1 глава
— Вчера ты был превосхо-о-оден! Я даже не думал, что ты окажешься таким способным учеником. Но всё-таки твои усердия излишни. Это тело может не выдержать, а я не хочу тебя потерять. Думаю, эти смертельно-опасные испытания нужно проводить реже. Я еще не отошел от последнего поединка.
—Ни в коем случае! Я хочу большего. Мне надо всё! Я стану тем, перед кем они так трепещут! Я не остановлюсь! Этот грязный, погрязший в гнусности мир нуждается в правителе, которого заслуживают. Я буду им!
—В последнее время ты сам не свой. Я же вижу этот пыл в твоем сердце. Он до сих пор терзает тебя. Знал, нельзя поднимать семейную тему на последнем испытании. Этот огонь уничтожит тебя. Ты сгоришь. Как только мы прибыли в город этих...этих падших. Увидели во что он превратился... Неблаговерные. Не веди себя опрометчиво, иначе говоря, торопишь события. Умей управлять собой! Мне и так часто приходится тебя усмирять и "его" в том числе. Скажу честно, вы оба ведёте себя так, забываясь, что ты смертный, а он нет. И меня это волнует.
—"Он" имеет на то право. Его предали, отвернулись, вычеркнули будто его и не было в помине, точно так же как меня, а про завет Даория. Покойный завещал нам триптих законов и не один не соблюдается! Город превратили в сплошной разврат. За развлечениями, которые они устраивают скрывается полная нищета, разруха. Фи, о чем говорить, ты же сам все видел. Все ради власти. Будь она проклята! Наивные глупцы, упрямые безумцы не видят ничего, кроме собственного отражения в короне! Самолюбцы, им главное держать в руках регалии...мои регалии! А не править достойно страной, которую построил мои предки, а не их. Самозванцы. Мелкие заговорщики думают свести меня в могилу интригами и склоками? Теперь их черед расплачиваться. И поделом. Сегодня будет очень жарко. Я чувствую как горю
внутри.
—Тобою управляет месть! Или я ошибся в выборе своего преемника! Откажись от своих слов, будь холоден и сух, чтобы никто не смог увидеть в твоих глазах жажду мщения. Твоя излишняя страсть сведет все мои старания на нет! Сколько можно говорить, ты обязан быть сдержанным! Надо ждать. Тот, кто умеет ждать, получает все!
—Сколько?! Уже десять лет прошло! А ты — время!
—Ты еще не готов к таким испытаниям! Ты еще совсем молод чтобы уметь управлять им своим сознанием. Когда "он"... в образе - ты спишь, а когда в ум входишь ты - "он" беснуется. Типичная клетка сознания. Мечется в кромешной тьме твоей души ищет лазейку чтобы выйти и показать себя миру. Тому, кому подвластно все - лишается главного. Что для тебя главное? У тебя еще нет главного. Ты еще не обрел его, потому не провоцируй "его" лишний раз. Не забывай, это ментальная связь между вами может стоить тебе жизни, а "ему" сосуда в котором "он" живет. Пойми, мой юный друг, правильно, мир испортился так, что какие-то эпитеты или метафора, образность -вся эта абракадабра, является буквальным явлением, событием. Лишнее слово, брошенное невпопад может убить тебя, навлечь беду. Если ты решил гореть, то упокой твою душу... Даже я не в силах спасти тебя.
—Да, помню того бедолагу, что провалился под землю, когда произнёс последнюю фразу: «Да провалиться мне на этом месте». Мир воспринимает наши мысли и желания в точности да наоборот. Элида еще не была такой живой как сейчас. Элл и Эрр тоже это ощущают, словно живые чувствуют. Что-то страшное грядет и будто не в силах помочь ему.
— Успокойся, мой юный друг. Это временное явление называется Иивликом. Тебя переполняет энергия Элиы в сто крат больше в другие времена. Его попросту необходимо пережить. А пока твой дед властвует скоро мы все окажемся бок о бок с тем скрягой, что провалился на месте. Твой старикан только делает вид, будто все хорошо и ничего нам не угрожает. Устраивает смертоносные игры на площадях, развлекает народ, а мать и отец отреклись от сына, считают тебя завоевателем, и недаром. Остается старший брат Лютос. Но этот неуклюжий толстяк, не имеющий никакой магии, не сможет защитить этот мир от диссонанса Элиды. Придет время и о магии мы будем вспоминать как в балладах о героях и сказаниях на ночь детям... хотя до этого не дойдет. Потому ты, мой друг, последний вершитель этих судеб, маг, колдун, их смерть в этом лживом правящем роду.
— Но многие считают меня демоном! Всевышним злом! Они ненавидят меня и боятся. Ты видел эти лица, когда наш караван вошел в город?! Они как смеялись, так и бросались прочь от меня. Я видел эти презренные лица, слова брошенные мне в спину!
— Люди больше хотят не верить твоему успеху, чем твоим неудачам. Одно и тоже, но смысл великий! Что им остается делать как не призирать тебя и бояться. Бедные люди, потому они все жалкие, а жалкие потому, что очень бедные...бедные на ум и рассудительство. Когда-то давно им была брошена кость, лже свидетельство о твоем существовании, видимо эта кость все еще в зубах этих обголодавшихся.
Минута молчания.
— Думаю, пора им напомнить кто я такой. Никакого презрения, только страх! Страх заставляет уважать.
—А уважая, они признают тебя и тогда посмотрим, кто на кого будет смотреть с призрением. Это была беседа двух давних приятелей. Вместе они уже десять лет, но свою опасную дружбу оба держали в тайне. Один из них принадлежал к правящей династии сарфинов, а второй был забытым всеми колдуном. А зря. В свое время колдун, маг и такой же альхид как и его собеседник провозгласил себя всемирным мраком. Но гордыня затмила глаза, за что он и поплатился. Его изуродованное лицо скрывала посмертная глиняная маска давно умершего дорогого ему человека. Такая же жуткая, как чёрная душа этого колдуна. В мире, где знаки и иероглифы обязательно имеют большой смысл, выцарапанный знак хаоса на маске монстра говорил о его величии. Умеющий наводить ужас на противников и собирать вокруг себя все больше союзников. Но молодой наследник, его преданный ученик, не боялся колдуна. С ним он ощущал себя защищённым. Хотя так оно и было. Прошло десять лет с того дня, как корсей, один из принцев альхидского рода, впервые встретил этого монстра. Десять лет позорного изгнания. Колдун удобно расположился на мягком диване, довольно спокойно себя чувствовал под самым носом заклятого врага, правящего сарфина Аллеля, потирая руки он желчно добавил: —Это торжество было устроено в честь твоего старшего брата Лютоса Великолепного, но будь уверен, сегодня все заговорят только о тебе. Младший наследник, второй корсей в правящей семье, долго стоял у большого зеркала, разглядывая себя в отражении. Он уже забыл, когда он носил чистые вещи с накрахмаленными стойкими воротниками и белоснежными манжетами с золотыми узорами в виде листиков гвоздики, шиповника и нарцисса на изящном плюсе, сравниваемый с крупноузорчатым жаккардом. Сколько лет прошло с того дня, как он с позором покинул свой дом? Выгнали из главного дворца подобно вшивой собаке приставив охрану. Загнали в убийственные пустыни, в разрушенную крепость, на край света, в проклятом Ириле, среди прокажённых, воров и убийц, где жизнь научила его главному — выживать. Разделяя хлеб и кров с негодными для всего мира людей, наследник корсей Ликише Офиус Асхаев - Дан наконец дождался своего часа. Сменив старую рваную куртку, от которой несло потом и кровью, на парадный кафтан. Строгий наряд больше подходил к его необычной внешности.Серебряные эполеты с родным его знаком всесильного Змея, перстни, пояс, пуговицы — всюду его сопровождал образ судьбоносного. Ликише долго стоял у зеркала, пытаясь найти в безупречном наряде какой-либо изъян. Играла на нервах чрезмерная строгость линий и тот холодный синий цвет, не похожий на традиционный цвет его семьи, потому парень в который раз переспросил:
—Главный цвет семьи Асхаев-Дан золотой. Моя мать, отец и брат закутываются в сияющий легкий виссон! Я часто сравнивал мать с золотой амфорой. Она была так молода и красива и любила не меня. — Корсей хотел выглядеть так же, как и его брат, ничем не отличаться, но его старый приятель был убеждён, что это просто волнение. —Уже много лет виссон — это цвет господствующего рода Асхаев - Данов. Золотой цвет символ правящего рода.
—Но синий… Это цвет вечной пустоты Безликой Богини. Ее изображают в синем плюсе неспроста. Эта ткань настолько груба, что не она не сминается, а ее заломы повторяют хруст ломающейся кости. Твой образ такой же как образ нашей вершительницы загробного мира. Синие воды плещут, бьются дикие волны об скалы Ириля. Черные тучи как черные пересмешники нависли над Элидой и издали, в кромешной тьме, слышен резкий скрип ржавой колесницы справедливости. Ты слышишь уже? Слышишь? Это жалкий вой тысячи грешников в упряжке покаяний.Вот так и запомнят и тебя, когда ты войдешь в этот проклятый зал! Пусть смиряться — синий цвет не только цвет скорби и печали, но и победы! Эти вещи всегда и везде ходят бок о бок вместе. Это их цена.
—Я все же не уверен, что Безликая Богиня одобрила. С нас еще спроситься. Ликише заметно погрустнел. В который раз он посмотрел в зеркало, про себя подметил: «Кафтан на праздничном вечере, по-моему, Аморф перегибает. Все и так понятно, я совершенно не похож на других альхидов. Белая кожа, черные глаза,выразительный взгляд, высокий лоб, прямой нос, губы плотно поджаты. Удивительно несхож на смуглых золотоволосых и голубоглазых смеющейся лиц Данов».
—Не думай об этих людях как о своей семье. Вспомни, сколько раз они пытались убить тебя! Покушались на твою жизнь даже в Ириле! Сколько мне пришлось спасти тебя! Пора им бы ответить за все! Прежде чем отпускать от себя приемника, колдун напомнил ему об ошибках его семьи. Семья молодого наследника всегда хотели его смерти. Ликише ссылался на то, что они были простыми людьми - не магами. Им инородны понятия равновесия природы, гармония в мире и космосе. Они не видят взаимосвязи сакрального замысла, вообще отрицают мироздание, от того их проблемы не более чем человечны - захватить побольше властной функции,распределить влияние и наслаждаться жизнью.
Наслаждение.
С недавних пор их ужасным деяния дошли и до самого Ликише. Ради тотальной диктатуры, они готовы уничтожить весь мир - Элиду. После нескольких покушений на Ликише, правящая семья вдруг поменяла тактику и из младшего наследника, корсея Ликише они создали ужасающую шумиху. Имя монстра писали на каждой голой стене. Кляли. Бросались прочь при виде не в чем неповинного наследника, а старшего брата, Лютоса Великолепного, Лютоса Справедливого и милейшего - превозносили как спасителя мира. Как понял Ликише, его мать с отцом жаждут быть на вершине мира и жаждут обожествления. Они так хотели прикоснуться небесам, стать такими же как боги. Их сердца ничтожно пусты, заполняют чем придется. Умалишенные!Они готовы отдать в жатву целые города и поселения ради треклятого могущества!Всех и всё на жертвенный камень!
—Нет! Я не допущу этого! Я ужас в их глазах, — плотно сжав кулаки Ликише круто повернулся к собеседнику, добавил. — Я их меч возмездия! Я их конец! Я стану тем, перед кем весь Элиды сложит оружие и станет передо мной на коленах! Я тот, кого надо боятся и никаких больше распри! Я бич этого мира! Страшнее эпохальных битв и сражений...
—Тише, — зашипел колдун, успокаивая молодого собеседника. — Здесь точно кто-то есть. Нас могут слышать! Их лазутчики повсюду! Спускайся, тебя уже давно ждут. Ликише гневно сжимал кулаки. Он ощутил как вскипала в нем неотвратимые чувства справедливости. Цена за предательство будет очень высока!Теперь он как лицо правосудия пришел раздать по заслугам за поруганную честь. За гнусные преступления против человечества пришла их расплата и он как никто другой ждал когда наступит время когда он станет лицом к лицу с властной матерью и самопровозглашенного регента главного каменного города всей Элиды — Мириды. Да, он все еще помнил те пережитые минуты постыдного изгнания. Все в ярких красках снятся одни и те же сны, где он потерпел неудачу. Тогда Ликише был совсем юн, но старому сарфину этот факт не мешал отправить мальчика куда подальше. По началу, Ликише не понимал фокуса, что подстроил Аморф, но находясь вдали от дома судьба дала ему блестящую возможность жить так, как хочется ему самому. Заниматься собой и повышать не только силу, а учиться магии и владении собой где угодно и как угодно. Не идти по распорядку дня, как родной брат Лютос. Обременять себя накрахмаленными салфетками, нарядами, одобрительно кивать дискутируя с набеленными дамами о красоте певчих птиц или что сегодня подадут на ужин. Ликише не был таким. Его выгнали из дома надеясь, что он сгниет в стенах некогда разрушенной крепости. Надеялись, что паренек сломается и приползет на коленях умоляя дать ему пропитание и ночлежку, но корсей не вернулся. Исчез из поля зрения и это был их самый опрометчивый поступок. Теперь на том месте, где стояли руины, возвышала огромная крепость, а из толпы диких разбойников, воров и убийц вышла вполне дееспособная армия. Ликише не собирался конкурировать с Миридой. Ему было глубоко плевать на их деяния, помалу лишая Мириду статуса правящего сарфина, он занимал самые ходовые стоянки - деревни и мелкие поселения, где ходят продовольственные караваны. Думал что лишившись провизии, Мирида признает в нем правящего сарфина. И письмо, прибывшее из родного края, только подтвердило его намерения.«Пора вернуться в Мириду. Новости самые скорбные. К.».Кто такой «К.», Ликише знал не понаслышке. Личный шпион в стенах собственного дома, чья переписка с таинственным анонимом «К.» приносила ему немаловажные известия. Источник самый надёжный, и не верить ему было глупо. Потому, не теряя времени, собрав вокруг себя приближенных слуг, он пустился в путь.
Ликише мог только догадываться, что его ждёт впереди. На этот счёт аноним «К.» решил умолчать. Не стал рассказывать. Значит, он в подозрении. Теперь никаких тайн, корсей едет домой и явит себя перед всеми в кафтане синего плюса! Совершить акт мести за те чудовищные преступления, что нанесли ему все Асхаев-Даны - станет сарфином Миридыи и Ириля.
Сдавалось, будто это было вчера. Он вспомнил тот день, когда от него избавились, как от ненужной вещи. Выгнали из собственного дома и на глазах всейзнати втоптали в грязь, словно уличного пса. Поставили в пример тем, у кого имелось бунтарское настроение. Тем не менее острые воспоминания главного повстанца не забыты, и корсей готов показать на что он способен. И в тот же час они вспомнят не как о «втором», а о родном сыне — Ликише Офиусе Асхаев-Дане.
НЕТ!
Наследник!
Личность!
Достойный наследник, который носит в себе благородную кровь альхида — высшая каста магов этого мира. И ради большой власти Ликише вероломно перешёл на сторону темных сил и добился не малого. Тем не менее судьба корсея Ликише распорядилась иначе. Ведь ему уготована совсем другая, более невероятная жизнь, чем коротать своё время, восседая на троне нового города, выстроенного самим сарфином Мириды. Ликише родился вторым мальчиком и был ещё совсем малюткой, когда от него отвернулись родители, уделив внимание первому сыну Лютосу, на которого надеялся весь мир Элиды. Ликише растили няньки как можно дальше от родного брата. Отдельная комната, столовая, отдельный флигель с тремя комнатами — недалеко от дома, где держали рабов. Вся его жизнь была похожа на борьбу за выживание. И каждый новый день мальчик рос крайне жестоким и грубым, ненавидящим весь мир. И слухи о его черных делах уходили за грань воображаемого. Люди обвиняли его во всех бедах, что бы ни случилось: будь то повозка сломалась или от засухи посох урожай. Этот день сулил ему новые испытания. Благодаря силе непреклонного духа мальчик упрямствовал, спешил всюду быть первым и это сделало его главным соперником для старшего брата. В сравнении с Лютосом, Ликише во всем был виноват «второй». Сочиняли о нем жуткие песни, от которых сами же дрожали. Пугали маленьких детей ночью, но корсею это только на руку.
2 глава
Его судьбоносная встреча с колдуном произошла тогда, когда ему исполнилось десять лет. В день его рождения. Будущее для него не светило своими лучами славы. Ведь жизнь второго сына ничем не отличалась от жизни сына простой кухарки. Иногда ему так и казалось, если бы не дорогие наряды из хлопка. По обычаю, маленьких детишек любили и радовали до совершеннолетия. Это священная традиция, и в нее верили все миридийцы, опасаясь гнева своих богов.Карающая Мать-Берегиня — богиня жизни, семейного очага, детей, священное имя мира — являлась чуть ли не самой суровой из богемного пантеона, покровительницей всех людей. Удовлетворить Мать-прародительницу было сложной задачей. К десяти годам ребёнка в семье чтили как священное дитя. Люди верили, что дети ещё не прошли духовный путь в реальный мир. Их хрупкие невинные души чисты, хранимы богами. Ни одна магия не может повлиять на ребёнка, и обделить божье чадо было большим прегрешением, что карается самой Берегини или Безликойбогини, что разъезжает на проржавленной, скрипучей колеснице в пределах вечности с каменной чашей Истины и Совести. Этот волшебный мир оберегал своих чад от любой напасти и колдовства, но в день совершеннолетия, в десять лет,все становилось по-другому. Вот и наступил такой день для маленького Ликише. Свой путь он будет выбирать сам.
Старый сарфин, правитель славного города Мириды, мог бы гордиться своим внуком. Отлив из чистого золота новые монеты в честь именинника, щедро раздавал всем жителям города и миридийских поселений. Живыми цветами накрыт роскошный стол. Приглашенные высокопоставленные господа раздают поклоны в честь великого будущего Мириды! И в этот знаменательный день любящая мать Ликише в торжественном жёлтом наряде и с цветочным венцом на голове олицетворяла богиню-прародительницу, дарила имениннику тёплые улыбки и воздушные поцелуи. Но Ликише не был тем, кого считали «золотым преемником». Зачем тратиться на того, кто не имел права носить имя принца-корсея. И весь праздник, что могла устроить его мать Фрийя, — это посадить ненавистного мальчика за кухонный стол прислуги. В тот день Ликише исполнилось десять лет. Для того чтобы перейти в мир взрослых и стать тем, кем было предназначено судьбой, по традиции должны срезать длинную косу. Доказательство его непорочности, по велению матери мальчика взросление будет проходить под пристальными взглядами людей, которые изо дня в день причиняли ему невыносимые страдания. Людей, жестоко наказывавших ребёнка за детские шалости и проказы. Беспокойный и непоседливый мальчик вынуждал суровых нянек носиться по всему дворцу, за что также не упускали момента поучать проказника. Ликише начал сбегать из флигеля. Укутываясь в старое, грязное тряпье, разгуливал по улицам Мириды, притворялся сыном нищенки. После того как мать мальчика Фрийя узнала об увлечениях сорванца, тут же ощутил опасность положения и вернула волевого упрямца во дворец. Однако золотые стены дворца, стражи и няньки не смогли сдержать тяжелый характер проказника. На этот раз его новым увлечением стала запретная семейная библиотека, где хранилось много незабываемых вещей его рода Асхаев-Дан. Тайный проход по волшебству открывался только тем, кто по крови альхид. Это место стало для него спасением от несправедливых наказаний и насмешек брата. Все своё время наш беглец проводил среди целых томов истории Элиды. Тут хранились самые пылкие рассказы былых воителей и их завоеваний. Где одна любовь смогла спасти целый народ от ненужных войн, а где перечеркнула всю историю человечества, как с Ирилем. Здесь детская фантазия могла разыграться в просторе затерянных миров, полных загадок и острых ощущений. Именно здесь он нашёл его. Ликише с недавних пор заметил, как старый правитель, сарфин Аллель, его боготворимый дедушка, лихорадочно возится в древних фолиантов, вчитываясь в предания древних. У всех на глазах, будто тот сумасшедший возился с одной и той же книгой, чей бронзовый переплёт был замкнут на тяжёлый замок. И что было в ней такого, что повелитель оберегал эту книгу в таком же бронзовом сундуке под тяжёлой цепью? И это только добавляло интерес ко всем тайнам старого Аллеля.
3 глава
Элида — маленькая жемчужина Вселенной, чуть меньше Земли, но такая же живая и яркая. Её леса шепчут на ветру, реки поют среди долин, а в небе танцуют два солнца — золотое Элл и таинственный синий Эрр.
Она, как светлячок в кромешной тьме, напоминает холодным безжизненным мирам: «Жизнь возможна. Чудо — есть». И где-то в глубине космоса, быть может, другие планеты, глядя на неё, тоже мечтают однажды проснуться. В глубинах неизведанной галактики, там, где звёзды сплетаются в странные узоры, вращалась удивительная система — с двумя могучими солнцами и единственной живой планетой, окружённой тройной свитой лун.
Это была Элида — мир, вопреки скромным размерам, дышит магией и волшебством. По её изумрудным равнинам бежали реки, сливаясь в глубокие моря. Горы, словно спящие великаны, вытягивались в дымчатых туманах. А среди цветущих лугов и древних лесов прятались поселения, где кипела человеческая жизнь — такая же хрупкая и такая же яркая, как первый луч света.
Днём планету ласкало тёплое солнце Элл, заливая долины медовым золотом. Но с приходом ночи просыпался Эрр — его холодное синее сияние окутывало землю, превращая леса в застывшие кружева теней, а горные вершины — в серебристые призраки. Три луны плыли по небу, перешептываясь между собой, и казалось, сама Элида тихо напевает колыбельную под мерцанием трёх лун и двух солнц...
Этот мир был маленьким, но бесконечно драгоценным — как огонёк во тьме, как доказательство того, что даже в самых далёких уголках Вселенной жизнь находит свой путь. Два светила сменяли друг друга, как день и ночь, как огонь и лёд — и между ними танцевала жизнь.
Ещё в эпоху зарождающихся времён, когда мир Элиды был молод, а леса — густы и необузданны, в душных тропических землях поднялся первый народ. Они строили не из дерева и соломы, а высекали свои дома из камня, возводя Ириль — город, который стал сердцем первого царства.
Его стены, тёплые от солнца Элл, помнили шаги первых правителей, шепот жрецов у алтарей и звон первых мечей, скрестившихся в первых войнах. Ночью, под синим светом Эрра, улицы Ириля казались вырезанными из лунного камня, а три луны смотрели сверху, словно безмолвные стражи древней истории.
Здесь рождались легенды, здесь начиналось то, что позже назовут цивилизацией. А вокруг, как ненасытный зверь, шумели дикие джунгли — вечные соседи и вечная угроза. Но Ириль стоял, пока внутренние разногласия, непримиримые противоречия, поделили один народ, потому разбившись на племена и кланы каждый ушел своей дорогой так и остались друг другу заклятыми врагами.
Первые, высокородные города Ириля, гордо прозвали себя альхидами. Самонадеянные, жадные к золоту новые поселенцы заселили не только южные равнины, но и жадно вытеснили инакомыслящих в сторону севера. Отошедшая младшая ветвь ирильцев, не простила вероломного удара собратьев, нарекли себя борейцами бежали. В самых холодных землях нашли новый дом уверовали в могучего бога ветра Борея, чье покровительство требовало кровавой жертвы.
Ириль на этом не остановился. Они все еще держали обиду на борейцев. Коварством овладели Древним Храмом Звезд и местными служителями —святозарами, взяли с них клятву и обязали на вечную службу.
Управляющие палаты, гильдии, суды подчинялись исключительно альхидам. Самодержцы контролировали каналы пресной воды и водонапорными башнями ввели пошлину за каждую каплю. Виной всему оказалась нечеловеческая обида на отошедшую ветвь. Однако подобное не могло произойти без зачинщика. Тот, кто с легкой руки руководил заговором, кто значительно превосходил высокородных. Несомненно, главой этой цепочки был тот, кому беспрекословно повиновались все люди Элиды. Тот, чья линия династии тянется от первородных. Тот, кто назвал себя неукоснительным сарфином, правителем Ириля.
Именно здесь началась наша история — с Ириля. Древнее городище Элиды давно покинутые альхидами земли и самим сарфином, пережил немало потрясений. В стенах разрушенной древнего царства таились не только призраки прошлого, но и те, кто подвергся изгнанию или убиению из других городов и поселений. Проклятые ирильцы, больные и чахлые рабы, бежавшие невольники из темниц, красивые наложницы с детьми на руках нашли приют в родных краях. А со временем в этом забытом месте показался тот, кто носит высокородную кровь, с титулом корсея — наследника трона, стал таким же изгнанником, как другие убогие ирильцы.
Эти десять лет должно было стать праздником. В этот день корсей Ликише по обычаю обязан был спеть прощальную песню Берегине — деве богине, что хранила его род испокон веков. Песню благодарности.
Песню прощания.
Но когда он вышел в кухню, ничего не было.
Ни длинного стола, покрытого белой вышитой скатертью. Ни дымящихся яств, от которых воздух дрожал ароматами. Ни сверкающей серебряной посуды, вымпелы, баннеры с геральдикой правящего рода Асхаев-Дан. Молитвенник Берегини украсили бы веточками медовых деревьев, цветочными венками, бусами. Опоясали бы статую девы пестрым полотнищем ткани дабы выразить свою любовь и преданность.
Но ничего такого не было!
Только грязное корыто с булькающим жиром, старое мясо, воняющее затхлостью. Стол, иссечённый зарубками от топора — словно кто-то рубил на нём не дрова, а саму память. Стены закопчены, воздух тяжёл, и никто не пришёл.
Ни мать.
Ни отец.
Ни троюродные сестры.
Ни дяди, ни тети.
Никто.
И тогда в его сердце вонзился ледяной нож.
Маленькие кулаки сжались так, что ногти впились в ладони. Губы задрожали — но не от слёз, а от ярости, которая вдруг заполнила его всего, как чернильная вода, отравляя каждую мысль.
— Чтоб вам всем сгнить заживо… — прошипел он, и слова стали проклятьем.
Он желал им мучительной смерти. Желал, чтобы их кишки вырвали. Чтобы их дома сгорели. Чтобы Берегиня отвернулась от них так же, как они отвернулись от него.
Мыслями он просил о помощи, призывал богов к справедливости.Кто же знал, что за эти детские слезы вскоре содрогнётся весь магический мир? Этот знаменательный день не мог обещать ему новую жизнь. Возможно, ему предстоит нищее существование где-то на ирильских улицах или вовсе конец жизни. Ликише больше не мог мириться со своим положением, и как он решил эти детские слезы будут последними в его жизни. Однако слова пьяницы перевернули его сознание. Старый свинопас, лишившись работы из-за беспробудной пьянки, наконец нашёл небольшую подработку. Выполняя указания самой Фрийи, тот подоспел к моменту, когда Ликише, перед ним стояла глиняная миска с кислой похлёбкой, а из деревянных кружек несло болотной водой.
Вот-вот Элл уйдет за горизонт и и Берегиня оставит свое чадо на попечении судьбы.
— Молись, щенок, чтобы ты не стал магом, иначе верёвка на твоей тоненькой шейке обеспечена. Хороших же ты врагов нажил! Эти люди не очень хотят видеть другого наследника. Мирида и без того проклята. Дети монархов рождаются мертвыми! Мы потеряли целое поколение! Конечно, откуда же им взяться? - Слова наёмника только усилили боль Ликише, и желание поскорее покинуть Мириду приумножилось. Бежать в самую даль, за горизонт, взять с собой небольшой мешочек с малыми пожитками, прихватить с собой выкуп вольноотпущенного и браслеты, которые обеспечивают бывшим рабам долгожданную свободу, и никто в этом мире не смеет обратить скитальца в невольники. Беспрепятственно унестись в земли Визерии, героически преодолевая жаркие дюны Мириды и посвятить своей жизни какой-нибудь эпос.
«И чего я тут сижу? Как сказал этот зловонный старый ловкач, верёвку на шею?» — подумал он, вставая из-за стола, быстро бросился на выход.Выскочив на задний, хозяйский двор Ликише бросился под телегу, загруженную огромными деревянными бочками с пресной водой, густой патокой и ящиками с овощами и фруктами, ловко проскакивая между копытами мощных туров, вымахнул прямо в амбар, где его уже норовили словить.
— Лови его, — кричал бывший свинопас, запинаясь нога об ногу, упал на землю.
— Он убегает!
— Держите беглеца! — издали слышен обеспокоенный зов кухарок.
— Не дайте ему уйти!
— Он снова сбежал!
— Ловите его!
Но Ликише боясь быть пойманным, резко свернул, вымахнул обратно из амбара, пролетая мимо времянок и других построек, укрылся среди сараев, где его ждала полная бродяжная сумка. Притаившись, маленький беглец боялся пошевелится. Испуганная скотина в сарае завизжала. На дикий визг молочных поросят прибежали трое здоровых мужиков, грозились выпороть Ликише если тот сейчас же не выйдет к ним, но ребенка очередной акт воспитания от наемников не так пугал, как внезапно перерезанное горло, потому окутавшись в грязный мешок, затих пока те не ушли и только лишь спустя какое-то время Ликише смог показаться. Он все еще вел себя очень тихо, боялся дышать пока полностью не убедился, что он абсолютно один.
Мальчик медленно подобрался к выходу, из соломы достал спрятанный мешок, закинул его за спину, подтянулся к выходу и… Из внутреннего кармана рубашки выпал камешек в форме идеального треугольника. Необычный чёрный треугольник, что он украл из книги, перед которой трепетал сам сарфин. Имея неосторожность оставить своё сокровище, Аллель понятия не имел, что камень пропадет без вести. Тайник сарфина сильно привлёк внимание маленького искателя приключений. Он давно ждал момента, когда старый правитель оступиться и забудет о безопасности многотомной книги. Тогда Ликише и украл его. Взял с собой чтобы в будущем, если уж придется, продать его дабы не умереть с голоду. Но когда камень показался именно сейчас, то можно было бы счесть, что это знак от богов, послание. Ликише подобрал свой трофей, еще раз посмотрел на него. В который раз задаваясь вопросом, что это или для чего он, прикинул его цену. Сколько даст торговец за обычный камень? Идеально гладкая геометрическая фигура, обладающая силой очаровывать, стала менять не только цвет, но и свойства. Такое уже было, и не раз. Непонятно для самого Ликише, но камень изредка становился прозрачным, как стекло преломлял лучи солнца, а после снова возвращал природный угольный цвет гранита. Что это было и почему? Для него это было самой величайшей загадкой, которую разгадать было чуть ли самим приключением. Глядя на сокровище, он понимал суть его важности, хотя догадки все же были. И тут он вспомнил о книгах, повествующих о неестественных тюрьмах для особых злоумышленников. Этими тюрьмами становились самые разные бытовые предметы, что первыми попадались под руку: подсвечники, ложки или чернильницы - разное, но были и исключения. Многоугольные камни являлись самым настоящим проклятием для злодеев. Эти безупречные в своей природе камни, тетраэдры, создали первые альхиды, а может, и древние боги, или это космические гости — толком никто и не знает. Но многие уверены, идолы того мира уготовили людям вечные войны ради необыкновенного чёрного камешка. Легенда гласила, что тот, кто владел хоть одним из пяти таких предметов, владел всем миром. Власти, о которых только можно мечтать!Но кто там, в том октаэдре самого сарфина Мириды, и за что его могли наказать?
В том сарае, где прятался Ликише, становилось все темнее и темнее, и голосов с улицы уже не было слышно. А из маленького окошечка сарая было видно, как жёлтое солнце Элл, окрасив небосвод в тёплый оранжевый оттенок, спешно скрылся за горизонт, уступая место белому светилищу Эрру. Белый карлик покрыл землю бледным, серебряным оттенком, освещая россыпь маленьких звёздочек, космическую пыль и троелуние.Ликише все думал, как быстро закончился день, а это значит, что он уже не ребёнок. Коса, с которой он не хотел прощаться, должна быть отрезана и со всеми почестями дарована богине Матери. Единственной кто оберегал его от его же семьи. Истинная хранительница чье присутствие сильно ощущалось. Ликише было горько расставаться с Берегиней, но делать нечего, он уже взрослый и сам может позаботится о себе.
От подобных мыслей его бросило в жар. Он уже ощущал в себе странные изменения. А это значит, что он сам выбирает себе путь. И вскоре ему придётся покинуть дворец, отправиться в самую даль к неизведанному.А главное — не попасться на глаза палачам. Ликише хотел уже двигаться вперед, как ощутил приток энергии, как будто его окатили кипящей водой. Магия стекала к нему в виде сотни ужей и змеек, заполняя сарай, они ползли к нему. Плавно петляя по кругу оцепили мальчика со всех сторон, а после черные чешуйчатые твари жадно впивались в тонюсенькие ножки мальчика, точно, как пиявки, пробирались под нежную бледную кожу, обвивались вокруг ребер, пробираясь в самое сердце. Ликише испытал незабываемую боль ломающейся кости. Эти змейки рвались сквозь грудную клетку, жадно искусывая маленькое сердечко ребенка.Первое перевоплощение в змея для Ликише было похоже на варварские пытки ненасытного зверя. Сначала на его лице показались первые признаки магии. Кожа покрылась первыми чешуйками. Карие глаза Ликише изменились, на фоне золотистой радужки прорезалась узкая полоска вертикального зрачка. Плоская змеиная голова покрылась тонкими пластинами чёрного цвета, показались ядовитые клыки, а длинный раздвоенный язык то и дело выскакивал наружу, улавливая любые запахи. Широкий капюшон кобры изображал странные будто живые знаки. Они строились в единую линию, нарекая имя нового мага, а после, прокручиваясь по оси, снова выстроились в линию, складываясь в другое заклинание.
Уже скоро тело Ликише стало таким же длинным и тонким, как тело змеи с плоской головой и широким капюшоном. Будто бы не было и в помине того человека. Огромная чёрная кобра металась по сараю, повергая в ужас всех животных. Переживая острые приступы рези и нестерпимого жжения во рту, Ликише пытался избавиться от острой боли. Ему хотелось поскорее вернуть свой человеческий облик, но он не знал как. Запутавшись с когтистыми лапами гигантской птицы детримы, его змеиное тело тут же было втоптано в землю и выброшено вон из сарая. Только так Ликише удалось смирить внутреннего монстра. Однако, обратившись человеком, Ликише уже не был похож на того десятилетнего мальчика, которым был до превращения. Так уж сложилось, что к его годам прибавилось ещё пять лет. Точно как и другие дети, он попрощался со своим детством. Повзрослевший Ликише вытянулся, стал похож на подростка. Плечи намного шире, руки и ноги будто бы обросли мышцой, а широкая грудь покрылась черным волосяным пушком.Увидев своё отражение в лохани с водой, Ликише испугался. Высокий, жилистый, с лицом, похожий на всех своих предков, первых сарфинов. На широкой спине нарисовался узор в виде жуткого змея, выкрученного в восьмёрку, — космический знак бесконечности и его силы.
— Я маг, — испуганно прошептал Ликише, с интересом разглядывая новое тело. — Новое тело? Я похож на взрослого парня, а в моей сумке одежда для десятилетнего мальчика! Как смешно, Берегиня изменила мою внешность, а я даже и не подумал. Но что это за магия такая? Превращаться в змея? Что с этого? Ликише бросил прощальный взгляд на высокие водонапорные башни дворца. На райские сады, что каскадом нависали над дворцом. Высокие бронзовые статуи наследника корсея Лютоса — брата Ликише.
Юный маг мысленно попрощался со всем этим и был готов уйти как… он услышал его. Своё необыкновенное сокровище, которое неожиданно для него стало вести себя странно. Сначала треугольник, тетраэдр, разделился на многогранник, а после, он снова поменял цвет, перекрестившись двумя треугольниками, преобразовался в звездчатую форму и начал вращаться. Набирая обороты вокруг оси, звезда развернулась в сотни, а то и тысячи мелких частиц, подобно мелкой мозаике, образуя форму человека.Ликише подозревал, что этот камень являлся кому-то тюрьмой и этот кто-то был похож на человека. То есть тело принадлежало человеку, но его лицо, точнее, морда жуткой твари, не подходило ни одному из известных ему существ. Глубокие, черные глазные впадины, в которых едва пробивались крошечные глазки, больше напоминали черные бусины. Необычно белая кожа напоминала варёную смесь с сотнями рубцов и отёков, будто бы в своё время узник камня варился в кипящей смоле. То ли человек, то ли монстр, но однозначно узник, излучал сильную магию, ровно как заклинание, которое отражалось на мантии. Эти необыкновенные знаки то и дело двигались, точно как в танцевальном ритме, повторяя заклинание, которое невозможно было прочесть. Подобными знаниями мог владеть только бог или какой-либо сильный духом маг, о котором никто не знает или не помнит. Но как такое может быть, ведь с этим узником Ликише испытывал странную связь, словно их сплетала родственная нить.Но что же могло сблизить двух незнакомых друг другу людей? И главное, как?После того как Ликише рассмотрел узника, он наконец решил завязать разговор первым:
— Добрый день, узник!
— Ну, здравствуй, спаситель, — ответил узник, заглатывая сладкий вкус свободы, бросил на парня оценивающий взгляд.Узник, чья магия одним поднятием руки заставила утихомирить напуганных зверей, с нескрываемым интересом смотрел на юного спасителя. Волосы, заплетённые в тугую косу, концом тянулись до пояса и не были обрезаны — одна из явных примет недавнего совершеннолетия. А это могло значить, что юнец только что стал магом, но никаких отличительных знаков на нем не было, и к какому роду он принадлежал, остаётся только гадать. Старый набитый мешок и рваная рубаха валялись под ногами, а маленькие штанишки вот-вот разойдутся по швам. Со стороны он был похож на раба-мага, добывающего медный кругляш, убираясь в сарае. Однако этот маг смог разрушить проклятие камня и открыть его. Узник хотел уже покончить с юнцом, сделать это как можно быстрее, чтобы тому не пришлось ощутить никакой боли, а после отправиться к своему заклятому врагу. Наказать того, кто упёк его в тёмное пространство на долгие пятьдесят лет.Всё же от грубой ошибки его остерегла и другая мысль: кто этот мальчишка?
— Помню время, — начал узник, — когда мои последователи и жрецы резали своих жертв ради того, чтобы оживить тетраэдр. Сотни смертей и море крови, мука из людских костей былa рассеяна по воздуху, призывая высшие силы. Предсмертные стоны мужчин и женщин потрясли этот жалкий мир! Сколько ни бились величайшие умы, он не поддавался им! Но ты… тебе хватило одного дыхания! Одной тёплой руки! Может быть, это неудачная шутка со стороны моих недругов? Если это так, то я буду медленно выворачивать твою шею, и ты познаешь неведомую ранее тебе боль! Или заставлю тебя страдать, как не страдал ни один человек в этом проклятом мире! Говори, мальчик, кто ты?
— Нет, пленник камня,— спокойным тоном ответил юноша. — Я раскрыл этот камень совершенно случайно. Я надеялся, что не стану магом и хотел было бежать из города, а теперь мне не дожить до утра. Сейчас меня поймают святозары и упекут в чёрную темницу. Мне нет смысла бежать, пустая трата времени. Тем не менее мне интересно, кто ты? И как попал сюда?
—Я тот ужас людей, я их страх и смерть! — придавая своему голосу эпичность, узник представился. — Я и есть орудие хаоса! Истинный кошмар! Сосуд для божественного духа мести. Преданный родным братом и моим народом. Меня упрятали в тетраэдре благодаря хитрому лукавцу. Я мог быть вашим сарфином! Ириль по праву наследия мой! Это мои наследники должны были осчастливить эти края, но нечестивец украл это право! Мой родной брат не является тем, за кого себя выдаёт! Только истинный Змееносец по праву должен восседать на троне Змеиной долины. Ириля!— Ириля давно нет, — оборвал узника Ликише, нисколько не страшась жуткого лица собеседника. — Мы в Мири-и- де. Это дворец сарфина, и здесь родились коссеи, корсей и я.
— Ириля больше нет?— едва слышно прошипел колдун.— Этот нечестивец cровнял с землёй мой город?
— Нет! Ириль существует, но не в таком величии, как было написано в книгах. Это край наших предков? Альхидов?
— Наших? Так ты из рода Асхаев — Данов? Ты наследник?— Да, но я не тот наследник, и я никогда не стану сарфином. — От стыда у парня загорелись щеки и заметно пoyтих голос. — Я даже не корсей.
— Двое? — Прекрасная новость обрадовала собеседника. Похоже, история повторяется. Тогда колдун решил разобраться в непростой ситуации. — Если ты не корсей, но относишься к нашему роду, oтветь, как зовут твоего отца?
— Коссей Гадесис, сын сарфина Аллеля, — ответил парень. — Сын наложницы и альхида, а моя мать — коссея Фрийя, дочь богатого торговца Атита Саржи из города Диадон. Она так же не маг. Время магов уходит, а к власти в этом мире пришли…простолюдины.
— Коссеи? Время магов? Что ты такое говоришь, мальчишка?
— Мой отец не маг, но он сын правителя Аллеля. Этот титул узаконили недавно, когда в семье магов рождаются дети без магии. Эти высокомерные превалиры Мириды придумали титул для не магов. Известный борец за правду превалир Изимат и его брат Сихей — управленцы Дома Невест для Данов сами решили избавить Мириду от бесчестья, но с полгода назад Изимат ушёл в мир предков. Я думаю, это из-за Лютоса Великолепного. Он не хотел, чтобы его короновали, ведь он тоже не маг.— Таким образом, ты остаёшься наследником? Ты же маг?
— Меня даже по имени не называют, не то, что признать корсеем. Как только Аллеля не станет, Лютос все равно станет сарфином Мириды. Время магов уходит, — повторил мальчик.
— Зна-а-ачит, ты вто-орой сын? — Сердце узника ликовало. О лучшем сюжете он и мечтать не мог. В голове уже сложился план мести, и он был готов к первым действиям, но остался один вопрос, что его терзал все годы заточения:
— А кто же эта наложница Аллеля?— Бабушку звали Вивея, она из рода сивилл, но ее давно нет,— ответил юноша.
— Она умерла.Новость сильно шокировала узника, хотя невозможно было предугадать его чувства. Лицо страшно смешалось в мешаную белую пузыристую массу. Стянутый уголок рта едва слышно издал жалостный стон. На месте лобных складок собрался мясистый сгусток наростов. Руки тряслись, сжимаясь в большие кулаки. Голос изменился. На месте Ликише любой другой парень или взрослый мужчина должен со страхом бежать без оглядки, но он с любопытством всматривался в вымученное лицо узника.
— Не дождалась! Не выдержала! — С трудом подавив боль в сердце, узник обратился к собеседнику: — Скажи, мальчишка, где ты нашёл этот камень?
— Я… я нашёл в тайнике у дедушки. Он был… спрятан.Ликише замялся, скрывая правду от незнакомца, но под пристальным взглядом узника солгать было крайне трудно.
— Ладно, оставим на потом. — Узник тут же догадался, как камень попал в руки парня, но в этот момент его интересовало совсем другое: — А как она умерла? Наложница Вивея?
— Любимая женщина сарфина — так прозвали ее во дворце. По воспоминаниям дедушки, в круг почитаемых превалиров было подано прошение -- признать наложницу сарфиной, но они отказали. Правитель стал заложником правящего совета превалиров, поэтому поступал так, как говорит ему совет, а после поддался и Альянсу. Он не смог защитить бабушку от взбешённых консервативных магов, что чтили традиции альхидов и никогда не пятнали свою кровь. Потом она родила моего отца. Больше детей у него не было. Но жадные к власти превалиры поняли, как удобно держать сарфина на коротком поводке, и продолжали управлять им. Много лет дедушка исполнял пожелания совета, но ничего так и не добился. Это изводило бабушку. Еще совсем малюткой она посещала мои покои. Это звучит странно, но я помню все ее песни! Традиционные песни из Ириля о змеях! У нее был приятный голос. Еще она часто рисовала и один раз изобразила меня в обруче на голове. Змей кусающий себя за хвост. Помню ее истории о Змееносце, но, когда я вырос, Лютос, мой брат, дразнил меня. Называл меня этим уродливым змеем. Твердил, будто бабушка выпрыгнула из окна из-за меня, увидев мою змеиную голову.
— Змеиная голова?— удивился колдун.— Кто же твоя мать или отец, если… не маги не могут...
-- Говорят, что я проклятый, — начал юноша, опустив от стыда голову. — Любитель ползучих гадов. Сын мирянки-поломойки. Узнав это, моя бабушка покончила собой, не вынеся позора.— Наглая ложь! — рявкнул бывший пленник, ещё сильнее сжав кулаки. — Вивея была не такая! Она прорицала, род сивилл говорил о появление великого ведьмака! Мага, который станет ужасом для этих подлецов! Единственный, кто принесёт спасение и справедливость нуждающимся мирянам. Возможно, ее убрали, чтобы она не мешала заговорщикам, которые хотели сохранить свою власть.— Бабушка часто ко мне приходила после смерти. Я точно ее видел! — продолжал волновать узника Ликише.
— Ты видишь умерших? Кто-то об этом знает? — Голос узника стал тихим.
— Нет, — заверил колдуна юнец.
— За это меня могут отослать отсюда подальше. Я точно знаю. Хотя они и так перережут мне горло, как только святозары учуют новую магию в Мириде. Они давно этого ждали.
— Это ты верно подметил, — согласился колдун, вспоминая своё тяжёлое прошлое.Колдун тяжело перевёл дыхание, разгадывая лицо мальчика, чья внешность удивительно походила на лица других сарфинов, которых он помнил и знал. Заметив это, колдун понял, что этот мальчишка тот, кто ему нужен.Да, жизнь Ликише сложилась из одних соревнований со старшим братом. Второго сына Фрийя не ждала. Она до последнего верила и знала, что родится девочка. С недавних пор страшным наказанием было иметь в семье правителя двух наследников. Поэтому женщина вымаливала дочку, но боги распорядились по-другому. Пять лет коссея Фрийя ходила в траурном обруче, оплакивая свои несбывшиеся надежды. Ее жестокое сердце не ощутило материнской радости к малютке, а после и вовсе отвернулось от Ликише. Мальчика вырастили суровые няньки. Не страшась возмездия Берегини, твёрдо воспитывая малыша с самих пелёнок. Поэтому ощущение одиночества никогда не покидало его. Ни отца, ни матери, ни брата — всё пусто. Тьма, в которой он представлял, что есть всё: мать, отец, брат, а может, и та мертвая девочка коссеи, которая была бы ему любящей сестрой.По каким-то неизвестным для него обстоятельствам Ликише остался жить среди царской семьи. Мальчик нередко посещал уроки воспитания, где кроме ударов хлыста, о воспитании ничего не преподавали. За шалости ему не раз срезали косу, но волосы у мальчика росли очень быстро. За месяц коса снова обретала нужную длину. До очередной выходки, где в наказание ему снова отрезали косу и называли проклятым. Тем не менее в маленьком сердце горел неистовый, придающий силу огонь.
— Она говорила, что только книга раскроет тайны. — Догадываясь, о чем задумался колдун, Ликише добавил: — Порой мне казалось, что она ждала кого-то. Сильно ждала. И каждый раз повторяла, что книга раскроет тайны.
— Книга? Что за книга? Колдун вопросительно глянул на мальчика, на что мальчишка только пожал плечами.— Не думаю, что ты причастен к ее смерти, — добавил колдун, заметив чистую наивность в своём собеседнике, но это было только первое впечатление. — Конечно, если ты мне не лжёшь!
— Я хоть и не корсей, но и не простой мальчишка, мне врать запрещено! — вступился за себя Ликише, напомнив узнику о своем положении. — Я альхид!
— Это весомый довод! — убедился колдун и как можно удобнее присел на землю, скрестив под собой ноги.Ликише тут же повторил за ним. Затянулась долгая пауза.— Часто она к тебе приходит? — первым начал узник.— Вчера был последний. Я тогда почти спал, а она стояла над моей кроватью и сказала, что она уходит, а дальше Аморф тебе поможет. Но я не могу понять, кто такой Аморф?
— Я Аморф!— ответил колдун, придавая голосу особое величиe. — Моя Вивея! Моя дорогая невинная голубка все знала! Мудрая! Истину говорю! Сила сивиллы, знала, что я вернусь, и оберегала тебя до этого момента! Она была твоей Берегиней!
— Но откуда она знала, что я открою этот камень? — не понимал Ликише.— Несмотря на ее красоту, она была одарённым человеком.На самом деле колдун едва помнил свою любовь. Спустя столькo лет он давно потерял ее образ, но не свои чувства. Сердце все еще кипело при одном упоминании ее имени, а жгучая ненависть к виновнику ее смерти ослепляла глаза.— Уважаемый род твоей бабушки тянулся от самих сивилл, жрицов. Они предсказывали будущее самому Даорию. К словам ее предков прислушивались древние альхиды. А ещё она была необычайно доброй и искренней, но этот слабый и ничтожный негодяй дал ей умереть. Он убил ее.Колдун незаметно погрузился в свои воспоминания.
— Думаете, она предвидела нашу встречу? — не утихал Ликише.— Я думаю, она предвидела все, — встрепенулся Аморф, возвращаясь к основной теме. — И скорее всего, она умерла не по твоей вине, а защищая тебя. Она знала, что тебе угрожает опасность ещё до твоего рождения, и пожертвовала собою, чтобы стать твоей Берегиней. Это смелый поступок! Она отдала жизнь ради наследника!— Я тоже не верил всем этим слухам, — признался Ликише.
— Все врут.
— Это верно! Но раз она доверила мне тебя, так значит, я обязан исполнить ее последнюю волю.
— Аморф, куда вы меня берете? — изумился Ликише.— К себе в приверженцы. Я думаю, тебя не учат грамматике, ты не знаком с магией, чтобы не составлял конкуренцию своему брату?
— Да. Они учат меня танцевать!— Ха! Эти пустоголовые хотели, чтобы ты танцевал?! Нет! Не бывать этому! Ты больше не будешь танцевать под их дудку! Пришло время научиться!
— Чему? -- Аморф громко рассмеялся.— Змееносцу. Давней магии нашего рода. Но сначала… Колдун взял в руки маленький нож, что Ликише успел выкрасть с кухонного стола, и лично срезал косу, заклиная:— Да будет Карающая Матерь свидетельницей, и ты, Безликая Справедливость, любящие нас отцы и матери, узрите и благословите нового корсея, сарфина Ириля. Ты, корсей Ликише, станешь возмездием для всего мира. Расправь змеиный капюшон и изобрази свою магию. Докажи всем, что ты единственный наследник во Вселенной. И имя твоё — Змееносец.
4глава
Ликише не случайно вспомнил первую встречу с колдуном. Много всего было, много пройдено вместе. Аморф учил Ликише так, словно эта тренировка последняя в его жизни. Глядя на могущественного колдуна, сложно было сказать, что за десять лет он не изменился. Высокий рост, все еще прямая спина, сильные руки — все это говорило о его необычайной силе долгожителя, свойственной альхидам. Магия, под которой Аморф прожил пятьдесят лет, скрывала его и от быстротечном времени, сохраняя потрясающую силу молодости. Под тяжёлым капюшоном из грубой шерсти лица Аморфа не было видно, а руки скрывались в крупных складках тяжелого плаща. Только так Аморф мог утаить своё присутствие во дворце. Особое заклинание защиты. Ночные ищейки могли вынюхать посторонние силы и выследить колдуна. Заключённый в камень, он не терял время зря и совершенствовал простые заклинания, изнуряя себя сложными тренировками. Это помогло стать более сильным и выдержанным. Таким, каким он есть сейчас.
— Мы не в Ириле, будь предельно осторожен, мой дорогой Змееносец Ликише, — Аморф напомнил ученику о безопасности.Послушные слуги, что приехали со своим господином, аккуратно сложили каскадными складками длинный плащ на руку Ликише, выпрямили заломы на плюсе, зачесали лощенные волосы назад - завершили образ. — Не спеши, отдохни. Твои раны после последних занятий не зажили. И будь осторожен, не выдай себя. И скажи мне, пожалуйста, где сегодня Саржа отдыхает?
— Он также будет на торжестве. Впервые он в списке. Раньше Фрийя не приглашала его во дворец. Что бы это значило?
— Они держат это все в секрете.
— Все выглядит очень странно.
— Не спеши с выводами, осмотрись. Разведай, что они замышляют. — Провожая взглядом верного ученика, черный колдун про себя добавил: «Это первый день Иивлика. Все пятнадцать дней твоей силы и могущества, пока не закончится все одним днем. Они удивятся, когда узнают, каким ты стал Змееносцем».
5 глава
Это была самая тёмная и устрашающая ночь в году. Пугливый народ свято верил в вечных богов дня и ночи — Элла и Эрра. Когда над землями Элиды царствует маленькая по размеру синяя звезда Эрр, раскалённые дюны стынут после убийственно жаркого красного гиганта — Элла. Но в эту ночь на небе не было ни голубого светила, ни красного. Скрылись за горизонты, оставив тёмное небо с россыпью мелких звёздочек и плеядой трех полумесяцев, повёрнутых чашей вверх. Для Элиды это был самый сложный период — время Иивлика. Именитого звездочёта, который изучал цикл перерождения двух светил. Время, когда высшие силы имеют большее влияние на судьбу этого мира. Изучая дивную закономерность, Иивлик предупреждал, что эта ночь главного божества и их прародителя Змея, до слияния двух солнц, в день Змеивика. Люди, живущие в южном полушарии, поклонялись тому, кто подарил им этот дивный край. И в это самое непростое для элиадцев время боготворили великого духа, почитали его. Поили молоком ползучих гостей, приносили в жертву мелких животных, но Ириля больше нет, а Мирида вовсе отвернулась от магии, концентрируя всю веру в живом сарфине как в боге и его преемнике крон-корсее Лютосе Великолепном. Но безбожные альхиды, забыли, кому обязаны за свое благоденствие, и вскоре они пожалеют, что отвернулись от духовной защиты.Однако для Ликише во дворце ничего не изменилось. С той самой секунды, когда ему пришлось покинуть это место. Все слуги, что в суете встречались ему на пути, с испуганными лицами падали к ногам корсея, кланялись великому Змееносцу. Проходя мимо больших покоев, коридорах и потайных дверей и ниши, а в частности той кухни, где Ликише впервые использовал необыкновенные способности — окунул в чан с кипящей водой того свинопаса. Старый негодяй получил твёрдые указания избавиться от паренька, но Ликише опередил его. Тогда месть не обошла и злых кухарок. Жестокие женщины, любимицы Фрийи, регулярно «воспитывали» мальчика тем, чем попадётся, и нисколько не боялись возмездия высших сил. Их душераздирающие крики до сих пор помнятся корсею, как только сотни гигантских змей с голодным взглядом заползли в хозяйственный двор. Или тот жестокий учитель этики с хлыщом и плетью. Этот монстр в человеческом обличье издевался над Ликише, утверждая, что он дитя самой тьмы. Его самая лучшая смерть навела ужас во дворце, призвав необычный орден святозаров. Небесные блюстители порядка в магическом мире. Их кожа не просто белая, а лунная, фарфоровая, будто отливается перламутровой пылью, светящаяся изнутри нежным сиянием. Она казалась хрупкой, почти прозрачной, словно выточенная из древнего льда или облака. На ней могли играть легчайшие тени, как узоры на снегу под луной. Мраморная статуя, ожившая дыханием ирилькой ночи.
Святые войны, не просто белые, а опыленные, их волосы цвета серебра, с яркими бликами под ирильским солнцем. Они могли струиться, как жидкий лунный свет, или быть воздушными, как пух одуванчика. Казалось, что в них запутались первые лучи рассвета или отблески звезд. Шелковистая вуаль, окутывающая лицо. Глаза не просто красные, а сияющие, как редкие рубины, пойманные в ловушку темноты и излучающие собственный, приглушенный внутренний свет. Или тлеющие угольки в снежной пустыне, хранящие скрытый огонь души. Глаза, как окна в иной мир, где закаты вечно багряны, а эмоции светятся изнутри – печаль алела глубже. Их взгляды – загадочны, проницательные, будто видящие сквозь обыденность, немного отстраненный. Он притягивал, как магнит, вызывая одновременно трепет и восхищение у каждого, кто встретиться на пути. Пламя души в хрустальном сосуде. Святозары казались существами не от мира сего – пришельцем из мира лунного света и тишины, призраком благородных кровей, заблудившейся звездой, спустившейся на землю. Движения – плавные, грациозные, почти бесшумные, как движение тени или падающего снежинки. Легкая хрупкость в сочетании с внутренней неожиданной силой.
Такие были святозары.
Они были неуловимыми тенями и слепящим светом одновременно — Орден воинов ярчайшей звезды Элиды, элитный отряд под командованием Ясса Стального Когтя. Их глаза видели то, что скрыто, их клинки находили тех, кого нельзя найти. Они прочесывали мир, заглядывая под каждый камень, в каждую щель, в каждый тёмный угол. Белоликие — так их звали в народе — не знали промаха.
Но на этот раз что-то пошло не так.
Они искали бунтаря. Того, чьё имя жгло уста жрецов, чьё преступление требовало кары. Они обыскали города и пустоши, допрашивали старейшин и нищих, ворошили легенды и слухи… но Ликише будто растворился в воздухе.
Великая Берегиня, хранительница правды и судеб, знала ответ. Она видела мутную нить этой истории — виделa, как мальчишку вышвырнули в ночь, как его проклятья вплелись в узор судьбы. Но она молчала.
А Орден искал.
Искал там, где его не было.
Потому что Ликише уже ушёл — не в другую страну, не в подполье…
А туда, куда даже свет ярчайшей звезды Элиды не доставал.
Знакомство с монстром принесло Ликише немалые навыки и умения. Аморф увёл главного мага из-под носа заклятого врага и стал обучать паренька всем азам колдовства и перевоплощения, но для этого нужно было время. И в этом им помог тот самый октаэдр, где эти двое провели не меньше, чем три года. В первую очередь новый друг обучал своего ученика грамматике. Важнейшая часть в магии. Правильно выговорить заклинание и не превратиться в кусок мяса для диких животных. Подтянув мальчонку, тот взялся за чёрную магию и заклинания. Ликише знал немного из того, что умел Аморф, но этого было достаточно, чтобы покинуть тайное убежище и явить миру нового Змееносца.Свои новые умения «второй» продемонстрировал во время фестиваля. Знаменитая мальчишеская игра "Турнир героев", где победителем непременно должен выйти корсей Лютос, но Ликише резко присвоил эту победу себе. Наглядно продемонстрировал недобрые намерения. Но Ликише больше не был тем робким юнцом, что бежал от преследования. Теперь он стоял на арене, окутанный тёмным сиянием, с ухмылкой, полной холодного расчета. Его движения были точны, заклинания — отточены до совершенства. Каждый жест, каждое слово — всё работало на то, чтобы показать: перед ними не жалкий беглец, а новая сила, с которой придётся считаться.
Лютос, привыкший к лёгким победам, впервые почувствовал ледяной укол страха. Его заклинания разбивались о щиты Ликише, как волны о скалу. А когда он попытался ударить в ближнем бою, его меч прошёл сквозь иллюзию, а настоящий Змееносец уже стоял за его спиной, сжимая в руках клубящуюся тьму.
"Ты проиграл, корсей," — прошептал Ликише так, что слышал только Лютос. "И это только начало."
Толпа замерла. Одни в ужасе, другие — в восхищении. Кто-то уже шептал, что пророчество сбывается, что пришёл тот, кто перевернёт весь порядок Элиды.
А Ясс Стальной Коготь, наблюдавший за этим из тени, сжал рукоять меча до хруста костяшек. Он понял: охота только начинается. И теперь Ликише был не добычей — а охотником.Многие задавались вопросом:
«Как этот никем не учёный мальчишка смог стать таким способным магом? Кто ему помогает?»,- однако, чтобы допросить виновника Ликише — его как след простыл. Похоже, что весь мир перевернулся, прежде чем шаловливый негодяй нашёлся! К поиску подключились те самые святозары...
Так прошло не малых три дня, а в октаэдре три года. Опытные воины-клевреты, служащие альхиды при ордене святозаров — аттарисисы, гордая канцелярщина из архива, писцы и судьи и другие господа, собравшиеся в тронном зале, несдержанно обсуждали глупейший поступок легкомысленного юноши. Многие питали надежду на близкое появление «второго», дабы скорее разрядить накалённую обстановку в народе, требующем мага на трон. Старые, с обвисшей блеклой кожей, наступая на спутанную, белую как снег бороду, едва ковыляя на своих двоих, мудрецы ордена прибыли во дворец, чтобы осудить глупый поступок парня. Нашептывали сарфину, как лучше поступить с бунтарём. Обещали подстроить несчастный случай. Несмотря на то что в геральдике ордена существовали такие слова, как честь ордена, праведность ордена и несокрушимая святость — беспощадные палачи уже вынесли решение. Тем не менее Ликише уже был на слуху простого народа. На нашествие змей жаловалась вся Мирида. Ползущие рептилии и другие амфибии разного рода и вида заняли улицы города и чуть ли не дворец. Укушенных и задушенных ста- новилось все больше и больше. Люди в ужасе обходили стороной даже сухопутных лягушек. Слухи о новом маге-наследнике разлетелись с невероятной скоростью, усугубляя обстановку за стенами дворца.
Как правитель ни пытался положить этому конец, все его старания были напрасны. Старику уже не под силу усмирять бунтующий народ. Люди ждали помощи от Лютоса, но молодой парень без намека на магию мало что мог. Сарфину пришлось пойти на уступки миридийцев, давая возможность место ещё одному наследнику, дабы унять требующий народ и выиграть время, пока мальчишка еще молод и неопытен.
— Несчастного давно съели крыланы. Разорвали на части его тощее тельце, — тешились многие. — Или дикие соскозубы незаметно проглотили его. А может, он давно запекается под безжалостными лучами Элла в дюнах, подобно горелым костям в жаровне.К счастью, все было не так.
Совсем неожиданно для всех в тронный зал с грохотом ворвался пропащий. Не тот, кто носил в своём теле кровь великих альхидов, а будто помойный подзаборник, что вы- прашивал милостыню, явился перед самим повелителем. Хромая на правую ногу, избитый, в ссадинах, ранах, грязный и в пропитанных потом тряпках, он прошёл мимо святозаров так, словно этот случай сойдёт ему с рук.
Однако на этот раз он слишком ошибался.
Святозары с большим трудом узнали Ликише. Каждый был готов первым образумить парня, но это не входило в обязанности ордена. Все ждали главного голоса, повелителя.
—Прошу простить меня за моё легкомыслие, мой правитель. Как видишь, я едва воротился живым.Первым подал голос Ликише первым, что очень оскорбило Аллеля. Он хотел наказать его за дерзость, но увидав как сильно изменился его внук, в его голове пронеслась иная мысль: «Все Даны в одном лице! Будто время ушло далеко назад и передо мной стоит он. А может, время вернулось, чтобы напомнить о моем брате? После наших с ним баталий на улице против уличных мальчишек корсей Аморф Офиус выглядел именно так, как Ликише».
—Ты где был? — послышался подавленный голос правителя.
Ликише заметил, как ослаб его сарфин. Спутанные седые пряди на голове, кожа имела желтоватый оттенок, голос охрип, плечи опустились. Неведомо куда испарилась вся могущественность правителя, будто на троне сидит одинокий, никчёмный старик.
— Я едва остался жив. — Ликише не смел поднимать глаза и смотреть на повелителя в присутствии господ, подобно рабу, ему велено повиноваться порядкам. Прихрмывая на правую ногу, парень приблизился к старику, поклонился, добавил:
— Прошу прощения, что начал говорить первым.
Да, положение Ликише до сих пор было оскорбительно убогим. Ненавидя себя за это, ему нередко приходилось показывать буйный характер. Как и сейчас, он был готов броситься в бой, но святозары… только они ждали какого-ни будь неосмотрительного поступка бунтаря. И были уже начеку.
—Кто-то очень хотел, чтобы меня здесь больше не было, — начал Ликише, после того как правитель, махнув рукой, позволил продолжить рассказ. — Меня заколдовали. Невидимые путы невольника запечатали... мою магию. Я не мог вернуться домой. Ирильские работорговцы и их кровожадные монстры кошачьи нимры — устраивали настоящую охоту на таких, как я. Они, мой святейший, мой повелитель, оказались очень враждебны к чужакам. Особенно если этот чужак оказался миридийцем. Тот работорговец, чья молодая кошка расцарапала мою спину первой, оказался противным человеком, который торгует всем, что попадётся. Меня привезли на ирильский рынок, где я не мог не заметить некую странность. К главному празднику разрушенного города толпы местных торопились украсить свои шатры и полотняные навесы зелёными стягами и спиральными узорами. Изображали на руинах дворца змеиный знак, а на лицах — змеиную кожу. Странно, но я видел, как они чтили этих ползунов, задаривая их едой, а мы нещадно топчем их, прогоняем! Ирильцы приносили в жертвы молодых козлят, яица птенцов детримы, смазывая их молочным жиром во имя великого духа. В первый день Иивика я познал огромный прилив энергии, от которой мне хотелось летать! Магия, которая была мне дарована в день моего совершеннолетия! Я провозглашаю себя магом!
По наставлению Аморфа Ликише старался быть до боли вежливым, прибавив к своему рассказу ярких эмоций. Нельзя было сказать, что это было очередной выдумкой Ликише, так как это было самой настоящей правдой. Оригинальная идея Аморфа, дабы добраться до Ириля в день Змеевика без посторонних глаз. Парень явил ирильцам редкую магию и доказал, что их бог жив.
—Как?! Кто осмелился поднять руку на правящий род? — внезапно, будто бы пробудился от долгого сна, старик изрёк долгожданные слова для Ликише.
— Альхид Ликише Офиус Асхаев — Дан первый, признанный сын коссея Гадесаиса и Фрийи из Диодона. Нарекаю тебя запасным корсеем! Одним ИЗ претендентов!
Слова безумца, подобно раскату грома, от которого содрогнулись даже святозары. Никто не посмел осквернить слово самого повелителя, ожидая каких-либо пояснений, однако ничего такого не последовало. Пока все постигали услышанное, старый дед, чей рассудок далеко отошёл от реальности, продолжал яро выражаться насчёт безопасности его семьи. Ликише в это время низко опустил голову, нагло укрывая удовлетворённую ухмылку. Все шло прекрасно, даже может, и лучше. Хитрый план Аморфа сработал.
Заметив неладное в поведении сына, коссей Гадесис тут же кинулся в сторону подлого изменника:
— Это твой план?! Ты все продумал, чтобы тебя провозгласили наследником?! Ты не маг! Ты не можешь быть магом! Магов больше нет! Женщины не рожают магов!
—Гадесис, ты же не хочешь сказать, что это моя ошибка? — старый повелитель встал на ноги, вынуждая присутствующих в зале сделать шаг назад. — Моей ошибкой было то, что я долго не признавал очевидного, — рассуждал он. — Видел в Ликише только детскую надменность. Тяга к зазнайству! Но этот мальчик такой же, как и Лютос, усердно шел к совершенству… но довольно упрям, как малое дитя. Ликише не имеет права перечить первенцу, но если бы Лютос имел хоть какую толику магии, что дарована альхидам… все было бы иначе, однако это не так. Права на трон остается за Лютосом, а Ликише поклянётся в верности брату и будет охранять его покой до скончания своих дней!
— Это братоубийство! — несдержанный на язык коссей удивлял многих своим вольным поведением.
— Ликише — маг! А значит, он… может претендовать на трон! Претендовать, а не завоёвывать! Он второй по очереди! — исправил сына старый сарфин, добавил: — Он не осмелится пойти против святозаров.
— Отец, — не мог согласиться Гадесис. — Ты забываешь, он же «второй»… Фрийя… она родила…
— Я не «второй»! — прокричал у Ликише как будто вырвал эти слова из сердца.
Гадесис бросился возражать правителю, хотел повлиять на решение отца, как вдруг огненная стрела сына пролетела мимо, едва расцарапав ему лицо. Ликише и его огненная чаша, пересечённая волнистой чертой, представляя необыкновенную магию, которой он мастерски овладел в Ириле. Как последний трус, коссей Гадесис спасал себя — махнул в толпу разодетых и испуганных господ в поисках защиты. Но никто не осмелился пойти против того, кто принёс саму тьму во дворец.
—Змееносец! Снова этот проклятый дух в моем доме! — раздался испуганный голос старого повелителя. — Уберите его с глаз моих, пока он нас не отравил своим ядом!
Шестеро святозаров— белые, как первый снег, сияющие золотым ореолом священной магии — окружили Ликише, словно саблезубые тигры, готовые разорвать добычу. Их движения были отточены, взгляды уверены: этот бунтарь не уйдёт. Молодые, успешные в бою воины окружили юношу, будто дикие саблезубые тигры над добычей. Их белые ладони, как и глаза, стали сиять золотым ореолом света, являя всем магию святозаров. Каждый из них уже приготовился к внезапной атаке, зная, что исход более чем очевиден и бунтарь поплатится за своё высокомерие! Так думали все в том зале, и сам сарфин Аллель, но никто не ожидал, что Ликише станет сопротивляться святозарам. Белые как снег воины старались противостоять силам Ликише, но ничего у них не получалось. Парень легко отбивал нападения воинов, отбиваясь, исчезал в темной дымке, так и появляясь, но уже в другом месте. Мелькая как тень Ликише смог противостоять каждому святозару.
— Яд! Это яд! — воскликнул измаявшийся воин, испытывая первые приступы отравления ощущая первые ожоги на лице. — Он испускает яд!
Последний приказ старого воина повис в воздухе — и святозары вдохнули его, как молитву.
Шесть пар ладоней.
Шесть сияющих ореолов.
Шесть теней, слившихся в едином порыве.
Ликише вырвался из тьмы —
— и попал прямо в капкан.
Белое крыло взметнулось — не удар, а танец, отточенный до совершенства. Первая пара рук — промах. Вторая — скользнула по тени. Третья — зацепила край плаща.
А последняя —
— схватила.
Словно сокол, хватающий мышь в полёте, святозары поймали его.
Хруст.
Не костей — самой тьмы, что треснула под их пальцами.
На мгновение показалось — вот он, конец.
Но...
Глаза Ликише вспыхнули и старый святозар вдруг понял — они поймали не мальчика. А то, что пряталось в нём...
Ликише не упал.
Он взлетел, зависнув над головами святозаров, его грязная рубаха вдруг вспыхнула таинственными иероглифами и... его глаза загорелись. Яростным, адским пламенем.
— Что за дьявольщина?! — прошептал кто-то из толпы.
Но было уже поздно.
Ликише взмахнул рукой — и из его уст вырвался поток огня, словно пасть дракона, раскрывшаяся в самом сердце тронного зала.
Пламя поглотило святозаров.
Их белые одежды вспыхнули, кожа обуглилась, а крики слились в один жуткий вой.
Даже Ясс Стальной Коготь, видавший многое, отступил.
Потому что теперь он понял:
Это не просто мальчик.
Это — буря. Это — кара.
И никто не сможет его остановить.
Асс выглядел очень грозно. Звучные удары древка от его секиры эхом пронеслись по залу, создавая чудодейственный купол для одержимого. Вслед за превалиром будто проснулся ото сна и сам повелитель. Одним движением руки в сторону толпы некогда изнеможденный старик старик добился абсолютной тишины в зале, но сам Ликише на этом не останавливался.
—Аллель! — раздался многозвучный нечеловеческий голос из уст Ликише. — Аллель! Это говорю тебе я, Офиус, которого ты так боишься! Я праотец долины Змей и сынов моих альхидов! Я подарил вам город, который ты разрушил. Я оставил вечное обиталище духов ради того, чтобы жить вечно возле своих детей. Тысячи лет я жил в их сердцах. Мои сыны именовали себя сарфинами, они служили мне сосудами в этом мире. Однако ты посмел осквернить меня, оболгать! Изменил мою историю, от страха предался черному греху. Чтобы перевернуть мой мир, ты отнял у меня все! Отнял мои реликвии, которыми вы так гордитесь, нарекаете себя всемогущими. Смотрю целишь снова уничтожить меня и память обо мне? Дабы прийти в этот мир предвечным, мне пришлось создать идеальный сосуд. Чистокровного альхида! И он будет концом твоего мира и началом моего! Запомни, Аллель, за свои деяния тебе придётся ответить. Тебя ждет расплата! Узри, плут, как угасает твой род! Меркнет перед ложью и обманом. Бойся! Бойся, Аллель! Скоро мы встретимся, и ты предстанешь перед всеми богами!
Слова Змееносца со страхом проникли во все сердца почтенных мужей, уважаемых дам и святозаров. Молодые девушки не вынесли жуткий голос, исходящий из самого мрака, с криком бросились прочь из зала. Испуганная Фрийя как можно крепче обняла любимого сына Лютоса и спряталась за тахтой правителя, пытаясь укрыться от всевидящих глаз демона. Тем не менее сам Лютос, чьё безразличие безмерно потрясало, не сдвинулся с места.
Ликише быстро пришел в себя и вернул прежний чело- веческий вид. Альхиды, чьи бледные лица выражали опасение, смешанное с глубоким уважением смотрели на Ликише. Тем не менее были и те, кто зрел на него с завистливой дерзостью. Нетрудно было предугадать, кто это был. Их имена не были столь важны, как имя самого сына бога, поэтому верные подданные сарфина сами выбрали свою участь.
— Сын самого Змееносца! — послышался изумлённый голос черноволосого господина в синем одеянии. — Я полагал, что слухи распускают страхом затравленные люди, но, как мы видим, этот маг — не очередная выдумка народа! Он существует! В семье Асхаев-Дан есть Змееносец! Кто-то хитро играет нашим умом, ложью затуманивая рассудок! Мы почти ничего не помним с того момента, как покинули Ириль, потому на троне может оказаться сам свинопас!
— В правящей династии перестали рождаться маги. Женщины знати не хотят рожать простолюдинов, боятся позора! — c горечью в голосе выкрикнула из толпы взволнованная придворная повитуха в траурном убранстве. — Малышам альхидов которым повезло меньше уже рождаются приговоренными! Последние новости - молодые девушки, роженицы, кончают жизнь самоубийством или просто бесследно пропадают! Некоторые пропадают и мы оних забываем! Это ничто иное как анафема святозаров! Жизнь на этой земле вовсе теряет всякий смысл если так будет продолжаться! Мы убиваем кого хотим, рожаем кого хотим, коронуем кого хотим! Кто больше обещает, кто шире улыбается! Это не гонка, а наша жизнь! Жизнь миридийцев!А пока вы все наиграетесь, боюсь, у нас уже нет другого выбора! Мы обязаны молить богов о прощении и вернуть легитимного наследника на трон!
— Симонака! Вспомните его слова! За что он поплатился жизнью? — продолжил господин в синем, успокаивая измученную горем женщину. — Бедного провидца привязали к огромной глыбе, которую он должен был тащить на вершину горы, однако кровожадные птицы намного раньше отведали его мясо, чем он смог сдвинуть этот камень. Но чем же этот одинокий скиталец согрешил? Ведь все, что он говорил, о чем предупреждал, сбылось?
— Каменный пастух напророчил конец роду сарфина! — недовольным голосом накинул другой господин. — Будто мы и есть то, что мы имеем. Что это за слова такие?! Как толковать его предсказания?
— А питать надежду, что корсей Лютос станет ма...— продолжила повитуха высоко подняв подбородок, не смела опускать взгляд. — Это невозможно! Быстрее в глухом каньоне покажется вода! Как говорил Симонакка, это конец роду альхидскому! Мы потеряли всякую надежду на мир!Пришли во власть грехопадные!
— Все верно, боги дали нам шанс покаяться! — выступил еще один недовольный превалир. — Этот единственный мальчик в правящей семье дожил до десяти и стал магом! Змееносцем?! Идеальный сосуд, чтобы прийти и воздать по заслугам!
— Мы расплачиваемся за то, что сближаемся с мирянами. — Тот господин, из-за которого начался раздор, выступил вперёд. — Легко поддавшись самообману, коронуем недостойных! Мы забыли свою историю. Ушла память вместе с родной землей. Вместе с Ирилем. Хм, узрите недостойные на себя. Яркие наряды, украшения, перья на головах, место подле самого правителя, будто придорожный театр. Чудаки — разве это альхиды? Нет. Мы забыли, каково быть альхидом!
—Наглец! — вспыхнул Гадесис. — Ты редкий безумец! Эти слова сказаны с нехитрым умыслом, о котором нам говорил Диер -Манур! Или мне призвать этого господина, чтобы он подтвердил ваши слова?
—К большому счастью, у меня нет привычки отрекаться от истины. — Смелый господин медленно подошёл к Ликише, всматриваясь в лицо парня, поймал родственную нить, что указывала на благородную кровь. — Я предлагал Диер- Мануру решить эту проблему, пока Мириде не пришел конец. Нам нужен маг, а не мирянин, лишённый магической божественности, на которую мы все уповаем. Он не принесёт нашему краю счастья. Это пустые надежды! Или вы предоставите нам наследника мага, или освободите трон для светлого завтра!
—Изимат и Сихей Дан, твой дом только что подписал смертный приговор! — возмутился Гадесис, достал из ножен тонкий клинок, принялся ждать ответа мудрого гоподина - мага, судорожно добавил: — Это измена!
— Измена?! — расхохотался тот господин, чья близкая линия рода альхидов тесно связана с Асхаев - Данами. От такого жеста кровь стыла в жилах, и Ликише, как и другие очевидцы спора, ожидая ответа от коссея, приблизились на шаг вперёд. — Ты, чья рука поднялась на сокровенное! Ты палач своего же рода и убийца альхидов! В твоих жилах течет грех, который подвластен только простым смертным с голых улиц. Ненасытный! —Голос того господина стал тяжёлым, а лицо исказилось от невыносимых страданий.
— О чем ты говоришь, безумец?- испугался Гадесис, его маленькие глазки забегали по сторонам.
— Моя единственная дочь всецело отдала себя святозарам. Поверила им и незадолго нас оповестили в ее смерти! И вы, мудрые святозары, вольные клевреты, писари, судьи, предали свою сестру ради нагретого места! Вы наказали ее, отлучив от ордена, заточили альхида в чертоги тюремного бастиона! Черный каземат стал для нее могилой. Вы укрывали ее для этого чудовища! Монстра в золотом виссоне с титулом коссея! Вы, продажные глупцы, открыли двери тирану в неизведане ранее границ! Скольких он еще погубил? Сколько пропало молодых девушек после того, как моя бедная дочь вовсе исчезла из памяти родной матери? Белые воины, мощь Элиды, не смогли вступиться за свою сестру? Отдали в руки убийце. Будьте вы прокляты! — c убивающей горечью прошипел господин.
— Что ты такое говоришь? Это клевета! — неуверенно возражал Гадесис.
— Нет! Сколько лет прошло, но я все помню, словно это было вчера. В ночь, когда Эрр и Элл укрылись за горизонтом, а дворы и улицы были заполнены ползучими гадами, а воздух пропитан ядом. Ползучие твари вырвались из своих нор и убежищ, яростно шипели, окружив тюремный бастион. Дорогой экипаж заметили возле тайного входа в бастион, и ты держал в руках корзину с новорождённым! Тебя выдала любовь к золотому висcону и красный драмургский перстень на пальце. Ты приехал за младенцем от моей дочери! Но ты, ничтожный обманщик, выдал этого малыша за своего сына. Этим ты смог утвердить положение среди альхидов! Но ты ошибаешься, если думаешь, что мы глупы. Этот мальчик родился от божественного духа! Он чистокровный альхид, и ты ему не ровня. Ты не имеешь права называть себя его отцом!
—Не имею понятия, о чем ты! — подавившись слюной, прохрипел Гадесис. — Замолчи, иначе я дам приказ святозарам казнить тебя здесь и сейчас!
—Я никогда не боялся смерти, и моя семья давно смирилась со своей участью и только ждет, когда ваши исполнители, палачи и приспешники святозары явятся в наш дом. Напоследок добавлю, что всегда доверял своим глазам, и мне нравится то, что я вижу. Готового к сражению за себя и своё наследие мальчика, сынa все божественного духа змея Офиуса. Скажи, юный друг, кто же тебя нарёк вторым именем — Офиусом? — Сихей храбро продолжал размышлять вслух. — Ты не похож ни на кого из Данов, но весь род альхидский в одном лице! Даже этот идиот, который лишь называется твоим отцом, не ведает, кто стоит перед его глазами!
— Сколько вам повторять, я не имею отношения к пропаже вашей дочери! — не унимался Гадесис, как только известный всем случай всплывает каждый раз, когда надменный превалир Дан встречается у него на пути. — И этот парень не ее сын! Он второй сын моей супруги! Мой и Фриии! Он не будет претендовать на трон!
— Змееносец не претендует на трон?! — Безудержная натура старого превалира требовала справедливости. — Это и есть его трон! Это его право вести наш род альхидский, так почему не дать ему это право?
—Дом Данов, вы и так много позволили себе! — Гадесис был вне себя от дерзости старого альхида. — Вы смеете говорить такие речи, не задумываясь о последствиях. На этот раз вам не поможет известный ваш Дом Невест. Вы обрекаете своих дочерей на убогое существование! Они лишатся всего, что вы имеете, и станут побираться на низших улицах города Ириля. Подальше от Мириды! Вы деспотичный, крайне эгоистичный самодур! Отрекитесь от своих слов и просите прощения у своего повелителя!
— Со своим складом характера я давно знаком, — дерзко ответил господин, чем вызвал смех у окружающих.— Что не скажешь о ваших качествах. Эти принципы, за которые вы так показательно боретесь, не стоят и глиняного гроша. Таких горе-циркачей полно на улицах Мириды. Не думал, что такие люди встретятся здесь, во дворце сарфина. — Досыта высмеяв коссея, Сихей Дан бросил на него самый угнетающий взгляд и уже более серьёзным тоном продолжил: — Мой брат, да пребудет в покое его душа, бьющаяся за этот мир, набрался смелости назвать тебя сыном наложницы, лишив ее шанса на замужество, а тебя титула! Так почему ты уверен, что я не посажу Змееносца на его законное место?! Всем и так известно, что ты и Фрийя обязаны превалириату. А старый сарфин всегда останется в тени, не смея отдавать приказы. Даже сейчас, сарфин лишен права говорить, пока превалириат не одобрит. Известно ли тебе кто кукловод этого театра, который потребовал признать Змееносца корсеем задолго до этого момента?!
— Уберите этого изменника! — раздался ненавистный голос Гадесиса. — Казните изменника так же, как и его брата Изимата, а дом распустить по улицам Мириды! Этой ночью его мясо отведают дикие звери!
Тяжёлая пауза затянулась среди высокородных. Едва осмысливая происходящее, альхиды вдруг осознали свою ошибку. Кровожадный тиран добрался до власти, убирал негодных ему соперников. К арестованным присоединился сам Сихей — отец богатого Дома Невест рода Асхаев-Данов. Однако ровно, как и его брат Изимат, Сихей умел бросать на дорогу крупицы, после чего весь дворцовый люд примется их разжёвывать. Ценой своей жизни и существования семьи он бросил жирный кусок правды ради мальчика, для которого он отдал все, что имел.
— Сихей, все твое богатство и дворцы перейдут в мое право. Теперь твои дочери — нищенки, и никто в Мириде не протянет им руки помощи! Тот, кто примется помогать предателям, будет самим предателем! — провозгласил Гадесис, ощущая сладкую как мёд власть над родовитыми.
— Это не сойдёт тебе с рук!Офиус востанет! Он будет ждать этого момента и ты не сможешь ничего с этим поделать!
— Ты поплатишься за это!
— Боги накажут тебя и Мириду!
Звучали недовольные голоса из толпы, после чего в зале началось настоящее безобразие. Испытав могущество вершителя судеб, Гадесис взялся заключать под стражу тех, кто пробуждал в нем ненависть. По указу коссея святозары уводили всех, кто брал на себя смелость пойти против правящего рода. Приговаривая альхидов к смерти или изгнанию, подобно капризному ребёнку, он взялся озвучивать имена неугодных.
—...берите повитух, хватайте господина Филему! Он давно мне не нравился!...
Гадесис обезумел от такого могущества.Пока святозары метались по залу, подобно застоявшимся сорнякам, вырывали предателей из благородной почвы, старый повелитель зрил, как в страхе кричали женщины, сбегая из тронного зала, а их мужья подвергались к смертной казни на месте, пленённые падали от рук рекрутов-святозаров и их клевретов-учителей. Мудрейшие святозары, не теряясь в догадках, обратили внимание на коссея, преклонились перед новым правителем, прославляя Гадесиса и его единственного сына, желая ясное будущее для всей Мириды.
— Остановитесь! — громогласным криком сарфин остановил беспредел сына. — Тихо!
Ликише с открытым удивлением смотрел на то, как быстро покорились своему повелителю святозары и альхиды. Точно, как стая хищников перед вожаком, опустив головы, ждали решающего голоса. Однако не смотря на случившееся в тронном зале, последнее слово сарфина было обращено именно к Ликише.
«И роди твоей Альхидский, — эхом раздался голос сарфина, наполняя им глубокую тишину в зале. — «Гиея полна Элла. Под ладонями пекучими Гиея жил ирильский. Язычи умолк навечно…»
«Язычими черными славою завелся». — Ликише продолжил за правителя. — «Умолк Гиея славленый и род наш Альхидский».
— Да. И род наш альхидский, — в полный голос повторил сарфин, окинув внука пытливым взором. — Ты исчезал из дворца, чтобы учиться Змееносцу? Твоя магия сокрушительна, величественна, а я поддался дешёвому трюку с похищением. По твоему взгляду я вижу мои худшие опасения. Это все подстроено!
Ликише поймал недобрый взгляд правителя и понял, что идти по плану наставника было уже глупо. Повелитель не зря процитировал песнь одной античной поэмы «Гиея — лжец», выказав, кто здесь лжец. Какие-либо пояснения излишни. Падать к ногам и слёзно просить о прощении, как любит делать это коссей Гадесис, равнялось уязвлённому бесчестью для юноши, но сегодня мальчишка задался вопросом, есть ли что-то сродное у него с отцом, или тот господин в синем прав? Увидев, как вьётся коссей у ног правителя…
— От тебя несет серой. Распространяешь яд. — Сарфин перекосился, после снова обратился, выставил своё требование, сохраняя мёртвую тишину в зале: — Ты немедленно уедешь отсюда.
— Как это?! Куда же я поеду? — Новость о ссылке с Мириды потрясла не только юношу, но всех присутствующих.
— Ты получил, что хотел? Видишь, к чему это привело? Кто лишится тёплого дома, а кто и жизни. Ты этого хотел?
— Нет. Не хотел.
— А кто тебя надоумил? Кто смеет учить тебя магии?
— Никто.
— Снова лжёшь.
— Я не лгу!
— Вон отсюда! Убирайся как можно дальше и сиди, пока тебя не призовут к служению!
— Но…
— Вон отсюда! Беги! Беги в Ириль!
— Ирильцы не похожи на людей, они живут племенами. Больше похожи на древних, нежели на цивильных людей. Эти варвары разорвут в клочья!
— Мне все равно, как тебя встретит это отребье!Главное, чтобы тебя тут больше не было!
— Ириль и ты покинул, — без малейшего страха произнёс Ликише, за что мог поплатиться своей головой, но старый правитель не отдался осуждению.
— Ты слишком похож на того, кто по глупости своей или от горечи говорит правду. Может, мы все и одной крови, но ты все же другой. Не такой, как я и мои дети! Может Сихей был пав, пора исправить ошибку. Покончить с этим раз и навсегда!
— Нет! Я Ликише Офиус Асхаев-Дан! Я альхид и твой внук! Я достойный твоего благословения! А ты пытаешься избавиться от меня! Не смотришь в мою сторону, делаешь вид, будто меня не существует, отсылаешь на край мира!
— Несправедливость судьбы и рухнувшие надежды?
— Но ты изгоняешь меня из родного дома?! На кого, как не на тебя, я похож?
— Все земли Элиды — твой дом, а пока ты будешь в Ириле, чтобы прислужники Лютоса не выпустили твои внутренности уже сегодня, жалкий ты негодяй! Похоже, та история никогда не закончится. Я пропал окончательно. — судорожно произнёс правитель, задумчиво обхаживая вокруг Ликише.
— История битвы двух братьев? — не пропустил оговорки повелителя Ликише, явил свои познания. — Как ты оказался на троне, если не владеешь "им"? Почему Офиус тебя не выбрал?
