Город на холме. 13

13. Как синьор смирился с тем, что у него будет оруженосец. Говорит Альдо Кавальканти

Когда синьора решила заставить синьора Джованни встать на ноги, она вызвала меня и сказала:
-Если ты хочешь остаться на службе, то обязан завоевать доверие своего господина. Ты должен сделать так, чтобы он каждый день выходил из комнаты и ходил по замку, пока не увидит всё, что находится внутри, а также вокруг. В конце вам необходимо дойти до конюшни, и нужно, чтобы он выбрал себе лошадь. Если ты не сделаешь этого в ближайшее время, мне незачем будет держать тебя дальше.
Она посмотрела на меня долгим взглядом и добавила:
-И учти: ты не должен выпускать его из вида ни на одно мгновение.

Я спросил, должен ли я ходить за господином с утра и до вечера, и что тогда будет с моими обязанностями в конюшне и оружейной.
-Я велю старшему конюшему и мастро да каза пока обходиться без тебя. А ты будешь ходить как тень за господином всё время, пока я буду занята.

На следующее утро, как велела синьора, я явился в канцелярию, где она и Руджери разбирали какие-то письма. Синьор сидел боком на стуле, и взгляд его не предвещал мне ничего хорошего.
Синьора представила меня ему. Руджери потом всем дома рассказывал, что вид у меня был молодцеватый и придурковатый, но при этом такой радостный, что синьор, только было открывший рот, чтобы отказаться от моих услуг, так и не решился сказать «нет». Синьора сказала мужу, что я покажу ему замок и отвернулась к столу с письмами. Руджери сидел за столом как мышь и даже не подмигнул мне и не подбодрил никаким жестом.

Синьор молча встал, посмотрел на меня снизу вверх взглядом как у Медузы Горгоны и, прихрамывая, пошёл к дверям. Когда мы закрыли за собой дверь, он прямо -таки заставил себя спросить у меня, в какую сторону мы встретим меньше людей. И я имел неосторожность сказать, что на верхних этажах. Мы направились прямиком на боевую площадку главной башни, где никого не было. Синьор сел на край пространства между двумя двухконечными зубцами, отвернулся и сделал вид, что рассматривает город. На него падала тень, в то время как мне пришлось стоять рядом на солнце. Я стоял и ждал, пока не понял, что он собирается допечь меня своим пренебрежением и заставить отказаться от службы. Солнце поднялось высоко в небе и стало нещадно меня поджаривать. Когда всё это дело допекло меня до крайности, я подумал: «Поди ж ты, врёшь, не возьмёшь! Взять и вот так рушить мою мечту! Либо я возьму верх, либо я, по крайней мере, тебе не проиграю!»

Подойдя поближе, от чего синьор подобрал ноги, желая отстраниться, да вовремя вспомнил, что с другой стороны пустота, я сказал:
-Правильное место вы выбрали, синьор, чтобы посмотреть на го-род. Лучше всего отсюда открывается вид на монастырь святого Савина. Между прочим, у них самое большое хозяйство в нашем городе. Это их виноградники уходят вон та том холме до самого горизонта. А ещё у них самое большое свиное стадо. Когда пастух бывает небрежен, то свиньи бродят на ближайших улицах, и есть там один зловредный свин, который является вожаком стада. Частенько он выбирает кого-нибудь из прохожих, да и наподдаёт рылом сзади. Однажды эти свиньи забрались в дом Луки Гварнери, сапожника. Лука был известным лентяем и пьяницей, а тут он попал под ливень и тяжко захворал. Хотя доктор сказал, что всякая опасность от простуды исчезла, Лука валялся на кровати и утверждал, что не может ни сесть, ни встать. Целыми днями он изводил всех домашних, требуя внимания и хорошего питания. Жена и мать сбились с ног, но никак не могли ему угодить. И вот однажды, когда пастух снова не углядел, а родственники Луки все как один отсутствовали дома,  свин-вожак привёл своих подчинённых прямо к сапожнику в дом. Никто им не препятствовал, так что они, перевернув всё на нижнем этаже, поднялись по лестнице на второй. Едва Лука увидел незваных гостей, как случилось чудо: он вмиг обрёл способность ходить и бросился вниз. Там он споткнулся о нескольких поросят, которые жалобно завизжали. Взрослые свиньи сразу забеспокоились и громко захрюкали, а их вожак с грохотом стал спускаться по лестнице. Что сказать, Лука бежал целый квартал, до церкви, где его крестили, так что все соседи могли стать свидетелями его чудесного исцеления.
-Это ты на что сейчас намекаешь?  - спросил синьор и, судя по глазам, если бы была его воля, то на моём месте осталась бы сейчас кучка горячего пепла.
-Я рассказываю вам о чудесном исцелении сапожника. Если не верите, мы можем сходить в ту самую церковь, а то и в сам монастырь святого Савина, чтобы вам подтвердили истинность моих слов.

