Осколки. Глава 28

 
   Ежедневные анализы, корректировки дозы лекарства для каждого больного занимало почти всё их время. С травматическими и хирургическими больными этим экспериментаторам было намного попроще. Там было достаточно назначить одну дозировку, и, как обычно, время приёма препарата. Больные на глазах шли на поправку, как и в полевом  госпитале Ясенского во время войны. Вилор в конце командировки подсчитал, что в травматологии процент успеха был на уровне 95-99%, вместо фронтовых 75-80%.
 
   Однако Зимин считал этот прогресс всего лишь заслугой мирного времени, ведь ни для кого не секрет, что иные из  бойцы старались наоборот, "помедленнее" выздоравливать, дабы оттянуть своё появление на передовой. Отнюдь не все были бившими себя в грудь патриотами. Вилор помнил, что ему неоднократно приходилось иметь дело в госпитале и с "самострельщиками".

   Теперь же, в онкологии оказалось всё намного сложнее, и Зимин решил применить свой избирательный метод, состоящий в индивидуализации дозы и в необходимой локализации применения каждого компонента в отдельности.

  Он помнил, как один из его любимых преподавателей в медицинском институте часто цитировал слова одного известного русского врача и педагога 19 века, что "врачевание состоит в лечении самого больного, а не болезни", то есть в центре внимания истинного врача всегда должен находиться сам больной, а не болезнь, якобы его преследующая.

  "Лечи больного, а не болезнь," - эта мысль надолго стала определяющей в жизни его, как врача-практика, ипостась которого стала в это время частью самой его человеческой сущности. И всегда, он также это хорошо знал со времён войны, одну из главных, если не самую определяющую роль в излечении играл сам больной. Истинный врач лишь помогает ему. Зимину вскоре вновь пришлось убедиться в действии этого правила.
   В онкогическом отделении было двое больных с различной патологией, у одного   – рак костей лица, а у другого  –  печени. Состояние обоих было критическим и ухудшалось с каждым днём.
Михаил, с патологией челюстно-лицевой кости страдал очень сильно, но держался он так, словно у него болит зуб и скоро всё пройдёт. Он представлял собой улыбающегося здоровяка, расхаживающего по больнице и подбадривающего своими шутками тех, кто был уныл или кисел. И всё это при катастрофическом выделении слюны, пытающейся компенсировать процессы метастазирования.

  Даже видавший виды персонал был удивлён его странным, на общепринятый взгляд, поведением, а медсёстры отделения называли его не иначе, как  "Солнышко".
К тому же к нему никто не приходил на свидание и не приносил передачи, по-видимому Михаил был одинок...

 Другой пациент, Виктор, бывший офицер, страдающий тяжёлой формой гепатита с подозрением на онкологию, как то сказал ему:
  – Рак неизлечим. Это все знают, даже врачи. (Надо сказать читателю, что он презирал врачей как снаружи своей души, так и внутри. То есть бесповоротно. Возможно это было следствием гепатита, а может наоборот?). А ты тут ходишь и веселишься!
Ты что это всерьёз или прикидываешься? Ты на самом деле не боишься смерти? Таких людей не существуют... Я не встречал.

Виктор помолчал и с презрением в голосе добавил:
  –  А может быть ты святоша? Небось в церковь ходишь, да свечки ставишь? В любом случае я тебе не верю, понты, однако, ты крутишь, не более того.
Виктор говорил специально громко, на всю палату, намереваясь привлечь внимание болящей публики.

 Михаил лишь тихо сказал:
   – Я не святоша, но к чему стенания типа твоих? Лучше уж радоваться жизни, сколь бы мало её не осталось. Я жил с радостью в душе, с ней и умру, вот и всё.
Михаил вышел, а в палате наступила гробовая тишина.
Этот Михаил часто, насколько это возможно для больничных условий, находился в движении, днём не любил подолгу, как прочие ходячие больные, лежать на кровати.

 Через несколько минут он вернулся в палату и остановился напротив лежащего Виктора:
  –  Ну и не верь мне. Ты себе только хуже сделаешь, а мне нет. Умру я или нет, большого значения ни для кого это действительно не имеет. У нас, у русского народа есть много хороших пословиц, и одна из моих любимых "семь смертям не бывать, а одной не миновать".

  Эти все семь смертей то и дело на меня накатывались все четыре года войны и миновали. А последняя, восьмая, придёт, рано или поздно, что ж её бояться то? Так что выше нос, майор!  – и пошёл себе дальше.
–  Майор, ты же всю войну интендантом по тыловым складам  прошагал, и пуля как свистит вряд ли знаешь, –  донеслось с соседней кровати,

– А теперь лежишь и трясёшься, хочешь, чтобы и мы все затряслись как и ты, что ли? Пусть уж Мишка веселится, раз ему легче от веселья перед смертью.

   Майор Виктор ничего не ответил, а закутавшись в одеяло с головой, повернулся набок. Всем было понятно, что он никак не соответствует своему имени и должен потерпеть поражение перед жизнью, что, в конце концов, и произошло…
Зимину весь этот разговор был слышен через открытую дверь палаты и он навёл Вилора, как обычно, на размышления.
 
  Роль психики в излечении и выздоровлении подчёркивали Сеченов, Боткин, многие другие отечественные и зарубежные светила медицинской науки. Происходило даже излечение благодаря плацебо, то есть долговременного приёма пустого препарата, не содержащего лекарства.
 
   Однако Зимин знал, что и плацебо и положительный настрой на излечение также не всегда срабатывали. Почему? Ответа у него не было ни в какую сторону. Он знал, почему хорошо работает мериллит.
 Мериллит работал по принципу подобия и соответствия функций иммунных и «защитных» желез животных и человека. Грубо говоря, тело есть и ящерицы тело, и человека тело. Железа есть железа, её функции у всех биологических тел подобны, и различаются лишь в степени соответствия.

  Это была основа его теперешней теории и практики. Функции этих иммунных желёз у разных тел сходны. Тогда может лучше всего использовать железы человека, скажем попавшего в аварию? Как это начала делать только что нарождающаяся трансплантология?

 Вилор имел много бесед на эту тему в Конторе и с Громовым, и отчасти с Шефом. Несколько опытов по получению вытяжек из имунных желез человека было получено, но эффекта они не дали абсолютно никакого, будто больные принимали плацебо с объявлением, а не препарат.
Опыты были прекращены и продолжены на некоторых животных класса пресмыкающихся и земноводных, как отдалённых человеческих предках...
Теперь Зимин взял на особый контроль этих двух разнохарактерных больных  –  Виктора и Михаила. Они оба принимали как и мериллит, так и компоненты радоцита, только разными дозами.

 При ухудшении состояния здоровья больного доза препарата увеличивалась. Вилор понимал, что двух-трёх месяцев практики будет не хватать, так как его в любой момент могут отозвать в Москву. Он решил обучить персонал обращением с мериллитом и оставить в больнице большую часть мериллита  для дальнейшего лечения больных. Кроме того, он написал письмо Громову с просьбой выслать ему почтой  как можно больше порошкового мериллита...

  Зимин не вспоминал почти про кедровую вытяжку,ради которой они с Элей вообще оказались в Карелии, так как носился  между двумя отделениями больницы, беседовал с врачами и больными, корректировал дозы и частоту приёма средств, записывая все данные в историю болезни и в свою тетрадь. Эля всегда была рядом с ним и помогала, делая инъекции, консультируя персонал, и записывая результаты лечения.