— Ах, ты… ядовитое ты существо. — Голос повелителя задрожал. — Подлый ты змееныш, притащил сюда скверну, испоганил мой дом! Ты продолжение моего проклятия! Твой взгляд… Этот дерзкий взгляд мне уже знаком! Вон отсюда!И жди пока тебя не призовут к служению!
Этa кровная обида затаилась в сердце юного мальчика навсегда. Ядовитой заразой травило его сердце. Глаза Ликише блеснули слезами. Правда тяжким бременем укрыла его и никогда уже не отпускало. Он тут никому не нужен! Отверженный всеми в детстве, изгоем стал и сейчас. Разгадать, почему с ним так поступают, не было ни времени, ни желания. Зная, что будет чему ещё удивляться, он оставил это на «долгое потом». А сейчас ему нужны силы. Мощь, перед которой эти надменные и бессердечные альхиды опустят головы точно так же, как и сегодня перед своим сарфином.
— Если это проделки Улема, то он поплатится за свое предательство! — откликнулся правитель в спину уходящему внуку.
— Нет, мой повелитель, это черная магия, — сухо ответил Ликише, уняв боль в груди. — Святозарам категорически запрещено иметь дело с такими, как я.
— Да!
Месть затмила старому сарфину глаза. Его снова посетила навязчивая идея убрать с пути заклятого врага — змея. Пусть этот гадкий червяк и кроется в теле его родного внука, но это ненадолго: — Этот червь все же потянул свои гадкие щупальца к моей семье. Как же так? Неужели твоя тюрьма… не-е-ет! Октаэдр не простой камешек, оттуда невозможно выйти, если он не… Ах, этот проклятый Змееносец! — в агонии страха лепетал старый сарфин, перекосив лицо от отвращения, снова обратился к парню. — Ты можешь считать это подарком судьбы, но я считаю это настоящим наказанием! И если ты осмелишься… то мне придётся… если твой треклятый змей разрешит себе… если ты прольёшь хоть одну человеческую кровь… Прости, но я обязан избавить тебя от твоего подарка, и не гарантирую сохранить твою никчёмную жизнь, и не стану щадиться! А теперь убирайся, пока тебя не вызовут, как только твои способности сгодятся в деле. Сиди в Ириле и не высовывайся! Святозар Улем будет с тобой до последнего дня, чтобы рассказывать мне обо всем, что там будет происходить. Это моя воля.
— Я бы не хотел иметь святозара под боком. Это так похоже на… — воспротивился Ликише.— Это решение твоего сарфина!
Вместо того чтобы гордиться единственным магом и внуком в семье, старец решил избавиться от него. А ко всему этому ему точно указали на дальнейшую участь цепной псины, которая будет выполнять команды хозяина. Может, он и заполучил желаемое, но цена тому слишком оскорбительна. К сожалению, Ликише был не готов к этому, но Аморф, как мог, отводил его от правды. Знал, что так будет. Тем не менее Ликише все же надеялся. До последнего уповал на понимание.
— Ты даришь Ириль? — не сдержал себя Ликише, без разрешения Аморфа, парень потребовал город. — Клятвенно пообещай, что эти земли будут моими!
Невольно Ликише заставил правителя вспомнить прошлое, которое он так старался забыть. Испытать тот непритворный ужас, что не оставляет его и поныне. Вернуться в прошлое, роковой день, когда острое лезвие Аллеля отведало плоть бывшего Змееносца — родного брата. Однако хитрый змей жив и, что ещё хуже, вселился в тело его внука! Сарфин не смотрел на внука, не смотрел ему в глаза, это было чересчур сложно для него. Ему больше не хотелось предаваться воспоминаниям, тот отвернулся от мальчика, едва слышно переговариваясь с ним.
— И что ты будешь делать с проклятой землей? Это место, никому не нужное. Грязное и гнилое, пропитанное ядом, едва доживает свои последние дни. Забирай эти кислотные земли, — донеслись до мальчика последние слова правителя. — Вернёшься, когда нам понадобятся твои услуги!
Вне себя от ярости Ликише выскочил из зала, случайно столкнулся со старшим братом в кулуарах дворца. Тем временем Лютос активно считал черные пятна на подгорев- шем наряде из дамаска, стонал над растрёпанными волосами. Младшему брату было невыносимо видеть, как те верховные святозары льстиво ахали при наследнике, обсуждая испорченную тряпку и спутанные завитки волос, потому хотел пройти мимо, но Лютос ждал его.
— Эй, это новое сукно! Золотопрядная пряжа и виссон! Тебе и не снились такие наряды! Запомни, «второй», ты об этом пожалеешь!
— Каким это образом?! — Ликише холодно бросил взгляд. — Как будешь готов, только намекни, и мы наконец- то поговорим по-братски!
— Я удивляюсь! «Второй» начал подавать голос? А я думал, что ты совсем пропащ…
— Не успел Лютос закончить издевательскую речь, как его тут же остановили святозары.Чёрной дымкой его обволок негатив Ликише, отчего белые воины среагировали быстро, встав стеной между братьями.
— Призываем вас к разумности, — тихо произнёс один из воинов, внешне напоминающий бледноликого, белокурого альбиноса.
— Вы приняли титул?
Ликише мог бы покориться им, как было и раньше, но одно слово властителя Мириды изменило всю картину. Теперь вместо пренебрежительного «второго», что оскорблял высокопоставленных господ просто своим присутствием, был наследник в первую очередь. Корсей! Равный, как и его старший брат. Произнося слова, святозары особенно учли новое положение Ликише, не смея поднимать на продолжателя рода глаза. Для юного Ликише это было неподдельным триумфом, нe смотря на то что сегодняшний день не увенчался полной победой, на которую он рассчитывал. Однако он будет ждать своего часа. Ему ещё предстоит обучиться многому, чтобы возвратиться в Мириду. Только на этот раз в качестве завоевателя.
— Да, вы правы, — согласился Ликише. — Змееносец не смотрит на обычных людей. Людей, лишённых магии. Простолюдинов. Мирян. Зачем они ему?
— Это ты Змееносец?! Подзаборник! — не упуская момента для оскорблений, Лютос пытался как можно больнее ужалить словами младшего брата. — Никакой ты не Змееносец! Ты лжец и братоубийца! Как только я стану сарфином, ты первый, кто будет молить меня о пощаде! И когда это случится, знаешь, что я сделаю? Я пощажу тебя! Прощение ради никчёмной жизни нищего!
Лют, чей рост на голову превышал Ликише, да еще и имел склонность к полноте, мог бы уложить жилистого братца одним кулаком. К тому же рядом с ним было немало святозаров, которые, несомненно, стали бы на сторону первого наследника. Однако испортить безупречный образ блаженного Лютоса Асхаев-Дан не решался, оставляя этот вопрос на будущее.
— Ты не представляешь, во что ввязался, — на одном дыхании проговорил тот, с трудом проталкиваясь сквозь живую стену из белых святозаров. — Да что ты знаешь о политике? Меня учат лучшие умы…
— …Всей Мириды? — закончил слова брата Ликише и накинул свое: — Видать, недостаточно учили, раз не заметили, как учусь я!
6 глава
Ликише не мог забыть старые обиды. Они давно укоренились в его сердце, отравляли ему душу. Он ясно помнил тот день, когда его изгнали из родного дома. Помнил каждое сказанное слово. Унижение, что он перенёс. Помнил того господина в синем наряде и его брошенные крупицы. И вот спустя десять лет, когда его особо не ждут, он прибыл в Мириду, чтобы заявить о себе. При виде корсея толпа наряженных в пёстрые туники, виссон или тогу отступили на пару шагов назад, открывая некий коридор для нового гостя. Многие с опаской всматривались в позолоченные наплечники и фибулы, что даются только при чине важного аттарисиса. Длинный плащ крупными складками ложился на правую руку, что предупреждало о высоком положении незнакомца и его богатом достатке, пояс из чистого серебра со знаками судьбаносного змея. Но что больше поразило многих — синий кафтан из плюса. Цвет и ткань Безликой Богини! Многие задавались вопросом, кто этот богатый невежа и трус, который бесцеремонно явился в круг почтеннейших не боясь быть пойманным святозарами, потому и вырядился в пугающее. Кто этот воин, который имеет бесчисленные богатства?Ни один в том зале не смог узнать ирильского корсея. Темно-синий цвет не подходил ни одному из известных городов! Никто не осмеливался использовать синий цвет после некого господина убиенного десять лет назад. Ликише допускали принадлежность к полярной стороне земли, где жизнь в неизменном царстве борея более чем соответствовала, однако этот гость прибыл на торжество не со своим народом или племенем, а подобно отчаянному одиночке, Ликише прибыл со стороны убийственных дюн.
Тем не менее это был он.
Ликише вырос и теперь по-настоящему силен. И это был его первый выход в свет. Не тот вымышленный монстр с рогами и остроконечным хвостом и крыльями, как рисовали его малые дети Мириды, а молодой парень двадцати пяти лет с твёрдым характером и амбициозными планами. Поражая многих редкой безупречностью и силой. Ликише выпрямил спину, не размениваясь на приветствия, прошёл вперёд мимо ожиревших альхидов, направился в сторону, где кружились богатые красавицы, невесты Мириды, окружившие коссею Фрию, расхваливали новый наряд госпожи. Все такая же гордая, все еще заметная женщина бестактно громко обсуждала приезжих гостей. Смеялась над ними вспоминая смешные или позорные моменты в жизни других придворных дам, питалась слухами. Ликише заметил, что время нещадно унесло ее молодость и красоту. И никакие бесценные шелка и виссон, золотые украшения, что отяжеляли ее высохшее тело, не смогли скрыть уставший взгляд одинокой женщины. В далёком прошлом изнеженная девица Фрийя славилась невероятной красотой. Околдовывающий взгляд и глаза цвета тёмного янтаря, высокие скулы, волнистые каштановые волосы ниспадали до самого пояса и пухленький бантик розовых губ. За благосклонность красавицы мужчины сходили сума. Устраивали бои между городами и поселениями. Однако роковая девица славилась не только той волшебной красотой, которую воспевали поэты в своих стихах, а своим бессердечным темпераментом, странным для совсем юной девушки. Дочь богатого иноземного торговца и выдающийся благотворитель и большой альтруист из далёких земель Диадон. Молодая красавица покорила многие мужские сердца, но девичье сердце грезило о беззаботной жизни в каменном, мраморном дворце, а не богатом доме из сырца. Мать Фрийи воспитывала свою дочь, тщательно следуя манерам аристократического круга, тем самым показывая тягу к власти. Но внезапная кончина мужа утопила любые надежды женщины. Ограничивая себя во всем, ущемляя родного сына, нищая мать Фрийи отправляла дочь на любые приёмы во дворце, и не зря. Все же девица смогла добиться своего, зацепив сердце сарфинского сына, коссея Гадесиса с помощью приворотного зелья. Отведя со своего пути знатных соперниц из альхидского рода, девушка стала той, кем себя давно считала, — сарфиной Мириды.
Девушки расступились перед Ликише, открывая дорогу к коссее. На миг ему хотелось испытать то же, что делает каждая мать, увидев любимое дитя после долгой разлуки. Ощутить теплые руки на своих плечах, услышать любящий голос. Возможно, самые простые и такие родные слова матери, но их никогда не было. И осуждать женщину было не за что, ведь любовь к первому преемнику всецело занимала ее сердце. Лютос всегда был лучшим в глазах матери, отца и альхидов, остальных миридийцев и даже святозаров. Он был для них наподобие живого бога, что несет свет во мраке!
«Лютос Светлый или Лютос Добрый, Прекрасный», — говорили о нем в народе, чей лик венценосного украшал миридийские дома.— Прошу, примите мои поздравления! О светлоликая, красноречивая госпожа сего праздника! Благих дней жизни тебе и господину твоему и тысячи дней Элла и сладких ночей Эрра вам обоим! Дому твоему, народу и богам твоим, коим ты молишься! Пусть отцы и матери небесные, благочестивая Берегиня защитит от напасти магической и глаза вредного. Пусть гости твои пьют и веселятся и прославляют коссею-мать!-- Восхваляя впереди стоящую Фрийю, Ликише, как изюминку, в конце добавил другие слова: — Долгие лета жизни корсею светлоликому Лютосу, ОДНОМУ ИЗ наследников Мириды!
Того, кто сейчас стоял перед ней, Фрийя не смогла узнать. Его легкий, непринужденный поклон мог бы напомнить женщине о высоком положении незнакомца, однако его вид на таком долгожданном приеме растормошило ее равнодушное настроение.В ответ незнакомцу коссея учтиво подала руку для почтенного поцелуя.
— Мы будем рады принять вас на нашем пиру, — громко произнесла она, мысленно предавая проклятию незнакомца, Фрийя уже представила удавку на шее глупца. Hаряженный в форму Ликише сразу понял — мать не узнала его. И дабы избежать неловкого положения, корсей принял руку матери, блеснув родовой печаткой.Коссея Фрийя громко ахнула, хватаясь за сердце.
— Я рада… что… ты… явился... что ты дома. — Увидев знакомый перстень на руке юноши, Фрийя оторопела, приложила к носу пару пальцев, прокашляла:
— Тяжелый воздух.
Из высокомерной и неприступной госпожи дворца, что так поражала других красотой и силой, за один миг превратилась в иную женщину. Лицо ее потускнело, глаза потеряли живой блеск, тяжелые веки сошли вниз, голос опустился, стал тихим и прерывистым, дрожащим. Спина осунулась. Женщина стала походить на неказистую, сутуленную старуху с потускневшей копной на голове. Бедняга едва устояла на ногах. Казалось, что она утратила ту ось мира, что держала в руках с минуту назад. Странно, что никто не приметил, как захилела их коссея, и не предложил ей руку помощи, а может, просто никто не придал тому значения. Окружающие девицы, такие же спесивые подруги, тут же перевели горячее внимание на Ликише, оставляя бедную женщину одну с ее внутренней бедой.
— Моя глубокоуважаемая мама, я чтo-то не вижу, где мой отец? С минуту назад я видел его рядом с судьями, в частности с альхидом Донином. Но теперь я потерял его из виду и не могу найти. А вы в кругу такой красоты и сами? — Ликише нарочно упомянул место, где его отец приятно проводил время, дабы Фрийя смогла быстро отыскать его. Но просто так отпускать ее он не собирался. Решив пощекотать нервы бедной женщины, он добавил:
— У меня прекрасные новости. Вам лучше не спешить с выводами и выслушать меня, чтобы потом не пожалеть.
Сломленная и опустошённая, Фрийя не нашла, что ответить. Голос Ликише был предельно настойчивым, не таким, каким он был тогда, перед изгнанием. Подобно глубокой яме, в которую она вот-вот упадет, и помочь ей будет некому. Она одна со своею бедою. Фрийя до последнего наделась, что ее младший сын ни за что не отважится приехать во дворец без приглашения. Отгоняла всякие подобные мысли, наивно верила в это! Однако он приехал именно в тот день, когда меньше всего его ждали. Несложно было догадаться, что его направил кто-то. И женщина была права. Вот только кто?
Последние слова звучали как предупреждение. И этот провоцирующий наряд и внезапный приезд… Женщина, молча удаляясь в сторону, оставив гостей без присмотра, размышляла, как быть дальше. Ушла подальше от увиденного ужаса, тяжело дыша, спряталась за широкой колоннадой, нисколько не заботясь, как посмотрят на госпожу достопочтенные господа. Полное безумие, но ей казалось, что она уже пережила эти минуты ранее. Видела этот момент сотни раз. Бессонными ночами женщина снова и снова обрисовывала себе их встречу, каждый раз, подбирая нужные слова, пыталась объясниться. Да, теперь он уже не тот маленький мальчик, который глядел на нее большими черными глазами, всхлипывая каждый раз, когда она поворачивалась к нему спиной. Он уже не будет драть ее юбки и кататься по полу в истерике, надрывая горло.
Это далеко в прошлом.
Теперь тот тощенький мальчик вырос, и кому, как не ей, приходится драть свои юбки и терзать сердце страхом перед неизбежным.
7 глава
— Ты знал об этом? Ты знал, что он приедет?
Оторвавшись от общения с влиятельными лицами альянса, Фрийя, словно ураган, ворвалась в важный разговор супруга. В этот самый момент пара наряженных господ совместно с сыном сарфина, а в данный момент регентом Мириды Гадесис, обсуждали важные вопросы. Главная госпожа Мириды не собиралась останавливать себя перед превалирами и прервала значимый разговор, бесцеремонно отослав трех напыщенных богатеев куда подальше.
— Да, мы разговаривали с ним. — Серьёзно обеспокоенный вид супруги встревожил Гадесиса, предвидевшего, о чем сейчас пойдёт речь.
— О чем вы говорили? О троне? Не тяни, говори скорее! — не унималась Фрийя.
— О женщинах, Фрийя, — ответил сын сарфина, добавляя немного желчи, медленно растягивая ненавистную всем улыбку, от которой стыла кровь. — О красивых женщинах. В этом мы похожи.
Длинная улыбка Гадесиса больше напоминала выражение ненасытного ужаса, подобно оскалу проголодавшегося хищника, что готов броситься в самое слабое место. В больших черных глазах со злым блеском, в которых всегда горел огонь, пребывала некая способность к подчинению. Этот альхид очаровывал обаянием и безупречным видом. Благодаря небольшой свите коссей ходил в начищенных сандалиях и проглаженном наряде, подкрашенные в свежей смолы закрученные в спиральки волосы лоснились на свету, густая борода красиво завита украшена драгоценными подвесками.
И все же, сравнивая сына сарфина с демоном, многие дают точное изображение коссея, подчёркивая главные особенности его жуткого образа.
— Я не узнал его в этом темном плюсе, а эти знаки змея на наплечниках сразу раскрыли его планы.
— Ты знаешь город, который он представляет? Кто это?Кому понадобилось расстраивать наши планы?
— Фри? Ты совсем ничего не видишь? Все же слухи не лгут. Старая крепость жива. Говорят, он вознёс ее до самих небес! Выстроил винтовую лестницу, что далеко уходит за небеса, откуда на землю спускаются сами боги, а ночью был слышен скрипучий звук ржавой колесницы Безликой богини. Говорят, будто Ликише — божественный сын, и он по праву рождения занимает почётное место в богемном пантеоне.
— О, всесильные, oпять ты за свое?! До чего же тебя пугают эти слухи. Мне кажется, что это его работа. Болтает без умолку, восхваляя самого себя. Это ему только на руку.
— Ох, хитер наш мальчик.
— Что?! — возмутилась женщина. — Что значит «наш мальчик»? Я более чем уверена, что это не мой сын. Теперь- то я вижу. И нечего говорить обратное! Сомневаюсь, что он и твой. Гадесис, наша девочка родилась мертвой, а это твой грех! Ты подсунул мне его. О боги, я вижу в нем ту святозарину, что так же срок в срок в темнице родила ребёнка. Та же возвышенная душа с врождённым благородством. Вспомни, как она приводила тебя в трепет. Истинная дочь превалира Сихея. Альхидская повитуха мне все рассказала, как она подменила детей. Бедная старуха исчезла из города. Перед случившимся она просила пощадить ее! В слезах кланялась передо мною, целовала ноги. Просила моей защиты, а ты погубил ее. Приложил руку к ее смерти! О, всевышние, это же твоя кормилица! Эта старая женщина выпоила тебя своим молоком!
— Замолчи, женщина! — сорвался косей и влепил пощёчину. — Ты и впрямь обезумела! Эта история не имеет ко мне никакого отношения! Придворная повитуха исчезла, но моей вины здесь нет! Ликише — мой сын, и теперь некому отрицать обратное, потому что все, кто знал истину, исчезли. Они твердили, что я никчёмный, выставляли на всеобщее обозрение мои недостатки, и мне пришлось взять мага в семью. А кто снова усомнится в способностях моих чресл, пусть зарубят у себя на носу — смерть настигнет мгновенно. Он будто похож на всех сарфинов сразу, а значит мое лицо! Он такой же, как и я! Он моя кровь, а не твоя! Он мое отражение!
— Ты пожалеешь об этом, я тебе обещаю, ты и твое «отражение»! Я больше не та наивная дура, что позволяла тебе надо мною издеваться. Я не дам сесть на престол незаконнорождённому. Лютос — вот наше будущее. И когда он сядет на трон, его сияние будет переливаться всеми цветами радуги в знак светлого будущего всей Элиды. И тогда уж точно в долгу перед тобою и твоим любовницами не останусь.
Не сосредоточиваясь на угрозax супруги, коссей Гадесис добавил:
— Фри, ты совсем с ума сошла. Лютос не будет магом! Ты зря надеешься на чудо, его время ушло. В день его рождения, вспомни, он родился как простой мирянин. Без лёгкого сияния венца или щебетания птиц. Помню Элл ушел за кислотное зеленое облако выброшенное из горы Ио, на северной стороне. В день его совершеннолетия ничего так и не произошло. Он, как и ты, как и я, лишен этого дара, но мы можем это исправить.
— Ох, не нравится мне эта идея, — нервничала Фрийя.— Мне так противно об этом думать. Эти топорные…
— А ты не думай, все тут же изменится, когда у нас на руках появится наследник-маг. И тогда все будет по- другому. Помнится, когда мой многоуважаемый двоюродный дядя Сихей изъяснялся по поводу продолжателя рода. К сожалению, он не дожил до этого момента. Хотел бы видеть его лицо при наследнике малыше.
— Не стоило его убирать, — дрогнул голос супруги. — Он был слишком влиятельным превалиром. Я слышу, как его последователи шепчутся у меня за спиной. Трусливые самодуры, а не альхиды! Колко смотрят мне в спину и любят миридийское золото! Тем не менее остались и те, кто верен прошлому. Их мы никак не можем подкупить. Как быть с ними? Может, все напрасно? Может, у нас ничего не получится?
— Что я слышу, Фри? Ты испугалась? — Гадес призадумался, по привычке оттягивал мелкие завитки бороды и вдруг вскрикнул. — Ты, наверное, забыла, если мы проиграем эту битву с альхидами, то нас ждёт не тюрьма, а прилюдная казнь! Мы оба причастны к большим грехам. Уничтожили древнейший род Данов — целого Дома Невест! А это самый уважаемый род Ириля, а ныне Мириды.
— Ты лучше меня знаешь, они хотели убрать Лютоса! — оправдывалась Фрийя. — Они как-то узнали, что Ликише маг и что еще хуже — сын той святозарины из этого треклятого дома! Подняли шум на улицах и породили множествo слухов насчёт его выдающихся способностей. Помнишь последователей сихейцы? Их осталось немного, но я выковырну эту опухоль из наших улиц. Смерть зачинщикам имеющим какие-либо расположения к ползучим тварям — змеям. Они верили, что Ликише станет сарфином, и Аллель не передаст ему это право! Не успеет! Ну а ты… разыграл самоубийство собственной матери, чтобы никто не узнал во дворце о твоих гнусных наклонностях!
— Прекрасно, Фри. — Гадесис заметно повеселел. — Тогда лучше было бы не останавливаться и делать дальше как задумали. Пока все идёт так, как мы хотели бы, а потом…
— Что будет «потом»?
— Мы забудем об этом разговоре, иначе шпионы могут услышать наш разговор! Мой тебе совет: лучше принять Ликише таким, каков он есть. Никогда не знаешь, откуда ветер подует.
— Немыслимо, ты боишься «любимого сыночка»? — обомлела коссея.— Здесь все и так ясно, дорогая. Ликише приехал завоевывать трон. Не пустился в бега, как только узнал о наших с тобою планах. Только настоящий безумец приедет в руки к палачу… или тот, кто чего-то страстно желает. А мой сыночек хочет трон.
— Но как? У него же нет армии. С ним прибыли парa десятков слуг. А за Лютосом стоит целый орден святозаров. Он не самоубийца же!
— Он Змееносец. Змей — прародитель нашего рода. Альхиды поклонялись этому божеству и трепетали, как козлята пред голодным хищником! Его величие впечатляло. В его силах воскрешать мёртвых и изменить историю. Создавать другие миры и уничтожать их. Быть может, это плохо, что мы не ведаем его гнев, возможно, всего этого и не было бы.
— Не приведи такое сбыться! — дернулась коссея.— Я теперь все поняла! Это все твой отец! Это он научил его этому знаку.
— Что ты такое говоришь?
— Твой отец, Аллель, готовил его всю жизнь! Нарочно отправил его в Ириль, чтобы мы не смогли помешать ему! Вспомни, о чем вы говорили в ту ночь.
— Он сказал, что мне не видать ирильского обруча.
— Да! Именно!
Гадес призадумался. Он оглянулся по сторонам, убедившись, что его никто не подслушивает, снова повернулся к своей супруге:
— Тогда молись чаще, дорогая, если Лютос не сможет даровать наследника, тогда я лично помогу Ликише занять свой трон и буду на стороне сильнейшего!
— Ты сумасшедший! — воскликнула женщина, хватая своего мужа за края яркой малиновой тафты с виссоном. — Я вижу, ты до сих пор звякаешь деньжатами Мириды, тратя их на дорогие наряды и красивых женщин. Даруешь им драгоценные подвески, колье и другие украшения. Ешь, что хочешь, и живёшь, как хочешь, но это ненадолго. Больше не будет роскошной жизни ни для тебя и ни для меня.
— Это почему же?
— Потому что поздно рассказывать своему сыну о родительской любви.
— Фри, я его отец, а он мне сын. А ты кто ему такая?
Коссей Гадесис с иронией бросил взгляд на свою супругу, аккуратно уложил её сбившийся седой локон, подогнув его под диадему из золотой филиграни, ушёл в зал, погружаясь в веселую атмосферу зала. Женщину потрясли слова мужа. Дела шли не просто плохо, а очень плохо. Она осталась одна со своим сыном. Гадес с недавних пор переметнулся на другую сторону, а её оставил со всеми проблемами одну. От такого насыщенного вечера у женщины разболелась голова. Ощущение того, что она стоит на краю пропасти, не покидало ее. Возвращаться снова в зал, где играла веселая музыка, лилось крепкое вино и звучал игривый смех, не было желания. При всём том ужасе не вернуться в зал приведёт к ее личному поражению.Фрийe хотелось проснуться от всего этого кошмара, но, к сожалению, это не сон. Женщина оббегала глазами весь зал в поисках своего сына. Коссея-мать нашла его среди молодых людей. Он с нескрываемым аппетитом набив полный рот, говорил, плеваясь хлебными крошками. И то, что она увидела, перевернуло всю её жизнь.
— Безумный гордец! Мнит себя отцом мага, когда у самого магии не капли. Если бы этот сарфинский самодур хоть что-то мог, то у нас не было бы таких проблем, как сейчас. Старая кормилица была права, Ликише был особенным ребенком. Только боги могут дарить жизнь богам.
8 глава
Вечер подходил к тому самому моменту, из-за чего коссея Фрийя устроила этот пир. После более чем странного оглашения «прибыли» все гости вышли в прекрасный парк с его редкими цветущими деревьями, бурлящими фонтанами и цветочными декорациями и павильонами. Извилистые дорожки закручивались в лабиринте местного ландшафта, золотистые деревья пахли ароматом свежего мёда. Непроглядный мрак разгоняли медные лампадки с огнём, и высокие столбы с бушующим пламенем озарили мрачное небо. Впечатлял богатый стол для ненасытных господ и альхидов, певчие птицы. Над землёю парили стяги и знамёна альхидов и иных городов. Яркие гобелены — в героическом образе изображён корсей Лютос, отчего его прозвали великолепным или святым. Сюжет, который восхищал многих. Вдохновлённые отклики знатных дам и их дочерей, смотревших на вымышленный образ их героя.Здесь пили, смеялись, танцевали под веселые песни здешних певцов. Гостей угощали холодными напитками со льдом. Разносили десерты из свежих фруктов, напитанные сладким ликёром. Разливали шоколад. Все делалось для того, чтобы гости могли себя чувствовать превосходно. И им это удалось.
К чему было данное торжество, Ликише не знал. Да и Саржа, его тайный шпион, умолчал об этом, пообещав настоящее потрясение. Изображая полное безразличие, на самом деле он кипел от злости, подчитывая убытки сарфина.
Внезапно вдалеке в той самой триумфальной арке, под которой имеют честь проходить только правящие династии, на поздний вечер подоспела толпа необычных гостей. Под возглас приветствия и низких звуков басистых духовых труб многие стали громко хлопать в ладоши, поздравляя припоздавших.
«Что происходит?» — про себя рассуждал Ликише, присоединяясь к мероприятию.Небольшая группа людей в будто серебром отливающих нарядах надвинулась в сторону Гадесиса и Фрийи. Впереди всех широким шагом ступал маленький смешной ушастый мальчуган со знаменем своего народа в руках. Он быстро помчался по дорожке, что и вызвало оживлённый смех у многих миридийцев. Резко подскочил к регенту и передал белоснежный, расшитый серебряными нитками длинный стяг Авилонии. Главный символ северных земель. Южный правитель с почтением принял подно- шение из рук мальчонки, приветствуя приезжих северян со снежных гор и долин. В знак мира с полярниками Гадесис вознес знамя как можно выше, торжественно добавил:
— Авилония с Альянсом!
Миридийцы восторженно ликовали: громко хлопали в ладоши, радуясь миру с неукротимым севером. В конечном счете две колоссальные территории, что занимали большую часть Элиды, примирились. С чего бы это им понадобилось покидать свои территории ради какого- то союза? Прежде альянс и не заглядывал в сторону севера, и север не смотрел в сторону альянса. Что их объединило? Ликише, как и раньше, подозревал своих родителей в жалких корыстных целях. И не зря.Корсей никак не мог предположить, что такое возможно. Откуда у них возник интерес связаться с этими варварами? На что им эти топорные? Грубые и неотесанные, крайне жестокие северяне славились своей дикой натурой. Внешне они походили больше на вышедших из древних пещер дикарей: длинноволосые, бородатые, выносливые, с развитой мускулатурой, массивными чертами лица, холодной, как лед, кожей. Крайне суеверный и полный нравственности народ. Об их целомудрии ходили настоящие легенды, что не скажешь о грехопадной Мириде. Многовековая раса, что сохранилась еще с былых времен, когда боги ходили по земле, сберегла свои стародавние обычаи. Они прибыли, словно призраки из ледяных гор — грубые, тяжёлые, неуклюжие в своих меховых доспехах против мягкого южного климата.
Каждый бореец был ходячей крепостью из шкур и войлока. Король Даман олицетворение великого воина — его плечи тонули в седой волчьей шкуре, когти зверя поблёскивали на пряжках. Оруженосцы севера в кольчуге утопали в подбитых медвежьим мехом кафтанах, а женщины с стройными силуэтами утяжеляли расшитые хрустальными подвесками длинные жилеты. Их волосы, золотые как зимнее солнце, были переплетены с ледяными самоцветами, слепящими всех вокруг. Раздражающая роскошь от которой южане морщились.Полная противоположность миридийцев. Даже их шаги звучали иначе — глухо, будто снег под сапогами, а не звонкий мрамор юга.
"Опять этот вонючий мех!" — шептались служанки, проветривая стоячий аромат от борейцев.
"Как они вообще дышат под этим?" — косились стражники на двойные меховые воротники, плотно обхватывающие северные шеи.
"Хоть бы сняли шапки..." — ворчали придворные, наблюдая, как хрустальные подвески на головных уборах стучат о серебряные кубки.
Но больше всего бесило другое — их неуязвимость.
Пока южане изнывали от непривычного холода в тенистых галереях, северяне расстёгивали свои мантии с равнодушным видом, будто жара их вовсе не касалась.
Фрийя щёлкала ногтями по кубку, наблюдая, как королева Орития (в собольей накидке, конечно) неспешно выбирает виноградины из золотой чаши:
--- Надеюсь палящее солнце не испортит вам настроение!
Орития улыбнулась (зубы белые, как иней): — "Не беспокойтесь, ваша светлость, нам все по сердцу".
Хрустальные подвески звякнули.
Горного короля с головы до ног покрывал роскошный мех поверженного им монстрега – самого ужасного хищника в их магическом мире. На его мощном правом плече, вместо белоснежного наплечника, защищавшего левую руку, красовалась настоящая голова убитого зверя с клиноподобными клыками, будто навеки застывшими в оскале. Казалось, сама смерть взирала оттуда ледяным взором, и даже искусно выделанное чучело сохраняло первобытную ярость поверженного чудовища. Мнительные дамы Мириды, едва замечая этот трофей, в страхе закатывали глаза, а иные и вовсе падали в обморок, не в силах вынести зловещего величия варвара.
По обычаям севера, следом за мужчинами шествовали женщины. Статные, пленительные, они плыли в изысканных платьях, облегающих гибкие станы, будто сотканных из лунного света и зимнего ветра. Но даже среди этого сияющего великолепия царила королева Орития. Её надменный взор, холодный, как полярная звезда, выделял её среди прочих горделивых красавиц. Высокая, изысканно-худощавая, с пронзительно-синими глазами, она носила на челе артефакт, о котором слагали легенды целые эпохи.
Корона Борея – творение всесильных богов, рождённое из пылающего сердца самого повелителя северных ветров. Говорили, что непокорный бог возжелал смертную женщину, и в знак вечной преданности вырвал из груди собственное сердце, превратив его в слепящее великолепием украшение. Теперь оно сверкало на челе Оритии, напоминая миру, что даже бессмертные склоняются перед чарами любви.
Артефакт веками носили лишь избранные – наследницы божественной крови и королевы ледяного края. Магия короны изумляла, но её красота поражала куда сильнее.
Это украшение, высеченное из цельного кристалла, источало белесое сияние, словно лунная радуга, застывшая в вечном мерцании. Редчайшее явление, почти неведомое в засушливых землях Мириды, казалось, заперто в его глубинах – холодное, загадочное, недосягаемое для простых смертных.
Принимая всеобщее восхищение, королева Орития с нескрываемым тщеславием смотрела на южан. Везде и всегда она стремилась выглядеть лучше других, достойнее. Многих поразили ее тонкая фигура, высокий бюст, длинная шея и то облегающее серебряное платье, подчёркивающее все ее достоинства и даже больше. Став предметом осуждений со стороны миридийских дам, а мужчины непременно затеяли получить благосклонность северянки, Орития ослепила ненавистью разум Фрийи. Крайне ревнивая женщина с уязвлённым самолюбием лишилась привилегии быть первой. Непримиримая ненависть вовсе затмила ее душу.
Царственная Орития и ее супруг Даман гордой поступью шли впереди всех, но как только приблизились к регенту и его супруге, медленно расступились, открывая дорогу той, из-за которой устроен этот праздник. Многие южане с нескрываемым любопытством ждали прибытия гостей и испытали разочарование. Ликише, как и все мужчины на приеме, тотчас оценил наследницу северных земель — Хиону Авилонскую.
Нельзя было сказать, что она была красавицей. Невыразительная внешность северянки тот же час породило кучу насмешек в ее сторону. Круглое бледное ли- чико, острый подбородок, огромные глаза больше намекали на неполноценную красоту девушки. Ее золотистые скромные локоны падали до самого пояса, были украшены сияющими заколками. Во всем ее образе, наверное, единственное, что бросалось в глаза. Тяжелый на вид песец забавно свисал на тонюсенькких плечах, скрывая все прелести тела и болезненную худобу. Никакой искорки в глазах, ни изюминки во внешности: ничего такого, чтобы приметить ее в рядах таких же северян, что прибыли на этот пир.
Корсею даже было искренне жаль девушку. Такая невзрачная серенькая жена с неприметным видом мало что обещалаего брату. Возможно, она даже очень скучная и холодная, как ее родной край. Уединение с такой тихоней сулило адские муки любому, кто оказался бы рядом. Никакой живости, тоска, да и только. Бедняжка укрывалась за спиной матери, прикусив нижнюю губу, она сделалась еще страшнее, тем самым наводя на себя насмешки от сверстниц Мириды.
Мало кто знает, по какой причине горный король решил пропустить все предубеждения и повернуть голову к югу, тем самым владыка бореев хотел вывести свою страну из краха, что устроил его же двоюродный племянник, как только тот получил отказ от дочери Дамана. Принц Лютос, первый корсей Мириды, не обладающий никакой магией, мог стать мужем дочери горного короля. Таким шансом Даман тут же воспользовался, нарушив многие законы северных кланов, надеясь спасти королевство от неминуемой гибели.
Ликише внимательно следил за смехотворным спектаклем. Казалось, все было отрепетированным до самых мелочей. Даман дружественно пожимал руку регенту. Коссея Фрийя оживленно приветствовала леди Оритию и принцессу севера — Хиону, с большим трудом растягивая улыбку на лице, норовя быть добросердечной. Принимая драгоценные дары от севера, близкие прислужники коссеи жадно заглядывали в глубокие большие сундуки с золотом и драгоценными камнями.
— Безумцы, — тихо прошептал Ликише, скривив лицо от отвращения. — Готовы продаваться, только бы найти ниточку влияния даже над Авилонией.
Разгадывая планы отца и матери, Ликише пришел к выводу, что дружба двух не ладящих в одном мире народов не случайна. И не посчитать этот судьбоносный знак преддверием концa света грешно. Этот безжалостный мир идет к тому, что скоро у него не будет выбора. Ему грозит сложное перерождение.
Держась за руки, совсем еще юная северянка, принцесса Хиона Авилонская и Лютос Великолепный стали под пышной аркой глицинии, чьи нависшие душистые гроздья цветов едва касались плеч. А через минуту после воодушевлённой речи самодержцев молодые осчастливили гостей скромным поцелуем, уверяя всех присутствующих в мире и согласии друг c другом. Все гости покорно поклонились жениху и невесте. Все бы было хорошо, если бы не принужденная радость многих несогласных с этим союзом особ. Такая атмосфера сразу почувствовалась среди гостей, словно кол в спину. Завистливые взгляды городских управителей и глав альянса, судей, визирей и представителей других небольших городов, состоятельные купцы, представители родовых семей, что были не менее значимы на континенте. Ведь это было очевидно! Каждый из них, кто имел дочь на выданье, целился на место возле сарфина. Эта жажда власти сводила людей с ума.
Неожиданно для себя корсей заметил, что тоже подражает тем скверным людям. Держа в руках бокал с шипучим напитком, Ликише так же натянуто улыбался, как и те. Он нарочно выпустил из рук хрупкий бокал, чтобы отвлечь себя от угрюмых мыслей.
— А кто будет это все убирать? — послышался до болизнакомый голос. Обернувшись, корсей узнал давнего вольноотпущенного святозара Улема.Глубоко в душе Ликише обрадовался единственной родной душе в этом наигранном театре, но снаружи он остался все таким же глубоко спокойным.
— Для такого случая верну все обратно, — едва заметно уголки рта корсея поднялись.
Хрустальные осколки бокала чудом собрались в единый сосуд, что секунду назад был в руках у Ликише. Наполнилась та жидкость, что ушла в землю, и медленно подлетела к рукам корсея.
— Ну, если этот напиток оказался таким кислым, как твое лицо, то я тоже не стал его пить. — Улем слишком хорошо знал друга и хорошо предугадывал его мысли и чувства. — В воздухе я уловил едва слышимый аромат серы, сразу догадался, что ты прибыл сюда. Сам прибыл или кто-то надоумил?
Ликише промолчал, спустя минуту...
— Мне просто омерзителен этот цирк, — признался корсей.— Я чего-то не знаю?
— Да,— вздохнул святозар, с тоскою глядя в сторону самодержцев.— Эту помолвку держали в тайне. Я полагаю, все ради наследника. Будущего наследника. Иначе последователи покойного Сихея, гордо называющие себя сихийцами, местная кучка приверженцев Змееносца, быстро расправились бы с нашими гостями еще у подножья Ио. Многие ждут твоего восхождения и уповают на это. И планы некоторых тут же пали, как только новость о будущем наследнике прогремела сегодня утром на улицах Мириды.
Слова святозара поразили Ликише. Парень знал, что его отец и мать прибегнут к какой-нибудь уловке, чтобы сохранить за собою право на трон. Но корсей никак не ожидал подобного поворота событий.
— Согласен. Новости не самые приятные. Я много пропустил, а если бы и застал — не выжил. Все очень сложно.— Ликише держался как всегда довольно импатично:едва приподнятая бровь говорилa о его непомерном возмущении. — Они хотят скреститься с борейцами? Они же предали род альхидский и ушли в поисках лучшей жизни, а теперь они снова вернулись? Думаешь это знамение? Все события по триптиху Даория.
— Именно.—Вздохнул старый святозар Улем.— Говорят, проклятие Ириля не леглo на кланы бореев. Их дети рождаются магами. Все это время твой отец цеплялся за тебя. Твердил, будто он все еще может зачать ребенка-мага, но ни одна наложница так и не понесла от этого альхида. Весь род Асхаев-Дан тайно надеется на тебя, но эти нечестивцы превзошли сами себя. Пригласили северные кланы, принимают их как почетных гостей, а тебя освистали у ворот. Более чем странно.
— Но Мирида и так полна магов.—Не унимался Ликише.— Да и остатки от былого величия Дома Невест все еще живы и кочуют по нищим улицам, сражаясь за кусок хлеба. Молодые девушки, дочери Сихея и Изимата, подобно воительницам, сражаются на войнах. Принима ют участие в уличных драках.
— На мой взгляд, ты слишком осведомлено говоришь. Тогда ты должен знать, что эти девицы присоединились к сихейцам и принимают участие в заговоре, их ждет ужасная смерть. Не смей думать, что дочерей Данов я оставил на попечение судьбы. Нет. Я смог вывезти в Визерию больше альхидов, чем рассчитывал — они прямые потоки Дома Невест. Эх, почитаемый дом Данов, чья древняя фамилия связывает с историей Ириля. Она рассказывает нам о первых сарфинах, когда люди жили одним родом, жили в гармонии с природой. Даны имели собственные обычаи, герб и даже свою заповедь. Они славился прекрасными невестами для династии Асхаевых, но недавно он осиротел. Старая, отжившая свое, больная старуха Мазалипина познала смерть в стенах этого дворца.
— Они убили ее? Убили старшую женщину? Прозорливая ведьма Мазалипина пережила всех своих праправнуков! Невесты дома Данов почитали ее, называли ее мудрейшей из всех женщин. Слава ее мудрости!
— Они загубили много достопочтимых альхидов! Безбожно плюют в лицо судьбе, нисколько не боясь расплаты. Они забыли того, кто стоит выше их. — Бросив на Ликише умоляющий взгляд, святозар приметил воинственный настрой корсея и добавил: — Последним Данам нужна помощь. Я больше не могу скрывать их в самых низких трущобах. Присутствие святозара в низовьях Мириды вызывает много вопросов. Я слишком приметен для них.
Ликише стал ближе к своему собеседнику, чтобы святозару Улему не пришлось говорить так громко, подметив, как близко подступили к ним сплетники, норовя услышать их разговор.
— Место старое?
— То самое.Ранее им владел некий Мизгирь, но теперь кое-кто другой.
Только Ликише мог знать, где укрываются оставшиеся в живых беглецы. Место, на которое намекал святозар, имело название «Трактир, который никогда не стоит на одном месте, или место, которое всегда и везде есть». Именно так отзываются местные низко падшие миридийцы, что посещали столь непристойное заведение. Именно этот трактир должен посетить Ликише в ближайшее время и вывести из города альхидов.Ликише с недолгим успокоением глядел на праздничное настроение гостей. Под веселую музыку играющего квартета в кругу молодых и хихикающих девиц корсей заметил звонко смеющуюся принцессу-мелиссу, которая больше не казалась такой скромной, как на первый взгляд. Он бы еще долго наслаждался обаятельными танцами северянки, если бы не святозар. Видимо, ему было что добавить:
— Коссей стал на место своего отца, но корона по прежнему при сарфине. Однако старый безумец прячется от своих подданных. Многие посчитали, что власть ослабла, и поэтому, чтобы не произошло никакого переворота со стороны знати, которая успели стать на сторону сихейцев, на месте сарфина восседает лжец и убийца альхидов. Гадесис игнорирует высоких гостей из Визерии, посылая за стол переговоров женщину. А пока он развлекается в постели с рабынями и наложницами, Фрийя прибрала к рукам право на весь альянс. Ее речи полны сумасбродства, она сажает в тюрьмы старых магов. Многие не согласны с ней, но молчат. Они боятся ее мести. Несчастные случаи с альхидами перестали расследовать. Святозары уже давно не есть кем были созданы. Их рука справедливости так же кормиться мередийским золотом. А мудрейшие уже как десять лет закрылись в своей молельне — выбирают ординариуса, главнокомандующего в ордене. Истинные глупцы имеют чётное количество голосов, но каждый голосует сам за себя. Потому лукавая простолюдинка прибрала все к рукам! На улицах играют в смертельные игрища, отвлекают народ. Я убежден, кто-то или что-то тайно управляет Миридой. Превалириат по неизвестным причинам стал на сторону Фрийи. Немыслимо. Эта женщина готова утопить Элиду в хаосе. Безумный Аллель! Он совершает ошибку за ошибкой, словно малое дитя. Наш неукоснительный повелитель наделил обоих необычным положением, теперь они тут всем ворочают, и Фрийя тут же принялась воздействовать на многие вещи. Душит народ налогами. За все нужно платить! Даже за молитвы Берегине!
— Ординариус? Как можно выбирать главнокомандующего, когда знамения сбываются?! Конец света близок, а они… — возмутился Ликише, услышав новости от Улема, корсей впервые за время беседы поддался чувствам. — Не могу поверить, что святозары пропустили мимо своих острых глаз подобное бесчинство.Улем не спешил отвечать.
— Тебя не было, — прозвучал оскорблённый голос собеседника. — Я не раз навещал Ириль, однако тебя и там не было. Я искал помощи на стороне, но все словно закрыли глаза и рот — не хотят ни видеть, ни слышать. Не знаю, в курсе некоторых событий, но мне приписывают предательство нашего ордена. За мною скоро придут.
Тяжёлая новость об измене святозара Улема ошарашила альхида. Вольноотпущенный — значит больше не служит ордену заслужив вечную благодарность. И таких было не мало. В основном те, кто пережил Братское сражение. А Улем истинный герой того времени, когда в битве двух альхидов он жертвовал собой ради мира и в своей отваге старый святозар снискал свободу, при этом оставив при себе соттан и доброе имя святозара, а это значит, что любые двери Мириды открыты перед ним. Однако, при новой власти святозары посчитали его предателем. Вольноотпущенный, значит отказался от ордена, теперь его ждет анафема. Страшное забвение. И больше никто не вспомнит о великих подвигах никому не нужного старика.
Все тело корсея напряглось под умоляющим взором старого, седовласого святозара. Приступ буйного гнева резко завладевал головой корсея. Казалось, что вот-вот его внутренняя сущность, тот, кого все так боятся, выбьется наружу и обезобразит этот радостный вечер, но Ликише, как мог, сдерживал себя.
— Пока я жив, тебя никто пальцем не коснется! Слово Змееносца! Я должен переговорить с повелителем. Где я могу найти сарфина?
— Собственно, я по этому поводу, — не стал мешкать Улем, сразу оповестил Ликише о ближайших планах сарфина.— Сперва тебя хотели взять под стражу, однако я постарался переубедить его, так как это самая скверная идея безумного старика. Уже несколько лет он упрекает тебя в краже реликвии Мириды. Он твердит, что именно ты мог изъять у него то, что дороже всего города.
— Очень интересно, что это за драгоценность?
— В тот день он называл твое имя.— Улем бросил на Ликише предупредительный взгляд. — Он вовсе обезумел.
— Не понимаю связи, — похолодел Ликише, услышав невыносимые ему слова.— Он уверен, что ты тому причина.
— И давно я стал вором?
— Но-но-но! Это нечистое слово нестерпимо для корсея Мириды! «Одногo из наследникoв» и носителя Офиуса, нашего Змееносца! Кто, как не ты, маг, являешься будущим нашего города и вскоре станет спасением для нашего мира? — вполголоса ответил святозар, распугивая любопытных окружающих.Корсей призадумался над этим. Слова святозара могли быть вещими, и упускать эту идею было так же глупо, как допустить, что он прав.— Все же стоит проведать своего боготворимого дедушку, — добавил Улем, уводя корсея из парка.
9 глава
Пока гости радостно проводили время, танцевали, пели песни, смеялись, Ликише в спешке покинул пир. Он и его старый друг - святозар вышли на небольшую лужайку с переливающим золотистым цветом травы, а там по выложенному узору из черной гальки. Та самая секретная дверь в библиотеку, где Ликише когда-то прятался от всех нянек и других надзирателей,проявилась не сразу. Это была стена обросшая густым кустарником из мелких золотых ягод с самым терпким вкусом, потому к кустам никто и не подходил уже более десяти лет. Ликише стал перед стеной, стараясь сохранить спокойствие, добавил:"Расступись, открой мне свою тайну", после которых колючий кустарник, проросший вокруг стены, расступился, открыл портал в залитую желтым светом библиотеку. Один шаг и корсей снова очутился в открытом вестибюле, где он провел большее время чем где-либо.
Как всегда, здесь было тепло и тихо. До боли знакомый аромат восковых свечей напомнили на давно прошедшие дни дикого одиночества. В закоулках памяти всегда хранился запах сырых углов, старой кожаной брошюры, воска вперемешку с сырыми коврами, гобеленами и резкой вони старых чернил.Ликише осмотрелся по сторонам: все, что он видел — осталось, так, словно он никогда и не покидал Мириду. Все тот же беспорядок, напомнил ему о прошлой жизни. Запыленные шкафы с фолиантами, портреты родственников и картины от любимой наложницы, его покойной бабушки, немного радовали. Громадные стопки запыленных книг стояли посреди комнат. Старинные гобелены пускали гнилой запах, всевозможные артефакты и древние статуи, привезённые из разрушенного Ириля, валялись, где придется.
На втором этаже до сих пор стояла кушетка с подушкой и одним подсвечником. Прежде корсей здесь спал, и это было его любимое место для отдыха. Где на самом деле здесь он провел свое самое счастливое детство. Ему всегда нравилось возиться в древних вещичках повелителя. Ликише вспомнил как сам убирал здесь, наводил уют для себя. Ему ужасно не хотелось, чтобы кто-то узнал о его сокровенной тайне. Несмотря на высокое происхождение, он брал в руки тряпицу, метлу начинал мести мусор и до блеска натирать лестницы, выносил гобелены на свежий воздух, выбивал скопившуюся пыль с бабушкиной ручной шпалеры. Однако, глядя на то, как все было запущено, убирать, видно, здесь было некому.
— Змеиным ядом несет еще как вошел в город,— в темном углу показался черный высокий худощавый силуэт.— Улем, друг мой, благодарю тебя за услугу. А теперь оставь нас, это семейные дела.
Из тени вышел сарфин.Оставшись наедине с высохшим как жердь, на первый взгляд изнеможденным повелителем, корсей едва узнал в нем того, кого он прежде считал очень крепким и внушительным, с непобедимым царством и святозарами. Прежде это был сильный мужчина, крепкий, как сама гора, которую не обойти и не сломить ни могучему ветру, не проливному ливню. В далеком детстве, маленькому корсею казалось, будто повелитель это и есть божество, которому приклонялось не только белое войско, но и род альхидский. Всесокрушающий исполин в глазах ребенка обладающий безудержной мощью и силой смог победит врагов как только те подумали, а его приспешники уже тут как тут. Много перетерпела Мирида за правление сарфина Аллеля. Это был высокий мужчина с немалой жестокостью. Он видел все, что твориться в его городе, а слухи шли со всех сторон. За "легкие" доносы или обвинительные письма сарфин раздавал железный кругляш - пять дней корму или одно омовение в храме святозаров. Охочих очиститься перевалило в сотни человек, а святой храм святозаров превратился в городскую баню. Чистые и сытые бездельники что доносят друг на друга заполнили город, оттого сарфина любили в народе и желали ему много лет жизни.
То, что корсей Ликише видел перед собой, не было похоже на великого сарфина, которого он оставил у себя в памяти десять лет назад. Высохший труп c серой кожей и холодным, безжизненным взглядом, от которого стыло все внутри.
— Пришло время поговорить. Смотрю, ты повзрослел. Красив и силен, преисполненный желаниями. Помню, когда я был твоего возраста, я тоже чего-то жаждал. — не с того начал старик пугая Ликише.— Страстно хотел быть им! Я хотел быть Змееносцем! Сарфин Даорий часто рассказывал о нем. Он поведал нам о своих подвигах, когда я был еще десяти летним юнцом. Я был пленен этой историей! Читал немыслимые сказания о наших предках, о легендарном Офиусе, от которого голова молодого парня шла кругом! Меня манила эта сила. Мощь, что сокрыта в одном лишь человеке! Об этом можно только мечтать! - Ликише не ждал радужного приема, потому был готов ко всему, но старому безумцу было что рассказать. - Лютос... Корсей Лютос единственный законнорожденный Асхаев-Данов, но, к сожалению, не маг, как и мой сын, оба от рабынь- любовниц. Обе не альхидского рода, потому им никогда не суждено было стать сарфинами, а их помет никогда не сядет на трон Мириды! В этом суть нашего мироздания! Высшие силы сами решают кто на воссядет на трон. Ах, судьба меня наказала, лишая моих сыновей магии, а матерей моего рода их детей. Это скорбное проклятие — хоронить младенцев альхидов, видеть, как предают крохотное тельце всепожирающему огню, а ведь все началось с того дня, когда родился ты. Хм, последний младенец альхид, не странно ли это? Святозары тут же доложили, что детей нашего рода… всех постигло проклятие Ириля. Сколько слез было пролито, кровь альхида заполнили улицы города, казалось, что они могут залить глухой каньон. Женщины и их дети, мужья, семьи массово гибли, добровольно шли на это не боясь гнева Берегини, потому превалиры потребовали сохранить тебе жизнь. Изимат и его брат Сихей, Вивея пользовались моей терпимостью, добротой и любовью. Они пытались снять проклятие с помощью рождения Змееносца! В один день я узнал, что она вошла в общину поклонистов и стала избранной. Фи, нечистый Дом Невест — жертвенник для этой длиннохвостой рептилии. Притон богомольных. Но самой ужасной новостью было то, что блудница из того дома носит в себе особенное дитя. Мне пришлось потрудиться, чтобы выманить старого Изимата вместе с нечестивой. Их жизни ничего не значили! Лукавый альхид был осведомлен о моих планах, потому отдал свою жизнь ради этой девки. Он стал для нее Оберегом. Редкая магия — умерший становиться оберегом.Изимат хотел отвоевать ее, прислал целое войско под стены обители, но святозары не поддались провокациям. Они уговорили безумца отступить ради других. Помню, эту ночь, будто это произошло вчера: как истая жуть поселилась на улицах нашего города. На глазах людей змеи норовили попасть в обитель, прогрызали толстые стены, кусали святозаров! Новости о божественном сыне тут же породили множество слухов. Люди охотно подхватили в пришествие законного наследника. Знаком змея были исписаны стены, стяги, лица людей надели маски змеиной морды. Тварь, которую я когда-то победил…
Аморф, — продолжил тот, вынуждая Ликише окунуться в мрачную картину прошлого. — Он был мне самым… любимым братом и другом в отличии от других братьев и сестер. Мы с детства были неразлучны - по годку разница. Везде и всюду он следовал за мною, доверяли друг другу. В годы нашей юности мы оба амбициозны и решительны взбирались на самую высокую башню крепости, оба сбегали в город переодевались и ходили просить милостыню на рынке работорговцев. Каждый вечер мы носились по узким улочкам родного Ириля вместе с местными ребятами, чтобы подразнить местных девчонок. Так прошло наше детство. По совершеннолетию Аморф стал задавать вопросы, которые стали противоречить моим ожиданиям нашего мира — я страстно хотел чтобы его больше не было в моей жизни! Этот проклятый Змееносец! Эту ползучую тварь я тут возненавидел. Он отобрал у меня моего брата. Офиусу мы возводили храмы, приносили в жертву людей и животных, ублажали кровожадного красивыми рабынями. Я помню, как Даорий, говорил нам о затмении, которое приходит на день Змеевика. Это и есть приход живого бога на землю, когда сарфин перевоплощался в огромного нага и устраивал настоящую вакханалию на улицах Ириля. Уже тогда я заметил, что мой Аморф потерял голову из-за этой твари, видел его безумные глаза, я знал, о чем он думает, как себя ведет; я видел его насквозь. Стараясь быть равнодушным ко всему я повидал многое, тем не менее изо дня в день преступные мысли Аморфа не давали мне покоя, словно тот обезумел. Он был одержим маниакальной идеей завладеть змеем отца. Мы оба знали, что только сарфин имеет право быть Змееносцем и только сарфин несет этот бремя. Но у нас было много братьев и сестер от наложниц или любовниц, кому достанется право носить змея? Я, как и Аморф, хотел этого как никогда! Моя корона! Мой город! Я вел себя, словно сарфин. К шестнадцати годам у меня уже была своя свита, и они помогали мне убирать соперников, но, когда это дошло до отца… Я как никогда был готов принять змея со всем почётом и даже устроил настоящий пир, но вместо этого проклятого духа явился Аморф. Я не смог убить брата раньше за что и поплатился! Даория не стало, а Змееносец так не показал себя. Даорий наказал жить по его законам и ждать, но кто возьмет бремя правления?! Осталих только я и Аморф.
Весь орден святозаров со мной ударился в эпицентр ада, где и находился мой брат. В ту ночь я взял на себя чин аттарисиса, вошел в орден как будущий правитель. Пытался остановить Аморфа! Но его гнев был равен мощи самого Змееносца. Ирильцы долго противостояли злу жертвуя собой ради мира. Боролись за свободу, но Аморф как не в себе - он жаждал расплаты. Я не мог иначе! Пожертвовал целым городом! Святозары пустились в самое пекло, но никто так и не добрался до Аморфа живым. Тогда я решился — если я не змееносец, но регалии сарфина принадлежали мне и только мне. Я должен нести бремя правления! Я помню как доспехи сарфина, которые хранились в обители, подле столетних стариков святозаров вдруг исчезли. К сожалению, эти высокомерные только и умеют мудро мыслить, но в такой момент я застал их, чуть ли не за стеной Ириля. Мудро не правда ли? Их смерть была очень быстрой. Я даже сказал бы — сладкой, в отличие от их других святозаров, что пали на поле боя с невиданными тварями, что создал Аморф из местных жителей. Это нечто...нечто тошнотворное! Перекошенные и вывернутые, завернутые - сплошная масса. Картина прошлого посещает мою голову по сей день. Не дают мне забыть. Твой дорогой друг, Улем в то время был совсем еще юным и бился со мной плечом к плечу с целым легионом этих уродцев. Воистину храбрейшие воины по сей день стоят во главе ордена, выбирают ордионариуса уже десять лет. Ха! Я по праву называю их храбрецами, героями, ибо их смелость была по истине невероятной. Им пришлось броситься в самое пекло, что сотворил Аморф. И так, мы выиграли битву, не зная цены. Оставшиеся в живых простые люди и маги, святозары и я пошли искать место для новой жизни. Мелкое поселение Мирида на небольшой возвышенности — прекрасное место для нового дома альхидов. Полно золотолиственника, медовых деревьев цветов, а главное пресной воды, но, к сожалению, проклятие Ириля настигло нас спустя год. Это потом мы поняли, что наш мир гибнет. Высыхают медовые леса, поля, а плодородные земли медленно обращаются в мертвые дюны.
— Но как Аморф оказался в камне? — Как никогда Ликише было интересно узнать, как произошло братское сражение.
—Я не лишался родного брата! Он всюду был со мною, в том камне. Октаэдр — наша реликвия. Он переходил от отца к сыну, и я всегда хранил его и не зная для чего он, я не понимал его мощи, пока не случилось это.
Аморф чудовищный убийца! Мне уж лучше его знать. Он поднялся против завета отца, против альхидов, пошел против меня ради своих амбиций. И ничего его не останавливало. Ни я и не Вивея! Он и его подельники заполучили древние заклинания и использовали эти знания ради чего? Ради власти? Жалкое подобие отца Даория. Эта разрушительная сила стоила нам жизни нашего мира. Никого не осталось бы! Сверх цинизм больного на всю голову альхида! Потому последнее заклинание хранилось у сарфина Даория в самом триптихе, а он убил своего сарфина. отца чтобы получить его...сотворить луч Эхо. Это был последний день Иивлика, когда Элл и Эрр, а между ними Элида с трилунной системой выстроились в единую линию. Луч Эхо стрелою пронизывает сквозь небесные тела, связывает их в единой линии. Совладать с такой магией не всякий справится, потому бедному не посчастливилось. Он пал, как и Ириль - высеченный из горы город предков! Боль терзала мое сердце глядя на черные руины. Вызженное поле заполнило запахом оскаленного железа и зеленого песка. Вот потому в скалах Ириля можно встретить мертвые тела ирильцев утопленные в зеленом стекле. Их еще называют спящие. Женщины, мужчины, старики, дети - не важно! Безжизненные тела словно застыли в стеклянном плену! Но когда я увидел его. Лицо запеченное как овощ на огне он был еще живым и стонал от боли. Помню как он просил о помощи, и я спас его. Пленил в тот краеугольный камень и спрятал подальше от ненужного внимания. Всячески поддерживал его, подпитывал магией чтобы он смог залечить раны. Но уже как десять лет назад октаэдр пропал, а я стал ощущать опасность, его дыхание в затылок так и жарит как тот треклятый луч! Я, наверное, схожу с ума, когда ощущаю его присутствие? Он был с тобой все эти годы? Скажи честно, он здесь? С тобой? Я вижу его тяжелый отпечаток на тебе. Ты излучаешь его силу! Аморф решил мне отомстить!
За секунду правитель изменился в лице. Он резко вскочил на ноги раскидывая в стороны тяжелую мебель, взлетел вверх и с невероятной жадностью бросился на корсея, растопырив в стороны худощавые пальцы.
Ликише едва успел отскочить назад, но старый сарфин успел вцепится острыми как лезвие когтями в кафтан изодрав его, пуская кровь Ликише.
—Знаешь зачем он хотел создать Эхо?!
К счастью, корсей вовремя успел остановить правителя: использовал заклятие медленного действия от чего Аллель повис над головой корсея в замедленном движении не мог двигаться. Сухое тело старика напоминало гигантского насекомого с длинными отощалыми лапками вместо рук и ног и мелкими жалами вместо пальцев. Ликише от увиденного содрогнулся. Он не планировал биться с правителем, да и Аморф предупреждал его — святозары прискочат при первой же мысли сарфина. Заклинание недолго действовала на сарфина. Спустя пару секунд Аллель разбил защиту Ликише, обернув его в осколки стекла и продолжил свое скверное дело.
— Аморф обременен клятвой с Черней. Пустотой куда уходят мертвые боги, а это значит, что кто-то очень хочет вернуться в мир живых людей! Я думаю, это именно это твой червь хочет вернуться. Он хочет выйти из мира Черни, из синих вод, чтобы получить свое, бессмертное тело и властвовать над нами! Может ты оборачиваешься в змея, но он не ты и ты не он! Его больше не привлекает жить в теле альхида! Этого я не дам! Не допущу, потому как только я стану для него тюрьмой... Стану тем, кого он в жизни не ведовал!
Безумное желание получить змея всецело изменило правителя. Врасплох сарфин словил Ликише как только из его боков показались ещё пару рук, он стал похож на гигантского шестилапого таракана. То прыгал из угла в угол, то пополз по стенкам библиотеки взбираясь на второй этаж, тут же атаковал ненавистного внука теми самыми книгами, которыми маленький Ликише когда-то дорожил. Корсей едва мог увернутся от резкого летящего потока книг. Едва отбивался от целой серии учебников Бидонье — основы сочинения драматургов, или скориты — наука о подземных насекомых, укрылся за стопкой книг, и неожиданно дал ответный удар - сферический удар потом воздуха. Сорвавшись с лестницы Аллель с грохотом упал на пол. Свободной минутой Ликише быстро сосредоточился на защите. На скорую руку сочинил заклинание, что могло оградить его от сумасшедшего. Прошла секунда, как тронутый умом старик снова попробовал добраться до Ликише, приготовился к прыжку. Все книги, свитки, листки библиотеки поднялись с полок в воздух, закрутились в безумный вихрь вокруг нападавшего, а после собрались в спираль, создали едва понятный образ огромной змеи.
— Ты хотел змея, так держи его! – воскликнул Ликише запуская череду книг в правителя.
— Стой! Стой! – кричал безумный старик, принимая поток книг на себя, сквозь огромную кучу бумаги пробился перед Ликише на коленях.- Остановись!
— Угомонился? – сквозь зубы прошипел Ликише тяжело дыша жадно глотая воздух.- Этого ты хотел? Змея? Все из-за змея? Ты отказался от меня из-за него? Выбросил родного внука за ворота из-за змея?! Не редкие нападения на Ириль тоже из-за змея? Людей довел до мора, пролил кровь альхидов!Уничтожил Дом Невест! Нет, ты больше не сарфин, даже не альхид.
— Мне необходимо было действовать, иначе Змееносцем стал бы Аморф!
— Аморф не был Змееносцем!Ты знал об этом! А тебе было мало! Ты все равно разрушил Ириль, и в твоем грехе тонет Мирида! Никто из вас не стал Змееносцем! Никто из вашего времени! Это была моя судьба! А что было предназначено твоей судьбой? Может быть прислужником сарфина, но никак не вершителем Элиды!
— Но ты обязан мне жизнью! Если бы не я, тогда ты бы принял судьбу той беспутницы, которая тебя породила! Я спас тебя, заперев обреченную в самые темные чертоги дворца, упиваясь ее проклятиями. То же самое я хотел повторить с тобой, когда ты получил этого червя!Однако я твой милостивец, аж два раза даровал жизнь! Ты обязан мне!«Я спас тебя, заперев обреченную в самые темные чертоги дворца, упиваясь ее...», — словно сами стены оглушительным ревом повторили слова сумасшедшего сарфина, вынуждая скорее покинуть удушливое место.
- С меня достаточно откровений. Я выше этого! Когда вы поймете, я не такой как все вы! Я всегда знал, что Гадесис мне не отец, а Фрийя мне не мать. Кто тут еще грехопадные?!
Опасаясь натворить непоправимое — свернуть тощую шею, на которой болтается безрассудная голова правителя. Ликише едва помнил, как убрался из того проклятого места, где правда оказалась больнее лжи. Ему, как никогда, захотелось отомстить всем за свои обиды, спалить все, что его окружало, Как никогда ему захотелось повторить историю Аморфа. Сделать так, чтобы все познали горечь его сердца.
«Этого не может быть! Это ложь! Злокозненное вранье, вымышленное для того, чтобы снова отделаться от „второго“! За подобные кощунства святозары должны были казнить правителя! Вынести это дело на суд, но все что случилось, никому не было дела до одинокой женщины в темных чертогах дворца! Значит, я незаконнорожденный. Я не корсей. Я ничто! Я проклинаю эту семью! Проклинаю эту кровь!»
Ликише недолгое время бродил по золотой лужайке, испытывая нещадные муки от собственных мыслей. Они, словно тени прошлого, рвали его изведённую душу. Теперь-то все стало более чем ясно! Почему его с такой брезгливостью оттолкнули от себя, причисляя ребенка к порождению тьмы, нанося кровавые полосы хлыстом. Бедный парень всегда считал, что причина в старшем брате Лютосе, но, как оказалось, тайна его рождения сокрыта в тех темных чертогах.
«Незаконнорожденный».
Калейдоскоп видений женщины, сидящей на сыром полу в цепях, сводили с ума. Казалось, каждая частичка его тела требовала отмщения. Корсей резким движением стащил с себя разорванный кафтан, оголяя окровавленную от когтистых рук правителя грудь.
— Ликише! — послышался сзади знакомый голос святозара. — Что с тобой?!
—Уби-рай-те-есь все во-он! — В голосе Ликише слышалось змеиное шипение, словно вместо корсея говорила сама змеюка, выкидывая изо рта раздвоенный язык. — Не по-од-хо-оди ко мне!
—Ликише, мальчик мой, скажи, дай мне помочь тебе, кто с тобою это сделал?— не оставлял Улем. Охваченный дикой яростью, Ликише покрылся черными чешуйками, татуировки на его теле в виде иероглифов стали вращается по оси, а после взялись менять свое место составляя разные слова, а после и предложения. В воздухе запахло серой. Прикрыв рукой нос, святозар не отступал. Жуткий голос корсея вводил его в страх. Его пугала одна мысль, вскоре покажется тот, кого страшится вся Элида, и змееносцу придется сразится со святозарами. Улем старался успокоить Ликише, но корсей уже не слышал его.Трогательный рассказ выданный самим сарфином испепелила все человеческое, что было в наследнике. Ранее если его боль была иная, физическая, на тренировках ломал кости, рвал кожу, не раз разбивал голову, бился до последнего, нещадно убивал врагов. Годами учился не поддаваться эмоциям и стремился сберегать ясный ум в любой сложившейся ситуации, но с сердцем бороться Ликише не привык. Стойкий характер корсея непрестанно удивлял не только святозара Улема, но и самого Аморфа, однако то, что происходило на глазах — не не сравнимо ни с чем на свете.
—Шс-с-с-с-с-с-шс-с-с-шс-с-с! Я слышу ее голос! Она зовет на помощь! — среди шипящих звуков послышался человеческий голос Ликише. Парня носило во все стороны, кидало как мячик будто кто-то невидимый играл с ним как с куклой. — Темные чертоги дворца… Она зовет на помощь! Шс-шс-шс-с-с!
Вдалеке проходил праздник, но на этом краю парка никого не было. У выложенной из кирпича тропинки росли белоснежные цветы, а где-то вдалеке слышно, как журчит в фонтане вода. Здесь росли молодые медовые деревья, что прославляли Мириду пряными яблоками на весь южный берег, и другие растения, что так же поражали своей необыкновенной красотой. Тихое место для любой влюблённой пары. Полное безмолвие вокруг пророчило беду. Как будто все в предвкушении происходящего закрыли рты.
— Шс-с-с-шс-с-с-с-с-с-с-с… Я слышу ее. — Женский голос, слышимый только Ликише, не давал ему покоя. — Прекрати кричать! Немедленно закройся! Почему она так кричит?
— Ликише, кто кричит? Кто это?! Назови ее имя! — не замолкал святозар, надеясь узнать больше. — Дай мне ее имя! Имя!
Ликише не мог больше терпеть эти пытки, не мог вынести эти душераздирающие крики о помощи, которые никто слышал, кроме него самого. Необъяснимо, откуда исходил этот дикий, нечеловеческий рев, но точно он мог сказать, что это была его мать. Первый плач младенца, а потом снова этот голос. Корсей старался заглушить нестерпимый крик и избавить себя от этих пыток, но все безрезультатно. Голоса становились только сильнее.
— Улем, помоги ей! — воскликнул Ликише, исцарапав уши в кровь, бросаясь перед святозаром на колени он не переставал умолять. Помогите ей!
— Кому? Кому нужна помощь? — недоумевал святозар едва вынося происходящее его руки сильно дрожали силой удерживая Ликише. — Кто она? Имя! Назови мне имя! Но ответа от Ликише так и не последовало. Нечто другое заставило старого отшельника застыть от страха. Внезапно все перед глазами поплыло, словно густой туман заволакивал обоих в темную бездну. Из этой кромешной глубины доносился тот женский голос терзающий корсея. Улем готов был поклясться, что этот голос был ему знаком, он слышал его, но где? А главное, когда?
Густой туман неожиданно расступился, являя ужасащую картину. Измученная, в цепях, молодая девушка, которой не было и семнадцати, сидела на сыром полу и звала помощь.
Кровь засохла на некогда безупречном соттане, превратив священный герб в пародию —шестиконечная звезда с лучами-мечами теперь походила на рану. Эти символы должны были вести воинов света... но привели её сюда. В каменный мешок. К нему. Девушка дёрнулась, и жемчужное ожерелье на запястье брызнуло бледным светом — последний намёк на её принадлежность к ордену лекарей. Кулон-люпин качнулся, будто пытаясь вырасти сквозь железо... но магия цепей была сильнее. Они впивались в плоть, оставляя синие узоры, словно руки уже начали разлагаться.
Тьма шевельнулась.
Сначала — огонёк. Один. Как уголь, выпавший из адского камина.
Потом — тень, шире и чернее самой ночи.
Гадесис.
Его ухмылка расползалась по лицу, будто трещина по стеклу. Каждый стон девушки, каждый её вздох казались ему музыкой.
— "А ведь твои святозары думали, что спасут мир..." — он прошествовал сквозь оцепеневших стражников, его плащ волочился по полу, как шкура содранного зверя.
Пальцы с перстнями вцепились в прутья клетки.
— "Но мир — это я."
И началось.
— Не приходи ко мне! — воскликнула узница, пытаясь укрыться от безжалостного тирана. — Прочь отсюда! Уйходи! Прочь отсюда!
Гадесис прижал ладонь к прутьям клетки, и металл застонал, как живой. Его голос струился медовой ядовитостью, каждое слово — укол в самое сердце:
— "Ты лжешь себе, милая. Я помню, как твои пальцы впивались в мои плечи... как ты шептала 'Гадес' не молитвой, а стоном..."
Девушка плюнула. Слюна с кровью брызнула на его расшитый золотом камзол.
— "Твой отец сдохнет в канаве, как пёс. А ты... ты будешь смотреть", — он провёл пальцем по её щеке, оставляя кровавую царапину от перстня-змеи.
Внезапно его лицо исказила гримаса подлинной боли:
— "Я предлагал тебе трон! Будь ты моей женой — твой род процветал бы тысячу лет! Но ты выбрала этот... герб на тряпке" — он рванул цепь, и кулон-люпин разлетелся на осколки.
Где-то в темноте заскрипел механизм. На потолке открылся люк, и оттуда медленно спустилось нечто — стеклянный шар с клубящимся внутри чёрным дымом.
— "Знаешь, что это? Последний подарок от твоего жениха", — Гадесис отступил, любуясь ужасом в её глазах.
Дым начал принимать формы — очертания её отца, связанного, с петлёй на шее...
— "Умоляй. Сейчас. И я остановлю казнь"
Но она лишь прошептала:
— "Падальщик..."
Шар разбился.
И тьма ринулась вниз.
— Но почему?
Темница содрогалась от их слов, будто стены впитывали яд каждого обвинения.
— "Храм? — Гадесис захохотал, и звук этот был похож на треск ломающихся костей. — Ты носила в себе дитя, как простая крестьянка! Где твой священный Офиус, когда твоё чрево распухало от греха?"
Его пальцы впились в её запястья, жемчужное ожерелье лопнуло, рассыпавшись по полу, словно слёзы.
— "Я рыскал по всем обителям... И нашёл. Твой 'храм' пах потом и кровью родов. Ты думала, что жрецы простят это? Они бы растерзали тебя за ложь!"
Девушка вдруг улыбнулась. Кровавая улыбка.
— "А ребёнок... не твой. Ты сделал это ради власти! Ты осквернил мое тело, но зачать не смог! Это не твое дитя, а Его"
Тишина.
Гадесис отпрянул, будто его ударили кинжалом.
— "Врёшь..."
— "Орден святозаров знал. Они забрали его... воспитают оружием против тебя. Твой собственный кровь вырастет, чтобы перерезать тебе глотку."
В её глазах горело нечто страшнее ненависти — торжество.
Гадесис взревел. Цепи лопнули. Он схватил её за горло, но...
На её шее проступили чешуйчатые узоры — знак Офиуса.
— "Прикоснись еще раз — и твоя душа сгорит ещё до смерти," — прошептала она.
И тогда он понял.
Она действительно стала Невестой Змея.
А он... всего лишь осквернитель, чья судьба уже прописана в свитках проклятий.
Корсей не замечал, как часто его губы искривлялись в этом жесте — холодном, отточенном, будто клинок.
Лютос смеялся как Саржа — широко, громко, с неприкрытой жадностью, будто ржание боевого коня перед атакой.
Но его улыбка...
Она была тихой катастрофой.
Дановская.
Та, что досталась ему не от отца, не от матери — от крови, что текла в жилах испокон веков. Та, что заставляла людей замирать, будто перед ними не человек, а зеркало, внезапно показавшее их собственные тени.
Он улыбался так, словно уже знал конец этой истории.
И это пугало больше, чем любой смех Лютоса.
Гадесис обводил её фигуру взглядом, словно вытравливая каждое слово кислотой в её душе. Его голос капал ядом сладострастия, смешанного с горечью отверженности:
— "Ты отреклась от солнц Элл и Эрр... заменила их холодным светом чужих звёзд. Обелила себя, как труп, — но разве мёртвые стонут так сладко?"
Он провёл пальцем по её запястью, стирая грязные белила, обнажая живую кожу под ними — будто сдирал покровы с её лжи.
— "Орден взял твою невинность, но выбросил тебя, как испорченную жертву. Где теперь твои святые? Где твой Офиус? Они видят — и молчат. Ты будешь моей искупительницей. Не в раю... а в аду. Мы станем парой проклятых — королём и королевой грешников. Разве не прекрасно?"
Его губы коснулись её уха, шепча последнее пророчество:
— "Твой новый храм — мои объятия. Твоя новая молитва — твой стон. А твой единственный бог... отныне я."
Но она засмеялась.
Смех звенел, как разбитое стекло.
— "Ты ошибся... с самого начала. Я не сбежала в Орден... Я была их оружием против вас. Против в вашего дорогого Алелля! Убийца убийц! Палач родной крови! И сейчас... ты, как он,..вы оба хотите иметь рядом избранную Офиуса?!"
Слова узницы по-настоящему пугали Гадеса. Попасть в упряжку после смерти и нести на себе колесницу Безликой — удел истинных грешников. Пополнить ряд среди воров и убийц, обманщиков и врунов, которых погоняют ударами тысячи плетей, — самое страшное проклятие и страх любого, кто усомниться в справедливости богов.
Гадес впился пальцами в прутья, его судорожная ухмылка обнажила зубы, будто клыки загнанного зверя.
— "Ты пахнешь тюрьмой, а не жасмином, — шипел он. — Но я могу вернуть тебе всё: шелковые платья, ванны с лепестками, даже... твоих сестёр. Они ведь тоже тоскуют по тебе, правда?"
Его голос дрогнул на лживой ноте.
Девушка подняла голову. Её глаза, потускневшие от страданий, вдруг вспыхнули знакомым ему холодным огнём — тем самым, что когда-то сводил его с ума.
— "Ты ошибся дважды, Гадес. Во-первых..." — она медленно поднялась, и цепи внезапно ослабли, будто испугавшись её. — "...сестры Данов не плачут. Они готовятся."
Где-то вдали, за стенами темницы, завыл ветер — странно знакомо, будто голос родного края.
— "А во-вторых..." — она резко дёрнула головой, и кулон-люпин на её шее раскрылся.- "Предавший кровь — кровью и сгинет...".
Этого хватило, чтобы оба очевидца видения вняли суть увиденного. Калейдоскоп прошлого резко исчез, и перед глазами снова расстелился парк с запахом мёда и пря- ностей вместо сырой темницы.«Эта девушка! Я ее помню! Это же пропавшая девушка из Дома Невест! Она из рода альхидского! И что она имела в виду, когда говорила о сыновьях? Если предположить, то он не сын простолюдинки Фрийи Диодон и коссея? Тогда это может значить, что Ликише — Змееносец по наследству и сарфин по праву! Он божественное дитя! Однако кто же второй?» — завертелись мысли, и Улем, как никогда, был близок к истине.
Улем хотел задать пару… много вопросов. Во-первых, почему он никогда не говорил ему о способности видеть прошлое и будущее. Святозар не исключил, что его друг медиум и разговаривает с мёртвыми! Ликише может призвать душу как свидетеля на суд! Если это так, то он единственный, кто остался в живых Данов. Маги, которые могут призвать мёртвую душу из того света и потребовать ответ. Бедняг давно никто не видел, да мало кто мог об этом говорить, боясь неминуемой расправы даже среди своих из-за страха перед разоблачением. А это значит, что, став свидетелем самой ужасной тайны Мириды, Ликише обрёл право на справедливый суд! Святозары были обязаны…"
Улем мог долго рассуждать, как вдруг, подобно живым канатам, из-под земли вырвались толстые корни деревьев туго скатав святозара, унесли его далеко в сторону от опасного места.Оглушительный рев невиданного зверя переполошил всех, кто был на том пиру. Поднялся сильный ветер, он потушил огонь в ночниках, уличных фонарях и факелах. Весь дворец окутала тьма. Из черной пучины, на высоте сотни метров, огромная голова змеиного демона со светящими глазами извергнул ярое пламя. Длинная, до жути зубастая рептилия растянула чешуйчатое тело в длину, быстрыми движениями пустилась в сторону пира растягивая пасть, он был готов жрать всех, кто попадется.Вот он! То самое божество, что внушал немалый трепет перед родом альхидов. Семейное проклятие, что преследует Асхаев-Данов со времен падения Ириля. Много легенд ходит по поводу змеиного недуга всех сарфинов Ириля, но никто так и не мог сказать наверняка, в чем причина столь ужасной расплаты. Самыми жуткими историями пугают на ночь маленьких непослушных детей, сочинили недобрые приметы и не очень пристойные ругательства, люди не любили Змееносца и презирали его. Такая ненависть зародилась с той поры, когда брат пошел на брата ради власти, оба сотворили глобальные катаклизмы, а всесильный так и не пришел. Без Змееносца мир Элиды погибал. В отдельных местах бушуют смертельные песочные бури, от которых гибнут целые города и поселения. Нередко приходят нашествия саранчи, поедая всю живую растительность. Больше полувека прошло с того времени, когда умер последний Змееносец Даорий, и новому Змееносцу люди никак не рады.
10 глава
Алая полоса на горизонте, словно кровавый шрам, рассекала тьму. Эрр, холодное синее светило, медленно поднимался, отбрасывая призрачные тени на улицы города. Наступало время Иивлика — период, когда границы между мирами истончались, а древние пророчества становились опасной реальностью. Дворец, обычно сияющий золотом и жизнью, теперь напоминал запертую гробницу. Левые покои третьего этажа, где когда-то обитал Ликише, были запечатаны словно склеп. Слуги передвигались по коридорам, как призраки, шепотом передавая приказы и боязливо озираясь. Святозары в своих белых соттанах стояли на каждом углу, их глаза, лишенные милосердия, выискивали малейший признак неповиновения.
Но настоящий ужас царил на улицах.
Городская дружина, набранная из бывших преступников — воров, убийц и падших магов — теперь "охраняла порядок". Они рыскали по домам, вытаскивали людей на улицы, требуя молчания о том, что видели или слышали.
"Ни слова о корсее-маге!" — их клич эхом разносился по переулкам.
"Мирида больше не верит в эти сказки!" — кричали перевертыши, срывая с домов старые обереги.
Но в темноте, там, куда не доходили факелы стражников, шептались другие слова:
"Он вернулся..."
"Ликише идет..."
"И принесет с собой рассвет..."
А далеко на окраине, где даже Эрр не мог пробить густой туман, что-то шевельнулось...
Будто сам город затаил дыхание в ожидании бури.
Тишина в коридоре была такой густой, что казалось, даже факелы горели беззвучно. Коридор, как тоннель, тянулся до самых северных покоев гостей. Привратник стоял на страже у самых дверей. Высокий как великан, его спина, широкая, как дверь амбара, была покрыта шрамами —следы цепей, кнутов и забытых войн на лице говорили о его победах в бою. Когда-то его звали Хорром. Два метра роста, он честно служил своему повелителю уже много-много лет. И сейчас, он будто счел мысли короля и сделал все как надо -- дверь с грохотом закрылась. Пальцы Фрийи непроизвольно сжались в кулаки, а губы побелели от сдержанной ярости. Она едва могла вынести этот позор.
— "Как... смеет эти северные су...?" — прошипела она про себя, ощущая, как горячая волна унижения поднимается к щекам.— "Пусть их боги сожрут их гордость!" — прошипела она, уже строя планы в голове.
За спиной перешептывалась её свита — боязливо, как мыши у ног спящего льва, смотрели на тяжелые двери, что напоминали на таинственный вход ледяную пещеру, несмотря на пышные ковры и жаровни:
Даман, король севера, молча снял с себя мех, бросив его на пол — жест, полный презрения к миридскому гостеприимству.
Орития же стояла у окна, её пальцы впились в подоконник, будто она видела что-то в ночи... что-то, заставившее её отвернуться от Фрийи так резко...
Фрийя все еще стояла у закрытых дверей, выдумывала план мести варварке, однако внезапно коварные мысли коссеи перебила одна из малозаметных служанок. Девушка принесла новость от чего Фрийя тут же воспрянула духом, сбросив весь негатив, и привычное боевое настроение снова вернулось к женщине. Она резко обернулась назад и скорым шагом пустилась по темному коридору, громко стуча каблучками.
На этот раз Фрийя была предельно осторожной. Оглядываясь по сторонам, она скрылась за пролетной лестницей для прислуги. Выйдя в прачечную, женщина убедилась в своей безопасности и двинулась вперед. При виде коссеи прачек тут же и след простыл. Сырое помещение, где все кругом кипело и стиралось где куча входов и выходов, но сама коссея направлялась в сторону свободного угла где ее ждал особый гость. Оставив молоденьких служанок позади себя, она резво махнула к незнакомцу. Скрытый от посторонних глаз тайный визитер, видимо, имел какую-то новость для своей госпожи. Он медленно вышел из тени, пытаясь утаить недоброе лицо под широкими полями старой шляпы, неторопливо достал из своего кожаного мешочка небольшой сверток, с опаской оглядываясь по сторонам, а затем поспешно вернулся в тень.
— Чем это воняет? — недовольно спросила Фрийя, принимая таинственную посылку из рук таинственного гостя.
— Я не знаю, что это может быть, но оно очень скользкое и очень жирное. Местами имеет неприятный запах,- предупредил Фрийю визитер, а после его тон чуть снизился до сладкого баритона.- Аккуратно, можете испачкать свои белые ручки.
Голос незнакомца ничуть не испугал коссею, скорее наоборот, согревал ее, тешил душу после перенесенного ужаса. Фрийя со всей осторожностью приняла свёрток из рук визитёра. Уставшая, совсем обессиленная женщина едва нашла в себе силы удержать в руках нелегкий груз в тряпке. Как заметила Фри, это был металл, осталось только снять зловонную рвань и узнать, что же это такое. Ее руки стали заметно дрожать. Возможно, причиной был страх или та картина что выходила из ее головы. Огромная голодная тварь неслась в их сторону, неслась чтобы уничтожить все что она строит для своего сына.
При слабом освещении в руках блеснул металл. Гладкая на ощупь железная дудка с маленькой рукоятью потрясало. Что за штуку держала она в руках, женщина никак не могла разгадать. На вид такая маленькая механическая конструкция, несмотря на свою массу, не предвещала ничего дурного, а наоборот, вдохновляла необыкновенностью. Фрийe она показалась даже восхитительной в своем уникальном виде. Она долго всматривалась в сложность технологии непонятного предмета, но ничего так в голову не пришло. Она понимала, что здесь ей одной не справиться. Скорее всего ее непутевый супруг мог бы что-то предположить, хотя особых надежд она на него не возлагала (после последней с ним беседы.)
Не скрывая отвратительного настроения, коссея не особо желала долго задерживаться в этом убогом для нее месте, но ее тайный гость не спешил уходить.
— Что-то еще? — произнесла она, ощущая, как ее лицо наливалось влюблённым румянцем, она сдерживала себя, чтобы не броситься в объятия единственного, кому она дорога.
Незнакомец, его плащ пропахший дымом и тревогой, приник к стене, словно тень, принесшая дурные вести. Его слова падали, как искры на сухую траву:
— Они везде. Сихейцы. Их тела расписаны знаками змеи, их голоса рвут глотки в экстазе. Они кричат, что видели пламя, нисходящее с небес — знак возвращения истинного сарфина. Они заполонили улицы, эти безумные пророки в змеиных шкурax. Их тела, испещрённые священными рубцами, блестели от масла и пота. Они видели— клялись, что видели! Как с небес упало пламя в форме короны, и растолковали это знамение по-своему. За каждое слово, обращённое к богам, теперь берут золотом, — прошептал незнакомец. — Капли воды из священного источника продают замешки зерна. Скоро молиться будут только стены да крысы. Ваша светлость, спасайте себя, умоляю, бегите отсюда... город больше не ваш.
Фрийя почувствовала, как холодная змея страха проползла по её спине.
-- Как лихо они подхватили! Главное, во время!
Незнакомец резко снял с головы шляпу, оголяя не по годам поседевшие длинные грязные копны волос:
—Что будем делать, госпожа?
