер в компании своего приятеля. Уже ставшие традиционными посиделки, которыми товарищи завершали конец трудовой недели (Максу нравилась эта архаичная идиома — от неё веяло стабильностью и наивной верой в справедливое устройство мира), постепенно переходили в ту их стадию, когда разговор из рутинного обмена новостями перетекал в мировоззренческую фазу.

      Эдик — теперь уже не юркий сухопарый паренек, а вполне основательный мужчина с наметившимся брюшком — по традиции задавал тон беседы. Шевелюра на его голове уже утратила былую солидность, в отличии от очков — здесь всё обстояло ровно наоборот.
      Шевелюра на его голове уже утратила былую солидность в отличии от очков — здесь обстояло всё ровно наоборот. С годами их стекла обрели толстую роговую оправу, а сами же они существенно добавили диоптрий, что делало его еще более похожим на легенду Голливуда Вуди Аллена.
      Но в остальном это был всё тот же Эдик, не изменивший ни манеры своего мышления, ни далеко не самых невинных привычек. Правда, теперь в его руке дымилась не сигарета, а сигара, а на столике красовалась не бутылка виски с фигуркой бодро вышагивающего человека, а толстостенный хрустальный графин — скотч был всё той же марки, что и десяток лет назад. Неизменным было и то, что всякий раз после небольшого глотка ход его рассуждений принимал совершенно неожиданный оборот. За это, наверное, Макс прощал приятелю его маленькие слабости. Сам он не курил, а к спиртному давно утратил интерес.

      Впрочем, сегодня в привычной обстановке присутствовал и элемент новизны. Таковым был мерцающий голографический рисунок на донышке стакана Эдика. И даже не совсем рисунок, а разбросанные в хаотичном порядке разноцветные светящиеся искорки. Всякий раз, когда Эдик поднимал стакан, искорки приходили в движение. Они медленно начинали вращаться вокруг центральной, наиболее яркой точки – каждая по своей орбите и со своей скоростью. Картинка чем-то напомнила Максу модель солнечной системы – нечто подобное демонстрировал им в свое время на уроке школьный учитель астрономии.

      Наблюдая за их движением, Макс заметил, что через какое-то время точки застывали в новом положении, располагаясь всё ближе и ближе друг к другу с уменьшением уровня напитка в стакане. Наверное, когда он окончательно опустеет, точки выстроятся в строгую линию, что, видимо, будет символизировать парад планет. Судя по всему, скоро он в этом убедится – Эдик сегодня в ударе и мысли у него так и скачут. И, пытаясь усмирить их,  он не выпускает стакан из рук, видимо, рассчитывая на обратный эффект. Но пока всё тщетно.
      Да и освещение в комнате тоже  довольно экстравагантно: его создает проецируемое на потолок изображение расширяющейся спирали. Наверное, галактика, прикидывет Макс. Раньше ничего подобного за товарищем не замечалось.
      В какой-то момент Эдик поймал недоуменный взгляд приятеля.

      – Ты знаешь, меня с некоторых пор всё больше увлекают тайны космоса. Многих с годами начинает тянуть к земле, а меня вот небо поманило.
      Он ухмыльнулся и пыхнул сигарой.