Синьор поднялся и, не приняв мою руку для помощи, двинулся по площадке и остановился, рассматривая вид между двумя другими зубцами.
-Да, - подтвердил я, - вы выбрали лучшую точку, откуда из замка видно рынок. Там есть мясные ряды, где на прилавках лежат, а на крюках висят мясные туши, а вокруг расположены магазины ремесленников. Ещё там сидят торговки зеленью, и я знаю одно место, где продают вкусную выпечку. Мы могли бы сходить…
Синьор поглядел на меня исподлобья и захромал дальше, сделав новую остановку в самом углу. В это время я заметил, как из-за двери, через которую мы вышли на площадку, показалась голова Катерины, синьориной служанки. Я решительно проследовал в угол за синьором, громко продолжая рассказ:
-Вы абсолютно правильно выбрали это место, чтобы увидеть зда-ние Мерканции – ремесленного суда. Справа от неё - торговые склады, а дальше – цеховой дом сукноделов. В прошлом году от входа в дом украли мраморную статую бога Меркурия - покровителя торговцев. Её три года назад нашёл один крестьянин, когда пахал поле. Наш знаток древностей, синьор Буози, сказал, что она ещё времён Древнего Рима.
-Он ведь ещё покровитель обманщиков? – задал синьор риторический вопрос. – И зачем тащить такую статую?
-Ну как, - предположил я, - можно в саду поставить – и красиво, и птиц от фруктовых деревьев отпугивает. Потом, удачу в торговле можно приманивать. Как говорится, не обманешь – не продашь.
-Никак, у тебя есть родня среди торговцев? –  с насмешкой спросил синьор и явно обрадовался, что нашёл моё слабое место: у него-то точно горожан в родословной не было.
Но, во-первых, я не стеснялся своей родни, а, во-вторых, в меня словно бес вселился. Я столько жертв принёс, чтобы попасть на эту службу, столько гробился в конюшне и глотал пыль в оружейной, а у него все мысли только, как бы меня извести! Ну нет, если меня и уволят с позором, то я, по крайней мере, и сам не уступлю!
-Да, говорю, у батюшки моего есть собственный отряд, а у дяди –большая контора по производству и продаже тканей! А вон там, справа на холме, виден наш замок, а перед нами, рядом с Мерканцией, с самой высокой крышей, виден дом моего дяди.
Синьор посмотрел молча в указанную мной сторону, а потом обернулся ко мне и сказал:
-Можно было и не указывать, что у меня не было своего дома.

Только что он насмехался, а тут вдруг разом спал с лица: побелел, как простыня, стал прерывисто дышать, и даже углы глаз у него покраснели. Я малость испугался. Он, однако, развивать эту тему не стал, а заявил, что устал и хочет пойти отдохнуть. Синьор Джованни пошёл впереди, а я поплёлся сзади, как побитая собака, соображая, как исправить ситуацию. У самой двери, ведущей в покои синьоров, он обернулся и, надеясь меня спровадить, сказал:
-Я пойду отдохну, а ты ступай поешь что-нибудь.
-Нет, синьор, - отвечаю я, - мне синьора велела следовать за вами, как тень, и не оставлять ни на минуту.
-И как ты это себе представляешь? Я лягу спать, а ты что станешь делать?
-Я посижу тихонько и посмотрю, чтобы никто вас не побеспокоил.
В это время дверь открылась и оттуда выглянула Катерина. Столкнувшись с нами нос к носу, она радостно сообщила, что затеяла менять постели и прожаривать на солнце подушки, перины и одеяла. В глубине покоев были видны девчонки-служанки, нагруженные стопками белья и свёрнутыми для выноса на двор постельными принадлежностями. Увидев нас, они оживились и захихикали. В дополнение до кучи пришлёпала ещё одна девушка с веником подметать разлетевшиеся перья и ведром для мытья половой плитки.