— Это простые миряне! Что они могут? – фыркнула Фрийя.— Они все заняты своим делом — радуются тому, что у них есть Великолепный Лютос, а он радуется этой жизни. Что еще нужно?
— Как беспечно! Извечный закон дилетантства. — Тяжело вздохнул собеседник глядя на госпожу; незнакомец явно был огорчен услышанному.— Нельзя смотреть сквозь врага.
—Ты думаешь, я слепа?!— её смех был резким, как удар хлыста. —Я вижу его каждый день за своим столом, в своей постели... в тени моего мужа! Этот...гад заполз в самое сердце Мириды, и теперь его шепотом повторяют на улицах, как молитву! Десять лет...— её губы искривились в оскале. —Десять лет я чувствую его. В каждом дуновении ветра, в каждом взгляде слуг. Он не просто ждёт— он наслаждается. Видит, как я считаю шаги до его прихода! А эти чернь... эти сихейцы... Они радуются, будто уже видят его корону! Но они не знают... не знают, что он сожрёт их первым! Ну?! Где твои мудрые слова,верный пёс?! Ты же любишь давать советы!
Гость стоял неподвижно, словно тень, отброшенная трепещущим светом факелов. Его глаза — холодные, аналитические — изучали каждое изменение на лице Фрийи, словно он читал книгу, написанную на забытом языке. Сначала — насмешливая отстраненность, будто всё происходящее было не более чем дурным сном, который вот-вот рассеется. Потом — искра раздражения, мелькнувшая в сужении зрачков. И наконец — язвительная гримаса, исказившая её черты, обнажившая острые клыки ярости. Он любил эти мгновения. Любил, как её холодная маска трескалась, как лёд под ногами, обнажая бурлящую под ней тьму. Его пальцы непроизвольно сжались, ногти впились в ладони, чтобы не поддаться порыву — схватить бы её, прижать к себе, почувствовать, как её сердце бьётся в унисон с его собственным безумием.
— Успокойся, моя львица...Твой гнев прекрасен... но бесполезен.
До чего родной низкий голос мужчины приятно грел и так разбитую нынешним вечером женщину. Гость Фрийи был очень высокого роста, крепок, с первого взгляда внушал силу и доверие. Он не терпел толпы людей, был нелюдимым, но люди сами тянулись к нему, словно зачарованные рассказывали ему все, что он хотел знать. Так и Фрийя. Когда она повстречала этого незнакомца, казалось будто она пропала во веки. С первого взгляда коссея полюбила этого мужчину всем сердцем. Полюбила так, как никого прежде, она пыталась приручить его с помощью власти, прикупить его золотом, но этот затворник не принимал ухаживания госпожи. Тогда она Фрийя перешла на особые меры. Хитровка устроила для себя покушение, где он спас свою госпожу и больше не упускал ее из своей зоны видимости. Так тайный визитер стал прислуживать Фрийи.
— Какой грубый металл, — Фрия заметно сдерживала себя, хотя у самой в животе от волнений все переворачивалось. — Скажи, Вифалай, ты хоть раз видел, для чего оно?
Для того чтобы спрятать смущенный вид, Фрийя не раз прокручивала перед собою странный предмет Вифалая.
— Оно прекрасно, правда? — Вифалай подался вперед, к коссее, хотел помочь женщине, — Исключительная конструкция. Я не смог сдержаться и проверил, что внутри. Это очень интересно, моя…госпожа. С помощью этого мы станем непобедимы в этом мире!
Наконец коссея правильно взяла дуду за высеченную камнем рукоять и направила дулом на любимого шпиона Вифалая. Заметив, как испугался визитер, коссея познала некую силу, исходящую от этого странного предмета. Словно в ее руках заключилось все могущество в одном предмете. Фрийя больше не ощущала себя прежней. Будто та жизнь казалась ей пустой и зря потраченной. Она не могла выпустить из рук сумасшедшие ощущения силы полученные от страха жертвы. Именно эта дудка, оружие. наделяло женщину выбором дарить жизнь или отнять?
— Я… я видел, как оно что-то делало, — после длительной паузы первым начал Вифалай, медленно забирая «игрушку» с рук коссеи. — Но глаза мои не смогли разглядеть, что могло оттуда вылететь. После ужасного мимолетного звука и фейверка искр, двое магов упали замертво и больше не поднимались. Моя госпожа, они оба были мертвы и истекали кровью.
— Может, кто-то видел, кто атаковал их? Может, это магия? Со стороны кто-то мог…
— Исключено, — прервал ее Вифалай. — Мой пес… моя ищейка Дыра могла разнюхать любую магию на расстоянии больше одного километра. Поверьте, там никого не было!
— Может, они научились блокировать свою магию? — упрямо подвергая любые доводы шпиона сомнению, коссея нарочно поддразнивала своего гостя.
— Нет, моя сарфина, могу поклясться, этот предмет держал один простолюдин. Не маг и не колдун, а простой человек. Не лавочник, а вольноотпущенный. Бывший раб.
— Где он?
— Он умер, моя сарфина, — замялся визитер. — Он был тяжело болен. Он утверждал, что люди, которыx он убил, были колдунами, и они прокляли его на смерть.
— Что-то еще?
— Да, в таверне, я слышал, что многие простолюдины, не одарённые магией, приобретают эти штуки, чтобы защищается.
— От кого?
— От перевёртышей, — пояснил Вифалай. — Ваши волки, сторожевые псы, чаще стали показываться на улицах в неприглядном виде. Ненасытные твари стали охотиться на мирных людей!
— Это все ради мира! — оправдывалась госпожа. — Эти твори моего брата, вот пусть он и разбирается с ними.
— Если вы не уберёте волков с улиц, то вскоре недовольный люд окружит и вас. Повстанцев можно увидеть из окна, не выходя на улицу. Они стреляют этим лучше любого святозара. Люди просят наследника.
— Вифалай, ты забываешься! Знай, кто стоит перед тобой! — тут же возмутилась Фрийя, приняв слова своего шпиона как личную обиду.
— Увы, моя обожаемая госпожа, с этого дня я вас покидаю. Теперь мои услуги требуются на улицах города.
— Как? — в страхе ахнула Фрийя. — Что ты такое говоришь?
— Это наша последняя встреча, а дальше вы сами. Моё присутствие уже не к чему. Вижу, что вы и без того хорошо справляетесь!
— Но как я одна тут буду? Помнится, как ты убирал с моей дороги заговорщиков. Предотвращал покушения на моего сына и согревал мою постель так же, как и я твоё сердце.
Коссея бросилась в обьятия Вифалая, уткнулась лицом в плечо изо всех сил старалась не разрыдаться.
— Святозары, — холодно ответил Вифалай, несмотря на упрямство женщины, которая не желала отпускать своего верного защитника.
— Святозары? Будут вести караул у главных ворот? Следить за моей безопасностью?
Швыряя не самую пристойную уличную брань, Фрийя отказывалась верить в происходящее.
— Почему ты так поступаешь со мной? Что я сделала? Я не потерплю подобного отношения к себе! В этом дворце я я тут хозяйка, и ты остаёшься здесь. Со мной! Это приказ!
— Прекрати, Фифи, — прозвучал глубокий голос визитера, Вифалай ласково обратился к своей госпоже. — Это лишнее! Я не дам тебя в обиду, даже если передо мною восстанет целая армия святозаров или все клыкастые хищники Саржи, но этот путь выбрала ты сама. Я видел, что творится там, за окном. Я видел нищих и убогих готовых отплатить последним за молитвы, видел голодных, отчаянных. И от этого мне становится очень страшно, но что еще страшнее— ты. Ты довела миридийцев до следующего шага. Вскоре они встанут против тебя, встанут против твоего сына. Они больше не намерены видеть, как оборотни и волки жрут их на улицах, а какие пиры вы затевайте? Люди города голодают.ю а после вас... борейцы. Сели за один стол с этими предателями! Ты готова на все ради власти! Я любил тебя! Любил как никого в этом мире! Ты нечто запретное и непостижимое. - Вифалай, едва касаясь, провёл пальцами по нежной щеке коссеи, ощущая пылкий жар ее кожи. Он долго вглядывался в ее лицо, пытаясь запомнить любимый образ. - Ты уничтожила себя! Мечтала стать сарфиной. Я не узнаю в тебе свою Фифи. Смотрю и понимаю, что эту женщину я не знаю!
Думая обо всем этом, Вифалай уже не мог вынести эти пытки, страстно заключая коссею в пылких объятиях, влюбленный резко добавил.
— Прощай, моя любовь, прощай моя маленькая Фифи.
Передаваясь глубоким эмоциям, Вифалай резко оттолкнул от себя коссею поспешно скрылся за тяжелой дверью.
Фрийя не смогла найти слова, почему ее лазутчик, личный шпион из-за, которого она была в курсе всех событий, не мог понять ее действия. Несомненно, намерения матери шли на благо Лютосу, ее законнорождённому сыну - все старания ради будущего Мириды. Временами она и следовала советам Вифалая, но этот случай положил первые сомнения насчет истинных намерений ее друга. Фрийя уже знала, что сделает с ним. Как отомстит предателю. Вскоре ему сотрут память, чтобы неверный прочувствовал весь ужас мира на себе. Поклялась, что работы в черных штольнях достаточное наказание. Все осужденные работают на штольнях коротают дни и ночи напролёт в темных тоннелях в поисках пресной воды, а теперь очередь дошла и до Вифалая. Выплеснув горькие эмоции, Фрийя взяла в руки каменную дудку, пошла на верх, в покои сарфина.
11 глава
В это время в покоях повелителя старый сарфин Аллель старательно оправдывал себя перед сыном. Не скромничал в выражениях, норовя очертить ненавистного внука повинным во всем. Коссей Гадесис все никак не мог осмыслить поступок своего отца. Их не тихий разговор снова и снова переходил в истерический крик, наводя страху на всех обитателей дворца. Сарфин, как и его сын, оправдывались друг перед другом, вспоминая об ужасном монстре в парке. Оба уже битый час никак не могли договориться между собой, посылая друг другу проклятия, однако никто не догадывался, почему Ликише вышел из себя. Что за причина заставила направить свою ярость на неповинных людей?
— …и о чем ты только думал, отец?! Ты сумасшедший, если сказал ему правду!
— Выбирай выражения, сопляк! Ты еще не сарфин! А только временно исполняешь мои обязанности во благо города! — ответил правитель, наливая очередную чашу крепкого вина.
— Ты вроде бы не пил никогда... — подметил Гадесис, отобрав рисунчатый медный сосуд с вином, и сам же пропустил пару глотков.
— Не пил?! А теперь пью! — При одном виде пустого бокала лицо сарфина перекосило.
— Ты уже пьян, старый негодяй! Не буду спорить, что тебе пришлось принять немало медового ликера, чтобы решиться излить ему все это! Я из кожи вон лезу, чтобы Мирида осталась главой альянса! Наши соседи… Визерия недовольна Лютасом. Его считают неспособным! Боюсь, скоро нам придётся терпеть не самые лучшие времена, когда визeрийцы начнут нагло отнимать наши земли. Кстати, от них приходит все больше писем. Они не признают нашу печать. Нам необходимо закрепить положение мальчика, иначе нашему роду настанет конец!
— А тебе что? Корону хочешь? Альянс хочешь? А вот тебе! — Охмелев, старик взялся громко смеяться до поросячьего визга.
Неожиданно правая рука сарфина Аллеля резко вытянулась вперед, закрутив подлую дулю, повисла над головой сына, точно, как долгожданный венец правления. Гадесис не единожды получал от отца подобный подарок. Оправдан- ное отношение, как считал сам правитель. Он клятвенно обещал, что его новорождённый сын никогда не станет корсеем, а значит, не быть ему сарфином. С виду посмотришь, что дальше срамить себя уже некуда, но старый безумец доказал обратное. Правитель Аллель жадно схватился за глубокий сосуд вина, едва удерживаясь на ногах. Тяжелый бархатный халат со сложным орнаментом ли- ановых деревьев, подобно тяжёлому грузу, висел на костлявых плечах. Тянул его вниз, сгибал ему спину. Страшная боль сдавливала виски. Выявляя миру истерзанную душу мученика, старик сбросил с себя тяжкое бремя жизни, подобно этому халату. Оковы правления и совершенные сотни ошибок спали с его плеч вместе с халатом, даруя старику незабываемые моменты свободы.
— Я пришел в этот мир ни с чем и уйду так же! — Обнажив истаявшее тело с провисшей кожей, старик предстал перед сыном в одной складчатой набедренной юбке — нижнем белье. Бразды правления сброшены, и долгожданная свобода отпечаталась на его самодовольной гримасе.
«И сбросил сарфин свою повинную», — про себя процитировал Гадесис, понимая насколько безнадёжно что-то доказывать отцу. — Ты надо мною смеёшься! Каждый раз, когда я говорю о короне, ты бываешь невыносим! Посмотри на себя!
— Смотрел и все видел! — Отбивая пятками в такт одной известной ирильской песне, тот принялся импровизировать сцену, где ему аплодируют сотни людей.
— Безрассудный старик! Взял и все испортил! Думаю, что нарочно! Сумасшедший!
— Это я сумасшедший?! Ликише явился сюда не по приглашению, с самим Аморфом, а ты говоришь, что все прекрасно шло. Да, да. Не смотри на меня такими глазами. Это лицо, будто весь род Асхаевых собрался передо мной и вот-вот вынесет приговор. Гляди и не говори, что я не предупреждал. Не ошибся ли ты с наследником, прежде чем пообещал Лютосу трон?
—Ты видел его? Смотрел ему в глаза? — Гадесис решил покончить с этими глупыми страхами перевел тему. — Ты нашел октаэдр? Главные регалии Мириды исчезли, а тебя волнует Ликише.
Допивая последнюю чашу вина, Аллель пустил в ответ отчаянный взгляд, что больше означало нет.
— Он давно сбежал...Сбежал из Мириды. - Сухо ответил сарфин.- Знаешь ли ты историю Змееносца передающая из уст отца сыну? Нет. Да откуда тебе же знать, щенок. Ты ничего не знаешь! -- Он провел рукой по воздуху, будто ощупывая невидимые нити судьбы. -- Октаэдр — восьмигранный кристалл вечности — лежал в основе легенды. Это не просто камень. Это рот вселенной, запечатавший в себе первое слово творения. И змей... можно говорить и об Ликише ... всего лишь карманный вор у божественной кузницы. Когда слова во вселенной спутались (а было это в ту пору, когда сама тьма была еще совсем юной) Одни хранители сошли с ума от тяжести знания, а другие разорвали свои языки. Змей... о, змей выбрал хитрейший путь. Он сбежал! Трусливо оставил свою вселенную и ловко перебрался к нашей. Он увидел Элиду — эту слезинку жизни между двумя солнцами и решил сделать ее своим пристанищем. Но его невероятная сущность не могла поселиться на землях, иначе его быстро нашли, потому он сбросил свою чешуйчатую шкуру и оставил замерзать в холодных просторах вселенной, а сам вдохнул жизнь в человеческую душу и назвался сарфином. Так родился первый Змееносец. А тьма...тьма не успокоилась. Она все еще ищет похитителя! Тьма призвала своего охотника -- Баал. Кипейный монстр не был демоном. Он голод между галактиками! Трещиной в зеркале мироздания! Пульсом в мёртвых планетах. И он чует змея каждый раз, когда тот надевает истинную форму. Слишком долго остаётся собой. Поэтому наш драгоценный божок... Вечно прячется в человеческих детях. Вечно умирает, не успев вспомнить кто он. И вечно... оставляет октаэдр где-то в темноте, будто это просто безделушка!"
За окном вдруг завыл ветер — слишком резко, слишком осмысленно.Гадес испуганно замер, будто оно услышало историю.
Оно всегда слышит, когда говорят о нём.
-- Хочешь знать, что будет дальше?-- продолжил Алелль, его шёпот стал острее лезвия:.- Баал уже идёт. Потому что нынешний Змееносец... не при регалиях! Не на своем месте, где он должен быть! И теперь вопрос не в том, умрём ли мы... а в том, чьей смертью он заплатит за свою ошибку. Змееносец может умереть сам, без последний и тогда Элида навсегда избавиться от пожизненного страха перед чужаком. Нужно всего лишь, узнать как!
Где-то в глубине дворца зазвенело стекло — будто что-то только что прижалось к окну снаружи.
— Надо все разузнать, — пытался успокоить себя Гадесис. — Святозары начнут искать ответ в своих библиотеках! А октаэдр...
— Не-е-ет, он у него! Я знаю это! Я вижу отпечаток Аморфа на плечах этого сосунка! — взревел старый безумец, метнувшись к столику с винными кувшинами, снова наполнил чашу.-- Аморф настолько зациклен на мести, что позабыл об этой истории. Ему не вдомек насколько глубоко лежит истина! Он не учел этот урок за пользу и поплатиться за свою гордыню...
Внезапное появление коссеи Фрийи заставило двоих мужчин тотчас замолчать. Женщина явно нервничала, и это было особенно броско, как только она выдернула с головы высокий тяжелый гребень, украшенный самоцветами.
— Дорогая, ты плакала? — первым задал вопрос Гадес, заметив опухшие от слез глаза жены. — Кто посмел?
— Похоже, все еще напуганы, но я думаю, что все уладится. — Фрийя поспешила перевести разговор на другую тему, но, увидав старого правителя в одной повязке, женщина тут же позабыла о своей сердечной боли. — А почему это наш повелитель в нижней повязке? Снова он за свое? Что на этот раз ждет нас? Смерть тысячей кинжалов или печальная гибель одинокого бедняка?
— Если он у твоего внука…— Он у него! Я знаю это! Я вижу отпечаток Аморфа на плечах этого сосунка! — взревел старый безумец, метнувшись к столику с винными кувшинами, снова наполнил чашу.
Внезапное появление коссеи Фрийи заставило двоих мужчин тотчас замолчать. Женщина явно нервничала, и это было особенно броско, как только она выдернула с головы высокий тяжелый гребень, украшенный самоцветами.
— Дорогая, ты плакала? — первым задал вопрос Гадес, заметив опухшие от слез глаза жены. — Кто посмел?
— Похоже, все еще напуганы, но я думаю, что все уладится. — Фрийя поспешила перевести разговор на другую тему, но, увидав старого правителя в одной повязке, женщина тут же позабыла о своей сердечной боли. — А почему это наш повелитель в нижней повязке? Снова он за свое? Что на этот раз ждет нас? Смерть тысячей кинжалов или гибель одинокого бедняка?
Женщина как можно удобнее расположилась на мягком кресле с бархатной обивкой, демонстрируя внимание к новому спектаклю правителя.
— Свет мой, этот отрывок идет уже больше часа, и ты пропустила картину от самоотверженного царя, — пояснил Гадесис, пытаясь разгадать вымышленный сюжет отца. — Однако я полагаю, что у этой картины будет продолжение до самых первых лучей солнца, так что не трать особо время, дорогая, ступай к себе и отдохни.
Властолюбивый тон супруга уже не смог оказать влияние на женщину, как раньше. Тронутая недавними новостями и событиями, Фрийя уже не видела нужды повиноваться своему мужу, как наставляет ей общество, она совершенно спокойно продолжала сидеть на своем месте.
— Ты знаешь, у меня сегодня был не самый приятный вечер, — Фрийя была вне снбя от вопиющей наглости супруга, вынуждая е разразиться прямыми высказываниями: — От меня...от нас отворачиваются...ушел мой верный прислужник! Вифалай был здесь и... Его нет больше с нами. Он пустился защищать улицы города от перевертышей. Его учесть уже предрешена. Штольни пустеют. К то му же, домой вернулся твой сын! Его никто не ждал! Кто-то осведомил его сегодняшним событием! Среди нас предатель и я узнаю, кто это сделал! Пока никто не в курсе для чего здесь топорные и все мнят. Мол, это для Альянса, но все таки прием сорван! Завтра я буду у всех на слуху. Чтецы будут пересказывать сегодняшние события на десятки лет вперед! Сорвалась венчание двух государств!! Как такое могло произойти? Ведь кругом были святозары! Что случилось в том злополуном парке? Ведь то был не просто пожар в местах где его не может быть... Да не просто «костерчик», а колоссальная бешеная стихия! Рано или поздно я все равно все узнаю, только вот потом я уже буду вести себя по-другому.
— Как ты любишь говорить, что это мой сын, точнее, уже не мой и не твой. Наш повелитель, наш сарфин, сделал очень малоумный ход, рассказав правду Ликише.
— Кому? — Лицо Фрийи побелело от страха, а лоб покрылся испариной.
— Ликише! — повторил Гадесис как можно жестче.
— А-а-а! — заверещала коссея, размахивая руками. — Вы что натворили?! Вы и впрямь сумасшедший старик. Этот ваш поступок никак не сходится с тем, что мы тут строим! Скоро у Лютоса появится наследник, и нам бы не хотелось снова волноваться за корону, а вы просто взяли и перечеркнули нашу жизнь одним махом! Безумец! Воистину безумец!
— Фрийя, попридержи язык! — подал голос Гадеса, подскакивая к своей супруге, он был готов по привычке дать ей пощёчину. — Перед тобою твой повелитель и мой отец! Имей уважение перед своим сарфином Мириды!
— Нет! Нет, я молчать не буду. Зачем? Скажите, зачем вы это сделали? Он же…он же... убьет его. Убьет нас всех.
Стонала Фрийя.
— Будем стоять насмерть! — блеснул не самой хорошей идеей Аллель. — Всем святозарам приготовиться! Будем брать числом!
— Вифалай был здесь, — не унималась Фрийя вытерая слезы, тут же поделилась новостями. — Город судачит о восставших. Они требуют наследника, и все видели на небе зарево! Они именуют это как знамение! Теперь нам всем конец!— Что ты имеешь в виду? — более чем настороженно спросил Гадесис. — Какие восставшие? Кто эти глупцы? Сихейцы? Не смеши меня, дорогая. Это проплаченные повтанцы, анархисты. Не бери дурь в голову.— При загадочных обстоятельствах маги и волшебники, колдуны и чародеи, ведьмаки и ведьмы погибают у нас под носом! С ними расправляются обычные люди, не обладающие даром магии! А теперь и это! Скажите, как мы будем защищать свои жизни, если никто не желает заступиться за корону благодаря вашим причудливым выходкам?
— Мы обязаны обезопасить в первую очередь корсея и мелиссу. Их жизни стоят больше, чем наши! — раздался басистый голос Гадесиса. — Это его выходки. Я знал, что он не отступит!
— Все из-за этой вещи, — добавила коссея, и в знак подтверждения Фрийя умышленно швырнула на стол ту посылку, что принес ей Вифалай. Лязг звонкого металла пронесся по всей комнате, будто биение колокола на вершине башни. Жуткая вонь, что исходила от нее, заполнила просторную комнату сарфина, наводя на окружающих головокружение и тошноту.
Гадеса, как и старый правитель, прикрыли носы платками, дабы не дышать невыносимым запахом смазанного масла. Маленький сверток, что помещался на одной ладони, не имел ничего такого серьезного, что можно вообразить. Однако они сильно ошибались.
— Что это? — первым спросил Гадесис, заметив восторженный взгляд супруги.
— Понятия не имею. Но как мне сказал мой подручный Вифалай, оно стреляет словно зачарованное. Обычные люди, не обладающие никакой магией, становятся вдруг всесильными с помощью этого. Святозары впервые столкнулись с этим и чуть сами не пали. Говорят, что восставшие закупили это у рудниковых копий. Этого добра там навалом. Никто не полезет к рудникам! Игра меняется в пользу Лютоса!
— Помню время, когда в наш мир вошли самострелы, пращи и первые бердыши. Люди стали охотиться на магов, а маги бежали из крепости в лучшие земли, — вспомнил старый безумец, отдаляясь в край комнаты, едва переводя дух от нахлынувших воспоминаний.
— Это я виноват. Я испугался. Приказал всем не описывать все баталии, что пришлось нам перенести. Не слагать песни. Все хранится в строжайшем секрете. Это было мое решение. Мы просто хотели забыть весь тот ужас, что навлёк мой брат! Никто так и не вспомнил историю старого Ириля, словно его и не было. Я думал, что время пролетит, и все забудется, словно его и не было, однако я ошибался. Как же я ошибался. История повторяется. Мое проклятие, оно всюду преследует меня!
— А как…как так могло случиться, что мы не увидели, что творится под самым нашим носом? Город потихоньку вооружаеться, а мы впервые видим что это?! — яростно рявкнул Гадесис.- Я чувствую эту силу, словно в ней кроется магия! Наша магия! Магия простых людей!
— Да,— согласилась коссея.— Эти штуки были замечены и в других городах и поселениях. Я думаю, нас нарочно путают. Копи имеют металл, но там нет таких мастеров, чтобы производить такое великолепие. Увствую они не из этого мира.
— Менкар и Луры — место темных дел! — добавил коссей.— А ведь эти земли граничат с Миридой. Вы представляете, какое это соседство? Эти жуткие города собирают весь мусор Элиды и там живут нечто похожие на людей в человеческом теле. Какой-то сброд черни внутри! Эти люди — давно уже не люди, сплошные монстры. Нечто страшнее самой тьмы! Энергетические вампиры! Высосут всю твою душу и займут тело. Единственная защита от них — святозары. Они сдерживают их и не дают распространяться по Элиде как те прзиты по организму. У них есть достопочтенные представители, а значит они умеют договариваться! Я полагаю, что это очередная сказки для нас —альхидов. Чтобы мы не мешали им развиваться и строить свои поселения. Обычные воры и убийцы — ничего сверхъестественного. Бесстрашные нарочно поселились возле города мертвых пустот. Та самая голодная бездна! Оттуда льется вся эта грязь на наши головы!
Фрийя посмотрела на супруга уже догадываясь к чему клонил коссей уходя так далеко в раздумья. Она тут же подхватила идею и дребежащим голосом добавила:
— Но как мы можем распоряжаться городом, если у нас нет короны сарфина и добрая половина альхидов нас ни во что не ставит. Мой брат шатается с оборотнями, что стали охотиться на людей ради забавы, псы нам не повинуются, уничтожая местное население. Эти штуки угрожают нам извне. Так почему бы не вооружиться этими дудами, чтобы положить этому конец!
Все трое переглянулись. Минута страшного молчания затянулась. Ужасно было оказаться правыми, ведь у всех была одна и та же мысль — передать все полномочия Лютосу означает дать свободу коссеям. Опечаленный нынешними делами в городе сарфин не долго думал, и его решение было таким же тяжелым, как и в тот день, когда его жадность обрушилась на старшего брата. Отпустив все свои обиды Аллель снял корону с невысокого пьедестала, где хранились и други яркие атрибуты правящего монарха. Всеми желанная корона выглядела потрясающе: здесь среди мириадов цветных камней глубокими рельефами в виде лепестков финиковых пальм кроется поистине жемчужина всей Мириды. Скрытый ото всех глаз обруч самого Змееносца, который носила при жизни некая божественная сущность. Именно этот бесценный артефакт давал власть над землями Ириля. Об этом правитель знал, но догадывался ли его сын об этом?
В знак отступления Аллель протянул корону своему сыну:
— Я даже не мог себе представить, что такое произойдёт. Я не желал ему зла, я просто... Это в самом сердце. — С запоздалым сожалением старик пустил слезу. — Оно каждый день меня подталкивало к этому шагу. Все это время я искал тот окаянный октаэдр, хотя в глубине души я знал, что он давно не во дворце. Он был с ним! Я испугался. Я боюсь его, и все эти слова вырвались не сами по себе, а от того, что мне… страшно! Я любил брата, Вивея любила его. Но я не смог пережить ее отказ и сделал то, за что мы сейчас тут все отвечаем. Это ужасно, но я и на секунду не забывал, как все произошло. Кошмары, которые снятся мне каждую ночь уже много-много лет, не дают забыть мне ту битву в Ириле! Покойный Изимат, проклята его душа, бывает здесь чаще, чем слуги выносят мой горшок! Он ищет своих детей, свою дочь которую я выкрал. О Гадесис, эти призраки прошлого никогда не уйдут! И не будет мне покоя мне в загробной жизни!
Слова сарфина питали жалость, однако правитель никогда не просил сострадания, словно он знал, за что ему такие муки. Для отжившего свое старика это тяжкое бремя судьбы отразилось на его лице, переутомлённом тяжкой долей. Насколько мертвой оказалась его жизнь. Пустая. За что он только выживал, боролся в этом безумном, полном тайн и интриг мире. Возможно, он о многом умалчивал, не говорил своему сыну правды, но время откровений давно в прошлом. Гадесис не желал слушать тяжёлую ересь умалишённого старика, считая это очередной старческой осталостью.
— Слуги! — властным тоном воскликнул Гадесис, отстраняясь подальше от отца. — Уложите правителя в его постель. Поите специальными настойками, что оставил нам добродушный лекарь. И помните, не пропускать время приема настойки! Это очень важно для здоровья нашего блаженного повелителя.
По велению регента, пять молоденьких девушек и особо приближенный слуга с бережностью взялись за сарфина: провели старика к большой кровати с богатым балдахином, взбили мягкие подушки, под ноги расстелили вышитую золотой нитью скатерть, что передала в руки сама коссея Фрийя. Тот небольшой рисунчатый кусок ткани служил для того, чтобы старый правитель смог переступить порог мира Элиды и вступить в мир мёртвых в Синих Водах, где обретают только покой предки всех альхидов. Потому растерявшиеся прислужницы, принимая скатерть из рук госпожи, немедленно постелили её под ноги больного повелителя.
Ощущая под собою неземное наслаждение, сознание старика только что отступилось от этого мира, устремляясь пустым, предсмертным взглядом в неизвестное пространство. Похоже, что повелитель Мириды снова канул в давно минувшее время, когда на склоне холма из хризолита, в самой долине Змей, стоял великий Ириль, где в воздухе витал уже знакомый аромат свежих карамельных фруктов, в саду подрастали душистые молодые деревья, а солнце Элла ласкало каждый золотистый листочек сахарных пальм. Где беззаботные ирильцы, прогуливаясь по узким улочкам, одаривали друг друга счастливыми улыбками, пожелав хорошего дня всякому, кто встретится у них на пути. Где, воссоединившись со своим братом, два пустобородых молодых юнца, сыновья сарфина Даория, резво носятся по узким каменистым улочкам их любимого города Ириля.
Покидая покои правителя, Гадесис со своею супругою обменялись счастливыми взглядами, держа в руках увесистый цилиндр с древней, едва протертой надписью: «… только сын бога». Сам цилиндр ничего не значил. Даже россыпь дорогих камней, что создавали затейливый узор. А скорее напротив — обруч с двумя неприглядными гладкими камешками, что были так похожи на крохотные глазки змей, основывал желанный венец. Навряд ли супруги знали тайну основного обруча из крепкого камня в золотой короне. Эту тайну унесли в могилу далёкие предки альхидов, возможно, даже и первый сарфин, что сплотил вокруг себя божественных сынов, преподнеся им просвещение. И лишь только в руках сына бога, Змееносца, этот обруч стал настоящим магическим артефактом, который мог одарить своего носителя божественной силой, о которой можно только мечтать.Гадесис и Фрийя скорым шагом понеслись по длинным коридорам в сторону покоев Лютоса. Оглядываясь по сторонам, супруги убедились, что их разговор никто не услышит. Конечно, в мраморных коридорах никого не было, но это было ошибочное мнение Гадесиса.
— Я полагал, что мне придётся отбирать ее силой, а он лично в руки ее отдал. Однако этот вопрос сам разрешился. Ему недолго осталось в этом мире.— Не спеши, Лютос хочет увидеть эту корону первым, — напомнила коссея своему супругу о давнем уговоре.
— Ты, надеюсь, не забыл о нашем уговоре?
— Что ты? Об этом и думать не смею. — Завораживающая красота камней поманила алчное сердце Гадесиса. В их отражении регент увидел себя на невиданном до сих пор троне с долгожданным венцом, отдавая приказания на все стороны света. — Жду, когда Визерия и Авилон встанут перед нами на колени! Нам нужен наследник, который сможет управлять двумя странами. Осмелюсь поделиться своими планами: что, если Лютос не может иметь детей?— Что ты такое говоришь, безумец?! — ужаснулась Фрийя, не узнав в лице своего мужа. — Лютос будет править альянсом и Авилонией! Его род будут славить столетиями!
— Лютос слаб, и ты об этом знаешь. Он не сможет дать нам надежду! — Ужасающий голос, исходящий из гортани Гадесиса, явно не принадлежал регенту, словно его ртом отвечало неведомое чудовище, которое вот-вот изобличит себя. Фрийя готова была упасть в обморок. Тяжёлая правда для матери своего дитя, однако она избегала этой правды как могла. Сотни наложниц, и ни одна так и не понесла от ее сына, подобно сухому сосуду с песком, а не с живой водой. — Варварка должна понести ребёнка от альхида!
— Ты прав! — призналась Фрийя. — Лют… Не было еще той наложницы, что даровала нам счастье, что же нам делать?
— Смотря насколько нам нужен этот ребенок, — призадумался Гадесис, придавая голосу таинственности. — Представь себе, дитя рода альхидского. Мой и этой варварки! Ты воспитаешь этого ребенка как Лютоса. Наречешь его именем Лютоса...
— Нет, это ужасная идея, и она мне не нравится! — нервничала женщина.
— А ты, наверное, хочешь, чтобы наши головы катилась по улице города?
— Не говори такого, иначе я заколю твое сердце!
— Ха, кровожадная, опоила приворотным зельем и наслаждаешься! — зло хмыкнул Гадесис, напомнив супруге о постыдном. — Ты лжешь самой себе, если надеешься, что боги простят нас и подарят нашему сыну наследника. Все в их руках.
— Я не верю в богов! Иначе мы бы горели в упряжке колесницы!
— Тебе придётся признаться себе, иначе мы потеряем все! Но это не самое худшее в нашей с тобой жизни.
— А что, есть и «худшее»?
— Что, если мой отец прав? И какой-то мифический Аморф существует, что будет с нами? Ты подумала?
Фрийя задумалась. Сложившаяся картина их казни или изгнания необычно заиграла в ее воображении. Женщина ощутила, как леденеют от страха ее ноги. По спине пробежал холод, которого она раньше никогда не испытывала, потому идея супруга представилась как избавление от жуткой смерти. Возможно, это единственный выход из сложившейся ситуации.
— Я надеюсь, что ты приняла окончательное решение?
— Я давно знала, что тебе по нраву молоденькие девушки, но чтобы этих варваров! — резко ответила Фрийя, удивляя супруга. - Ты примешь образ Лютоса чтобы зачать ребенка…
— Признаться, я ожидал от тебя чего угодно, но не осмысления. — басисто рассмеялся коссей.— Я предполагал, что ты станешь бить меня кулаками, доказывая обратное, но вижу, разум взял верх над эмоциями, чему я рад.
— Все просто, я больше не люблю тебя.
— Правда? А что ты любишь? Или кого?
— Мне уже надоело надеяться и любить пустоту. Стену на которую смотрю или холодную кровать, которую ночами я сжимаю в своих объятьях. Мне надоело это слово — любовь. О чем она я понятия не имею.
—Как печально, а я только что начал ощущать к тебе тепло.
—Как жаль, что мне уже этого не нужно. Ни твое, ни чье другое. Этой ночью я буду спать без ожиданий, что вот-вот я все потеряю. Глядя на смысл моей борьбы — на корону, я вдруг ощутила что не нуждаюсь в борьбе. Все, к чему я так стремилась, то придавало мне сил, я достигла. Все. Это конец. А теперь нам пора.
12 глава
После того злосчастного вечера Ликише долго не мог оправиться. Целая коллегия целителей и лекарей ни на секунду не отходила от кровати больного. Внезапный всплеск магии привел к тому, что заклинание, что он складывал, злополучно сработало против него самого. Внутри корсея все еще пылал тот огонь, что вырвался наружу. Ни святозары, ни докучливые лекари никак не могли заглушить тот очаг возгорания в сердце наследника. Сам же Ликише непрерывно вспыхивал диким пламенем, сгорая дотла, оставляя за собою обугленную кучку пепла, а после наставал тот момент, когда человеческий облик снова возвращался к нему, наращивая живые ткани. С таким побочным эффектом магии святозары не могли ничего поделать. Непонятная бурлящая жидкость, похожая на раскаленное железо, от которой он и воспламенялся, проходила по венам, заменяя ему кровь. Святозары тем временем, создав магическое заклинание где могли протянуть возгорание. Страшные и смертельно опасные муки переносил Змееносец, о котором молва не сходила с уст всей прислуги, а теперь и города. Время от времени душераздирающие крики боли и страданий наследника заполняли все коридоры, залы, выходили за пределы дворцовых стен. Разные слухи и домыслы о проклятии корсея быстро расползлись по Мириде. Каждый, кто осмеливался объяснить происхождение убийственной магии, становился первым подозреваемым в преступлении против правящей династии. Потому все молчали и несли к стенам дворца обереги, амулеты и заговоренные предметы. Нрод Мириды хотел помочь, не остаться в стороне.
Унять беспокойство во дворце осмелилась только Фрийя, дав указания святозарам пересечь всю ложь, что несут сихейцы, мол, сама коссея прокляла наследника и должна понести наказание. Народ был готов устроить мятеж. Вооружившись теми самыми дудками только и ждали первого толчка для расшатывания. Святозары на ряду с перевертышами оцепили дворец. Город переполнен смутьянами, что поднимали боевой дух перекрикивая слова покойного превалира Сихея Дан:
— «Все Даны в одном лице...! Никто больше, кроме Данов!»
От того на стенах домов города бросались в глаза магические иероглифы, знаки змея и довольно примитивный образ самого Ликише.
— Моя сарфина, — обратился к Фрийе один из целителей местного лазарета святозаров нарочно употребив высший титул. — Ваш сын… он долго не протянет. Сердце с каждым разом все сильнее воспламеняется. Никому не под силу погасить его, если это не последствия чего-то другого: душевной раны или терзания, из-за которого он сам себя проклял. К тому же тот яд, который он источает, может погубить и нас! Никто больше не рискует войти в комнату. Смотрите, несут лекаря Пилалу, задохнулся, бедный.
Услышав вердикт лекаря, не смотря на тревожные знаки в городе, коссея чрезвычайно обрадовалась, хотя она старалась не подавать виду, тем не менее это ей удавалось плохо. Она хотела поскорее объявить о неминуемой трагедии и казнить всех приверженцев Сихея. Покои корсея были заполнены святозарами, а важные лекари в коредоре в страхе забились в кучку и бояться войти в покои корсея. Все прискорбно молчали, глядя на госпожу и ждали ее решения. Все шло по ее плану, пока среди святозаров не показался тот самый Улем. Он усердно надзирал за женщиной, осуждая ее за бессердечное и непростительное отношение к сыну и был даже рад выглядывая в потайное окошко — у корсея Ликише были сильные сторонники и они терпимо ждали. Исходная ситуация сложилась и для самого Улема. Назойливого святозара не особо приветствовали во дворце, но, случись что с Ликише, святозару придется попрощаться с жизнью так же, как и с остальными несогласными с режимом коссеи Фрийи.
— Ну что ж, — прислушиваясь к нестерпимым крикам сына, женщина, укрыв лицо руками, иронично блеснула слезинками, — необходимо приготовиться и держаться вместе, когда Змееносец оставит нас и отойдёт к предкам, а его цикл закончится, эпоха богов и магов скоро отойдут в сторону, уступив право мирянам.
«Если Ликише умрёт, то многие наши проблемы уйдут вместе с ним! И этого отвратительного духа больше не будет! Он не возродится среди других альхидов! Нет больше подходящего сосуда! Необходимо потянуть время, и этo существо навеки оставит Элиду!» — вопреки всем осуждениям, Фрийя шла к намеченной цели.
— Но существует иной путь. — Целитель, снимая кругловатые монокли, сложил их пополам и аккуратно подцепил на навёрнутый вокруг головы тюрбан, как незатейливую брошь, загадочным голосом добавил: — У вас в гостях авилонцы. Их холодная кровь сможет остудить сердце вашего сына. Я думаю, что если свести две противоположные магии… Я думаю, это правильный путь - Авилонцы. Они не посмеют отказать вам, ведь речь идёт о вашем сыне!
— Я знаю, о ком идет речь! — вскипела женщина, ощущая давление со стороны лекаря. — Вы не имеете право давит на меня! Вы хотите, чтобы я проявила материнские чувства ко второму сыну? Я же его мать! И не меньше вас хочу скорого выздоровления молодого корсея!
— Если они позволят использовать себя, ведь эти люди очень суеверные и не доверяют пламени, после изгнания...— в разговор вмешался Улем, он больше других волновался за друга. — ...осмелюсь посоветовать, лучше переговорить с ними. Объясните ситуацию. Здесь, за стеной, умирает страшной смертью последний Змееносец! Под ударом измены стоят самые близкие, и это именно тот случай, когда кто-то все же ответит. В этот раз никто не уйдёт от справедливости. Наш неукоснительный имеет кучу талантов, от которых вы будете необычайно удивлены.
— Вы разрешаете себе многое, святозар Улем!— вскипела Фрийя глядяя ощущая угрозу.— Вы ответите за все! Я думаю, что вы мне угрожаете?! — бросая на святозара ожесточённый взгляд, добавила. — Я не оставлю это без внимания! Господа, как бы там вы себе ни думали, я не причастна к проклятию. Я не владею магией, чтобы со творить такое!
— О моя госпожа, как я смею думать об этом! — не отступал Улем приняв свою участь, уже решил, что терять ему точно уже нечего.— При всём я еще вольный святозар и вправе решать, что мне делать и где находиться и выражать своё мнение! Это решение самого сарфина! Вы сомневаетесь в его решении?
Коссея недовольно рассмеялась. Потирая вспотевшими руками, она явно нервничала.
— Это пока ты вольный. — Не дав закончить Улему, Фрийя была готова растерзать обидчика. — Придёт рассвет моего сына, и ты первый склонишь свою голову перед ним.
— Буду рад склонить колено законному магу, — рискнул ужалить женщину в самое сердце святозар.
— Это время Иивлика. Сердце нашего корсея пылает сильнее, чем леденящая кровь севера. Я смею предположить, что один из северян может сгореть так же, как сам корсей, — предостерёг обоих тот же лекарь с тюрбаном на голове. Невольно став свидетелем спора святозара и властительницы дворца, он поспешил предложить свой вариант смекнув выдумать историю о печаати сил Змееносца: — Но что, если временно нанести печать? Это первый день активности, мало ли что взбредёт в голову корсею, а к последнему дню Змеевика когда Элл и Эрр скроються за горизонтом тьмы. В ожидании можно вовсе обезуметь! Змееносцы такие не предсказуемые…
Схитрил лекарь на ходу выдумывая невероятную чушь.
— Что вы имеете в виду? — воспрянула духом Фрийя. Убедив себя, что это один-единственный и самый надёжный выход, чтобы спасти себя от порчи репутации, Фрийя ощутила легкий просвет. Вероятно, конец Ликише уже совсем близок, раз за разом его тело подвергалось невыносимой пытке, когда пожирающее пламя испепеляло человеческое тело. Да, его ждал конец. Без славы и чести не на том поле боя, о котором он мечтал посмертно сложить руки на груди, а как бедняга, лёжа на дорогих перинах, проклиная свою кровь и кровь альхидов.
Тени в коридорах сгущались, будто прислушиваясь к каждому слову. Улем, нервно перебирая складки своего потрёпанного соттана, казалось, вот-вот исчезнет в полумраке — так старательно он избегал прямого взгляда Фрийи.
— Северяне...— его голос звучал низко, с легкой хрипотцой после пережитого, — они хранят знания, от которых мы сами отказались. Их магия — не взрыв и не блеск, а тихий удушающий шёпот. Они умеют запечатывать то, что должно оставаться скованным. Они могут помочь, но было бы желание...Я не могу, а вот вы...
Фрийя замерла, её ногти впились в подлокотники кресла.
— Вы намекаете, что вы...
— О, нет, возраст! — поспешно перебил Улем, кашляя в кулак. — Просто... возраст берёт своё. Но не о вас речь!
Его пальцы выписывали в воздухе замысловатые знаки, будто он боялся назвать вещи своими именами.
— Те заклинания... те, что могли бы обезвредить... Их знали только маги крови Данов. Те самые, что...
— Вы предлагаете убийство?!" — её голос звенел, как лезвие, извлечённое из ножен.
Улем вздрогнул, будто обжёгся о собственные слова:
— Нет-нет! Смерть носителя божественной сущности? Да это же... невозможно!" — его шёпот стал едва слышным, — Но ослабить... на время... пока не пройдёт Иивлик... Пока звёзды не сложатся иначе...Страх сковывает мысли, это понятно...
Фрийя медленно поднялась, её силуэт казался неестественно высоким в дрожащем свете свечей:
— Кто его боится?! — её смех был резким, как щелчок бича.
Но Улем, к удивлению, не сжался. Вместо этого его лицо вдруг исказилось, губы растянулись в жутковатой гримасе, имитируя змеиную пасть:
— Я боюсь. Иногда до тошноты. Особенно когда он так смотрит...
Тишина повисла между ними, густая и тяжёлая.
— До безвредного уровня...— наконец прошептала Фрийя, пробуя на вкус эти слова.
В её глазах вспыхнуло что-то новое — не страх, не ярость...
Расчёт.
Где-то за стенами заскреблось — может, ветер, может, что-то другое. Будто кто-то за ними наблюдает.
— Но силы все же будут при нем, — поспешил обезопасить друга святозар. — Хватит одного лишь толчка, чтобы вновь пробудить в нем судьбаносного. Ирильцы тысячелетиями боготворили Змея, чтили непомерную мощь бога и не будили его гнев зазря! Они верили, что он способен на разрушения больше, чем творения! Даровали ему дорогие жертвы и молили о здравии. Повторюсь, это время Иивлика — его время. Никто не может точно сказать, как долго его сущность будет дремать и не вырвется снова наружу при смертельной опасности для самого Ликише и отравит нас всех ядом.
— А нам больше и не надо, — не удержалась женщина и выдала все свои намерения одним маленьким смешком.
Теперь Фрийя серьёзно позаботится о том, чтобы ее названый «второй» больше не препятствовал ее обожаемому сыну! Ее уже не заботили брошенные слова Улема о божественной силе. Не столь важно то время, о котором многие твердят, призывая поберечь себя. Женщине все казалось, что время магов ушло, дав им, простым мирянам дорогу к светлому будущему. Она вериа, что боги сами ушли, а сними и вся их слава. Вот оно, возмездие! Коссея уже ликовала. Радоваась, что вскоре она ощутит тишину и покой. Оставив все сомнения, быстрым шагом пересекая длинные коридоры, парадные лестницы, женщина навстречу к бореям...
13 глава
Ранее высокая водонапорная башня когда-то это заброшенное хранилище для воды — холодное, пустое, забытое. Но теперь бывший резервуар превратился в нечто большее — в символ власти, соединивший прошлое и настоящее. Резервуар соединили с главным зданием — построили арочный мост, перекинутый к главному зданию, напоминал змею, обвившую добычу.Тамбур, где толпились слуги, гудел, как улей, наполненный шепотами и скрипом сапог. Стены, украшенные геометрической мозаикой, мерцали в свете факелов, словно чешуя древнего змея. Ковры с замысловатыми узорами поглощали шаги, превращая каждый звук в приглушенный шепот. Ошеломляющая величина статуи... женщины, кариатида, перед которой замирало сердце, была создана из светонепроницаемого камня и удерживала шатровую крышу резервуара. Нельзя было пройти мимо и не оценить исполинский мегалит. Роскошная женственная фигура больше походила на богиню обольстительницу, однако утварь, что должна была бы украсить ее образ, лепнина в виде кувшина изобилия вилась вверх по лестнице, словно приглашая следовать за ней — но рассыпанные у ног богини дары урожая напоминали скорее кости, чем плоды.
Фрийя ворвалась сюда, словно буря, не обращая внимания на смилодонов — саблезубых исполинов, охранявших покои. тот же привратник, что осмелился на дерзость -- закрыть перед ней двери...Его не было,только смилодон с его белоснежным мехом сливался с мрамором, желтые клыки блестели, как кинжалы. Он рычал, но не тронули её — Фрийя неслась с такой яростью, что даже не глянула на кошку, зато служанки- прислужницы дико завизжали и сбежали в сторону.
"Она" пронеслась мимо, не замедляясь, не оглядываясь пронеслась по лестнице вверх, ворвалась в покои короля и королевы.Озабоченные происходящим, король Даман и его супруга сидели на мягком диване, увлеченно обсуждая возникшую ситуацию, но при появлении коссеи их жаркая беседа тут же оборвалась.
— Фрийя! — прозвучал возмущенный голос Оритии.
— Я, конечно…
— О! Орития, прости меня, молю! Нет у меня времени для всех этих церемоний.Живо разгладив складки на платье, коссея едва перевела дыхание, чтобы объяснить неприемлемое поведение.
— Наслышаны. — Уверенный голос Оритии не мог не задеть коссею. — Что тебя привело?
— Вы могучий народ Авилонии! Несокрушимые и всепобеждающие покорители сурового края Элиды! В вашей власти подавлять свирепствующий огонь, что порождает боль и страдание. Дорогая Орития, мы не такие разные и вскоре станем одной семьей! Соединим наши земли и восполним Элиду новой жизнью! Но… но какая жизнь для матери без ее детей? Весь мир падёт перед моими глазами, если мой сын уйдет в мир предков.
— Но чем мы можем помочь тебе, Фрийя? — В словах коссеи Мириды Орития нашла мольбу о помощи. — Твой сын проклят огнем?!
— О Орития, вы же бореи! Могучий народ северного ветра! — продолжала интриговать Фрийя.— Вы же можете излечить моего сына! Я знаю, вам нет равных!
Король Даман тут же разгадал, куда клонит Фрийя, выступил вперед, заслоняя могучим телом любимых женщин, словно им угрожает опасность.
— Ты говоришь о невозможном! — Со стороны Даман выглядел, словно огромная черная туча, что закрыла яркое солнце. Высокий, широкоплечий, могучий воин севера выдал гортанным голосом.
— Это смешение двух магов! Я решился на брак с твоим первым сыном, потому что ваш корсей не маг. Это никак не повлияет на законы наших богов и обычаев клана. А то, что ты просишь, — это кощунство! Каково будет твоему сыну, ты об этом подумала?
— Даман! — Как всегда величественная леди Орития вела себя сдержанно, несмотря на бойкий нрав короля. Женщине хватало лёгкого прикосновения изнеженных тоненьких пальчиков, и все буйство супруга тут же отходило. — Мы же не сможем бросить мальчика в беде. Это не по законам Авилонии, помнишь? Мы не бросаем в беде ни бедных, ни богатых. Кто пришел к нам за помощью, мы обязаны ответить!Это назидательство самого Борея! Как когда-то всевышний помог нам, так и мы обязаны идти по его пути помогать просящим. Это закон вечного воздаяния!
— Опомнись! — не утихал Даман, призывая свою супругу к разуму. — Мы и так переступили черту. А это навлечёт неслыханные последствия на наш род! О боги! Что с вами, женщины?!
Суровая натура короля полностью отображала те холодные земли, в которых он родился и вырос. Величественный борей, северный владыка Даман был человеком импульсивным, зачастую непредсказуемым. Нередко действовал сгоряча, но всякие его решения несли благие намерения — все ради Авилона. Сам Даман был неимоверно высокого роста. Длинные синие завитки волос покрывали сильные плечи, ложились на широкую грудь. Голову охватывал железный обруч, украшенный драгоценными камнями. Левая железная рука тускло отсвечивала блики свечей, вводила в ужас любого, кто узрит открытое великолепие железных мастеров.
Печальный исход той истории, что приключилась на скалистой горе Ио, где когда-то обрушился ледник.
— Но как нам быть?! — решительная леди Орития не оставляла попыток помочь Фрийe. — Он же маг, как нам быть? Нужна какая-нибудь идея!
— Я смогу. Нам, бореям, его огонь нам нипочем,когда его мало. Мы же бореи! Что нам тот пожар, что устроили бунтовщики в саду, мы не боимся!Эт нелюди ответят за то, что младший корсей угодил в их ловушку! Мы спасем его любой ценой и востанем с новой силой против привеженцев хаоса!— Тоненький голос юной девушки, что стояла все это время в сторонке, потряс смелым решением. — Скоро я стану сарфиной Мириды и женой Лютоса. Мы искореним зло в Мириде и наш союз засияет новым светом и новым будущим, а эти нелюди получат по заслугам!
— О, Боги! — Орития медленно приблизилась к дочери, заботливо вглядываясь в ee грустное лицо. — Ты точно уже решила? С минуту назад…
— Да, — совершено твёрдо ответила девушка, не дав закончить матери. — Я выйду замуж за Лютоса! И я помогу госпоже косее и спасу ее сына!
— Любовь моя, — не удержался Даман и ласково добавил: — Моя златовласая снежинка, свет моих. Прекраснейшая мелисса во всей вселенной! Я не хотел бы, чтобы это было против твоей воли, но…
— Мой король, я знаю, как это может выглядеть, но я уже не та маленькая девочка. Пора стать той мелиссой, которую ты бы хотел видеть, — твёрдо ответила Хиона, удерживая внутренне протесты, оставаясь такой же сдержанной и прекрасной, как ее мать — Орития.
В планах Дамана было заключить мир с альянсом, найти союзников среди напыщенных альхидов. Спасти свой народ от нищеты и постоянных бедствий. Выдать дочь замуж за сильного наследника, однако его дочь Хиона была неприступна. До этого момента. Из капризного ребёнка, что свято верил своим мечтам и боролся за свободу, за мгновение стала похожа на свою мать. Такая же холодная и рассудительная. Гордо подняв голову, Хиона доказала отцу свою преданность. Даман не нарочно вспомнил то счастливое время, когда его златовласая дочурка могла пробудить в нем улыбку. Развлекала его веселыми танцами и шутками. И вот сейчас, в настоящий момент, ее лицо стало обремененным всеми теми обязательствами, что легли на ее хрупкие плечики. Королю, конечно, было жаль, что так вышло. Он искренне желал другого своей дочке. Ведь, будучи еще маленькой, девочка мечтала о необычайных приключениях, а не о замужестве с недоброжелателем.
— А разве это поможет? Она ведь еще так юна!
— Моя дочь на многое способна, — вступилась Орития, не дав усомниться в своей крови. — Мы бореи! Дочери и сыны богов! Не стоит сомневаться в наших способностях. Она поможет, исцелит вашего корсея, но мы останемся здесь, что бы ни случилось.
— О, Орития, прекраснейшая из прекраснейших, не смей думать о нас так плохо, ведь вскоре нам придется породниться! Вы — желанные гости в нашем дворце!
Полилась лживая лесть с уст Фрийи.
— Не стоит, Фрийя, — без уступки шла королева. — Это ради наших детей.
Как сложится план Улема, Фрийя не могла предугадать. Женщина не понаслышке знала о необузданности северян, из-за которой женщина лишилась отца. Однако это было в далеком прошлом, и рассказывать об этом она не собиралась. Холодная месть — вот что грело душу коварной коссеи. Но здесь, находясь во владениях южан, эти «топорники» вели себя крайне осторожно. Фрийя бессердечно вцепилась в тоненькую ручку Хионы, неслась по коридорам дворца, едва подавив в себе ярость. Неприятное ощущение, а именно исходящее от нее скрытое презрение, что заставляет чувствовать жгучий стыд. Низкое происхождение выдавало ее. Собственное бессилие и полное отчаяние приносили коссее душевную боль, понуждая вспомнить детство в трущобах. Ядовитая зависть, что породила крайнюю неприязнь, и даже ненависть охватывали коссею каждый раз с новой силой, как только величественный образ являлся перед ее глазами. Даже с этого момента коссею задевала холеная внешность, на которую облизывался ее супруг. Напившись медовым ликером, тот принялся воспевать оды любви, сравнивая пухлые губки Оритии с цветом мягкой сирени. Пропойцу пришлось запереть в своих покоях вместе с веселой компанией молоденьких наложниц, приставив охрану. Однако самой Фрийе, ломая себе руки, выкручивая пальцы, приходилось поднимать голову вверх, чтобы поговорить с ненавистной северянкой. Потому она держалась на расстоянии. Уже на пути Фрийю встречали святозары, что стерегли покои корсея, исполняя приказ хозяйки дворца. Поставили щит против черной магии и ловцы магии с их магическими животными — сумчатые волки, ищейки тут же учуяли мага и принялись громко завывать. У самих покоев корсея, где их давно ждали, окружила коллегия лекарей и седобородых магистров, клевреты и аттарисы. К счастью, коссея вовремя подоспела, притянув за собой северянку. Молодой корсей заново оброс живыми мышцами и кожей и готовилсяк жертвенному возгоранию.
— Моя госпожа, — не упустил момента первым обратиться Улем,— она же еще дитя! Когда я говорил о северянах, то имел в виду более опытного...
— Вот об этом позаботишься именно ты! — С торжествующим лицом коссея бросила ликующий взгляд, вручив юную принцессу в добрые руки Улема.— Это же была твоя идея? Обезвредить его, запечатать силы или вовсе лишить его жизни! Ведь никто не знает, какие будут последствия? Молись, чтобы подействовало, иначе я покончу с твоим присутствием всюду, где не нужно тебе быть!
— О чем это вы?.. — недоумевала Хиона, постигнув, в чем кроется обман, девушка попыталась отвязаться от коссеи, но цепкие руки женщины не дали совершить глупую ошибку. От причиненной боли Хиона воскликнула: — Госпожа, вы только что были другой, говорили другие вещи! Ах, южане, не представляете, что творите! Коварные, только в свою выгоду! Если мой отец узнает, он отменит свадьбу! Это скандал!
Жалкие попытки освободиться от плена не увенчались успехом, но северянка не сдавалась, попробовав применить магию, но Фрийя не собиралась отпускать беглянку, понимая, что эта ситуация поможет в дальнейшем понимать друг друга лучше. Резко подтолкнула к стене, явила упрямой девчонке, кто здесь хозяйка.
— А вот этого не стоит делать! — Грозящий голос Фрийи привел в чувство своенравную натуру девушки, но коссея на этом не остановилась.
— Ведь твоему отцу нужен альянс? Вы же не просто так обратились к нам, южанам? Мне известно, что ваши земли бедны, а толщи снега все чаще спускаются с гор, снося ваши поселения. Помощи вам ждать неоткуда. От беды вы укрываетесь в темных пещерах и вырытых штольнях. Под землей строите города! Скоро о вас заговорят, как о пещерном народе! И я знаю, что твоя помолвка не состоялась. Вскоре обиженный жених окажется на ваших землях, так что иди и делай, что тебе велено, иначе я запру тебя в самой высокой башне, где ты проведешь все то время, пока твой отверженный жених не появится у нас на пороге. А мы, в свою очередь, откупимся от него, продав тебя за один глиняный кругляш.
Выказав свои истинные намерения, Фрийя уже не считалась со своей будущей невесткой, как с равной. Скорее перед ней предстала очередная наложница, которой не посчастливилось стать пешкой в планах коссеи. Так поступала она со всеми девушками, которые делили ложе c ее сыном. Это были дочери знатных домов, богатых семей, но ни одна так и не осчастливила Мириду, но познала смерть в мраморных стенах.
— Коссея Фрийя, могу ли я поговорить с мелиссой? Я думаю, мне удастся ее уговорить, — из толпы вышел вперед Улем, заступаясь за северянку, встал между коссеей и мелиссой. — Это была моя идея с северянами. Я вправе отвечать за нее.
— Это так необходимо?! — яростно вскрикнула коссея, услышав тягостные стоны Ликише за дверью. — С минуту назад она вела себя более храбро, указала себя выше других, теперь ей мешают непонятные мне принципы. Ее задача остановить магию, что мучает моего «горячо любимого» сына, и спасти Мириду от этой напасти! Как видишь, твои братья не справляются с поставленной задачей, так пусть она преподнесёт свою жертву Мириде!
— Ни о чем не беспокойтесь, «моя госпожа», — не уступал коcсее Улем. — Девочка сделает все, что вам надо. Я вам обещаю.
— Только скорее, — согласилась Фрийя и приняла позу ожидания.
Улем повернулся к мелиссе, заботливо обнял девушку за плечи, подвёл напуганную ее к тяжёлым дверям, откуда доносились жуткие крики страдальца.
— Добрый святозар, я не понимаю, что происходит? — зазвучал тонкой мелодией голосок Хионы. — Я ни разу не видела, как это делается! Да и зачем мне это, если на то есть мои подданные? Она влетела к нам в покои, разыграла такую сцену обеспокоеной матери, а теперь...
— По правде, я больше ждал вашего отца, но никак не вас, — с горечью ответил святозар. — Фрийя не посмела указывать ему как прислуге. Но вы… что вы тут делаете? Сами пошли на это? Печально. Я верю в вашу искренность и храбрость, но вы так юны, но если чего… Ох, да будут боги с вами! — ответил святозар, утешая мелиссу, излечил кисть девушки от синяков, что оставила Фрийя цепкими руками. — Я полагал, что он сможет охладить погорельца, запечатав его силы, но, увидев вас, я даже обрадовался.
— Добрый святозар, скажи, чему? — испуганно прошептала Хиона, изредка поглядывая на недовольное лицо коссеи.— Вы не станете запечатывать силы нашего корсея! Этого не нужно. Пусть наша госпожа думает, что его магия дремлет, как крыланы во время утреннего солнца. Вы, моя зеленоглазая голубка, ничего не бойтесь и просто идите.— Но что же мне там делать? Ему необходима помощь святозаров!
— К сожалению, святозары не способны лечить душевные раны, — пояснил Улем. — Молодой корсей сам себя проклял. Но вы, моя прекрасная мелисса, не говорите об этом никому. Многие сильно заблуждаются, полагая, что наш корсей сильный и непобедимый, но, увы, это всего лишь маска, под которой скрывается ранимая душа мальчика, что ищет любви и понимание в этом жестоком мире.
— Добрый святозар, я вижу, что вы очень любите корсея, ради вас я спасу его, но как? Какое заклинание нужно, чтобы унять его пламя?
— Не нужно никакого заклинания, — обрадовался Улем, увидев надежду в глазах Хионы. — Ваша природа, которая противостоит огню, сделает всю работу. Вы, моя дорогая, дочь севера и ваша стихия — вода. Ваша магия восстанет из глубин вашей прекрасной души и потушит пожар, что пылает в сердце горячего южанина. Ваша природа — это и есть ваше грозное оружие против этих напыщенных дурил.
— Раньше я думала, что святозары очень надменны, — со смешком ответила Хиона святозару в глахах Хионы запылаи озорные огоньки. — Зачастую глядят свысока на окружающий мир. Мы, северяне, не такие. Мы уважаем дары нашего мира, и наш мир благодарит нас за это, но, приехав сюда, мы встретились с вашей несправедливой предвзятостью. Именуете нас топорниками, а сейчас я узрела нечто невероятное. Все же святозары не все такие. Жаль, что доброта не распространяется на всех миридийцев. Я войду в эти двери и сделаю, что вы просили, дабы доказать, что мы, бореи, не страшимся южан.
Хиона, как и обещала, смело переступила через порог, вошла в злополучную комнату мученика, где ее встретил зловонный запах подгоревшего мяса. Густой столб дыма, исходящий от человеческого тела клубился в сторону от- крытой террасы. Обугленные стены, шпалеры, гобеленны постепенно обновлялись, словно и не горели вовсе, открывая изысканную отделку мраморных стен, Хиона обвела глазами внутреннее убранство комнаты. Стены украшены странными силуэтами и образами змей. Стеклянная мозаика восхищала красотой. Из высеченного камня стоял квадратный стол, заваленный тяжелыми книгами и древними пергаментами. Шкафы и стулья с высокими спинками и вырезными подлокотниками, кресла и диваны были загружены книгами и всевозможными бутылочками с неясной жижей и порошочками.
Увидев все это, девица внезапно разгадала, в чьих покоях она находится. Ее сердце бешено забилось. Постепенно ее оковывал страх. Истории о жутком демоне поражали воображение, и оказаться в его доме, покоях и — что еще ху- же — рядом, поистине ужасало.— Какая жуть! Это же Змееносец! — воскликнула Хиона и попятилась назад.
— Тот окаянный дух, которого все так люто ненавидят! Это он?! Боги милостивые, жрицы, услышьте мой голос! Это невозможно! Почему они утаили это?! Зачем? Хиона вспомнила рассказы гостивших южан в северной части их магического мира. Они сказывали ей о некоем духе, проклятом всеми богами, — Змееносце, что передается из поколения в поколение в роду древних альхидов. Цикличная сущность, из-за которой происходят аномальные вещи в мире. Мелисса, сама того не понимая, восторгалась каждым рассказом все больше и больше. Гости Авилонии из кожи вон лезли чтобы повергнуть наивную мечтательницу в шок. Изображая корсея как демона с рогами, хвостом и крыльями, алчущего крови наивных мелисс. Но эти слова хранили в себе волнующее таинство и завлекали девушку в трогательные грёзы. Несомненно, эти рифмоплеты могли украсить рассказы о жутких подвигах корсея, но Хиона все равно с явным умилением слушала неимоверные песни об ирильском Змееносце.
Но это было тогда.
От страха Хиона задрожала, но жалостные стоны корсея тут же пробудили в девушке сострадание. Тело корсея было покрыто черным слоем обугленной кожи, сквозь которую пробиралось загадочное свечение. Что это могло быть? Она не знала. Такого ужасного заклинания мелисса никогда в жизни не видела. Однако любопытство брало свое, девушка сделала пару шагов вперед, для того чтобы увидеть что происходит, но как только она подошла близко, услышала странный тонкий звук. Что-то похожее на отбивание молота на наковальне и ничто иное. Нет! Она не могла ошибиться! Этот звенящий стук нельзя было спутать ни с чем другим. Будто бы сердце корсея находится в рабочих руках кузнеца.
«Железное сердце? Какой маг отважится на такое? По рассказам, это нестерпимо больно! Бедняга действительно сам себя проклял, но зачем? Чем же он себя так мучает? Несчастный! Будто он наказал сам себя за что-то! Подверг себя нестерпимым пыткам!»
Мелисса всей душой прочувствовала сострадание к погорельцу, взяла за руку корсея и едва слышно прошептала:— Корсей, вы слышите меня? Слышите мой голос? Корсей Ликише! Я сочувствую вашему горю и вижу, что вы с собою сделали. Это боль скорбная. Вы оплакиваете родного или любимого человека. Вы мучаете себя так, потому что испытываете боль души несравнимую не с чем другим. Я верю, что вам очень больно. Вы прокляли себя, прокляли свой род, но это прямой путь к разрушению! Вы и ваши близкие в большой опасности, вы слышите? Проклиная себя, вы проклинаете весь ваш род! Проклинайте мать, отца, дедов! Вы отвернулись от всех, кто ранее восседал на вашем троне! Ведь это далеко не плохие люди. При жизни мы делаем много ошибок, но есть и прекрасные моменты жизни. Помощь окружающим, сострадание, любовь. Мы есть то, что нас наполняет. Не губите свою душу, вернитесь к нам и посмотрите на себя и свои деяния с другой стороны. Она же у вас есть— другая сторона где вас очень любят! Святозар Улем пошел против всех, чтобы спасти вас! Он любит вас и это видно! Я люблю вас, потому что нет мира без любви! И не такой вы страшный как пишут. Ликише, вы должны прекратить самоосуждение! Вина как паразит кормится вами и никогда уже не отпустит. Никогда! Слышите? Корсей Ликише, вы слышите меня?
Сияние в теле корсея становилось все ярче, ну а Хиона рядом с ним невольно холодела. Чем ближе она находилась к очагу возгорания, тем холоднее становилось в покоях корсея. Природа севера тут же восстала из глубин дабы вступиться за свою обладательницу благородной крови. Спустя минуту вся комната укрылась белым налетом. Температура резко упала. До очередной вспышки пожара осталось немного, но девушка просто так не сдавалась. Теперь слова святозара стали ясными как день. Ей и вправду ничего не нужно было делать, только призывать свою природу, но для юной девушки этого было мало. Она решила изменить корсея в корне.
Воздух в покоях взорвался от противостояния двух неистовых сил.
Ликише парил в центре бури, его тело окутано змеящимся пламенем, каждый мускул напряжен, будто сама ярость обрела плоть. Даже с закрытыми глазами он видел — видел страх Хионы, ее попытки сопротивляться. Огонь вокруг него не просто горел — он жил, извивался, словно мириады крошечных драконов, готовых растерзать все на своем пути.
А напротив — Хиона, дочь льдов, взывающая к древним силам Севера.
«Всесильный Борей, помоги мне! Без тебя мне не справиться!» — подумала принцесса, призывая своих покровителей на помощь.
Пол покрылся толстым слоем инея, трескаясь под тяжестью нарастающего холода. Воздух превращался в студеный туман, обволакивающий ее фигуру в белый плен. Кожа Хионы стала белее мрамора, прозрачной, словно выточенной из древнего льда. Ее дыхание больше не поднималось паром — оно застывало в воздухе, превращаясь в крошечные кристаллы, падающие к ее ногам. Пекло Ликише — где воздух дрожал от зноя, а каждая вещь вот-вот могла воспламениться, а царство Хионы — где даже время казалось застывшим в вечном холоде. Но там, где две стихии сходились, происходило нечто пугающее. Влажность сгущалась в висячие ледяные кинжалы на потолке. Пар шипел, как раненый зверь, превращаясь в ядовитую мглу. Потолок трещал, не выдерживая веса наледи, и глыбы льда рушились вниз, разбивая мраморный пол.
Хиона стояла, окруженная ледяным сиянием, ее голос звенел, словно колокол над заснеженными равнинами Севера:
— Я чувствую твою истинную силу! Ты не тот монстр, каким тебя рисуют!— ее руки дрожали, но не от страха, а от надежды. — Дай мне очистить твое сердце! Я вижу тебя — не змея, не чудовище, а человека, запертого в собственной ярости!
Лед вокруг нее трещал, отражая внутреннюю борьбу. Пол превратился в лабиринт трещин, готовый поглотить любого, кто сделает неверный шаг.
Ликише вздрогнул, его пламя замерло на мгновение.
— Что... ты делаешь? — его голос звучал неестественно, как хор чужих существ, говорящих через него. — Зачем тебе спасать меня?
Он сжал голову руками, будто пытаясь зажать внутри что-то, что рвется наружу, истошно завопил от боли.
— Я должна! — Хиона сделала шаг вперед, и лед под ее ногами расцвел узорами, как замерзшие слезы. — Ты безумствуешь, но это не ты! Ты мечешься, как дух, не нашедший покоя в Синих Водах!
Ее голос сорвался на крик:
— Ответь мне! Что гложет тебя изнутри?!
На миг воцарилась тишина. Потом... Пламя Ликише вспыхнуло с новой силой, но теперь в нем не было прежней ярости. Оно горело...Сомнением, болью и вопросом.
Пламя вокруг Ликише поутихло, превратившись в мерцающий ореол. Он больше не рвался в бой — теперь он говорил, и каждое слово обжигало сильнее любого огня.
— "Этот альхид... — его голос звучал глухо, будто доносился из глубины колодца, — "Он возненавидел мир, который я создал. Он отвергает жизнь... а значит, отвергает и меня."
Хиона замерла. Лед вокруг неё дрогнул, но не отступил.
— Что значит — тебя не нужно? — её голос дрогнул. -- Ты же... ты же Ликише. Ты корсей Мириды!
Тень скользнула по его лицу.
— Корсей сейчас стоит перед выбором — жить или умереть. — Он поднял руку, разглядывая язычки пламени на пальцах. — А я... я всего лишь его мысль. Его боль. Может быть... душа. Если она у него ещё осталась.
Тишина повисла между ними, тяжелая, как предгрозовое небо. Хиона вдруг поняла: она говорила не с Ликише, а с тем, что осталось от него.
Хиона застыла, её лёд треснул по краям от внезапного сдвига в энергии.
— Ты... не корсей?— её шёпот был едва слышен.
Существо, носившее облик Ликише, наклонило голову. Пламя вокруг него больше не жгло — оно мерцало, как светлячки в болотах.
— Мало кто удостаивается разговора с богом, девочка. Разве у тебя нет вопросов поважнее?
Свет в его глазах притушился, оставив лишь тёплый отсвет — как последний уголь в потухающем костре. Кожа затянулась, обретя здоровый румянец, волосы проросли на теле, будто сама плоть вспомнила, что должна быть живой. Дыхание стало ровным — слишком ровным для человека.
Хиона ахнула, увидев внезапную наготу возрождения, но прежде чем крик вырвался — ладонь прижалась к её рту. Тёплая. Человеческая. Но с силой, от которой застыла кровь.
— "Тише, снежинка. Я верну тебе голос... если ты не будешь его тратить на ерунду."
Он отнял руку, но теперь стоял слишком близко — так близко, что Хиона видела в его зрачках плавали звёзды.
— Я впервые смотрю на этот мир глазами плоти. Мне... интересно.
Пальцы, ещё пахнущие дымом, провели по ледяному узору на стене, и лёд растаял без шипения.
— Расскажи мне о моём роде. О том, как живут те, в чьих жилах течёт моя кровь.
Его голос звучал слишком человечно для бога. Слишком одиноко
А за окном...Эрр поднялся выше, окрашивая всё в синие тени. Будто сам мир затаил дыхание.
Хиона замерла, ощущая, как вечность смотрит на нее через глаза Ликише. Лед вокруг них больше не трещал — он тихо таял превращаясь в голубое мерцание в лучах Эрра.
— Я провёл сотни жизней в этом мире,— голос звучал как шелест страниц древнего фолианта, — Рождался и умирал в телах чистокровных, чтобы понять суть вашего существования. Страх... честь... любовь... горе... Я знаю это всё. Отпускал каждого Змееносца в мир предков,— в его глазах мелькали тени ушедших, — Не важно, как они умерли — в бою или в постели. Мы шли как равные, держась за руки. Но этот...Когда я впервые ощутил его силу, я уже видел его судьбу. Вся его жизнь была как на ладони... но этого—этого предательства— в ней не было!
Пламя в его руке искривилось, став похожим на извивающегося змея.
Проклятие крови
— Он проклинает свою кровь, снежинка. Ненавидит отца... а отец его — я. -- Голос "бога" сорвался впервые за всю беседу:— Я позволил ему родиться! А он... Смерть теперь родней ему, чем жизнь," — существо вздохнуло, и в этом вздохе была вся скорбь мира. Но если ты... если ты сможешь научить его прощать себя...
Оно посмотрело на Хиону впервые как на равную.
"Тогда он вернётся. Не к славе. Не к власти. К обычной жизни... которую сам отверг."
Хиона выпрямилась, её ледяное сияние на мгновение дрогнуло, словно от внутренней боли.
— Я — невеста крон-корсея Лютоса, — произнесла она, и в голосе её не было ни тени радости, только горькая покорность. — Наша свадьба... скоро.
Лед вокруг неё вздыбился тонкими иглами, выдавая волнение, которое она так старалась скрыть. Существо в облике Ликише впервые выглядело искренне удивлённым. Его пламя замерло, а в глазах вспыхнуло что-то, напоминающее давно забытый интерес.
— Раньше бореи не пускали альхидов на свои земли,— он сделал шаг вперёд, и мороз отступил перед ним, — "Но теперь... вы сами пришли к нам? Что заставило ледяных детей Севера спуститься в наши земли?"
Хиона сжала кулаки — её ледяные ногти впились в ладони, оставляя кровавые зазубрины.
— Это... политика, — прошептала она, но тут же поправилась, — Нет. Необходимость.
Её взгляд встретился с горящими глазами Ликише, и в нём читалась правда, которую нельзя было скрыть:
— Мы вымираем, Ликише. Наш лёд тает, наши дети рождаются без силы. Бореи гибнут... а ваш крон-корсей предложил спасение.
Тишина.
Потом Ликише рассмеялся — этот звук напоминал треск ломающегося льда.
— И ты согласилась? Стать жертвой ради своего народа?
Хиона не ответила. Но её молчание было красноречивее любых слов.
Хиона опустила ресницы, но было поздно — алые пятна на её щеках уже выдали стыд.
— Это я... отказала первому жениху, — слова падали, как снег в огонь, мгновенно тая от собственной тяжести. — И он начал мстить. Апарктисы... Они приходили, как ночные тени,— голос её стал резким, словно лёд под копытами. Забирали зерно, детей, даже камни с алтарей! А теперь...-- Она резко подняла голову, и в её глазах отразились далёкие взрывы:— У них есть оружие, что стирает целые поселения с горных склонов! Как?! Десять лет назад они голодали! А потом пришёл он... мой дядя, — имя застряло в горле, будто отравленный клинок. — И всё изменилось. Их кузницы рокочут день и ночь. Их учёные шепчут с чем-то... нездешним.
Ликише наклонился ближе, и его дыхание обожгло её щёку:
— И ты думаешь, это техника? Нет, снежинка. Это договор. И твой дядя продал их души за эту мощь.
Хиона задрожала. Не от холода — от осознания.
— Поэтому я здесь, — прошептала она. — Лютос... он единственный, кто может противостоять им. А я... я плата за эту защиту.
Потом Ликише рассмеялся — горько, жестко, по-змеиному. Он провёл рукой по воздуху, и на мгновение между ними вспыхнул образ — планета, опутанная золотой сетью, где каждая ячейка дрожала от разрывающихся связей.
— О, глупенькая... Ты даже не представляешь, с чем на самом деле заключил договор твой жених. Как печально... но предсказуемо,.Человечество вечно делит землю — свою, чужую... Альхиды, бореи, люди, звери, птицы — все вы связаны, как нити в руках судьбы. А я... я хранитель этой гармонии. Это и отличает ваш мир от других,— в его глазах проплывали далёкие галактики, Я видел миры, где гармония мертва. Где тишина гуще пепла. Где ненависть— единственный закон. А что до тебя...Если ты не любишь избранника, то поступила правильно. Такой поступок — не просто справедлив. Он истинен. А если жених не вынес отказа, если его самолюбие значит больше, чем твоя воля... значит,никогда не стоило давать ему надежды.
— Что же мне делать?
Ликише на гновение закрыл глаза.
— Выбирать, — прошептал он. — Не между долгом и сердцем... а между страхом и свободой.
— Но в семье Асхаев-Дан есть ещё один наследник! — его голос звучал так, будто сама судьба говорила его устами. Хиона замерла. — Не думала ли ты, что не случайно вас загнали на юг? Что страх смерти — лишь инструмент, чтобы столкнуть вас с тем, кто должен был встретить тебя? Ты думаешь, это просто война? Нет. Ты стоишь перед другим наследником. Перед тем, кто может спасти и север, и юг... если ты осмелишься.
Он протянул руку, и в воздухе замерцал образ — две короны, сплетённые воедино.
— Но… нет! Я не могу! — Хиона отпрянула, её голос дрожал. — Это неправильно! Так же, как и... и...
Она не договорила. Страх и сомнение сплелись в её груди в тугой узел. Ликише не настаивал. Он лишь смотрел на неё — глубоко, знающе.
— Тогда скажи, что правильно? Брак по принуждению? Гибель твоего народа? Молчание, когда мир рушится? --- Он повернулся к окну, где Эрр уже касался горизонта. — Или... один шаг — в неизвестность, но к правде?
Мысль о браке с Ликише — не просто с корсеем, а с вместилищем самого Офиуса — никогда прежде не посещала её разум. Если бы кто-то другой произнёс такое вслух, она бы рассмеялась, назвав это безумием. Но сейчас перед ней стоял не кто-то другой. Он сам. Тот, чьё имя заставляло трепетать целые народы. Тот, перед кем склонялись даже боги. И, кажется, он не шутил.
Хиона чувствовала, как что-то внутри неё откликается на его слова. Разум кричал, что это безумие. Сердце — что это судьба, а душа... душа жаждала этой силы. Она всегда тянулась к великим и Ликише был величайшим из них. Ее тайные мечты постепенно воплощаются в жизнь.
Хиона вспомнила как расспрашивала гостей с юга о нём. Ее сердце горело страстью от вымышленных историй, где она — его невеста. Тайные фантазии о том, как стоит за его спиной, а мир склоняется перед ними. И теперь...Ее мечта была так близко, но почему так страшно?
— Желания... опасны,— прошептала она, невольно выдавая свои мысли. Ликише улыбнулся — не мягко, а как хищник, видящий дрожь жертвы.
— Особенно сильные, — согласился он. — Но разве не ради них стоит жить?
--- Стоит.
"Она — уже моя невеста. Просто ещё не знает".
Его пальцы коснулись её подбородка, заставляя поднять взгляд.
— Ты уже выбрала, снежинка. Ты просто боишься признаться.
Хиона стояла, словно между двумя безднами. Мысль об втором отвергнутом женихе заставила её содрогнуться.Мысленно она была уже рядом с Ликише, но перед глазами стоял мучающий образ отца --- короля Дамана. Точно, как снежная буря он спустил неверную на землю. Поднявшись во весь рост его лицо было мертвее всех мертвых. Холодной как лед, с искрящими от ярости глазами. Длинные синие волосы короля и длинная борода, точно, как щупальца злобного осьминога, извивались в разные стороны. Той самой железной рукой, которой он мог сдерживать ледяной меч и карать своих врагов, он так и вонзался острием до тоненькой шейки дочери...
Точно предвидение.
Вопрос повис в воздухе,тяжёлый, как предгрозовая туча.
Хиона резко рванулась к выходу, но её порыв был слабым — словно сама судьба сплела вокруг неё невидимые путы. Сильные руки Ликише сомкнулись вокруг её хрупкого тела, не оставляя выбора. Она замерла, ощущая жар его кожи сквозь тонкую ткань одежды. Эту тяжесть древнего взгляда, который видел её насквозь. Тот страх — не перед ним, а перед тем, что она сейчас сделает.
Последний шанс отказа:
— "Отпусти..." — её голос дрогнул, но в нём не было силы.
Ликише не отпустил.
— "Ты уже знаешь ответ," — прошептал он. — "Зачем лгать себе?"
Его дыхание обожгло её шею, и она поняла — бежать уже некуда.
Хиона знала, что для бореев первый поцелуй— не просто прикосновение. Это клятва, выжженная в судьбе. Но когда губы Ликише коснулись её робких уст, она перестала думать.Она прижалась к нему, забыв холодной гордости севера, страхе перед будущим. В этот миг существовал только он — его руки, его дыхание, его жажда, которая зеркалила её собственную.
"Я твоя..."
Ликише не просто целовал её. Он забирал — как буря забирает последний лист с осеннего дерева. Его губы переместились на шею, оставляя огненные следы. Она вздрогнула, но не оттолкнула — напротив, впилась пальцами в его плечи, желая большего.Прерванный мигИх уже не существовало — ни покоев, ни Мириды, ни той войны, что ждала за дверью. Ликише приподнял её, намереваясь перенести к ложу, когда... Раздался голос за дверью.
«Фрийя! О нет, они сейчас ворвутся и увидят нас!» - Воспрянула Хиона пытаясь вырваться из цепких объятий корсея, но все приводило к тому, что Ликише сильнее сжимал ее. Единственным решением стало оглушить страстного любовника. Именно так она могла бы остановить его.
Хиона вздохнула — её губы всё ещё пылали от поцелуя, тело вспоминало жар его прикосновений, но разум наконец пересилил. С резким взмахом руки она создала глыбу льда — тяжёлую, острую и без колебаний опустила её на голову Ликише. Глухой удар и корсей рухнул на пол, оглушённый.
"Я сделала это..."
Она замерла, глядя на его неподвижное тело. За дверью раздавались крики, удары, злобный шёпот коссеи, отдающей приказы.
— "Ломайте дверь!"
Хиона вскинула руку — и лёд на дверях растаял ровно в тот миг, когда стража приготовилась выбивать её. Фрийя впорхнула внутрь, пылая яростью, но... Валяющегося на полу и без сознания Ликише и Хиону, стоящую над ним с лицом, на котором читались и испуг, и решимость.
--- Что... ты наделала?!
Фрийя остолбенела. Хиона выпрямилась, лёд в её голосе вернулся.
— "То, что должна была сделать."
14 глава
Прошло немного времени после того, как северяне поселились в Мириде. Молва о варварах в городе приняла самый потрясающий оборот, передавая самые немыслимые слухи об удивительных гостях.
Тем временем Хиона всё время думала о Ликише и не раз прокручивала в голове последние события, что навсегда изменили её судьбу. Ей не терпелось снова испытать его жар, ощутить желанный взгляд, которого все так боятся. Однако после случившегося девушка не осталась без пристального внимания Фрийи. Несносная женщина неустанно подозревала её во всём.
Ощущение опасности не покидало девушку даже ночью. Странное, а порой высокомерное поведение со стороны альхидов оскорбляло королевскую семью и всю их свиту. Хотя Хионе и пришлось солгать будущей свекрови о том, что произошло за дверьми, и как совсем юной девчонке удалось запечатать силы Змееносца, но не родной матери. Королеве всё было и так понятно — никакой печати не существовало. Она, как никто, понимала, что чувствовало её родимое дитя и чего та опасалась в случае разоблачения.
Однако простому любопытству не было предела: почему молодому наследнику пришлось проклясть себя? Ведь та магия, от которой довелось спасать парня, отрицала само существование сарфинского рода. Конечно, Орития не просто хотела — она жаждала правды. И ей пришлось тайно провести небольшое расследование. Однако то, что она узнала, ещё больше шокировало её и всецело изменило отношение к пресловутому альянсу.
Разговоров о предстоящей свадьбе Хиона стремилась избегать. Не могла ничего с собой поделать — она сторонилась жениха, не решаясь приблизиться к нему. Не о чем было говорить. Частые выезды на званые обеды, ужины и пиршества не могли заполнить холодную пропасть, существовавшую между ними. Со стороны казалось, что это тяжёлая черта характера самих борейцев, но на самом деле девушка всеми мыслями была далеко — с Ликише.
Мать Хионы, как и ее дочь, тщательно скрывала подробности произошедшего в покоях младшего принца. Страшились лишний раз сболтнуть после того, как узнали, что их могут вероломно подслушивать. С каждым днем Орития все чаще задумывалась, что ее решение со свадьбой является ошибочным для Авилонии, тем более для ее единственной дочери. С каждым днем убеждалась в коварстве альянса. Причина всему — капризное поведение самой коссеи или слишком показательная неприязнь.
Пренебрежительные, а порой полные зависти взгляды богатых женщин. И чтобы обсудить прожитый день в Мириде, под громкий храп короля Дамана Орития смогла поговорить с дочерью.
— Мама, ты никогда не поверишь мне, он точно, как фитиль в огне! Горел! — Мелисса все никак не унималась, с трепетом вспоминая прошлые события. — Его глаза светились … Но я была храброй, не отступала… Однако я становилась холодней и изменилась. Стала похожа на борейскую богиню. Как ты в тот день, когда обрушился ледник. Белая как снег!
— Тебе угрожала опасность, потому великий Борей приходит к нам на помощь. Наши боги не оставили нас беззащитными, — напомнила Орития, с предостережением глядя на свою дочь. — Ты связала себя с этим демоном — Офиус. Ох, Фрийя, за что она с нами так? Ведь эта женщина знала, кто ее сын, и не предупредила! Я думала он навечно заперт в чертогах темной крепости. Какой ужас! Отец был вне себя от ярости, едва терпит этих обманщиков. Коварная,.. коварная женщина!
— Мама, но ты же сама понимаешь, о чём я... — Голос Хионы дрожал, в нём звучала странная смесь отчаяния и упорства. — Он — Офиус! Все рисуют его чудовищем, но когда я увидела его... — Она сжала кулаки, и лёд на полу вокруг неё затрещал. — Он всего лишь ранимый мальчик, ищущий прощения за грехи, которых не совершал! Ему так же больно, как и нам. Он... он жаждет любви, мама. Как и все мы.
Её слова повисли в воздухе, тяжёлые, как предгрозовая тишина. Королева Орития замерла, изучая дочь новым взглядом - в нём читались и ужас, и какое-то странное понимание.
— Дитя моё, — прошептала она наконец, — ты говоришь о древнем духе, который старше самой Элиды. Неужели ты действительно веришь, что он способен...
— Чувствовать? Да! — Хиона резко встала, и в её глазах вспыхнуло что-то дикое, почти одержимое. — Я видела его глаза, мама. В них была такая тоска... Он заперт в этом теле, в этой роли, как мы все заперты в своих!
Лёд на стенах комнаты вдруг покрылся трещинами, будто отражая внутреннюю бурю принцессы. Орития невольно отступила на шаг, впервые по-настоящему испугавшись за дочь - не за её безопасность, а за её рассудок.
