Ариадна Эфрон
Жизнь приучила Ариадну Сергеевну выносить тяготы и покруче: аресты, допросы, ссылки. Трагические смерти матери и отца - Марины Цветаевой и Сергея Эфрона, сестры - Ирины, брата - Георгия. Голод в гражданскую, заграничные скитания с семьей, юношеский разлад с матерью в Париже, очарование сталинизмом (писатель Борис Зайцев, тесно общавшийся с юной Ариадной и поддерживающий семью Марины Цветаевой в трудные годы, с горечью поименовал талантливую и ершистую дочь поэта коммунисткой), бегство в СССР, советские застенки, десятилетия неволи. И вся, по сути, взрослая жизнь - во имя возвращения из небытия творчества её великой матери.
После тюрем и ссылок Ариадна Эфрон решает пристать к родному, цветаевскому, берегу в Тарусе и поначалу селится у своей тетке - Валерии Цветаевой, сводной сестры ее матери. Та живет у, так называемой, Воскресенской горки, и выделяет часть своего участка племяннице для постройки дома. Отношения между родственницами быстро охладевают (впрочем, они между неединокровными детьми Ивана Цветаева и их потомками всегда были напряжёнными), но, тем не менее, дом в Тарусе строится. Совсем маленький. В нем двадцать последних лет жизни (за нечастыми зимними отлучками в свою тесную московскую коммуналку) проживет Ариадна Эфрон. Напару со своей близкой подругой по ссылке Адой Шкодиной. И все двадцать лет будет заниматься одним, по сути, главным делом жизни - мучительным пробиванием произведений своей матери - Марины Цветаевой - в печать.
В соседях у Ариадны Сергеевны окажется семья театрального деятеля Юрия Борисовича Щербакова, с женой которого - Татьяной Владимировной Правдивцевой-Щербаковой - у Ариадны Эфрон установятся дружеские отношения. В своих воспоминаниях Татьяна Владимировна так описывала домик своей знаменитой соседки:
"Срубленный из тонких осиновых бревен, он выглядел более чем скромно. Три ступеньки, маленькое крылечко, крохотные сени — и вы попадаете в первую половину дома. Кушетка, столик, печка с плитой — это была и кухня, и комната Ады Александровны. Разгорожен был дом дощатой стенкой, не доходящей до потолка, и холщовой занавеской, вышитой крупным крестом.
Вторая половина состояла из проходной столовой и угла, где была комната Ариадны Сергеевны. Комната была и спальней, и рабочим кабинетом. Стол у окна, кушетка, несколько стульев, шкафчик, тумбочка. В этой комнате была дверь на маленькую террасу. Наверху, куда вела наружная лестница, была еще мансардная холодная комната для приезжающих, для гостей. Это описание не передает ощущения целесообразности, порядка и, главное, уюта и теплоты, которые были в доме".
Стоит сказать, что димик Ариадны Эфрон хорошо сохранился и поныне. Правда, в трудно узнаваемом виде. Через три года после её смерти домик выкупил один довольно известный московский писатель. Хорошо его обжил, все исторические артефакты сохранил, но общедоступным сделать не решился...
Как и не является пока точкой литературного маршрута Тарусы дом самой Татьяны Правдивцевой-Щербаковой, известный не только часто гостившей в нем Ариадной Эфрон, но и приемом в его стенах Константина Паустовского, Аркадия Штейньерга, Эраста Гарина, Касьяна Голейзовского и неоднократным жительством здесь, над самой Окой, Юрия Павловича Казакова с матушкой. Плюс - отмеченный большим талантом мемуриста и хроникера самой хозяйки дома - Татьяны Правдивцевой-Щербаковой, имевшей возможность с близкого расстояния наблюдать жизнь своей выдающейя соседки, дочери великого поэта:
"И эта уже немолодая женщина — с надорванным сердцем, растраченным в тюрьмах и лагерях здоровьем, раненная потерей самых близких людей (мать! отец! брат! любимый!) — поняла, что именно она, только она сможет, обязана! — все, что создано матерью, разыскать, собрать, расшифровать и, вопреки всем препятствиям, издать хоть часть этих сокровищ, хоть что-нибудь.
На все у нее был совсем небольшой остаток жизни — 20 последних лет. Но была нравственная высота, невероятная трудоспособность, была «верблюжья выносливость» (ее определение). Был нерастраченный творческий потенциал, была яркая одаренность. Объем того, что предстояло ей сделать, был огромен".
Короче, мы не могли не постучаться в дом Щербаковых и, о чудо! , нам открыли. Родственники Татьяны Владимировны, узнав о наших литературных интересах, нашли и показали одно из писем Ариадны Эфрон хозяйке дома, дотированное 15 апреля1963 года, с довольно любопытными (у Ариадны Эфрон, впрочем, ни одного неинтересного письма не было) тарусскими сюжетами: "Новостей у меня мало. Поскольку газеты идут на Тарусу и радио нет, и все друзья и знакомые (наконец) на меня плюнули, потеряв надежду разгадать "тайну" моей необщительности, живу в полублаженном полуневедении окружающего. За что и была наказана в день космонавтики 12 апреля: до того испугалась первых залпов салюта, что аж поджилки затряслись. Но, как Вы понимаете, современность даже затворника не оставляет в покое и находит пути к его чувствам и подобиям мыслей... Могу Вам сообщить, что 12 апреля на Оке появились первые забереги, что снега там ещё очень много, что паводок ожидается очень большой - прибрежные жители получили распоряжение быть наготове к эвакуации, подъем воды должен быть на 18 метров (почти Енисей). Есть шанец, что за зальёт городскую площадь, и за хлебом (наконец!) можно будет ездить на гондолах. Мечта моей жизни... "
Свидетельство о публикации №225072800095