Синьор тут же раздумал отдыхать и велел мне отвести его куда-нибудь, где поменьше народу. В конечном итоге мы оказались в канцелярии. Там сидел один Руджери, который писал какую-то бумагу. Я спросил его, почему он не на обеде. Он ответил, что ему велено сидеть до упора, пока не закончит работу. Тут синьор посмотрел на меня и сказал:
- Сходи, принеси нам что-нибудь из кухни перекусить.
- Если мастро да каза увидит в канцелярии еду, - возразил Руджери, - то не дожить нам до вечера. Он и синьоре нажалуется, что мы в бумажном хранилище крыс разводим.
- Ничего он не сделает, я же здесь, - махнул рукой синьор.
- Тогда пусть Руджери сходит, а я с вами останусь, - предложил я.
-Скажи-ка мне, Альдо Кавальканти, ты мне слуга или тюремщик? Что я тебе не скажу, ты всё отказываешься выполнять!
-Синьор, - ударил я себя кулаком в грудь, стараясь выглядеть прямым и честным (но Руджери утверждал, что я выглядел наглым и лукавым), - я к вам со всем уважением. Однако, если пойдёт Руджери, еда будет получше.
-Это ещё почему?
- Кухарка – женщина сердобольная. Посмотрите и скажите, кто из нас двоих больше вызовет сострадания?
Руджери, и без того выглядевший бледным и несчастным от духоты, услышав, что по приказу синьора сможет покинуть стол и прогуляться на кухню, состроил ещё более жалостливое лицо.
-Да, - согласился синьор, бросив в его сторону короткий взгляд, - пусть идёт он, у тебя для этого дела слишком наглая и румяная физиономия.

Кухарка, услыхав, что синьор Джованни с нами, выдала нам целую корзинку еды, накрытую полотенцем. Мы ушли за полки с бумагами и принялись пировать. Между тем, мастро да каза, боясь сам связываться с синьором Джованни, нажаловался на нас синьоре. Она вошла в дверь как раз в  разгар наших посиделок и строго спросила с выскочившего навстречу Руджери, почему в хранилище документов пахнет мясом. Серд-це у меня замерло, ведь мы сами дали в руки нашему господину повод избавиться от нас двоих разом. Однако синьор Джованни вылез из-за полок и сказал, что это был его приказ, а мы не могли ему не подчиниться.
-Это хорошо, что вы понимаете с первого раза, - сказала синьора, и нам всё сошло с рук.

Вечером, когда был ужин на кухне, кто-то спросил меня, каков наш синьор. Я сказал, что хороший, только почему-то не любит места, где много людей.
-Ещё бы! – воскликнул со смешком один парень. – Другой на его месте и вовсе бы постарался скрыться с глаз людей.
-Почему? – спросил я.
-А разве ты не знаешь, что с ним было в тюрьме? – спросил он с усмешкой.
-Нет, - ответил я.
-Ну, ты деревенщина…
Тут вмешалась кухарка, и разговор перевели на другую тему.

На следующий день синьор был каким-то молчаливым, но мне несколько раз показалось, что он исподволь внимательно рассматривает моё лицо. У меня возникли опасения, что кто-то доложил ему о разговорах на кухне, и решил вообще больше ничего о нём посторонним не рассказывать. Мы снова сидели на площадке и в канцелярии, но разговаривал больше я, а синьор сказал, что ему не очень хорошо и в основном молчал.