— Ты влюбилась в древнее зло, — констатировала королева с ледяной ясностью. — И это хуже, чем если бы ты просто предала наш род ради страсти. Ты веришь в него.
Хиона не отрицала. Она лишь подняла подбородок с новым, невиданным прежде упрямством, и в этот момент Орития увидела - её дочь уже сделала выбор. И никакие доводы разума не заставят её свернуть с этого пути.
— …он смотрел на меня словно… — Спрыгнув с кровати, девушка закружилась в танце, не слышала мать, представляя себя в тёплых объятиях, ушла в свой маленький мир фантазий. — Это было так, словно… мы давно знаем друг друга… будто мы две родные половинки, что создают единое целое и важное! Словно день и ночь, земля и вода. Мы нужны друг другу как Эрр и Элл!
Корсей Ликише стал для Хионы настоящим наваждением — нет, хуже того, проклятием, преследующим её повсюду. Первые дни после их роковой встречи девушка и вправду походила на одержимую: её взгляд становился отсутствующим, пальцы непроизвольно сжимались в кулаки при любом упоминании о нём, а по ночам она ворочалась в постели, бормоча что-то во сне.
Королева Орития видела это и содрогалась. Она молилась, чтобы её дочь исцелилась от этого странного недуга, но в глубине души боялась самого страшного: а что, если они встретятся снова? Что произойдёт, когда её бедная, ослеплённая дочь окажется лицом к лицу с этим Змееносцем? И ещё больше её терзал другой вопрос: а как поведёт себя сам корсей?
— Дочка, ты хотя бы не витала в облаках! — строго поправляла её королева, сжимая её плечи в тщетной попытке встряхнуть. — Если жрецы узнают, с кем ты связалась, они тут же оклевещут тебя, перевернут всё так, как им выгодно! Кланы потребуют мщения! Ты связалась с магом — они вправе вынести тебе приговор, и тогда уж никто не встанет на твою защиту!
Хиона молчала, но в её глазах читалось упрямство. Она не могла объяснить даже самой себе, почему её так тянет к нему. Почему его образ не отпускает её, словно две половинки одного целого, разорванные и жаждущие воссоединения.
Королева понимала: её дочь уже потеряна. Но она не могла просто так сдаться.
— Ты думаешь, он испытывает к тебе то же? — спросила она резко, надеясь хоть как-то достучаться до разума дочери. — Он — древний дух, Хиона! Ты для него — лишь искра в вечности. А он для тебя...
Но слова застряли в горле. Потому что она видела: Хиона уже не слышит её.
Девушка смотрела в окно, туда, где за туманом угадывались очертания дворца Ликише.
И в её взгляде горело нечто такое, от чего у матери сжалось сердце.
Она уже сделала выбор.
И никакие угрозы, никакие доводы разума не остановят её
--- Жрец прознает и призовет к ответу!
— Мам, жрец — всего лишь жрец. Простой смертный в храмовых одеждах! — Хиона вспыхнула, её голос звенел ледяной убеждённостью. — А тот, с кем я говорила — сам Змееносец, перед которым трепещут даже боги! Ты действительно думаешь, что какой-то полуночник осмелится лгать о нём?
Она резко встала, и лёд на полу потрескался веером от её ног.
— Я готова душу свою положить, чтобы доказать всем — его оклеветали! Мы всегда поступаем так: боимся того, кто сильнее, потом притворяемся, что почитаем... — её губы искривились в горькой усмешке. — Но это он первый предложил союз между нашими родами! Вспомни, мать, его первый указ после коронации!
Королева побледнела, словно увидела призрак:
— Хиона! — её шёпот был резким, как удар кинжала. — Ты переходишь все границы. Жрец — уста богов на земле. Если он донесёт твои слова...
Но девушка лишь гордо вскинула подбородок:
— Пусть попробует. Мне есть что сказать и богам.
В её глазах горело нечто, отчего даже у королевы дрогнуло сердце — не страх, а страшная, нечеловеческая уверенность.
Будто она уже видела истину, недоступную простым смертным.
— Просить прощения? У него?! — Хиона засмеялась резко, и в её смехе звенели осколки льда. — За что? За то, что осмелилась увидеть в Змееносце не чудовище, а живую душу? За то, что не испугалась его, как все?
Она сделала шаг вперёд, и морозный ветер вдруг закружил в покоях, поднимая её русые волосы, будто светящий золотом нимб.
— Борей — наш праотец, да. Но разве он не учил нас, что даже в самой глубокой тьме можно найти свет? Разве не он сам когда-то простил тех, кто предал его?
Её голос дрогнул, но не от страха — от ярости, горячей, как пламя, скрытое подо льдом.
— Я не отрекусь. Ни от него, ни от того, что между нами было. Если это проклятие — тогда пусть я сгорю в нём. Если это грех — тогда я приму и его!
Королева отступила, её лицо стало бледным.
— Ты... ты не понимаешь, что говоришь...
— Понимаю. Лучше, чем кто-либо. — Хиона повернулась к окну, где уже занимался алый рассвет. — Ты боишься, что жрецы осудят меня? Что кланы отвернутся? Пусть. Но знай одно...
Она обернулась, и в её глазах горело нечто, отчего даже королева почувствовала древний, нечеловеческий ужас.
— Если Змееносец действительно захочет меня... ни Борей, ни все жрецы этого мира не смогут нас разлучить.
Тишина.
Где-то вдали завыл ветер — то ли предостерегая, то ли предвещая бурю
— Ах, так вот оно что? — Орития резко изменилась в лице, её шёпот стал острым, как ледяная игла. — Ты, дочь бореев, отдала свой первый поцелуй южанину — да ещё и Змееносцу! Ты сама знала, что последнее слово было за тобой, а теперь обвиняешь нас в жестокости? Ты связала его судьбу, даже не спросив! А если он ненавидит северные кланы? Если у него уже есть возлюбленная в той крепости? Ты лишила его выбора — и готова довольствоваться жалкой участью второй жены?
Хиона стиснула зубы, боль в животе и тяжесть в ногах напоминали ей о том, что её тело уже откликалось на эту связь.
— А может, не зря я это сделала? — её голос дрогнул, но не от сомнений, а от ярости. — Я знала, на что иду. И да — лучше целовать самого демона, чем терпеть Лютоса! Я не переживу ни одной ночи с ним, мама. Лучше смерть.
Королева замерла, увидев в глазах дочери непоколебимую решимость.
— Ты... ты уже не моя девочка,— прошептала она.
— Нет. Я — та, кем должна была стать.
Тишина.
Где-то за окном завыл ветер — то ли предупреждая, то ли одобряя её выбор.
Слёзы Хионы повисли в воздухе, словно хрустальные капли, застывшие между прошлым и будущим. Орития смотрела на дочь — уже не как на ребёнка, а как на женщину, сделавшую свой выбор. Как быстро закончилось детство. Как жесток мир, отнявший у её девочки золотые кудри и наивные мечты. Материнское сердце резко колотило. Не за трон и не за земли, а за судьбу единственной дочери.
Фрийя, змеящаяся в тени, Лютос с его ангедонией, дворцовые интриги — всё это теперь падало на хрупкие плечи Хионы. А если не выдержит? Орития поняла --- её дочь права. И теперь оставалось только одно — исправить то, что ещё можно исправить. Это было ее решение, королевы. Она глубоко вздохнула, стиснув руки так, что кровь отхлынула от пальцев.
— Хорошо,— её голос звучал тихо, но твёрдо. — Но запомни: с этого момента ты не имеешь права на слабость. Ни слезинки. Ни сомнения. Если ты выбрала этот путь — иди по нему до конца.--- Она подошла к окну, где Эрр уже касался горизонта, окрашивая небо в кровавые тона. — А я... я сделаю всё, чтобы твой Змееносец остался в живых. Хотя бы до той поры, пока ты не научишься защищаться сама.
15 глава
Фрийя долго ждала, когда проснется ее названый сын. Город уже пережил смуту и готовиться к пиршеству, как только корсей придет в себя, Фрийя обещала устроить празднество в честь его выздоровления. Тем временем сама коссея ждала этого момента и уже знала, какие прозвучат первые слова для Ликише. Ей давно надо было поговорить с Ликише с глазу на глаз, но так и не смогла подойти к нему, чтобы объясниться. Страшно боялась себя, а не его. Не могла смотреть в глаза тому, кого она когда-то заказала в тот самый злополучный день рождения. Тогда страх перед неизвестным руководил этой жестокостью, но сейчас, в данный час, она устала бояться. Пустота все решила за неё, и пора встретиться со своим страхом лицом к лицу.
Три дня и три ночи Фрийя не отходила от постели Ликише, словно тень, прикованная к своему «сыну». Её нутро шевелилось от тревоги — она чувствовала его. Аморфа. Того, кого никто не помнит, но чьё присутствие витает в каждом тёмном углу дворца. С недавних пор по коридорам что-то бродит. не помогают. Тяжелое дыхание за спиной, будто высасывает целую жизнь. Шаги, которые никто никогда не видит. Запах—гнилой,сладковатый, как разлагающаяся плоть.Стены, некогда белоснежные, теперь похожи на грязные подворотни, исписанные отчаянными мольбами о спасении. Пропажи начались неделю назад. Молодые рабыни — исчезали бесследно, служанки — находили обглоданные кости. Даже юные святозары — от них оставались лишь лужи крови.
Фрийя воспользовалась моментом — она обвинила Змееносца, но Улем лишь смеялся в ответ:
— Ликише безобиден как младенец! Разве демон стал бы так прятаться?
Но Фрийя знает — что-то во дворце не просто так. Оно здесь и оно голодно.
И оно явно не Ликише!
Дворец погрузился в искусственную ночь — окна затянуты синей тканью, ворота наглухо закрыты, улицы оцеплены молчаливой стражей. По приказу Фрийи даже шёпот карался плетью, а молитвы стали преступлением. Но голод — плохой советчик для покорности.
Сихейцы не смирились. Они помнили заветы своих пророков — Сихея и Изимата из Дома Невест. Их женщины, сами невесты Данов, возглавили тайное сопротивление. Караваны с едой будто невидимки -- исчезали по дороге во дворец. Колодцы внезапно оказывались отравленными для господ, но чистыми для бедняков. А в эту ночь продовольственный склад был разграблен дочиста. На стене остался лишь знак Змееносца и надпись, выведенная углём:
«Только сын бога может стать богом и носить божественный венец сарфина» — слова самого Изимата, брошенные самому Алеллю перед смертью прямо в лицо. Народ был на грани.
Пока Фрийя пировала с борейскими гостями, а Лютос спал на шелковых простынях, дети в трущобах лизали росу с камней. Старики жевали кожу с собственных сандалий. А мятежники тайком развозили украденную еду по самым бедным кварталам.
И всё это — под носом у дворцовой стражи. Послание непризнанной правительнице.
К вечеру, третьего дня, корсей открыл глаза. Слабый и исхудалый юноша смутно помнил, что с ним произошло, но странное чувство пустоты внутри не отпускало его. Сердце ныло от потери чего-то важного, непонятного, а голова раскалывалась от боли. Узнав о пробуждении корсея, Фрийя уже раздавала распоряжения суетливым слугам и рабыням.
— Вы! — указывая пальцем на двух шустреньких девчонок. — Расскажите радостную весть повелителю, коссею Гадесису, его радостность корсей Ликише проснулся! А ты иди и сообщи то же самое всем слугам и рабам во дворце! Пусть ликует Мирида, корсей Ликише переборол недуг! Несите горячий бульон и чистые простыни! Немедленно!
Дав распоряжения женщина в предвкушении будущего разговора металась по покоям как настоящая мать. Такая заботливость, бережность с корсеем; первым делом она приложила ладонь ко лбу Ликише, а после внимательно посмотрела на затылок, пригладила ватные примочки, расправила покрывало, взбила подушки.
— Ликише! — послышался любящий, полный материнской нежности голос. — Я волновалась за тебя. Мы все волновались за тебя! Лекари и святозары не отходили от твоей кровати, ждали твоего выздоровления. Мирида молилась Берегине, чтобы Великая смилостивилась над тобой. Оставила нам надежду!
Дешёвым фокусом показался весь этот сострадательный театр у кровати. Фрийя, стремясь быть такой радивой, выдавая просто божественную бережливость, но плохо играл свою роль ее взгляд полный отвращения. Фальшивила. Натянула уродливую маску с мертвой улыбкой лишенная всяких эмоций. Вот эта напускная вежливость, все это притворство, оно все могло привидеться как настоящая любовь матери к сыну, но Ликише прочувствовал все. Растерянные лица тех миловидных девочек похожих на маленьких ангелочков,окутанные в широкие белые простыни, даже они не поверили в искренность госпожи.
— Да, — слабым голосом ответил корсей, его взгляд упал на новые предметы в покоях. Фрийя не могла догадаться, что «материнская любовь» уже раскрыта, потому она стала у кровати, сияя задушевной улыбкой.
— … о,я вижу, ты выкарабкался. Это о многом говорит! В молодости твой отец был таким же сильным, — предалась воспоминаниям Фрийя, посмотрела на Ликише. но так и ничего не поняла. — Ты очень похож на своего отца. Все как двадцать пять лет назад. На меня смотрели такие же выразительные глаза Данов. Я всегда разгадывала необузданную, склонную к лихим поступкам его натуру, лишь взглянув эти в глаза! Истинные глаза рода сарфина, Асхаев-Данов. Глаза, таящие все южное побережье Элиды.
— Разве карие? — слабым голосом Ликише оборвал все усилия матери понравиться ему. — В роду Асхаев-Данов не просто карие, а черные, как сама тьма.
— Это верно, — согласилась Фрийя стремясь утаить главное. — Черные, как безлунная ночь в пустыне, такие как у тебя: выразительные и такие же глубокие, как у твоего отца. Соглашусь, что тайна твоего рождения вышла наружу в не очень хорошем виде. Правитель в плохом здравии и давно хотел открыться, так как он чувствует вину перед тобой. Он уже давно кается над своим поступком, поверь. О, мой мальчик, хоть я тебя не рожала, но я была твоей матерью...
— Конечно, после анафемы вы ее не помните? — прервал Фрийю Ликише, переключился к главному вопросу, вспоминая странное видение. — Мне нужна правда наконец.
— Не особо интересовалась при ее жизни.-- согласилась коссея.- Святозарина, кажется. Честно, я не могу знать какого она рода, — солгала она, ощущая опасность в данном разговоре.— Я даже не знала ее в лицо.
— Мне повелитель все рассказал, — не поддерживая разговора, Ликише окинул взглядом перекрашенные стены, что вот-вот перенесли свежий ремонт. — И не знаешь, из какой семьи была моя мать?
— Я ничего о ней не знаю, но до десятилетнего возраста я думала, что ты мой сын, — снова солгала Фрийя с каждым вопросом она становилась жестче и более натянутей как струна. — Кто эта святозарина, мне и по сей день неинтересно. Зачем мне имя разлучницы? Под моим присмотром ты вырос. Я видела тебя каждый день и много злилась, понимаю что не права. Я ненавидела тебя из-за сходства с ней и… все говорили, что ты истинный Дан из дома Невест. Все сарфины династии в одном лице! Ты же должен это понимать! Те гобелены, фрески в наших галереях, образы — вы все похожи. Будто писали портреты с одного и того же лица. Однако я та, которая пожалела тебя! Я растила тебя как родного, хочешь ты слышать это или нет.
Самые разные предметы: книги, графитовые палочки, печати, свертки бумаги, линейки, ламповые часы и другие принадлежности для письма не лежали в совершенном порядке, как любил корсей, а кое-как раскиданы по столу.
— Мы все это время искали, кто из нас враг, но, однажды глянув в зеркало, и я увидела там саму себя, — отважилась Фрийя. — Враг — это скорее иллюзия нашего мозга. как и боль нашего сердца, но если ты отпустишь эту боль, то этот враг превращается в самого обычного человека, к которому ничего не осталось в душе. Я много думала, пыталась вспомнить когда ты стал мне врагом? Когда мы стали чужими? Мне кажется, что это я стала чужой намного раньше чем ты. Сама нарисовала себе врага. Из кожи вон лезла, чтобы огородить себя от надуманной беды, но, увидев тебя...как ты горел, я будто бы снова пережила эту жизнь и поняла, насколько я ошибалась.
— Очень чувствительная речь. — Единственное, что мог выговорить Ликише. Другие, не менее красочные ковры покрывали... новый пол. Свежие занавесы открытой террасы плавно развевались на легком, едва осязаемом ветерке, а переливающийся золотом зеленый занавес над новой кроватью должен восхищать любителя роскоши, но для корсея Ликише всё это богатое убранство лишнее.
— Все как-то накатилось, дорогой. Наши главные гости не показываются из своих покоев после того ужасного случая когда ты.... А с недавнего времени, небольшая кучка восставших прозвали себя сихейцами, угрожают нам и убивают магов, колдунов. Многие бежали из Мириды в неизвестном направлении! Как бы смешно ни звучало, вскоре нам пришлось возвращать беглецов назад! А потом еще и ты. Что на тебя нашло? Зачем был тот пожар в саду? Святозары говорят, это душевная рана, ты сам себя проклял? Проклял своб кровь! Но что могло породить такое пламя? Такое нелегкое решение?
— Правда. — Однотонность Ликише нервировала Фрийю, но женщина старалась держаться стойко. — Впервые я открыл глаза на вещи, о которых не задумывался. Это похоже на «второго»?
Книги, сложенные по размеру и цвету брошюр, вовсе отсутствовали на полках…
— Я не понимаю, о чем ты? — насторожилась Фрийя. — О каких вещах ты говоришь?В воздухе пахло благовониями… и гарью.
— Все те годы, что я прожил здесь, до изгнания. То, как вы относились ко мне, мама, причина была в другом. Я не ваш сын и не ваш наследник, потому вы просто отвернулись от меня. Вы не перестали смотреть в мою сторону, а некогда не смотрели. Я ощущал эту пустоту, которую вы, коссея Фрийя, называете материнской любовью. Нет в вас любви ко мне. Это все игра. Жестокая и несправедливая.
— Ясно. — Слова Ликише сильно зацепили Фрийю, но женщина отступать не собиралась не зато она боролась. — Значит, нечего мне строить из себя заботливую мать. Будь по-твоему.
На полках стояли украшенные золотой филигранью канделябры и натёртые до блеска торшеры с кристаллической подвеской. Все новое! Отражающие как зеркало двери из латуни с особым магическим замком, к которому будет сложно подобрать ключ, особенно привлекли внимание.
Ликише ощутил себя пленником.
"Что их сподвигнуло к этому решающему шагу? Они же знают, что это все для меня ни что иное как игрушки!".
— Ты приехал сюда без предупреждения целым караваном, — начала Фрийя. — Конечно, я испугалась! Твой кафтан имеет синий цвет, а северяне поставили условие — напрочь запретить любую форму. Мы подвели самих себя, не взяв в счет тебя. Жаль, конечно, что так получилось. Все то время, что ты провел в Ириле было тихим, словно тебя никогда и не было. Для меня было настоящим шоком. Когда ты предстал передо мной и добавил фразу: «...одному из...». Молва о твоем дебюте до сих пор не смолкает. На улицах Мириды люди не перестают говорить о тебе, обсуждают твою казну. Говорят Ириль из чистого золота! Кто из этих пустоголовых увидел в тебе завоевателя, а кто освободителем. Не нужно иметь армию святозаров или целый полк гвардейцев, чтобы взять то, что имеешь по праву…
Под пустым шкафом, в самой противоположной стороне покоев, засиял красными бликами странный предмет, похожий на драгоценный камешек...
— А что моё по праву? — поинтересовался корсей, желая услышать правду.
— Вся Мирида, — выдавила Фрийя, едва ли устояв на ногах, наконец призналась женщина. — Корона, которая по праву принадлежит альхидам. Именуймая именем сарфина.
Переступив через себя, Фрийя решилась на самый опасный трюк. Прекрасно понимая, что она совершила ошибку, которая могла стоить ей жизни и ее единственному сыну — Лютосу. Пошла напролом, не создавая лишних движений, чтобы исполнить новый план, где в конце она упечет Змееносца в темные чертоги старого каземата святозаров как жестокого предателя или вовсе предаст его анафеме.
«Только сын бога...», — вспомнила она слова во время той ночи, когда сихейцы прорвались через охрану в парк и окатили гостей из севера помоями.
Фрийя едва ли сдержалась, чтобы упасть.
— Верно. Не сын Гадесиса и не твой,— добавил Ликише буравя коссею испепеляющим взглядом.
Временное молчание Ликише казалось для коссеи чуть ли не вечностью. Фрийя прекрасно понимала, что это приведет ее к краху. Что вот-вот она падет под невыносимым давлением Данов. Момент падения ее власти настал. Это был злополучное начало и конец. В последнее время это стало остро ощущаться, если вспомнить громкий скандал с превалирами, которые покинули превалириат при появлении женщины в зале. Даже если эта женщина — мать крон-корсея.
— Мне ваш город ни к чему, — в совершенстве признался корсей будто он репетировал эту сцену давно. — Я пришел не за этим. Но я еще ничего не решил. Для этого мне нужны время и слово нашего правителя.
Ликише и Фрийя резко обменялись взглядами, но лицо женщины оставалось все таким же напряженным.
— К сожалению, наш правитель нездоров.-как оборвала она.- Святозары погрузили его в сон, который продлится до самой его кончины. Он переносил сильные душевные муки после вашего вашего побоища. Мы тщательно это скрываем, словно этого не было. На теле повелителя яркие следы укуса змея и ожоги от яда. К сожалению, тебе путь туда закрыт пока мы не объявим о его смерти. Сами мудрецы ордена решили на этом. Они еще не решили кто будет наследником. Лютос крон-корсей, хоть и не исполняет свои обязанности, а ты маг, вдобавок Змееносец - вы на равных правах.
--Не говори мне про равные права!
--Это было решение превалириата при его рождении! Сами мудрецы...
— Их уже много никто не видел! В молельном зале эта жадная до власти шайка никак не может договориться?! Ордеонариуса выбирают, а не права наследников! — настойчивость Ликише ошеломляло Фрийю, женщина едва не упала в обморок, ощущая, как ее жизнь постепенно уходила из-под ног. — А вы готовите правителя к смерти?!
Затянулась вымученная пауза, Фрийя едва могла выстоять:
— Что будет с Лютом? — Сердце Фрийи лихорадочно забилось в груди. — Что будет с нами?
— С вашим сыном, Фрийя, ничего не случится, если он сам этого не захочет, — заверил ее Ликише и хотел что-то добавить, как в их разговор, едва пролезая сквозь дверной проем, внезапно вторгся тот, о ком зашел их разговор.
— Проснулся? Я видел твой караван, когда ты зашел в город. Моя первая мысль была, что к нам едет сам сарфин, но если это не так, то какой-то очень богатый торговец, — раздался глухой голос старшего брата Лютоса. — Какие дары из Ириля ты привез?
Крупное тело брата в первую минуту заставило Ликише похолодеть от ужаса. Прежде Ликише помнил его совсем другим, не таким жирным, брюхатым, до тошноты омерзительным. Ликише долго смотрел на представленный кошмар, от которого во рту все пересыхало. Как никогда, Ликише был в сильном противоречии чувств и не знал, как ответить брату. Откормленный, ленивый брюхан в неизменно красном наряде больше напоминал раздутый овощ потрескавшейся кожуре. Кудрявые сальные волосы брата прядями прилипали к лицу. Пористая запотелая кожа, губастый, обвисший тройной подбородок, измаявшиеся глаза c отёчными мешками и шишковатый нос. Со всей неуклюжестью, массивной тушей он плюхнулся в кресло, что стояло напротив кровати, где часто восседал сам Аморф или Фрийя ночами ночевала на нем боясь упустить Ликише. Звонкий треск дерева заполнил все покои. Едва уместившись в нем, Лютос случайно задел злополучной рукой столик с микстурами и мазями; все полетело на пол.
— Лютос, не стоило бы тебе тут находиться, — в самый раз раздался голос матери. — Разве ты забыл, что в это время у тебя…
— Развлечения? — перехватил Лют, вынуждая мать испытывать неловкость.— Может, мне интересно, как поживает наш «второй»! Решил навестить.— Не обратив внимания на предостережения матери, он едва вместился в кресло от чего тот уже покосился в сторону. — Что тут за помои? Чем тут тебя кормят?
— Лютос! Я не стану повторять! Иди к себе, а я приду позже. — Опасаясь, что ее любимый сын может все испортить, Фрийя всякими способами пыталась заставить наследника покинуть покои Ликише.
— Я знаю, мама, чего вы добиваeтесь, но я даже не сойду с этого места! Мне не терпится поговорить с братом!
Будто в полусонном состоянии корсей Лютос сроднился с тем креслом. Тыкал пухлым пальцем Лютос в брата, а после на его глаза попалась тарелка с бульоном. Он потянул ее к себе и взялся жадно его хлебать облизывая ложку, но, как только тарелка опустела, тут же взялся обтирать об себя зализаные ладошки, обратился к младшему брату: — Хочу узнать, почему старый город, который ранее выплачивал налог, перестал пополнять казну сарфина. Почему наши послы возвращаются с пустыми руками? И почему тебя никогда нет в Ириле? Совсем недавно я осуществлял пеший поход в поддержку одной из деревень, название которой я уже не могу вспомнить. Тот, что с южной стороны от Ириля, кажется. Тогда мне очень хотелось повидать тебя, призвать на службу, но, к сожалению, меня, крон-корсея Мириды, остановили на рубеже! Ответь, ты что, испугался?
— Ты пеша ходил ради голодающего поселения Юшалы? -- опешил Ликише оценивая не самые выносливые возможности брата.
— Юшала? Это была Юшала? Это никуда не годится. — Причуды корсея удивляли, но еще больше потрясало его холодное, безразличное, почти мертвенное лицо. — Странное название для деревни, в которой не больше десяти домов и ни одного дворца, — c иронией проговорил сарфинский преемник.
— Эта деревня очень известного гончара! Деревня нищая как сжатое игольчатое ушко! — поправил брата Ликише.— А Юшал это знатная фамилия гончаров! Нельзя так относиться к своим людям! Юшала этим и славилась, пока с ними не приключилась беда. Недалеко от них произошел обвал под землю, и эта деревня рискует…
— Все! Все! Все! — оборвал брата Лютос удивляя жестоким безучастием. — Эта занимательная история мне не интересна! Это просто кучка людей, которым просто не повезло!
— Эта кучка людей сейчас умирает от голода!
Не вынес Ликише, но его брат… ничего. Пусто, будто сама холодная пропасть отражалась в его глазах.
— Эта кучка людей не поприветствовала своего сарфина.
— Сарфина? Как ты смеешь называть себя так, когда правитель еще не покинул нас?!- Вспылил Ликише на глазах у Фрийи, но как обычно бывало, на подобное корсей мог отравить воздух ядом -- феромоны, но ничего не произошло. Фрийя с облегчением выдохнула. План удался, а это значит они выйграли время, хоть и не надолго. Но для того, чтобы Ликише ничего не заподозрил, ей пришлось притворяться: немного почесав нос,изобразила легкое помрачение.
--Ликише!...
Братья не обращали внимание на мать.
— ...ну, это вопрос времени, — хмыкнул Лютос. — Вскоре я стану властителем этих земель, и ты, и твоя Юшала склонитесь передо мною!
Лютос хотел добавить еще что-то колкое, что могло бы оскорбить младшего брата, но Фрийя успела остановить спор, угрожающе добавила:
— Лют! Тебе придется объяснить, почему я не знаю об этом походе? Ты снова со своими друзьями сходил с ума? Снова вам что-то взбрело в голову? Как вы могли покинуть пределы дворца, ведь там так опасно! Пойми, если тебе станет хуже, то Мирида не вынесет такой утраты. Я не вынесу! Эта проклятая хворь похожа растет с каждым днем, оно погубит тебя, если ты будешь вести себя так беспечно.
Новость о пострадавших в Юшале никак не заботила ни женщину, как и самого крон-корсея. Это было настолько безразлично женщине, которая решила править Миридой, но не знала о Юшале. Странная со стороны безучастие наводила на мысли, что они делают на троне, что ими движет?
— Это была небольшая прогулка. Я же должен выходить из-под твоей опеки? Эта непомерная материнская любовь душит меня. Вы, мама, не даете мне ходить самому.
— Какие выходы, если ты едва по дворцу передвигаешься?! Нас снова посетит целая армия портных, чтобы тебе сшили новые наряды. Я смотрю, ты снова прибавил в весе. Никакие диеты, оздоровительные упражнения не помогают. Не могу понять, в чем же дело?
— У меня есть рабы и слуги, которые за меня придерживаются диеты и упражняются по четырe часа в день.
— Ах, так?! -- опешала мать-коссея.-- Вот оно что! Теперь мне все ясно! Но совсем скоро и тех у нас не будет. Лучше пусть тебе помогут подняться и дойти до своих покоев. У нас будет серьезный разговор.
— Я хотел бы об…
— Не смей перебивать мать! Ты же знаешь, что я желаю тебе только добра, но ты вынуждаешь меня! Впредь тебя будут сопровождать святозары! Это мой приказ, и он не обсуждается!
Насилу Фрийя с молоденькими служанками подняли Люта с неустойчивого кресла, что вот-вот развалится под тяжёлым весом толстяка. Раздутый, как та самая бочка воды, корсей Лют уже долгое время страдал неприятным заболеванием — водянистой хворью. Дабы удержать рвущуюся кожу, под яркой шёлковой одеждой руки и ноги были обмотаны толстыми бинтами, через которые сочилась сукровица. Обагрённые пятна на красном кафтане не так видны, но Ликише все же заметил отпечатанные рыжие пятна на обивке кресла. Перетягивая сына, Фрийя не переставала громко причитать, вгоняя в страх и так напуганных молодых девушек-прислужниц, но, к счастью, святозары быстро показались из-за дверей и перехватили тяжёлое тело корсея. Однако Ликише на этом не остановился, язвенно добавил:
— Лютос?! Лютос! Если ты любишь пешие прогулки, то тебе должно быть известно, что Ириль не пропускает «гостей», если хозяин отсутствует. В то время, когда ты осуществлял свой поход, я был в Юшале, но ни тебя, ни твоего пешего похода там не было!
— Мне все равно, как называется эта деревня. Они не уважают своего сарфина, потому я объявил их изменниками. Эти люди будут наказаны! — многообещающе прозвучали слова брата.
От гнева лицо Люта мгновенно надулось, покрылось испариной. Младший брат выставил его лжецом в глазах матери, и теперь она станет допытываться о походе. Несомненно, он желал, чтобы никто не прознал о его тайных выходах за стены дворца. Личное скрыто и спрятано от лишних ушей настолько, что ему остается только скрывать свои сумасшедшие увлечённости, выдавая себя больным.Как многие твердили, тяжёлым недугом болел старший корсей. Немыслимо странная, жуткая и грязная, проросшая оккультной мистерией болезнь обдувала немощного человека. Однако нечто большее кроется за простой хворью. Похоже, древний призрак пробивался в этот мир с помощью живого. Кто же скрывается за спиной корсея, дабы исполнить свои черные дела? Ликише мог бы подумать и даже разгадать, кто или что завладело корсеем, но ошибочно оставил эти неразгаданные вопросы на долгое потом.
Голова разрывалась от нестерпимой боли. Пропитанная лечебной настойкой повязка на затылке не помогала. Приклеивалась к волосам, из-за чего Ликише стащил ее с головы и отбросил в сторону. Мысленно осудив святозаров, которые не смогли излечить его шишку, оставили открытую рану.
«Пресловутые альбиносы, звезданутые с манией величия! Не смогли излечить своего корсея или же им не дали заняться моей раной. Интересно, откуда у меня такая шишка? И что тут произошло?»
Пока в покоях никого не было,Ликише соскочил с кровати и резво кинулся к тому красному камешку, что притягивал на себя его внимание все это время: "Тебя можно называть уликой", — мысленно обратился он к находке, как к живому существу, что притаилась под шкафом и труситься от легкого дуновения ветерка. — Эти странные изменения в комнате и защитные знаки на стенах, водяные заклинания, послания магов и старых волшебников… все они пытаются подавить мои силы, но это невозможно! Со мною мощь всей вселенной! Тем не менее есть Аморф. Однако он не пройдёт сквозь толщу защиты. Слишком постарались. Может потому я не испускаю яд?Интересно, где он все это время пропадает?
Ликише не особо придал значения к своей находке. Самый обыкновенный круглый камешек не отличался от других драгоценных камней, если не учесть одни странный факт --все камни Мириды граненные, а камни севра гладко-овальные. В его голове пронеслись самые разные предположения и варианты. Возможно, он принадлежал его матери или какой-то служанке, что хлопотала возле него. Дуреха потеряла месячное содержание и, скорее всего, бьется в истерике. В надежде, что его хозяйка непременно явится сюда за своим сокровищем, Ликише нарочно оставил находку на столе. Ему больше волновали значительные перемены в его покоях. Широкий шкаф, где должны храниться его сундуки и пара шкатулок с нужными амулетами и лекарствами для быстрого оздоровления — все исчезло. На полках отсутствовали книги с заклинаниями или книги для медиумов, любимые художественные книги из глубокого дества. Отсутствовали элементарные вещи на столе и даже те, которыми он дорожил. Но, раскрыв двери шкафа, Ликише ничего не обнаружил, кроме пары коротких кафтанов из легкой красной ткани, штанов, кафтана, халата и одного пояса, чулки тонкой кожи с толстой подошвой.
— Кто-то унес мои вещи?! — в недоумении повторял он глядя на эти странные вещи. — Где все мои слуги из Ириля?Да что же это происходит?
Ликише хотел выйти из покоев и потребовать объяснений у той, которая, скорее всего, причастна к подобным выходкам, но новая дверь была заперта. Злость снова рвалась наружу, точно, как его змей, он хотел вернуть краденное. Мирида не собиралась идти на встречу к Ирилю, и это его сильно огорчало. Мать упрямо следовала своим привычкам. Возомнив себя сарфиной, управляла городом, творила все, что заблагоразумится тем не менее, где-то глубоко, в глубине темного сердца, Ликише надеялся на благоразумие семьи. Во сне молил богов, просил помочь им прийти, образумить и прийти к правильным выводам. Но с каждым разом эта надежда, как увядающий цветок в пустыне, погибала без воды. Он хотел добиться их уважения, любовь матери, но как все безутешно. Взирая на творящее вокруг как тут не согласиться с Аморфом и взять город с помощью силы и крови.
Ликише бросился к дверям, он хотел потребовать ответы у Фрийи, где находится его свита и куда подевались его вещи. Закутавшись в покрывало, он потянуть ручку и отворить двери из жёлтой, точно как золото, латуни, но до боли знакомый узор на металле тут же остановил его.
«Шесть шестерёнок? Серьёзно? Выглядит как дешевая вещь с базарной лавки! Самый простой механизм. Простейший ребус! Ха, в Ириле мне было под силу открывать двери планетарной задачи эпициклическим движением колес! Несколько водил и воздушные сателлиты! Найдя склеп моих предков, первых альхидов, праотцов наших знаний, мне посчастливилось справиться с самой сложной комбинацией. Эх, Мирида, город без прошлого, утратил в моих глазах будущее. Это место не имеет ничего общего с великим городом предков. Грехопадные людишки тешат себя одной лишь мыслью о короне, которая ничего не значит на их головах! Теперь мне стало ясно, почему повелитель ни разу не надевал корону без повязки. Почему он окутывал голову белым лоскутом! Потому, что он не сын бога! Он боялся возмездия Змееносца! Что-то я тут засиделся, пора бы найти Аморфа и непременно закончить то, что мы затеяли».
Ликише приложился к двери, вслушиваясь в посторонние звуки. Подозрительная тишина за дверью вызывала интерес. Недолго раздумывая, маг принялся колдовать. В голове молниеносной мыслью полетели заученные слова, а на груди корсея точным рисунком возникли самые разные по цвету и размеру шестеренки и зубчатые колеса. Сложный механизм представлял замок, но не для корсея. Обведя каждое колесико пальцем, тем самым он завел весь механизм. Прокручивая каждое колесо, Ликише не заметил цепной реакции, что должна завести весь замок.
«Основного колеса здесь нет, а это значит, что оно воздушное!» — подумал он и взялся рисовать в воздухе недостающее «воздушное» последнее колесо и его водило, которое магическим образом передаст вращение, а осевая наконец-то откроет двери.Шестеренки послушно закрутились в забавном ритме, и затворка послушно зашевелилась. Дверь легонько отворилась, пропуская холодный воздух из коридора. Пустота пространства внушала странное ощущение. Видимо, он был тут не один. Как будто кто-то невидимый стоит перед глазами и смотрит на него испепеляющим взглядом. Его опасения полностью оправдались, когда перед его глазами качнулся воздух, будто мелкая рябь на песочном берегу моря.
"Магия невидимости укрыла караульных! Святозары", — подумал Ликише, вернувшись обратно в спальню. — "Они всерьёз решили захватить меня в плен? За дверью так и разит их магией, а это может значить, что они повсюду! Глупцы, наивно полагают, что я не учую их. Следят за мною, словно я мерзостный человек. Убийца с падших улиц. Эти святозары, как надоедливая белая муха, что так и норовят пометить свой кусок пирога своими заразными лапками, но этого удовольствия я им не доставлю. Не думайте, что так все просто со мною!"
16 глава
Расстроенная предстоящим разговором о свадьбе мелисса Хиона сидела у окна своей новой спальни. Девушка догадывалась, что свадьба с миридийцем была неотвратима, наивно полагая, что всем мелиссам Авилонии (принцессам Авилонии) судьбой предначертано быть в браке с нелюбимым, часто ставя политические интересы выше своих. Эти последние слова она запомнила из записок одной юной и несчастной мелиссы, которая много лет назад также вышла замуж за нелюбимого мужчину. Хиона много раз пере- читывала ее послания, адресованные незнакомцу, что когда-то помог ей ощутить себя любимой, но она никак не могла уяснить, почему письма были в замке горного короля. Для нее это так и останется загадкой, ведь она страдала точно так же, как и Хиона сейчас.Пойти на условия отца ради своего народа. Девушка ощущала себя заложницей ситуации. Ее пугала будущая семейная жизнь. Пугала близость с будущим мужем. Как заставить себя улыбаться, чтобы не показать окружающим свою слабость? Мелисса безрадостно всматривалась в далекий горизонт песчаных равнин, с тоской вспоминая великие горные белоснежные хребты с отдельными вершинами. Родные края. Незначительное королевство Авилонии, что примыкает к землями Апарктиса, — королевство ее двоюродного брата и царство черного кварца.
Северная сторона Элиды больше походила на мерзлую землю, с подземными газовыми болотами, преисполненную ядовитыми парами. Неприступные хребты гор Авилонии, Апарктиса и Дорды таили в себе большие залежи кварца и железа. Города и поселения строились на крутых склонах, создавая искусственные равнины. Необычные в своем роде каскадные дома в крупных городах под вечно сумрачным небом или сложные лабиринты подземных городищ, изумляя своей редкостью, все чаще уходили в глубь земли. Тяжелый климат походил на тот, что на северном полюсе. Постоянно завывали холодные ветры, бураны, метели кружились над землями Авилонии целыми месяцами, а то и годами. Температура опускалась чуть ниже сорока градусов, но не менее суровый народ севера прекрасно себя чувствовал в таких условиях. Да, авилоны, как и Дорда, были больше дикими, чем цивилизованными. Невозможны сравнения с южной стороной Элиды. Дикие, но не менее опасные жаркие равнины с высохшей землей также смертельны для простого человека.Здесь, на мертвой земле, северяне выживали как могли. Жили большими родовыми кланами, гордо называя себя борейцами. Жили в единстве с северными духами и богами. Чтили свои традиции. Верили в великого бога ветра, отца всех бореев — Борея. Верили в свою непорочность с черной магией, чьи знания передавались от отца к сыну, от матери к дочери. Уважая свой труд, часто встречались те кланы, где ремесло предков до сих пор не было забыто. Такое отношение к своему наследию говорит о силе духа северного народа, чего не скажешь про южную Мириду и ее альянс.Горные бореи были богаты драгоценными и полудрагоценными минералами. Хрусталем. Не менее важным для жизни южан это, что у них воды целебные, исцеляли любую хворь, еще и омолаживали. Добыв крупные монолиты льда, бореи отправлялись оленьим обозом в другие поселения, где их уже ждали ломщики и отопительные перерабатывающие цеха. Из трехтонного куска бореи могли добыть излечивающей, живую воду всего-то фужерчик. Потому и бесценным оказался подарок для Фрийи. Припрятала для себя подаренный графин с живой водой. Вот так жил грубый народ борейский: добыв глыбу серого обломка умельцы перетапливали его в чистейшую питьевую воду для элиты юга, тем не менее, с недавних пор жизнь в Авилонии резко изменилась.Казалось, Хиона помнила все до мелочей. И хорошее, и плохое. Вспомнила свежезамороженные цветы в стеклянных шарах, подаренные матерью, глиняные горшки, что вылепила юная мелисса своими руками. Ее рисунки, картины. Ту ледяную крепость в гроте, где королевская семья каждый год справляла первую ночь лунного заката. Своих любимых нянек, веселых тетушек и родных дядюшек. Любимую няню До и сшитую ее нежными руками куклу из дорогого сукна, украшенную бисером и весело звенящим бубенцом. Хионе вспомнилось все, даже ее обожатели, что не давали уже девушке покоя, воспевая ее красоту. Своего ненавистного двоюродного братца, из-за которого вся эта свадьба с южанином затеялась. «Наверняка он сейчас сидит в своем замке, в кольце горных хребтов, и нервно грызет ногти! Святой Борей, если бы я знала, что так произойдет, то непременно вышла бы замуж за… Полагаю, он сейчас очень злится? Ему не осилить Мириду! Он не пойдет против альянса!» — только это утешало сердце бедняжки.
Юная служанка, прибывшая вместе со своей госпожой, осторожно прикоснулась к Мелиссе, едва коснувшись её плеча — лёгкое прикосновение, резкое, как удар хлыста, вернуло девушку из глубин собственных мыслей в суровую действительность. Служанка старалась сохранить ледяное спокойствие, но опухшие от слёз глаза и лёгкая дрожь в пальцах выдавали её немой ужас. Она едва заметно кивнула, напоминая о званом обеде — унизительном спектакле, в котором её госпоже уготована роль жертвы. Хиона медленно, будто сквозь туман, надела платье, которое, по словам будущей свекрови, было «прекрасным». Грубое сукно бесформенного жёлтого одеяния впивалось в кожу поперечными золотыми нитями, словно колючая проволока. Каждый шов, каждый кричаще-яркий узор казались издевательством.
"Мне так жаль..." — прошептала служанка, и в этих трёх словах звучала вся боль мира. Её голос дрожал, а в глазах стояли не пролитые слёзы — те, что сжигают душу, но никогда не выходят наружу.
Она не смела обнять свою госпожу, лишь стиснула её рукав, словно боялась, что та рассыплется в прах от любого более сильного прикосновения. В этом жесте было больше нежности, чем в тысячах пустых придворных объятий. Этот уродливый наряд не просто обесценивал её красоту — он был оружием. Тщательно продуманным оскорблением, призванным выставить северян посмешищем перед всей Миридой.
Не дав возможности ликовать злыдням, мелисса последовала наставлению Фрийи. Какое бы убожество ни приволокла коссея, скрепя сердце, Хиона согласилась с этой сумасшедшей, ибо это перечило цели, с которой они прибыли к южанам. Несмотря на все ту холодность, что воплощает в себе борейский народ, девочку с ранних лет учили хорошим манерам, поэтому она показалась в главной столовой дворца, сверкая милой улыбкой. Не смея опустить глаза при виде удивленных лиц матери и отца, она, как и надлежит мелиссе, одарила всех присут- ствующих лёгким поклоном. Долгожданный выход Хионы смотрелся прекрасно, если бы не странный наряд, который вызвал у свиты коссеи едкую ухмылку. Горный король бореев и его супруга Орития сдержанно похвалили выбор Фрийи, не выражая каких-либо эмоций, вели себя вполне естественно для благовоспитанных гостей.
— Может, у них тяжелые времена? — прошептал Даман, стараясь быть невозмутимым.
— Не понимаю, зачем Фрийя сделала это? — прошептала в ответ Орития, усердно унимая внутреннее возмущение.— Это после того, что мы для них сделали. Она описала наряд Хионы превосходным, достойным для мелиссы. Я дала ей согласие. Не понимаю, зачем она так.
Просторный зал утопал в роскоши – золотые тарелки сверкали под светом сотен свечей, наполненные медовыми овощами, сочными запечёнными стейками и искусно приготовленными гарнирами. Над столом витал приторно-сладкий аромат карамелизированных фруктов, манящий и дурманящий, словно сам воздух здесь был пропитан излишеством. Молодой ликёр из Медовой Потоки переливался в хрустальных бокалах, а золотые цветы, рассыпанные по скатерти, казалось, росли прямо из стола. Ароматические свечи отгоняли назойливых мошек, но их дым висел тяжёлым шлейфом, смешиваясь с запахами пиршества. Девушки с опахалами замерли в почтительном молчании, готовые в любой момент услужить знатным гостям. Хиона не могла заглушить смущение, сжимавшее её горло. Даже богатейшие яства, даже ослепительная роскошь зала – всё это казалось ей фальшивым блеском, театральной декорацией. Её взгляд скользнул к Лютосу, который, едва передвигаясь на ослабевших ногах, грузно опустился на два стула сразу и тут же прильнул к слабому ликёру, словно пытаясь утопить в нём своё унижение. Но не одна она чувствовала горечь за этим пиром.
Король Даман и королева Орития застыли на месте, едва переступив порог. Их холодные взгляды скользнули по позолоченным стенам, вычурной сервировке, избытку украшений – и в этих взглядах читалось глубочайшее презрение. Мирида пыталась ослепить их богатством, но северяне видели лишь пустоту за этой мишурой.Чтобы разорвать тягостное молчание, в зал ворвался квартет юных музыкантш. Они грациозно расселись на бархатных подушках и оживлённо заиграли весёлую мелодию – лёгкую, беззаботную, словно пытаясь заставить всех забыть о напряжении, витающем в воздухе.
Но искусственный смех и нарочитая радость лишь подчёркивали фальшь этого вечера.
— Как бы нам навестить «больного»? — сладковато произнёс Даман, играя краем бокала. Его улыбка была тоньше лезвия, а в глазах мерцал холодный аметистовый блеск. — У нас в Авилонии есть чудесная традиция… как правильно навещать захворавших.
Регент Гадес фальшиво рассмеялся — гулко, как эхо в пустой пещере, — и театрально распахнул руки, будто обнимая всю эту нелепую сцену.
— Непременно пойдём вместе! — пробасил он, нарочито подчёркивая каждый слог. Его пальцы нервно постукивали по рукояти кинжала — единственной искренней вещи при нём.
Тишина в зале стала гуще. Даже музыкантши замедлили мелодию, ловя настроение.
— …А платье у вас… — Коссея Фрийя искусственно ахнула, притворно разглядывая наряд Оритии. Её голос звенел, как фальшивая монета. — Сукно просто восхитительно!
Она нарочито замедлила речь, изображая затруднение:
— А Хиона-то как прелестна в этой… этой… — пальчики её изящно замерли у губ, будто она подбирала слово, хотя все прекрасно понимали, какое уничижительное определение она имеет в виду.
— Парче. — добавила она наконец, слащаво улыбаясь.
Орития не моргнув глазом приняла этот ядовитый комплимент.
— О! Фрийя, ты себе не представляешь… — запела она в ответ, намеренно растягивая слова.
Её голос звучал непривычно мелодично для борейки — лёгкий, почти воздушный, словно зимний ветерок, играющий с колокольчиками.
Южанки переглянулись — они ожидали от северной королевы грубоватой прямоты, но уж точно не такой искусной светской игры.
Орития же лишь ещё слаще улыбнулась, наслаждаясь их растерянностью.
Ликише сидел, будто на иголках, вяло ковыряя двухзубой вилкой в еде. Его взгляд метался от одного собеседника к другому, ловя каждое слово, которое могло бы показаться ему предосудительным. Но кроме громкого, влажного чавканья своего старшего брата Лютоса, он не слышал ничего — ни намёков, ни интриг, только этот противный хлюпающий звук, раздававшийся снова и снова. Нездоровый аппетит Лютоса вызывал у всех немое недоумение. Он жрал, как изголодавшийся зверь, швыряя объедки через стол, а прислужницы едва успевали уворачиваться от летящих в них костей и хлебных крошек. Но никто — ни регент, ни придворные — не смел и словом осудить это отвратительное поведение крон-корсея.
Ликише уже убедился в этом. Каждый раз, когда Лют громко рыгал, раздавался ещё более громкий, натужный смех регента — будто тот внезапно вспоминал какую-то нелепую старую шутку.
Напротив Лютоса сидела Хиона, бледная, словно привидение. Она не могла оторвать глаз от своего будущего мужа, парализованная отвращением. Её пальцы судорожно сжимали чашу с ликёром, и она даже не заметила, как опустошила её до дна.
Весь её ужас — вся её безмолвная паника — отражались на её искажённом страданием лице.
Фрийя, заметив состояние Хионы, мгновенно бросилась «на помощь».
— О, дорогая! — воскликнула она, притворно хлопая ресницами. — Ты выглядишь такой бледненькой!
Она театрально схватила новую чашу и наполнила её до краёв, сладко улыбаясь:
— Выпей, милая, это тебя взбодрит! --- Но в её глазах читалось лишь торжество — она наслаждалась унижением Хионы. — Лютос, ты не заметил, как сегодня прекрасно выглядит мелисса Хиона. Восхитительная белая кожа словно сияет на фоне золотой парчи! За такую красоту стоит поднять чаши и выпить за удачный союз.
Лютос оторвал жадный взгляд от тарелки, с плохо скрываемым раздражением взял в руки чашу, сквозь зубы повторил слова матери:— За удачный союз.
Голос Фрийи вызвал неоправданный приступ ярости, отчего из пухлых рук выскользнула чаша с медовым ликером. Красные брызги разлетались по всему столу, окрашивая белоснежную скатерть багряными пятнами. Плохо скрываемое раздражение доказывало тем, что его оторвали от непомерного поглощения еды, будто дикого зверя от добытой на голодной охоте добычи.
Хиона…
Девушка огромными усилиями старалась не поддаться эмоциям и не сбежать из залы, подняв на смех весь борейский край, обвинив мелиссу в полной невежественности за столом с правящей знатью. Мелисса сдержанно вытерла следы ликера с лица, продолжила пить шипящий ликер. Прислуга за все время не двинулась с места. Хиона буквально улавливала их ехидный смешок и скользкое перешептывание. От одной лишь мысли, что ей придется жить здесь, делить брачное ложе с этим несносным человеком весом в тонну, бедняжке хотелось рыдать от горя. Благо, что под рукой у нее находился всегда наполненный бокал. Это успокаивало.
— Ужасный напиток. — Глядя на жалкие попытки мелиссы расслабиться, отпустить мучительное наваждение предстоящей жизни, Ликише решил обратить ее внимание на себя. — Плоды медового дерева зацвели только недавно. Они еще не такие сочные, как положено при правильной выдержки, а мякость красная как кровь. Напиток молодой, еще кислый с некой терпкостью. На языке оставляет ужасные вяжущие ощущения.
Хиона подняла глаза — изумрудные, глубокие, как лесные озёра её родины, — и взгляд её встретился с глазами Ликише. В тот миг корсей почувствовал нечто странное — острое, необъяснимое влечение, будто невидимая нить натянулась между ними. Словно они знали друг друга веками. Он не понимал, откуда взялось это ощущение родства, но оно сжимало ему грудь. В её зелёных глазах, ярких, как весенние луга, он вдруг увидел — не просто девушку, а целую жизнь. Короткую. Тяжёлую.
Ложные улыбки, вынужденные поклоны и одиночество в этих проклятых золотых стенах.
Что-то страшнее что ждало её:
— Новая невинная жизнь?
Нет.
Новая жертва.
— Новая вражда?
Да.
Но не её вина.
Ей нет и восемнадцати.
А её жениху — уже за тридцать.
Толстый, обрюзгший, с лицом, распухшим от хмеля и обжорства.
Ликише знал — один только вид Лютоса мог вызвать тошноту у кого угодно.
А она…
Она казалась такой маленькой.Такой потерянной. Будто весь мир рухнул у неё за спиной, и теперь вокруг — только тьма.
Но потом…
— Хиона...
Его голос — тёплый, до боли знакомый, хотя они никогда прежде не говорили, — прорвался сквозь её отчаяние. Она вздрогнула, словно очнувшись от кошмара, и снова увидела зал, гостей, этот проклятый пир. Но теперь в её взгляде было не только страдание.
Теперь там была и надежда.
Ликише не покидал наивное девичье сердце, она страстно хотела встречи,и тут словно боги услышали ее. Ликише словно возник из ниоткуда и появился в самый нужный момент, когда ей особенно нужен,... но не она ему. Хиона могла поклясться, что корсей Ликише, так же как и служанки Мириды намеренно пренебрёг правильным приветствия. Девушка посчитала, что этот глупый наряд, в котором она дурно выглядит, развеселил не только Фрийю, но и его тоже. Очарованная корсеем Ликише, Хиона долго смотрела на него, вспоминая тот момент, когда это был тот самый первый поцелуй. В сердце вспыхнули новые чувства страсти, любви, словно эти жарке руки снова ласкали ее холодную кожу, щекотно покалывал, а тот голос дарил надежды и успокаивал. Тем не менее это была ничто иное как ее воспаленная фантазия. Непреодолимая стена стояла между ней и Ликише. Нельзя было нарушать обещание данной матери и отцом. Это был ее самый мучительный грех -- подарить первый поцелуй Змееносцу.
— Нас не представили друг другу...
Начал он, но Хиона поспешила, невзначай перебила его. Королева-мать наблюдая со стороны за дочерью, боялась, что та то еще вычудит, тут же обратила внимание на себя -- уронила вилку на пол. К Оритии сбежалась прислуга. Даман перевалился всем телом к регенту ближе, нечаянно наступил на ногу Гадесису.
— Нет! Это я виновата! - продолжала Хиона не поняв намека матери и отца.- Мне так неловко! Я вас не заметила, когда вошла в зал! Это моя ошибка и прошу вашего прощения.
— Не стоит себя винить, скорее, это моя ошибка. Я стоял слишком далеко от вас, увлекся собственными мыслями. Я не нарочно пренебрёг правилами этикета. Если честно, я испугался, что вы сочтёте меня недостойным поклона мелиссы бореев. Для меня огромная честь сидеть с вами за одним столом.
Слова Ликише утешили девушку.
— Что вы, это для меня честь сидеть за одним столом с самим... Змееносцем.
Даже придворные льстецы замерли, забыв подносить ко рту вилки. Музыка будто испарилась, оставив после себя тяжёлое, давящее молчание. Только чавканье Лютоса всё ещё раздавалось в этой тишине — громкое, влажное, животное, словно насмешка над всем, что считалось приличием.
Хиона застыла так же, как и другие при упоминании его имени. Дрожащие пальцы сжимали край стола так сильно, что костяшки побелели.
А Ликише…
Он не сводил с неё глаз. И в этой тишине, в этом ледяном безмолвии, что-то наконец надломилось.
На её круглом личике заиграла робкая улыбка — нежная, как первый солнечный луч после долгой зимы. Глаза, ещё мгновение назад тусклые от отчаяния, вспыхнули живым изумрудным блеском, будто в них снова зажглась жизнь. Бледные щёчки тронул лёгкий румянец, словно рассвет окрашивает снежные равнины Севера в розовато-золотые тона.
---Я...--- начал он.
— О, кто вы такой — знает вся Борея! — стремительно перебила Хиона. Она приподняла подбородок, и в её внезапной смелости было что-то яростное, почти дерзкое. — Вы — тот самый роковой дух, земной полубог, которого страшится весь мир! — Короче говоря: вы его аватар. Сосуд, в котором он живёт. Но мы слышали… — её глаза сузились, — вас недавно… то есть, вас одолел недуг?
Пауза.
Она нарочито наклонила голову, изображая наивное любопытство, но взгляд её горел — слишком умный, слишком проницательный для «простой невесты».
— Я поддался эмоциям и жертвенно клянусь — такого больше не повторится! — сухо отрезал Ликише, его голос звучал плоско, будто заученные строки из придворного этикета.
Но Хиона не отступала.
— Но мой вопрос был о другом. — её глаза сузились, зрачки — две чёрные точки на ярко-зелёном — буравили его. — Ну, вы же можете догадаться, о чём я?
Тишина.
Ликише почувствовал, как капля пота скатывается по спине.
— Я… не понял. Постарайтесь объяснить.
Легкая, любительница заигрывания, пробудило в Ликише внезапное желание проучить бесовку, но не так жестоко как стоило бы. Страшная, ненавистная ему черта - это упрямство выводило парня из себя. Он уже не хотел подыгрывать, хватит, наигрался с болванами. Своенравное сумасбродство — причина многих бед и не только людей. Так и сейчас — девушка нагло испытывает его на прочность, не зная, на что может наткнуться. По крайней мере он так думал, но не сам змей. Тот и рад был видеть Хиону и Ликише это чувствовал.
— Но как бы то ни было, я очень рада, что вы с нами.
Сама того не ожидая, мелисса подарила корсею Ликише улыбку, от которой ему стало не по себе, будто где-то он уже видел подобное. Он мысленно представил, где же он мог видеть девушку с подобной, сияющей улыбкой. В голове он прокрутил всевозможные женщин, но ни одна не подходила к этой. Что-то было в ней легкое, увлекающее. Прежде корсей встречался с ними, все были красивые, сладкие как мед, стройные, глубокие талии, полные округлые бёдра, c высокой грудью. Женщины, которых украшали их длинные шеи или кожа была точно как шоколад или белые как молоко, лазурные как небо. Многие привлекали, но ни одна не вложила столько тепла и любви, сколько борейская мелисса Хиона.
— Бла-го-да-рю,- оторопел Ликише.
Смелости девушке не отнимать, окончательно обнаглев, мелисса решила всецело погрузиться в беседу с младшим корсеем, привлекая интерес не только Ликише, но и Фрийи. Подозрительная недоверчивость коссеи поражала. Она сосредотачивала внимание к каждой выброшенному слову невпопад, краем глаза следила за будущей золовкой. Коссея была готова растерзать своевольницу, но Орития намеренно поворачивала все внимание Фрийи на себя, пытаясь дать дочери время для знакомства.
— Наверное, трудно быть отшельником? Вас всюду боятся и ненавидят. Даже в наших краях о вас говорят страшные небылицы, — продолжала северянка, все больше удивляя Ликише.
— В Авилонии меня ненавидят? За что?
— По большей части это дети. Их фантазия не знает границ. Поначалу я не верила всем этим выдумкам, но, заметив вас в синем. как этот кафтан… Хотя, насколько я знаю, одно из условий нашего приезда, запретить любую военную форму, что представляет Мирида. Вы, могу я полагать, с высоты вашего положения в мире пришли, в чем вам захотелось. Я знаю все военные цвета Элиды или стальных лат, конечно, если они еще есть. Любое облачение, что представляет тот или иной город. Не томите же, скажите, чей же вы представляли город, тогда решили быть в синем плюсе, чтобы я не клеветала на доброе имя альянса.
— Свой. — Ответ Ликише был болeе чем вразумительным.
«Что эта, серая мышка, себе позволяет? Я уж поверить не мог, что привычный для северян характер так и не пробьется сквозь этот добродушный взгляд».
— Как вас понимать? — Хиона приняла решение пойти в наступление, чтобы разговорить корсея. — Это вызов?
— Вы слишком много выпили, чтобы понять, — кинув резкую отмашку Хионе, Ликише не дал ей продолжать свой допрос, ведь тот кафтан являлся сюрпризом для его матери и отца, а не темой для глупого разговора с наивной, глупой мелиссой.
— Вы меня оскорбляете? — обозлилась мелисса, бросая суровый взгляд на Ликише, от которого теперь у Ликише на лице засияла легкая заигрывающая улыбка.
— Что вы, как может Змееносец обидеть мелиссу Авилонии! — подыгрывал Ликише.- Как я смею? Нет, не оскорблял, а утвердил.
«Он пожалеет, что решил меня обидеть!» — подумала Хиона, решив свести счёт:— Истину говорят о вас. Все плетут настолько удивительные вещи, что порой хочется смеяться.
— Какие такие вещи вас веселят? — Слова Хионы задели самолюбие корсея, и их беседа становилась более оживленной.
— Я о том, как вы запугиваете людей всякими раcсказиками. Они утверждают, что вы получеловек-полу рептилия.
Внезапный приступ кашля разорвал напряжённую паузу — резкий, надсадный, будто что-то рвалось у Ликише внутри. Прислужницы бросились к нему, словно стая испуганных птиц, а старший управляющий засуетился с видом человека, который отвечает головой за здоровье гостей.
— Ваша светлость!
Пальцы служанок заметались: расстёгивали тугой ворот кафтана, освобождали нижнюю сорочку и протирали его лицо влажной салфеткой. Минута — и приступ отступил. Ликише глубоко вздохнул, выпрямился и извиняюще поднял руку:
— Простите… моё… неловкое поведение. --- Его взгляд снова нашёл Хиону — уже без паники, но с лёгкой усталой улыбкой. — Вы спрашивали… о чём-то важном?
--- О рептилиях.
— Это очень плохая шутка. Мой змей — не рептилия! Я чистокровный альхид! Чтобы ваша голова не утруждала себя думать над моей внутренней сущностью, спрашивайте сейчас. Это лучше, чем собирать нелепости по углам.
— Вы же можете воскрешать трупы и говорить с мертвыми, — не прекращала мелисса, перечисляя выдуманные фантазии.
— Э… я не могу говорить с мертвыми! Это наглая ложь! — солгал Ликише, несмотря на то что этот дар особенно связан с ним.
— Говорят, что вам нужна веревка висельника для того, чтобы пройти… туда. Провести ритуал с мертвым… и предсказывать судьбы людей, что платят вам за это!
Но это был перебор.
Замирая от восторга, небольшой победой, мелисса гордилась тем, что ей удалось разозлить своего собеседника, но девушка перестаралась и уже не смогла остановиться:
— …когда вы брали лягушек... — не прекращая тараторила златовласка, — ...вы заставляли их танцевать вместе с тараканами. Делали ставки, кто дольше выпляшет…
— Довольно, мелисса! Вы заходите слишком далеко.
Позабыв обо всех приличиях, корсей громко хлопнул рукой по столу, так что все внезапно оборвали свои разговоры, остановилась музыка, и удивленные взоры устремились на Ликише.От внезапности коссей Гадесис испугался не меньше других, но быстро сообразил как уладить ситуацию, и, все еще поддержать светкую эдилию поспешил предложить.
— Сын мой, может, подать сладкие запеченные булочки с заварным кремом? Если это так, тебе стоит просто вежливо попросить об этом!
Гадесис хорошо знал, что его сын никогда не пробовал заварной крем, этим он хотел отвлечь корсея. Сообразительность регента подействовала не только на Ликише, но и на Лютоса. Доедая очередную порцию мяса, он с жадностью потянулся к обещанному Ликише десерту:
— А где тут заварной крем о которых говорил отец?
Внезапный смех мелиссы и Ликише, как будто веселая мелодия привлекла внимание короля и королевы. Орития давно не слышала такого звонкого и искреннего смеха у своей дочери, открытую улыбку, и, это вызвало кучу сомнений в адекватности своего решения о свадьбе с корсеем Лютосом. Орития знала, что Хиона не из тех хрупких принцесс, которые капризничают из-за растрепанной прически или стоптанной туфельки. Ее дочь росла в самой обыкновенной атмосфере. Без королевских обязательств и роскоши, росла наравне с другими детьми. Но, будучи своевольной и по большей части мечтательницей, Хиона требовала полной свободы. Дочь горного короля с детства мечтала стать путешественницей. Мечтала взобраться на самые суровые горные вершины, которые не покорил ни один бореец. Посетить тысячи загадочных мест и найти свою истинную любовь. Но свадьба с крон- принцем изменила ее судьбу. Девушка замкнулась в себе. Бедная королева предчувствовала, что гробит свое дитя, но ее супруг был неумолим. Альянс слишком часто вторгался на северные территории, настолько часто, что ледяные земли скоро обнищают и красть уже будет нечего.
Будь он неладен!
Мирида всегда лидировала на всем белом свете: провизия, мягкий металл, лучшие ремесленники, богатое стадо, самое дорогое сукно и самые душевные люди. Сарфин Мириды стал главой альянса — содружества лидирующих государств, которые когда-то первоначально были собраны с единственной целью — прекратить междоусобные войны, но сейчас, в тихое и безмятежное время, альянс — это просто палата превалиров, где вершиной остается Мирида. Не такой и значительный город по величине, в отличие от Визерии. Где города размещены друг к другу так близко, что порой кажется, что это одно сплошное городище с высокими каменными башнями как небоскребы. Парящие острова Шейли-Шевали нетронутые людьми заповедники. Там растут овощи и фрукты, плавает рыба, есть коренья и пчелы и мед. А так же восточное побережье железных руд — Диодон, что с недавних пор и вовсе откололся от основного материка Элиды и стал отдельным массивом. Или пустынные края Ириля, о которых мало кто знает. Но Мирида — это одинокий город, находящийся на территории Ириля, который имеет своего неприкосновенного, непогрешимого, не знающего себе равных мага-сарфина, обладающего правом указывать, как жить дальше всем вышеперечисленным городам и их поселениям. А также нагло заходить на северную сторону света и хозяйничать не на своей земле. Но когда их дочь станет несравненной сарфиной, тогда авилонам можно будет вздохнуть спокойно.
Они на это надеялись.
Орития не упустила шанса мысленно свести свою дочь и второго корсея. Она даже не представляла себе, как гармонично они выглядят вместе. Плюс ее дочь впервые за столько месяцев засияла, словно никакого договора и не было.У хитрой женщины тут же зародился замысловатый план:
— Ликише, мне очень интересно, как вы держите такую идеальную форму? Вы атлет?!
— Нет. — Корсей немного смутился, когда Орития с наслаждением прикрыла на мгновение глаза представляя обнаженное тело корсея.
— Я не занимаюсь каким-либо спортом. Я миролюбец.- соврал Ликише расплываясь в улыбке.- Практика по магии занимает всю мою жизнь, но не много. Я думаю, это и есть спорт. Для моего духа необходима несгибаемость характера, его стойкость. Отличаться от других настойчивостью и иметь физическую выносливость.
Ликише думал, что разговор с горной королевой Оритией на этом закончен. Ошибочно полагая, что женщина с такой безупречной красотой далека от всего мира, заостряя интерес только лишь на званых обедах с натертыми хрустальным тарелочками и белыми салфеточками. Придавая большое значение новому наряду и ярким драгоценным камням, но королева оказалась не из тех наивных дам. Сверкнув самым коварным взглядом, королева не спешила заканчивать разговор с такой легендарной личностью, как Змееносец, извлекая корсея из тёмного, не заслуженного им, угла.
— Если не обращать внимания на некоторые подробности, то вы великий Змееносец, и вам приходится поддерживать форму мышц. Вот мне, к сожалению, не поддаются ни заклинания, ни колдовство --все это дается с трудом. Особенно после того, как я стала королевой и со мной вот эта хрустальная лунная корона. Для магии у меня есть прислуга, но вы фигура, которая все еще будоражит воображение людей и магов многие поколения! Ваш знак и ваша сущность… этот ваш змей на слуху даже в наших краях. Соглашусь, что многие сильно ошибаются, попусту проклиная вас. В конце концов, это не ваших рук дело. Не вы создали Эхо, а ваш предшественник… Он был больше, чем безумен. Но я верю, что в ваших силах исправить его ошибку. Ведь в этом мире живем мы и наши дети. Нам действительно некуда деваться!
— Верно, — ввязался супруг королевы Даман, перетягивая на себя внимание любимой супруги. — Снега на севере отравлены газовыми фонтанами, серными окисями. Газообразные пласты рвутся наружу! Бывают грязные выбросы в горах, отравляя все вокруг на десятки километров! Вокруг очередного извержения снег окрасился в багровый цвет или кислотно-зеленый. Бореи твердят, что мы прогневали богов и они вправе нас наказывать. Все же, что вижу я? На моих глазах гибнет наш привычный мир. Святой Борей, на наших землях показалась рыжая глина!
Безутешное горе для любого правителя видеть, как пропадает его империя. Так и Даман носил всю эту боль в сердце, прибегая к самым отчаянным поступкам. Ликише это понимал. Возможно, его ждёт то же самое, если он не подует об этом сейчас. Кислотные реки поднимаются из недра земли наружу и отравят озера, плодоносную почву. Метановые прожилки окружили крепость, а от палящего солнца вовсе испаряются и насыщают воздух. Орития, близкая к милосердию, не смогла не добавить:
— Именно! На севере растут махра. Эти цветы, они так похожи на маленьких пушистиков в шубке, растут под снежным пушком самым ярким сиреневым цветом. Небольшие, круглые горошинки украшали солнечные долины, где паслись табуны оленей или же белоснежный как серебро лось. Они питались махрой. Жаль, но теперь эти цветы исчезают, а наши лоси умирают от голода. Им попросту нечего есть. Но мы смогли вырастить милых пушистиков в нашем саду и снабжаем Авилонию тем, чем можем.
— У вас есть сады? — изумилась Фрийя, пропуская рассказ короля о трудном положении севера.
— О, Фрийя, это самое прекрасное место в нашей ледяной крепости! — подхватила Орития с большим усилием над собой изобразив безмерную радость.— Эти стены словно живые! Ликише, вы не хотите посетить наши края? Насколько мне известно, вы у нас ни разу не были. Представляю, какого шороху наведёте!
Королева нарочно игнорировала коссею, обращая интерес на Ликише.
— Благодарю, прекраснейшая, но я, как южанин должен вам отказать. Это вы от нас отделились.
- Ах да, история, история...жаль, но я настаиваю.
- Лучше родного дома пока не представляю. — Слегка приподняв брови, с некоей подколкой, корсей сделал ударение на словах «родной дом».
— Ходят слухи, — Орития продолжала испытания, одарив собеседника своим самым пытливым взглядом, — что вы все это время жили в другом городе. Точнее, в руинах города. Как вы там оказались? И чем вы занимались все это время? Если это не тайна, то мы все хотим знать, чем занималось все это время ваше роковое превосходительство.
Такой крутой поворот только порадовал корсея. Как будто предугадав его мысли, королева Орития взялась за допрос, а Ликише не смог умолчать. С особой значимостью и гордостью рассказывал о городе, как истинный художник о любимой картине. Он описал дома, улицы, его главный дворец выстроенный по эскизам местного зодчего. Медовые сады, трава цвета чистого золота.
— Старый город давно уже не в руинах. Сама крепость просто изумляет величием горного камня и хризолита. Я лично проектировал ее несокрушимые стены, закладывал первые монолиты. Провели системную канализацию, вычищали от застоев подземные тоннели для подачи воды. Частые поливы возобновили пашню и вырастили на благородной почве медовые оазисы.
Благодаря золотым насаждениям воздух в Ириле стал намного чище, а на улицах прохладнее. Циркулируют ветра, климат в городе и за городом умеренный. По ирильским землям больше не бушуют ураганы и смерчи. Мы восстановили климат. В поисках благородной жизни мигрируют люди. Нам пришлось расширяться. Соглашусь, прежде Ириль имел скверную историю, туда ссылали все отбросы Элиды и злодеев, но это давно в прошлом. Сейчас Ириль для многих является спасательным маяком, что даёт новую жизнь каждому, и эти земли таят простые принципы жизни и законы.
Кстати, с недавних пор в наших пустынях заработали солнечные маяки. Дают сигнал путникам, что ушли в дикую сушь пустыни, спасают невзначай заплутавших гостей от обманчивых, коварных миражей. Там вы найдете воду через тонкую трубочку, похожую на утиный носик, откуда течет пресная вода. Благодаря этому мы можем напоить караваны и обозы.-- С каждым словом лицо Ликише становился более серьёзным и безутешным. — Однако боюсь вас всех огорчить, но этот мир, к которому мы так привыкли, уже не тот. Об этом свидетельствует ваше присутствие здесь, на юге. Мне понадобилось время, чтобы понять, насколько ужасно обстоят у нас дела... у всех нас. Страдают люди так и страдает Элида, поэтому я взял на себя ответственность присоединить к Ирилю покинутые сарфином деревни и поселения. Спасти их от голода и жажды моя обязанность, раз они оказались брошенными на произвол судьбы. Помню к моим воротам пришло много управителей, посланников с вестями и предложениями. В один голос они взывают о помощи! Я попросту не смог отказать. Поэтому оставленный сарфином город Мохте- Пахти больше не является зависимым от Мириды. Кифара повторила за Мохте-Пахти, и вскоре над каждым домом мы будем лицезреть новое знамя красно-бурое полотнищем когда-то первородного города Ириль.
— Вы хотите сказать, что вы воруете земли? — испугалась Орития сморщила тоненький носик, не страшась ни перед кем, назвала деяния Ликише истинным именем.
— Нет, я и есть спаситель этих земель, — оборвал Оритию Ликише, притормозил дикий норов королевы. — Для всех! У меня есть план, как спасти наш мир, спасти свой народ от неминуемой гибели Элиды. Лишнее мне ни к чему. Кто это понял — уже принял правильное решение. Либо жизнь для нас как праздность и мы доживаем свое существование болтая охмелевшим тело на пиру направо и налево, либо спасаемся! Тут сравнивать не с чем! У этих людей жизнь кончена и их ничего не спасет. С такими я бы не имел ничего общего, махнул на них и пошел сражаться за свою жизнь, ибо самые сильные устои мировоздания строят сильные люди. Тем не менее я высоко моральный человек, ответственный за свою силу, иду на помощь тем, кто в этом нуждается. Это позиция не просто альхида, это позиция лидера Элиды -- Змееносца. Я тот кто должен защитить этих недальнозорких бедолаг от самих себя и зла, что преподают нам извне.
— А это не усугубит положение дел? Если не интерпретировать слова, то по умному означает...
Не унималась Орития.
— Нам не утянуть кусок земли в небо и покинуть землю пылающую в огне! Никто не останется на стороне или выживет благодаря каким -то бессмысленным планам открывать железную банку, прятаться в ней как жаркое на столе. Никто и ничто не уцелеет! Я не останусь в стороне, потому как этот мир как ваш — так и мой.
— Но когда вы начнете что-то предпринимать, ведь мы все понимаем, что именно произойдет. Тем не менее любое благое намерение -- это самопожертвование и может сыграть недругам на руку, они могут объединиться против вас. Люди объединятся чтобы убрать лидера как первое зло, что узрело человечество в бессилие. Они не простят вас в их спасении. Попросту отобрали шанс самим познать горечь жизни или смерти. И так новой главной мишенью станете именно вы. Понимаете, это закон человеческой сущности. Нам необходимо сбросить с себя любую ответственность и обвинить кого-то во всем пережитом.
-- Мне достаточно того что люди объединяться, это и есть моя главная цель. Когда мы снова станем единым целым, нам уже ничего не угрожает. Во время моего отсутствия, здесь много чего произошло...
Ликише с наслаждением вкушал затянувшееся молчание. Монархи неуверенно ковырялись в тарелках, запивая слабым ликёром, который казался теперь совсем уж жалким утешением. Даман и Гадесис не могли — не хотели — принять его слова всерьёз. Поверить в такое — немыслимо. Но и назвать его лжецом — значит совершить ошибку, которую уже не исправить. Горный король — прямолинейный, грубый, не привыкший к придворным играм — уже открывал рот, чтобы потребовать доказательств. Но взгляд, брошенный на регента Мириды, остановил его. Тот сидел неестественно прямо, лицо — каменная маска, но глаза... Глаза выдавали шок. Значит, это правда. Змееносец не бросал слов на ветер. Тишину разорвали: позвякивание вилок по золотым тарелкам, тяжёлое, нарочито громкое покашливание Дамана, шёпот рабынь, дрожащих как осиновые листья.
— Прошу простить меня, но все же я хотела узнать. — Не уступала королева, придавая своему голосу игривости. — Вы оговорились, что вас не было в Элиде! Если это не затруднит, объяснитесь, а то я никак не могу понять: как это? «Во время моего отсутствия»? Вы что, улетели в космос?
— Не стоит извиняться, — тут же подхватил Ликише. — Я охотно расскажу, где я был. Это место, которое я затронул в своих рассказах об Ириле, выглядит намного прекраснее, чем сама Элида. Возможно, задолго до моего рождения наш мир выглядел так же прекрасно, как и тот, где мне пришлось побывать, но могу сказать точно — та земля имеет все, чтобы там прожить вечность. Я попал туда не случайно, а с особой миссией, однако помимо важных дел я увидел там немало нового и жизненно важного. И даже невероятного. Люди, что живут на той земле, называют эту магию таким странным словом как технологиями. Глядя на все это, я убедился, что одной магии недостаточно, да и, как мы убедились, владея необыкновенными способностями, мы не всесильны, и я бы хотел приложить все усилия, чтобы эти технологии применить здесь. Могу поделиться уникальной идеей по которым будет идти вода и связывать мои маяки. Водонапорная станция тут же очищает воду и подаёт ее другим маякам и поселениям. Я знаю прихватил пару технологий себе, некая плата за мои услуги. Эти "уникальности" могут обогатить самые отдаленные деревни, которые скоро станут такими же богатыми, как и сама Мирида.
— О каких городах вы ведете речь? — Ахнула королева. — У нас есть еще города?
— Я говорю о новых городах! — с ноткой надменности ответил корсей. — Благословенная долина змей, где и возникли наши общие предки, приобрели совершенно новые виды. Теперь там живут люди.Вернулись номады.
— Чудесно! — прошептала Орития, широко распахнув глаза, казалось, они вот-вот выпадут из глазниц. — Если один альхид все громил и сносил, то другой альхид воссоздает! Как это восхитительно.
— Подскажите, друг мой, а как вы там можете вообще жить? Это же пустынные земли. Этот город… он же примыкает к диким пескам. Говорят, что солнце там настолько жарит, что земля и небо сливаются между собою в исступлённом пламени. Песчаные бури непрерывно бушуют в тех краях. Земля высушена до глубоких черных трещин! Где вы добыли воду? Насколько мне известно, ее нет на земле! Она вся испарилась под давлением палящего солнца. Благо, что во время катаклизмов, что устроил нам ваш предшественник, громадный кусок земли откололся от всей планеты и повис над землей, открывая глубокий каньон. Но это дало им шанс сохранить райские оазисы, но их ресурсы не вечны! Мы не в состоянии помочь себе, не то что накормить новые города! Как быть с теми, которых постигла такая же участь, как с долиною Тай Най, где целый город высох за пару дней. Даже посыльные не выжили в песчаной буре!
— Ужасная трагедия для всех нас. Без исключения! — подтвердила Орития, поддерживая мужа ждала от Ликише ответа.
Ликише неожиданно заинтриговал горного короля. Оставив регента Мириды в полном одиночестве, тот навалился на стол всем своим телом в сторону, где сидел Ликише. Впервые он серьезно заинтересовался младшим корсеем, оставив позади все свои предубеждения. Только глупец думает, что такой амбициозный человек навеки остаться в тени или будет все так же недослышанным. Если так он говорит о величии Ириля, то дипломатия требовала свое. До настоящего времени Даман сторонился Змееносца, считая Ликише еще ребенком, который в свое время не наигрался магией, но услышанные слова, которые уже никак нельзя оспорить или отступиться от них, тут же изменили представление о корсее.
— Это полностью моя заслуга. Таким образом, вы никогда не найдете мой город без специально обученного проводника, но это временная защита. Скоро все будет по другому, — уверил всех корсей. — Солнце не жарит,а сжигает. Случайно заплутавшие люди попросту умирают за короткое время. Буря приходит тогда, когда чужие, непрошеные гости мародерствуют на моей территории, грабя обозы торговцев и караваны. Кое-кто пытался пройти к Ирилю, им повезло, их вовремя нашли и остановили. Несколько специально отобранных, обученных ищеек, которые прошли весь этот песок за каких-то полчаса, быстро справились с заплутавшимися. Но вода… это главный ресурс, за который вскоре всем нам придется встретиться на поле сражения. Молю богов, чтобы такого не случилось, но, увы, это неизбежно! Тем не менее не мы придём к вам, а вы к нам. На войне это главный вопрос, которые все недооценивают.
— Святой Борей, что вы такое говорите?! — ужаснулась Орития наморщив лоб.
— К счастью, в глубине Элиды есть пресная вода, а к сожалению — вода уплотняется и застывает в твердую массу. Как вы добудете воду? Будем бить кирками? Нечто похожее на лед, но не имеет ни тепла, ни холода, не тает на солнце, не нагревается в огне. Ничего. Перевести в жидкое состояние этот камень почти невозможно, он прочен как алмаз, если это не он -- вода в другом состоянии, но мы над этим работаем. Первые застывшие капли мы нашли в глухом каньоне. Для начала подумали что это алмазы, но... На глубине каньона, а это около четырех тысяч километрах, они нашли огромные пористые глыбы застывших камней и целую систему полых тоннелей с крутым сквозняком. На том месте образовалась воздушная воронка утягивающая все вокруг — ко дну! Порой, мне кажется, что свет, как и магия...вся энергия Элиды уходит туда. Все засасывает. Каньон Фефеля, то есть этот темный каньон, бездна, наполняется материей по сей день, она не собирается возвращать воду на поверхность, а вот магия бывает вырывается и не важно куда. Потому уловив чужеродную энергию, я могу вмиг обледенеть! Славить блуждающую энергию, это поистине невероятно! Помните, историю Эхо?! Смертоносный луч пронзил Элиду источающий Эрра. Так же как и стрела протыкает медовое яблоко насквозь, Эхо прошило и нарушило ядро Элиды, а это привело к сжатию его до мертвой точки превращая ядро в сжатый магнум. Это высшее состояние земельного эллиадского ядра, которое может увеличиться в плотности и увеличить притяжение Элиды так, что можем притянуть троелуние еще ближе..
— Но куда же Эхо устремилось?- тихо спросил Гадесис?
— Оно воссоединило Элла и Эрра, — твёрдо произнёс Ликише, его голос приобрёл металлический отзвук, будто говорил не только он один.— Нам, простым смертным, их связь невидима... но она существует. Связь тоньше волоса... но наши светила постоянно говорят. Шепчут. Кормят друг друга через Элиду...
Он медленно провёл рукой по воздуху, и бледный свет вдруг заиграл между его пальцами — тончайшая нить, мерцающая, как паутина в лунном свете. Его глаза вспыхнули лихорадочным блеском, когда он наклонился вперёд, заставляя всех невольно податься к нему.
— Лучшие умы Ириля уже доказали: они медленно пожирают друг друга. И этот процесс... необратим.
— Какой восхитительный юноша! — вскрикнула королева, восторгаясь рассказом корсея. — Я с вами, мой дорогой, соглашусь. Бездна, как голодный монстр, все больше сжирает Элиду. На всех языках Элиды его имя звучит ужасающе — Хор-Шакхор. Будоражит, правда?! Сколько значения в этом слове! Его нельзя не воспринимать серьезно.
— Вы тоже исследуйте?
— Святой Борей! Конечно! В одном докладе описывались такие ужасающие явления о которых мы ничего не знаем и избегаем нарочно. Железный город стоит на тоненькой шейке, которая вот-вот сломается. Скоро целый материк канет в ту треклятую пропасть! Ранее я предполагала, а теперь есть доказательства, что внутри Элиды образовалась полость! В прошлый раз, вместо замороженного цветка я создала искру, которая едва не погубила меня! Да-да! А в одном нашем поселении маги теряют силы. Одна бедняга встретилась приблизилась к каньону, совершенно случайно провалилась под землю. Ее едва спасли. Из описанного, я запомнила, что ее будто высосали. Оставили сухую жердь, серое существо без души. В поселении беднягу любили за доброту и любовь к жизни, за тот свет, что она носила в сердце!Однако после того как Савалин достали из жерла смерти, ее будто бы подменили! Святой Борей, она словно неживая! Даже лед и то живее.
— Этого я ожидал.
— Как оказалось, я не единственный, кто исследовал Элиду... — Ликише усмехнулся, но в его глазах не было радости— лишь холодное удовлетворение, что правда наконец выходит наружу.Он резко сжал кулак, и иллюзия в воздухе среагировала — Элида, Элла и Эрра схлопнулись в смертельном танце, сжимаясь с каждой секундой.— Тогда перестанем лгать. Признаем — нас может расплющить наша же планета. Магнум становится плотнее. Эхо ещё живет. И эта троица...
Он замолчал, давая им представить последствия.
— Как такое возможно?! — рванулся вперёд Даман, опрокидывая стул. Его рёв потряс зал, но голос дрожал. — Они что, перетягивают планету на свою сторону?!
Он старался казаться яростным, непробиваемым... но Ликише видел.
— Возможно? — повторил Ликише тихо. — Оно уже происходит. Я думаю, что скорее всего . Так и так нас будет ждать эпохальный конец, — ответил корсей.— Наш Эрр довольно прожорлив, что не скажешь про Элла. Это он посылает Эрру всякие космические знаки связи так часто, что Элида попросту не успевает восстанавливаться. Причина всему - Эхо.
— Ликише, — послышался трогательный голосочек мелиссы Хионы. — Ответьте на один беспокоящий меня вопрос: как вы узнали об этом? Кто вам помогает в исследованиях? Неужели нет никаких шансов?
— Арахниды, — признался Ликише, чем вызвал смятение со стороны северян. Заметив, как ощетинился горный король, корсей поспешил встать на защиту своих новых подопечных. — Не стоит так реагировать на этих добрых существ: они хоть жуткие на вид, но такие, как и вы, — отчуждённые от всего мира. Их образ жизни никак не клеится с нашей богатой жизнью, но это не повод изгонять их. Это очень преданный и простодушный народ. Они прекрасные геологи и знают земные глубины лучше, чем любой ученый муж. В знак благодарности я подарил им город Эрзительху- апарши. Он назван в честь их давно ушедшего и позабытого подземного города.
— Но вы говорите об арахнидах? — Орития скривила идеально очерченные губы, её холодные глаза сверкнули ледяным отвращением. Она едва сдерживала дрожь в голосе, но каждое слово звучало, как удар кинжалом: — Эти… четырёхрукие, расписанные синими узорами. С кожей неестественного лазурного оттенка. И глазами… --- Она замолчала на мгновение, будто даже её железная выдержка не выдерживала воспоминания:— Они выглядят так… неправильно.
— Буквально вчера я также считал вас диким племенем варваров, — не удержался Ликише. — Я много читал о севере, и ни в одной из этих книг не написано, что это культурно развитый народ. Вы духовные, внутренне богатые люди, прилежно молитесь богам, но отошли от традиций альхидов, наконец повернулись лицом к югу?
Ликише ждал будоражащего ответа заметив, как напряглись отец и мать, Хиона тут же перехватила ответ, освободив своих родителей от лишних оправданий:
— Мы так же стремимся быть благожелательными ко всем людям, что нас окружают. Это не только ваша добродетель. Мы, как и вы, тоже за тот мир, в котором можно жить, а не выживать! У нас есть библиотека, в которой хранятся больше тринадцати тысяч книг всего мира! А также у нас есть книги про альхидов, где есть ясная обрисовка того невообразимого Эхо, из-за которого страдает наша планета. Вы вправе ей воспользоваться!
— Вы меня удивляете! — согласился корсей, удивляясь проницательности бореев. — Я не откажусь от вашей помощи. Это большая честь!
— Конечно, все ради нашего общего будущего.
—Согласен. Тем более это не самое страшное, что может произойти. Не принять это во внимание ровно как и подписать себе приговор.
—О чем вы? Какая может таиться опасность?
— Эхо — это не просто энергия. Это буря, пожирающая реальность.--- Голос говорившего раскалывал тишину, как удар грома. — Наш блаженный правитель Даорий — да упокоится он в Синих Водах — сумел остановить Эхо. Но цена...С тех пор среди нас те, кого называют "осколками".Магия в них... живая, но неукротимая.Как дикий зверь, рвущий цепи.
Пауза. Губы искривились в горькой усмешке. В воздухе вспыхнули видения — трещины в небе, чёрные, как провалы в вечность.
— Эхо рвёт ткань мира. Связывает Элиду с другими реальностями. И через эти щели...--- Тень шевельнулась за спинами присутствующих. Кто-то нервно обернулся. — Они уже здесь. Темные. Голодные. Святозары лишь сдерживают их... но не навсегда.