      – Недаром меня, видимо, называли в честь Циолковского – отец был фанатом этого гения-самоучки. К тому же он не без оснований подозревал, что тот был нашим дальним родственником – корни отца уходят в Вятку, а там в своё время жила обширная польская диаспора. Циолковский тоже провел там немало времени.
      – Не удивлюсь, если так оно и окажется.
      – Да ладно, это я к слову. Хотя, эта проснувшаяся во мне тяга представляется довольно символичной. Потому, как я всё больше склоняюсь к идее, что человечеству следует искать свои истоки не в земле, а в космосе. Ты ведь знаком с гипотезой креативизма?
      – Что-то слышал об этом.
      – Ну, это про источник возникновение жизни в различных её формах и проявлениях. В том смысле, что без создателя здесь не обошлось. Возьмём, к примеру, устройство жгутикового механизма у бактерий. Механизм этот настолько мудрён, что никак мог может получен путём эволюции. И я в этом убеждён. Ну, хорошо, аминокислоты могут случайно упорядочиться таким образом, чтобы в итоге получился идеальный электромагнит. Но для того, чтобы этот процесс был поставлен на поток, нужно очень сильно постараться. И непонятно, с какой целью. А затем ещё и собрать их в определённом порядке в кольцевой статор. И в центр этого кольца засунуть жгутик, тоже, кстати, c определённой магнитной проницаемостью и поляризацией. Собранный на соседнем конвейере.  А потом всю эту приблуду вставить в задницу рыхлой амебе – на тебе, красавица, погоняло, для употребления по собственному разумению. И не просто – на, а вот тебе ещё впридачу инструкция по эксплуатации, как всем этим хозяйством пользоваться – то есть как последовательно возбуждать эти электромагнитики. Чтобы правильно хвостом вилять. Заучи, предварительно законспектировав – приду, проверю! Потому как инструкций на всех не хватает.
      Так вот, никакая эволюция не способна постепенно вылепить эту хреновину по частям. Она может возникнуть только сразу, целиком и в сборе, как готовое решение. С такой же вероятностью можно рассчитывать на самовозникновение компьютера на тщательно перемешиваемой промышленной свалке. Особенно квантового.

      Возразить ему было нечего. В этих компьютерах Эдик разбирался досконально. Макс же, как ни силился, никак не мог взять в толк, за счет чего эти, по сути, сугубо вероятностные устройства обладают столь прецизионными свойствами.

      – А ты знаешь, мы ведь с космосом тоже немного сблизились. — сказал Макс. – С тех пор, как в моду вошли изделия из метеоритного металла, из этого, как его называют, мемета – нет отбоя от заказов.

      Действительно, к ним в контору всё чаще стали обращаться владельцы  различных амулетов и оберегов, желающих убедиться в аутентичности своих талисманов. Мало того, что металл сам по себе был сверхпрочным и не утрачивал блеск, считалось, что изделия из него обладают, якобы, целебными свойствами. Макса всегда удивляло подобное суеверие: парадокс – на дворе середина двадцать первого века, а тут такое дремучее мракобесие!
      Но, что поделать: спрос есть спрос.  А раз так, то будут и подделки. Изделия из мемета стоили немалых денег, и экспертиза хорошо оплачивалась.
      
      – А как вы их различаете? Насколько я знаю, и там и здесь используется ручной труд.
      – Очень просто. В ауре оригиналов присутствуют особые цвета с характерной модуляцией. Я полагаю, что это следствие длительного воздействия на сырьё космическим излучением. Которое нельзя смоделировать в земных устройствах даже с помощью ваших коллайдеров.
      Эдик стянул массивный перстень с безымянного пальца.

      – А ну-ка, взгляни на это.
      – Мог бы и не снимать, я сразу обратил на него внимание. Не сомневайся – оригинал.
      – Собственно, другого я и не ожидал.
      – Откровенно говоря, я тоже не ожидал – увидеть его на тебе. С твоим-то скепсисом относительно подобных побрякушек! Какими судьбами?
      – Да так, подарок одной старой приятельницы, Кристины. Она работает в «Space-X» – наверняка слышал об этой компании.
Макс кивнул.
      – Они-то как раз и организовали этот околометеоритный бизнес, причём, весьма успешный, как догадываешься. Дело уже дошло до обручальных колец. Они даже бренд запатентовали – «Кольца Сатурна». И слоган соответствующий: «С кольцом Сатурна из мемета медовым будет даже лето». Этак они и про реликтовое излучение скоро совсем забудут. А ведь уже наткнулись на одну его особенность, к корне меняющей представление о нем.
      Но реакцию эту вызвала вовсе не фраза о догадке учёных, как самонадеянно показалось Эдику – вечно он найдет, чем огорошить приятеля.


    
     Продолжение следует