Вечером я увиделся с Руджери и, отведя его в просматриваемое со всех сторон безлюдное место, спросил, не знает ли он, что случилось с синьором в тюрьме. Он поинтересовался, зачем мне это. Я объяснил ему ситуацию. Руджери, шевеля одними губами, сказал, что слышал, но повторять не станет, однако предупредил меня, чтобы я не спускал с него глаз.

День спустя я уговорил синьора Джованни сходить на конюшню, когда закончится кормёжка лошадей. Поскольку я предупредил главного конюшего, там почти никого не было. Синьор прошёл весь ряд лошадей, не проявив ни к одной особенного интереса. И вдруг из самого последнего стойла раздалось громкое фырканье и ржание. Синьор Джованни, к моему ужасу, тут же направился туда.  Я крикнул ему, чтобы он не приближался к этой зверюге! Но было поздно. Эта лицемерная скотина уже просунула морду и тёрлась щекой о его руку, а он обернулся и с удивлением спросил, кого я имею в виду. Я понял, что служба мне легко не дастся. Я выложил ему всё про выходки этого коня, но без всякой пользы.

 Синьор счёл, что всему виной было плохое обращение с животным, и что при нынешней репутации коню нечего рассчитывать на хорошую жизнь, если он не возьмёт его себе.  Эта злобная тварь, почуяв появление защитника, прикинулась смирным и послушным животным, и никогда в течение всей своей жизни на глазах хозяина не выходила из образа. За пятно на лбу синьор назвал коня Астро. Этот Астро, однако, не собирался полностью бросать свои привычки и, тщательно убедившись, что хозяин не видит, то и дело исподтишка норовил то наступить мне на ногу, то попытаться тяпнуть зубами. К счастью, я всегда был начеку, и со временем у нас установился вооружённый нейтралитет. Кроме того, у Астро, как у всякого негодяя, были свои порочные слабости: его можно было подкупить кусочком хлеба, чем я и пользовался.

Жалость синьора ко всяким сирым и убогим получила продолжение через несколько дней, когда мы услышали жалкий писк из заросшей травой канавы возле заднего двора. Он лично полез туда и достал черного щенка, у которого лишь недавно открылись глаза. Синьор согласился со мной, что такую страшную на вид животину вряд ли кто согласится взять, поэтому он оставил её себе. Из щенка выросла трусоватая и злая дворняга по-имени Нера, которая любила без меры хозяина, а также признавала синьору и дружила с кухаркой. Ей нравилось сидеть под стулом у синьора, если его одежда свисала до пола, а также под столом, если её скрывала скатерть. Когда кто-нибудь входил, она выскакивала, клацала зубами у самой ноги пришедшего и тут же пряталась обратно, сопровождая всю дальнейшую беседу своим рычанием из укрытия. Синьор считал, что Нера добрая, просто остальные несправедливы к ней из-за внешности. Большинство же полагало, что она страшная  и злая.

Однажды, когда мы были в городе Бассано, и я ждал господина, держа под уздцы Астро, а Нера крутилась рядом, дрожа, но облаивая местных собак, нас увидел Бомболоньо, паж графа Альдобрандески. Сдвинув на затылок берет, он долго рассматривал нашу компанию, а затем произнёс:
- У вашего синьора талант подбирать всякие убожества.

Мастро да каза всё никак не мог пережить, что я вышел из-под его подчинения и полдня хожу за синьором. Однажды, когда последний выслал меня вперёд из канцелярии, мы столкнулись с мастро да каза, и он не мог упустить возможность, чтобы не начать обвинять меня в лени в то время, когда я не нахожусь с господином. Когда наши препирательства дошли до крайней точки, из канцелярии выглянул Руджери и растерянно спросил:
-А где синьор?
-Разве он был не с тобой?   - спросил я.
-Он услышал ваши крики и пошёл посмотреть.
Я окинул глазами пространство вокруг и убедился, что синьора нигде нет. Мы с Руджери быстро переглянулись. Он стал белым, как полотно. Я почувствовал, как в животе у меня похолодело, а сердце упало. Из коридора можно было подняться на площадку боевой башни, а можно было спуститься по лестнице на первый этаж.