Голос понизился до шёпота, но от этого стало только страшнее. Рука дрогнула, касаясь груди:
— Я чувствую его дыхание. Близкое. Голодное. — Они ждут. Да, да, ждут, когда Эхо снова откроет им дверь...
— Это ужасно! — воскликнула Хиона, побледнев от страха, приникла к отцу. — Зная, что такое возможно, вы обязаны нам помочь! Святой Борей, отец наш, спаси наши души! О, папа! В зале завязалась настоящая суматоха. Совсем юные рабыни в страхе бежали из столовой, а другие в ужасе падали на колени, прося у богов прощения. Пока постовые святозары наводили порядок в зале, Ликише успокаивал мелиссу:
— Вам не стоит бояться, мелисса, никакого уничтожения планеты не предвидится, пока я остаюсь Змееносцем. Я никогда не собирался отдавать им наш мир вот так запросто. Я и моя армия…
— Армия? — внезапно оборвал Ликише Даман, громко хохоча на весь зал, стуча по столу тяжелой рукой. — В это нелегкое время на вольные поселения севера так же приходили, кому вздумается, и разоряли наши штольни, увозя с собою награбленное. А людей просто убивали ради забавы. Нет времени рассказать вам о пережитых страданиях и считать жертвы Авилонии. Три года, мой друг, и в этом рассказе нет счастливого конца. А возможно, и не будет. Для своего же умиротво- рения, здесь и сейчас, я спрошу прямо: чего ждать нам, бореям? Вы прекрасно знаете, как живут северяне из-за скалистой местности, по которой очень трудно перемещать обозы с продовольствием. Да что там обозы! Мор пришел в наши края! Ледники обильно тают. Север заливает непригодной для жизни водой. Наш народ погибает из-за капели. Мы словно в ловушке! Поэтому мы, как и арахниды, что живут среди палящего солнца, живём небольшими кланами, семьями, которые не могут себя защитить, даже если в их краях есть мужчины. И мне, как горному королю, очень интересно: кого мне больше опасаться?
В ожидании ответа корсея сердце Оритии бешено заколотилось.
— Я могу поклясться вашим Бореем, что моя будущая империя и города арахнидов будут жить в мире с другими городами и поселениями. Но будьте уверены, у нас есть чем отбить атаки сильнейших воинов, кто бы вам ни угрожал.
Бореец почти дошел до истины, но ждал от корсея большего. Ведь та мысль, что крутилась у него в голове, таила в себе угрозу для альянса, и озвучить ее значило бы изменить всей коалиции. Или хотя бы посягнуть на нее. Поэтому, чтобы случайно не сболтнуть лишнее, Даман собирался выдавить это у самого Змееносца. Наконец Ликише обратил внимание своего отца на себя. Все это время, пока его младший сын рассказывал о своих планах, Гадес непреклонно буравил его взглядом, полным ненависти, принимая едва заметные посулы от своей супруги: «Держи себя в руках. Не забывай, что скоро это все будет нашим!»
— В чем заключается твой город? — угрожающим тоном раздался голос Гадесиса. — Торгуете? Возите бочками рыбу? Сушите змеиную кожу? Что у вас есть, в конце концов?
— Нет. Мы не торгуем кожей. И рыбу не продаём. — Ликише видел, как багровое лицо отца кипело от злости, и все его попытки сострить казались такими же жалкими, как его положение, но Ликише знал, как снять с этого лица улыбку. — Мы создаём нечто безупречное, новое и очень опасное. Мой город целиком занимается изготовлением нового оружия. Это не магия, не клинок, не луки со стрелами, нe копья. Воистину, новое оружие. Кремния у нас хватает, чтобы обезопасить свои границы в случае неминуемого нападения. Уверяю вас, господа, за стеной вы и останетесь.
Никто не сомневался в изощрённых идеях корсея: захватить мир путём объединения, как это когда-то сделал альянс. Сами святозары настоятельно принимали участие в этом союзе. Эти ищейки проложили себе путь в любой уголок мира. Творить правосудие, где вздумается и с кем вздуматься. Тем не менее, судя по рассказам, Ликише и его город превзошли Альянс в сотни, тысячи раз, и печальный закат Мириды близок.
Даман положил широкую ладонь на хрупкие плечики любимой дочери, не меньше матери переживая за жизнь своего наследия. Все же что-то еще его не отпускало. Осталось еще много вопросов и непонятного. По привычке Даман начал разглаживать синие завитки длинной бороды, подавая едва понятные посулы супруге Оритии. Заметив знак, королева не стала мешкать, тут же взялась штурмовать Змееносца самыми коварными расспросами:
— По вашим словам, вы являетесь истинным сарфином в Ириле, но есть ли у вас тот преемник, который унаследует ваше дело? Я смотрю, вы прекрасный мужчина, и клянусь, в крепости Ириля ждет та избранница, что зачнёт от вас сына! Сможем ли мы воочию увидеть наследника вашего богатства?
Настойчивость Оритии изумляла Ликише.
— Наследник? Об этом я еще не думал, — смутился корсей, ощущая на себе острый взгляд королевы. — Сарфином является тот, кто носит всемогущий венец Змееносца. Это тот незаурядный обруч из первородного металла. Затерянный во время битвы безумным альхидом и нашим боготворимым властителем. Полвека прошло, сей венец так и не показал себя. Только истинный сын бога, его беспредельного могущества, именно этот дуэт может сотворить несотворимое, сокрушить неубиенное. На голове же обычного альхида, который не имеет никакого отношения к обручу, это не что иное, как заурядная игрушка в руках проходимца. Если моя избранница осчастливит меня сыном, то на его голове будет сиять только обруч Змееносца, ибо он наследник не только земли Ирильской, он ещё будущий Змееносец. Он будет таким же великим, как все его предки Змееносцы.
— Если так и есть, то этот артефакт принадлежит вам. Вы же носите имя бога!
— Конечно.- согласился корсей изредка кося на отца.— Сила Змееносца огромна, а порой мне кажется, что она безгранична. Тот обруч, несомненно, является моим, и тот, кто его не по праву носит, может нарекать себя кем угодно, но он не изменит того, что обруч мой.
— Ошеломительный ответ! — От наслаждения Орития снова закатила глаза. — Исключительный в своем роде альхид. Способный юноша. В погоне за превосходством, безусловно, вершина мира за вами. Вы мне очень симпатичны. Такой, как вы, не должeн оставаться в одиночестве! Этим годом нам будет приятно видеть вас в нашем дворце, не позднее. И в наших ледяных краях имеются девушки, которые славятся своей невероятной красотой. Они образованы, обладают особым шармом, покорны и умны. Эта черта характера присуща только высокородным и именитым леди. Или вы уже имеете кого-то на примете?
Предложение королевы больше выглядело как венчание c одной из варварок, но невольный взгляд, пущенный на Хиону, возбудил самые сумасбродные идеи королевы. Этого взгляда было достаточно, чтобы отменить свадьбу и сблизить этих двоих, дабы покончить с ненавистной Миридой.
— Гм… — внезапно раздался сухой голос Лютоса, не тратя внимания на рассказы родного брата, тот решил влиться в разговор. — Верно. Моему брату по нраву средние женщины. Он будет удовлетворен любой дикаркой, что спустилась с самых высоких гор, едва успев надеть платье. Даже если эта особа будет достаточно умна и образована, это не изменит ее природу: жить как животное.
— Дикарка? — опешил Даман.
— Жить как животное? Вы хотите сказать, что женщины севера посредственны? — Преисполненная негодованием, королева была намерена покинуть застолье.
Уместив в себя все угощения, Лютос поражал лютой ненасытностью. Прислужницы без перерыва накрывали на стол всякими яствами, непрестанно представляли гостям названия угощения в красивых блюдах. Но стол так и не был оценен вниманием так, как непомерное обжорство крон-корсея. И это давало почву для обсуждения между королевской четой. Гадесис то и дело хотел включить сына к разговору, но тот слушать не хотел, словно одержимый поглощал тарелку за тарелкой, жадно обсасывая выгрызенные косточки, будто отощалый от голода уличный пес. И только после того как все блюда закончились, он удосужился присоединиться к разговору и то... Чаще всего необдуманно и с унижением.
— В этих женщинах нет ничего выдающегося. — Облизав языком пухлые губы, корсей перевёл рассеянный взгляд на мелиссу. — Они напрочь лишены миловидности. Отняты очарование и живописность. Их легко разгадать. Неумело играя в обольстительницу, эти девушки не задумываются, насколько они смехотворны. В частности, если это получается впервые. Даже сейчас вы, моя дорогая, пытаетесь заполучить себе обожателя: заметно подражаете матери, я смотрю на вас с презрением, а сердце мое страдает от того, что вы, моя дорогая, невеста и будущая жена. Вы наивно полагаете, что вы скромны, чистосердечны и откровенны, изумительно сложены и утонченны? Хотите знать правду? Я не приметил того благочестия и невинности, что должно быть моим по праву.
Напыщенные слова корсея содержали в себе презрение к горному народу. Он не спешил извиняться, добавляя еще и еще пару язвительных слов по поводу воспитания и излишней чопорности девушек из горных кланов. И лишь только едва заметный смешок в сторону гостей, что позволили себе регент и его супруга дал осознать горному королю, что на самом деле произошло. В другом случае бореец не стерпел бы такого оскорбления: тут же пустился в бой -- отсек головы презренным людишкам напрочь лишенных магии. Он бы воспользовался ледяным мечом, что возникает в его в самый нужный момент, и не мешкал -- покрошил велеречивых наглецов, но сейчас не тот случай. Ему нужен был этот союз, чтобы избежать новой кровопролитной войны и смыть позор дочери,но Ликише… Ликише не стал ждать, покуда недалёкий дикарь встанет на защиту своей дочери, принимая обиду бореев как свою.
— Только собственное несовершенство может дать ощущение неудовлетворения и присуще простолюдинам. Эти люди не имеют ничего общего с чистокровными альхидами, потому не видят дальше своего носа, заглядывая по тарелкам.
Щеки Лютоса заметно надулись и покрылись красными пятнами. Подступающий приступ ярости всколыхнул всех присутствующих за столом. Однако Ликише не пошевелился, оставаясь все таким же спокойным и даже больше умиротворённым.
— Я не маг, но я высокородный корсей, первенец, и есть любимец сарфина! Великого Аллеля! Он поднялся против монстра, что пытался погубить наш мир. Миридийцы называют меня Славным, прославляют мое имя и строят в мою честь храмы, слагают песни. Мое рождение прорицали сами святозары, нарекая мою звезду Благодеянной. Во мне течет кровь великих альхидов! А предки ублажены жертвой, что дал им сам сарфин! Это был северный лось с ветвистыми рогами! (на что Даман с Оритией ахнули от ужаса! Еще бы, священное животное севера) В десять лет моя Берегиня была одарена самыми богатыми дарами, что мог позволить себе сарфин, чего не скажешь про тебя. Я не собираюсь вязать свою судьбу с народом, что с порога идут с протянутой рукой!-- Невменяемость Люта пугала. Странные припадки безудержного гнева не имели оправданий. Он словно безумец, резко вскочив на ноги, нависая всем телом над Ликише, был готов крушить все, что его охватывало. — Моя мать годами оберегала мою судьбу, не пронизанную черным пороком, умиляя богов богатыми дарами. Моя жизнь проходила спокойно, но как только ты переступил этот порог — все изменилось! Я вижу, к чему все идет! Ты ненавидишь меня из-за того, что я первый и единственный законный наследник! Не можешь простить меня за то, что все здесь принадлежит мне?! Нагло заигрываешь с моей наречённой, словно меня тут не существует! Устраиваешь в диких пустынях сушь, от которой гибнут люди. Потому им ничего не остается, как бежать туда, где есть вода, а сейчас ты заявляешь нам, что это все во спасение мира? Ты погряз в обмане, изливая ложь о своем блаженном Ириле. Выдумал про конец всему, запугивая недалекие умы кланов. Здесь и тут пытаешься превознести себя выше меня, крон-корсея! И тебе, «второй», на этот раз, не сойдут с рук твои черные злодеяния! Пусть я не маг, я не связываюсь с чародейством! Это твой грех! Это ты демон! Пусть оно будет проклято, как и ты!
— Меня не интересуют истеричные рассказы про себя любимого. Если хочешь поговорить, то приходи тогда, когда ты будешь более спокоен и уравновешен. Я охотно хотел бы поговорить о твоих походах к неизвестным источникам и давно умершим чернокнижникам. Говоришь не прегрешен? Мать отмаливает за тебя грехи? Вседобрейший Лютос с черной магией якшается! Для чего? Чтобы мне отомстить? На меня равняешься?
— О чем ты? Что ты несёшь? Я не никогда не осквернял чужие могилы!
— А я ничего не говорил об осквернениях могил. Только о походах.
— Что?.. Ты?..
Острая дискуссия братьев достигла настоящей потасовки. Лютос едва ли пересилил себя и был готов выбросить ненавистного щупленького братца из зала вон и устроить змеенышу хорошую взбучку, но Фрийя не дала спору разрастись до непоправимых ошибок. Женщина одним движением заставила замолчать даже голосившего Гадесиса, сняв черную вуаль, что изначально укрывала ее, обнажив поседевшую от горя голову.
— ХВАТИТ! Хватит! Я устала! Устала от ваших споров и братской нелюбви. Мне надоело видеть, как вы соперничаете друг с другом. Каждому в жизни досталось! Каждый чегo-то достоин, вы оба братья, и вы должны дополнять друг друга, а не бить! Попрошу обоих покинуть нас и удалиться в свои покои!
Лютос не смирился с бесчестьем на глазах у всех, пообещав себе, что отомстит наглецу за всего обиды. По велению матери он ту же секунду покинул столовую, распорядившись принести побольше еды в его покои.
«Его, первого наследника и коронованного сарфина города Мириды и его альянса, только что сравнили с подзаборной ящерицей?! — бледный как смерть говорил себе Лютос.
— Этого не может быть! Как она могла! Опустила его в глазах этой горной варварки! Этого никак нельзя упустить. Нельзя простить! О! Как сладка будет его месть! Верно?!»
В голове промелькнул....ошеломительный ответ: «Да-а-а!»
Молоденькие рабыни тотчас же кинулись к Лютосу, утирая лицо и руки белоснежными платочками, едва поспевая за ним. Спустя короткое время после того, как корсей Лютос покинул столь «веселое» застолье, в столовой царила тишина. Все с изумлением следили за корсеем Ликише, ожидая того же, но ирильский гость не спешил покидать зал, вопреки воле матери, он опустился на свой стул, сделал вид, словно его это не заботит.
Даман не прекращал коситься на регента, отца Ликише. Заметно, как за один миг он осунулся, стал похожим на измождённого старика. Во время рассказа сына о землях Ириля его зубы сильно стучали, сжатые кулаки побелели. Сдавалось, очередной рассказ об ирильской твердыне полностью убьет его или уложит в кровать, как и старого сарфина, но Фрийя тут же обратила на себя внимание. Всё же поседевшие волосы коссеи шокировали не только гостей из горных кланов. Камнем застывший Гадес долго не сводил оторопевший взгляд с супруги. Ранее благородная шевелюра черных как смоль волос покрывала маленькую голову коссеи, подчёркивая ее царственность. Но теперь она утратила свое совершенство и безупречность. Только сейчас Гадесис заметил, что его обожаемая супруга Фрийя изменилась. Перестала увешивать себя золотыми украшениями, наряды из благородного виссона вовсе исчезли из ее гардероба. Округлые плечи были спрятаны под черным глухим платьем из шерсти, напрочь лишённым изящества. Голова покрыта темной вуалью, словно у черной вдовы, что недавно схоронила мужа. Гадесис никак не мог разгадать, к чему этот чопорный вид, что вселяет дрожь и по ком убивалась его супруга. Или это новая выходка Фрийи?
Взволнованные девушки, что верно служили своей госпоже, тотчас же устремились к коссее, цепляя вуаль на голову так, чтоб никто больше не мог узреть бесчестье их властительницы. Униженная и подавленная коссея хотела уйти. Отправиться вслед за своим сыном, гордо подняв голову, но Орития не позволила бесцеремонно оставить их одних.
— Останься, ему надо время, чтобы остыть.
— Конечно, — едва выдавила из себя коссея, бросив на королеву ненавистный взгляд. — Как скажешь.
Суетливые служанки в ту же секунду помогли госпоже сесть за стол. Голову покрыли вуалью, а в пустую чашу налили ликера. В зале царила угнетающая тишина. Орития попыталась завязать разговор с коссеей, оправдывая соперничество братьев, но Фрийя не намеревалась говорить о сыновьях с назойливой северянкой, лишь холодно поддакивала. Тогда пытливая королева обратилась к дочери.
— Моя любовь, мой нежный и ласковый цветок, не стоит огорчаться по поводу высказываний Лютоса. Он не желал зла. Я уверена в этом. Он мало знает о горном народе борейском, потому он думает по-другому. Помоги ему, он должен знать о горных кланах больше, чем ему преподавали старые учителя. Я уверена, он изменит свое мнение, как только поймет нас больше.
Королева промолчала насколько нелицеприятность миридийцев воистину поражала.
Все в зале прекрасно понимали, что борейцам не обойтись без мехового тулупа или сбитого войлока в самом холодном климате. Жизнь в горах действительно требовала железного характера, немыслимой выносливости, что может стоить любому борейцу жизни. В их краях природа слабых не щадила, обращая в лед слабых и немощных. Но люди из южных краев имели другое представление о борейцах и не стеснялись в своих высказываниях. Здесь и отличился своим узким мировоззрением крон-корсей Лютос, оскорбив наследницу горных кланов. Именно на этом решила сыграть Фрийя, отплатив ей за прямоту и любопытность.
— Хиона, дочка, совсем необязательно все объяснять. Совсем скоро ты станешь возлюбленной женой крон-корсея. Оставь прошлое там где ему суждено быть. Ты не должна будешь вспоминать север, лучше принять юг так, как положено будущим сарфинам. И как мать будущего наследника ты обязана быть смиренна духом и чистыми помыслами. Сразу после блаженной вести святозары заберут тебя и поселят в обители. Денные и ночные молитвы в храме подарят благословение наследнику. Но сначала мы должны убедиться в твоей целомудренности, ведь ты много лет была невестой другого мужчины! Правящий дом превалиров, альхиды и достопочтенные господа должны знать, перед кем склонять голову.
— О чем вы? Такого не было в уговоре! Разве нашего слова недостаточно?- возмутился Даман.
— Фрийя, дорогая, что за вздор? Моя дочь королевского рода, она не обязана никому доказывать!— Орития решительно противостояла безумию коссеи. — Мы прямые потомки богов, и кому как не вам склонять головы перед моей дочерью?
— Милая моя, я охотно верю вам, — успокаивала Оритию Фрийя, внутренне упиваясь омерзительным падением северян. — Они все должны знать, что невеста крон-корсея чиста!
— Это дикая жестокость!
— Это традиция! Не вы ли свято чтите традиции?
— Но это…
— Честь севера не будет задета, если вам нечего скрывать! И этот обряд проходили другие девушки, что связали свои судьбы с правителями…
Пока Орития с Фрийей, пререкаясь между собой, горячо обсуждали будущее мелиссы, Ликише с сочувствием обратился к Хионе:
— Эти изуверские обряды взялись недавно: когда-то давно превалиры создали ряд законов и указаний, касающийся будущего сарфинов. Моя бабушка была нечиста, потому они закрыли ей дорогу к трону, оставив ее в наложницах и предостерегли путь к сарфину. Тем не менее, эта женщина имела влияние больше чем просто наложница повелителя, которая родила единственного сына. Тогда им пришлось смириться с положением, утвердили новый титул, после чего моя бабушка смогла подняться над другими рабынями и жила уже во дворце. А после их стали называть коссеями. Ко двору прилагаются не меньше восьми коссеев и коссей, но Мирида переживает более тяжелые времена. Этот край проклят. Уже двадцать пять лет женщины Мириды перестали рожать магов или эти дети рождаются мертвыми. В наших семьях нет рожденных с магией, а без магии — усыпляют. Это ее закон!
— О боги, и вы называете нас варварами и дикарями? — Хиона уже была не в настроении на любезности, дополняя немного остроты.— Вот уж не этого я ожидала от «цивилизованного» мира.
— Очень глупо было надеяться на радужный прием, — сухо добавил корсей. — Вы еще познакомитесь с самым скверным характером южан.
— Нелюди! Бедные дети! Не зря вас прокляли! — Бросив ожесточенный взгляд в сторону Фрийи, мелисса пропустила предостережения Ликише мимо ушей.
— Вы потешаетесь над нами! На самом деле это чувствуется! Справедливость вас всех настигнет! О боги, а она забавляется пререкаясь с моей матерью. Указывает на наши недостатки, а за спиной такое варварство!
— Эта женщина на многое способна, не стой у нее на пути.
— Теперь я поняла, почему вы решили съехать отсюда. — Хиона пустила умоляющий взгляд на Ликише.
— Вы многого не знаете! — фыркнул Ликише. — О чем с вами говорить, если верить женщинам, которые несут всякую чушь, то я общаюсь с мёртвыми.
— Да бросьте, никто ничего не говорил, — не подумав, оговорилась девушка. — Это я сочинила.
— Зачем? — Изменившись в лице, новость корсея сильно ошеломила, откинувшись на спинку стула, корсей едва мог поверить ушам. — Вы придумали небывальщину о том, что маги ставят ставки на танцующих лягушек? Упомянуть мёртвых. Успели задеть будущую свекровь, о чем вы вскоре пожалеете! Бестактно вмешиваетесь в разговор. Даже мой брат сделал вам замечание! Что еще можно ожидать от вас? Не сочтите за оскорбление, но вы ужасно бестактный человек! Никакие рамки вас не остановят! Постоянно нарываетесь на неприятности. Я понял, что это ваш талант — ввязываться в большие проблемы!
— Сегодня выдался тяжелый день. Мне было скучно, и я решила развлечь себя.
— Развлечь? Вы не похожи на простушку, чтобы осквернять свою кровь ложью! Как вы могли?
Вполголоса продолжался их жаркий разговор.
— Вы изначально повели себя неуважительно. Проигнорировали обязанность поприветствовать первым! Опустили в глазах почтеннейшего регента и моих родителей. Могу дать вам слово, что завтра все невольницы и слуги будут шептаться у меня за спиной! Насмехаться!
— Прошу простить меня, я неосознанно… Я не мог…
— Может и могли! — оборвала мелисса корсея. — Видно, вас мало волнует репутация мелиссы севера. Всем вам наплевать на нас! Потому мой жених ужасно отзывался о борейских девушках.
— О великая, вы ругаетесь?
— Я говорю правду!
— Знайте, я солгу, если скажу, что этот разговор был мне приятен.
Ликише больше не горел желанием вести беседу со своевольницей. Неведомо, что еще придёт в голову этой сумасбродной бесстыдницей. Каждое ее слово, выражение лица, вся эта мимика сводило его сума. Ликише смотрел на мелиссу и едва сдерживал себя от необдуманных поступках. Что его так тянуло к девушке он понять не мог. Местами не мог оторвать взгляд от тоненького носика, смотрел в большие зеленые глаза, видел как ловят блики от свечей золотые волосы, хоть и терялись на фоне платья, но Ликише заметил, что легкая волна тянеться до самого пояса. Корсей призадумался, поймав себя на том, что ему нравится смотреть на собеседницу. Что-то его роднило с этой борейкой. Ему по душе холодный воздух, что она издает когда злиться или хмуриться. И ему как будто все знакомо. Желая как можно скорее все понять, он решил поскорее покончить с нелепыми двойственными видениями.
— Мы встречались раньше?
— Э… э… э… О чем вы?.. — Глаза девушки испуганно забегали.
— Вы прекрасно знаете, — настаивал Ликише, заметив густой румянец на лице собеседницы.
— Я не в чем не виновата, это все ваша мать, — до шёпота опустился голос Хионы. — Она молила нас… Мы не могли отказать в помощи!
— Моя мать? Вы, наверно, что-то путаете. Она не из тех, кто бросается на помощь ко «второму» сыну.
— Что вы говорите? Измученная терзаниями мать коссея Фрийя ворвалась в наши покои, когда вы умирали! Ваше тело горело в диком пламени! Это было по-настоящему ужасно!
— Вы совершили опрометчивый поступок. Подвергли себя опасности и всю свою семью.— Ликише норовил отвести девушку от дальнейших ошибок.
— Я будущая мать наследника Мириды! Не посмеет! — уверенная в себе Хиона не поверила бы Ликише, если бы не его устрашающий взгляд.
— Я не о матери говорю. Есть вещи пострашнее, чем она. Бывает так, что не остановишься ни перед кем.- ответил корсей, а после про себя подумал.- "Странно, ранее "он" не подпускал ко мне никого. Женщины, которые проявляли ко мне симпатию либо испарялись либо... испарялись".
Корсей впервые за столько дней заметил пропажу Аморфа! Эта мысль не давала ему покоя. Ему все еще никто не объяснил пропажу вещей и слуг из Ириля, на что корсей пообещал себе разобраться в этом самому.
— О великий Борей, о ком вы говорите? Неужели мне угрожает опасность?
Резкий приступ страха скрутил девушку. Ее руки затряслись, едва удерживая чашу с ликером в руках. В сторону шутки, Ликише прибыл не один, и ощущение безумного чародея, колдуна и волшебника явно ощущалось в его покоях. Хиона помнила эту невыносимую жуть стоящую в покоях. Совершенная тёмная сила мести, бурлящий поток грязи, охватывала ауру Ликише. Странное свечение, до страха жуткий бриз, как будто с того самого дня в покои мелиссы зачастила иная сущность. Что же это могло быть? Или кто-то стоит за этим кошмаром? Тугая удавка долго удерживала молодого мага на коротком поводке, но Хиона смогла оборвать ее, а теперь ее ждёт возмездие?
Ликише сосредоточился, мысленно пробегая по древним рунам заклинания, что сплетали незримую нить между его сознанием и мыслями Мелиссы. Вокруг шумели придворные, обсуждая предстоящий обряд, их голоса сливались в монотонный гул. Никто не смотрел в их сторону.
Идеальный момент.
Он резко повернулся к ней, глаза вспыхнули ледяным блеском:
— А теперь немедленно рассказывай, что тогда было... — его шёпот звучал как скрежет стали, — и не вздумай шутить!
Хиона замерла, её глаза расширились с театральным восхищением:
— Ого! Я читала про менталистов! — её шёпот звенел, как разбитый хрусталь. — Вы же говорите с мёртвыми! Змееносец-ментал...
Ликише впился пальцами в подлокотники, сухожилия на руках выступили, как струны:
— Замолчи. Сейчас же. — Его голос был тише змеиного шипа, но в нём дрожала сталь. — Или я заставлю. --- Пауза. Даже свечи замерли.— Тогда говори. Что ты натворила в моих покоях?
Хиона вдруг сжалась, её бравада испарилась:
— Вы... горели. Снова и снова. Ваша плоть... она... — Глаза её побелели от ужаса воспоминаний. — Фрийя пришла. Умоляла отца нарушить клятву альхидов. Ликише побледнел. — Она хотела запечатать вас. Потому что ваша кровь... — Хиона резко вдохнула. — Вы прокляли себя?
— Продолжай. — Его ноготь вонзился в дубовую резьбу, оставляя тёмную царапину.
— Ваша мать... — Хиона нервно облизала губы. — Она глуха к магии. Я притворилась, что усмирила ваш дух, но...
Она внезапно выпрямилась, и в её зрачках вспыхнули синие искры:
— Я дочь Даманиев! Моя магия — ледяное кружево... и благодать. — Её голос вдруг зазвучал чужим эхом. — Я очистила ваше сердце. Боги велели мне солгать.
Ликише отшатнулся, будто её слова были ударом:
— Ты... что?
— Они шепчут мне с тех пор, как я отказала Нотту. — Её пальцы дрожали, выписывая в воздухе древний символ. — Ваше пламя... оно должно было спалить этот замок. Но теперь...
У входа в зал с грохотом рухнула статуя.
---Что ты натворила? — мысленно прошипел Ликише, его внутренний голос звенел ледяной насмешкой. --- Вообразила себя исповедницей?
Хиона выпрямилась, её глаза вспыхнули неестественным синим огнём:
---- Я разорвала петлю вашего проклятия! Ваш же собственный дух-покровитель умолял меня об этом — он готов был сгореть дотла, лишь бы вырвать вас из этого кошмара!
Корсей ощутил, как по спине пробежали ледяные иглы.
--- Он... говорил с тобой? — его ментальный голос дал трещину.
--- Не просто говорил! — Хиона в порыве схватила его руку. Её ладонь была обжигающе холодной. --- Змееносец назвал меня своей избранницей! Мы скрепили клятву первым поцелуем!
Ликише резко вырвал руку, мысленный смех его звучал ядовито:
«Сказки для глупых девиц!»
Но Хиона не смутилась. Её голос приобрёл странное эхо, словно говорили трое:
--- Он прилетел ко мне на крыльях вьюги... Борей и Берегиня держали его за руки... Ваш дух сказал, что наш сын будет носить его имя и силу...Здоровая шишка осталась. Болит, наверное.
В этот миг Ликише почувствовал — на затылке заныла забытая ссадина.
--- Откуда ты знаешь про... — его пальцы сами нашли след удара.
Хиона вдруг смутилась:
--- Ваш друг... был слишком упрям. Мне пришлось... угомонить вас ледяной глыбой.
Тишина.
--- Ложь! — мысленно взревел он, но —
— в глубине души уже знал правду.
Снова по кулуарам слышится грохот --- с треском лопнуло зеркало, и это привлекает всех присутствующих в зале.
--- Вам придётся поверить, — Хиона откинула прядь волос,. — Иначе вы бы уже сгорели. Как факел в собственном тщеславии.
Её глаза, только что сиявшие ледяной синевой, теперь потемнели до цвета грозовой тучи.
Ликише резко встал, стул с грохотом опрокинулся:
--- Довольно! Вы забываетесь, мелисса. Я терпел ваши... фантазии, но теперь.
Хиона перебила, ударив ладонью по столу:
--- О, конечно! Легче назвать меня сумасшедшей, чем признать, что твой драгоценный Змееносец выбрал северянку!
Тишина. Даже придворные замерли, уловив громкий спор в молчании.
Ликише наклонился, так близко, что его дыхание обожгло её щёки:
--- Вы...
Но Хиона не отступила. Впервые за вечер её голос приобрёл стальную твёрдость:
--- Многие пытались поставить меня в рамки. Наставницы... — её пальцы сжались в кулаки, — ломали веера об мои руки, когда я отказывалась сидеть „как положено“. Но никто не смог сломать меня. И вы не сможете.
Ликише отшатнулся, впервые по-настоящему ошеломлённый: --- Зачем тогда согласилась на эту свадьбу?
Хиона улыбнулась — горько, как воин, зная свой конец:
--- Потому что мой брак — это моё поле битвы. А платье...— её взгляд скользнул по уродливому жёлтому наряду, — Это всего лишь доспехи.
Где-то вдали грохнула дверь, весь дворец вздрогнул от этого удара.
— Вы готовы пойти на жертву ради своего народа? — едва слышно прошептал корсей. — Вы действительно полагаете, что свадьба избавит вас от разбойников и брата? Что Мирида поможет вам в борьбе за выживание? Вы сами себя обманываeте.
— У меня есть выбор! Уже есть! --Голос девушки заметно дрогнул, а в глазах блеснули слезы. — Я уже сделала его.
— Но здесь ты встретишь только смерть.
— Я обесчестила Авилонию. Опозорила свой род, и кланы ненавидят меня. Дома меня ждет не лучшая участь. Если мы вернёмся ни с чем, они вправе лишить меня головы, а моего отца — трона.
— Глупая склонность к самопожертвованию! — вполголоса отозвался Ликише, ощущая неистовую ярость своего покровителя, змея. И ваш отец…
— Ему дорога Авилония, как вам Ириль, — перенося невыносимый стыд, девушка поспешила вступиться за доброе имя отца.
— Но…
— Стойте! Прекратите, умоляю! Неужели вы не понимаeте? На севере женщина удостоена малой роли, и желания несчастных мало кого волнуют. Неужели в Ириле все по-другому?
— Но…
— Прекратите, иначе вы не оставляйте мне выбора покинуть это застолье! — не стерпела Хиона и громко ответила, выйдя из ореола ментальности, привлекая внимание всех присутствующих в зале.
Моментом стихла музыка, оживлённый разговор регента и короля Дамана сорвался на полуслове, а звонкий голос Оритии больше не заглушал чувственные высказывания дочери и корсея.
Хиона выглядела изведённой. Попытки предпринять что-то, выдумать на ходу у нее не получалось. Оправдаться было нечем. Ощущая за собой вину, корсей хотел было заступиться. Оправдаться, но это могло подпортить положение мелиссы, а оно у неё и так шаткое. В такие минуты желательно не идти на непродуманные поступки. Не поддаваться лишним эмоциям, но регент Мириды отличался избыточной возбудимостью. Вопросительные взгляды, живой блеск в глазах, искра, пробегающая между ними, — все это дало ему почву для малоумных решений.
"Если эти двое сойдутся, то мы окончательно потеряем все! Нет! Нельзя это просто так оставлять! Решено! Обряд проведём завтра! Созовём превалиров и немедленно приступим!»
— Уморил ты меня, Даман, — Регент Гадесис устало провёл рукой по лицу, его голос звучал как скрип несмазанных ворот. — Утомил расспросами, этими... бесконечными историями.--- Он механически поднял бокал, глянул на вино — густое, как кровь — и вдруг резко поставил обратно: — Жизнь твердит мне: всё прекрасно. Земли плодородны, народ сыт, город купается в лучах милости Сарфина...
Пауза.
Его взгляд упал на пустующее кресло наследника, и голос сорвался в шёпот:
— Но здесь, во дворце... здесь нет любви.
— Что ты несёшь? — крякнул горный король, сдвинув мохнатые брови. — О чём этот бред?
Регент вдруг оживился, как актёр на сцене:
— Мы с супругой хотим внуков, Даман! Детского смеха в этих чёртовых коридорах! Завтра — обряд.
— Как завтра?! — королева вскинулась, как раскрытый кинжал. — У нас договорённость.
Её голос резанул воздух:
— Или Мирида вновь готова предать клятвы?
— Гадес, дорогой! Ты же что-то напутал. — Ощутив, насколько оказался безрассудным Гадеса, Фрийя тут же обратила заявление супруга в шутку. — Ах, старый плут, тебе уже не терпится взять на руки будущего малыша и наследника блаженного города Мириды? Готова признаться, я с нетерпением жду благую весть. Скоро во дворце мы услышим детский смех и топот маленьких ножек! Орития, я согласна с Гадесисом, вскоре наш блаженный повелитель покинет этот мир, и нам стоит поспешить, иначе нам доведется смириться с нашими традициями: его останки свято- зары обязаны проводить по всем землям Мириды, и Ириля в том числе! Так хоронили всех сарфинов!
Под личиной близкой кончины старого Алелля Фрийя утаила безумную ошибку супруга. Пронырливая, словно скользкая рыба в воде, Фрийя, сама того не ожидая, приблизила свою цель, ускорив шаги к финалу. Но, позволив себе упомянуть Ириль, коссея уповала зацепить Ликише. Навряд ли она додумывалась, что корсей пропустил замечание коссеи мимо ушей, когда растерянно смотрел на мелиссу бореев.
«Осталось за малым, — пронеслась мысль в голове злокозненной женщины. — Видела, как они между собою щебетали, словно влюбленные в весенний день!»
Прославленная выдержанность Оритии сломалась в тот же момент, как только регент озвучил свое решение. Для горной королевы это стало концом мягкости и безотказности, что выражало ее как благонравную леди, но, познав все лицемерие Мириды, королева с точностью и невозвратно изменила свои планы.
17 глава
Ликише не любил подобные споры, где присутствует бесполезный распри на повышенных тонах и женское сумасшествие. Вовремя покинув застолье, а в его памяти на долго сохраниться испуганное лицо Хионы и пред обморочное состояние королевы. Он не мог поверить в невероятную беспечность со стороны отца и матери, их излишняя тщеславие. губит не только их, но и Мириду. Искустно фальшивят, исполняя последнюю роль любящей семьи, оба давно заигрались, а в глазах пустота. и только деньги, только власть. Не ошибался Ликише, не ошибался и Улем, что Асхаев-Дан давно изжили себя, и закрепили этот статус именно простолюдины, даже не альхидская кровь. Порочны и безнадежны. Их уже нечем не заинтересовать, нечем привлечь кроме власти и роскоши. Любой торгаш с базара может пожаловать ко двору с лишним кругляшом, он купит себе время, чтобы ощутить себя очень значимым, если поест сладкую ряху приготовленье достопочтенным поваром рядом в зале гостей или дворцовой столовой.
Ликише видел это, чувствовал, будто сам фатум неизбежной разрухи, сей призрак неотвратимости, уже давно поселился в их надеждах.
В сопровождении трех святозаров, Ликише прошел два пролета до своих покоев. На стенах дворца его сопровождали яркие, глазурованные фрески, изображая династию Асхаев-Дан, священный сонм богов Элиды и запоминающие битвы святозаров. Образа, которые любил изучать и сам Ликише. Он и сам охотно подрисовывал усы брату, но это была детская шалость, но с недавних пор совершено страшное деяние происходило по всему дворцу -- все стены фресок были обезображены жирной, черной краской. Всевозможные знаки и иероглифы Элиды были просто исписаны, изрисованы в надежде защитить людей от смертоносного зла и черной магии. Тем не менее, защитить себя полностью "они" так и не смогли, некоторые несущие правильные заклинания знаки незаметно были испорчены, подтерты, отсюда Ликише ощутил как тело покрылось колючими мурашками, а воздух наполнился свежим ароматом медового дерева.
Оставляя святозаров за дверьми, корсей вошел в комнату. Ликише уже знал, что «он» рядом. Ждет его. А до тех пор, колдун бесследно исчез и где он находился все это время, можно было только догадываться, но сейчас Ликише был настроен на другой разговор.
— Это правда? То, что рассказал Саржа? — сквозь маску раздался грубый голос Аморфа. — Сюда прибыли северяне? Хм,какой же клан бореев прибыл к дверям сарфина? Зифа? Нет?! Дамана?!
— Да, мелисса бореев Хиона Авилонская мелисса клана Даманиев и мой брат...Они скоро поженятся.
Ликише с трудом сглотнул сказанные слова, а от одной мысли его сердце ревностно защемило.
— И когда?- Аморф не мог не заметить эти изменения, в воздухе запахло ядовитой серой.
— Они выдумали церемонию, которой отродясь не существовало! — Ликише ударил кулаком по столу, где упал подсвечник — глухой удар эхом разнёсся по покоям, словно сама Элида выражала своё недовольство. — Называют это "превалириатом" — якобы проверкой целомудрия мелиссы!
Его губы искривились в ядовитой усмешке, когда он бросил взгляд на Аморфа:
— Смешно. Будто не знают, что она уже была обвенчана с кланом Зифа — пусть и заочно.
В зале повисло напряжённое молчание. Даже фитиль свеч замедлили своё мерцание.
— Но после того, как тот кровавый мясник вырезал Анур-Манур... — пальцы Ликише непроизвольно сжались, будто ощущая на себе кровь невинных, — Королева мудро отказала его преемнику Нотту.
Он резко встал, его тень гигантскими шагами поползла по стене:
— А теперь этот фарс! Будто бореи нуждаются в их жалких ритуалах, чтобы доказать чистоту крови невинной!
— Неслыханное оскорбление и безудержная храбрость королевы Оритии! Женщина достойная великого восхищения! Ее дочь, клянусь...ее дочь унаследовала характер королевы! — прозвучал злорадный смех колдуна в маске. — Однако, эту варварку ждёт самая горькая участь. Правящий дом превалиров навечно вытопчут в грязь всех полярников. Ах, какой позор ценою жизни! Зря они ослушались завета предков. Ранее мы были единым народом, но они предали нас, ушли, а теперь их ждет чудовищная расплата. Давно в Мириде не было рабов... Рабов из севера.
— Непростительное преступление для Фрийи! Она погубит мелиссу, дочь Борея!
— Какая разница, что будет с девицей? Ты лучше скажи, ты видел его? Аллеля? Он был там? — Колдун ни с того ни с сего вел себя неестественно, даже слишком. Бросался из угла в угол, как необузданный зверек в клетке, метался в ожидании ответа.
— Нет. Аллеля там не было. — Отметив про себя странности колдуна, тем не менее Аморфу этого было недостаточно, он жаждал продолжения бесконечных поруганий на сарфина.— Этот негодяй пропустил этот цирк? Он усадил лживую собаку на свое место! Видать этот проходимец совсем плох, раз не смог выйти к гостям! Навешал на себя амулеты и медальоны и затаился! Скрывается от моего возмездия! Ах, как он сплоховал!
— Я думаю, надо помочь бореям, — поднял тон Ликише, тем самым шокировал колдуна настаивал на своем. — Этот народ бедствует. Тонет во мраке хаоса! Я думаю…
— Откуда такая симпатия к бореям?! — впервые за столько лет колдун позволил себе ответить дерзко.
Ликише круто повернулся, грубо посмотрел на собеседника.
Немыслимо, если раньше колдун был подобен огромному камню, что мирно покоится у края пропасти уже много лет, и сдвинуть сей камень невозможно ни черным испытаниям, ни другим ударам судьбы, но сейчас этот образ давно утерян в собственных переживаниях и помешательств на мести. Аморф больше выглядел безумным, опустошенным на собственной идее. Внутри себя он все еще держит те самые воспоминания прошлой, счастливой жизни и они медленно убивают его.
— Они ищут защиты у самой Мириды, — Ликише сжал виски пальцами, будто пытаясь вправить себе рассудок. — Отдают своё последнее сокровище заклятому врагу! Разве это не верх отчаяния?
Голос колдуна набирал обороты, местами срывался, когда заметил, как руки сами как беспричинно теребят рукоять церемониального кинжала — древнего, с эмблемой культа Змееносца: — Какое ещё сокровище?! Власть — вот единственная валюта этого мира! Она заставляет трепетать, она...Если их принудить...
— Зачем их принуждать, если они сами здесь и готовы припасть к любым ногам, где выгоднее, а мы слишком заняты Аллелем! В который раз доказываем свое могущество перед пешками, а они что? Без толку все! Пустая трата времени и доказывать тут некому! Сам же твердил, что этот город, погрязший в пучине обмана и самодурства. Нужно оставь это место, и вскоре мы будем наблюдать, как они сами умоются кровью. Но северяне… это народ долгожителей! Они отличные воины и преданный народ!
— Полярники мне не интересны, — твердо ответил Аморф, круто повернувшись спиной к Ликише.
— А арахниды, значит, интересны? — завёлся корсей, ощущая злой умысел колдуна. — Чего же ты ждешь? Ты же сам говорил, что здесь живут жалкие подобия ирильцев. Что здесь живет лживая спесь грязнокровок и отступников от своего сарфина. Что они забыли, кто наш праотец. Забыли свои корни, кто даровал нам первородный город! Ты говорил речами полные истово праведными и я верил тебе. А сейчас ты отказываешься от королевы? Она наследница могучего бога ветра! Они сохранили кровь первожителей Элиды, первых альхидов, они та самая кровь, как из Дома Невест! Даже чище!
— Ты не понимаешь! — уклончиво отвечал колдун.
— Что я могу не понять? — Корсей все никак не мог разгадать предвзятое отношение наставника, взялся доказывать обратное.
— Как только мы покончим с Миридой, в наших руках будут все южное побережье Элиды! Наши пути лягут в сторону, где никогда не были! Запад! Возможно и север. Элида еще не видывала такой могущественности! И мы докажем, что многие круто ошибались, низвергнув нас в сторону! В тень. — властным тоном поделился планами Аморф.
— Ты используешь Змееносца как орудие!- не сдержался Ликише как только в его ушах прозвучали слова Аморфа.--- Водишь пальцем как хозяин бешеной собаки, только по твоей указке я хожу в поселения и навожу страх. И на кого? На слабых, ни в чем не повинных людей? Где здесь сила, издеваться над немощными! В чем мощь змея? Ты понятия не имеешь, каково быть Змееносцем и его предназначение. Вся правда обо мне пошла вкривь из-за вас с Аллелем! Это вы устроили братское сражение! Это вы пристрастились к могуществу как какие-то простолюдины, не альхиды. Вот уж опора мира Элиды, будто дети не сарфина Даория, а того свинопаса!, что в детстве собирался меня убить!
Сквозь махонькие глазницы посмертной маски сарфина Даория, корсей углядел скользкий взгляд колдуна. Не тот, что был раньше, когда корсей проявлял непокорность, после чего Ликише отрабатывал свой нестерпимый характер в октаэдре. Совершенно иной, словно он пропустил слова корсея мимо ушей.
— Ну то ж, это время Иивлика! Ты видать позабыл? До дня Змеевика осталось совсем немного. Не забывай, что ты будешь самым могущественным существом на земле! Этот день будет неотвратимым Ты должен покончить с Миридой!
— Никогда! — отрезал идею Ликише. — Этого никогда не случится! Я не стану устраивать здесь конец света ради твоего всевластия! Оно того не стоит!
Аморф некогда шокирован новому противостоянию ранее послушного как щенок адепту. Ничего подобного прежде от его корсея, его внучатого племянника, никогда не слышал, да и сам Ликише не был прежде таким сентиментальным. Видящим в Мириде мира и процветания. Он стал выражать чувства, которые, по мнению Аморфа, ему были ни к чему. Бессознательное влечение к тихому уголку, где душа смогла вздохнуть. и обрести покой в душе как у простого семьянина. Но что могло притягивать его к этому моменту? Что могло его так кардинально изменить? Оба пересеклись взглядами. Ликише знал неумолимо жестокий прищур Аморфа. Видел его в деле, когда приходилось спасать свои шкуры в самых необычных местах вселенной, но этот взгляд хоть и отличался строгостью, все же это было уже не тот. В этом корсей убедился — Аморф жаждет крови.
— Этот народ борейский... — самая гнусная часть Аморфа все пыталась сломать корсея, от отчаяния он шёл на самые крайние меры: приводил любые доводы, с которыми было сложно не согласится. — ...этот народ, как я помню, гордый и невероятно жадный. Они быстро учатся. Ты глазом не успеешь моргнуть, как эти дикари приставят тебе нож к горлу! Зачем им лидер, если они и так все могут? Невообразимо воинственные люди. Правда, я не раз поглядывал в их сторону, но стоит убрать преграду, из-за которой они сидят в своих холодных норах, как ты думаешь, что произойдёт?
Ликише понял, к чему клонит колдун, к чему провоцирует. Он снова поставил под сомнение его решение, уверяя его в том, что кругом враги: — Существуют и другие способы решать проблемы. Пора заниматься дипломатией, а не спускать свою псину за мясом. Сколько еще таких будет? С меня довольно, я устал от ненависти и страха невинных! Я больше не пойду никуда!
— Я не ошибаюсь, у тебя есть предложения? - выдохнул колдун.
— Да, есть одно.
— Так давай, озвучь его.
— Мы можем заключить долгое перемирие с помощью... союза...
— Что?! Да как ты додумался до этого?! Забудь!!! Навсегда! — оборвал Аморф. — У тебя не может быть тихой семейной жизни! Я воспитывал тебя воином, а не семьянином! Так будь же ты бойцом!
Ликише снова почувствовал, как его пытаются одурачить.
Такая яростная ревностность, колдун явно не хотел делиться с кем-то Змееносцем. Это сильно ощущалось, особенно в последнее время. Теперь ему более чем понятна его роль в кровожадных планах наставника. По указке Ликише совершал набеги, показывал людям Змея и те без боя соглашались. Падали на колени как только тот входил в деревню. Насколько люди боялись Ликише страшно было думать; безысходное отчаяние заставляло людей терять сознание, мочиться, только об упоминании его черного имени. А для некоторых уж лучше смерть, чем видеть порождение зла. Это и была карма Ликише. Страх перед гневом Ликише, Змееносцем, куда сильнее, чем он сам.
По мнению Аморфа — так надёжнее. Осталось за малым -- Мирида и корона сарфинов, а также до чего ненавистные ему святозары. Уж кого, а этих корсей давно хотел очистить от скверны, что посеяла Фрийя. Ликише хотел отомстить за мать, за то пережитое видение и за то, что ему пришлось проклять себя. Все как бы шло по плану, ведь недалеко отошли от намеченной цели, но вот один нюанс: его духовная сущность, его змей, выбрал себе в невесты борейку и желает оставить после себя наследие. Цикл должен продолжаться. А также после настойчивых расспросов королевы Оритии Ликише внезапно задумался о наследии. Все-таки от колдуна не так просто освободиться, и корсей это понимал.
— Северяне сейчас нуждаются в помощи точно так же, как и арахниды, так почему же мы не можем помочь и им?
— Мы сможем построить целую империю! Единую, без отдельных государств и суверенитетов, и арахниды нам помогут. Эти могут творить страшные вещи! Только вдумайся, куда мигрирует народ, если жизнь в Визерии будет не пригодна? В Ириль! — Твердил одно и тоже Аморф, он все продолжал и продолжал пока Ликише не вспылил.-– Мы сделаем так, что Визерия лишиться подземных вод. Мы перекроем подземные русла и...
— Хватит! Остановись! Так больше нельзя! Этого не будет!
-– Да?! А кто мне запретит? То, есть тебе? Где тот, кто восстанет против тебя самого?!
-- Не стоит делать что-то от моего имени не советовшись со мной! Я намерен идти путем договоренностей!
— Что я слышу?— обомлел Аморф.— Ты посмел поднять голос на меня? Ты не понимаешь что творишь. Теми холодными мирами правит сын великого воина Зифа- Кровопийцы. Известный своею ненасытностью к войне и крови борейцев, тот владыка севера покинул этот мир, оставив свое наследие сыну — Нотту. Ему уже за двадцать, а этот бореец превзошёл самого Зифа, дерзко обирая земли из-под самого носа мягкосердечного дядюшки Дамана Синеволосого. И как я понял, этот сопляк собрал армию. Он навряд ли боится тебя и приклониться перед твоим могуществом, придется постараться завоевать те земли, а договориться еще труднее! К сожалению, эти варвары не многословны, но очень воинственные. Как ты думаешь, Нотт обрадуется этому союзу? Разве тот сопляк придет к тебе с дарами и прошении о мире?
— Но Авилонии нечем обороняться! Я должен их защитить! Они лишены всего! Многие покинули свои дома в поисках лучшей жизни для клана. А для того, чтобы избежать бессмысленной войны, необходимо заключить союз!
— Нет! Нет! НЕТ! В тебе что-то изменилось! — схватился Аморф, подозревая корсея в чрезмерной мягкости. — Авилонская девица произвела на тебя впечатление? У тебя есть к ней чувства? Какой глупый поступок, Ликий. Здесь ты потерял себя! Стал гибким! Тебя больше не интересуют тренировки! Ты перестал уходить в астральный мир, искать учителей, что помогли освоить новые навыки! Ты напрочь не отказался от общения со своим нагом.
— Я горел! Слышишь меня?! Я горел заживо! После того, я больше не хочу видеться с ним, пока... А где был ты? Ты же здесь и не пришел ко мне. Тоже боялся? Странно, отомстить больному омытому старику?! Признайся, будь он в полном здравии, ты бы не приехал? Побоялся? Нет. НЕТ! Ты боишься Аллеля! — осознал корсей.
— Остановись! Не смей говорить о том, о чем вскоре пожалеешь! Посмотри на себя, ты перегорел. Сердце больше не бьется вместе с той местью, что питала тебя когда-то. — С яростью прошипел Аморф нарочно уходя от ответа. — Нет искры. Сюда ты ехал, в тебе пылала страсть, который даже я не мог потушить. Ты бился отчаянно: ломал кости, вставал и снова бился, выворачивал всех противников наизнанку. К тебе ехали со всего мира, чтобы сразиться с тобою! Из других миров являлись самые жуткие чудовища, но твой эту месть, что двигала тобой… она пылал так же, как и твое сердце. Но стоило тебе переступить этот проклятый порог, как тебя победили без боя! Ты стал добреньким. Бегаешь с ними по паркам и пикникам. Принимаешь обеды в накрахмаленных сорочках. Тебе будет к лицу тот золотой виссон самого Лютоса. Навощённые до блеска вышитые золотой нитью чафры на твоих ногах! Волосы пахнут душистыми ароматами и благовониями! Сегодня ты намазал ручки бальзамом, а к вечеру дал распоряжение приготовить тебе ванну?!
— Долго ты за мною наблюдал? — Ликише внезапно озарило, его одолевала буря эмоций, после которой Аморф пожалеет, что спровоцировал его. — Мне не нравится ощущать себя цепным псом в твоих руках. Ты решаешься управлять моим же змеем, не замечая ошибок. Посмотри, в кого ты превращаешься! Посмотри на себя в зеркало, взгляни, кто скрывается под той маской?! Что же там осталось человеческого? Изо дня в день я слушаю о том, как мы будем править миром, но я понял одну вещь: этим миром будешь править ты, а мое место у твоих ног!
— Что ты несёшь?! — неубедительно запротестовал Аморф.
— А ты считал, что я приду и сожгу здесь все дотла? Отомщу всем за... твои обиды? Ошибаешься!
— Но… Ты же забыл? Забыл?! Я спрашиваю! Как они хотели убить тебя?
— Я альхид и вижу главное из всего. Не зацикливаюсь на старом.
Между корсеем и его наставником воздух трещал от накопленной магии, искрился, как перед грозой. Сколько лет прошло с их последней схватки? Тогда — в пылу юношеского задора — Ликише впервые победил учителя. Теперь же...
Теперь это был не поединок, а нечто большее.
Аморф шагнул вперёд, его тень изогнулась неестественно, сливаясь с древними росписями на стенах — теми самыми, что помнили ещё кровь Альхидов.
— Ты размениваешь великое будущее на дешёвую страсть, — прошипел он, и голос его звучал, будто сотни шёпотов из забытых склепов. — Она лишь помеха. Как и все они.
Ликише ощутил знакомый яд в этих словах — тот самый, что годами капал в его сознание, взращивая паранойю, ненависть, жажду мести.
Но в этот раз — впервые — яд не подействовал.
— Ты впервые ошибаешься.
— ...я вижу насквозь.
Аморф, отвернувшись к фолиантам с которым он часто ходит, скорее последними фолиантами сохранившиеся после стычки льда и пламени, уже начал монотонно бубнить священные тексты — те самые, что десять лет заставляли Ликише склонять голову. Его голос дребезжал, как заезженная пластинка:
«...и шестнадцать заповедей Великого Даория гласят, что ученик должен...»
Но сегодня — впервые — за спиной колдуна не стоял послушный мальчик. Ликише уже срывал с себя парчовый кафтан, натягивая потертый дорожный плащ. Его пальцы скользнули к поясу — проверить, на месте ли клинок с синей меткой Змееносца. Дверь открылась без скрипа (он смазал петли ещё на рассвете, будто знал). Аморф всё ещё стоял, как истукан, уставившись в стену, его губы шевелились, повторяя древние проклятия вместо молитв.
Ликише шагнул в коридор — и дверь закрылась за ним с тихим щелчком, словно хлопнула книжная обложка над главой его прошлой жизни.
18 глава
Разгневаный после тяжелого разговора с колдуном, Ликише не мог ни о чем думать, кроме как искать выход из сложившейся ситуации. Все дальше Аморфа захватывало безрассудство, помешанное на мести, а он, изведав его прожорливость, все дальше отдалялся от него. После последних событий все чаще возникало острое желание оставить дворец. Отойти от всех интриг и заговоров, отбросить в сторону накрахмаленные рубахи и с уличными повесами пуститься по Мириде, обчищая брюхатых купцов и торгашей на рынке. Ему вдруг вспомнились слова святозара Улема о выживших альхидах, что скрываются где-то в низовьях города, и лишать себя шанса найти хоть одного из забытого всеми Дома Невест он не мог.
Ближе к полудню Элл нещадно жарил городской кирпич. Плитка на стенах превращалась в фаянсовое покрытие украшенное в золотой орнамент на белой глазури, бросала блики от потекшей глазури. Донельзя пересушивая город острыми как меч лучами город все же жил своей жизнью. Никого не останавливало чрезмерная жара. Скорее наоборот – многие привыкли, смогли перестроиться. Их кожа заметно темнела и буквально превращалась в сморщенную сливу с синим отливом. Женщины кутались в длинные полотна от головы до пят, накрывали лица вуалью, чтобы сохранить лицо от Элла. Мужчины кутались в более цветные полотна, закручивали на голове чалму, при чем чем больше, тем уважительнее миридиец. От невыносимой жары, в узких улочках, между домами людей, над головой растягивали многослойную хлопчатую магистраль. Легкий сквозняк трепыхал ткань и те создавали некий эффект опахала и в том месте собирался всякий люд: в тех улочках обсуждали запредельные разговоры, кальянщики курят мундштук, искатели легкой наживы и мелкие воришки воруют кошели, базарные бабы торгуют дешевым сукном.
Жизнь в Мириде никак не прекращается.
Не смотря на всю опасность Ликише решает покинуть дворец. С легкой улыбкой на лице он живо пронёсся по длинным коридорам скрываясь от святозаров, а после, точно как в свои десять, как тот мелкий проказник, съехал по перилам вниз скоренько юркнул в глухой холл, откуда раздавался веселый смех прислужниц, начищая до блеска мраморные стены. Две девушки что-то горячо обсуждали. и тихо хихикали. Ликише пробирался на носочках мимо девушек, прижался в небольшую нишу, куда потайная дверь для прислуги вела по коридорам прямо в прачечную и столовую. Ликише решил затаиться. Отчаянный голос Оритии и более грубое восклицание Фрийи заполнило все пространство. Северянка все ещё яростно высказывалась, отпуская тяжёлый слог борейцев. Смешивала его с лёгким наречием Мириды. Позади матери, с навалившимися няньками, медленно шла мелисса Хиона. Несмотря на свою мать, девушка придерживалась послушной стороны, смиренно опустив голову она приняла все как данное. Как надлежит всем мелиссам из сурового края, Хиона изобличала силу духа даже в обществе невежественной коссеи Фрийи.
Корсею были до боли знакомы тирания матери. Он так же их пережил, и теперь под влияние заносчивой женщины попала невинная душа. Ранимая и беззащитная. Она вошла в повседневность дворца Мириды не в самый благоприятный момент. Да и с выбором жениха не повезло. Грустная история. Истёртая до дыр девичья наивность и безграничная вера в лучшее. Полагаться на фальшивую свадьбу, поступаясь молодостью и красотой. В эту же секунду корсею стало жаль несчастную, ведь таких историй юных дев из альхидского рода много. В эту же секунду в его сердце загородилась безумная идея выкрасть девушку из «когтистых лап» женщин. Вынести мелиссу из-под носа тысячи святозаров.
«Вот это было бы здорово! Вызов целому ордену и Даману Синебородому! Королева не в счет, она на этом хорошо сыграла, а вот Фрийя...!Колдовать здесь не стоит. Звезданутых здесь и так полно. Могут найти меня по запаху серы. Значит, будем орудовать по старинке!»
Заранее захватив с собой пару ирильских кругляшей, Ликише нарочно пустил в сторону наивных девушек. Подметив внезапный сюрприз, прислужницы жадно пустились вдогонку. В тот самый момент, когда обе взялись рассматривать ценную находку, а когда Хиона сравнялась с Ликише, одним рывком он потянул к себе северянку, уместившись с ней в том узком проходе.
—Тс-с-с! — зашипел корсей, прикрывая девушке рот. — Иначе нас быстро найдут, а ты хочешь, чтобы тебя нашли?
От внезапности Хиона сильно испугалась и хотела уже кричать как можно громче. Позвать на помощь, но, узнав в простой одежде корсея Ликише, тут же обрадовалась, предаваясь новым порывам чувств.
— У вас привычка такая, закрывать мне рот? — улыбаясь легкой ухмылкой девушка прижалась к стене, надула щеки так смешно, что корсей едва ли удержался, чтобы не рассмеяться.
Внутреннее желание гореть вместе с ним перекрыло все назидания отца — Дамана. Со стороны выглядело, что наивность снова сыграла с ней злую шутку — девушка поддалась авантюре, но в глубине мелисса дала себе обещание, что этот рывок будет уже точно последним.
— Прежде я ничего с вами не делал.— Прошептал он Ликише.
— Я бы с этим поспорила.
— Спорте, но только потом, когда мы выйдем из дворца. Так вы…ты со мной, мелисса?
— О великие, это так заводит! Я будто ощущаю себя маленькой девочкой, что вот-вот исполнит давнюю мечту лететь вместе с птицами высоко в небо и даже выше!
— Да, согласен, это заводит, но не вздумай колдовать! Иначе нас быстро найдут, — предупредил корсей, увлекая за собой бесценный трофей. — Нам сюда.
Не забывая об осторожности, Ликише и Хиона прошли едва проходимый коридор с десятками старых дверей, где их ждал узкий как щель проход в кухню, откуда маленький трубочист выносил золу из кухни прямо к стоковым ямам. В той самой кухне, в свои десять лет корсей жестоко расправился с наёмником Фрийи, а теперь он и его мелисса пронесся под стеной, где суматошливые кухарки и совсем юные суетливые девочки тут же заприметили двух чужаков. Через задний двор Ликише провёл Хиону к сараям, где мирно спали жирные мясистые вепри и быстроходные зайцы, куропатки, круторогие бараны и другие. Босоногие мальчишки в оборванных штанах, но с озорными лицами, живенько вывели беглецов на задний двор, где новенький негласный ход вёл прямо на многолюдный базар под высокими стенами дворца.
«Об этом проходе я не знал», — подумал корсей, едва
пролезая через узкую щель, радовался новым приключениям.
Недолго им пришлось ликовать свободе. Звон об опасности разрывало слух, словно о пропаже уже раструбили по всей Мириде. Неподалёку показалась дворцовая стража. В чёрных одеждах и широких тюрбанах на голове, бесстыдно срывая маленькие вуали с лиц юных девушек, что таили юную красоту от пытливых мужчин и рыночной пыли. Пока те наглецы забавлялись на другом конце базарного ряда, Ликише с Хионой скрылись за лавкой одной жадной до золота торговки с разнопёрым, дешёвым сукном. Укрыв беглецов под широким столом, женщина продолжила продавать добром, громко торгуясь с покупателями.
— Может их заморозить? — еле слышно прошептала мелисса. — Они слишком своевольны для стражи. Смотри, они бесчестят этих девушек!
— Нет, нельзя. Святозары! Орден богат на самые уникальные способности. Одарённые, которые ощущают магию, учуют тебя. Не успеешь закончить колдовать, как вдруг они окажутся здесь, снося все вокруг. И тогда нас точно возьмут.
— Не люблю святозаров, — поморщилась мелисса, едва коснувшись плечом Ликише.
Сердце девушки тревожно забилось.
— Я тоже, но не все такие, — шёпотом ответил Ликише, приложив палец к губам от чего мелиссу обдало жаром. — Тише, они здесь!
Через гул напуганных людей было слышно, как эти двое подходили все ближе, продолжая своё бесчинство. Уже совсем скоро двое наглецов подступили к той лавке с сукном, где прятались беглецы, громко голося: «Именем сарфинa! Именем сарфинa!».
Вместе с тем как эти двое творили безобразие, с каждым их приближением Ликише ощущал нарастающую невыносимую вонь, как от старой шерсти.
— Фу! От них несёт старой шерстью! Будто это бродячая собака, а не человек.— прошептал корсей, затаив дыхание.
— Оборотни! — смекнула мелисса, прикрыв нос, повторила за корсеем, снова набрав в рот воздух, она надула щеки.
— …это же Змееносец, как мы его найдем, если эта рептилия холоднокровная, да еще пускает яд, — послышался голос одного из стражей.— А если и найдём, что нам делать? Он же нас, как блоху, раздавит или отравит!
— Не боись, Вифалай сказал, что нас ждёт сюрприз.
Остаётся найти эту ящерку, а девицу не трогать, слышал?
— Эх, надеюсь, она окажется не такой сладкой, чтобы я ее не хотел, — ответил грубый голос. — А то ты знаешь, я падкий на молоденьких девушек.
— Потому и предупреждаю, что ты тут всех девиц перещупал! Приказ от самого главного: дикарку не трогать!
— Почему эти звезданутые не чухаются, они же маги! Это их работа?!
— Наша работа найти, а они подойдут, как только он начнет колдовать! А это, несомненно, случится.
— Что-то мутят нам голову. Я давненько предлагал — пора завязывать с магами! Нас тут всех перещелкают. Нужно уносить ноги подальше от этого проклятого города.
— Ты поговори еще. Кров над головой есть и еды вдоволь! Что еще вечно голодному зверю надо?
— Эх, не нравятся мне маги и их грязное золото.
Внимая каждому произнесённому слову, Ликише уже не сомневался, кем являлись эти двое. Понимая, что их могут найти по запаху, корсей решил тихо продвигаться дальше. Для этого необходимо сменить наряд мелиссы и укрыть золотые, яркие волосы. Одеться в грязные тряпки и сбить со следа ищейку. Выменяв дорогое платье мелиссы из золотого виссона на старое, изношенное одеяние с рваной мантией, двое незаметных нищих поплелись узкими улочками от рынка и других преследователей.
— Что теперь с тобою будет? — послышался испуганный голос мелиссы из-под глубокого капюшона. — Наверняка коссея послала в погоню за нами все полчище оборотней.
— Верно, послала, — с улыбкой ответил ей Ликише. — Скорее всего, весь дворец поднят на ноги. Они ищут мелиссу Хиону, дочь горного короля бореев, и Змееносца, но никак не двух попрошаек.
— О! Как мудро! Я бы никак об этом не подумала! Но они же нелюди? Я много читала о них в книгах, но не думала, что столкнусь с подобным. Черные псы перевертыши. Страшно злые оборотни!
Тараторила девушка, она явно их боялась.
— А мне говорили, что в Ириле жить опасно, — подметил Ликише, осматриваясь по сторонам, он положил руку на плечи Хионы, близко прижал к себе, а сам продолжил. — Лютые, падкие на свеженькое мясо, безжалостные монстры живут под самым носом у самих святозаров и сарфина. Однако нам по- везло! Эти двое оказались слишком сопливы и неопытны, потому не смогли унюхать твой аромат эдельвейса среди тошнотворного застоявшегося базарного смрада. Если бы среди них был тот, кому принадлежит вся свора, то он учуял бы нас еще с начала торгового ряда.
— Если оно так, то нас все равно найдут?
— Да, найдут, поэтому не стоит отчаиваться, перед нами открылся мир, которого ты наверняка не знала. Так почему же не использовать его?
19 глава
Пустившись по каменистым улицам, Хиона подметила, что богатые девицы белокожие в отличии от тех, кого ей довелось увидеть на рынке. У них были длинные платья свободного, струящегося золотого виссона, что при каждом дуновении легкого ветерка вздымался, словно парус. Эти платья украшались отделкой или вышивкой, а головы покрывали едва прозрачной тканью, вышитой пестрой нитью, закрепляли сбоку богатой брошью, каскадом будто стекала вниз. Такие жеманные мужчины в отличии от воинственных борейцев; они не разнились с девицами своей цветистостью, даже добавляя в свой образ больше красок, от того выглядели намного ярче, как павлины, когда сами девушки одеты только в золотые тона.
Как и сама Хиона во время застолья.
Богатый район был великолепен. Здесь встречались расписные жилища с фресками и мозаичными панно, торжественные статуи великого сарфина Аллеля и его единственного преемника Лютоса. Каменные изваяния украшали родовитые дома альхидов, богатые дома купцов, витрины магазинов. В этом же районе на самой вершине холма на город смотрело благородное здание, что слишком выделялось от пестрого колорита храмов, посвященных богам и благословенному Лютосу Великолепному. Заграждённая высокой стеной от изнуряющего городища, поднималась ввысь обитель святозаров. Шесть величественных башен похожие на именитые фигуры из шахматной партии стояли так же свободно, как и что на поле брани с непримиримым врагом. Уже ближе к обители на улицах все чаще стали встречаться спешащие святозары. Чтобы ненароком не попасться на глаза бдительному служивому, корсей выбрал путь подальше от обители, свернув в бедный район. Уже там он выбрал для себя ничем не приметную, старую, с потрескавшейся краской одноколку, за- пряжённую птицей-великаном диатримом. Это сбитая, на вид крепкая птица человеческого роста с мощными ногами и острыми как лезвие когтями, большой головой и мощным клювом, давно знакома Ликише, но для Хионы эта птица была настоящим открытием. Но как бы ни был прекрасен пернатый великан, корсея все же не покидало чувство тяжёлой опасности. Дав указания возчику, беглецы тут же покатились в экипаже по накатанной дороге, пошатываясь в разные стороны, скрываясь в уличной толпе бродяг и попрошаек.
— Господин, здесь опасная дорога. Если мы покатимся дальше, моя коляска попросту «сядет на пузо», и мы больше не сможем дальше двигаться!
Скудный возчик был явно недоволен выбором места Ликише. Глядя, как с испытывающими взглядами его коляску медленно обступали нищие и прокажённые, старик заметно струсил.
— Это конец бедного района. Здесь живут не самые добродушные маги и колдуны! Невесть кто скрывается под черными мантиями! Они высосут мою душу, украдут удачу, навешают проклятия или посадят мне на хвост лихо неви- данное. Измените дорогу, прошу! — взвыл возчик.
— Я отплачу тебе ирильским золотом! Езжай до самого конца улицы, — успокоил его корсей, доставая из кармана золотую монету. — Вот держи.
Если бы корсей был тем, кем он привык быть, находясь под влиянием Аморфа, то старому возчику пришлось бы встретить самую жестокую смерть. Если прежде корсей стирал с лица земли тех, кто посмеет бросить на него дерзкий взгляд, то ныне в нем ожила человечность, понимание и даже сострадание. Смилостивившись над уставшим стариком, корсей не стал зря вгонять в ужас мелиссу, но как вошло в привычку, Хиона снова ошеломила его простосер- дечностью.
— Чего мучить бедного старика, пошли пешком! Похоже, мы ничем не отличаемся от этих бедняг, но больше подозрения вызывает твоя монета! Мало кто ожидает увидеть здесь золото.
— Точно, но если…
— Никаких! Я дочка горного короля и смогу постоять за себя!
— Никто не посмеет обидеть тебя. Помяни моё слово, что я одолею любого, кто посмеет обидеть мелиссу бореев. Клянусь! — восстал корсей, крепко сжав кулаки, и уже был готов к мнимому бою.
— Если этот бедняга существует, то он, наверно, уловил твои посулы и уже давно сбежал за край этого мира, — все насмешничала мелисса.
Холодная невозмутимость корсея, конечно, цепляла мелиссу. Девушка изворотливо боролась с его нечеловеческой выдержкой, норовя вывести парня из себя. И, кажется, ключи от его самообладания она ужe нашла.
— То есть заступник не нужен?
— Совершенно верно.
— Сами во всем разберётесь?
— В аккурат!
— Ого! — Вглядываясь в безобразные лица прохожих попрошаек, корсей отмечал не самый добрый умысел и желание многих, кто находил холеное личико мелиссы красивым. — Звучит очень пугающе.
— Вы издеваетесь надо мной? Издеваетесь? — бойко продолжала мелисса.
— О, как я смею, ведь передо мною смелый и бесстрашный маг. Смотрю, вы хотите сами справиться с толпой колдунов и ведьмаков, что вот-вот окружат вас и выкрадут, как «дорогой товар» продадут на рынке живых душ.
— Я не рабыня! — воскликнула девушка, не подозревая об опасности. — И у меня нет желания очутиться на том рынке.
— Тогда позвольте сделать это мне! Без магии и лишнего возгласа.
— Хорошо. Позволяю. Могу вообразить, что станет с беднягой, который познал кару самого Змееносца. — Хиона мило улыбнулась, положила тонкую ручку на плечо корсея, норовя утихомирить его. — Оставь их всех. Разве со слабыми и немощными ищут славы?
— Верно. Это большая честь для них, но сейчас нам надо быть особенно внимательным. Так как нас ищет бесплатный хор альбиносов, лучше нам избегать магов. Особенно в том месте, куда мы идём. А! Мы уже на месте!
О той проезжей дороге, по которой не рискнул колесить возчик, умалчивали жители Мириды. Ходили слухи, что там, на том краю бедного района, живут потерянные в этой жизни негодяи, лихие головорезы, черные душегубы и дру- гие нечестивцы, от которых можно ожидать минимум как шишку на затылке или колотую рану в боку. Потому этот край городища известен как Угубан — падшая улица, где единственным заведением, что веселило всю эту нечисть, был трактир известный всем жителям бедного района. Лавка, где беспробудно потягивали напитки местные бездельники и подавали разжиженное зелье, от которого местные выпивохи, едва коснувшись губами к чарке, уже никогда не покидали трактир, встретив там свою смерть.
Ликише и Хиона, ускорили шаг, добрались до улицы Угубана без приключений. Немеченое ветхое помещение было насыщенно зловонными запахами рвоты и перегара, наряду с тем дурманом, что выдыхали смердящие курильщики. Уже там корсей с мелиссой, едва переступив порог тёмного заведения, тут же изведали вкус бедного района. Держал трактир таинственный гость Мириды Тарантул из расы арахнидов. Синекожие создания, живущие в привольях свободы под палящим солнцем в песчаных пустынях, подобных знойной Сахаре. Внешне они больше походили на людей: две руки две ноги, самые обычные глаза со странным пигментом, однако то было только на первый взгляд.
Тот арахниец стоял за стойкой бара обслуживая местных выпивох. Крепкий на вид мужчина, лет сорока, укрытый непонятным золотистым кружевным узором, в изношенном до дыр жилете и широких штанах, был крайне занят своим делом. С искренней улыбкой охотно болтал с посетителями, плёл какую-то небывальщину насчёт его нового коктейля удачи. Корсей знал, что арахниец краем глаза уже оценил новых гостей. Пройдя глазами, вокруг, Ликише изучил здешнюю атмосферу, внимательно окинул взглядом постояльцев трактира; редкие негодяи расслабившись, заливая в себя шипящее пойло, так же свирепо косились на чужаков позвякивая медальонами, ожерельями, амулетами и другими ценными артефактами, что мерцали тусклыми бликами от огарков свечей таящих в битых бутылках. Не стоило бы долго гадать, кто это мог быть?
Чародей заметен сразу!
По черным, вымаранным в чернило рукам корсей подметил чернокнижника. А также недоброжелательное расположение двух ведьм, сестер-близняшек, собирательниц невинных душ. Скорее всего, это были торговки рабами или заблудшими душами людей. Старые, ржавые кандалы на тонком пояске издавали противный скрежет при легком движении их тонкого, гибкого тела.
Трактир заполнился принуждённой тишиной. Все ждали, пока новоявленные гости не скинут с лиц глубокие капюшоны и обнаружат свои лица постояльцам лавки.
— Перед вами мелисса Хиона Авилонская, дочь горного короля и будущая ваша сарфина! — пронёсся грозою голос Ликише во весь трактир. — Через секунду здесь появится весь орден святозаров! Уносите ноги, если не хотите лететь головой вниз с самого высокого бастиона обители, или получите пинка в сторону гнилого каземата!
Не успел Ликише закончить фразу, как за секунду в трактире стало пусто. Колдуны и маги тут же в страхе испарились в воздухе, применяя магию перемещения. Ушли быстро не задавая лишних вопросов. Торговки и чернокнижники, затянув пояс на талии, уносились как можно быстрее. Ведьмы, что запомнились корсею, захмелев от выпитого, едва ковыляя на своих двоих, неспешно убрались из трактира. Прежде «развесёлая» атмосфера пропала, как только корсей проявил свою сообразительность, однако арахниец не спешил покидать свое место. Бросив на незнакомцев сердитый взгляд, словно те являлись не выше тех пьяниц, что с минуту назад поднимали ему кошелёк, хватая кружку за кружкой.
— Мы пришли из самого дворца. — Ликише начал первым. — Я знаю, что ты арахниец из расы арахнидов! Твое имя Тарантул, и нам нужен оракул, чтобы она подняла нам завесу тайны и осветила нам будущее, но перед этим ответь на вопрос, где прячутся альхиды, которых привёл связной из Ириля?
— Кто ты такой, чтобы оракул приняла тебя? — вытянулся арахниец, приготовившись к битве. — Ее здесь нет, убирайтесь из моего трактира немедленно! А про альхидов знать ничего не знаю.
Арахниец заметно нервничал, но Ликише не отступал:
— Оракул питается магией, и ты об этом прекрасно знаешь, потому ты открыл трактир для магов, чтобы она могла есть. Поишь их до упаду особым зельем, и те не покидают трактир, поколе смерть не заберёт их черные души.
— Я тоже это чувствую! — воскликнула мелисса. — Моя магия, подобно живому роднику, что жадно пробивается из- под земли, желая напоить целебными водами весь край! Кто- то нуждается в живительных силах! Я ощущаю ее немощь! Да пусть будет так! Пусть берет столько, сколько ей нужно!
Тарантул понял, что скрывать оракула напрасно, если незнакомцы испытывают на себе магию арханской провидицы, которую он укрывал здесь, добавил басистым голосом:
— Оракул не принимает кого попало! Она дочь богини и не берётся за грязное отребье вроде вас. Убирайтесь, иначе мне придётся выкинуть вас из трактира.
— Десять лет назад ты получил этот трактир благодаря одному случаю. — Корсей угрожающе шагнул вперёд, наседая на арахнийца. — Хозяин этого убогого заведения странным образом оставил этот трактир, а после стал свинопасом во дворце сарфина, он принял заказ -- убить мальчишку, который вскоре станет магом. Увидев мешок золота, этот пьяница не удосужился поинтересоваться, кто этот ребенок. Он слепо пошёл исполнять своё грязное дело. Однако, столкнувшись с этим мальчиком, он познал смерть. Как только трактир запустел, ты занял его место. Год назад ты спорил с одним выпивохой за это заведение, бедняга тут же скончался от недостаточности жизненных сил. Его высосали! После этого смерть в этом трактире, как полноправная хозяйка, косит жизни бедняг, что попали на твою удочку. Отвечай на поставленные вопросы, немедленно!
История о трактире не внушала доверия к собеседнику, потому Тарантул решительно настаивал на своем:
— Я не привожу магов сюда насильно! Кроме тех бедняг, что довелось укрыть у себя. Провожатые не явились вовремя, а моя богиня беспощадна к тем, кто надолго засиживается в этих стенах. — Арахниец ухватился за острые сабли, что скрывались у него за спиной, исполнил пару рубящих движений, легко перескочил через барную стойку, выставив лезвия вперед. — Они сами сюда являются, изливают мне свою душу. Они ищут искупления и я им прощаю. В эти последние минуты я их надежда на светлую жизнь после смерти. Они мне приносят столько боли, столько грехов у каждого, что прощения им не нет в этом мире, но я тот кто им простит и отпустит. Они смиренно уходят из этого мира. Становятся более счастливыми! Я избавил этот мир от самых жутких монстров, что населяли наш край! Убийцы, людоеды, воры чужой магии и тор- говцы рабами, чернокнижники которые слагают самые темные заклинания, продают их на рынке! Посмотри налево, да, в том краю я держу свои трофеи, что оставили их грязные души! Предметы каждого, кто здесь был. Перед смертью они самовольно отдавали свои книжонки, курительные трубки, камни и медальоны, перстни и ожерелья, редкие коренья и кости самых редких животных. Все это они самовольно отдавали, чтобы получить желаемое!
— Положи ножи! Перед твоим лицом стоит невинная девушка! — В голос отозвался корсей, разжигая в воздухе огненный лук и стрелу в виде змеи, устремляя магическую силу Змееносца на трактирщика. — Тебе не одолеть меня!
Увидев знак, воспламеняющий Змееносца перед собою, арахниец заметно испугался. Опустил острые сабли, без затруднений принимая поражение. Магия пауков, безусловно, уникальна и способна на многое, к тому же арахнийцы — прекрасные умельцы сражаться в ближнем бою, легко управляясь дугообразной саблей, однако против Змееносца идти со своею паучьей силой было глупо.
Хоть Тарантул никогда не считал себя трусом, да и честь не позволяла, все же он знал, что не каждый храбрец восстанет против вселяющего ужас духа. Не пойдет против бога, не выстоит против его карающего гнева. Магия арахнидов слишком слаба для таких трюков, а сам Тарантул почитал каноны высших сил и праведно шел к ним.
— Я мог бы биться до конца, если ты не был Змееносцем. — Утихнув, хозяин заведения отошёл от корсея и мелиссы к своей стойке, нащупав пару склеенных из мелких стеклянных осколков стаканов, наполняя их горячим зельем, протянул оба стакана посетителям. — Угощайтесь, это надо перед встречей с моей матерью. Вы же за будущим пришли? Верно?
Ликише вопросительно посмотрел на синего человека с причудливыми золотыми узорами в виде спиралей, нарочно медлил. Он остро смотрел в глаза арахнийцу пытаясь найти подвох, но Тарантул оказался не трусом, он настоятельно передал чарки Ликише и мелиссе. Ждал, когда они все же сделают это, тогда он окунется в подробности.
После выпитого дымящего пойла Ликише резко утратил ориентир, но разум помалу приходил в себя.
— Ответь, почему...поч...почему провожатый не явился за аль....хидами? - Заплетающим, вязким языком спросил корсей.
— Десять лет назад я поклялся себе, что больше в этом городе я не отрою двери, но я был вынужден сделать это. — издалека начал арахниец. — Как вы знаете, мы живём в нескольких измерениях, потому мне более удобно иметь эту лавку, открывая ее для посетителей из разных миров и времен. И постояльцев не так уж много, потому никто не замечает, как впадают в вечность черные маги и колдуны. Но как только святозар притащил тех девиц… среди них были предательницы. Нарочно подосланная ведьма умело притворялась высокородной. От нее веяло изменой. Моя богиня покусилась на их жизни, ощущая на себе ее тёмные мысли.
— Это невообразимо! Она испила их жизни?! — восхищённо воскликнула Хиона, изумляясь новым открытиям. — Твоя богиня высосала?! Как тряпку выкрутила! Досуха! Может, она попросту избавила юных прелестниц от тягот повседневной жизни? Возможно, они спровоцировали оракула на убийство?
— Мелисса! Не думал, что вы настолько осведомлены. Вы абсолютно правы! Кто-то просил быстрой смерти, и смерть пришла сразу! Удивительно, вы стали на защиту арахнийца! — Ошеломлённый Тарантул тут же принялся восхвалять красоту северянок. — Истинное лицо борейцев! Несусветная красота гармонирует с той суровостью, что отражается в ваших дивных зеленых как изумруд глазах. Ваша молочная кожа едва заметно серебрится, как только слабые блики огня касаются вашей холеной кожи. Воистину, ваши волосы сияют золотом, словно из пряжи! Какая честь для меня и для моего трактира увидеть лицо борейского рода. Уж простите меня за такую гостеприимность, я впервые принимаю почётных гостей. Дарю вам лёгкий поклон, потому как мне не пристало кланяться до самого пола.
— Правда? И кто же ты? — Просияв улыбкой, Хиона проявила искренний интерес. — Я впервые встречаю человека с синей, как глубокая ночь, кожей! И эти узоры, спирали, они похожи на движение нашей галактики. Признаться, я польщена! Я много читала про ваш народ. Нечестные писцы изображали вас как монстров, но у меня совершенно иное мнение. Вы именно такой, как я вас представляла! Хороший, добрый арахниец!
— Я Тарантул, сын дочери архонта – моя мать оракул. Мы верим, что наш бог существовал в пустом пространстве времени и форме жизни, потому не имеет ни имени, ни лица. Наш бог и есть наша вера, а вера — она всюду. Везде, где бы ни ступала нога арахнийца!
— Святой Борей, как интересно! Мне хочется больше узнать о вашем паучьем боге. Если это возможно, то я бы хотела… Ах да, жаль, никак не получится. Завтра они хотели уже...обручить меня с.... Мне будет запрещено общаться с другими мужчинами и даже встречаться с кем-то. Едва ли коссея воспримет на- шу с вами дружбу, а знаете, вы пишите мне от женского имени. Я буду знать, что это вы!
— Да будет светел весь мир, Мирида дождалась законных правителей. Корсей Ликише, несомненно, вам повезло с невестой! Вы настоящее сокровище!
— О, как жаль, но вы ошиблись, я не его невеста. — Голос девушки поник при одном упоминании о свадьбе, а щеки залило густым румянцем.
— Э-э… нет, мелисса, я все же сын своей матери, потому знаю, что говорю: вы невеста корсея Ликише, но что-то… Нет! Вас ожидают тяжёлые испытания, о которых я говорить не смею. Пусть лучше мой оракул вам все расскажет, но запомните, при встрече каждый узрит провидицу так, как вам повелит наш внутренний мир. Это испытание по силам самым смелым и отважным магам. Будьте осторожны со своим внутренним миром, может, это не он травит вас и вам пора помощь.
После этих слов арахниец потянул гостей к глухой стене, где вскоре прорисовался потайной вход. Спустившись по лестнице, что вела к глубокому подвалу, Ликише снова вывел Тарантула на разговор:
— Мне ключ от твоей лавки передал Рой Саржа. Неудивительно, если этот земляной червь здесь крутится, набираясь как свинья, но он сказал, что давно не захаживал сюда. Кто же снова открыл дверь твоего трактира здесь?
Благодаря небольшой паучьей магии Тарантул раздул небольшой, едва освещаемый крутую лестницу огонек, ответил:
— Да, этот сухой человечишка захаживал пару раз. Мне не нужны проблемы, я не раз выпроваживал его, клянусь. Но он как прищепка, прицепился, умолял меня выслушать его. Как видите, это необычный трактир, но этот наглец не по- нимает. Не стоит ему ходить сюда. Он и до вечера не протянет!
— Кто открыл двери? — В голосе корсея послышались зловещие нотки.
— Святозары, по приказу нашей сарфины.
Трудно было поверить в слова арахнийца, хоть они звучали правдоподобно. Но Ликише все же колебался, ведь очернить святых воинов в белом сложно, а порой невозможно.
Корсей и сам когда-то хотел встать в ряд с самоотверженным и несгибаемым орденом, что несет добро в полный аморальностей мир. Изучая их историю, поимённо знал старых мудрецов, излагая мудрость, что канула в историю, прославляя орден на века.
По легенде, этот орден родился со дня падения звезды на земли Ириля. Яркая, она осветила серебром всю землю, призвала служить ей самых сильных, наградив не только особенной силой, но и чистейшим ликом. Эта кучка самоотверженных магов оставили все мирское, ушли жить в темные пещеры самых высоких гор дабы прославить небесную властительницу небесных сил в песнях и молитвах, а когда они показались, вышли из черного мрака, то весь мир увидел их белые как мел лица. Освещенные святой зарью , они дали клятву людям, что во веки вечные будут хранить их покой. Так и по сей день орден непогрешимо взялся за обещанное. Преданные своему делу святозары знали, что их дела правильны, какими бы изуверскими они ни показались.
После битвы в Ириле в их сердцах что-то вмешалось. Словно потерянный стержень они стали не больше, чем просто кружок всесильных. Фрийя знала кто такие святозары и боялась их, но, чтобы убрать проблему, она предложила старым, отвоевавшим свое мудрецам несуществующую высокую должность. Уже семь лет маразм спорит, кому достанется гланый чин орденариуса,.
Потому более молодые святозары пошли своим путем. Без поучений стариков, наставлений предков; подались на службу безумному сарфину и хитросплетенному превалириату.
— Ты уверен, что святозары пошли на такое? — все еще сомневался Ликише. — Это же… святозары! Они не могли опорочить себя вот так легко!
— Могу руку себе отсечь, если сказал неправду! — возмутился Тарантул, протягивая руку с огоньком вперёд, тот снова достал саблю, чтобы осуществить обещанное.
— Тарантул, не надо! — взмолилась Хиона, успокаивая арахнийца.
— Мирида не имеет сарфины, кто же посмел взять на себя такое право наз… — задумался корсей.
— Фрийя, — едва шевеля губами, торговец осёкся, как только взгляд Ликише потемнел при одном упоминании этого имени. — Это я так сказал, а когда она впервые явилась к нам в лавку, чтобы не солгать мне, назвала себя Ми- ридианой. Она хочет сделать Мириду матриархальной.
— Новый титул?! — послышался испуганный голос мелиссы. — Что же это будет? А для чего здесь мы — борейцы?
— Это невозможно! Мирида никогда не подчинится женщине! Веками ирильцы чтили традиции, что давали нам наши предки. Право вести за собой людей не есть женское только потому, что это мужской долг! Она как мать должна заниматься наследником. Готовить Лютоса к будущему! Вносить женское начало для своего чада, и только лишь по совершеннолетии дети уходят к мужскому — то есть под покровительство отца! Но что она даст своему сыну, если сама станет… Миридианой! Она не собирается отдавать Мириду Лютосу, верно?
— Это ненормально! — добавила Хиона. — Она разрушает все! В мире всегда играет противовес, а какой противовес несет она? Разгромы? Ссоры? Полное противоречие! Безначалие?
Представленная картина все никак не складывалась в голове корсея. Какая-то нелепица крутилась в мыслях, словно он уже представил картину, где его величавая мать Миридиана осуществила свой коварный умысел и завладела троном. Жуткая картина напугала его. Он вопросительно глянул на арахнийца, дабы разгадать, какую же роль играет он в этой затее, но ответ как-то сам всплыл из его потока противоречий.
— Ей нужен очень сильный и влиятельный покровитель.
— Вы верно сказали, что для таких дел нужен отчаянный альхид, готовый на самые мерзкие поступки, — неуверенно ответил арахниец. — Из тех, кто мог вогнать Мириду в страх. Он единственный, кто мог бы утаить подобную игру, протаптывая дорогу коссее.
— Лукерий? Он как старая, анархичная, отжившая свое собака! Его место говорит само за себя! Он заклинал людей отказаться от воды! Бедняги, которые последовали за ним, погибли от обезвоживания. Много умерших, из них больше наивных стариков и детей. Однако этот одержимый собственной дурью уничтожил целую стаю рукокрылых крыланов, что мирно таились в темных глубинах пещеры от убийственного солнца. Он вынудил вынестись их на свет! Бедных животных постигла смерть, как только те показались за пределами Тенистой горы, что возле городища Менкар. После такого сумасбродного чудака закрыли в обите- ли. Его уже пятнадцать лет никто не видел! Как эта лживая спесь может влиять на коссею, если он никогда не покидал водосточной башни, что стала для него вечной тюрьмой? Здесь нужен тот, кто держит ось мира.
Ликише подавлял себя в своих высказываниях, старался унять ядовитые феромоны, дабы не напугать юную спутницу.
— Я как-то раз подслушал разговор между оракулом и вашей матерью. Она никак не могла уяснить, что это… то, что она делает… это запрещено всеми законами природы и завета наших предков. Злодеяние, что она берет на себя, непростительно, и будет караться самым страшным божеством — Вагой. Женщина не боится возмездия.
Тарантул броско притаился, словно знал, что Вага точно его услышит.
— Что? Что она хочет сотворить?
— Мой оракул не молода, — медлил арахниец, подбирая правильные слова, но уже шепотом добавил: — Она часто разговаривает сама с собою, и весь разговор с коссеей она несколько раз пересказывала вслух.
— И?..
— Смею сказать… — Хорошенько прокашлявшись, Тарантул продолжил: — cветлейший Лютос не может одарить Мириду радостью. Он так же сух, как отощавшая щепка в пыльной кладовой. Коссея брала у оракула зелье, что моглo бы заполнить ее сына жизнью, но, как мы видим, все ее старания тщетны. Жизнь давно покинула крон-корсея. Он давно мертв.
— То есть как это? Я видел его перед собой и клянусь, он был живее всех живых! — Ошеломлённую рассказами арахнида Хиону, как и Ликише, переполняли эмоции.
— Да, но это всего лишь оболочка, вымышленная картина! Светлейший давно связан с мертвыми. Он носит на себе лича А Хами. Оба рождены под одной звездой и давно связаны клятвой. Коссея Фрия связала себя с влиятельным по- кровителем, она не могла подумать, чем придется расплачиваться ей.
Холод уже пробирался по стенам подвала, как только арахниец закончил свой рассказ. В той кромешной темноте, где единственным светилом был тот огонёк на ладони Тарантула выглядел как надежда на спасение от надвигающе- го зла. Но уж лучше темнота, пусть глухая бездна, пусть неземные чудовища сошлись с ним глазами, нежели видеть неистовое безумие на лице корсея.
— А как же я рожу, если… корсей Лютос… — растерялась Хиона. — Для чего все это? Зачем мы прибыли сюда?
— Так сложились ваши звезды и судьбы. Эта жизнь вам подбросит еще немало сюрпризов, но конец этой истории того стоит. А теперь пусть мой оракул покажет вам всю правду, а то что-то тут стало сильно холодно, мелисса.
Хиона вспомнила предостережение Ликише о святозарах. Она тут же взяла себя в руки, а после воскликнула корсею:
— Ликише, друг мой, не смей показывать змея, держи себя в руках, иначе нас тут же отыщут святозары! Прошу тебя, услышь мою мольбу!
Слова девушки не сразу донеслись до сознания корсея. Его все еще трясло от гнева, и он медленно отдалялся в глубь своего разума, открывая дорогу Змееносцу, но едва слышимый голосок Хионы быстро вернул корсея обратно.
— Если проклятая магия А Хами завладела корсеем, святозары должны были об этом узнать! Все стены дворца исписаны всякого рода заклинаниями, разрисованы иероглифы и увешана амулетами. Я полагал это против моего змея. Что же происходит в обители? Веди меня, арахниец, к своему оракулу. У нас будет долгий разговор.
Тарантул на одном дыхании провёл своих гостей к потайной комнате, где таился оракул. Ловко обходя все ловушки, которые он устроил для непрошеных гостей в случае какого-либо набега. Снял со стен заряженные энергией камни, которые бьют высоким зарядом, и жертва тут же превращается в обугленный уголёк. Подложил самодельный деревянный мостик на каменистый пол. Это потом оказалось, что пола там вовсе и нет. Пройдя все ловушки, наконец перед всеми троими предстала заветная дверь. Арахниец взялся за ручку и произнёс пару заклинаний, после чего изображённые привычные для магического мира шестеренки на его темном теле закрутились, завертелись, каждая по своей оси, вскрывая колдовской замок, дверь медленно распахнулась, как бы приглашая корсея и Хиону внутрь.
— Можно мне задать вопрос? — Пока корсей надумывал входить, Тарантул поторопился изобразить любопытство на лице. — Год назад вы пополнили великое трио! Вы были в другом мире, где живут слабые, лишенные магических сил люди. Говорят, что вам пришлось пережить тяжёлую утрату. Вы потеряли собрата, вытягивая синюю ведьму из того мира. В наказание от вас хотел избавиться весь богемный пантеон! Подослав прямо на Арену Смерти! Они полагали, что вы скоро покинете этот мир, отправившись к предкам, но вы выстояли! Сразились с морским монстром, одолели трех призрачных сестриц! В состоянии Змееносца вы обезглавили великана, вырвав зубами то легендарное Золотое Руно. Воистину, великий воин! Я поставил на вас кучу золота и выиграл!
— Я бы не хотел об этом говорить. Все, кого вы перечислили или слышали о них, мертвы. Арена нещадная. И там нет места для добрых людей. Негласное место в городе Кифаресе. Туда съехались самые опасные маги, колдуны, ведьмы, демоны. Люди звериной внешности, разные убийцы, психи или приговоренные к смерти заключенные. Цель у нечестивцев всех была одна: заработать больше золота на ставках, выпуская своего воина. Участников смертельных боев прозвали смертниками, так как никто никогда арену и не покидал. Это вечная цепочка победителей, что вскоре становились побеждёнными.
— Согласен, но как вы выжили на той Арене? Говорят, вас выкупили?
— Ничего подобного, я сам покинул это место. Золотые рога Ареса — это поистине редчайший артефакт, что подарит владельцу безмерное богатство и бесконечную жизнь.
— Я так и думал! Ах, как жаль, что время жмёт. Оракул уже заждалась. Прошу откланяться, я удаляюсь. Мелисса Хиона, прошу, не расстраивайтесь. Ваша жизнь полна приятных сюрпризов и неожиданностей, идите внутрь, чтобы поскорее узнать будущее!
Закрыв за собой дверь, Тарантул покинул корсея и мелиссу Хиону. Довольный собой, насвистывая весёлый мотив, исчез во мраке.
Глава20
Из воспоминаний.
Арена Смерти…
Этот день Ликише никак не мог забыть. Или просто вычеркнуть из своей памяти. Многое тогда случилось. Много, чего он понял и очень жаль, что так поздно. В то время корсей исполнял роль некоего песика, которому было обещано место в космическом цикле. Много, кого корсей отправил в бытие. Сойдясь в едином поединке, Змееносец отбирал их славу и любовь зрителей. Мелкие божки, незначительные духи-проказники которого постепенно выявляли спо- собность кровожадного воина. Много тогда времени ушло. Корсей, принц первозданного города Ириля, песчаной до- лины змей, снова взялся за старое. С помощью своего внутреннего знака, внутреннего духа, что дался ему самой судьбой, бросил всему миру вызов. И этот вызов был той самой Ареной, где нет вечных победителей. Точно как ам- фитеатр Древнего Рима, где происходили поистине зрелищные баталии, Арена смерти несла более устрашающий вид и предназначение. Забавляя публику, бои и сражения магов, чародеев, чернокнижников, людей, воинов и заклятых преступников, Арена служила некоей смертоносной тюрьмой, откуда никто и никогда не выходил. Жаркие состязания происходили в преступном городе Кифар. Солнце испытывало земли убийственными лучами, испепеляя все вокруг, однако отчаянным воинам, что брали неподдельное участие состязаний, это было только на руку. Сама же арена выглядела неким отражением. Порталом, где происходили бои. И тут, в этой самой чаше крови, где белая гладь растягивалась до самого горизонта, сливаясь с небом воедино. Далекая равнина, без какого либо изъяна, сплошное белое пересохшее плато без конца и края, уже четыре боя подряд, безвылазно бродил голубокровный альхид, корсей Ликише Асхаев-Дан Второй.
Без еды и питья, воин, чье имя простирается во все стороны света, едва передвигая ногами, бродил по раскаленной земле. С предыдущего боя с тремя сестрицами-призраками прошло уже больше семи дней или семь секунд. А может, и полвека. Неважно. Времени в Арене не существует. Солнце здесь горит постоянно. Нет. Выжигает. Времени здесь предостаточно, чтобы поразмыслить. Предаться воспоминаниям. И, возможно, что-то изменить для самого себя. Понять, к чему все идет. Вот что ему было нужно! Оставаясь наедине с самим собою, корсей Ликише часто медитировал. Уходил в глубь самого себя, открывая мини- миры, где, возможно, ему была предназначена встреча с самим собою. Встретить врага в лицо. Стать ему другом. Это время можно было назвать блаженным. Нет назойливых наставников, пьяных потасовок в лавках Ириля, и других божеств, что бездарно пользовались его змеем. Нет его главного учителя — Аморфа. И образ его зловещей маски вовсе стерся в памяти его адепта.
Время тишины и спокойствия. Именно о такой безмятежности мечтал молодой парень.
Наконец-то на горизонте показалась чья-то фигура. Вдалеке ничего не разобрать: то ли это был мираж, то ли там действительно кто-то так же бродил по безжалостной пустыне. Корсей во что бы то ни стало направился в его сторону. Подходя все ближе, парень отчетливо видел, что глаза не лгут. К нему шел не заблудившийся путник, а его истинный противник. Все это навевало на мысль, зачем он здесь и по- чему он так долго искал его, но ему в голову не приходило, кого или что он увидит. Подойдя к своему сопернику ближе, Ликише мог узнать в этих очертаниях своего верховного брата. Такого же мелкого божка, как и он сам. Это был Овен. Трехметровый великан с огромными толстыми закрученными по оси рогами внушал в себя силу и своенравность существа. Суровый взгляд уже говорил о враждебном настрое собрата. Но как там ни было, Ликише успел оценить противника. Высокий и мощный на вид Овен всегда внушал страх всем, кто находился рядом. Здоровый монстр был из тех, кто любил поднимать целые планеты. Чем тяжелее планета, тем больше его привлекал азарт. Его территории со- звездия были три звезды, которые значительно отличались от других звезд своим буйным характером и развитой физи- ческой силой. Эти игры с силою никогда не доводили его до добра. Орес, как и рогатый собрат Тиоран, были такими духами: упрямыми и очень опасными.
Ликише только сейчас вспомнил о слухах, которые ходили вокруг Арены. Раз он здесь, значит все, что говорят болтливые языки, — правда. Его присутствие здесь вполне заслуженно, как для Ореаса. И что самое главное, это был не его соперник!
Овен, или как его второе имя Ореас, подошел к корсею совсем близко. Его глаза были наполнены кровью. Из широких ноздрей валил горячий дым. Казалось, что такая бес- подобная фигура могла просто раздавить Ликише, и не заметив. Да, такую махину уложить физически было невозможно! Овен по сравнению с корсеем был похож на необъятную массу стальных мышц: серая кожа изредка была покрыта волосяным покровом, мощные бедра опоясывал широкий пояс, а на руках его сияли золотые браслеты. Все говорило о его величии, даже несмотря на его изгнание. Как бы там ни было, Овен оставался все таким же устрашающим, как и всегда.
Ликише не мог похвастаться мощью как у его собрата. Даже после того как он, стянув с себя последнюю окровавленную тряпку, оголил свое сухощавое тело. Ощущая свою скорую смерть, тот уже смирился со своею участью, но про себя решил, что просто так убить Змееносца ему не удастся.
«Теперь понятно, кто такой Ориес», — подумал про себя Ликише, вспоминая список смертников на Арене.
То, что ему предстоял очень сложный бой, Ликише уяснил, но все же не мог понять, почему именно с Овном. По- чему именно он? Что на этот раз смог натворить этот смутьян? За что его скрестили со Змееносцем?
Великан смотрел на мелкого человечишку, слаживая уродливую гримасу в едва понятную ухмылку. Всесильная рука сложилась в кулак. Обещая противнику, что бой будет коротким, а смерть соперника безболезненной. Пару размахов по воздуху не обещали феерического сражения для корсея. Это был конец.
«„Они“ нарочно заперли меня здесь. Двое на Арене. Быть не может таких совпадений!» — подумал корсей, приходя к выводу, что его хотят убрать руками Ореаса, или наоборот. Однако этот баран слишком упрям, чтобы понять это и наперекор всем воссоединить силы и отомстить обид- чикам.
— Я представлял тебя другим, жалкий ты Змееносец, — ухмылялся великан, не прекращая размахивать ручищами. — Мне казалось, что ты из рода титанов и подобен мне. А ты жалкая вошка человек, даже не бог.
Овен присел перед корсеем, тем самым передавая свое пренебрежение к человеческому роду. Пуская на смех спо- собности противника, тот незаслуженно оценил физиче- ские силы человекоподобного. Может, Ликише и выглядел слабым, но недооценивать было подобно преступлению. Без воды и еды корсей выглядел костлявым и уморенным, но это была только оболочка. Сам же его дух змея редко изъявлял себя миру, но как только его чешуйчатость являла себя миру, то и мир весь замирал.
— Я даже стараться не буду. Но для тебя все пройдет очень быстро, — не оставлял попытки высмеять человечешку Ореас, он же тот Овен, закатился смехом.
— Почему именно ты? Что можно было натворить, чтобы попасть сюда? — все же решил разобраться Ликише.
— Ха! Ха! Ха! Жалкое существо ты, человек. Решил меня разболтать? Но я не таков! Я не стану отвечать тебе только потому, что ты человек. Блоха на моей шерсти!
— Надеюсь, — правду скрывать от Овна было ни к чему. А также то, что Ликише, действительно, было страшно, и выиграть чуток времени — это значит познакомиться с ним поближе. Посмотреть, как великан двигается. Вычислить, какие у него слабые стороны. Однако, кроме того, что слабых сторон он так и не увидел, ему осталось запомнить поведение соперника.
— Тебе страшно? Я чувствую, как трясется это хилое бес- шерстное тело. Я слышу, как трещат твои кости! Ха! Ха! Ха!
«Он», — подняв указательный палец вверх, Овен как бы указал на главного небожителя богемного пантеона. —
«Он» рассмешил на этот раз. Запугать меня, великого тита- на?! Разрушителя планет и вершителя миров!
— Может все-таки расскажешь? Перед моею смертью.
— А что тут рассказывать?! — недоучел великан. — Я есть сила и могущество, которое поведет армию звезд на край вселенной и захватит глубокий космос. Я есть тот, кто знает толк в воинах, а «они» не оценили моего могущества! Забились, как та пыль в углу после моих слов. Испугались. Как те твои гады, каждый забился в своей норке и шипит.
Оглушительный голос великана заставил дрожать даже само небо. Подобно раскату грома, Овен ревел на своих, недавно обожаемых, собратьев, ругая каждого в слабости и немощи поистине мужской силы. Прославленный своей необузданностью, Овен поплатился за свой дикий норов. Точно как та безжалостная пустыня, был таким же пламен- ным и жестоким и бессердечным ко всем. Извечная про- блема Овна — упрямость, сила и тщеславие.
— А по слухам, что ты связался с не очень приятным Ураном. Ты жертвовал целые миры и созвездия для этой твари. Подносил к нему детей света.
— Да что ты можешь знать?! — взревел Овен, пуская горячий дым из широких ноздрей. — Я тысячи, миллионы лет стоял на воротах и отслеживал, как мир перерождался заново. Моя малая работа заключалась в защите. Целые миры и галактики, живые и неживые материи — все это было под моим острым взором. Но настало то время, когда вся природа впадает в сон. Наступала космическая зима, и ее царица Морена со своими приспешниками уже околдовы- вает людей, очерняя их светленькие души. Наводили на землях смуту. Ее темный старческий лик беспощадной зи- мы наведывается ко мне каждый раз, когда весь космос становятся равным перед Светом. В день Равноденствия. Подлая старуха каждый раз пыталась увильнуть от пере- рождения, дабы не вступить на землю весенней девой Марьяной. Каждую зиму мне приходилось излавливать эту ведьму, дабы привести ее на Перерождение. Это космический закон. Так длилось много лет, но однажды она не пришла! Не явилась к воротам, как это было дано самим Коловратом. Тогда и я взбунтовался. Тогда я увидел то, чего никогда не ведал раньше! Эти жалкие миры и планеты, которые были истощены зимой, были на грани вымирания. Напрасно я старался спасти этих неблагодарных! Чтобы не слышать их плача, я продал их монстру, что моментом поглощает миры одним за другим. В какое-то время это было незабываемо. Такой покой, но… кто же я, если не хранитель тех врат, где Морена перевоплощалась в Марьяну — девицу Весны. Помнится мне, как вся вселенная рассветает в лучах ее красоты. Однако на этот раз ее не оказалось. Ми- ры, которые ждали пробуждения, так и не проснулись и на них оказался спрос!
— С Уранусом?
— А зачем мне эти пискливые попрошайки? Морена не явилась на перерождение, а значит и мне там делать нечего!
— Могу поклясться, это время очень тяжелое для всех! Морена была готова, клянусь, но что-то пошло не так... Нас предали. — Ликише неохотно признался своему недругу о своем давнем позоре. — Когда мы повстречали эту девочку, никто не задумывался, на что способна эта ведьма. Девочка росла по часам. К зимнему Солнцестоянию она была подобно зимней розе, что постепенно изъявляла этому миру свою непревзойденную красоту, а после… ее одолела старость. Дряблая кожа, сгорбленная спина. Взгляд подобен смерти. Но что-то в ней было такое, чего сказать не могу. Словно она имела власть надо мною. Да. Это я был пово- дырем в том мире, где Морена явила себя, дабы прокрасться к тебе. Ее слуги, верные приспешники, черные тени, взяли силу перевоплощения и нас ввели в обман.
— А! Великая тройка и их ищейка! — громко расхохотался Овен. — Мне известно о твоем позоре! Твой дух, Змееносец, был из тех, кто заставлял трепетать всех и все! В жилах многих богов стыла кровь при виде его Змеиного лика, ну а ты опустил его до дна, из которого никогда уже не выползет твой червь.
— Может и так, но ведь именно там я узнал о твоей связи с Ураносом. Ты просто продал живую планету пожирателю!
— Да что ты можешь знать, как умирает целые галактики, сгорают звезды? Как хаос обретает свою силу с каждой секундой или жертвует свое мощью ради новой жизни?! Даже «Он» не поверил мне, загнав сюда, дабы я искупил вину путем своей жизни! Эти планеады, что я продал Уранусу… Я так поступил, потому что это был правильный поступок! Самый правильный. И не тебе меня судить!
— Я слышал совсем другую историю, — невзначай проговорился Ликише.— Водолей мне поведал. У тебя были другие мотивы.
— Ну, раз так, то надо завязывать с дружеской беседой. Ты, Водолея прихвостень! Н смотря на то, что это его время, Эра Водолея, пора бы показать тебе, наглой бактерии, что такое настоящая мощь! Ты еще пожалеешь, что назвал его имя!
Размах руки Овна не заставил ждать корсея. Благодаря своим постоянным тренировкам Ликише вовремя отскочил в сторону. Взметая вверх, словно дикий зверь, вывинчивая свое гибкое тело, тот ловко приземлился на землю. Пока великан выискивал под собою останки нахального человека, корсей не смог не заметить самые уязвимые стороны противника. Овен был огромным великаном для Ликише. Его движения были копотливыми и не такими чекан- ными, как смог бы это сделать ловкий человек. Область лба, на которой держались его гигантские рога, просто-на- просто мешала видеть Овну полноценно: куда ускакала эта вошь?
— Значит магия, — недовольно завыл титан. — Эй ты, вошь?! Слышишь меня?! Я раздавлю тебя и ты поедешь в карабчонке к своему хозяину. Будешь вещать своим голоском оттуда!
Обрушиваясь кулаками на корсея, тот никак не мог преуспеть за пронырливым противником. Ликише то и дело уклонялся от западов великана, разжигая в нем ярость, пробуждая чудовищность. Овном овладело безумие. Бесноватость прокралась до его разума, управляла им. От много- кратных ударов кулачищ поверхность земли образовались глубокие расщелины. Ступать было уже негде. Земля была похожа на изрешеченную поверхность. Корсею не остава- лось шанса использовать свое преимущество над против- ником. Точно как та змеюка, тот извивался у ног великана, но теперь он и сам мог угодить в ловушку Овна, попав в одну из расщелин, тот попросту расплющит Ликише своими исполинскими копытами.
Оказавшись над одной из расщелин, Ликише поднялся ввысь. Нависнув над Овном, Ликише сложил на скорую руку простенькое заклинание, после чего в его руках растянулся зелено-огненный лук.
— Ты думаешь, что мне не под силу магия воздуха? Ха!
Ха! Ха! — злостно рассмеялся великан.— Мои мышцы как стальные канаты, моя мощь превосходит Урана! Я и есть несокрушимость!
Овен не переставал удивлять. С его весом, подобно самой высокой горе, он плыл по воздуху, точно как пылинка на неосязаемом ветерку. Поднявшись вверх, он погнался за своим противником, как будто хищный зверь за добычей. Ни огненные стрелы, ни мелкие молнии, шарообразные молнии или еще другая магическая чертовщина не могла нанести предполагаемого урона. Уж в магии Овен был, как никто другой, силен. Каждая стрела Змееносца достигала цели, но как только она приближалась к Овну, тот с легкостью отбивал ее, отражал с помощью своих всесильных рогов. Непоколебимым щитом служили для великана спирали подобные рога. Какую атаку ни предпринял бы Ликише, все было напрасно. Рога Овна окрасившись в золото, поражая своей мощью, отражали любую магию Ликише.
Игра в кошки-мышки уже затянулась. У Ликише почти не осталось сил, чтобы удерживать в руках свою магию. Идти на физический контакт обещал летальный исход за пару секунд. Ликише это понимал, но и сам его противник быстро иссох.
Овен, хоть был толстозобым, но назвать его глупым было огромной ошибкой. Оба предались хитрому ходу. Ликише, едва удерживая себя в воздухе, раскинул руки, как бы приветствуя соперника — идет на мировую, так же как и измокший титан, притворился, что ослаб.
Перевоплощение произошло за считаные секунды. Это- го хватило, чтобы Овен подскочил к нему близко, и удар хвостом обеспечил гиганту пару сломанных ребер. Овен не ожидал от человека такого сильного удара, и это было открытием для него. Он и не думал, что сей жалкий червь окажется вдруг таким сильным. Но корсей все же попытал счастье, хоть и не особо надеялся на свой знак. Это было его последним шансом, чтобы выжить. Но когда его духов- ный собрат мог громить целые миры, размалывая в муку планеады и планеты, что мог сделать змей? Возможно, это перевоплощение может повлиять на корсея, забрав нечто ценное. Как говорится, заплатить свою цену. Стать тем, чем владеешь.
Больше десятиметровый королевский змей, Наг, Змееносец, и просто ползучая тварь, поднялась вертикально, сделала пару пугающих выпадов в сторону Овна. То, что соперник корсея не ожидал увидеть перед собою, было написано на его безобразной морде. Пару гипнотизирующих плавных ходов, яростное шипение чудовища, обманом вве- ло в заблуждение великана. Пара колец уже успела опоясать Ореаса — Овна, вершителя миров, с ног до головы. Сам же Овен, как истинный боец, с особым усилием сошел из оцепенения и тут же взялся за свою защиту: ухватившись своими ручищами за змеиную голову, тот взялся проламывать череп ненавистного гада.
Овен был огромен и поистине силен. Чтобы задушить противника, требовалось немалых усилий.
— Нет! Нет! Нет! Этого не должно! Ты не можешь быть крови титана! Ты не имеешь космической силы! — Все еще противоборствуя своему сопернику, Овен не мог поверить в увиденное. Все, что знал Овен о Змееносце, — это то, что тот был изгнан из богемного пантеона. Стерт из истории Вселенной и забыт своими же жрецами. Опошленный мифами о его фатальной участи с яблоками, змей так и не смог отстроить заново себя в качестве того добродетеля и хранителя земли. Отбросив все попытки обелить себя, змей прижился на одной планете, где владычествуют магия и не менее опасное зло, чем он сам.
Этим он и отличился. Спрятав себя как можно глубже и лишь только изредка представляя всему миру, Змей свято хранил жизни своих носителей.
Все же идти лоб в лоб обещало поражение для самого титана. И он это понимал. Хитрый план Овна притвориться умирающим возник в его плоской голове не сразу, но все же он возник. Рогатый великан прикинулся пораженным от укуса Змееносца. Его стало неестественно лихорадить, как и должно. Все указывало на то, что корсею, будущему сарфину Ириля, можно было снять свою бдительность. После его укусов яд должен был стремительно распространяется по всему телу Овна. Но стоило Ликише снять блокаду, как неожиданные громадные ручищи Овна ухватились за скользкое, холодное тело змеюки, принялись его рвать. По- хоже на то, что как рвутся трубы при высоком давлении. Длинный хвост извивался в разные стороны, бить противника, пытаясь вызволить себя из плена. Но как ни старался змей, Овен жадно вожделел его смерти. Последняя попытка высвободиться — это снова окольцевать великана и стиснуть этого верзилу раз и навсегда.
* * *
Этот момент держал зрителей арены в полном оцепенении. Каждый болел за того, на кого поставил свои деньги. Это была непроходимая трибуна, заполненная тысячами зрителей. Внимательно вглядываясь в происходящее, каждый разрывался за своего игрока или за свои влитые кругляши. От самых различных существ до безобразных великанов, гномов, троллей, ведьм или других тварей, что населяли магический мир, — все с нетерпением ожидали смерти змея. В таком городе, как Кифар, не было места для праведных. Сюда съезжались самые опасные маги, колдуны, ведьмы, бесы, люди в звериной внешности, разные убийцы, психи или приговоренные к смерти заключенные. Цель у всех была одна — заработать больше злотых кругляшей на ставках или умереть. Участников боев на этой арене называли, скорее всего, смертниками. Так как никто никогда арену не покидал. Это вечная цепочка победителей, которые вскоре становились со временем побежденными. Неважно, какой силой обладает участник, главное — выжить.
Ликише попал на Арену Смерти благодаря Аморфу. Его главный учитель, наставник, друг или названный отец понял, что пора его адепту выйти за пределы города Ириля, лишив парня ужасного комплекса «песика». Но тот никак не мог предвидеть, насколько сильно он заблуждался. Аморф стал для корсея предсказуемым, и учить парня выс- шей магии становилось все труднее. Казалось, что монстр терял хватку. Но когда Саржа за очередной чаркой паленки краем уха узнал про тайное место от заезженного пьяницы, тут он сразу же и пересказал главному колдуну обо всех прелестях местных побоищ. По мнению Аморфа, эта была самая лучшая практика для его Змееносца. Выйти против трех призрачных ведьм, которые держали арену в страхе около семи сражений. Теперь корсей должен сразиться с сестрицами и не только… если выживет.
Аморф и Рой Саржа стояли в окружении такого же сумасшествия, что и вся Арена. Потупив свои головы, Аморф с приятелем с самого начала ждал печальный исход сражения. Уже многие ставили крест на прославленном Змееносце, когда на табло вышло тайное имя Овна. Местные букмекеры провели ставки по всему городу, а также занимались подтасовыванием смертников. Многие ждали от этой пары захватывающее зрелище! После того как корсей расправился с морским чудовищем Тритоном, тремя при- зрачными ведьмами, и к этому списку прилагаются разборки с местными гоблинами, букмекер нарочно поставил Ариеса против Змееносца.
— Очень будет жаль, если он проиграет, — не выдержал Саржа, не отрывая взгляд от отражения всех событий на арене.
— Если он проиграет, мы отсюда живыми не выберемся, — еле слышно ответил Аморф своему напарнику, ощу- щая назойливые взгляды трех зеленых гигантских верзил, у которых были не самые добрые намерения после неболь- шой потасовке в таверне.
— Он же его собрат. Как он его убьет? Может, Овен бес- смертен? Хороший же сюрприз «ОРИЕС», — не унимался Саржа, с трудом подавляя дрожь в коленках.
— Все они смертны. После Ориеса на очереди родится очередное дитя под знаком Овна. Если твой племянничек догадается, что вся его сила в рогах, то ты можешь быть спокоен.
— Я буду спокоен, когда задавлю того идиота, который заверил, что Ориес — это простой заключенный. Даже на великана не похож.
Саржа издал свистящий звук.
— Я лично его собакам скормлю, но перед этим узнаю, кто заказал Ликого.
В этот миг Аморф в который раз пожалел о том, что под- писал своего адепта на смерть. Глядя на зеркало арены, он видел, как трудно сейчас Ликише. Еще чуток, и громкий раздражающий гудок оповестил бы о смерти одного из них. Аморф был согласен, что Ликише сражался на полную силу. Так же отчаянно, как когда впервые появился на арене. Но по сравнению с Овном змей был слаб, и магия его тут бессильна. Все это время колдун был во взвинченном состоянии, хотя несильно старался подавать вида. Хоть человек он в прошлом, Аморф не смел показать свою слабую натуру как Саржа. Казалось, что с этим перепуганным сопляком трясется вся трибуна. Но больше всего Аморфу хотелось со- хранить ясность ума в случае непредвиденного. Нельзя было сказать, что это все было случайностью. Кто-то нарочно
подставил Змееносца. Теперь он точно это знал, замечая на себе чей-то очень тяжелый взгляд.
Змей начал заметно слабеть. Толпа зрителей лихорадочно принялась отсчитывать секунды до конца поединка. Саржа, как мог, удерживал свою дрожь, скрестив руки на груди, мысленно молился своим богам. Аморф, как мог, подавлял свои эмоции, но пришел тот момент, когда он снял керамическую маску в знак глубокой потери. Его лицо бы- ло мраморно-белым, к тому же обезображенно мятым, словно его окунули в кипящее масло. Саржа не раз видел, как Аморф освобождал лицо от маски, но впервые видел на его уродливом до безумия лице тревогу.
— Дело дрянь? — спросил Саржа, судорожно крутив свои худощавые пальцы в маленьком кулачке.
В глазах змеи постепенно темнело. Увивающее тело то и дело отказывалось подчиняться ему. Сплетенные друг с другом соперники рвали друг друга на части. С каждой минутой Овен брал верх. И, радуясь своей победе, издавал что-то похожее на смех, откуда ни возьмись такая же змея, как та, что была в руках Овна, подползла сзади, жадно вырвала лобную часть черепа с рогами у соперника. Кровь хлобыстала во все стороны, окрашивая белую гладь в багровый цвет. Тяжелое мертвое тело великана с грохотом рухнуло на землю. Похоже, весь мир затих перед неизведанным. Никто понять не мог, каким образом на арене появился еще один участник. И самое главное — как он смог попросту разорвать Овна? Все в предвкушении ждали дальнейших действий. Все старательно наблюдали за двумя змеями, не решаясь нарушить тишину.
* * *
Ликише все не как не мог прийти в себя. Что-то ему мешало собраться и взглянуть помощнику в глаза. Он смотрел на себя и еще раз на себя или на свое отражение. Все эти непонятные отражения или искривления реальности не давали собраться воедино. Проклиная Овна, Ликише допустил, чтобы руки великана так сильно сдавили его голову, что глаза его стали плохо видеть. Может, это еще один Змееносец? Возможно, это Аморф помог ему своей магией? Ведь он, как и сам Ликише, был альхидом, до его сверже- ния. Ничего не понятно и не видно! Но как бы там ни было, этому змею корсей был благодарен. Но все же что-то мешало ему собраться. Будто это не только его двойник, словно это он сам! Корсей извивающимися движениями, стараясь как можно тише и незаметнее, волнообразным способом подойти к другой змеи. Второй соперник или друг вел себя точно так же, как и корсей. С гордо поднятой головой, раскинутым капюшоном, оба окольцевали труп некогда бывшего титана.
Все еще удерживая в зубах позолоченное руно Овна, змея не предпринимала попыток нападения или мира. Чего было ожидать от незнакомца, корсей не мог предположить, пока магия второй змеи начала постепенно испаряться в воздухе, легкой дымкой едва обволокла корсея. Будто заблудшая душа вернулась в свое тело, а за ним вер- нулось и сознание Ликише. Его тотчас же перестало разрывать его на две части. Он словно слился воедино с собою, его второе «я» заполнило пустоту внутри. Потребовалось еще немного времени, чтобы змей снова стал принимать человеческое обличье: руки, ноги, туловище, голова, кожа. Лишь только глаза остались такими же змеиными, обещая следующему сопернику скорую смерть. После перевопло- щения, изнеможенный пытками Овна, парень еле передвигал ноги. Голова жутко болела. Тело покрылось синевой после той магии раздвоения, которую он совсем не ожидал.
Едва передвигая заморенные ноги, Ликише потянул за собой свой трофей.
— Этого вам хватит? Я ухожу с арены! — заорал Ликише как можно громче, надеясь, что его услышали. — Я УХОЖУ С АРЕНЫ!
* * *
Трибуны ликовали неожиданному исходу боя. В течение получаса зрители стоя аплодировали Змееносцу. Никто не мог предвидеть, что змей смог раздвоиться на две части. Это было восхитительно. Вырвать зубами рога Овна не под силу ни одному магу или существу, но корсей смог. Это была его магия! Магия Змееносца — тринадцатого духа зодиакального цикла.
Это был сон. Сплошное видение! Самый невероятный итог побоища! Аморф затерялся в своем воображении? Нет. Не может быть! Это было не про него. Аморф долго приходил в себя после увиденного. Такой ошеломляющий исход заставил растянуть на лице самую жуткую во всей вселенной улыбку. Словно он подарил ее всему белому свету после того, как тот смог осознать, что это благодаря ему Змееносец имеет такие успехи. Аморф снова надел на лицо свою бессмысленную маску и с наслаждением стал наблюдать, как зрители не переставали горланить имя Змееносца.
— Вы себе не представляете, как я разбогател! — послы- шался голос букмекера сквозь громкий шум ликующей толпы. — Я знал, что этот парень одолеет Ориеса!
Это был веселый мужчина имел очень длинное и худощавое тело. В потрепаном черном кафтане, мешковая накидка со знаками и иероглифами, вычерчеными заклинаниями и приметной белый галстучекс красными характерными пятнами и острыми отточенными зубами. В такие одеяния были наряжены чуть ли не добрая половина посетителей арены. Не каждый хотел выделяться в столь опасном месте и носил зачарованую накидку или плащ. Издавна здесь все бои были запрещены законно, и открыть тайную лавочку в тихих местах было рискованным делом, так как в городе существовал строгий режим —но это Кифар. Но рисковать любили все, поэтому на арене было довольно много посетителей и смертников Арены.
От радости букмекер неожиданно подскочил к Сарже и Аморфу, обнял их за плечи, словно старых добрых друзей, растянул чудовищно- отвратительную улыбку обратился к колдуну:
— Вы не представляете, кто сейчас со мною говорил. Морена хочет видеть этой ночью у себя вашего Змееносца. Поверьте, это того стоит! Моя госпожа, главная женщина здесь и не потерпит отказа. Нет, нет,нет! И к тому же она очень щедра, если вы за золотыми кругляшиками здесь.
В зубах незнакомца показались свежие ошметки мяса. Недавний съеденый «крыченышь», что разведывал нарушения в Кифаре. От увиденного Саржа поморщился.
— Если она освободит Ликого от дальнейшего участия на арене. А то я так своего адепта потеряю.
Аморф был, как никогда, тверд:
— Ну, какие могут быть вопросы, когда тут сама Мора… у моей госпожи остались к нему вопросы.
— Они знакомы? — Не скрывая своего удивления, Саржа повернулся к Аморфу.
— По ходу значит, то у вашего красавчика имеется еще один талант кроме, как поразительно сражаться. — Дальнейший разговор букмекера и Аморфа перешел в более строгий и деловой тон. — А может, мы с тобой сторгуемся? Продай мальчишку. Естественно, за высокое вознаграждение.
— «Мальчишка», корсей из династии Асхаев-Данов. Внук сарфина Аллеля Асхаев-Дан. Младший сын союза Година мирянки из Диффды. А также наследник престола. Корсей! Его полное имя альхид Ликише Офион Асхаев-Дан Второй.
— У-у-у-у! Какие люди в нашем театре! — Букмекер вытянул свою удивленную физиономию. — Мальчик с сюрпризом. Немедленно его к Море. Вот это она возрадуется! Такие гости нечасто у нас стоят на арене и сражаются с самим духовным братом Овном. Вот это да! А что это он тут делает?
— Надо было признаться сразу, — всунулся в разговор Саржа. — Когда он покуролесил в баре с гоблинами.
— Практикует змея, — ответил Аморф букмекеру.
— Послушай, а мне вот всегда было интересно, откуда он у них этот змееныш? — Все никак не мог прийти в себя, букмекера тут же потянуло в кураж.
— С рождения! — резко выпалил Аморф не жела продолжать разговор о очевидных вещах. — Одно поколение и один Змееносец.
— Темните вы что-то, монстрики. Похоже на проклятие рода. — веселясь, букмекер не мог скрывать своего недоверия к роду сарфинскому. — Все-таки это правильно, что решили выйти на арену! Змей молод, горяч. У нас и не таких усмиряли. К тому же страшно красив. Мора его сразу узнала.
— Когда мой адепт выйдет из арены? — не желая слушать о любовных приключениях Ликише, Аморф на духу перекрыл старания букмекера.
— Вот не пойму, как ты нашел такого ученика?! Это же настоящий алмаз! Знатный альхид. Первородный! Будущее величественного города Мириды! О нем мало кто знает. Может, все же договоримся?
— Это мой племянник! — сорвался Саржа.
— Божечки же ты мой! Вы меня не перестаете удивлять! Сам придворный казначей тут! — продолжал букмекер, прибавляя веселый тон. — Рой Саржа здесь, на трибуне! Сын моего старого друга Роя Саржи-старшего. Нам есть о чем поговорить тут. Осталось незаконченое дельце твоего отца. Его надо закончить.
— И этот мой, от костей до волосинки, — твердо ответил Аморф букмекеру перекрыв воздух. — И мы тут ненадолго, пошли. Саржа, надо встретить Ликого.
— Ну что, купить мальчонку не получится, так, может, отпразднуем дело, пока он там будет с Мореной… Сегодня, я угощаю. — лукавый взгляд букмекера намекнул о наклонностях его хозяйки— Спешу ответить вам, Рой Саржа, отказывать мне нельзя. Тем более дело прибыльное, живое. Этим занимался ваш отец не смотря на свои принципы он нес только прибыль. Только прибыль.
Саржа тут же зажегся как только слово «прибыль» прозвучала в его ушах. Как сын торговца, он всегда хотел продолжить дело отца, но понятия не имел чем же занимался его родитель. Все же любопытство сыграло свою игру и Рою приспичило согласиться.
21 глава
Как только Ликише переступил порог помещения, завешанного различными амулетами, где стены были обрисованы разнообразными знаками и иероглифами, резкий запах гнили выстрелил в виски. Прошло немного времени, чтобы привыкнуть к зловонному аромату, и лишь тогда корсей смог поднять голову и увидеть жуткую картину. Блеклый свет, исходящий из стеклянной бутылки, насилу осве- щал сырую комнатёнку оракула. На сырых подушках лежа- ла изведённая побоями старуха в обагрённых пожухлых тряпках, что служили ей бинтами на рваных ранах. На полу и стенах кишели скользкие черви, поедая гниющие отбросы, превращались в синих мух, заполняя комнатку противным жужжанием.
— Возможно, это не то, что ты хотел увидеть, — раздался голос провидицы. — Ты живёшь в мире, где несправедливость, подлость, гордыня, ложь и грех затмили все человеческое, что осталось у тебя в сердце. Узри же свое нутро!
Но что же увидела Хиона? Под открытым сине-лазурным небом на самой высоком каменном столбе, где стояла серебряная ротонда, среди каменистых столбов, из которых стекали водопады, мелисса воззрела прекрасную многорукую деву, что мирно отдыхала на мягкой кушетке, вслу- шиваясь в песнь цветов. Яркое солнце осыпало ласками синюю кожу арахны, а маленькие яркие бутоны разноо- бразных цветов имели крошечные человеческие лица ма- леньких ребятишек. Они так же, как и их богиня, радовались тёплым лучикам солнышка, напевали радостные песни, играли весёлые мелодии на крошечных флейтах. Точно, как человеческие ручки в своих лепестках держали инструменты. В танце кружились мотыльки, порхали бабочки. На низком столике возле оракула стояла расписная курильница провидицы, отсюда и воздух имел сладкий карамельный аромат, наполняя девушку детской радостью.
— Подойди, дитя, — раздался мелодичный голос прови- дицы. — Я хочу рассмотреть тебя!
— Вы прекрасны. — Зачарованная красотой, Хиона медленно подошла к оракулу, представ перед женщиной на коленях.
— Мне не так часто приходится видеть золотовласую мелиссу бореев. Этот редкий случай нужно воспеть в песнях доброты и красоты всей Вселенной!
Как только оракул закончила, живые цветы тут же подобрали приятный мотив, принялись напевать: «Ла-ла-ла».
— Чтобы воспеть красоту, слов не надо. Нужно только ощутить, почувствовать их вдохновение! Разве это не прекрасно?
— Это очень прекрасно! — согласилась Хиона, преисполненная радостью, просияла девушка.
Прослушав долгую песню цветов о благой красоте мелиссы, оракул обернулась к девушке и добавила:
— Я существую вне пространства и времени. А то, что ты видишь, это твой ответ на все твои вопросы, в отличие от твоего Змееносца. Он же познал всю ту чернь, что тянет за собою. Это будет ему уроком.
— Он не виноват, что стал таким! — не удержав вну- треннего порыва, Хиона поднялась на защиту Ликише. — К сожалению, он провёл жизнь вдали от дома. Он совсем не знает, что такое любовь и прощение. Им управляют месть и обида, но я уверена, что у него получится перебороть себя. Он способен на это! Я уверена!
— Ох, дитя, ты так добра. А не любовь ли это?
— Э… не знаю. Он хороший, просто его никто не понимает. Он борется с собою, и мне кажется, у него это выходит, хоть плохо получается.
Оракул широко улыбнулась:
— О, как приятно смотреть на тебя! Ты так прекрасна, когда добра. Однако он не заслуживает тебя!
— Это неважно! Его дух нарек меня невестой. Я подарила ему свой первый поцелуй, и поклялась родить ему наследника. Но я другому обещана, и у нас скоро будет свадьба. Вот что меня волнует больше всего!
— Какое самопожертвование. — Пожав плечами, оракул медленно подняла одну из рук и лёгким движением взялась дирижировать необычному оркестру. — Я вижу старую нить, что тянется с самых древних времён, когда живые боги ходили по этой земле. Это непростая нить. Нет. Это клятва между Змееносцем и его лучом надежды. Его сердцем и душой. Если Змееносец проходит цикл перерождения, то его лучик также следует за ним, где бы он ни возник. Всегда и всюду ты будешь рядом. Это называется — любовь. Любовь к женщине, что приняла его таким, как он есть, став ему женой. Ты любишь Змееносца самой древней любовью.
— Иногда я подозреваю, что всегда! Веки вечные!
— Любовь зашла в нашу обитель! Да воспоём песню о любви! — С лицом, полным счастья, синий оракул запела песню.
Обрадовавшись, цветы тут же приняли предложение оракула. Красивая песня удалась. Тонкий голос арахны поднял настроение, а душевная мелодия на крохотных свирелях, дудочках и арфе вызывала странную легкость.
Мелодия цветов звучала недолго. Прилежно прослушав ее, внимая каждому слову, Хиона обратилась к оракулу:
— О святая из святых, подскажи мне, что сделать, чтобы спасти его?
— Что ты спрашиваешь у меня, если сама на верном пути. Провидица подняла многочисленные руки, точно как та птица распахнула мощные крылья, представив перед мелиссой кругловатый животик.
— Это ваше будущее.
— О боги! Святой Борей и его великие жрецы, как же так? Это немыслимо! Это ваше дитя?
— Нет же, глупенькая, это ваше с корсеем Ликише будущее, — заулыбалась провидица. — Ваше дитя уже в пути к вам. Его могущество не имеет границ. Он спаситель Вселенной!
Окончив очередную музыку, посвященную рождению новой жизни, оракул воспарила вверх, словно воздушное облачко в белоснежном платье. Длинный шлейф струился вниз, за пределы ее ротонды. Раскрыла с десяток рук, словно белоснежная птица распустила крылья, с лёгкостью взлетела вверх.
— Я знала, что вы явитесь сюда, и ждала вас. Это мой конец. Там, за пределом меня давно ждут мои дети, а теперь смею проститься с тобой, золотовласая мелисса Хиона, дочь горного короля. А теперь я спасу вас.
22глава
За все то время, которое корсей с мелиссой находились в подвале с оракулом, Тарантул спокойно стоял за прилавком, занимался своими делами, разливая по бутылкам радужную жижу, натирал стаканы, как внезапно с грохотом в двери ввалились двое здоровых, но изношенных, как после долгой дороги, незнакомцев. Вглядываясь в лица, Тарантул не узнал в них своих постояльцев. Он был уверен, что эти мрачные фигуры впервые забрели в его лавку. Высокие, крепкие, широкоплечие гости имели не самый при- ветливый взгляд, после чего арахниец был готов к эпичной схватке.
«Наёмник с оборотнем! Они учуяли запах корсея и мелиссы. Эти „недородки“ прошли сквозь двери с ворованным ключом!» — бросив оценивающий взгляд, тут же сообразил Тарантул.
Обращая внимание острым взглядом на тёмное помещение, наемник заглянул во все углы трактира, зашёл в каждую пустующую комнату, кладовую, заворачивая на второй этаж, пустился по комнатенкам, устраивая погром. Другой же, от которого несло грязной псиной, взялся валять столы, стулья. Крушил все вокруг: облитые старым воском полки, стеклянные бутылки с намешанным зельем, в которых плавали людские глаза, пальцы и уши. Бил черепяные кружки, что достались арахнийцу после смерти предыдущего хозяи- на лавки. Развалял трофейный шкафчик. Несмотря на устроенный погром в трактире, глубоко сдержанный арахниец все еще сохранял безмятежность. Не теряя душевного самообладания, но со скрытой яростью он продолжал до блеска натирать чашку.
— Эй, Вифалай, посмотри сюда, кто у нас здесь! — наваливаясь всем телом на стойку, раздался жутковатый голос негодяя, от которого несло грязной псиной.
— На что он нам нужен? Лучше разузнай, где этот червяк и его ледышка! — со стороны лестницы раздался голос другого наемника. — Брюxатый возчик привез их сюда. Это любимое место всяких лиходеев, в том числе и этого ползуна. Эй, Бон Бен, только не переусердствуй на этот раз.
Наемник перевел ядовитый взгляд на арахнийца.
— Что происходит, паучишка? Куда ты спрятал ящерку и его девицу? — Ни тяжёлый взгляд зловонного Бон Бена, ни острый оскал его гнилых зубов не мог вывести арахнийца из равновесия. — Где ящерка, насекомое? — злобно повторил он.
С тяжелым сердцем, переводя дыхание, Тарантул мысленно простился со своей лавкой и всем тем добром, к ко- торому он давно привык и даже любил. Он не стал ждать, пока негодяи с нестерпимыми лицами, круша все вокруг, доберутся до его шеи или внутренностей. Возможно, наемники не собирались оставлять его в живых. Извлёкши из ножен острые сабли, руки арахнийца магическим образом умножились еще на две пары, но наёмники не приняли всерьёз грозящий вид Тарантула, обоих посетил приступ исте- рического смеха.
— Ты бы еще жопу надул, — еле выдавил из себя Бон Бен, заливаясь злорадным смехом, неосторожно подступая к арахнийцу.
После не самой удачной шутки друга Вифалай, хохоча во все горло, едва ли удержался на ногах, но для Тарантула это было полным оскорблением. Он не стал насчитывать крылатые фразочки грабителей. Приняв боевую стойку, тот поднял вверх лезвие и исполосовал Бон Бена, разделив его сальное тело на мелкие кусочки, как колбасу.
— БОН БЕН!
На одном дыхании другой наемник набросился на четырехрукого арахнийца, словно бешеный пес, исступлённо кидался в атаку. Отомстить за друга было делом чести для Вифалая. Он не мог оставить его глупую смерть без отмщения. Не прошло и минуты, как арахниец и наемник завертелись в битве, разнося все вокруг. Толстая плеть из кожаных ремней, которая долгое время служила ему лучшей защитой, раскромсалась об лезвие сабли. «Возмездие»—как называл плетку сам Вифалай постигла та же участь, что и несчастного Бон Бена. Потому Тарантул великодушно дал своему противнику время для выбора оружия. Недалеко от разломанного шкафчика с трофеями лежал меч безымянного воина. Недолго думая, наёмник разбил хрустальный гроб, в котором покоился тот артефакт, выхватил его среди острых осколков и набросился на арахнийца. В руках наемника меч стал испускать яростные молнии. Загорелось старое бревно. Весь трактир заполнялся едким дымом. Яркие вспышки света пробивались через двери, окна, привлекая к себе неподходящее внимание святозаров.
23глава
Очнувшись, Ликише и Хиона уже смотрели, как свирепствующее полымя поглощало старый трактир арахнийца. Столб черного дыма, тянущийся до самого неба, привлекал ненужное внимание прохожих и зевак бедного района. За долю секунды до пожара, что устроил Вифалай, Ликише и его спутницу под магическим куполом выбросило из горящего дома. Словно провидица знала о том, что происходит наверху, и перекинла обоих за стены горящего трактира.
— Добрый святозар Улем! — воскликнула Хиона, бросившись в тёплые объятия старого святозара девушка едва держалась на ногах, но ее перевозбужденное состояние привлек Улема. — Я так рада вас видеть! Вы знайте. Что тут произошло?
Заплетающим языком пробубнела она.
— Мелисса! Что вы тут делаeте? В таком убогом месте, как этот трактир! — поразился Улем, едва придя в себя и заметив, кто скрывается под грязным покрывалом нищенки.
— Не сердись, святозар Улем, нас спасла провидица! Оракул — она божественна! Перенесла нас из трактира, словно знала, что нам грозит опасность, и исчезла, унося с собою своего сына в лоне! Великий Борей! Это было нечто! Неописуeмая красота!
Воспаленный разум Хионы все еще поддавался фантастичному видению. Оракул сильно впечатлила девушку, от чего ее эмоциональное потрясение вызывало беспокойство со стороны Улема. То самое злье о котором говорят люди прежде чем встретится с оракулом было випито до дна. Без отстатка. Потому девушка была на грани эмоционального срыва: резкие перепады настроения от истерического смеха до горького плача, полная потеря контроля над собой сулили ей глубокую депрессию уже через час, как опомнится и ей поведают о самом непристойном поведении. Не впервые Хиона впадала в мир вымышленных грез, ощущая невероятную тягу к всемогущему Змееносцу и его такой восхитительной силе. Она искала в нем защиту от этого мира и тянулась к нему. Вот только вспомнив слова провидицы о ребенке Хиона норовила скорее исполнить предназначение. Жгучая страсть укрыла девицу с головой после чего бедняжка всячески старалась соединится с корсеем в объятиях и даже поцелуях. Святозар Улем едва мог оттянуть мелиссу от корсея. Всячески удерживал ее.
— Вы подвергали себя опасности, — раздался другой голос из-за глубокого капюшона белого соттана. — Нельзя вот так безрассудно покидать дворец! Вы Ликише подвергли себя опасности! Настолько нерассудительно, что только нам придется заметать ваши следы.
— Черный Владалан?! — затрясся корсей внезапно бросился ко второму святозару, извергнув пару проклятых слов, от которых покоробило проходящих жителей бедного района. — Ты посмел назвать наследника по имени?
— Черный святозар?! — громко затрещала Хиона тут же переключила внимание на Владалана, тыкая пальцем в парня взялась пристально осматривать столь необычного святозара. — Мирида действительно полна необычными созданиями!
— Ликише, — озабоченно начал Улем, унимая старого друга. — Дворец закрыт. Вам не пройти даже через кухню! Все ждут тебя и мелиссу и поговаривают, что это твой конец. Вам нельзя показываться вместе!
— Мне все равно, что они там готовят! Я не прогнусь перед этими отступниками! Я уничтожу их! — громко воскликнул Ликише, готовясь к сверхбитве.
— Ты скомпрометировал мелиссу! — выкрикнул Улем, призывая корсея к разуму. — Это бесчестье Хионы! Подумай о ней! Там, во дворце, идет настоящий скандал! Многие шепчутся и не стыдяться говорить вслух о ее бесчестье!! Дочь горного короля, богиня по крови, станет очередной наложницей?! Привалириат не допустит ее в ложе сарфина, а Мирида лишиться наследника! Коссея придумала обряд на ходу. Она ожесточила условия так. Что бедной девочке придется каждому привалиру доказывать что она невинна!
— Как они смеют?! — Дрогнувший голос девушки растопил высокое самомнение корсея. — Они не дерзнут! Мой отец… он не даст им такого права! Это бесчестье всей Авилонии. Клана Даманиев!
— Если до заката мелиссу не найдут, коссея возликует. Альянс вынесет решение против бореев и Авилонии придеться покляться Мириде в услужении! — накинул Влад. — Никакой свадьбы и не нужно.
— Подлая женщина! Она не посмеет! Нечистокровная не имеет права на такие решения, и святозары должны понимать это! Вы же должны знать! Сарфин дает ей право на такие поступки, а вы не сможете их остановить, сумасбродных! Она хочет поработить нас, назваться Миридианой! Матриархальная Мирида! Мы утонем в крови и мое дитя…о, бедное дитя! Вы видели моего ребёнка?
Казалось, мелисса вовсе сошла с ума, а воспаленный рассудок после принятого пылающего коктейля предался помрачению. В страх загнанная девушка представляла самые жуткие картины будущего.Не то, что показывала жрица.
— Мелисса, у вас нет детей! — Улем постарался убедить мелиссу в обратном, но девушка вела себя слишком неадекватно. — Ее срочно нужно доставить во дворец, к лекарям. —Улем был неизменно добрым, он повернул к себе мелиссу, заботливо добавил. — Поверьте мне, все будет так, словно ничего этого не было, вы забудете об этом инциденте.
Старый святозар приложил к воспаленному, мокрому лбу девушки руку, после чего она тут же уснула крепким сном.
— Это ее успокоит. Она еще ребенок, чтобы вынести такую магию, как у арахнидов. — Улем успел подхватить девушку, поднял ее на руки, был готов отправиться во дворец, добавил.— Лучше нам разделиться. Если мы скажем, что мелисса все это время находилась со мной, так как она ранее мы виделись. Скажем, будто она хотела посоветоваться насчёт будущей обители для наследника и хотела бы возложить на меня постройку молeльни. Я думаю, этот план выглядит более правдоподобным.
— Если это так, то мы сможем выиграть время для тебя! - радостно воскликнул Владалан. - Целый год вполне хватит! Тогда я позабочусь о корсее.
— Если не подеретесь.
Недолго думая Улем, подтолкнул рекрута к Ликише и сам того не ожидая, заметил между ними немыслимую схожесть.
Правильный профиль, близкий царскому роду Асхаев- Данов, подкидывал самые несусветные мысли. Словно этих двоих сводила одна и та же близкая нить. Со стороны это выглядело так, что Влад и Ликише были братьями, но разное положение в свете доказывало противоположное. Два парня черноголовые, кареглазые, с бледной болезненной кожей, поджатыми губами и похожими манерами. Оба были несдержанные и тёмные душой. Каждый, живя в своем мире, страдал одинаково. Оба чувствовали отрешённость ко всему, когда мир восставал против него самого. И оба жаждали мести. Может, именно поэтому, не получив желаемого с Ликише, Улем всецело перевёл пытливый взгляд на Владалана.
— Нам лучше уносить ноги, я чувствую, что-то назревает. Это не объяснить, но кто-то переполненный яростью всю дорогу следовал за нами.
Настороженность Владалана нервировала корсея.
— Это бедный район! Здесь живут не самые добрые люди, маги и колдуны. Здесь нет места для доброты! Отчего же этим людям не злиться, если единственная отрада для них горит перед их глазами?!
Глядя, как огонь поглощает остатки деревянной постройки, Ликише перебросил яростный взгляд на святозара.
— Мы трактир не жгли! — оправдывался Владалан. — Наоборот. Заметили, как кто-то испускает молнии, и поспешили на место. Кто же мог подумать, что нам на глаза попадётесь именно вы.
—А ты больше не думай. Иди пеша вперед!—не сдерживался Ликише.
Как ни странно, но Ликише с особой неприязнью накинулся на молодого парня, изливая порочную брань насчет святости ордена, охаивая решение мудрейших и превалиров, что включили чёрного Владалана в ряды беловолосых и луноликих.
Ранее, когда Улем посещал Ириль, Владалан был ещё совсем молод, потому особого сходства никто и не заметил, но, повзрослев, старый вольноопущенный удивился очевидному. Тот неловкий момент, когда ответы сами вышли на поверхность. В видении Ликише, Улем услышал слова той узницы пущенные вслед коссею Мириды, что он будет делать с детьми, и здесь ему показался ответ. Однако для Улема эта история еще не закончилась. Решив подвести черту с Домом Невест, тот задался мыслью: все точно разузнать, почему та святозарина была позабыта всеми и была стёрта из памяти всего сущего.
— Я немедленно увожу мелиссу, а ты — корсея! — скомандовал Улем, накрыв девушку соттаной святозаров, скрылся среди нахлынувших зевак.
— Желательно нам повторить за Улемом. Я взял с собою этy соттанy, чтобы скрыть вас от лишнего внимания, — начал Влад, протягивая корсею белоснежный плащ.
— Я не прикоснусь к этому тряпью даже во сне! — зашипел корсей, откидывая руку Влада в сторону. — И ты сказал, что нас не искали, солгал?
— Не то чтобы солгал, просто скрыл правду, — терпеливо ответил святозар сдерживая ухмылку.
— Ты слишком много себе позволяешь, как для святозара. Я запомню этот случай и передам твоему клеврету о твоей порочной нахальности. Как его имя? К кому мне нужно обратиться с жалобой?
— Все в вашей власти, но Улем… — стараясь не искушать Ликише в словесной перепалке, Владалан не стал досаждать корсею, предпочёл молчать.
— Улем? Разве ему дозволено обучать рекрутов? Что-то изменилось в обители?
— Он ни у кого не спрашивал. Он вольноотпущенный, а я…
— А ты настолько другой, что они давно махнули на тебя рукой?
Ликише не мог больше выносить присутствия несносного святозара. Для корсея этот юноша был отвратителен. Вся его манера поведения благородного и достойного звездного света, он играл кого-то, но только не себя. В этом была ошибка. В душе у Владалана происходит вечная борьба света и тени. Такой дикой смешанной крови не существовало в рядах белых воинов. Он мог стать отличным шпионом для самых опасных преступников Элиды. Незаметным лучником или магом. Стоит ему только захотеть, как святозар засыпает внутри него где-то в своем месте, открывая путь другому. Но стоит раскрыться своей темноте, Влад оставался точной копией самого Ликише, будто родственная душа затаилась в недрах дворцовых интриг.
Святозары не приняли молодого парня из-за его роковой внешности. Поставили рамки в его поведении. Владу приходится сдерживать свое естество. Подавлять в себе себя же. Все это было до боли знакомо для Ликише, но это было до появления Аморфа.
Погрузившись в самый центр бедного района, Ликише скинул с себя грязное покрывало, чистый и опрятный кафтан черного цвета по волшебству четко сел по его талии. Желтый кушак охватывал его узкий пояс. Густые, как смоль черные волосы аккуратно легли набок, придав наследнику более аристократический вид. На ногах засверкали навощенные сапоги из тонкой кожи.
Выйдя из бедного района Змееносца быстро узнали местные красавицы и совсем скоро окружили жениха. С безупречными фигурами, бархатистой кожей и пухлыми губками — каждая хотела привлечь внимание наследника. Едва касаясь его рук, одаривали томными улыбками и восторженными взглядами, но сам корсей был холодным к местным дамам и немногословен. На удивление девушки восторгались самоуверенностью корсея. Сколько внутреннего благородства в одном человеке! Природной грации и животного магнетизма. Обступив парня девушки, как хищницы, норовили пробить себе место в постели наложницей, но для Ликише ни одна так и не сравнилась с золотоволосой борейкой.
«Как там Хиона? Провел ли ее Улем во дворец? Причинил ли я ей боль? Бедная, она этого не заслуживает! Нельзя было ее брать с собою! Это я во всем виноват. Она обещана Лютосу, и этим все сказано. Даже провидица напророчила ей дитя от Лютоса. Нельзя было ее выводить из дворца!»
— Плохая идея идти пешком, лучше найти закрытый экипаж, — раздался голос Владалана, обрывая его тягостные мысли. — Мне кажется, что…
— Иди тихо, Черный Владалан, сейчас твоя речь неуместна. Ликише с опустошенным видом и ощущением одиночества едва понимал, что творится с его миром. И это его сильно нервировало. Помалу им овладевал порыв необъяснимых чувств, словно его лишили чего-то дорогого. Эти ощущения медленно заполняли его чашу терпения, подталкивали к непоправимым ошибкам. Идущий рядом святозар… он каким-то непонятным образом воздействовал на него отрицательно. Вызывал в корсее волну тревоги и чего-то еще более непонятного.
— Я не «Черный»! — вскипел юнец, не упустив момента оборвать усердие корсея задеть его честь.
— Ха! Да что ты?! Ты давно себя в зеркало видел? — Подняв на смех Владалана, Ликише не щадил парня, наградив еще парочкой «приятных» слов. — Нет, но это уже смешно! Ты забываешь, с кем имеешь дело, ты, грязное отродье.
— Я такой, как и все остальные святозары! — осмеянный корсеем, Владалан не дал обиде завладеть им, издирая себя перед добрым именем ордена. — Я брат своим братьям! Я давал клятву, и они приняли меня! Я не стану поддаваться вашей отрицательной энергии.
— Черный, побочный святозар светлым воином не будет! — взбудоражился корсей, дозволяя себе в высказыва- ниях. — Ты одно сплошное противоречие. Разногласие с самим собой! Ненависть и отрицание самого себя! Ты ненавидишь все и всех, словно винишь их в своих несчастьях. Выгрызаешь себя перед этими альбиносами. Разбиваешь руки в кровь, чтобы приглушить душевную боль! Твой глубокий шрам на шее говорит, что тебе почти удалось оставить этот смертный мир. Тебя следует предать анафеме! Ты изменник самому себе! Избавь этот мир от своего присутствия! Доведи дело до конца!
— Ты не сарфин, чтобы вольно вот так обращаться с святозаром! — Выносить измывательства не осталось сил, уязвленный святозар наконец-то испустил наболевшее. — Ты своевольник. Разрешаешь себе всякие непозволительности. Легковесный и гордец! Думаешь, что легко быть Черным Владоланом? Ты сильно заблуждаешься, если полагаешь, что я хотел этой жизни. Я не хотел такой жизни! Я молил богов о смерти. Молился Ваге, чтобы он мог покончить с моими муками, но каждый раз, когда подходил к концу, ко мне являлся призрак святозарины и говорил мне, что не время! Что я еще кому-то нужен! Но глядя… на белокурых, с белесою кожей, ясноглазых, величественных воинов, я понимаю, что никому здесь не нужен. Эти ученики и их учители, как и ты, ищут причины указать мне место. Вытаптывают меня в грязи, дополнив свои измывательства парой лестных слов о моей непристойной крови, а потом идут в молельню и вымаливают прощения у богов, а после снова принимаются гноить меня в стенах святой обители! Ты такой, как и они. Ты ничто без своего змееныша, даже не корсей.
— Во-первых, ты уже вырос из рекрутов ордена, так я полагаю? Но почему-то ты еще носишь юношеский соттан. Это говорит о том, что тебя не спешат принимать в орден. Порождение черной ведьмы оскверняет имя святозара и альхида. Смешно, не правда ли. Ирония в этом.
— Хоть моей матери нет в живых, я не раз видел ее, но я докажу, что она не ведьма! Она говорила, что я имею право вольно излагать мысль нисколько не думая о последствиях, заходить в дома и даже во дворец. Каждый раз, когда я вижу в стенах святой обители дух погибшей, она твердит, что я твой брат.
Сказанные слова святозара вызвали истерический смех у корсея. Ничего абсурднее Ликише в жизни не слыхал, но с последними событиями в его и так нелегкой жизни можно было предположить, что Черный Владавлан мог быть братом Змееносца, ведь подтверждение тому бреду нет.
— Да? Уволь меня от этого ужаса, что мне пришлось услышать! Твои слова нe что иное, как зависть о блаженной жизни корсея, и больше ничего. Ничто не заставит меня поверить в эту бессмыслицу. В тебе такая же темная сила, что и у меня, так это не знаменует тебя моим братом! Может, ты сын первородного коссея Гадесиса? Нет? Может, ты дитя мирянки Фрийи? Ты говоришь, что ты видишь призраков, то есть умерших? Ты святозар, откуда мне знать, за какой дар тебя приняли в ряды альбиносов? Тогда отчего ты мне брат? Нет. Не брат. Твоя мать — мерзкая голодранка, как и твой отец, и сын их выдался таким же мерзким лжецом! И только чистосердечное обещание святозаров держит тебя в стенах обители.
Владалан, сам того не ожидая, резко схватил наглеца за руку, развернул к себе лицом. Два схожих между собой человека вровень стали друг перед другом. Естественно, наследник имел преимущество, однако Владалан это не удерживало. Ему, как святозару, надоело прозвище «Черный Владавлан», и корсей стал первым, кому придется забрать свои гадкие слова обратно. По рассказам мудрецов, его ребенком подбросили черные, отвратительные, такие же отродья, как он сам — колдуны. Большим грехом было бы бросить младенца на пороге, и с той секунды много лет прошло, а Владавлан нес обязанную службу святозарам и бремя своих родителей.
— Мне надоело, что меня зовут «Черный Владавлан», забери слова обратно!
Побледнев от гнева, корсей без всякой магии и препятствий легко убрал руку наглеца:
— Забываешь, с кем имеешь дело. Ты сгниешь в самой высокой башне твоей же богaдельни!
— Твой титул утратил силу, как только ты посмел вывести мелиссу из дворца! Коссея позаботилась о том. Чтобы проучить тебя как следует! — Владалан был вне себя от ярости. — Одно слово светлейшей коссеи — и ты уже нe кто иной, как изменник и захватчик! Сегодня я смею глядеть тебе в глаза, а если примешься противиться воле белого воина, то пущу на тебя гнев святой богини!
— Серп святозара на меня пустишь? — Ощутив угрозу, корсей был готов к схватке. — Сойдешься в сxватке со Змеем? Осторожней, я ведь могу принять вызов!
За препирательством двоих внимательно следила вальяжная девица с мертвенно-белым лицом и алыми как кровь губами. В толпе ахающих девиц она показалась совсем недавно, потому несильно и входила в суть их разно- гласий. Но все же броская в своем наряде, она представилась перед корсеем, обнажая свое мнение.
— Вы братья? — перебив корсея, красавица блеснула необычным веером, где острые перья, как кинжалы, по- настоящему угрожали. — Я слышу кровные узы. Это однa из немногих моих развитых способностей! — весело трещала девица, но до чего мерзким, визгливым голоском.
— Мы не братья! — в один голос ответили корсей и Владалан, скрывая тяжелое замешательство.
— Уже не братья, — дополнил Владалан.
— Нет, — продолжила незнакомка действовать на нервы. — Ну да, вы братья! Уж я-то разбираюсь в этом! Мои сестры… э… э… тоже часто грызутся, как вы. Что бы ни случилось, они пожизненно цапаются! Иногда эти схватки вгоняют нас к проблемам. К смерти одной из нас, например. Но это так маловажно. Нас и так много. Очень много. Вот недавно одна из них…
Не приняв во внимание слова яркой девушки с веером, Ликише хотел развернуться и уйти. Избавить себя от раздражающего писка, и, пожалуй, самыми резкими жестами рук, однако стоило ему отвернуться, как вдруг в спину ударил внезапный шквал точных ударов. От неожиданности Ликише забросило в сторону бронзовой статуи, что стояла на три шага от него. Как так получилось и кто посмел, корсей не сразу понял, а как только пришел в себя, увидел нечто. Сбрасывая с себя ложный образ изнеженной красотки, девица с веером явила себя как принадлежащая особой культуре аулик. Крайне проворные молодые маги, которым не посчастливилось пополнить ряд святозаров, смешивались воедино с тотемным животным и становились наемниками или охотниками за небольшую плату.
Не удержав аппетит, падкая на миридийское золото, одна из сестер боевого единства. Молодая аулика, решила испытать себя в качестве наемницы. Как мерзко — броситься на мишень в самом людном месте, да еще со спины. Может, одна аулика не имела никакой опасности для Ликише, и корсей смог расправиться без змея, но следом за наемницей со всей охотничьей страстью на охоту вышли щерящиеся клыками, готовые утолить кровавую месть, грозно рычащие горбатые псы.
Перевертыши-оборотни Саржи, служащие при дворце под покровительством самой коссеи, с азартом обступили корсея.
— Псы?! В белый день Элла? Они, видимо, заколдованные, иначе их здесь быть не могло! Тем не менее на небе не видать троелуния. До полного троелуния еще целый месяц! — воскликнул Ликише, обращаясь к святозару. — Это вожаки нескольких стай! Горбатые псы! Не дай себя поранить, иначе ты обратишься в перевертыша!
Ликише только успел отскочить, как вся свора роем осуществляя кровавую забаву: бросилась вдогонку, норовя ощутить в своих зубах сладкую плоть Змееносца. Укрыться было негде. Бежать было некуда. В испуге метались в стороны люди, едва не оказываясь в пасти кровожадного лохматого людоеда. В это время Влад успел обернуть ненужное для Ликише внимание аулики, накинув на красотку плащ святозара, тот попробовал задержать бойкую дамочку.
— Черный святозар?! — донесся до слуха писклявый голосок из-под соттаны, девушка резво размахнулась, резво выскочила из цепкого захвата Влада, oтряхнулась и пустилась в сторону обидчика.
— Мое имя Фефения! И это я убила всех своих сестер, а теперь я убью тебя и получу то, о чем мечтала, я стану наложницей крон-корсея! Любимой и единственной!
— Прежде чем ты переступишь порог дворца, тебе доведется попытаться убить меня, — oтветил святозар, принимая вызов аулики. — Ты безумна, раз взялась за святозара. Мои братья…
— Хa-ха-ха! — расползся зловещий смех аулики. — Братья? Я положу их всех, кто помешает дойти мне до моей цели! Особенно Змееносца. И его я убью, как только разберусь с тобой!
— Такая наивность присуща молодым ауликам. Вы любите бросаться в бой, не задумываясь. Какая бесрасудность вам ничто последствия! Знай, наемница, мне есть чем тебя удивить, и я не позволю трогать моего брата!
Ровно за один миг Владалана окутала темная аура. Его кожа утратила молочный оттенок, померкла, словно в сером тумане. Белоснежный соттан святозаров принял грозный чернящий тон. В глазах показался ярко- алый ореол вокруг черной радужке, противоположный тому, какой зарождается у белых святозаров: таинственное яркое золотое свечение. Однако у Владалана был наступательный ореол, будто тот призывал саму Тьму.
Набрасываясь на аулику, Владалан испустил адовое пламя изо рта, но девушка смогла отбить атаку, укрыв себя металлическим веером. Не мешкая, Владалан пустился в бой с наемницей. С кошачьей ловкостью опытная аулика отбивала удары святозара. Создавая ложные замахи, девушка провоцировала святозара, легко уходила в сторону. Будто парный танец, Владалан исполнял круговые движения, гоняясь за соперницей, но, заметив ее ритм, повторы движений, резко развернулся в другую сторону, исполнил захват в прыжке и бросил противницу в сторону.
Тяжелым камнем аулика отлетела, но, все еще легко встает на ноги. Все тело изнывало от ушибов и вывихов, но девушка упрямо шла в бой: выпуская из рук метательное оружие ;
Острые как кинжал перья ее металлического веера.
— Я убью тебя! — в иcтерике билась наемница, ощущая, ее поражение близко. — Ты недостойный святозар! Черный!
Одно лишь упоминание о черном святозаре, и Владалан перестал уворачиваться от потока летящих кинжалов.
— Я не ЧЕРНЫЙ! — громко кричал Владалан, призывая убийственную силу мрака, распылил выжигающий пепел, дотла обугливая соперницу.
Не оставляя шанса Влад покончил с наемницей, после чего пустился на помощь к корсею, бросаясь в схватку с клыкастыми псами.
Лохматые хищники, истые монстры гоняли Ликише по кругу, не давая ему где-нибудь укрыться, — всюду ему грозило угодить в пасть ужасной твари. Не смотря на удушливую серу вокруг эти огромные, горбатые псы как заколдованные людоеды не торопились рвать жертву на куски, как у них принято, а скорее наоборот, забавлялись с ним. Устроив охоту на альхида, свора гончих окружилa его. Этo неожиданность для корсея. Ранее вожаки стай не принимали участие в поиске дичи. Не носились по улицам Мириды, устроив кровавую расправу, не кормились на улице. Что могло заставить здорового пса выйти из нагретого обиталища, да еще погнаться за прытким магом? Почему эти ленивые животные, способные только употреблять еду, которую приносит молодняк, выйти на свет? Ликише уже догадывался, кто мог потревожить старых вожаков сразу нескольких стай. Ликише должен был принять решение и выпустить змея на волю. Показать горбатым щенкам всю магию Змееносца.
«Если я превращусь в змея, то сюда сбегутся святозары. Но если я им не стану, то эти звери не оставят меня в живых! Кто-то не дает мне выбора!»
Укрывшись за высокими колоннами, что удерживали гигантский диск гномона, Ликише быстро обернулся в огромного змея. Скользкими движениями он выполз из своего скромного убежища, до смерти распугав окружающих.
Живописные изображения, фрески, сложные орнаменты, мозаика и другие горельефы, что украшают стены домов, каменные ограды и улицы Мириды не могли полностью отобразить все великолепие Змея. Не могли повторить красоту чешуйчатой кожи и сложного узора и широким зонтом раскрывшиеся капюшон.
Встретившись лицом к лицу с лохматыми чудовищами, змей поднял голову вверх, издал громозвучный рев. Падких на свежее мясо резко убавилось. Некоторые псы не посмели идти против всесильного нага и бросились прочь, уводя из города стаю. Однако были и те, кто все же осмелился бросить вызов ужасу.
Извивающиеся гипнотические движения змеи вводили в транс. Двое клыкастых хищников, угодив под гипноз черного демона, позабыли о своей безопасности и тут же попали в ловушку. Чешуйчатый великан обвился вокруг высоких колонн, как девичья лента вокруг тонкой ручки. Определитель расположения двух солнц дал трещину, а после вовсе разрушился, оставляя на прежнем месте острый металлический шпиль. Те псы, что хотели скорой смерти корсею, точно как покорные щенки, по повелению змея ловко заскочили на черепянные крыши домов, все выше и выше взбираясь наверх. Неподвластные своему телу, подконтрольные чужому сознанию, лохматые хищники по приказу хозяина шли на верную смерть. Стиснув пасти, перенося мучительную боль и страх перед неизбежным, бросились вниз — на тот самый острый шпиль гномона.
С минуту казалось, что все проблемы уже позади, как вдруг со всех сторон, подобно неделимому белому рою, знаменитый орден воинов слетелся на площадь, замыкая змеиного монстра в кольцо. Всем отрядом безбоязненные святозары подняли единое оружие, что связывал весь орден, — лунный серп. Грациозное острое лезвие с переплетенным орнаментом было с рост своего обладателя. Уни- кальный, не знающий себе равных серп вершил добро во имя мира в Мириде. Именно этим оружием Влад решил воспользоваться, как только серпы братьев и сестер взмыли вверх.
— Силы небесные! — оцепенев от непредвиденного появления святозаров, Владалан разглядел самого чудовищно дикого и безжалостного предводителя отряда Отряд Ясса Стального Когтя!
Клеврет Ясс уже выглядел на бывалого, тертого в боях воина с глубокими шрамами на лице. На его широких ысе еще звенела стальная броня. Руки и ноги были укрыты металлической защитой, а на поясе висел меч с искривленным клинком. Великий ростом и могучий святозар мог давно оставить боевое дело, уйти на долгожданный покой, уступив дорогу более молодым, однако Ясс видел свою жизнь только на поле битвы. Тем не менее этот воин не раз доказал заносчивым превалирам, на что способны его меч и его отвага.
Бросаясь в память о местных легендах, клеврет Ясс Стальной Коготь имел громкое имя, что тянулось до самых краев Элиды. Безбоязненный зверь в облике человека нагонял неподдельный ужас на лютых колдунов, ведьм, чаро- деев и свирепых тварей и монстров. Он первый, кто применил несгибаемые стальные латы против земляного чудовища, что попросту сжиралo людей и их скот в небольшой провинции. Дав себя сожрать, неистовый святозар в стальном облачении изрубил чудовищe извне. Однако не одним делом его окрестили «не знающим страха», на его веку немало героических подвигов, что несли его славу и до самых стен Ириля.
В отряде легендарного святозара значились исключительные воины: те, кто прошел сложный путь своей жизни и больше не нашeл в своем жестоком сердце мира и прощения. Бессердечные, крайне беспощадные стали истинным бичом в мире черной магии. Не ведающие милосердия, всюду имели успех там, где нет надежды на справедливый суд над истязателями, и жили одним днем, и умирали с честью.
Владалан той же секундой подумал, что клеврету стоит пояснить, поведать Яссу историю о случвшиемся, что их атаковала грозная аулика. Посреди солнечного дня неслись околдованные горбатые псы перевертыши — желали скoрой смерти Ликише. У Змееносца не было выбора: он просто защищал себя, но грозный взгляд Ясса не сулил обоим ничего хорошего.
Не успев пошевелиться как «Черного святозара» прижали к земле. Источая темную ауру, молодой святозар показался подозрительным, потому с ним долго не мешкали, быстро заключили под стражу.
— Что вы делаeте, это же я! Я святозар! Нет! Послушайте! — Скованный в заколдованые цепи Владалан снова стал таким же, как и был прежде: белый соттан, молочная кожа, растрепаные черные волосы. Удерживая святозара, Ясс не стал церемониться с чудовищем, что нагнало страху y беспомощных людей.
— Поднять серпы! — раздался грубый голос Ясса. — Убить зверя!
Серпы белых воинов поднялись вверх и по приказу их предводителя махнули в сторону невиданной твари. С резким свистом грозное лезвие рассекало воздух, неслось в сторону Ликише, обрекши змея на смерть. Наг приметил опасность, испустил самый оглушительный рык, что громом громыхнул на всю округу. Однако на лице Ясса ни один мускул не дрогнул.
— Ясс, это корсей! Это альхид! Не смей трогать альхи- и-да! — не унимался Владалан, пытаясь достучаться до клеврета, однако железный характер и лютая надменность старого святозара не позволяли опустить голову на того, кто носит его обруч.
— Смерть монстра неминуема! — раздались голоса воинов отряда.
Несмотря на то что Владалану с трудом удавалось противиться рукам собратьев, он не оставлял попытки остановить безумства клеврета Ясса, срывая голос.
— Это Змей корсея! Это сам корсей! Асхаев-Дан! Ясс, не смей!
Змей снова испустил повторный рев, бросил на атакующих спрыск смертельного яда, от которого носящееся по кругу оружие святозаров унесло назад, загоняя острие в землю. Хваткие воины в белом, не теряя ни минуты, пустились на змея, наспех сплетая подходящее заклинание, как тут же в их руках показались яркие молниеносные стрелы.
— Ясс, прошу, остановись! — не стихал Владалан рыдая в землю.
Яркие стрелы святозаров угодили в змея. Издалека было видно нанесенный урон. Змей корчился от боли, упав на солнечный гномон задев тарелку сo шпилем, камнем обрушился на воинов, однако Ясс невозмутимым взглядом добавил пару безумных фраз:
— Держать строй! Не смейте отходить! Тот, кто отступает, слаб и немощен. Ему не место в моем отряде!
— Ясс, ты совсем обезумел! Это же святозары! Наши братья и сестры! Это же твои ученики! Отряд!— бился в истерике Владалан, он все еще пытался обернуться в Черного святозара, помочь своим, но обручи на его запястьях лишали его сил. Чем долже он сопротивлялся, тем сильнее кольца скручивали его запястия.
— Твою ящерку ждет суд, — раздался надменный голос Ясса, чей бездушный взгляд в никуда только усиливал опасение Влада, навеивая ему самые ужасные мысли. — Превалиры готовы вынести ему приговор. На этот раз он не обойдется изгнанием. А ты… тебя предадут анафеме, Черный Владалан. Тебя и твоего друга Улема. Вы предали святой орден и самого сарфина. Пытались укрыть бегство корсея и борейки. Но превалиры не так глупы, как вам кажется.
Мы знали, что Улем тут же пустится искать своего змееныша, и мы проследили за вами от самой обители.
Сопротивляться кольцам уже не было сил. Тугой удавкой железо сдавливало запястья, за секунду накаляясь докрасна, он не давал магии высвободиться. Как толко корсей Ликише принял человеческий облик, на него тут же обрушились святозары. Надетое на шею корсея обруч тут же зашипело, точно на сковороде зашкворчало, будто раскаленный металл усмирял адский гнев носителя. Однако выплескивающая через край сила Ликише бесновалась, пыталась вырваться наружу и отомстить обидчикам в виде окаянного змея.
24глава
То, что произошло на солнечной улице, в тот же час было на слуху у всех миридийцев. Люди пересказывали эту историю снова и снова, осуждая опрометчивый поступок Хионы даже в самой захудалой лавке базара, искривляя происшествия новыми деталями. Нежеланные слухи донеслись и до ушей самого Лютоса. В это самое время он отдыхал в небольшом садовом дворике, розарии, с аллеей при его покоях. Именно там корсей смог найти уединение вместе с самыми приближенными его лицами, чтобы обсудить малоумное действие брата и его новоявленной невесты.
С самого первого дня, когда мелисса появилась в Мириде, Лютос уж слишком холодно относился к девушке. Неискушенное поведение заметили не только монархи, обсуждая бесчувственное отношение корсея в кулуарах дворца, но и девушки, которые остались при надежде на благосклонность корсея.
Закинув грузные ноги на мягкий лежак, Лютос не стеснялся в своих высказываниях о брате. Между разговорами о произошедшем крон-корсей не забывал обсыпать Змееносца проклятиями и желать ему убогой жизни. Мелисса не раз бросала вопросительные знаки корсею, пытаясь завязать разговор и встать на защиту Ликише, но тот только отворачивался от ее внимания, предпочитая общество сла- щавых напудренных девиц, что извивались перед будущим сарфином.
— …какой ужасный поступок. Чудовище глотало людей одного за другим!
— …этот монстр дышал огнем, как дракон!
— …никто не пришел на помощь простым людям. Даже святозары отступились перед жутким монстром.
— Это недопустимо! Это надо немедленно прекратить! Змей творит, что ему вздумается в нашем городе, где живут добрые и светлые люди! Жизнь Мириды в опасности! О боги! Мой отец, он превалир, и он держит первый совет. Завтра он вынесет на обсуждение дальнейшую участь нечестивца.
Нахмурив бровки, надув пухлые губки, девушка в малиновом халате для отдыха, сделалась такой, словно поход Змееносца по городу ее личная обида.
— Это правильное решение, — подцепили бессмыслен- ную трепотню озабоченные девушки. — Мы слышали, что он был не один, а с Черным Владаланом. Они оба атаковали город!
— Я всегда знала, что этот святозар нечистый. Он само недоразумение, — ввязалась самая старшая из них и, судя по ее ухватке, самая коварная. — Он бесславит орден, словно грязный червь в райском саду нашего прославленного корсея. Таким не место среди благородных цветов.
Смысл, который вложила та девушка, слова той коварной прелестницы были направлены именно северянке.
Восхитительные на вид девушки, с особым лоском, оказались не такими прекрасными, как их видела Хиона. Эти прелестницы широко улыбались друг другу, сверкая белоснежными зубами, грациозная манера поведения восхищала, в сладких голосочках слышалась музыка, словно они пели, а не говорили. Но, взглянув на них другими глазами, мелисса сравнила их с куклами, которые yкрашают комнаты юных девочек. Ровная осанка, сглаженный тон кожи, сходные между собою улыбки, однотипный томный взгляд, пол ностью лишенный самого главного — жизни.
— Святозары приняли Черного Владалана, потому что только любовь и забота смогут изменить каменное сердце. И как я вижу, вам не знакомы эти чувства, ; поспешила с ответом Хиона.
— В жизни ничего нелепee не слышала. — Прелестница в красном халатике чарующе усмехнулась. — Черный Владалан проклинает тот день, когда его приняли в обитель. Об этом знают даже святозары, что занимают должность превалира. Мудрейшие нарочно сделали его жизнь невыносимой. Часто напоминают таким, как он, свое место! Пусть помнит доброту светлейших святозаров.
Слова юной прелестницы ошеломили северянку. Не столько красоты, сколько злобы хранилось в одном человеке, и это сильно огорчало.
— Рядом с корсеем выживают сильнейшие, — добавила другая прелестница с необычным лицом, похожим на живую куклу. Девушка не прекращала легким касанием руки поглаживать вьющиеся волосы цвета темного кофе, колко посмотрела на собеседницу.
— Я теперь понимаю, откуда у Лютоса бывают ужасные мысли. Я раньше не понимала, откуда столько ненависти и злобы на все, что его окружает, а теперь я поняла — вы все такие! Укрывшись в розарии, тихо ненавидите этот мир. Ненавидите Змееносца за его величие, презираете его! Как это низко!
Хиона услышала недовольный ропот и осуждение в свою сторону от других прелестниц, однако девушка была уверена, что поступила правильно, сказав правду.
— Зато не влюблены в этого червя! — проговорила девушка с длинными волосами. — Ты явились сюда за помощью к одному, а утешение нашла в другом. Хочешь оспорить мои слова?
Открыв рот, Хиона хотела запротестовать, но ощутила укол в самое сердце. Как девушка ни старалась, правда все же вышла наружу. Она больше не могла скрывать свое влечение к Змееносцу. Не было сил бороться с желанием броситься к нему и снова спасти его.
— Придет час, и она забудет все, что было. Святозары применят заклятие забвения, чтобы новая сарфина начала жизнь по-новому, не отягощая себя прошлым. И ты оставишь его навечно. Ты обретешь новую жизнь, дом, семью. Но не ту, которую ты можешь себе нафантазировать, а ту, что заслуживаешь! Как рабыня днем ты будешь прислуживать мне, а ночью тешить мою постель.