-Я побегу на площадку! – крикнул я и ринулся вдоль по коридору, а затем, перескакивая через крутые ступеньки, наверх башни. Хотя бежать было недалеко, меня начало мутить от страха, хотя я не мог бы объяснить, почему я так испугался. Все намекали мне на что-то тёмное, связанное с синьором, но никто так и не сказал, что это было, поэтому я чувствовал, что вот-вот лишусь чувств.
Достигнув боевой площадки с высокими двухконечными зубцами, я увидел синьора, который стоял спиной ко мне на самом краю узкого пространства, опираясь пальцами рук на боковые стороны двух зубцов, и глядел вниз.

Я сжал зубы и задержал дыхание, чтобы успокоить сердце. Я должен был подобраться к синьору Джованни сзади и стащить его со стены раньше, чем он полетит вниз. Задача осложнялась тем, что в том месте, где между зубцами стоял синьор, стена поднималась мне до пояса, поэтому, чтобы стащить его, мне следовало встать на край и подтянуться, держась за острые боковые грани зубцов, а потом резко нагнуться вперёд и дёрнуть синьора на себя. Риск того, что мы не удержимся и вдвоём свалимся наружу, был велик.

Судьба мне ворожила. Хотя казалось, что я крадусь целую вечность, я беспрепятственно добрался до места за спиной синьора. Однако в тот момент, когда я поставил ногу на стену и ухватился за края зубцов, чтобы подтянуться и оказаться непосредственно позади него, синьор услышал шум и начал поворачивать голову. Я просто взмыл вверх, обхватил его за талию рукой и изо всей силы оттолкнулся ногами. Впоследствии мне казалось, что мы летим, словно время замедлилось и остановилось. На самом деле мы летели считанные мгновения. Я со всего маха приложился спиной и затылком к кирпичам боевой площадки. Когда синьор упал на меня, мне показалось, что он вышиб не просто воздух из моих лёгких, а всю душу. Затем он скатился с меня, приподнялся на локте и, поглядев расширенными круглыми глазами, спросил ошарашенно:
- Ты что, совсем свихнулся? Альдо Кавальканти, сначала ты чуть не утопил меня в бочке, потом тащил без моего согласия по лестнице, а теперь и вовсе чуть не убил! И ты собираешься служить мне?
Я в ответ, вот не поверите, просто зарыдал от счастья.
-Синьор, - воскликнул я, - я так рад, что вы живы! Пожалуйста, не умирайте больше!
-Да с чего ты взял, что я собрался умирать? – спросил он с удивлением, дополз до стены и, держась за поясницу, прислонился к ней.
-А зачем же вы залезли на край стены?

И тут выяснилось, что синьор вовсе не собирался бросаться вниз с башни. Просто у него всегда кружилась на высоте голова, и кто-то сказал ему, что от этого можно избавиться, если преодолеть свой страх, забраться на какое-нибудь высокое место и заставить себя смотреть вниз. Выйдя из канцелярии и наскучив слушать нашу с мастро да каза ругань, синьор вспомнил об этом совете и решил без помех испробовать его правдивость. Кстати, он добавил, что лично ему не помогло.

-Синьор, возьмите меня на службу,  - сказал я, тоже подползая к стене, - иначе как мне искупить вину перед братом и восстановить церковь?
-Ты ещё и церковь разгромил? – спросил синьор выразительным голосом, и я не понял, смеется он, удивляется или сейчас пошлёт меня к чёрту.

И тут я всё ему выложил и про себя, и про Роберто, и про церковь. Он очень внимательно выслушал, глядя мне в глаза, а потом сказал:
-Бог с тобой, Альдо Кавальканти! Я беру тебя на службу. Однако, если ты сам пожалеешь, то я отпущу тебя.

-Синьор, - ответил я ему, - я же сам вас выбрал. Поэтому я собираюсь служить вам верно до конца дней своих, и в горе и в радости.
Позже я как-то спросил синьора, почему он всё-таки взял меня на службу. Он ответил, что в течение всей его жизни, когда люди хотели от него чего-то, то пытались добиться своего либо принуждением, либо запугиванием. И только я догадался просто его попросить.