Дерзость Лютоса потрясала. Невинная девушка оказалась в лапах кровожадного зверя. Не имея никакой магии, будучи простым мирянином, Лютос был на редкость жесток. Способен сделать боль любому, кто выявит перед ним слабость. Утаивая застарелые комплексы, он стремился по- казать силу своего положения, а не характера.
На слова Лютоса прелестницы звонко захихикали, добавляя пару колких фраз, от которых Хиону сильно затрясло. Не вынеся вопиющей несправедливости, северянка разгневалась, она кинулась на красавиц, успев потаскать каждую за волосы.
— Ты пожалеешь о своих словах. Забери их немедленно! — раскричалась мелисса, наматывая на руку копну густых волос.
— Убери руки, дикая! Ты мне волосы испортила! — визжала от боли одна.
— Брыкливая молочная коза! — заверещала другая. — Тебя следует проучить!
Возмущенные крики визгливых девиц и матерую ругань борейки казалось слышали на другом конце Мириды. На шум борьбы тут же отреагировали святозары. Они молниеносно ворвались в розарий дабы закончить девичьи разборки.
— Святозары, уберите безрассудную из сада! — приказным тоном раздался голос Лютоса, — Заприте в покоях непокорное создание. Завтрашний день покажет, кто здесь правый.
Святозары бросились на мелиссу, потянули ее к выходу, но девушка все еще удерживала в руках длинную косы двух прелестниц. Потащив красавиц за собою, все трое наскочили на широкий вазон с цветами, необычно звонко повалились на пол. Тонким стеклом разбивая голову вдребезги на сотни мелких осколков, точно фарфоровая кукла, одна девушка рассыпались перед Хионой, оставляя борейку в недоумении. Другая же прелестница с другим кукольным лицом дала трещину, будто бы сервизная чашечка, тем не менее все еще живая, кинулась собирать осколки лица, которым она так гордилась. Разбитый маленький носик, ротик, который все еще изливал всякие непристойности, из глаз стекали слезы — осколки валялись под ногами, и, несмотря на то, что ее лицо было разбито, оно не переставало жить.
— Ах, какое разочарование, — послышался голос еще одной прелестницы в том красном халатике. — Ива разбилась. Сотни и сотни кусочков осталось от нее. Ее личико в зеркале красовалось, а теперь нет ее.
— Это муклы! Магия фата-морганы! Посредники А Хами здесь!
Испуганный голос святозара вывел Лютоса из пассивного состояния. Резко изменился его привычный облик. Улетучилась неприятная раскосость, взгляд стал более собран- ным, точным. Кожа корсея также изменилась, мелкой рябью поплыла вниз, словно обвисшая старая, грязная тряпка. Будто живой труп, разложилась на глазах. Померк цвет глаз, волосы слиплись в пучки. Одним движением ру- ки корсей остановил всю ту картину, что предстала перед ним: за одно мгновение все замерло. Прелестница, собира- ющая свое лицо. Ее хихикающие сестры наслаждались му- чениями бывшых красавиц. Святозары, что ощутили темную магию, тут же решили пойти в атаку, но, как видно, судьба предписала им скорую смерть. Затормозив всю картину, корсей выиграл небольшое время, чтобы все как следует обдумать. Однако единственным решением было убрать святозаров, на Хиону наложить заклятие, а майоликие муклы, розы Лютоса, девицы и юноши неизменно останутся в саду, в его розарии.
— Тебе не стоит так волноваться, — послышался хриплый голос сзади, отрывая Лютоса от раздумий. — Этот случай ничего не значит. Убери их всех, и тогда никто не узнает твою маленькую тайну.
— Мне все равно. — Лютос выглядел встревоженным.
— Понимая, что с его творением давно надо было расстаться, корсей нарочно затягивал этот момент.
— Ты сомневаешься? Эти глиняные люди — они не живые… а подобие тех, кого ты когда-то любил. Но магия А Хами не просто так дается новому носителю. Ему нужна была жертва! Это была достойная дань.
Таинственный собеседник Лютоса медленно подошел к корсею. Темный плащ выдавал в нем знакомую фигуру, голос принадлежал, казалось, заклятому врагу, но какое удивление было, когда показалось из-под глубокого капюшона изуродованное, мятое в кашу лицо Аморфа. С самого начала Лютос знал, кому принадлежит столь ужасный сипящий голос, он давно знаком с колдуном. В последнее время для самого Аморфа дружба с самим Змееносцем была построена на обмане. Его действительные намерения — это реликвии Ириля, что хранились у святозаров и самого сарфина, и единственным выходом было сойтись с самим корсеем Лютосом еще в Юшале. Эдакое вероломство со стороны колдуна не волновало его, он действовал исклю- чительно в своих интересах.
— Неужели ты передумал? — Колдун взялся наседать на Лютоса. — Что-то изменилось? И тебя изменила эта девица?
— Ты слишком часто находишься рядом. Похоже, ты хочешь меня контролировать? — предупредил Лютос, едва откашливаясь, сплевывая кровь.
— Когда я показал тебе источник Пустоты, ты не решался ослушаться меня, а теперь видеть в глаза не желаешь. И что в этой северянке, что вы оба без ума от нее? Твой брат также решил сложить руки и стать прилежным семьянином. Однако я ему сегодня показал, насколько все се- рьезно. Но ты… не боишься, что она узнает твой истинный облик и отвергнет тебя? Но это и есть условия той Пустоты. Она будет отбирать у тебя то, что пробудит в тебе надежду на светлое будущее. Ты больше не принадлежишь себе!
— Не стоит со мною так говорить! — грозно изрек Лютос, пуская кровавую жижу изо рта. — Кровь в легких мешает дышать.
— Да-а-а! Совсем скоро ты переродишься! Я вижу, как опустилось твое лицо, а кожа обвисла. Скоро ты оставишь эту ношу, вижу как выходят наружу твои кости. Однако, что я это?! Это твой аппетит, прожорливость, быстро набираешь вес! Скольких ты сегодня съел? Скольких мне приходится убирать за тобой? Хм… лучше было бы снова прочесть то самое заклинание, которое сохраняло твой человеческий образ. Это очень важно для полного перевоплощения!
Аморф все еще играл добродушного друга, пытаясь помочь корсею с его тяжёлой ношей, однако тот понимал, что главная интрига рода Асхаев-Данов затянулась. Несмотря на давнешнюю переписку с крон-корсеем, Аморф давно промышлял покинуть нового подопечного и пустить его в свободное плавание, пока разум одержимого еще при нем и с ним все еще можно договориться.
— Тебя что-то угнетает? Или ты жалеешь, что я подарил тебе столь бесценный подарок?
— Меня ничто не может угнетать. Я и есть гнет, под который ляжет этот мир! — Лютос метнул пустой взгляд в сторону колдуна. — Меня не всегда интересовала жизнь. Я не видел в ней смысла. Но что там, за жизнью, влечет меня до этой самой минуты. Вместо моего города я вижу лишь мертвые руины возвышающие в твердой тишине, но мне уже все равно. Я не вижу здесь жизни. Люди такие, как и мои майоликие муклы, — наигранные театральщики. Им одинаково где выжить в мире жестокости. Тащаться на свет. Увидели ценность света и несуться к нему. Ха! Но эта их надежда, а ее давно и нет. Возможно, и не было! Это все ложь! Свет далеко отсюда. Недосягаем по отношению к Мириде. Отсюда все то зло и коварство проротает в каждом человеке, а я питаюсь ими. Я ощущаю, что скоро мой путь закончится, и в этот мир войдет тот, кого этот мир меньше всего хотел видеть. Я не должен заканчивать дело со свадьбой. Обойдуться. Восседавший на моих плечах вытягивает мою последнюю каплю жизни и мы оба уходим из этого мира.
— Да, это честь вынашивать самого А Хами на своих плечах точно так же как мать свое дитя. Это высший дар! Но ты забываешь, кому обязан! Я дал тебе возможность обрести способности, о которых можно только мечтать! Даже твой брат не столь велик, как ты.
Аморф нервничал, дергался в стороны, потирая потные руки.
— Ты проходимец и притворщик. С такими нельзя ничего говорить. Обвел вокруг пальца моего наивного братца, носишь личину заботливого отца. Создал вокруг себя легенду и сам же угодил в ловушку. Только глупец может запутаться в своих словах.
— Он должен был войти в город как победитель! Занять трон Мириды! Однако ему главное другое — эта девица свела его с ума!
— Ты никогда не верил в моего брата. Лжец. Мы в твоих руках лишь инструменты, что приближают к заветной мечте. Это ты желаешь воссесть на трон и никогда не сходить с него. Ты слишком часто проводишь время среди простых мирян, альхид. Тем не менее ничто не вечно. И тебе придет конец.
Добавил корсей, не сводя со старика голодного взгляда.
Не понимая, что происходило с корсеем, кто или что заставило вести себя так, словно лич допивает последние капли его мирной жизни, колдун не отступал.
— Ты... ты же дал слово! — От гнева руки Аморфа задрожали, пытаясь ухватиться за пухлую шею корсея. Опрометчивый поступок — удавить предателя, но в ответ Лютос ощерился, едва растянув рот в жуткой улыбке. — Будь ты проклят! Ты и твоя черная душа! Я сделал для тебя невозможное, так отплати по заслугам! — завопил Аморф и с брезгливостью отскочил от Лютоса. — А! Какая гадость! Ты уже давно мертв! Впрочем, как и твоя душа. Я точно знаю, что ее у тебя давно нет. Не так ли? Лучше будет, если мы больше не встретимся. Отдай то, что принадлежит мне!
— Мое имя Люцидо! Я тот, кто будет карать всех от имени Безликой богини и Ваги! Забирай все золото Мириды вместе со всем его добром. Уходи, покинь меня и забирай девицу отсюда. Ее время… — Бросив последний голодный взгляд на двух молодых святозаров, Лютос облизнул губы. — Я голоден. Я сильно голоден.
— Да. Я много тебе позволял. Водил самих альхидов тебе в пасть, а теперь подношу и святозаров. А взамен ты вышвырнул меня, как ненужного пса!
— Ты уйдешь со своей наградой. Забирай все, только оставь меня с моим трофеем.
Лютос протянул прогнившую руку перед колдуном, громко вымолвив пару магических слов, как вдруг заветный венец сарфина, о котором так мечтал сам Аморф показался в его руке. Несмотря на то что его лицо Аморфа покрывал глубокий капюшон, Лютос все же смог разглядеть тот жалкий, до чего же жадый лик Аморфа. Получив долгожданное колдун расплылся в довольной улыбке сжимая сгусток кожи в единую гримасу, одним движением вырвал диадему украшеную разными камнями и обвитая золотым виссоном из рук корсея, спратал его под черный плащ. Долгие годы он ждал этого момента, когда корона сарфина окажется у него в руках и теперь, когда его старая игра началась, он обернулся к застывшей фигуре мелиссы, добавив:
—А, вот она, роковая девица двух братьев. Мелисса Хиона Авилонская, что же мне с тобой сделать?! Может, выбросить тебя из окна? Или бросить в чан с кипящей водой? Так или иначе я рассчитаюсь с тобой как следует.
Рассмеялся Аморф, забирая плавающую по воздуху застывшую фигуру девушки.
Уже за дверьми Аморф ощутил вкус новой жизни. Он с незабвенным удовольствием вообразил всю картину своего триумфа перед самим Аллелем, завладев короной сарфина, он взял в свои руки Мириду, однако на этом шаге его коварный план не заканчивался. Впереди еще много не сделанного. Позабыв о главном, о самой мелиссе бореев, тот пустился по коридорам дворца, оставляя свободно плавающую по воздуху девушку. Теперь никто не воспрепятствует его дальнейшим планам, владеть своим сокровищем: ни треклятый регент Гадесис, ни злокозненная женщина Фрийя, ни какое другое стихийное бедствие, что разразится на их землях.
Дозорный, что охранял вход к покоям корсея, и, по существу лазутчик, прислуга из Ириля, недолго ждал хозяина. Как только колдун показался из-за тяжелых дверей прислужник все никак не мог понять всю торжественность Аморфа. Хотя его это мало волновало. Оставаясь все в таком же непредвзятом настроении, ждал дальнейших указаний от покровителя.
— Этот день начало новой эпохи! Мое время пришло.
— Усохшие тела стало сложней скрывать, — свидетель триумфа резко оборвал мысли колдуна. — Во дворце заметно убавилось количество дозорных. Прислуга вовсе покинула эти стены, скрываясь в своих домах. Люди шепчутся.
— Скоро мы избавимся от опасного груза иначе он и нас сожрет. Нужно чтобы Змееносец покончил с ним. Кстати, где он? Он получил мой подарок?
— Да, корсей Ликише сейчас у всех на слуху, —тут же донес верный помощник. —Он сейчас в своих покоях. К сожалению, обезврежен.
— Ты должен помочь! — скомандовал колдун пристально смотрел на собеседника, тут же взялся нашептывать заклинание. — Ты должен убрать все амулеты из покоев корсея.
На магический трюк, помощник колдуна сразу побелел, осунулся будто его прижала неведомая сила, сажал рот, руки в кулаки, забился по кругу как мячик, а после точно мелкое насекомое пополз по стенам в сторону покоев корсея Ликише.
— А я разберусь с этой девицей. К ее несчастью, она встала поперек моего пути к змею. Я не прощаю таких наглых.
25глава
У дверей покоев воздух несло рябью. Подуло непонятной вонью от чего у корсея загудела голова. Не трудно было догадаться, что святозары пытались колдовать за дверью, хотели усмирить корсея, усыпить, и, им почти бы получилось если бы не живая весточка от Аморфа. Через открытую террасу корсея заползло некое существо… скорее тот самый заколдованный прислужник Аморфа.
Ликише глянул на лампадные часы из стекла, где фитиль уже догорал в мерклой бутылке. Время подходило к полуно- чи, предпочитая оставаться в кресле и продолжил читать увлекательную на вид книгу.
— Почему так поздно? — холодно ответил Ликише. — Вечно он пропадает. То он появляется, то исчезает. Куда он ходит?
Нависая над головой Ликише прислужник заметно затрясся. По лицу было видно, что его околдовали по неволе. Он конечно сопротивлялся, но к сожалению, все попытки были тщетны. Магия только усиливала свое действие, и бедный парень будто голодный бросился на амулеты и медальоны, обереги и талисманы, увешанные по всей комнате, Ликише. Глотая одно украшение за другим, прислужник Аморфа обратил внимание на иероглифы, расписанные на стенах. Он быстрым движением бросился на настенный рисунок, слизывая каждый сантиметр до бела.
«Такую фреску испортили». — подумал Ликише глядя на происходящее. — «От души постарались звезданутые, сколько всего навешано, запрятано».
Затирая пентаграммы на стенах, глотая гирлянды заколдованных подвесок, амулетов, зажевывая заколдованные мешочки до последнего, прислужник наконец набил полный живот добром и проворно выбросился из окна пускаясь прочь, пробегая по дворцовым дворикам обходя стороной каждого святозара, что патрулировал улицу.
Ликише еще долго смотрел в след убегающему. Его не волновало имя жертвы что пала от рук магии Аморфа, он глядел на плеяду звезд, любовался троелунием, пропустил в голове пару мыслей про Хиону…. Громкий стук, разбитый вазон с цветами женский голос привлек его внимание. Позабыв обо всем на свте, он глянул несколько раз за террасу, но так и ничего не увидел.
— Странно, там был шум, этот жучила вернулся?
— Здравствуйте, Ликише! —раздался голосок Хионы со стороны. — Я была у Лютоса, там эти странные девушкики!.. Мы поругались. Я потянула одну за волосы… и она упала… и разбилась… о боги, я видела, как ее лицо разле- телось, словно осколки разбитой бутылки! Лютос, он какой- то неестественный, будто его сознание… Он давно потерял себя! Правду говорю, он знал, что эти прелестницы неживые. После наступила тьма. Я испугалась. Было страшно. Холодная и нелюдимая пустота тянулась ко мне. Я ощущала ее мертвые щупальца. Чувствовала ужас неизбежного конца! Звала на помощь, однако никого рядом не оказалось. И вдруг я открываю глаза, а меня уносит вслед за легким ветерком. Я едва добралась до дворца!
Не поддаваясь объяснению, но сама мелисса Хиона будто плыла по воздуху, хватаясь за все, что могло ее удержать.
Зацепившись за край стропил балкона, Хиону все равно тянуло то вверх, то вниз. Волосы красивым каскадом развевались в стороны, волосинки цеплялись за веточки растений, стройные ноги задевали вьющую глицинью. Казалось, магия Аморфа уже освобождала пленницу, и та постепенно опускалась, но…
Разинув рот, Ликише не верил своим глазам. Его одолела растерянность: то ли святозары чудовареньем уже усыпили его или все это происходит наяву, но больше он был склонен к простой галлюцинации. Ни жив ни мертв, он попятился назад, схватил проверил подушки, кровать, стол, подошел к двери ; ничего! Тишина! От страха дыхание Ликише перехватило, он изо всех сил старался сохранять спокойствие, не впадать в панику, сделав вид, словно его это не тревожит, хоть его змей был иного мнения.
— Так вы мне поможете или нет?! Заклятие кончается, и я упаду и разобьюсь, назло вам! — Тонкий и не приятный голос Хионы привел корсея в чувство.
— Это не сон и не галлюцинации, — бубня под нос, он поторопился на помощь неотвязчивой девчонке. — Если он узнает…
На свой страх и риск Ликише пустился забирать мелиссу. Подняв ее на руки занес в свои покои как жену после святого венчания. Хотя он старался изображать на лице безразличие, а мелисса без остановки рассказала о случившемся, он не мог не подметить этого. Ликише хранил мрачное молчание. Ему вдруг стало страшно как никогда в жизни. Сердце бешено заколотилось от мысли что с Хионой могло что-то случится или может. Его пугало грядущее, пугал Аморф. Он точно не мог сказать, кто быстрее угробит его Аморф или Хиона. Но одна мысль больше всего лишала покоя и так тревожную душу ; мелисса могла влиять на него, только улыбнувшись.
— …как только я ступила на земли Мириды… как только наш обоз покинул перевал Авилонии, в спину била неудача. Наши жрецы были против этого союза, кланы тоже были против, моя мать хотела отговорить его, но мой отец был неумолим. Я чувствую, должно что-то произойти. Что-то очень плохое.
То и дело тараторила она, на что Ликише только изогнул бровь.
— Мелисса, вы настолько осведомлены насчет Змееносца, но впервые повстречали майоликих мукл? Это глиняные прелестницы моего брата? Если вы действительно видели муклу, то человека, из которого это чудотворение очерчено, уже нет в живых. Другими словами — принесен в жертву.
— Какой ужас! Это невозможно! — Крепко цепляясь за шею корсея, мелисса тяжело задышала. — Я действительно видела этих созданий, но если вы говорите, что этих людей… девушки убиты?
— Муклы — это тени черной магии. Они холодные и бес- человечные.
— О боги! Как такое возможно сейчас, в нашем мире?!
Куда смотрит альянс? Святозары!
— Я думаю, что им удобно наблюдать за нами, дожидаясь, пока эти земли умоются кровью. Тогда они избавятся от сильного противника. От сарфина всей Элиды.
— Но это неправильно! Мирида слаба только потому что на троне сидит не Змееносец!
— Может, Мирида кажется слабой, но ее охраняют. Тщательно берегут ее корни и ветви. Тот же Менкар, трещина Джихана и до самой Змеиной долины блюстят святозары. Мало кто осмелится пойти против ордена луноликих. Легче по- дождать и понаблюдать, пока мы не перегрызем друг друга.
— Они невозможны! Это неправильно!
— Мелисса, вы здесь не последнее лицо, потому о вас по- заботятся. Вам ничего не угрожает.
Глядя в глаза, корсей прижал худенькое тельце девушки к себе крепче, от чего Хиона судорожно воскликнула.
— Тебя это устраивает? — спросила Хиона.
— Что именно? — Корсей со смятением отвернулся.
— Ты не сводишь с меня влюбленного взгляда. Волнуешься, когда я рядом, ведешь себя как ребенок! И сердце твое учащенно бьется, когда я смотрю на тебя.
Ликише поменялся в лице, краснея до ушей, резко опустил девушку на пол, словно отбросил от себя.
— Мелисса, вы делаeте большую ошибку. Вы потеряли голову не с тем корсеем! Ваш выбор…
— Не смей принимать за меня решение! Почему все в последнее время это только и делают? Решать за меня могу только я!
— Это безрассудно!
— О нет, это как раз то самое расcудство! Я дала клятву нагу, я стану его невестой!
— О каком рассудстве вы говорите? Вы всецело принадлежите моему брату.
— Только после обряда, — поправила Хиона. — Мама хочет расстроить помолвку из-за обряда. Она изменила свое решение.
— Оставьте эти попытки, мелисса, вы играeте с людьми. Обрекая целые народы на кровопролитие. Из-за вас по- страдал ваш народ, а теперь пострадаю и я. Ах, милая, я довольно знаю вас! Вы своенравная и избалованная. Вижу такую же самовольную королеву Оритию. Ее уроки по подчинению себе с помощью невинного взгляда не проходят даром!
Приняв решение избавиться от влюбленной напасти, он был готов повторить поступок брата — оскорбив кланы бореев, задев честь королевы Оритии.
— Не смей говорить о моей матери! — Не стерпев грубости, Хиона, не раздумывая, залепила наглецу легкую пощёчину. — Оскорбляя ее, ты оскорбил весь народ севера!
— Вы позволили себе лишнеe! Ударить Змееносца — это равно, что подписать себе приговор! — Ликише больно схватил Хиону за руку, пытаясь донести разбалованной девчонке, что этот жест был лишним.
— Оставь при себе свои жалкие угрозы. Я рода борей- ского, и на моей стороне стоит тот, перед кем даже боги все трепещyт, как истинные трусы!
Борейский норов, не раз доказал, что северяне крайне воинственный народ. Любое оскорбление могло навлечь смертельным поединком, однако у золотоволосой за плечами стоял ее особый хранитель, в принципе, как и за каждой борейской мелиссой. Жуткий монстр, божественная сущность Вага. Бог справедливости греха и обмана не пощадит никого. Отберёт живую душу обрекая ее на вечные страдания в упряжке Безликой богини.
— Вы пугаeте меня? — злокозненно рассмеялся корсей, развернувшись к девушке спиной. — То, что каждую мелиссу бореев охраняет Вага, — это все сказки. Небылицы для маленьких детей. Я даже не верю в это.
Мелисса не стала принимать во внимание грубость корсея. Сойдясь с ним взглядом, девушка безбоязненно добавила:
— Три дня назад я думала, что Змееносец — это демон с горящими глазами и острыми зубами, но, как оказалось, это всего лишь недолюбленный мальчишка, что жаждет признания своих родителей!
— Вы заговариваeтесь, мелисса! — Лицо корсея резко изменилось. Стало более грозным, но девушке это показа- лось даже забавным.
Бурный поток эмоций заполнил все его нутро. Боль и гнев кипели в нем, точно клокочущий котелок над огнищем. За долю секунды мелкие змеиные чешуйки пробились на его шее, окрашивая кожу в черный цвет с малахитовым отливом, показались горизонтальные зрачки.
— Ты не любишь правду? Правду никто не любит. Но нужно слышать, чтобы мы могли хоть что-то изменить, — cовершенно спокойно сказала мелисса, оставив корсея од- ного со своим негодованием, девушка игриво подскочила к открытому окну.
Тьма медленно стелилась в покоях корсея. Черный фитилек медленно догорал в последней лампадке, что окру- жали их. Сквозь окна просеялся темно-лиловый цвет ночи, окутывая белый диск Эрра, обряжая покои Ликише в новые, более благородные тона. Огни песчаного города манили, навевая на молодых людей романтическое настроение, однако корсей и мелисса с досадой поглядывали друг на друга.
— Это особенная ночь. — Первая начала она, услышав легкие шаги за спиной, девушка испытала на себе его горячее дыхание.
— И чем она так особенна? — Унявшись, корсей вернулся в нормальный человеческий вид, тихо подошел, обнял сзади.
— Она последняя в моей жизни, — более чем загадочно ответила Хиона, вглядываясь в горящие точки ночного города.
— С чего ты взяла? Ты думаешь, что с тобой что-то случится? Тебе угрожал Лютос?
Ликише заметно взбесился.
— Нет, ничего не было, —соврала Хиона. — Звезды говорят мне, что это моя последняя ночь.
— Звезды могут ошибаться, — тихим голосом прошептал корсей. — Сам Иивлик об этом писал. Он был знатным звездочетом.
— Звезды не ошибаются. Обманываемся мы, когда не можем принять правду.
Горько дались мелиссе Хионе эти слова. Девушка вложила в них особый смысл, надеясь пробудить в собеседнике взаимные чувства, но Ликише, казалось, был непробиваем:
— Повторяю, тут тебе ничего не угрожает. Хотя признаю, что вы поступили глупо, решив найти здесь справедливость. Если учесть нашу крайнюю враждебность.
Конечно, Ликише разгадал, к чему клонит мелисса, по- тому он легко перевел разговор на другую тему, не желая раскрываться.
— Мы долго переписывались с Фрийей. Она была благосклонна и выдержанна во многих вопросах. Ее благовоспитанность поражала и давала почву для дальнейшего сотрудничества. После она слегка намекнула нам о свадьбе. Отец сразу убедил себя и многие кланы в правильности решения, но… нас предупреждали, но гордыня отца поражала. Фрийя хорошо описывала своего сына, но как только я увидела его… честно, это меня шокировало.
— Почему-то я не сомневаюсь.
— Она завладела здесь всем, хотя это большая редкость, когда женщина позволила себе такую дерзость, как власть над мужчинами! Почему она оставила обязанности матери и взялась за город? В Авилонии, несомненно, девушки силь- ны духом и хорошо держат удар, но, чтобы занять трон… никогда в жизни не обреку свой клан на позор!
— Она слишком много пережила, чтобы бояться.
— Это непосильный труд для нее. Держать целый город и не склониться перед Альянсом. Она напоминает мне мою бабушку. Сильная женщина наказала тех, кто обкрадывал наши земли. Чужаки других кланов пришли к нам и стали охотиться, ловить рыбу, обкрадывать обозы. Но она наказала их! Выпотрошила их тела и покормила ими рыб, которых мы ловили для пропитания.
«И поделом! Я бы так же поступил с тем, кто обирал мои обозы», — пробежала жестокая мысль в голове у корсея, но вслух он добавил: — Жестокость порождает уважение. Порой необходимо быть жестоким, как твоя бабушка.
— Нет. Моя бабушка была такой потому, что ее никто не любил. Она принуждала бореев любить ее. Делала такое, что даже моя мама неохотно говорит. Но она не забывает. Изуверство королевы Левы может затмить самого Змее- носца. В наших краях о ней не говорят, даже не упомянут в день ее памяти. Делают вид, словно ее не существовало. Разве это того стоило? В силу своего понимания я знаю, что без зла не пробудишь в себе добра. Бабушка делала то, что сплотило всю Авилонию в единую семью. Она сплотила. Пожертвовала собой на веки вечные.
— Твоя бабушка…
— Она была одинока, как ты.
— Я не одинок.
— Нет, Ликише, может, с тобой пришли твои слуги, рабы, доверенные советники, которые охотно поддержат с тобой беседу или отстоят твои права. Ты наряжен с иголочки или ходишь в ободранном плаще. Ты можешь есть с руки на холодном полу или восседать на троне, но ты все равно остаешься один. Все равно одиночество настигнет тебя во всех смыслах своего значения и опустошит тебя, точно как застарелую, никому не нужную чашу.
Необычные слова Хионы потрясли корсея. Весь тот смысл… значение в этом нелегком мире, где он привык считать себя выше других, благодаря судьбоносному Змееносцу. Все что дал ему всесильный это быть одним из существенных в магической цепочке, но все это ничто если бы не Аморф. Ликише помнил это до этого момента. Тяжелое детство, где ему приходилось выживать, юность, которую он провел в забытом городе, жизнь которую он не ценил ; обратились в пыль. Теперь это стало не таким уж существенным для Ликише, когда рядом была та самая.
Между двумя молодыми людьми настала неловкая пауза, которую было нечем заполнить. Каждый мыслил о своем, о своей чаше и чем ее наполнить.
— Уже поздно, мне лучше уйти, — послышался унылый голос Хионы. — Завтра день моего позора.
Девушка хотела было уйти, полностью сдаться и принять свою судьбу такой, какая есть, но Ликише сжал девушку еще крепче, не давая ей лишний раз двигаться.
— Тебе не стоит ходить по коридорам дворца одной. На рассвете я лично отведу тебя в твои покои.
— Если нас заметят, то проблемы будут не только у меня. На этот раз ты не уклонишься, — заметила Хиона, наполняясь радостью.
— Я привык, — хмыкнул Ликише.
— Но где же я буду спать?
Хиона удивленно посмотрела в сторону, где стояла широка кровать, кресла, стулья, топчак, пуфы, софа.
— Если она так приглянулась тебе, то она вся в твоем распоряжении.
— А ты?
— Мне подходит на софе, — пожал плечами корсей.
— Но эти софы такие маленькие!
— На них восседают полулежа. Оттого у них односто- ронняя подушка. Но если сдвинуть две софы, получится неплохая ночлежка.
— Да, я согласна, но у тебя нет второй софы, — со смешком заметила Хиона.
— М-да, об этом я как-то не подумал, — Ликише почесал затылок, взъерошил волосы, оглядел покои.
— Тогда я поделюсь с тобой краешком кровати, ведь здесь я не вижу удобных кресел или диванов, где мог поместиться максимум один человек. Вся твоя мебель состоит из «полу места».
— Мелисса, как же так…
— Не стоит преувеличивать, я стою здесь и сейчас перед тобой в одном тончайшем халатике, а темное небо ярко озарила звездная колея. Если я ничего не пропустила, то, честно сказать, я и так давно свалилась в позор и бесчестье, когда отказала кузену. Так что дополним к моему списку ужасных и непростительных грешков еще тот, что будет указывать, будто я спала на одной кровати с великим и ужасным Змееносцем.
— Немыслимо! — Единственное, на что был способен корсей после сокрушительного высказывания взбаламученной девчонки.
— Но не смей чаять на излишнее, — предупредив фантазию Ликише, Хиона бросила на собеседника тот лукавый взгляд, от которого можно было сойти с ума.
— Да, я так и уяснил, — согласился корсей, набрасывая в голове первые очерки их страстной любви. — Но это как- то странно. Ты и я…
Но в ответ златовласая красавица оживленно рассмеялась.
Предложение мелиссы выглядело довольно вызывающе, со скрытым умыслом, о котором было бы совестно думать. Однако она не допускала такой мысли. Ей было невдомек, почему Ликише принимает ее такой, какая она есть: не ставит условия, как это сделали ее наименованные женихи, не ставит ее в рамки. Ей приятно было проводить время, находясь рядом с нем. Видеть его и ощущать поддержку, заботу, даже когда не смотрит в ее сторону он думал о ней. Впервые Хиона была самой собой, где ей не стоит притворяться.
Войдя в роль радушного хозяина покоев, корсей отвесил нескладный поклон. Хиона подыграла и присела в реверансе, лишенном всякого изящества, приняла руку Ликише, увлеклась забавной игрой.
— Это бронзовые торшеры. — Ликише водил девушку по периметру покоев, знакомил ее с их интерьером. — Вырезные шкафы из медового дерева, мозаика на стенах и полу из драгоценного камня была перенесена из Ириля и, как видим, перенесла некоторые переделки. Размытые фрески змея. А этот стол из цельного камня принадлежал моему прадеду. Сам Даорий занимался за ним каллиграфией. Писал красивые стихи, посвященные любви.
— А это что? — спросила Хиона, указывая на круглый диск, удерживающийся на одной ножке.
— А это старый звездный календарь Иивлика. Определяет время, когда Змей входит в фазу дня Змеевика.
— Как это? Что это за время?
— Древний альхид-звездочет предупреждал ирильских правителей, что Змей имеет особое влияние на весь край Элиды. Это и есть время Иивлика. Начинается от дня, когда Элл и Эрр уходят глубоко за горизонт и начинают обратное вращение по своей оси. Всего пятнадцать дней в году эти светила с невообразимой скоростью вращаются в обрат- ную сторону. Это очень темное время, и бытует такая при- мета, что во время Иивлика никто не должен ничего плани- ровать. Любое начатое дело обречено на провал. Потому
пятнадцать дней отдыха в году вполне заслуженно для людей Элиды.
— Я слышала про пятнадцать дней празднества! После чего настает день Змеевика, и ты…
— В этот день рождаются все будущие змееносцы.
— Так же, как и умирают.
— Верно.
— Что ты ждешь в этот день? Как я слышала, он уже завтра?
— Да, но я ничего не жду, кроме того, чтобы поскорее убраться отсюда.
— Нас действительно ждет конец света? Элиду уже ничего не спасет? Как ты собираешься спасти город, если эта планета…
— Я доверю тебе одну тайну, которую раньше никто не мог узнать.
— Ого! Это уже интересненько. — Мелисса бросила на корсея любопытный взгляд.
— Почему мало кто находит мой город в песках? Отчего говорят о нем, как о призраке?
— Не могу знать. Это скорее метафора какая-то.
— Нет, мелисса, все это взаправду.
— Как? Ириль — город-призрак?
— И да, и нет.
— Объясни же скорей.
— Ириль всегда находится со мною. Он всегда при мне.
— Нет. Ну, тут точно ничего не понятно, — сдалась девушка.
— Дело в том, что, дорогая мелисса, есть вещи, позволяющие спрятать целые города или миры. Какие вы знаeте предметы, позволяющие приютить у себя целую вселенную?
Углубившись в память, Хиона громко выдохнула:
— Ну, это могут быть предметы любого типа, главное, иметь нужное заклинание.
— Дорогая, я говорю о тех вещах, что были созданы задолго до альхидов, бореев и даже рождения Элиды.
— Если мне не изменяет память, то это октаэдры, тетраэдры и, не приведи богам сбыться, — звездчатая форма икосаэдра! По сей день магистрат не знает их точное происхождение и его количествo в нашем мире. Но этот — вершина Вселенной! Никто не видел его, но говорят, что он венец самой Вселенной! Корона моей матери многогранна, a легенда об этом артефакте говорит, что она имела форму сердца святого Борея. Несколько пятиугольников!
— Именно. — В душе Ликише торжествовал. От чего точно он радовался, корсей не мог осознать, но точно мог сказать, что Хиона раз за разом впечатляет все больше и больше, и это его окрыляло.
— Боги всесильные! Это неимоверно! Ты владелец октаэдра? — Горячо задышав, мелисса едва устояла на ногах. — Это просто чудесно! Чудотворные жрецы говорили, что эти камни покоряются не всем, потому открыть их сложно. По- чему же ты… Как так? Как ты открыл его?
— Дыханием.
— О боги! Где ты его взял?
— Только сын бога… Это мое наследие.
— Но почему тогда ты…
— Что ты имеешь в виду?
— В твоих руках целая вселенная, почему ты, Змееносец, не заявляешь о своих правах? Элида принадлежит тебе! Весь космос! Но что же с тобой не так? Почему ты позволяешь?
— Ты о чем?..
Мелисса заметалась из стороны в сторону, пытаясь довести корсею мысль о его величии, но сам Ликише выглядел довольно уравновешенно.
— Я о Мириде! Ты выбрал путь, не стоящий того, у кого есть такое сокровище! Ты подчиняешься тем, кто к магии не имеет никакого отношения, горишь, проклиная свою кровь, а после мы едва выбрались из лавки того бедного арахнийца! Как ты позволил сцапать себя святозарам? Они должны подчиняться тебе! Боги милостивые! Ты на слуху чуть ли не в каждом пыльном углу старой хижины, но все же почему?
— Я не собирался воевать. — Простой ответ не удовлетворял Хиону.
— Ты и не должен! Ты хозяин этого мира! Повелитель!
Это они должны были склониться перед тобою!
— Я, как Визерия, подожду, пока не покажется истинный игрок в этой истории. Это должен быть тот, кто имел власть над сарфином, дергал за ниточки моего братца. Я точно знаю, что он есть, и, как подсказывает мне опыт, меня предали. Кто это может быть, скоро проявится себя.
— Ты думаешь…
— Я уверен, что он сядет на дно, если я потороплюсь.
Скроется на долгое время.
— Не может быть, ведь в Мириде столько магов. Они носят и титул, имеют место в обществе, что за год не управимся.
— Потому я прошу сохранить мою тайну.
— Не такой он уже и тайный, — посмеялась мелисса, махнув рукой. — Я теперь не усну, пока не увижу своими глазами твой краеyгольный камень.
— Мелисса льдов и снега любит играть с огнем, — не удержался корсей и воссиял улыбкой. — Мне стоит быть осторожнее.
— Неужели я увидела это?
— Что именно?
— Улыбка! Искренняя! — засияла мелисса. — Я часто ду- мала о твоей улыбке, особенно когда впервые увидела тебя. Твой одинокий, блуждающий взгляд навсегда запомнился мне, но как ты улыбаешься — никак не укладывается в го- лове.
— Теперь ты довольна? Сможешь уснуть?
— Теперь я счастлива и могу спать как младенец, — от- ветила девушка, не сводя счастливые глаза с корсея.
Снова воцарилась неловкая пауза, что могла быть заполнена медовым поцелуем между двумя влюбленными, девственно раскрасила легким румянцем лица наших героев.
— Странно, но, похоже, я слышу музыку, — вслушивая в тишину, Хиона отличила нежные звуки свирели, что доносились до их окна.
— Действительно странно. —корсей бросил косой взгляд на мелиссу, а после насторожил слух. — Это скорее в городе, за стеной. Праздник какой-то?
— Скорее всего.
Завороженная звуками той мелодии, мелисса взялась напевать медленный мотив. Восхитительная музыка проникла в сердце девушки и преисполнила ее новыми впечатлениями, обволокла теплыми ощущениями, что невообра- зимо воодушевляли ее, добавила жар в дивные глаза цвета глубокого изумруда.
Хиона все продолжала напевать мелодию, ловко попадая в ноты, а после ее тонкие ножки стали шевелиться в такт той музыке, что она слышала. Подняв руки на уровне пояса, девушка принялась медленно двигаться. Из стороны в сторону покачивая бедрами, мелисса стала плавно шевелить кистями руки. Кружась в медленном танце, девушка напоминала легкий ветерок, что приспел в то самое зимнее утро, когда солнце вылезает из-за сгустка серых туч и гово- рит о весне. Что-то похожее было в ней. Холодная как лед кожа имела серебристый оттенок, золотые волосы спуска- лись до самого пояса.
Ликише следил за мягкими движениями Хионы, со стороны восхищаясь ею. Желание присоединиться к прекрас- ной танцовщице возникло у корсея не сразу. Жизнь с Аморфом проходила в вечных боях и жестоких сражениях. Потом и кровью он заработал себе бесстрашное имя, но танцевать? Корсей об этом даже и не думал. Да и представить такое было невозможно. Однако Хиона навряд ли до- гадывалась, как проходила его жизнь в ирильских пустынях. Несмотря на его растерянность, она ловко выманила его из глухого угла.
На счастье Ликише, ему не стоило так извиваться, как Хионе. Его роль в танце была мала: держать круг, в котором кружила Хиона. Присущая ей тонкость движений и плавное тело; девушка смогла воссоздать образ райской птицы: как бы облетая вокруг своих угодий, летучий хранитель Рая встретила на своем пути любовь. Изредка подавая руки своему хранителю, влюбленная птица возвращалась обратно в свой круг.
Изгибаясь из стороны в сторону, прельстительно взмах- нув руками, Хиона обволакивающе улыбалась. Зеленые, как загадочные камни малахита, глаза волнительно смотрели на него. Обжигали. Поднимали жар в сердце. Странные дво- якие голоса наперебой звучали в голове корсея. Один наказывал немедленно бежать от нее как можно дальше. Не теряя ни минуты, спастись. А другой велел прислушаться к своему сердцу и заключить мелиссу в своих объятиях.
«Нет! Я не могу ее потерять! Не могу уступить своему брату. Но она так нежна и невинна, словно девственный цветок среди холода и мрака… который несет Аморф. Аморф. Странно, почему меня не волнует то, что он скажет? Впервые мне все равно! Но не на нее. Она единственная, кто меня волнует!»
Уже глубокая ночь, а корсей не сводил влюбленного взгляда с мелиссы, страшась не нарушить ее сон. Вдоволь натанцевавшись, Ликише аккуратно отнес сонную красавицу на кровать. Уложив любимую подле себя и только лишь задышав вместе с ней в унисон, корсей осознал, как он нуждается в ней. Чувствовать. Видеть ее и знать, что она рядом. Быть любимым ею. Желать ее. Ему хотелось просыпаться с ней каждое утро и каждую ночь и вот так же засыпать.
Как только последний фитиль догорел в своей лампадке, покои корсея опустились в сплошной покров мрака и черноты. Проснувшись ото сна, корсей в первую очередь ощутил мертвецкий холод, будто кто-то из темноты испепелял его ненавистным взглядом. Впервые ощутив себя слабым, Ликише поддался страху. Но тот страх не за себя. Нет! Это был страх за ту, что пробудила в нем человечность. Ликише ни за что не простит себя, если с Хионой что-то случится.
Сон никак не шел в голову. Ненужные, почти извращенные тьмой мысли целиком съедали его, оставляя крохи сдержанности и правильности. Всей страстностью Ликише сдерживал себя. Останавливал внутренний пожар. И змей вел себя до боли неестественно. То пробуждался в его со- знании, то снова уходил в себя. Внезапно Хиона повернулась лицом к нему. Подобно бесценному сокровищу, она сияла в бликах золота и серебра. Рассыпанные по подушке волосы переливались, а кожа была подобна юлистательному перламутру. И только синие лучи Эрра смогли раскрыть вечную красоту северянки.
Расcматривать восхитительный лик юной золотоволосой красавицы Ликише уже не мог. Страсть переполняла все его тело, а страх быть отвергнутым останавливал его. Однако, придя к единственному решению — все или ниче- го, — поцеловал ее.
— Я давно ждала этого, — распахнув глаза, Хиона широко улыбнулась. — Не думала, что ты осмелишься. Пойти против всех… хотя нет! Я знала, что ты пойдешь против всех!
— А ты коварна, — пошутил корсей, притянул к себе мелиссу, настойчиво целуя ее. — Нарочно повернулась ко мне лицом?
— Ты слишком долго думал.
Тихий и глубокий голос корсея волновал. Поднимал вверх ее желание. Эта ночь явно берегла в себе все таинства любви. Хиона это понимала и хотела. Потому, на се- кунду оторвавшись от чарующих ласк, она со всей положительностью обратилась к корсею:
— Мой милый Ликише, мне не терпится окунуться в твои объятия и пережить с тобой это счастье. Я как никогда знаю, что поступаю правильно. Давным-давно, в преж- ней жизни, наши души были сотворены друг для друга, и в это время мы снова вместе. И то, что произойдет в эту ночь, я точно скажу тебе «да»!
Сказанные слова Хионы не просто осчастливили корсея, а подарили надежду на нормальную семейную жизнь. Именно такая картина предстала перед его глазами: он, она и куча прекрасных детишек, что обступили отца в на- дежде разглядеть его змееныша. Странная, однако, картина, но это не предел его воображения. Тут было где разгуляться. Тот же Аморф, его брат Лютос и родители имели место быть.
Осыпал ласками изнеженную, тонкую шею Хионы, ключицу, руки и пальцы. Каждое прикосновение его рук под тонким шелковым халатиком приносило ей немыслимое наслаждение. А от поцелуев ее словно уносило куда-то за край, где нет зла, а в воздухе витала любовь. Незабываемое ощущение близости, захватывающая ночь любви. Хиона созналась себе, что не может без него. Ни на секунду не бросит его. Не выживет в стенах проклятой обители монстров и чудовищ. Даже если гореть ему в аду, ослепленная любовью Хиона кинется за ним в самое пекло.
От подобных мыслей у девушки замерло сердце. В мыслях девушки лихой огонь снова обволакивает тело корсея, испепеляя его полностью. И только ветер унес его прах. От ужаса перед завтрашним днем мелисса забилась, словно вот-вот потеряет его. Лишится своего счастья. В глубине души она знала, что их счастье будет недолгим. Опасаясь за его жизнь, Хиона крепко прижалась к своему возлюбленному.
— Что случилось? — Ликише тут же испытал на себе ее испуг. — Ты вся дрожишь.
— На время представила, что тебя рядом не окажется, — призналась девушка, все еще находясь под впечатлениями. — Что вот-вот сюда вторгнутся святозары, и они схватят тебя, точно как на улицах Мириды, и утащат в каземат обители.
— Это было утром, когда я был неуверенным в этой жизни. — Ликише мило улыбнулся, смахнул с ее лица локон золотистых волос, принялся успокаивать любимую: — Однако сейчас, в эту ночь, я нашел свой смысл жизни и терять его не собираюсь. Я применю все усилия, чтобы сохранить свое сокровище, не сомневайся в этом. И мой дух, змей, согласен с этим.
— Да, ты прав, но ты сам понимаешь, о чем я.
— Понимаю. Не стоит тебе волноваться о том, что будет на рассвете, любовь моя. Этот час еще не настал
Ликише как мог успокаивал мелиссу, снова и снова по- крывая ее лицо поцелуями. Вбирал аромат холодной кожи. Естественно, его пристрастие могло быть более горячим. Со всей первобытностью взять то, что принадлежит ему, что больше бы подходило для более продажных женщин. В его постели побывали многие женщины, но он далеко не был теплым в отношениях. Опытные любовницы как могли угождали корсею в надежде на его расположение, однако его никто так и не зацепил как мелисса бореев. Слова Ли- кише не успокоили ее, но дали надежду. Возможно, завтра что-то изменится для нее и для него. Волнение не покидало Хиону. Предчувствуя дурное, точно несчастье, лукаво осклабляясь их судьбе, подступало к ним с каждой минутой все ближе и ближе. Очутившись в объятиях столь хрупкого создания, корсей изменился, на веки веков решил проститься с Аморфом.
26глава
День обряда.
В день сумашествия во дворец прибыли самые значимые гости Мириды: величавые альхиды в клоунских костюмах разодетые как попугаи еще больше добавляли краски сюра в идею обряда. Превалиры в укутаны в пурпурные плащи со будто из бани, заколов край золотой фибулой превалира на плече. В руках зачем-то несли расписные горшочки с ароматным маслами. Для полного сумашествия коссея Фрийя приказала, что каждый альхид должен преподнести в свой первый поклон будущей сарфине, поливая борейку маслом, тем самым они смогут лицезреть жемчужину севера вблизи. Вальяжные судьи из альянса радостно приняли ахинею Фрийи, завелись в ожидании нелепой картины позабыв о более важных делах в городе. Оставались недовольные мыслители, философы. Эти стариканы рьяно обсуждали поступок коссеи, призывали к благоразумию,но все же приняли приглашение. Старые развратники.
Поэты, которые будут описывать этот день в своих поэмах и стихах, уже с иронией смотрят на борейский род, высмеивая новоиспеченное, только что выдуманное празднетство. Не обошелся этот день и без самих борейцев. В мехах и теплых тулупах, они снова произвели фурор на публике, но их лица не выражало ничего кроме скорби. Нутром ощущая подколки альхидов, каждый желал умереть скорее чем увидеть этот позор.
Не смотря на откровенную насмешливость, дворец был украшен ирильскими медовыми цветами. Разноцветные ленты, гобелены, стяги прославляли славность Лютоса — Лютоса Великолепного и отважного. Всюду мелькал славнейший образ чуть ли самого великомученика первого наследника. В этом параде славы в воздухе нашлось место и другим знаменам - знамя Мириды — белоснежная птичка лазарек гордо расправила свои крылья, купалась в ярких лучах двух солнц, а символом ледяных гор Авилонии являлся образ черной трезубой короны на красном полотнище — символ, олицетворяющий их триадную исповедь: три горных пояса охватывали три великих города: Аваилония, Морион и Ахма- Нур — призрачный город мертвых, где в свое время кипела жизнь бореев, а теперь это не что иное, как кладбище насмерть замерзших борейцев.
Рядом со знаменем альхидов, в уголку нашлось место и очерченому на белой тряпице знаку вселенной — додекаэдра. Двенадцатигранник Великой Берегини. Стяги святозаров - яркая звезда и троелуние, других племен и более мелких селений. К всеобщему абсурду коссея Фрийя приказала развесить и другие знамена, которые были достойны находиться на церемонии. А достойным пришлось вознести некую плату, чтобы его присутствие на обряде и подняло их положение в свете.
Съехались богатые родственнички коссеи из Диодона, чтобы поглазеть на вопиющее зрелище. Тетушки, дядюшки прихватили с собою своих писцов, которые будут описывать новоявленный обряд и будут воспевать подвиг племянницы из Диодона веками. Они уже пели песни о том, как Фрийя стала Меридианой — владычица юга и севера, о Лютосе и его отваге и дальше, бесконечные зачитывая цитаты древних борейских отступников: — «Мы никогда не ступим на земли юга...».
— Благо, что мы были готовы заранее, Орития, — в пол голоса сказала Фрийя, наблюдая за происходящим. — Пойми, это самая благоразумная идея. Наша надежда на исцеление правителя меркнет с каждой секундой, нужно спешить.
— Я полагала, это закрытая циримония, но никак не на площади, Фрия, одумайтесь, прошу. Что ждет опозореную невесту корсея Лютоса? Ничего кроме бесчестья и унижений.
— Дорогая, что ты такое говоришь, разве вы не хотели этого? Чем скорее циремония завершиться, тем быстрее вы покинете эти земли, оставляя нам пребывание борейцев в югах уходящим кошмаром.
Слова Фрийи потепенно раскрывают ее сущность. То, к чему она принадлежит. И не важно в каких одежах она ходила, с каких тарелках она ела и какую корону не натянула — она простая мирянка поддающая просрамлению всего, чего она касаеться. Вот она спесь простолюдинки - доказать высокородной, что она не просто значима в этом мире, а превосходит саму Оритию, добивается ее уничтожения. Хочет поставить на колени. Лицо Фрийи перекосило в какую-то гремучую массу злорадства и честолюбия. Ее руки были сильно поджаты под грудью, она волновалась. Боялась, а вдруг весь наигранный бред сорвет Змееносец, но спасения со стороны пока не наблюдалось. Да и на эту змею она нашла поруку — на страже стоял сам Ясс Стальной Коготь. Убийца демонов и монстров.
На этот раз женщинам не пришлось примерять улыбающиеся маски с учтивостями употребляя любезные фразы и посулы. Именно этот момент стал для Оритии решающим:
«Провинциальное невежество! Ты поплатишься за свою спесивость!» Орития была, как никогда, в ярости:
— А зачем вам этот союз?-недоумивала королева.— Что вы хотите от него? Земли Авилонии? Как я это упустила из своего внимания! Вы приняли наше предложение, как только получили наше письмо! Ваш сын не имеет магии, и трон давно уже без наследника, на что вы надеетесь? На дитя моей дочери?
Догадки королевы оправдались, как только коссея нагло хмыкнула, бросив на Оритию многозначительный взгляд.
— Мой сын альхид и сможет одарить нас счастьем! И то, что касается его, все принадлежит Мириде! И малыш, который родится, тоже будет принадлежать Мириде! А мирида это я!
Невыносимой мукой дались эти слова для коссеи. Испустив тяжёлый вздох, Фрийя оборвала все попытки быть такой же благонравной, как королева ледяных гор, подражать ей, словно вся эта величественность была для нее в тягость.
— Ты раскрыла правду? Или снова переведешь весь этот разговор в шутку? — нажала Орития.
— На этот раз все по-другому! С той самой минуты, как только вы прибыли в Мириду, вы мне отвратительны. Варвары, отступники от нашего рода! Рода альхидского! А теперь перегниёте в пещерах прячась от завоевателя Нотта, сына Зефиры из западных кланов . Ах, вы не заслуживаете смотреть на Элла и Эрра, потому вы истлеете в ямах, как гнилая падаль! Теперь уж поздно что-то предпринимать. Хиона готовится к обряду, ты не в силах забрать ее обратно! Со вчерашнего вечера эта легкомысленная девица в руках у святозаров, ну а ты… ты взглянешь как низко пала твоя дочь. Именно! Посрамление! Этот обряд — давно забытая традиция наложниц мыться перед тем, как красавица ляжет вместе со своим хозяином в постель, а твоя дочь... Ляжет в постель не с тем, за чем вы приехали. Вот увидишь. А теперь писцы напишут в своих книгах о том, как я — Фрийя, дочь Роя Саржи, зажиточного торговца из железного города Диодон, осрамила великий народ бореев, искупав совсем нагуюмелиссу на глазах Мириды — дочерь бога!
— Ты чудовище! — прошипела Орития опоясывая вокруг себя легким холодком. — Ты поплатишься за свой гнусный поступок!
В ответ Фрийя лукаво ухмыльнулась, с завидным взором наблюдая, как высеченные движения ее грациозного тела взвивались от негодования. Даже тяжелая одышка давалась коссее так не наигранно. Фри пристально присматривалась к королеве, изучая все ее изваянные королевскими наставниками ухватки, подмечая отдельные детали, которые коссея не могла повторить. Подмечая, как ее тонкие ручки плывут по воздуху, словно взмах благородной птицы, в реверансе подает свою изнеженную ручонку. Ее локти непрестанно полусогнуты, руки замкнуты в замысловатом положении, соединены между собой, открывая традиционные обычаи бореев. Высокопоставленная осанка и вытянутые плечи, и этот выразительный взгляд необычайно странных лиловых глаз с черной завистью изводил коссею, порой вовсе лишал ее покоя.
— В свое время я была дочерью одного богатого торговца. Мы путишествовали п всему миру, заключали сделки с ним, проводили в дороге больше времени, чем дома. И вот однажды, мой отец рискнул прощупать рлощадку для торговли в севернях землях. Наш караван прбыл к вам и првым делом мы отправились к вам, вашь ледяной дворец. — Из далека начала Фрийя. — Чтобы сбыть свой товар на севере. Но ваша матушка сочла моего отца, Саржу первого, богатого торговца железом, опасным безбожником и злодеем, и отобрали у него все, что он имел. Даже меховой тулуп, который мог бы сохранить ему жизнь! Вы не дали ему шанса вернуться домой. Не дали шанса! Варвары! Ваши прислужники тут же отправили меня домой в закрытой бочке из-под тухлой рыбы, но мой отец не вернулся. Позор и унижение ждали мою семью, как только молва о моем отце дошла до наших краев. Надо мною и моим братом именитого в честь отца - Рой Саржа второй, смеялись наши друзья, от нас отвернулись самые близкие, но моя мать не сдавалась. Не раз она представляла меня перед сарфином, пока юный коссей не обратил внимания на нищенку из семьи, которая не владела магией, точно как его мать. И вот прошло время, вы прислали умоляющее письмо с заманчивым предложением. Грех было отказать в помощи, верно?
— Я что-то припоминаю. Да, был такой инцидент! Да, твой отец был торговцем, но не железом, он торговал людьми! Вот почему его изгнали из наших краев. Соглашусь, Фрийя, моя мать была чересчур жестокой ко всем, но только потому, что ей пришлось выносить все тягости правления после смерти моего отца. Ей плевали в лицо, строили козни, колдовали, проклинали, но она все снесла! Ну а если ты хорошо помнишь, то почему позабыла кто тебя спас? Это я нашла ту бочку и от своего имени отправила в ее Диодон. Это благодаря мне ты жива!
Воскликнула Орития.
— Не пытайся вызвать у меня жалость! Лучше бы ты дала мне умереть и не видеть страдания моей матери и брата! Ты не представляешь, через что мне пришлось пройти! Что мне говорить, ты и сама видишь на какие поступки способна я ради того, чтобы сдерживать превалириат. Этим альхидам нужно зрелище и они его получат и на время успакояться. Считай, это расплата.
Огрызнулась Фрийя.
—Как ты могла?!— Орития не могла поверить своим глазам.— Как ты посмела?
— Смогла и посмела. Я запомнила ваш радушный прием и поклялась отомстить!
—Ладно, быть тому, что должно произойти, но без боя я не сдамся. Не забывай, что мы, борейцы, — ранее были единым народом с альхидами! А ты кто? — не уступила Орития, по привычке закатила глаза от удовольствия. — Пока на моей голове лунная корона, ни один маг или святозар не имеет права прикоснуться ко мне. Эти законы священны нас и соблюдаються, но вы, простолюдины, миряне или просто упавшие с пьедестала. когда боги разадавали по уму способности. А навас глядели как на рабов, таковыми вы и остались! Вы можете сами себя обманывать: цеплять на себя все сокровища мира, но суть в вас не изменно! Для альхидов необходима армия рабов и это вы! Оборачиваете свои пороки в достоинство, а не праведность и правильность — все чтобы оправдать низкий поступок. Ваше уродство в том, что очень много хотите, а когда получаете тут же возомнили себя богами, королевами, королями, а за плечами как были невольниками зависти так и остались. Вы никогда не закроете эту брешь в своем существовании. В этом ваша суть!
— Мразь! Я вышибу тебя из своих земель сегодня же! Не сомневайся, на этих землях твой магистрат не работает. Эту ночь ты проведешь в каземате святозаров.
— Ты права, эти края слишком жарки для бореев. Для всех бореев! И моя дочь слишком прекрасна для Мириды и вашего альянса, и Лютос не последний кандидат на руку моей дочери. Есть еще один кандидат на трон Мириды!
Бросив последнее слово, Орития круто развернулась, едва передвигая ногами, полностью дав понять, что обряда не будет. Всё же Фрийя просто так сдаваться не станет. Единственный, к кому она обратится, это тот святозар, который полностью подчинил коссею себе, благодаря обещанному золоту, славе и власти.
27 глава
Орития неслась к супругу едва удерживая себя от гнева. Не трудно было найти высокого великана с синей копной волос на голове с громко веселящимися чудаками в смешных костюмах и палками в руках. Небольшой спектакль разыгрался совсем близко от толпы превалиров и аттарисисов там и был слышен сокрушенный и в то же время наигранный хохот короля гор. Даман, как и свита бореев вел себя сдержанно, едва не срывался на окружающих, как только один из шутников покатился клубком, проделывая трюки перед зрителями он хотел дернуть короля за завитки бороды как чуть не получил оплеуху. Сбежал комик куда глаза глядят поскорее да живенько.
— Даман. — Встревоженный тихий голос Оритии обратил внимание супруга. - Они лжецы. Я только что говорила с коссеей. Разгневанная женщина призналась, на что им не нужен этот союз. Даман бросил взволнованный взгляд на супругу ощущая неладное.— Дорогой, она сумасшедшая! Слепая месть за отца управляет ею. Она мстит мне за то, что я ее спасла! Помнишь ту историю с работорговцами? Это ее отец! Отец Фрийи! И девочка которую я спасла - это она! Они ужасные люди, простолюдины, и никаких добрых намерений и в помине не было!
—Невероятно, как она смогла добиться таких высот?
—Гадесис сын наложницы и наша дочь тоже будет наложницей! Это неизменная цепочка! Лютос не собирался жениться! Превалиры просто напросто не дадут!
— Это какой-то сюр! Так не поступают с высшей рассой?!
—О, дорогой, если бы мы знали...Скажи, это важно? Теперь нам важен союз с ними?
—Нет, не в коем случае!
—Я тоже так думаю. Мы найдем выход для Авилонии, но Хиону мы не оставим здесь!
Король призадумался.
—Ваша Величество, я ее повсюду искал. По крайней мере, где мне дозволено. — Неожиданный тихий голос прислужника привел в смятение обоих родителей. — Однако в крыле, где находятся покои Змееносца, я не искал. Там повсюду святозары, и блокирующая магия запрещает изучить их длинные коридоры.
— Она здесь погибнет! Эта вальяжная коссея погубит наше дитя! — взмолилась Орития, уводя супруга в сторону от всей толпы. — Лим, приготовь нам три незамеченных экипажа, мы уезжаем немедленно.
— Что ты надумала? — Воинственный настрой королевы насторожил горного короля, и острая боль в сердце снова дала о себе знать. — Не вздумай! Нам нет пути назад, что ты придумала? Сдаться? Где нам брать помощь?
— Нет, не единственная! Этот абсурдный спектакль — наш позор! Хвала всем богам, что в руках у этой сумасшедшей не наша дочь. Не могу представить, как мы могли позволить этой женщине выставить нас посмешищем.
— Милая, может, все-таки ты попутала? Показалось?
— Нет! Я не верю! Разве ты не видишь. Это какой –то балаган! Зрелище где будет выступать наша нагая дочь! Здесь слишком жарко.
— Я не сомневаюсь в твоей благоразумности. О боги, женщина, ты что-то задумала?
Даман и Орития прошли вдоль колоннады, подальше от всей толпы высокопоставленных альхидов, обойдя главный дом сарфина, оба вошли в широкий двор, где вскоре будут проводить ритуал. Посреди круглой площади стоял большая купальня, украшенная разными цветами и ленточками. Высокие лавки для гостей из бедных районов окружали широкий сосуд, а свидетели более высокого ранга облюбовали второй ярус балконов, как в театре облюбовали место, где воочию можно разглядеть все прелести борейской мелиссы. С желчными улыбками обсуждали будущий обряд.
— Этот позор мы будем носить веками! — тут же поделилась своими соображениями с супругом Орития. — Наша дочь предстанет совсем нагой перед этим сбродом нищих, чтобы доказать, что она невинна?! Я больше чем уверена, что это фальшивка! Ничего подобного не описывалось в книгах об Ириле. В их традициях служить почитанию змей и умилостивлять Берегиню, прославлять невинных детей, но про то, что тысячи глаз узрят этот позор, — ничего! Даже святозары поддержали этот фальш не без приказа! Эта шука Фрийи зашла слишком далеко. У этих людей нет ничего святого!
— Хочешь сказать, что мы зря приехали сюда?
— Нет, не зря, наш Борей услышал наши молитвы и прислал нам на помощь Змееносца! Так должно было случиться. Это знамение свыше дарована нам небесами! Мы приехали сюда и узрели мощь Змееносца в первый же день. Это было так же бесподобно как и ужасающе! Помнишь этого змея нага высотой в самый трех этажный дворец и больше! Ты видел его рык снес повильон и весь тот сад! Наконец, ты видел их лица? Они испугались! В панике попадали на колени перед ним, молили о пощаде! И тогда моя корона засияла лунной радугой! Эта была связь с нашим великим Бореем! О, Даман, он показал нам путь! И не зря наша дочь могласилась помочь корсею Ликише и подарила свой первый поцелуй.
— Они что, целовались?!—опешил король.—Почему я об этом впервые слышу?
—Любимый, не злись, мое окровище.— Орития хитрнько приложила свою руку на правую руку Дамана тем самым успакаивая норов супруга.— Хиона испугалась, что ты будешь ею не доволен.
— О, женщины, что с вами...
Непреклонность Дамана выводила Оритию из себя, но вела себя по королевски, сдерживала порыв ярости как подобает высокородной. Пока даман чертыхался на тяжелом языке бореев, орный король не пропустил идею любимой супруги.
За один миг Даман испытал всю ненависть к пресловутому альянсу. Эти мучения от лжецарей, унижения и оскорбления в адрес Авилонии дали осмыслить, насколько отвратен этот город в его истинном виде.
— Даман, я думаю, мы делаем ошибку, — с новой надеждой Орития вонзилась умоляющим взглядом в своего супруга. — Змееносец. Он истинный сарфин Ириля и Мириды. «Только сын бога правит этими землями»-помнишь? Эти слова были высечены на короне Змееносца, а это трактаты тех мыслителей из поселения праведного Офобуса. Эти люди, которым уже за триста лет, были лично знакомы с предыдущими жизнями великого духа. Не смотря на то, что их считают, что они давно выжили из ума, все же свои воспоминания они датируют и описывают. Как это Фрийя упустила их из виду?
— Во имя бореев, женщина, ты хочешь привести в пример этих... — Даман потряс синей копной волос, придававшей ему более мрачный взгляд, но королева была не из робкого десятка.
— Да! Я всеми способами буду пытаться убедить тебя, что эти знаки не с проста! Свыше все продуманно! Да не сокрушит твою веру в меня, но я готова восстать, если ты не прислушаешься к моей мольбе!
«Снова эта боль внутри. Почему именно сейчас? Почему мое сердце предает меня?» Даман сделался задумчивым. Орития приняла это за согласие.
— Ты жестока в тех случаях, когда видишь ложь и несправедливость. Ты готова пойти против своего мужа, горного короля, принять бой от своих подданных, как в тот день, когда мы вернулись из Апарктиаса, когда похоронили моего брата. Стала против всего Мориона! Толпа борейцев была готова растерзать нашу дочь, но ты предпочла отдать себя, нежели свое сокровище.
Даман пытался победить острую боль в сердце, убеждая себя, что это временно, но с последним часом с сердцем у короля дела шли не очень. Потому он всеми силами хотел и защитить свое сокровище, своих женщин, от воинственно настроеных кланов и их расприй.
— Иногда наш путь ветвист, чтобы найти свое место в жизни, нужно пройти много дорог. Мы нашли свою дорогу и продолжим свой пеший ход пока не дойдем до цели.
Король взял той железной рукой из-за коротой его сердце так бешенно стучит и отдает острую боль, крошечный подбородок королевы, внимательно всматриваясь в глаза любимой запоминая необычайно лиловый цвет глаз будто впоследний раз.
— Ты бываешь невыносимой! Делай, как знаешь, но будь осторожнее со своими выходками. На этот раз нам стоит приехать в Авилонию с благой вестью, иначе нас казнят как изменников.
Орития была рада тому, что супруг поддержал ее. Без Дамана идея королевы никак бы не исполнилась. Хватило его одобрительного взгляда, и женщина тут же принялась действовать: резко обернулась к прислужнику, который все это время находился рядом, на скорую руку сложила заклинание, которое обернулo молодого юнца в ее точную копию.
— Тебе придется снова побыть мной и быть радужной на празднике и учтивой королевой. Держи этот мешочек с порошком, который поможет тебе побыть мной дольше, чем обычно. Ничего не предпринимай, пока ты не получишь мой знак, но как только настанет час, ты покажешь свое истинное лицо и как можно громче скажешь: «Сарфин мертв! Повелитель умер в муках и одиночестве! Только сын бога имеет право на корону сарфина. Змееносец — наш всеповелитель!»
— А ты что будешь делать? — прозвучал грубый голос Дамана, чьи наставления сильно обеспокоили короля.
— А я за нашей дочерью, в покои Змееносца! Только так можно пройти в то крыло. Меня не посмеют тронуть, не переживай. Яя скоро вернусь и приведу наше дитя!
В тот момент Орития была сама не своя. Проходя высокие расписные залы и сводчатые коридоры, королева Авилонии с легкостью разбивала вдребезги любую блокирующую магию. Снимала любое заклятие. Безжалостно сковывала в лед всех, кто стал случайным свидетелем ее присутствия в неразрешенной стороне дворца. Ни один святозар не был помехой всесильной. Целью женщины были покои корсея Ликише. Это единственное место, где никто не искал мелиссу.
«Стой! Остановись! Что тебе нужно? Чего ты желаешь?» Раздался монотонный тихий голос в стенах глухого коридора, где и располагались покои корсея. Овладевая волей королевы, вводя ее в транс, будто из ниоткуда появилась святозарина. Навевая ложные мысли, молодой воин, двушка, принуждал королеву покинуть это место.
«Повернись. Уходи. Здесь нет ничего. Ддальше пути нет. Только стена!»
Исполняя свой долг святозарина, чья внешность была поразительно белой, а глаза цвета алой крови, приняла решение остановить своеволие женщины, однако наивность святозаров потрясала.
Как и их излишняя надменность.
— Я королева Авилонии! В моих жилах течет кровь первородных! И тот артефакт, что увенчивает мою голову, свидетельствует о моей духовной связи со всеми небожителями! Дай мне дорогу, святозар, иначе мне доведется тебя убрать!
Гнев королевы усилился, как только воинов стало еще больше. Несмотря на законы и запреты, луноликие взялись атаковать, преграждая дорогу борейской королеве. До боли решительные и настойчивые они были готовы к бою. Показательная во всем королева Авилонская, которой восторгался весь придворный люд, приняла образ жестокого воина, несущий только смерть.
—Клятвоотступники! — кричала она.
Неустрашимый характер севера отражался в ее глазах, а желание сокрушить врага пугало соперников. Роковой ошибкой для любого святозара было то, что никто недооценивал способности северянки. Невероятная красота, грациозность и высокие манеры навевали совсем иное мнение о ней. Однако ее сила и опыт сводили на нет любые предубеждения и старания молодых святозаров. Никакие метательные лезвия из рук умелого белого воина, ни атака какой-либо стихией, что могла бы обессилить натиск женщины, не смогли устрашить ее твердый напор. Орития умело пропускала налет серебрянного серпа святозара, обличая их в огромную глыбу льда. Тем не менее королева могла бы победить в этом бою, не будь святозар обучен подлости и низкой подставе. Если ранее орден славился чистотой образа и святой душой в башне звездочета и несли знания, духовное равновесие, благоденствие, то в данный момент здесь орудуют истое беззаконие и черный порок.
Неведомый резкий приступ боли связал тело королевы. Что-то очень острое и жгучее вонзилось в спину, вызывая дурноту. Ее тонкие руки едва могли удерживать острые ледяные сосульки, постепенно слабели ноги. В голове помешались мысли. В глазах мелькали святозары, продолжая атаковать, но женщина не сдавалась. После второго удара в спину королева едва могла стоять на ногах, но, повернулась, увидела... Как будто из каменной стены выплыл ее убийца. Святозар. Имея способности сливаться с камнем, тот едва видно будто утонул в стену и снова показался. Метая острыми как лезвие меча клинками он попал одним из них в спину острием камня повредив спину. От смертельной раны постепенно угасали ее силы, однако Орития решила раз и навсегда разобраться с клятвоотступниками.
Взмахнув руками вверх, королева вогнала в непроходимую силу льда все защищенное крыло дворца. Острые ледяные шипы, так похожие на сотни мечей, прошили все пространство вырываясь наружу. Тот уникальный в своем роде святозар не успел уйти из своего укрытия или укрыться в других стенах, смешавшись с камнем или полом, угодил в коварную ловушку. На его месте, где он как бы «всплыл», сквозь измороженный покров пророс ледяной шип. Он и вытащил изменника и убийцу из стены.
Пропуская сквозь себя всю боль и страх перед смертью, со всей обреченностью, откашливая крупными сгустками крови, едва перебирая ногами, королева наконец дошла до заветных дверей.
28 глава
Странный шум доносился из-за двери покоев корсея. Ликише резко вскочил с кровати и понесся к выходу. Он уже был готов к атаке из-за двери, и что его ждет, уже не было для него сюрпризом. Он открыл дверь нараспашку, и перед его лицом предстала горная королева Авилонии.
Вот это был сюрприз!
Женщина успела прикрыть легкой шалью багряное пятно крови, но не смогла ступить и шагу. Слабость вовсе одолела ее.
— Королева?! — громко представился Ликише, предупредив и мелиссу. — Королева Орития…
— Змееносец...— дрожащим голосом произнесла она, едва перебирая ногами, переступила порог.- Ты...
Внезапная гостья заставила двух влюбленных забеспокоиться. Ее напряженное молчание показалось слишком подозрительным. Искаженное болью лицо отображало все отвращение что она испытывала к альхидам. Она тихо подошла к корсею, оставляя за собой синий след крови, но, потеряв равновесие, тут же обессилев, повалилась на рядом стоящую тахту. Что-то невообразимое творилось вокруг. Холеная кожа Оритии медленно покрывалась инеем, тело постепенно застывало будто смерть превращала ее в ледяную статую. Легкий мороз вмиг скрепил покои корсея. Нарисовал небывалой красоты ажурные узоры на полу, стенах до самого потолка, и тут же ледяным саркофагом лед погреб все, что ему попадалось на пути.
— МАМА! Что с тобой? Мама! О, блаженный Борей, моя мама, королева Орития...
Заметив неладное в первую минуту, Хиона испытала истинный ужас. Дрожа от страха, она едва могла прийти в себя вскрикивая имя королевы.
— Моя милая, так должно было случиться, — отозвалась королева приглушенным голосом. — Значит, твое время подошло. Возьми корону, надень ее. Поклянись мне… поклянись в верности своему народу. Дай мне обещание, что ты никогда не отступишь. Сделай это, чтобы я смогла спокойно оставить этот мир и уйти к нашему Борею.
— Нет. Ты будешь жить! Святозар Улем поможет. Когда-то он помогал мне, — все еще питаясь надеждой, Хиона бросилась на колени перед умирающей матерью. — Тихо, мама, Ликише сейчас позовет Улема, и он…
— Нет, дочка, нет! Возьми корону! Возьми же, наконец! Не забывай, моя любовь, ты рода борейского, ты дочь всего севера. Я всегда буду с тобой и помогать тебе в трудную минуту!
Размазывая слезы по лицу, мелисса сделала так, как ей повелела мать. Стиснув зубы, она приняла из рук матери многогранную корону одела ее на голову.
— Ты теперь королева Авилонии, не забывай об этом, — едва слышно прошептала Орития, на секунду прикрыв глаза, и покинула этот мир в сопровождении дикого порыва ветра и нарастающего смерча.
Отчаянные попытки разбудить мать только усугубляли и так потрясенное состояние мелиссы. Красивое лицо королевы застыло как брошь камеи из фарфора, а после и вовсе покрылось морозными узорами, как будто по воле богов сие создание уснуло крепким сном. От горя Хиона отдалась дикому порыву. Ее безудержный отчаянный вопль, будто мстящий призрак, пронесся по всему дворцу, вгоняя в страх всю прислугу дворца. Сквозной ветер уносил все. Что попадеться на своем пути выбрасывая из окон разные вещи, мебель и прислугу.
— Борейцы не простят Мириде смерть ее королевы. — Душераздирающий крик Хионы вывел Ликише из мертвого ступора. Впервые в жизни он испытал в своем сердце боль утраты, словно он стал свидетелем смерти родной матери. Прикрывая лицо от бьющего порыва, корсей наконец принял сторону. — И Змееносец тоже.
— Во всем я виновата. Из-за меня это все! — запричитала мелисса, содрогаясь от рыданий, прикусила кулак. Бушующий ветер не стихал. Над дворцом сгущались тучи. — Лучше, чтобы нас тут не было! Не было!
— Не говори так! Если бы тебя здесь не было, то, возможно, мы никогда бы не увиделись. По воле судьбы все должно именно так случиться. Смерть королевы — великая потеря для Авилонии, но она знала для чего она сюда идет. Будто это было знамение...для меня. Я словно теперь вижу для чего я в этом мире. Для чего строиться этот союз!
Корсей кинулся к Хионе крепко прижал любимую к себе, начал успокаивать.
— Но какой ценой? Мама! Мамочка!—во всю разрывалась Хиона.
— Цена безмерно высока, но теперь ты королева и должна думать о себе и своем будущем. — Ликише никогда не утешал никого, Аморф выбил из него эту дурь, оставляя место жесткому стержню прорасти еще больше, потому найти более утешительные слова он не мог. — Ты — последняя надежда бореев! Помни, умирая, твоя мать просила позаботиться о народе. Не стенала в агонии смерти. Это сильная черта характера присуща истинной королеве! Оа думала о бореях!
Дабы придать уверенности, Ликише не мог не напомнить мелиссе о клятве. Он уже не был таким милым как с минуту назад, отпустил от себя Хиону, вынужденно похолодел. Этим он хотел добиться решительности от мелиссы, и такой же сухой натуры, как у Оритии.
— Наши кланы жестоки, но еще ужаснее то, что мне придется подчиняться им, пока они не выберут мне мужа.
Хиона снова погрузилась в порыв чувств, уткнувшись в ладоши завыла.
— Ты не станешь подчиняться никому! Ты сама отвечаешь за свою жизнь! А я поклялся тебе, дал слово, что всегда буду рядом, и никто нас не разлучит!
— С чем же я приеду на север?! Меня и моего отца попросту разорвут на части! Так поступают с теми, кто обесчестил имя бореев. В тот день я испытала сильный ужас, увидев, как они пришли за мною ледяными мечами в руках и смилодонами. Этот громкий штурм я никогда не забуду: три дня и ночи толпа разъяренных пыталась прорваться в ледяную крепость, что тут же создала моя мать. Я не смогу быть такой сильной, как она или как моя бабушка.
— Ты поедешь и точка, в моем кафтане и октаэдром! — корсею пришла отличная идея. — Он представляет мой город и мой знак Змееносца. А камень обеспечит тебя доказательством, и никто не коснется моей невесты, иначе они отведают мой гнев.
— Но… но если я… вернусь одна, то кланы потребуют у тебя отвоевать мою руку. Ты должен будешь сразиться с сильнейшими воинами, которые претендуют на мою руку. Ты должен подоспеть! Я буду ждать тебя год, но дальше…
— Нет, моя мелисса, ты не должна сомневаться во мне! Но как только все закончится, я приеду за тобой и сражусь с небывалой силой и отвагой со всеми воинами севера. Я уже преодолел многих монстров. Видел великих! Но ради тебя я сокрушу миры. Молю, любовь моя, покинь эти земли сейчас же. И не сомневайся, они поплатятся за смерть твоей матери!
Ликише был предельно серьезен. Его вид проявлял готовность на твердые решения. Он быстро проговорил вслух простейшее заклинание, и внезапно на тоненькие плечики Хионы тяжелым грузом лег тот синийкафтан корсея.
— Любовь моя…
На секунду корсей изменился. Словно к его годам прибавился еще десяток лет, и он уже не выглядел таким легким. Сердце его защемило от самых невероятных мыслей и предположений. Он хотел сказать правду, поведать девушке свою историю, ведь там, за дверью, ее уже поджидает его мудрый наставник, близкий друг и... неминуемый враг. Аморф. Именно этот несостоявшийся Змееносец мог бы в корне изменить все планы Ликише. Потому он со всей тяжестью в голосе принял решение предупредить любимую:
— Если не получится… если вас настигнут святозары или ОН… то пощады не будет. Есть вещи которые не зависят от моего Змея, и он, как и мы все, — смертные. Если вдруг ты поймешь, что меня уже нет в живых, прими это. Жестокая реальность, не правда ли? Еще минуту назад я был уверен в завтрашнем дне, а теперь… меня пугает мысль, что это наш конец. Моя милая мелисса, ты подарила мне надежду на новую жизнь, за что я тебе благодарен и готов пойти против этого мира, только бы ты была рядом, но сначала надо поставить точку в этой истории.
Девушка не сразу осмыслила, что имел в виду Ликише. Его голос резко задрожал, передавая ей две крохотные бутылочки с зеленой жидкостью, он снова пережил тот ужас утраты. Однако мелисса представить не могла даже в самом воспаленном сознании, что может произойти с непобедимым Змееносцем. Кто пойдет против воли самого нага? Тем не менее Ликише было кого остерегаться. Сам того не ожидая, корсей содрогнулся, словно смерть уже принялась за его душу. Ранее он никогда не замысливался о кончине, не было причины, но сейчас ему, как никогда, хотелось выжить в его самой эпической битве.
— Я бы хотел, чтобы все было иначе, но, если придется, прошу, сделай это. Но если ты все же успеешь войти в перевал, то пообещай мне, ты станешь достойной королевой.
Добавил он, на что мелисса смогла ответить лишь одним кивком.
— Все же ты прав, я достаточно пролила слез. Я клянусь, что я больше не буду плакать! Клятвенно обещаю тебе! Ни одна слезинка не будет проронена на эту грешную землю! Я буду как ты: такая же сильная и вольная, и никто не заставит королеву Авилонии подчиняться им.
Покидая покои корсея, Хиона бросила последний взгляд на ту самую тахту, где королева Орития нашла вечный покой. Все еще содрогаясь, она глубоко вздохнула. Отпустила последний момент той радушной жизни, которую она так обожала. Оставила позади все страхи и сомнения, мелиссе пришлось принять не только правду, но и самые сложные решения. Некогда оплакивать погибших — это долг королевы и он требовал необходимость правильного выбора. В том самом кафтане, в котором корсей прибыл в Мириду, Хиона стала похожа на ту, что с недавних пор восхищала его как волевая женщина. Взгляд мелиссы стал проявлять огромную силу хладнокровия, как у ее покойной матери, прямая спина, высоко поднятая голова. Покорно сложив в узел руки, Хиона преобразилась на глазах, словно перед корсеем предстала покойная Орития. Такая же воздержанная и твёрдая.
После того как мелисса скрылась за дверью, Ликише хотел уже броситься через потайной проход в стене. Найти того, с кем ему предстоял самый трудный разговор, как вдруг, словно из ниоткуда, перед ним возникла черная фигура Аморфа. Все тот же образ: глиняная маска, черный балахон, руки спрятаны под складками рукавов. Нависая над Ликише, словно темная туча, колдун близко подошел к корсею, громко стуча сапогами по полу, тот едва мог сдерживать свой гнев.
— Ты простился с ней? — подал голос Аморф, глядя на корсея скверными зажимистыми глазенками.
— Ты следишь за мной? — Ликише сделал пару шагов назад, пропуская Аморфа в покои. — Давно ты там?
— Все-таки влюбился. — Враждебность Аморфа тут же охватила корсея.
— Девушка не влияет на меня, — солгал Ликише.
— Хм… может, и правильно ты сделал. Она даст нам то, о чем не мечтал никто! Как я понял, королева передала корону своей дочери, а ее дочь вскоре окажется в Авилонии.
Возможно, слова Аморфа должны были насторожить корсея, но Ликише по непонятным причинам, точно как околдованный, ощутил остатки привязанности к своему наставнику. Точно как преданная собака, он чувствовал себя должным.
— Я назвал ее своей женой, и мы провели эту ночь вместе. Она родит мне сына!
Жалкие попытки высвободиться от влияния колдуна — безутешны.
— Я помню, когда эти слова произнес Аллель. Он тоже хотел любви, но он её так и не получил. Бедный брат, он так мечтал жить вместе с ней, но жизнь, которую он выбрал, была не его жизнью. Это не его трон, так же как и мир. Он заслужил своего наказания, когда решил бросить меня ради...!
— Что случилось? Что случилось с дедушкой? — содрогнулось в животе у корсея. — Ты все-таки убил его?
— В том-то и дело, что я ничего не делал. Только наблюдал, как собственный сын травит ядом своего отца, — зловеще насмешничая, сознался Аморф. — Видишь ли, какая ирония, — мне не надо было ничего делать. В нашей семье и так хватало убийц.
— Я тебе не верю! Ты всегда желал ему смерти!
— Что ж, это правда, но сарфин умер, а теперь ты сарфин! Они должны преклониться перед тобой, или смерть!
Аморф жаждал крови.
— Смерти не будет! — настроился Ликише, обрезая все надежды Аморфа. — Сегодня больше никто не умрет!
— Что?! Ты воспротивился мне?! Не ты ли вчера передал через прислужника слова, что сегодня решающий день?! — Испустив через свою маску злостное шипение, Аморф был готов брать корсея штурмом. На скорую руку в уме сложив заклинание, он ждал подходящего момента.
— Я не стану убивать! Они будут жить и смотреть, как я стану сарфином Мириды! — твердо решил корсей: заметив вражеский настрой наставника, Ликише был уже готов к эпической битве.
— Ты забыл, что я тебя создал! Я возлагал на тебя надежды! Помог выбраться из той собачьей жизни, что уготовила твоя семья, прозвав тебя «вторым». Я дал силу и знания. Став Змееносцем, ты стал бичом этого мира!
— Что ты от меня ждешь? Что я начну рубить головы по твоей указке? Буду беспрекословно выполнять твои приказы?
— За перенесенные горести в детстве нужно отомстить альхидам! Это будет великая жертва в наказании! Убивать предателей - это не грех, а закон!
— Нет, я не стану убивать людей за то, что было. Я впервые хочу... мира!
Наполнив себя всеми несогласиями, Ликише был намерен выбросить наружу своего змея. Отстоять свое и навсегда освободиться от долговой ямы. От одной мысли о свободе на его лице и руках проявлялись некоторый змеиный орнамент в виде чешуйчатой кожи, сглаженного носа и змеиного, хищного взгляда.
— Ты нацепил на себя ошейник. — Заметив змея, колдун перешел на более спокойный тон. — Словно раба повинуешься одной женщине! Все эти сантименты не для Змееносца! Любовь или братская привязанность… Ты сильно изменился, Ликише. Стал мягким, хочешь мира. Это все иллюзия. Нет мира без терании! Не будет любви без слез и горя. Не знаешь цены — не сохранишь, уничтожишь или потеряешь. Это каноничная цепь хаоса. Она действует всюду, где сущесивует жизнь.
— Я не хочу крови, как ты! Я хочу другой жизни! Я выбираю саму жизнь!
— Ха. Ха. Ха. Ты ведешь себя так, словно в тебе проснулась надежда на нормальное существование. Но, Ликий, ведь ты и сам знаешь, что это невозможно! Жизнь на этой планете вскоре перестанет существовать. В пик Иивлика я заперал тебя на сотни замков в самой глубокой пещере, а что ты будешь делать сегодня? Поверь, здесь уже все мертво, просто выжженая земля где еще пульсируют ничтодества. Эхо увеличивается, вот-вот мы станем мишенью, а из глубин темноты сюда рвется монстр — предвестник апокалипсиса! Пойми, Ликише, Элл и Эрр больше не смогут существовать вместе! В том колапсе Элида не выживет! Нам нужно поскорее востановить равновесие между Эллом и Эрром, но прежде. Чтобы избежать в будущем смуты — необходимо пройтись по головам отступникам! Пока эта планета вовсе не превратилась в могильник.
— Без нее нового Ириля не будет! Запомни это, наконец, а она королева Авилонии!
— Эта девица отравила тебе жизнь, отрекись от нее, иначе я разберусь с ней раньше, чем ты успеешь остановить меня!
— Если с Хионой что-то случится, поверь, я покажу тебе такую мощь, о которой ты и не подозревал. Будь осторожен в словах, Аморф, эту девушку я защищу ценой своей жизни!
— Ха, ты думаешь, что на меня можно натравить страх? Ты думаешь, что мне ужасен мой Змееносец? Я тоже в свое время попытался защитить свою любовь, но она выбрала не меня!
— Верно, ты пытался, а я сделаю. Не смей трогать Хиону, иначе я уничтожу этот проклятый мир вместе с тобой! Никакого Ириля не будет!
В этот важнейший момент Аморф вдруг открыл для себя, как преобразился Ликише. Его больше не пугали прежние попытки давления, как он это делал раньше. Он всегда воздействовал на него глубоким голосом, бездушным взглядом, или, наоборот, взгляд проявлял непомерную суровость, а голос невыносимо спокоен, но на этот раз корсей был тверд.
— Ты же видел их нутро! Ты знаешь о них больше, чем кто-либо! В них вовсе отсутствовало уважение к нашим предкам! Вопреки законам, прописанным в привалириате, они убили королеву бореев! Это нескончаемая война! Кровь будет литься рекою, а земля укроется мертвыми. Старики, женщины и дети — никто не выживет в этом ужасе! Кланы крайне обидчивы. Они рождаются с мечом в руках! Сильные и воинственные, они опытные маги и ни в чем не уступят! Но ты можешь все исправить, просто отомсти за смерть высокородной!
— Нет! Крови не будет, но я им эту смерть не прощу. Я заберу то, что принадлежит мне. Мирида лишится права на сарфина навеки, а за эту ошибку пусть расплачиваются святозары.
— Падшие безбожники, они буду презирать тебя так же, как и «второго» десять лет назад. Слов они не понимают! — Аморф нашел у корсея его слабую жилку и ухватился за нее, словно она была для него спасением. Рассеяв на сердце Ликише зерна сомнения, колдун принялся травить его душу. — Улем взялся за тебя только потому, что он не упускал шанса получить благодарность от превалиров. Вопреки всему, ему светит дорога к превалириату если услужит коссеи и выдаст тебя как изменника. Да, мой друг, этот тщедушный ищет выгоду. Ему только на руку с тобою иметь дело. Рассказывая о сострадании, заботе о ближних и искренней любви, как и твоя мелисса — оба не в том свете и готовы спасти свою жалкую шкурку. Эта девица, как опиум, сводит тебя с ума! Парочка лестных слов, и ты уже спекся. Готов к подвигам. А не думал ли ты, что у нее нет другого выхода, как быть рядом с самым темным демоном Змееносцем, а не с неотесанным толстуном, от которого несет падалью. Она не может вернуться на север без доказательства, что она жена, но ты дал ей билет к трону, подарив ей кафтан. Теперь она может управлять борейцами без права на брак с ее двоюродным братцем! Навряд ли она вернется к тебе.
— Ты пытаешься давить на меня. — Ликише был на пределе. — Хиона не такая.
— Ошибаешься. — Настроение Аморфа привстало. — Ты убедишься в этом, как только переступишь порог ее королевства...
29 глава
Яростный спор вышел между Ликише и колдуном. Корсей уже не сдерживал себя и был готов дать горячий отпор на монотонные проповеди колдуна. Еще секунда и Ликише накрыла полная бесноватость змея, но как через ту же потайную дверь в стене, из которой появился колдун, показался Рой Саржа. Его внешний вид привел в полную тревогу: тощенькое тело Саржи было укутано просаленным покрывалом землистого цвета, видимо отнятым у нищего мирянина, что притащился во дворец в надежде на дармовые харчи на кухне. Зубы Саржи громко стучали, а ноги едва двигались по обмерзшему полу спотыкаясь об лед.
— Брр, что здесь произошло? — Шмыгая носом, Саржа не мог сдержать удивления. — Что вообще происходит? Это что, лед? Так это отсюда тянется все это? О племяш, ты меня удивляешь с каждым днем!
— Это ледяной склеп королевы. Внутри покоится ее тело, — поправил Аморф, заметив, как Саржа тут же сделался подозрительно задумчивым.- Она будто в кристаллическом саркофаге!
— Ого-о-о! Удивительные вещи происходят на улице. Я пришел к вам, чтобы поведать позор моей сестры, но и вы тут не скучали, убили королеву бореев?! Вот не знаю, что будет-то. Там тучи сгущаются, отсюда несет сквозным ветром. Чтобы дойти я плелся чуть-ли не четверых.
— Что именно произошло? — Выдержанность Аморфа потрясала. В иное время за эти слова колдун нагнал бы Сарже пару демонов, чтобы те немного погонялись за ним, но в этот момент в его голове назрел подлый план.
— Очаровательная мелисса Хиона оказалась не той, которой себя выдает! Мелиссой Хионой был просто зачарованый прислужник из севера! Как только нагая девчонка опустилась в чан с маслом, магия, что скрывала лицо северянина, улетучилась, и альхидам открылся обман. Королева севера, сама Орития, что была там, принялась кричать, что сарфин мертв, да здравствуй новый сарфин и имя ему Змееносец! Тот безбожник взялся перечислять приступные дела коссеи Фрийи и коссея Гадесиса. Обенно причислил кничтожение Дома Невест! На северян тут же обрушился весь негатив. Синяя кровь борейского народа полилась рекою! Неизвестные маги в черном под самым носом у святозаров и превалиров взялись опутывать чарами бореев, связали их заклинанием и остолбеневших тут же унесли в неведомо куда. Похоже, их ждет ночь ужаса и пыток в острогах самого ордена. Их обвиняют в мятеже.— Рой Саржа, родной брат Фрийи и придворный, все не умолкал, пересказывая весь тот кошмар, творящийся на площади:
— ...сумасшедшее безобразие! Соглашусь, сестра играет с огнем, когда решилась на такое! Этот случай подорвал ее авторитет! Альхиды тут же покинули дворец, а это о многом говорит. Они больше не станут преклоняться перед моей сестрой. Теперь они требуют разобраться самому Яссу Стольному Когтю! Ох, все грехи и бесчинства обнаружатся. Сколько нарушенных правил, законов и пролитой крови альхида. Их участь предрешена! Думаю, их казнят раньше, чем они дойдут до суда. Многие альхиды замешаны в их делах. В частности, в полном истреблении Дома Невест. О нашем позоре будут говорить во всех уголках мира!
— Все произошло намного раньше, чем я полагал, я должен найти Хиону! Кажется, она в беде.
Ликише был готов пуститься на поиски любимой, но Аморф опередил его:
— У тебя иная задача, Ликий. Я пойду на твои условия ради общей цели, а мелиссой займется Саржа. Он ее точно найдет и привезет к кланам. Только когда она перемкнет границы, она будет в безопасности! А ты иди и подчини этот город, пока за нами не явится целое полчище таких как Ясс Стальной Коготь! У этого старого воина есть скрытая способность —преувиличивать силу в сто крат чем его противник.
— Как я ее найду? — не затихал Саржа, ощущая, как холод медленно пробирается сквозь покрывало, он тут же стал приплясывать. — Я же не маг, как вы.
— Я помогу тебе, и ты обезопасишь ее от беды, а тем временем Змееносец сделает свое дело.
Идея Аморфа выглядела как мирная защита для девушки, которая покорила сердце Змееносца, но внутри себя колдун придерживался совсем иного плана. Девушка нарушила его власть над Ликише, и он не простит ей такой дерзости.
— Нам стоит поторопиться, иначе мы пропустим важный момент, — властным голосом сказал колдун, направляясь к темному проему тоннеля, откуда он и Саржа вышли. — Сегодня твой день, Ликий.
Выбравшись из покоев Ликише, вся троица пробиралась по дворцу через глубокие тоннели, что вели к разным входам и выходам. Их путешествие в кромешной тьме было довольно просто: Аморф прекрасно знал все эти лабиринты. За то время, что он провел в Мириде с корсеем, эти проемы стали для него единственными путями перемещения. Хотя в этот момент колдун был сам не свой. Саржа ощутил это сразу, как влетел в покои Ликише. Его глаза светились огнем именно тогда, когда он был готов к убийству. Вел он себя крайне спокойно, даже вежливо. Его плащ вздымался при каждом его тяжелом шаге, словно легкий парусник надувался от легкого содрогания воздуха. За всю дорогу он не проронил ни слова, а это могло значить, что он вынашивает какой-то коварный план. Эта удивительная бесповоротность изумляла Саржу. Он был готов пойти против святозаров повторно, и он уже не упустит шанса показать силу ордену.
Выйдя через дверь под лестницей, вся троица направилась в сторону округлого внутреннего дворика, на площадку, где и проводился надуманный коссеей обряд. Здесь когда-то проводили личные, семейные праздники или встречи в окружении масивной кононадой с одним выходом на более большую площадь, украшенную ирильскими горельефами и другой дорогой отдел- кой, с большими набросками из фресок, портиком и арочным фасадом, где правитель изредка всходил к своему народу. Однако дворики все еще были заполнены недовольными людьми. В окнах все еще стояли некоторые альхиды, превалиры и другие гости Мириды. Всюду обсуждали предательский поступок Фрийи и Годесиса, ссылаясь на излишнюю дозволенность этой парочки, обвиняли чету коссеев в роковой измене.
Мерились громкими словами и статусом в превалириате, выдвигая свою кандидатуру на место сарфина.
— Ты должен показать миру, кто такой Змееносец, — в спину сказал Аморф, подтолкнув корсея к толпе. — А мне нужно обсудить с Саржей, как перебросить северянку на ее север. Дороги ныне небезопасны.
Оставив Ликише одного, колдун тут же поспешил в другую сторону дворца, где ближе всего находились покои сар- фина. Потянув с собою трусливого братца коссеи Фрийи, Аморф принялся рассказывать:
— Я нуждаюсь в твоей помощи.
Колдун даже не удивился, казначей уже знал, о чем сей- час пойдет речь. Что так могло подтолкнуть к его идее, не стоило гадать, но Аморф был не из тех, кто любил играть. Его время — слишком ценная вещь, чтобы тратить его зря. Поэтому тот перешел к главному:
— Мне дорог мой Змееносец, и я буду находиться с ним до тех пор, пока Ликише не сложит свои руки. Поэтому я хочу, чтобы ты взялся за северянку.
— Это ты о мелиссе? — не удивился Саржа, ощерившись в улыбке, сверкая желтыми зубами.
— Ты верно подметил.
— Мой племяш изменился. Это видно по его глазам. Он больше не боится тебя, — на свою голову хихикнул Рой Саржа, за что колдун магическим способом сдавил Сарже горло, не касаясь его руками.
— Слава ждет героя, который покончит с севером раз и навсегда, — прозвучал жуткий голос из-под маски. — О тебе будут воспевать героические песни. Ты будешь щедро вознагражден, даже слишком. Я знаю, что ты сможешь сделать то, что не смог сделать никто другой. Точно как тех попрошаек из Юшалы, поселение близ Ириля.
— Ясненько! — заликовал Саржа, как только слова о награде прозвучали в его ушах. — Я готов на все, что ты скажешь.
Аморф отпустил казначея, дав вздохнуть полной грудью.
— Я рад, что ты понял, о чем я. И мне не придется разъяснять тебе, что именно нужно делать.
— Но она маг, а я простой смертный! Она же меня… к тому же есть некое поверье. А вдруг это окажется прав- дой?!
— Не мне тебя учить. Ты прекрасно справился с той деревней, которую Ликише хотел спасти от голода и жажды. Возьми с собою оставшихся псов и отправляйтесь на ее поиски. Она не могла далеко убежать.
Аморф взмахнул рукой, проговорил непонятное заклинание, и казначея покрыла синяя пыль, наделяя его некоторыми магическими способностями. Его кожа покрылась пятнами, вены заметно раздулись, а кончики пальцев потемнели, выпуская черные острые когти.
— Это тебе даст силу, но помни, до конца моего заклятия, если ты не уберешь мелиссу, то оно погубит твою жалкую и никчемную душу. Магия не для смертных.
— Но как так, Аморф? За что это? — заметавшись из стороны в сторону, Саржа заметно трусанул, но колдун быстро остановил его:
— Не стоит так волноваться, друг мой, скорее найди беглянку и возвращайся. А теперь беги. Скорее найди ее, иначе смерть придет и по твою грешную душу, но запомни, принеси мне ее корону. Тот лунный артефакт. Это будет свидетельством ее мученической кончины.
— О да! Я найду ее! Слышишь, Аморф! Я принесу корону! Я принесу! — кричал Саржа, пробегая вперед и скрываясь во мраке тоннеля.
30 глава
Обитель ордена святозаров стояла на небольшом протяжении недалеко от дворцового города сарфина. Но, несмотря на это расстояние, обитель хорошо была видна всем из любого уголка Мириды. Это было воистину грандиозное сооружение. Грубый серый монолит, из которого было воздвигнуто священное здание, наводил на прохожих тоскливость и не зря. Здесь почиталась умеренность, кротость ума и воздержание от страстей. Это была огромная башня с бойницами и небольшими вытянутыми окнами охватывала чуть ли не всю территорию обители, спиральной площадкой, дозорной стеной, бастионами и тремя обсерваториями чуть-ли не на всю площадь. Приподнятая массивная башня имела церемониальные вестибюли с неотъемлемыми медными статуями единой богини Берегини с поднятой честной рукой благородства и правдивости. Три протяжные казармы для рекрутов ордена святозаров и клевретов были соединены с главной башней, а цокольные этажи служили острогом для темных сил Мириды и других клятвоотступников, а также и тех святозаров, что предались срочному изгнанию — анафеме.
В одном из таких же церемониальных вестибюлей, с крытыми сводами, нишами и поразительной слышимостью, тихим отголоском звучала молитва по почившему сарфину. Мудрейшие провидцы и их оракулы просиживали на высеченных из камня седалищах, молили богов за душу умершего. Внезапно молитву перебили громкие шаги, что доносились из-за тяжелой двери. Несмотря на раздавшийся гул, что тут же охватил весь зал и едва не лишил слуха старцев, со скрипом двери вломились два святозара с очень не приятной новостью для самых мудрейших. Один из юнцов резко застопорился при виде почтенных стариков, быстро, но любезно отвесил поклон, скоренько подбежал к одному старцу и что-то тихо нашептал на ухо.
Никто из мудрецов не стал допытываться о новостях, что принес юнец, но, судя по искривленному, сморщенному лицу святозара, новость была более чем омерзительна. Серый полог был перетянут через плечо, богато вышитый рясон, безусловно, говорил о его важности. Снисканные золотые квадраты на груди с величественными молитвами ордена на золотой цепочке заявляли о его вольной от служения у сарфина и посвящении себя богине - жрецы. Донельзя важный скипетр с лунным серпом и грифоном на высоком древке из серебра твердили, что он был одним из самых главных мудрецов в шестигранном кругу святозаров, — что твердили об их исповеди. Расправив свои махонькие крылья, летучее существо как бы атаковало соперника и застыло в одном положении, расправив свои острые когти, и теперь ему ничто не мешает вершить правосудие. Это была первая из немногих реликвий, что хранит каждый мудрец.
— Братья и сестра, это конец! — дрожащим голосом обратился старец к другим мудрецам, что опоясывали почетный круг мудрейших. — О великая богиня, взываю тебя к помощи! Она все же провела позорный обряд. Храни нас, Великая Берегиня, от гнева разъяренных кланов, что нахлынут на нас очень скоро.
Брат первому скипетру, Грифону, был посох, значащий знаком внутренним. Тот, который дает силу своим воинам. Три яркие шестиконечные звезды были закреплены на то- ненькой трости, а верх венчал этот знак — лунный серп, обозначающий колыбель всего легиона. Звезды с луною светили так же ярко, как и их небесные близнецы, одаряя своих детей силой и отвагой. Этим посохом владел второй мудрец Звездочет.
— Не скрывай от нас правды, Петихт? — Оторопелый взгляд Петихта зацепил Звездочета. — Она пренебрегла нашей просьбой?
Третий же брат и единственный, кто не имел звание святозара, был одной из самых устрашающих реликвий. Магистр магии нес на себе бремя тяжести всего ордена. Этот маг, колдун или волшебник должен быть самым сильным духом, ибо он нес саму смерть. Смертоносный бердыш, топор на долговязом древке с искривленным лезвием в виде полумесяца. На таком посохе святозары не смели изображать символы их начала — лунного серпа, ибо этот бердыш и есть конец всему.
— Время Иивлика решило все. Настал час Змееносца и на арену выходит тот кого мы так боялись!
Четвертая реликвия была создана из куска ткани, висящей на древке. Это была длинная, до самого пола белоснежная ткань с образом пресвятейшего сарфина и подвешена на остроконечное копье. Под этим знаком ходили исключительно клевреты легиона, так как они были особенным отрядом. Этой реликвией владел старец родом из райского уголка парящих островов - Дионос.
— Боги давно покинули нас, как только мы оставили земли древнего города. Мы давно живем без назидания святейших, хватаясь за каждую соломинку, что кажется нам знаком судьбы. Этот мир погряз в болоте лжи и алчности, но это ничто по сравнению с единой каплей надежды. Мы уповаем на эту надежду.
Замыкают братский круг ордена близнецы. Эти два жез- ла несли разрушительную силу. Они являлись чуть ли не самыми главными знаками в кругу. Эти знаки означали как начало, так и конец. Будто альфа и омега встали на защиту вездесущего, предрекая миру конец, открывая новые пути для начала. Конeц толстого, разделенного на две части древка венчала монограмма странного элемента, раздельные знаки двух полумесяцев в разном положении из серебряной филиграни могли воссоединиться между собою.
Петихт поднялся на ноги, его седые кустистые брови слились в единую линию, а уголки рта гладкого, безбородого лица сошли на низ. В давно уставших от жизни, мутных глазах не было надежды. Он давно утратил ее как только они всем скопом приняли первые дары от сарфина и золотые кругляши от самой коссеи. На сердце Петихта давно лежала вина, будто это проклятое золото сжевывало его нутро, от чего бедный старикан ходи скрюченный, с горбом на спине. Вся его повинная легла на плечи и вырывалась на ружу. От его Петихт был рад переносить сее наказание надеясь на помилование Берегини.
— Братья и почтенная сестра, наш самый жуткий кошмар снова воплотился в жизнь. Аморф снова показал свое жуткое лицо. На этот раз он добрался до самого корсея Лютоса. Его алчности не было предела, когда он призывал мирян к восстанию против признанного нами сарфина, но это особый случай. Сердце А Хами, что было скрыто от нас в глубоких ущельях неприступных гор, оказалось у этого безумца. Он наградил этим проклятием самого корсея. Теперь в наш темный мир вошло нe что иное, как лич. Нежить. Я думаю, мы долго бездействовали, и, как видно, зря отдались окаянным словам женщины и этому мередийскому золоту. В нашем ордене есть предатели, которые помогли коссее бросить первые зерна раздора! Нет никакого ордеанариуса! И быть не могло, ибо мы вместе — сила! Она, как и Аморф, принесла в обитель лишь вражду друг с другом рассорив нас из-за мнимой власти. Пустая грызня за воображаемое место! Голодные псы готовы разодрать друг друга!
В зале раздался гул. Окрики ужаса заполнили сердца некогда великих старцев, что уже десять лет прожили жизнь впустую. Разгребая завалы философских писаний предков или рассуждая о вечном, они уступили место злу, давая ему право вершить.
— Но что же нам делать? Где искать изменников? Не здесь же? — Желчный голос другого мудреца поднял сомнения насчет единства ордена.
— Аморф безусловно опасен как для нас, так и для себя. Могу признаться, для чего он это сделал. — Петихт устало потер переносицу, глядя на задумчивые лица окружающих. — Он давно бродит по городу так же свободно, как хитрый зверек полосун ночью. Он далеко не мертв!
— …чтобы забрать Змееносца окончательно! — закончила фразу святозарина, единственная женщина в кругу мудрецов, также и превалир в превалириате общающая с привалирами через письма. Истаявшая на вид, совсем сухая как курага со спутанными волосами и золотой бюстилью на костлявых плечах не стала размениваться высокими словами, добавила: — Я догадывалась, что что- то происходит во дворце. Письма. Которые я получаю говорят о прекрасной жизни в Мириде. Люди довольные, корсей лютос в здравии... Но как оказалось, дворец кишит голодными псами, которых изрядно надо вскармливать живым мясом. Ранее миряне молились святозарам, а теперь молитв стало значительно меньше! Как думаете, почему? Подать! Отродясь такого в Ириле не было! Скудная женщина управляет всеми альхидами и гребет золото за молитвы! Ох, это человеческое сердце живет с глубоким дуплом изъяна и порока. Ей всегда хочется иметь больше власти! И она не остановится! Мое терпение иссякло, и мне незачем молчать!Нечего говорить, мы такие завращенные! Слабодушные стариканы, мы закрылись от своих же за замком и выбираем того, кого в помине не может существовать! Превращаемся в камни!О нас вскоре все забудут и не вспомнят! Какой с нас прок?
Той святозарине хотелось добавить еще много слов, что удостоверяли о той падкости, которой они заслужили, приняв золото из дворца. Она выражала свой гнев неприличными словами, но обезумевшую от злости женщину остановил маленький, коренастый старец. Его длинная реденькая бородка была украшена подвесками, так что при каждом движении подвеска исполняла тихий звенящий звук.
— Не стоит бросаться в этот омут. Нет в нас вины за содеянное, ибо мы все шли от отчаяния. Помните, после падения Ириля мы терпели поражение за поражением с сильными колдунами и чернокнижниками. Некогда дворец сарфина стал могилой для многих святозаров. Если кто прознает, выражаясь на простом языке, нас пощелкали, как семечки на рынке. На моем счету остались только конусы, но от этой канцелярщины мало толку. Их руки перепачканы чернилами, и кроме буквиц, рун и счетных палочек толку нет. Эти святозары могут слаженно считать, но честь ордена: жертвенность, преданность, усердие, отвага и бесстрашие — не их конек. Если не хотим рассмешить врага, то недурно будет остаться им там, где и положено.
— Вероятно ты забыл, что конусами были мы! — поправила святозарина.
—Видимо на то.— ответил старичок почесав плешивую голову тут же замолчал.
Петихт, не замышляя ничего двусмысленного, добавил свою идею к словам Звездочета:
— Я бы не ждал момента, когда монолитная стена упадет и восстановить ее будет уже не в силах. У нас есть свой альхид. Его родословная тянется от двух линий сарфинов. Он прекрасно сложен, лицом вылитая мать, благороднейшая дочь Сихея Дана и племянница Изимата. Ему место на троне, а не книжки протирать вместе с вольноотпущенным святозаром Улемом. Чему этот бродяга научит юнца? Пора бы вернуть мальчонку нам, и мы сможем воссоздать своего сарфина, который подчиняется только нам!
Старцы никак не ожидали подобного от уважаемого Петихта. На его слова многие отреагировали остро, осуждая его смелую мысль. Только лишь святозарина взмахнула рукой, призывая сохранять тишину в зале, так как раздавшиеся голоса уже переплелись в единую какофонию звуков, и разобрать, кто о чем говорит, не было сил и терпения.
— Владалан назван в честь своего предка — Владалана Первого, это делает его одним из Асхаев-Данов. Он довольно напорист, безусловно, бесшабашен и так же самоотвержен, как святозар. Он не отступит даже перед правдой.
— Вы заходите слишком далеко. — Тихий голос оракула, молодой девушки с немыслимой худобой, прервал полемику старцев обращая на себя внимание, девушка уклонила стыдливый взгляд от их порицающих взоров. — Смотрите сейчас, иначе будет поздно. Будет уже поздно. Именно здесь и сейчас. Останется только он — Змееносец.
— Олеа, что ты хочешь этим сказать? Что-то случится? — Петихт был более чем мягкосердечен, уразумевая, что сивилла из Визерии, несмотря на слабоумие и даже вспышки невменяемости, девушка была крайне стыдлива.
Юная дева, облеченная во все белоснежное, словно белокрылая птица, опустила голову, что была наглухо обтянута белыми бинтами из-за безобразной болезни — проказы, произнесла:
— Наша богиня предостерегла меня. Бердыш уже опущен и намерен вершить свое проведение в этом мире. Не ты ли, велеречивый Петихт, узрел знаки, пророчущие конец света? Два конца единого начала. Змееносец как отшельник давно не ведет альхидов, дочери великого Борея здесь и готовы воссоединить две разные ветки одного и того же дерева. Простые миряне истребляют род альхидский, и лич уже ходит по этой земле, что уже давно не укрывается Берегиней. Не ты ли, святозар, принес в наш мир апокалипсис?!
В разговор ворвались мудрецы с монограммой близнецов.
— Бердыш не был опущен…
— …кто-то намеренно опустил его...
— …или боги сами решили судьбу этого мира…
— …мы уже не хозяева наших судеб …
— …мы слишком долго безмолвствовали…
— …но мы не вправе принимать решения за этот мир…
— …даже если бердыш был опущен намеренно, то призвать конец мог только альхид, которого здесь быть не может. Дабы избежать похожего сценария, альхидам не дозволено быть святозарами, хотя бывают исключения аттарисиса, но этого сина нет возможности держать бердыш в руках. Это запрещено!
Речь двух старцев, точь-в-точь похожих друг на друга, наводила трепет и в то же время большое почтение. Двое старейшин имели беспрерывную связь, как телом, так и духом. Их каменные лица не могли выражать какие-либо эмоции, так как телом они давно застыли в одной позе часто медитировали, блуждая в раздольях Вселенной, искали ответы на многие вопросы. Их головы покрывали острые конусы из жесткой бумаги с натянутой белоснежной шелковой тканью. Украшенные обручами из серебря- ной филиграни и височные кольца отличали их от других старцев. Но сейчас, пробудившись от семилетнего сна, близнецы взялись обсуждать немаловажный разговор.
— Вы заблуждаетесь. — Тихий голос оракула, словно гром, прогремел в молельне. — Он опустил бердыш.
— Отвечай, оракул, кто же предал орден? — Надрывный голос святозарины громозвучно пронесся по залу.
— И пусть наши боги хранят его падшую душу, ибо я познал злость, — накинул Петихт, покрепче ухватившись за посох гневно взглянул на братьев.
— Его имя Магистр, — заключила приговор оракул, укутанным в белое пальцем указывая на предателя.
— Я?! — лихорадочно спохватился магистр, устремляя священный бердыш на безвинную девушку. — Не смей чернить мое имя, клятвоотступница! Ты не вправе говорить такие вещи!
— Семиллион, ты хранительсамой смертоносной реликвии Элиды— бердыш Даория ничто иное как коса смерти! Гибель всего мира в твоих руках! — возмутился Петихт, призывая полоумного к разуму.
— Кучка неотесанных стариков, вы не уразумеваете, что творится во дворце! Я устал пропускать эту боль! День за днем невинные души наших воинов и стоповых святозаров уходят от нас. Их белеющие взгляды полны отчаянной скорби. Их души… Они нечистые и не нужны никому. Доселе скитаются в этом мире призраки бывалых воинов и не могут переродиться иную жизнь. Я не могу нести смерть на своих плечах, когда тот монстр, что хоронится за стенами дворца, преследует как меня во сне и наяву!
Петихт резко бросился к магистру, крепко ухватился за черное покрывало старца, хорошенько встряхнул его, норовя выведать у безумного правду.
— Cколько он опускал бердыш? Сколько? Отвечай!
— Трижды, — признался магистр, обливаясь слезами. — Он был здесь, заходил сюда и видел ваши алчные души, видел нутро с которым мы давно живем. Уж не могу сказать кто из нас монстр, может это мы чудовище из бездны мертвых! Да?! Я не мог иначе! Я имею смелость опустить бердыш еще раз только бы очистить эти земли Элиды от скверны.
— За его плечами зло, что никогда не видывала вся Мирида, — наконец признался Звездочет, испытывая вину магистра и на себе. — Аморф обладает огромной силой о которой мало кто догадывается. Это он послал сильнейших оборотней по светлому дню, на Змееносца. Тот час я покинув вас, я смог увидеть это чудовище! Согласен, я старый безумец! Не удержался и оставил свое тело, выходя в астральный мир, но астрал никогда черный, прогнивший как сама могила и... оно там. Давно ждет… каждого из нас! Этот лич А Хами! Чернокнижник! Вокруг него такая густая тьма, прожорливая. Этот ваш пресловутый Владалан, мальчонка святозар выдал себя перед этой нежитью. Когда влад стал Черным святозаром, А Хами увидел его, в том пространстве, которое Черный Влад окутывет себя отрицая свою кровь. Я узрел то, чего не был готов видеть и навряд ли забуду. Атрал больше не сияет, там нет больше света. — Неожиданно признание Звездочета привело старцев в недоумение. — Я думаю, что вскоре А Хами покажет себя и покончит со всеми нами, как только испьет всего корсея Лютоса. Эта нежить покуситься на нашего Владалана и он быстро пончит с ним, так же как и корсеем Лютосом. Мальчика нужно убрать отсюда подальше. Уберегите его.
Старцы затянули длинную паузу, чтобы как-то переварить слова Звездочета. И оспорить мало кто собирался, истина была именно такова. Святозары хотели уже прийти к решению и, возможно, даже выйти из своего бетонного укрытия на свет и объявить несправедливости выговор, но их скоро остановил еле слышимый девичий голос.
— Поздно, он уже здесь! — тихо прошептала оракул, призывая мудрецов к повиновению судьбе. — Будьте смиренны, все идет так, как решила судьба.
Внезапная яркая вспышка света озарила молельню святозаров. Яркий луч полыхнул перед глазами мудрецов и в один момент ослепил всех стариков. В следующее мгновение налетел внезапный сильный порыв ветра. Сметая все на своем пути, заворачивающийся вихрь поднял стариков вверх, закручивая их в круговороте, лишая жизни каждого. Из прожигающего света показалась фигура. Высокое изуродованное лицо с подлинным бердышом в руках. На его глазах были особые темные очки с толстыми линзами, что не пропускали ослепительный лучи, и тот вдоволь мог
упиться кончиной засидевшихся в обители старцев. На его бледном, морщинистом, заросшем щетиной лице перекосилась самодовольная ухмылка, а в сердце пылал огонь ненависти и злобы.
Получив истинное наслаждение от смерти некогда своих предателей, закончил измывательство. Сила луча постепенно угасала. Скрылась в золотом яйце, будто снова спряталась в своем обиталище. Тела мертвых старцев с грохотом рухнули на пол, окрашивая серый бетон алым цветом крови.
Трясущей рукой Аморф торопливо собрал все пять артефактов Даория, которыми обладали старцы. Прочитав особое заклинание, все пять магических артефактов принялись повиноваться ему.
— Грифон, твой взмах крыльев подобен урагану, а когти мечи служат тебе возмездием. Прими брата своего, Звездочета, да пусть звезды служат тебе светом во тьме, а образ праведности станет щитом в твоих деяниях, ибо ты несешь саму смерть непокаянным безбожникам. Стань началом конца, ибо зло властвует в этом мире!
Скипетр Грифона повис в воздухе и окутал себя диким пламенем в виде сверхъестественной птицы с телом льва. Расправив свои крылья, миниатюрный образ грифа на скипетре пропустил сквозь себя силу небесных тел, увенчав свою орлиную голову ореолом из трех звезд. Как и было сказано, образ сарфина также преобразился. Шелковое полотно застыло, словно камень, стало непробиваемым щитом для магического существа. Вмещаясь в крохотных лапках грифона, орудие смерти — бердыш, он стал подобно смертоносному бичу против зла.
— А теперь корона сарфина Даория и его предков. Последний артефакт магических щитов, что обеспечит мне власть над этим миром! И даст безраздельную силу. Мощь, которую я когда-то по своей глупости утратил.
Простым движением руки Аморф призвал свое сокровище. Из ниоткуда показался сияющий обруч змея, завернутый в кольцо кусающий свой хвост. Древний артефакт повис над рукой изменника и по волшебству вознесся к посоху. Объединяя воедино все артефакты, размер обруча сделался маленьким, будто обручальное кольцо, короновало голову птице, что была у основания магического посоха.
— Когда все артефакты собраны и власть находится в моих руках, то можно и устроить здесь истинный апокалипсис, о котором никто и думать не смел. Теперь все святозары познают мою месть. Они поплатятся за то, как они обошлись со мною, лишив меня права на трон.
Аморф с безудержной жестокостью, затаенной обидой и озлобленностью ухватился за всевластный посох, принялся вершить правосудие:
— Эти стены пропитаны самодовольными нечестивцами и безбожниками. Их ждет смерть. Примите же огонь праведный, очистите свои грешные души!
С этими словами Аморф опустил посох со сложившимися воедино артефактами Даория и грифоном вниз. Зная, что за этим последует, Аморф быстро скрылся из обители, испаряясь из зала так же, как и появился, но уже с полученным трофеем. Однако после его ухода обитель святозаров стало трясти, словно земля под фундаментом колоссальной крепости стала перемещать плиты. Яростный огонь захватил весь вестибюль. Несмотря на сырые стены обители, магическое пламя безжалостно наполнило церемониальный зал, распространяя свою губительную силу до самой крыши старого здания.
31 глава
Архив ордена, где хранятся все письменности святозаров, начиная от свитка и кончая толстяками фолиантов еще с Ириля, находился на два этажа ниже церемониального вестибюля, где и случилось изуверское злодеяние. Огромный зал был больше похож на нагруженное тяжелым серым камнем помещение, куда едва ли мог через квадрат окна проникнуть свет Элла. На тяжелых колоннах горели навесные лампадки, в которых едва заметно коптился огонь, освещал тусклым светом весь темные стены архива.
Несмотря на затягивающую полутьму, что представляло все это помещение, все углы были заставлены массивными шкафами с набитыми, создавая замудренный лабиринт с тупиками. На подвесных полках или в нишах библиотеки, тяжеловесные столы тоже были завалены книгами о магии, врачевании, пересчетами казны и другими учениями святозаров. На полу небрежно разбросаны затоптанные листки книг или оторванные куски папирусов. Никому не было дела до них, но Улем, который проживал свой последний день в обители и с тоскою в сердце бережно собирал каждый затоптанный листочек, складывая их в большие стопки. В отделе архивации палаты сарфина, где святозары уделили целый шкаф для исписанных бумаг канцелярщины, Улем наткнулся на небольшой сундучок. Правильным считалось, что каждый сарфин обязан вести записи о своей жизни в надежде, что они таким образом не упустят ничего важного, и эти записи послужат уроком для будущих сарфинов. В надежде, что их слова станут неподдельным назиданием для своего наследия. Этим благим делом занимались именно те, кто грамотно расписывал все действия повелителя, изображал иллюстрации их жизни. Конусы, канцелярская святозарщина, отличались от воинского ордена лишь по присущим головным уборам, но Уле- ма не интересовали записи этих умников. Им неведом порядок на полках, бросая на пол увесистые кипы бумаг, конусы считали, что их призвание — это бесполезная трата времени.
Улем окинул взглядом все помещение, но никого рядом не оказалось. Подойдя ближе, святозар сделал вид, будто укладывает свитки и пачки бумаг, но его целью была небольшая шкатулка из латуни. Желание узнать, что кроется в этой таинственной шкатулке и что она делает в отделе архива, для святозара не должно оставаться тайной. Любопытство взяло верх над разумом, ведь в шкафу лежали и другие ценности сарфина, однако эту шкатулку выделяло из общего барахла имя любимой наложницы правителя Вивеи. Стянув с полки тяжелую коробку, Улем поспешил к столу.
Уединившись в темном углу библиотеки, он с легкой руки открыл крышку, как перед его глазами показалась книга, собранная из отдельных листков бумаги и стянутая кожаным ремешком.
«Что это может быть? Что скрывала покойная Вивея? Если это очерки наложницы, то кто посмел писать для нее? Что это может быть?»
Он развязал привычный узел, и из книги показалась скрытая переписка Вивеи с безызвестным магом, где он упоминал об октаэдрах и их природе. О многих богах и начале времен, когда боги сошли на землю, имена которых Улем никогда и не слыхивал. Яркие рисунки умершей, где она изображала Ириль и Змеиную долину, а также небольшой рассказ о некоторых магических камнях и амулетах, что несли в себе магию защиты.
«Почившая любила рисовать», — помянул Улем, перебирая листок за листком.
Свой талант Вивея излагала на огромных холстах, это была ее страсть. Это было ее любимое дело, где она могла находить отраду для себя. Писала портреты и картины, связанные с древним городом, что сберегается в семейном хранилище. Бедные и богатые ирильцы, разные дома и природа. С ее кисти сошли картины альхидов и даже самого сарфина Даория и того же Изиматa и его высокопоставленной семьи. Но эти махонькие бумажки размером с ладошки, портретики, все время пролежавшие в сундучке, Улем никогда не видел. Так много рисовала, будто знала, что может произойти и спешила запомнит Ириль таким, каким он быд до Братского сражения.
Самих рисунков было предостаточно. Каждая страница переписки или еще какой-либо записи сопровождалась ярким и точным изображением. Геометрические построения и довольно сложные начертания. Сердце Улема тревожно забилось, как только ему попались знакомые лица древнего города, улочки, которые он покорял, будучи еще юнцом. Улем с тоской разглядывал каждый рисунок, бросаясь в воспоминания прошлых лет. Мимолетная меланхолия охватила святозара. Несмотря на крепость его тела, для человека, который прожил более пятидесяти лет, это были самые на- сыщенные времена.
Улем листал обрисовки с пышной природой, невероятными фруктами и длинношерстными животными, замечая, как они ему уже надоели. После рисунки Вивеи изменились. Стали более тоскливыми. По ее изображениям можно было заметить, как умирала природа Элиды, как за столь короткий час изменился мир, превращаясь в прожженную пустыню. От жажды погибали целые стада соскозубых мастодонтов и целые стаи диатремы, толстоногой птицы размером с человека. Реки пересыхали, водоемы несли зловонный запах ядовитого болота. Без пресной воды погибали целые города и поселения.
Совсем внезапно в руки святозара попал портрет его же самого. Надо же, как Улем и забыл, каким был в юности. Ныне у него были волосы небольшой длины, белее, чем сейчас. Сверкая живым блеском, как бы играли с лучами солнца. С болезненно-белым оттенком кожи тот парень выглядел счастливым. На его устах играла загадочная улыбка, а в небе еще проплывали взбитые, словно сливки, облака.
Улем долго изучал ту непререкаемую невинность, легковерие и искренность, что он олицетворял в то время. Глубоко в мыслях святозару стало жаль теперешнего себя. Обремененный тягостными воспоминаниями и повседневной рутиной жизни, что отпечаталась на его изборожденном морщинами лице, Улем давно утратил веру в святозара, что когда-то имел этот мальчишка на картинке.
«Странно, когда она смогла нарисовать это? Я помню это место. Это внутренний сад самого сарфина Даория. Как она, простолюдинка, там оказалась? Кто смог провести ее туда? На изображении совсем забытый образ святозара задумался о чем-то глубоком и совсем не заметил, что с меня пишут портрет. По сей день не знал. Чудно, когда успела прекрасная Вивея нарисовать его? До или после того, как Аморф изменился?»
Улем смотрел на себя очень долго, словно прощаясь с самим собой, но времени у него было мало, потому он, отложив в сторону маленький портретик, принялся дальше перебирать листки.
«Интересно, как эта переписка с магами и колдунами от самой Вивеи оказалась тут?! Видимо, посчитали, что это работы святозаров, но видно, что любимая наложница сарфина сама умела писать. Конусы? Этим идиотам, как всегда, не хватает мозгов обратить вниманиe на мелочи. А тут что? Сказка? Кому нужны сказки? Одно время покойная носила эту шкатулку постоянно с собою. У нее была одна рабыня с цепочкой на шее. Бедная была пристегнута к этой сокровищнице. Для сарфина эта шкатулка была самим проклятием. Он не выносил присутствие этой вещи. Потом рабыня исчезла, и сокровищницу покойной стала охранять другая невольница!»
Улем сам еще не понимал, в чем секрет этой шкатулки. Какие тайны оберегает маленькая коробочка? А может, там действительно были сказки? Покопавшись в бумажках, время от времени стряхивая с записок легкую пыль, у дверей библиотеки послышался голос Влада.
— Улем! Улем!
— Чего тебе Владалан? — не поворачиваясь, откликнулся Улем.
Обрадовавшись, парень впопыхах добрался до другого конца библиотеки, где и ожидал его старый друг. Подсел перед изнеможенным лицом Улема, парень засек легкую дрожь в его руках.
— Мне только что сказали, что тебе завтра твой конец. А меня почему-то помиловали. Проговорились, обвиняя что именно ты вынес мелиссу из дворца! Странно, а обо мне умолчали. Я ожидал от Ясса всего чего угодно, но не этого. Когда он зачитывал поручения от чтимого Петихта, он едва-едва сдерживал удивление. НЕт, я точно заметил, он повел бровью! А после заметно склонил передо мною голову и ушел. Нет! Я не путаю! Это точно был легкий уклон вправо, точно перед альхидом!Значит, я не ошибаюсь, я альхид! Я высокородный!
— Ну и что? — Безмятежность Улема поражала, он все еще продолжал рыскать в старой шкатулке, проглядывая каждый исчерченный листок.
— После того, что с нами случилось в городе, многие святозары почему-то заперлись у себя и не выходят. Давно не выходят! Все сидят по закоулкам и боятся высунуть нос! Ясс взялся командовать!
— Еще ничего не ясно. Возможно, они придумывают. Это в их духе.
— Фрийя наконец-то добралась до тебя, она будет праздновать свой триумф, — как ни пытался Влад вызвать у своего друга несогласие с вердиктом превалиров, но все было тщетно. Улем понимал, что его участь решена, и противиться этому не было смысла. Сарфина давно никто не видел: его скрывают в собственных покоях и допускаются только те слуги, кто верен Фрийе, а это значит, что Улем лишился главной поддержки.
— Скоро у нее забот прибавится и ей некогда будет праздновать. — Монотонный голос белоголового святозара ошарашил Владалана. — После того как борейцы будут опозорены, кланы потребуют возмездия за этот поступок. Эта простолюдинка не понимает, какую беду накликает на себя или на нас. На Мириду. Вы, рекруты, будете первой колонной и никто так не пожертвует собой как святозары. А тебе хочу напомнить, следи за своим языком.
Владалан предполагал, что застанет своего старого друга в отчаянии, что его многострадальная душа требовала утешения, однако неестественное поведение Улема было настоящим замешательством для Владалана. Он все так же сидел за читальным столом, как будто ему ничто не угрожает, продолжал перебирать старые, истрепанные временем листки. Улем несколько раз просмотрел всю стопку от начала до конца, но ничто его так не утешило, как тот момент, что в самой шкатулке он нашел потайной кармашек, где лежали два свернутых в тонкую трубочку старых пергамента
с знакомым ему почерком.
— Что за шкатулка? — Владалан протянул руки к стопку рисунков. — Что это такое? Что это?
— Вивеи, — ответил старый святозар. — Она была на редкость талантлива.
Влад неохотно пролистал пару рисунков с природой, как совсем неожиданно наткнулся на портрет молодого корсея с филигранной диадемой, украшенной самоцветами, на голове. Поразительное сходство между правящей династией альхидов и самим Владаланом очаровывало. Осознать такую неестественность было немыслимо — или предавать род сарфина к сомнению и прогрешению.
— Это что, я? — От удивления брови Владалан поднялись вверх, его взгляд стал таким же наивным и детским, как и y того юнца с картинки. Знакомый ему жест Данов вынудил оторваться от занятия и переключить внимание на друга.
— Нет, это молодой наследник. — Улем вспомнил тот момент, когда помершая писала портрет. — Покойная Вивея изобразила… э… э… корсея Ам… Алле-ля.
— А почему… — Для большего подтверждения своих домыслов Владалан поднес к лицу изображение незнакомого корсея, обращаясь любопытствующим взглядом.
— Вот и я об этом хочу узнать, — ответил Улем, с трудом сохраняя выдержанность.
Минута тишины разрешила Улему углубиться в суть написанного. На первый взгляд, самые обычные сказки для маленьких детей. С разными чудовищами. С борьбой добра и зла, любовью и надеждой на светлое будущее. Верой в крепкую дружбу, но что-то в них было не так: сказки со всевозможными героями, и в них словно заложено былое время древнего города Ириля.
Хитрая Вивея запутала все пути к истине. Сказка про любовь маленькой панцирной гусенички, которая со временем обратится в великолепную мохнатую бабочку, — это и есть история Вивеи. Дочь простого фермера из рода женщин севилл, стала любимой женщиной сарфина! Это была настоящая метафора! Поняв суть изложенного на бумаге, Улем ощутил, как судорожно забилось его сердце. Он тут же принялся листать другие листки со сказками, перечитывая каждую из них, проглядывая наименования кратких сказаний, сравнивая значительные происшествия в жизни Вивеи.
В конце концов святозар нашел то, что искал. На дне стопки Улем отрыл небольшую сказку о белом грифоне, сыне солнца, которого выкрали голодные коршуны. Банальная на вид сказка, но смысл очевиден. Могучее животное с телом льва часто изображали на барельефах в храме святозаров. Его каменные изваяния украшали чуть ли не каждый уголок древнего города. Справедливое священное животное покровитель святозаров, один из великих богов богемного пантеона. Однако после той мутной истории о двух братьях, ирильский народ навечно поселился в миридийских тропиках, сие могучее животное часто встречалось с троелунием и другими апокалиптическими знаками, а после и вовсе изчезло из поля зрения.
В стопке оказалось много таких сказаний, от которых голова шла кругом: белоснежная птичка лазурок поплатилась за свою спесивость, превратилась в кровожадного коршуна. Малая сказка о сыне солнца, грифоне, выращенном коршунами. Или о втором грифоне, который был утаен от ненасытных коршунов в доме солнца.
Печальные сказки поставили все точки над «и». Улема свалило в глубокий ужас. Мудрецы скрыли правду о Владалане. И что его темное начало, которое он все время подавлял, и было его сущностью, а не болезнью, о которой твердили мудрецы. Поделив Влада на белое и черное, они получили помесь чего-то необъяснимого. Темная сторона Владалана усиливалась тогда, когда он оказывался рядом с альхидами. Это его протестующая сторона желала воссоединиться с династией. Она жаждала встать на свое место!
«Ликише медиум, и это подтверждает его родство с Данами. Неужели Владалан тоже имеет эти способности? Я помню ту ночь, когда казнили за порочны связи с колдунами и простыми людьми мать Владалана. Это была черная колдунья. Похитительница людских сердец, но, родив сына, она отнесла ребенка в обитель. Странно все в этой истории. Почему никто не позаботился нанести заклятия забвения на эту душещипательную историю? Однако результат на лицо— Владалан действительно схож с… Аморфом, а не Аллелем. Тонкие черты лица, густые волосы, как и у Ликише, но этот юнец в чем-то уступает, скорее не в пользу Аллеля. Но все равно остается много вопросов, ответов на которые мне уже никогда не узнать!»
Лоб святозара покрылся испариной. Правда оказалась тяжелее, чем он думал. Она сводила его с ума. Женщинам не позволено вести свои записи, но эта наложница, которая так и не стала законной супругой сарфина, была не из робких. Записала подобные сказки явно не для детей. Повстречайся эта шкатулка на глаза пытливому конусу, он тут же сжег бы ее, дабы правда не нарушила равновесие или их планы; угодив в руки Улему, шкатулка стала шансом на его жизнь.
Обеспокоенный голос Владалана тут же вывел старого друга из раздумий.
— Это что, сказки? Небылицы для маленьких? Однако твое лицо… ты точно там сказочку читаешь? Может, там скрыто черное заклинание, что скрывают колпакоголовые? Я знал, что эти писари затевают заговор против клевретов и рекрутов. Ох, не по нраву мне твое лицо!
— Страшно переживаю, когда читаю сказки, — съехидничал Улем, утирая пот со лба.
— Может, и мне надо будет почитать. Я люблю читать… — Владалан потянул листки к себе.
— Нет! Нельзя тебе такое читать! — завелся Улем, как только рука Владалана коснулась шкатулки.
— Как нельзя?! Мне уже почти двадцать два! — заверил Владалан, намекая на свое бесстрашие. — Я должен прочитать там все, чтобы испытать себя на страх этой ночью!
— Еще двадцать один! И ты не будешь это читать!
А вдруг ты узнаешь то, с чем жить больше не сможешь?!
— Ладно, завтра тебя в обители уже не будет, и о тебе все забудут, а я прочту эти сказки, чтобы испытать истинный ужас, как и ты! — обломал Владалан старого святозара. — А здесь тебе тоже двадцать два?
Сгорая от любопытства, Владалан протянул Улему его же маленький портрет, но святозар отнесся к этому порыву слишком просто.
— Посмотрим, здесь что-то написано очень мелкими буквами.
В руках Владалана маленький портрет Улема принял совсем другой образ. Вместо рисунка на бумажке появилась некая неизвестная пентаграмма с заклинанием на другой стороне. То, что это была черная магия, не стоило сомневаться. В руках Улема, то есть у святозара, может быть, ничего и не случилось, но в руках у Владалана магия почувствовала родную кровь альхидов и тут же откликнулась на зов его темной стороны.
Не дождавшись ответа, Владалан машинально прочел вслух ту небольшую надпись с портрета друга. Это был незнакомое ему ирильское наречие, на котором говорили ирильцы древнего города. Зная губительную силу запрещенного языка, этими иероглифами по сей день пользуются чернокнижники, колдуны и прочая нечисть магического мира. Это была грязная, еще не очищенная магия, от которой любой святозар мог бы получить неисправимый урон. Известно, что магия из Ириля стоит под запретом, и на любое заклинание ирильского происхождения наложено табу. Читать или, что еще хуже, применять такое заклинание означало измену ордену, но Влад был наполовину святозар. Ему под силу взяться за любое темное дело и уйти чистым.
После того как заклинание было произнесено, вокруг Улема начали происходить странные вещи. Неожиданно образовавшийся магический шестиугольник — монограмма захватил старого святозара под магический купол. Неизвестно откуда яркие вспышки света в сопровождении электрического разряда неустанно поражали его насквозь. Разряд становился все сильнее, проникая в каждую клеточку тела Улема, но это было только начало. Сила монограммы начала набирать небывалую мощь. Белоснежная мантия Улема почернела, стала похожа на прожженную огнем тряпку. На лице Улема, руках и шее показались багровые древовидные знаки поражающей молнии. Стол, на котором сидели два святозара, невероятною силою взмыл в сторону, унося за собою Влада. Минута невыносимой агонии — и заклинание закончило свое дело, но двух святозаров уже нагнала иная напасть. Пламя, что зароди- лось в молельне, уже пробиралось по каменным стенам библиотеки. Острые языки кипящего жара задели деревянные шкафы с книгами. Старые ветхие рукописи вспыхивали от огня, как только искры пламени касались старой бумаги. Недолго осталось, чтобы библиотеку окутало черным едким дымом, отравляя воздух. Конец был, как никогда,близок. Пламя с невероятной скоростью разбрасывая свои жалящие щупальца, стремясь пробраться за дверь и завладеть другими помещениями.
Тяжелый, удушающий кашель Улема донесся из того угла, где он с минуту назад жарился в магическом куполе. Горячий воздух пронизывал горло, вынуждая дышать им. Его руки, пораженные молниями, были черные, одежда превратилась в обгоревшую рвань, волосы и борода напоминали обугленную массу, от которой несло обгорелыми перьями.
За дверью было тихо, словно никто так и не просек запах гари. Никто не спешил гасить огонь, не метался в коридорах. Владалан, испытывая полную потерянность и страх, хотел выбраться через дверь, но то пламя. что так бушевало в библиотеке будто ожило и бросало массивные шкафы в стороны, туда, где вдруг покажется или тронеться святозар. Владалан затих, едва слышно передвигался на корточках, но едкий дым заполнил все помещение от чего тот не удержался и взялся кашлять. В сторону молодого святозара полетели горящие книги. Стопка книг, а после и сам шкаф. Парень резко увернулся. Прыгнул вверх так высоко, сделал пару кувырков в сторону, подскочил к Улему.
— Улем! Улем! Нужно уходить отсюда! Берись за меня! Нужно уходить отсюда! Ложись на мою спину. Это пламя нечистое. Кто-то очень злой и темный сотворил столь ужасное заклинание! Если не наши, то это очень опытный и черный колдун пробрался к стенам обители, чтобы расправиться с тобой раз и навсегда! Фрийя хочет избавиться от небя самым гнусным способом!
Но в ответ послышался полуживой стон друга.
Влад поспешил погрузить на себя тяжеленное тело святозара, громко откашливаясь, хотел ступит шаг как пламя словно голодный зверь услышало шорох и понеслось в его сторону.
— Что происходит-то?!
Влад отбросил старого друга от себя в сторону, снова увернулся от нападения огненных щупалец. Влад подпрыгивал на бегу, крутил сальто, то резко менял направление и с бешенной скоростью носился по библиотеке взбираясь на стены, то совершая настоящие акробатические пируэты.
Единственный выход из огненного плена был завален горящими шкафами, а квадратные окошечки вовсе скрылись в черном дыму. Выхода не было. Владалан уже выбился из сил, надышавшись горячим дымом, был готов принять свою судьбу как светлый образ молодой, красивой девушки вся в белом в лучах белого света явился словно из неоткуда и указала Владалану выход через окно. Это была его покойная мать , его Берегиня - плененная святозарина из Дома Невест Данов. Все еще оберегает свое дитя от беды.
Благодаря ослепительному свету, Влад отыскал своего друга Улема, взял его под руки, оба дотянулись до указанных окошек и выскочили из окна вниз.
Из библиотеки огненный убийца перебросил свои силы в коридоры обители. Захватив другие помещения, пламя подбиралось к самим святозарам сжирая в огненное жерло каждого. Крики помощи, крики ужаса, раздавались в белых стенах обители как проклятие молодые и старые воины света моментом воспламенялись и таили как свечи, уходя из жизни Элиды. Неистовая стихия проглатывала все на своем пути. Вот уже все залы были заполнены черным смогом, горели древние балки над головой, что удерживали тяжелый монолит, горели холодные каменные стены с изображениями первых святозаров, древние статуи, залы, коридоры, лестницы, казимат с осужденными. Баня вспыхнула будто вместо воды плескалось в чае горючее.
Пламя охватило всю обитель. Теперь судьба ордена предрешена. Вера во всесилие пала как и горящая крыша в обсерватории обители. Теперь на этом месте стоял огненный смерч до самого неба. Мучительное спокойствие со стороны старого сарфина Аллеля потрясала народ, словно издали он наслаждался новым видом Мириды глядя в окно. От одной мысли что такое возможно, сознание Владалана полностью переворачивалось от ярости.
—Улем. — голос святозара задрожал. Кто-то в страхе бежал как только заметил пожар, бросил полный обоз цветов для празднества куда оба чудом и попали. На последок Владалан решил распросить старого друга. — То, что ты прочитал… те сказки самые покойной Вивеи были обо мне? Можешь не говорить, я знаю. Еще в Ириле я понял, что мы… братья. Когда я встретил у горящего дома арахнийца, я подумал… я видел! Узрел эту нить, что тянет меня к нему. Я больше не боюсь говорить правду, и хочу, чтобы ты знал. Улем, я медиум и только что я видел свою мать. Она показала мне то окно из которого мы выбросились. Лучезарная, она словно утренняя заря, осветила всю библиотеку. Я не мог бросить тебя и она показала где ты лежал. Дочь Сихея была из великого Дома Невест! Я словно знал это, но забыл!
— Да. — Тихий хрипящий голос прозвучал из уст старого друга. — Ты не сын той черной ведьмы — ты наследник сарфина! Ты ирильский корсей Владалан Асхаев-Дан — наследник Ириля и Мириды, а еще ты святозар.
— Я всегда знал это.
Влад с презирающей ненавистью сорвал с себя мантию белого воина, тонкая цепочка со знаком святозара, фабула и прочая атрибутика, что носил на себе молодой воин, пропали в пучине черного дыма, что пробирался к ним все ближе и ближе. Ощущение долгожданной свободы отпеча- талось на лице. Оковы навязанного прошлого, которого никогда и не было, подобно тяжкому труду, принуждали его существовать с позором. Жизнь в обители с этим была не жизнь, а само проклятие, и вот теперь, сейчас его избавили от несущего ярма, к нему на поклон должны прийти те, кого он всю жизнь ненавидел.
Столб непроглядного дыма закрыл ясное небо над обителью. Серый пепел падал на улицы города, окрашивая их в черный цвет. Люди в страхе неслись кто куда, предрекая конец света. Со слезами на глазах люди Мириды смотрели, как обрушились великие стены обители, которым дали имя Вечность. То самое опасное чувство незащищенности поселилось в их сердцах. Глядя, как падают великие стены, как пал орден, вся черная нечисть: колдуны, чернокнижники, ведьмы и другие темные маги ощутили сладкий вкус свободы и тут же принялись за свое черное дело.
Все еще находясь в западне, окруженный исступленной стихией, Влад создал небольшое силовое поле, что не давало черному, губительному занавесу покрыть их крохотные тела. Обитель находилась позади, а ее ужасы как будто в прошлом. Тягостное тело Улема уже не обременяло Влада. Пухлые руки старика стали тонкими, точно как у молодого парня, которому нет и пятнадцати лет. Его голос приятно зазвенел, без привычной хрипотцы для отжившего свое старика. Молодая кожа была измазана пеплом, но она не смогла укрыть то юношеское лицо, что было перед Владаланом. Сквозь обгоревшее тряпье было видно нежное тело мальца. Тонкие длинные ноги, ясный взгляд… Трудно было не под- даться безумию, ведь перед ним стоял Улем с той самой картинки, которую нарисовала сама Вивея!
32 глава
Тяжелые бронзовые двери, украшенные тончайшей филигранью, стояли наглухо запертыми. За ними, на широкой козлах-тахте, покоилось иссохшее тело сарфина — уже холодное, уже бездыханное. Магический замок с массивными шестернями и осью надежно охранял покой усопшего... но Аморф знал, как обращаться с такими артефактами. Без лишних усилий, почти играючи, он разомкнул механизм, и створки бесшумно расступились перед ним.
Внутри царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь приглушенными рыданиями. В углу кровати, съежившись, сидела коссея Фрийя — бледная, с воспаленными от слез глазами, вся поглощенная своим горем. Она бормотала проклятия, кляня весь борейский род, взывая к богам о возмездии, о расплате за свою сломленную судьбу. Отчаяние ослепило ее настолько, что она даже не заметила появления колдуна в дверях.
Так же, как не заметил его и ее супруг — уже наполовину побежденный хмелем, безучастный к происходящему.
Аморф медленно перевел взгляд с мертвого сарфина на живых... и усмехнулся.
— Скоро они явятся за нами. Считай, мы уже не жильцы. — Коссей нервно пригубил вино, рука дрожала, обнажая страх. — Нас казнят раньше, чем успеем слово сказать в свою защиту.
Фрийя сжала кулаки, её голос стал лезвием: — Ты видел их торжество? Как они ликовали, когда падали стены Вечности? Мы сделали Мириду сильной! Наполнили казну так, что Ириль и за сто лет не соберёт столько. Разрушили Дом Невест — сломали хребет превалирам. Посеяли раздор в ордене, и эти гордецы семь лет грызутся за трон ордеонариуса, забыв о долге. Разве это не доказательство? Все они — жадные псы, каждый дышит только ради власти!
Аморф хмыкнул, поправляя перстень с тёмным камнем: — Слова — ветер. Важно лишь то, кто держит корону. Надеюсь, Лютос хотя бы притворится оскорблённым и выжмет из бореев компенсацию. Ты же, коссея-мать, должна вложить в его уста нужные фразы...
Фрийя резко обернулась, глаза сверкнули: — Лютос? Он теперь лишь тень былого. Обжорство сделало его тупым и равнодушным. Живот раздулся, а ум усох.
Тишина повисла тяжёлым пологом. Где-то за стенами уже слышались шаги — размеренные, неумолимые.
Тяжелые шаги. Древко бердыша глухо стучало по полу, словно отсчитывая последние секунды перед кошмаром. Аморф медленно приближался, срывая маску — ту самую, что не снимал десятилетиями.
И тогда Фрийя увидела его .
Лицо, будто сваренное в кипящем масле — бледно-серое, бугристое, покрытое рубцами, сквозь которые прорывалась щетина, жесткая, как иглы. Крошечные, словно бусинки, глазки сверлили ее взглядом. Тонкая, едва намеченная линия рта. Две зияющие дыры вместо носа, из которых с каждым хриплым вздохом вырывалось зловоние.
Не человек, нежить, а чудовище.
Он смотрел на нее, как голодный зверь на добычу. Рука с когтистыми пальцами протянулась к ее горлу — медленно, неотвратимо, будто давая ей время осознать ужас. Фрийя застыла, парализованная страхом. Но когда пальцы уже готовы были впиться в ее плоть, инстинкт пересилил оцепенение. Она рванулась прочь с диким воплем, отпрыгнув от чудовища, опрокидывая мебель, падая, карабкаясь — лишь бы бежать . Аморф не спешил. Он знал — она никуда не денется. Комната уже стала ловушкой.
Голос Аморфа прозвучал, как скрежет ржавых цепей:
— Нечестивая! Гореть тебе в аду! Ты осквернила святыни Ириля! Руки твои в крови альхидов! Ты смела посягать на самого Змееносца! Да падет на тебя проклятие всех богов!
Его лицо, искаженное яростью, стало еще страшнее — рубцы натянулись, как струны, крошечные глазки зажглись адским огнем. Фрийя отшатнулась, спина ударилась о резные панели стены. Бежать. Надо бежать. Но куда?
Двери заперты. Окна... Терраса. Тот самый уступ, с которого когда-то бросилась Вивея .
Фрийя метнулась к ажурной решетке. За ней — только пустота, далекая земля, размытая в пелене дыма, перемахнула через перила — легко, будто и не сопротивлялась. На миг ее фигура замерла в воздухе, белые одежды взметнулись, как крылья. А потом — падение .
Точно такое же, как тогда, только внизу не было его рук, готовых поймать. Аморф застыл у края, всматриваясь в клубящийся дым тянущиеся из того дворика, где проходило омовение. . Где-то там, в глубине, уже звенела смерть . И он засмеялся.
Тень монстра накрыла коссея. Тот замер, будто придавленный незримой лапой, лицо покрылось липкой испариной, ноги свела судорога — он не мог бежать, не мог даже упасть. Только трясся , как загнанный зверь перед укусом.
Аморф наклонился, его дырявое, страшное лицо оказалось вплотную к жертве.
— Ты... Ам-морф? — коссей выдавил из себя, голос предательски дрожал.
Ответом был хриплый, ледяной хохот.
— Ха-ха-ха! Ты и вправду решил, что колени спасут тебя? Альхид без магии — жалче трупа. Мой брат хотя бы умер с честью. А ты... ты просто сопливая тварь .
Коссей забился в истерике:
— Он говорил... говорил, что мы с тобой — одно лицо ! Глаза Аморфа вспыхнули яростью.
— Ложь! — рявкнул он, и от гула задрожали стены. — Я не убивал мать. Не предавал отца. Не душил святозарину. Не резал свой народ ради власти !
Коссей захлебнулся собственным страхом. В горле встал ком — горячий, как раскаленный уголь. Он пополз, на четвереньках , как побитая собака, и вцепился в ноги палача:
— Это... это она ! Фрийя! Она меня опоила, вела, как марионетку! Но ты... ты спас меня!
Аморф медленно приподнял его за шиворот.
— Спас? — прошипел Аморф, и его голос заскрипел, будто ржавые петли. — Ты такой же гнилой, как и твоя стерва. И этого достаточно , чтобы я разорвал тебя на куски.
Его лицо, и без того чудовищное, искривилось в гримасе такой ненависти, что коссей зажмурился, будто от удара.
— Вы ослушались меня. Корону сарфина отдали сынишке, а не мне. Забыли, кому обязаны властью? Забыли, кто сделал вас?
— Это она! — захлебнулся коссей, ползая у его ног. — Фрийя все придумала! Она хотела править!
Пинок в живот заставил его согнуться пополам. Еще один — и коссей рухнул на бок, хватая ртом воздух. Аморф наклонился, схватил его за волосы и врезал по лицу так, что кровь брызнула на паркет.
— Ты жалкий ! — рычал колдун. — Твой отец был параноиком ? Он был прав ! Ты и твоя жена — отбросы , недостойные имени Асхаевых!
Коссей, захлебываясь кровью и страхом, вдруг закричал:
— Он убивал невест! Знал , что одна из них родит змееныша! Вырезал весь Дом! А потом... потом хотел убить Ликише ! Мою мать... она не падала! Он столкнул ее!
Аморф замер. Тишина повисла, как лезвие над шеей, а потом он рассмеялся .
— И что? — прошептал он, — Ты думаешь, это оправдывает тебя?
Его пальцы сжали горло жертвы.
— Аллель... — хриплый смех Аморфа разорвал тишину покоев. Он повернулся к ложу, где лежало холодное тело сарфина, и плюнул на паркет. — Слышишь, братец? Наш род гниет. И снова — из-за твоей слабости.
Он шагнул к кровати, его перекошенное лицо склонилось над мертвым.
— Ты так и не смог убежать от них... От этих святозаров , от их проклятых идеалов. Они преследовали тебя при жизни — будут терзать
и после смерти.
Пальцы с мертвенной силой впились в плечо покойника.
— Боги покарали тебя за алчность. Твой сын — убийца , внук — нежить , обреченный скитаться в вечном мраке. И ради этого ты предал меня?
Внезапно он рванул тело сарфина вверх, прижав к его безжизненному лицу свое страшное, обезображенное:
— Ответь, брат!
Аморф взмахнул руками, и воздух затрепетал от древнего заклинания. Его слова, словно черви, впились в мертвую плоть, заставив окоченевшие мускулы сарфина содрогнуться . Костлявые пальцы зашевелились . Голова повернулась с жутким хрустом и тогда Аллель встал . Его тело двигалось, как у старой марионетки — рывками, с противным скрипом сухожилий. Челюсть отвисла, стеклянные глаза уставились на коссея.
— Н-не-ет... — захрипел Гадес, отползая.
Но покойник уже шагал к нему, костлявые руки вытянув вперед. Пальцы — кривые, синие — жаждали сомкнуться на его шее . Хруст. Скрип. Шаги. Коссей вскрикнул, когда ледяные когти впились в его жирную шею.
— О-тец... п-прости...
Но мертвец не слушал . Он давил , и в его застывшей улыбке читалось удовольствие .
Аморф наблюдал, скрестив руки.
— Сын убил отца. Отец убивает сына. — Его голос звучал, как шелест мертвых листьев. — Какой прекрасный финал для вашего грязного рода. Жаль, я не сделал этого при жизни Аллеля... Но ничего. — Он шагнул к окну, где над Миридой уже сгущалась тьма . — Скоро и города не станет. А я... я найду Змееносца .
Когда последний хрип умирающего коссея затих, а мертвая хватка Аллеля разжалась, в Аморфе не наступило покоя. Пустота внутри лишь разгоралась, как прожорливое пламя, требуя новой жертвы, новой власти — абсолютной . В полумраке опочивальни, среди трупов и пепла, его воображение рисовало иную картину: он — сарфин .
На голове — корона Даория, в руках — регалии Ириля: октаэдры, испещренные древними письменами, лунный кристалл бореев, излучающий холодный свет, и сама Книга А-Хами , чьи страницы шептали тайны мироздания. А рядом — Змееносец , могучий и
преданный, стоящий на ступень ниже, как тень своего повелителя. Стены тронного зала украшены его знаменем — кровавым полотнищем, затмевающим старые символы. И перед ним — толпы склонившихся : альхиды, бореи, святозары, простолюдины… Все — его .
Фантазия была сладка, как опьяняющий нектар, но реальность звала дальше. Аморф больше не прятал свое лицо. Он шагнул к окну, откуда доносились испуганные голоса, и ступил в пустоту . Но не упал. Воздух стал твердым под его ногами. Темный плащ развевался, как крылья ворона, когда он шел по небу , медленно спускаясь к площади, где уже собралась толпа.
Маги и колдуны первыми ощутили его силу. Она накрыла их, как прилив, заставляя сгибать колени — не по желанию, а по принуждению. Их спины согнулись, головы опустились. Они не могли сопротивляться. Богатые торговцы и простолюдины отпрянули, как стадо испуганных оленей. Кто-то закричал, кто-то упал на колени, закрывая лицо руками. Альхиды — высокородные, надменные — вышли на фасад, взирая на происходящее с пытливым любопытством . Их лица выражали не страх, а интерес . Они шептались, смеялись, думая, что это часть какого-то представления. Они не понимали, что происходит, но их руки уже сжимали оружие.
Аморф остановился в центре площади. Его голос прозвучал, как гром:
— Мирида пала.-- Толпа замерла. — Орден — мертв. А теперь… вы узнаете своего истинного правителя.
Он медленно поднял руку, и тьма сгустилась вокруг него , образуя корону из теней. Ветер стих. Даже воздух, казалось, затаил дыхание. Аморф улыбнулся, он твердо шагнул вперед, словно под ним было что-то твердое. Взвихрившись ввысь, он, как никогда, вызвал восторг и восхищение у обступающих его людей и магов, словно его приход был запланированным номером коссеи, однако они сильно ошибались.
— Пробудитесь, род альхидский! — Голос Аморфа прорезал толпу, как лезвие. Он воздел посох, и древние руны на нем вспыхнули багровым светом. — Вы свободны! Больше не нужно дрожать перед лжецами в коронах! Не нужно прятать лица, как это делал я...
Он сорвал с себя плащ — и под ним не оказалось ничего , кроме истины .
Его обезображенное лицо, его шрамы, его пустые ноздри, втягивающие воздух с хрипом — все это было настоящим . И теперь он показывал это миру .
— Посмотрите на себя! — загремел он. — Вы всегда носили маски. Но сегодня... сегодня вы станете тем, кем должны быть!
Магия хлынула из его посоха, черная, как смола, обволакивая толпу. А льхиды — их гордые, надменные лица расползались , как воск. Кожа трескалась, обнажая жадные , хищные рты, глаза, полные зависти . Их благородные одежды превратились в лохмотья, обнажая уродливые , перекошенные тела. С вятозары — их доспехи приросли к коже, став частью плоти. Лица, когда-то строгие и праведные, исказились в звериных гримасах. Кто-то рычал, кто-то плакал, но все они больше не могли скрыть свою жестокость. Т орговцы — их тучные тела вспучились , кожа покрылась язвами, из которых сочилось золото — их единственная истинная кровь. П ростой народ — те, кто всю жизнь терпел, теперь оказались тем, кем были внутри: сгорбленными, изможденными, с глазами, полными страха и злобы .
Правда, вывернутая наизнанку
Больше не было красивых слов, б ольше не было лживых улыбок, т олько голая суть .
— Вы предали своего сарфина! — Аморф шагнул вперед, и земля под ним горела . — Вы предали своих богов! А теперь... взгляните на то, что вы есть!
Толпа выла . Они видели себя, в идели друг друга. И это было хуже смерти . Крики, не мольбы — а вой . Благородные альхиды, чьи роды вели летописи Мириды, теперь корчились в грязи, их тела ломались , перекручивались , рождая новые формы. О дин знатный господин, чье имя когда-то гремело в советах, теперь имел три головы — и все они вопили вразнобой, споря между собой. Дама в расшитом золотом платье ползала на четвереньках , ее позвоночник выгнулся, как у зверя, а из спины торчали дополнительные руки , судорожно хватающие воздух. Молодой наследник древнего рода обзавелся глазами по всему телу — и они все плакали .
Бореи не избежали участи. Их гордые, холодные черты испещрились волчьей шерстью , челюсти вытянулись, превратившись в пасти . И тогда инстинкт взял свое. Они набросились друг на друга. Клыки впивались в горло, когти рвали
плоть — хищники пожирали хищников . А потом... Аморф поднял руку и все обернулись к бегущим альхидам.
— Довершите их.-- Его слова разожгли в бореях новую ярость. Они рванули в погоню. Альхиды бежали, спотыкаясь о
собственные конечности , которые теперь были чужими . Но куда? Город горел, орден пал. Богов не осталось. Только тьма — и он , Аморф , стоящий над всем этим, как новый властелин истины .
33глава
Двухэтажный экипаж , хептак, ставший её последним прибежищем в бегстве из Мириды, скрипел и стонал , едва справляясь с коварными поворотами и осыпающимися склонами каменистой дороги. Казалось, ещё немного — и резные колёса из медового дерева разлетятся вдребезги под бешеным напором этой безумной гонки. Сам экипаж, роскошный, будто дворец на колёсах , когда-то принадлежал знатному гостю города, а теперь нёсся, запряжённый парой альтикамилусами — диковинных созданий с жирафьими шеями и верблюжьей выносливостью. Их длинные тени прыгали по камням, а золотистая шерсть сливалась с пылью, поднятой бегством.
Мелисса Хиона — позор своего рода — прижималась к стенке , пока её несостоявшиеся спасители — королевские прислужники и бледная, как смерть, послушница королевы-матери — цеплялись за разлетающуюся утварь . Они выкрали этот двухэтажный хептак буквально из-под носа раба-недотепы , даже не подозревавшего, что его господин лишился не просто экипажа, а символа статуса .
Внутри царил хаос : фарфоровые чаши разбились о дубовую обшивку , шёлковые подушки застревали между опрокинутыми сундуками , а ароматные дыни катились по полу, оставляя липкие следы . Хиона впилась пальцами в резную дверцу кладовой , изо всех сил стараясь не смотреть в сторону послушницы. Та молчала , но её взгляд жёг сильнее миридского солнца .
Девушка понимала . Всё кончено .
Она предала . Обесчестила клан Даманиев и обрекла себя на кару , страшнее которой была лишь милость отца — а её ей уже не видать .
А вокруг — только стук колёс, скрежет камней под ними и тяжёлые взгляды тех, кто, возможно, пожалел, что связался с ней .
Лишённая даже права на слёзы , Хиона кусала губу , чтобы не закричать . Лишь изредка её взгляд скользил вниз , к ногам послушницы, а грудь предательски вздымалась в тихом, детском всхлипе . Та, которая отдала свою жизнь на служение для королевы Оритии, была ее верной ученицей, не проронила ни слезинки. Забилась под окном, на перине вся бледная, держалась за занавеску, подглядывая наружу. Обе несли могильное молчание, только натянутость между ними усиливалось. Озабоченно сделали вид, будто не им решать. Никто не спрашивал как это произошло, как погибла королева Орития, однако никому в голову не придет опрашивать новую королеву. С укоризной полагаясь на главы кланов.
Перед глазами снова и снова всплывало бледное, как лунный свет, лицо матери — её прерывистое дыхание, холодные пальцы , цепляющиеся за её руку, будто пытаясь удержать ускользающую жизнь. А потом — взгляд отца . Горный король -- сын Даманиев. Воин, бросивший вызов самому Ио и оставивший в жерле обвала свою правую руку. Его глаза метнули в неё молнии , когда он увидел дочь в чуждом кафтане , в этих мягких, южных тканях , в позоре, который не смыть ничем. В тот миг всё стало ясно.
«Ты не достойна прощения!...»
Х ептак Хионы мчался сквозь ледяную пустоту, пробиваясь к глубокому разлому Миеета — последней границе перед проклятым Ама-Нуром. Давно забытая дорога. Последний и запретный путь. Она знала, почему сюда не ступала нога борейцев веками: ветра здесь ревели, как призраки, вырываясь из расщелин с такой силой, что могли сорвать кожу. Холод впивался в легкие лезвиями, а под колесами хептака начинал проскальзывать лед, трещал словно чьи-то скрежещущие зубы. Ледяные шипы, знакомые до боли, тянулись к небу, будто пальцы мертвецов, пробивающихся из-под земли, а вдали, за кремнистыми глыбами, белели снежные шапки гор — прекрасные и безжалостные. Они сжимали сердце Мелиссы тоской по дому… и душили ее этим знанием.
Каждый рывок хептака был пыткой. Деревянные крепления трещали, рассыпаясь в щепы. Колеса ломались о ледяные зазубрины, оставляя за собой обломки, как следы крови. Даже могучие гигантские шестерни — те, что тянули повозку сквозь бураны, — сейчас бились в агонии, сталкиваясь друг с другом, срываясь с оси, бросая хептак в опасные крены.
И тогда перед ней явился самый страшный выбор. Пропасть--глубокая, как само отчаяние. Над ней болтался единственный мост — древний, скрипучий, сплетенный из полуистлевших веревок. Он вел к перевалу, за которым лежал другой мир. Асперитовые облака клубились над бездной, тяжелые, как свинцовые плиты. Они шептали ледяными голосами, напоминая, что за этим рубежом — земля, где не живут даже духи. Но для Мелиссы это не имело значения. Он умер в тот миг, когда она посмела показаться в кафтане южанина.
Шёпот Хионы растворился в ледяном воздухе, но словно был услышан. Ветер внезапно стих, будто затаив дыхание, и на миг ей показалось, что тонкие, почти невесомые пальцы коснулись её щеки — так нежно, как когда-то прикасалась мать, поправляя её волосы перед сном. Наконец лёгкость, свежая и чистая, как первый снег.
Она вдохнула полной грудью, и усталость, тяжёлым камнем лежавшая на плечах, вдруг ослабла. Сердце, ещё мгновение назад сжатое ледяным кулаком страха, забилось ровнее. Корона Оритии , та самая, что веками впитывала лунный холод , внезапно ожила. Лёд в её узорах заиграл , рассыпаясь радужными бликами по снегу, по её лицу, по тёмным складкам одежды. Каждый лучик был как прикосновение — нежное, но полное скрытой силы.
Как будто сама Орития протянула руку и сказала: "Иди". Б лагословение. Теперь она точно знала, она выдержит.
Совсем неожиданно, там вдали, перед самым мостом, появилась одинокая фигура в черном. Перегораживая несущемуся хиптаку дорогу, тот бесстрашно встал перед мостом. Прислужники Хионы резко натянули поводья, дабы остановить длинношейных верблюдов, но остановить хиптак вот так просто не получилось: оглобли не выдержали сопротивления и треснули. Бегущая вперед пара альтикамелусов устремилась навстречу к темной бездне и своей смерти. От сумасшедшей скорости экипаж трижды опрокинулся, полностью развалился на мелкие щепки. Прислужники успели соскочить с кареты, оборачиваясь в крепких, невероятно огромных мохнатых кошек с огромными клыками и белой шерстью - смилодоны. Мощные и крайне опасные хищники севера. Их верхние клыки были подобны острым кинжалам, что с легкостью пронизывали плоть противника и дробили кости. Грозный вид внушал страх не только человеку, но и заставлял трепетать самих святозаров. Никто не смел
стоять на пути северного чудовища, ибо борейский народ в облике смилодона был самой жуткой смесью на планете.
Смилодоны разинули пасти и с громким рыком, в движении хищники устремились на незнакомца, но тот, как видно, показался здесь неслучайно и был готов к такому обороту. Ему в помощь вышли черные, косматые псы из той стаи, что патрулировала улицы Мириды. По размерам черные монстры в железных шлемах и нагрудной защите ничем не уступали хищникам севера, однако, глядя на острые как кинжал зубы смилодона, ужас прятался в щенячьих глазах стаи.
Смилодоны бросились вперёд — величественные, яростные, обречённые. Их клыки, острые как зимний ветер, сверкали в кровавом свете луны, но силы были неравны . Десятки псов Саржи — косматых, с горящими желтыми глазами — обрушились на них, как чума. Они впивались в горла, в бока, рвали плоть, словно голодные тени , наконец-то нашедшие долгожданную добычу. Но север знает, как мстить. Кровь смилодонов была не просто кровью, она была проклятием -- наследием Альхидов. Первая же глотка обернулась агонией. Перевёртыши Саржи, только что рычащие от ярости , вдруг застыли . Их мышцы скрутило судорогой , кожа покрылась инеем , а изо ртов вырвался последний хрип — странный, ледяной, будто ломающийся лёд, о дин за другим они падали. Замерзали изнутри, превращались в статуи.
Саржа отпрянул , его глаза расширились от ужаса. Он нюхал воздух , рычал , тряс своих окоченевших собратьев — но не понимал, а после он решил найти мелиссу и сделать то, о чем намекал ему Аморф.
Саржа двигался как тень — осторожно, крадучись, впитывая каждый звук . Его пальцы сжимали рукоять топора, но он не решался нанести удар . Не из благородства — из страха перед ловушкой . Хиптак лежал перед ним, развороченный, истекающий щепками. И в его сердце — золотоволосая картина -- мелисса. Белая, как первый снег, с кукольным лицом, лишённым боли . Даже брусок доски, пронзивший её грудь , не исказил её черт. Ни судорог, ни хрипов, ни страха, т олько пустые, стеклянные глаза , смотрящие сквозь него . Слишком чисто и неестественно.
— Какая жалость... — прошипел Саржа, оскаливаясь в ухмылке . — Я давно знаком с магией перевоплощения. Фокус не удался!
Магия Аморфа вспыхнула в его жилах — и в следующий миг он уже был над ней , вонзая пальцы в её волосы, приподнимая безжизненное тело , как тряпичную куклу.
— Ты, жалкое отродье, использовала магию, чтобы запутать меня! — его голос рвался в рычание . — Роя Саржу Второго! Брата великой Коссеи Фрийи!
Ни дрожи, ни признаков жизни.
— Где ваша девица?! — он тряхнул её , и тогда что-то щёлкнуло, т олько хриплый кашель разрывал воздух — тяжелый, кровавый , будто сама смерть скреблась в груди девушки. Жизнь утекала из нее , но в глазах горел последний огонь. О на не ответила Сарже, не стала унижаться перед ним, в место этого — двинулась . Обломок древесины , пропитанный ее кровью , вонзился в ногу предателя с такой силой, что лёд в её жилах будто ожил .
Проклятие Альхидов сработало мгновенно. — А-а-а-а!
Саржа завыл , схватившись за ногу. Мясо посинело , кожа покрылась белым инеем , словно его плоть пожирал изнутри мороз . Он бил по ней кулаками , скреб ногтями, но лёд уже сковывал сосуды .
— Безбожник! — голос послушницы звучал хрипло, но ярость в нём была чистой, как северный ветер . — Ни в этом мире, ни в следующем — покоя тебе не будет!
Она плюнула кровью ему под ноги.
— Вага уже идет за тобой, тщеславная тварь! Он вырвет твою душу и бросит её в вечную тьму!
— Авилонская ведьма!-- Саржа взвыл от ярости .
Он рванулся вперед , придавил её к полу , ладонь вжалась в её рот — и в спыхнуло пламя, быстрое, жадное и беспощадное. За секунду тело обратилось в пепел . Но даже когда от неё не осталось и тени , в воздухе висели её последние слова :
— Ты уже мертвец...
И его нога , скованная льдом, напоминала ему об этом. Саржа оскалился , стиснув зубы от боли. Нога горела ледяным огнём , но ярость гнала его вперёд.
«Она здесь. Где-то здесь.»
Он швырнул подушки , взрывал груды щепок , вскрывал полые сиденья — дорогое вино хлюпало по полу, смешиваясь с
пеплом. Ничего. Буфет — пуст, второй этаж — заперт. Дым уже ел глаза , сковывал лёгкие , но он не останавливался и тогда з вонкий кашель, т онкий, будто серебряный колокольчик , но для Саржи он прозвучал громче грома .
«Ага... В нише за дверью »
Губы растянулись в кривой усмешке . Он медленно развернулся , волоча обмороженную ногу , и шагнул к последнему укрытию Мелиссы. Огонь уже лизал стены, дверь почернела от копоти, н о это не имело значения .
— Не по нраву такое отношение?
Голос Саржи звучал хрипло , пропитанный ядом наслаждения . Он волочил Хиону за волосы , будто добычу , а не королеву. Золотые пряди спутывались в его пальцах, вырывались , но он только сильнее сжимал кулак выпихивая ее из хиптака, поволок к обрыву.
— Хочешь подняться? Хочешь посмотреть мне в глаза?! Жгучая, боль как огонь, н о он засмеялся .
— Ты — дочь богов? Королева? — он плюнул ей под ноги. — Ты — никто.
— Не смей! — её голос дрожал о т ярости.
Маленькие кулачки колотили его , слабо , беспомощно , но с упрямством ребенка , который отказывается сдаваться .
— Прокляну! — прошипела она, и глаза её вспыхнули . — Ты будешь гнить даже после смерти!
Саржа рассмеялся . — Не страшно.
Он приподнял её , наслаждаясь тем, как её ноги беспомощно бьются в воздухе.
— Будь ты проклят! -- и тогда Хиона вцепилась ему в руку.
— А вот этого не стоит делать! -- Саржа осклабился , вытягивая перед собой ладонь, где уже плясали алые языки пламени . — Я сожгу тебя, как ту служанку. Или ты забыла, как она кричала?
Хиона замерла , её пальцы, готовые выпустить ледяную смерть , дрогнули.
— И не забывай... — он приблизился , и его голос стал сладким, как яд , стал играть на слабостях мелиссы. — у нас твой отец. Вы, топорники, зашли слишком далеко! — он засмеялся , наблюдая, как её уверенность даёт трещину . — Решили прибрать то, что вам не
принадлежит! Ликише уже давно сидит на троне, — прошипел он, наслаждаясь её болью , — а тебя ждёт та же яма, что и твою мать.
На миг в её глазах мелькнула тень сомнения и этого хватило . Саржа рывком рванул её за волосы , прижал к краю обрыва . Хиона сжала кулаки, лёд зашипел на её кончиках пальцев, но не ударил . Испугалась.
— Видишь? — он задышал ей в лицо , горячим, как печь . — Даже сейчас... ты не решаешься.
— Ликише обо всём узнает и кланы Авилонии потребуют твою голову! Твою и всех предателей, осмелившихся поднять руку на дочь Борея! Вас ждёт смерть хуже, чем вы можете вообразить. И когда Ликише придёт…
— Не придёт. -- Саржа резко дёрнул её ещё ближе , впившись в её глаза . — Ты не та, за кого стоит воевать. Топорная простушка.
Хиона вздрогнула , как от удара .
— Лжёшь! — её голос дрогнул , — Вы, простолюдины, всегда врёте! В вас нет святости! Все грехи мира — от вас!
Саржа закатил глаза и рассмеялся — громко, цинично, будто слышал эту тираду тысячу раз .
— С чего бы мне лгать?
И тогда Хиона выпрямилась .
— В знак верности он подарил мне свой кафтан.-- Её рука сжала край тёмной ткани , расшитой змеиными узорами . — Я приду в кланы в кафтане Змееносца. Никто не посмеет тронуть меня.А ты… познаешь его гнев! Он сдерет с тебя шкуру.
На мгновение Саржа замер, п отом его губы дрогнули .
— Кафтан… Змееносца? -- Он засмеялся . Ты даже не понимаешь, что наделала.
— О какой верности ты говоришь?! Он сарфин Ириля, кто тебе верность будет подавать, дура! Возомнила себя королевой Оритией?! Но ты не она! Королева спит мертвым сном в покоях Змееносца! Почему она пала там, где быть не должна? Может это ты подстроила? Нарочно? Пойми девочка, когда кланы прознают, такое начнется, что ему будет не до твоей романтики! Он воин и здесь пройдет волна сражений и долгих испытаний! На этот раз его целью станут ваши земли.
— Во мне его жизнь! — блеснув слезами, Хиона не поверила словам Саржи, но зерна сомнения все же были брошены. — Оракул
поведал мне, что… --– разрыдалась Хиона, девушка пыталась освободиться от цепкого ухвата Саржи. Она хотела оттолкнуть от себя нелюдя, но тот резко отдернул ее так, что тиара на голове мелиссы скосилась.
— Отдай ее сюда! Она моя! Она более тебе не нужна! Змееносец приказал прислать ее в Мириду в знак твоей ужасной смерти. Саржа хотел было схватить украшение, которая на рынке стоила целое состояние, но в тот же миг, когда он прикоснулся к реликвии бореев, многогранная тиара тут же превратилась в мелкий серебряный песок.
— НЕ-Е-ЕТ!
— Вы, ненасытные, слепые в своей алчности, — голос её звенел, как лёд под копытом оленя, — вы и представить не можете, что значит моя тиара. Это не бездушный слиток металла, не ярлык власти, что можно отнять и надеть, как пустую побрякушку. Это — дыхание вьюг, шепот забытых имен, стук сердец всех, кто правил до меня. Это — сама душа Севера! И в ваших руках она — всего лишь мертвое железо как обруч Змееносца!
Тиара рассыпалась у неё на глазах — не плавлением, не разрушением, а словно отозвалась на незримый зов. Серебряная пыль, словно стая крошечных светлячков, завилась в воздухе, унося с собой отголоски прошлого: тёплые руки матери, проступившие сквозь мглу тени королев, их смех, их слёзы, их последние шёпоты. Хиона сжала кулаки, чувствуя, как что-то рвётся внутри — она думала, что потеряла всё.
Но тиара не исчезла.
Она осела не в ладонях, не в сокровищницах, а глубже — в самом нутре, в тех потаенных уголках, где хранятся самые сокровенные воспоминания. Как осколок зеркала, упавший в снег, она растворилась в ней — незримо, но навсегда.
Саржа увидел лишь предательство. Его лицо, искажённое яростью, дернулось, и прежде чем кто-то успел вдохнуть, его сапог со всей силы врезался в бок Хионы.
— Предательница! — прошипел он, но в его голосе была не только злоба. Была жалкая, дрожащая нота — страх того, кто только что осознал: он проиграл то, чего даже не понимал.
А Хиона, прикусив губу, чувствовала, как в груди теплится странное, новое тепло — будто кто-то протянул ей руку сквозь века.
— Вы, ненасытные, слепые в своей алчности, — голос её звенел, как лёд под копытом оленя, — вы и представить не можете, что значит моя тиара. Это не бездушный слиток металла, не ярлык власти, что можно отнять и надеть, как пустую побрякушку. Это — дыхание вьюг, шепот забытых имен, стук сердец всех, кто правил до меня. Это — сама душа Севера! И в ваших руках она — всего лишь мертвое железо.
Тиара рассыпалась у неё на глазах — не плавлением, не разрушением, а словно отозвалась на незримый зов. Серебряная пыль, словно стая крошечных светлячков, завилась в воздухе, унося с собой отголоски прошлого: тёплые руки матери, проступившие сквозь мглу тени королев, их смех, их слёзы, их последние шёпоты. Хиона сжала кулаки, чувствуя, как что-то рвётся внутри — она думала, что потеряла всё.
Но тиара не исчезла.
Она осела не в ладонях, не в сокровищницах, а глубже — в самом нутре, в тех потаенных уголках, где хранятся самые сокровенные воспоминания. Как осколок зеркала, упавший в снег, она растворилась в ней — незримо, но навсегда.
Саржа увидел лишь предательство. Его лицо, искажённое яростью, дернулось, и прежде чем кто-то успел вдохнуть, его сапог со всей силы врезался в бок Хионы.
— Предательница! — прошипел он, но в его голосе была не только злоба. Была жалкая, дрожащая нота — страх того, кто только что осознал: он проиграл то, чего даже не понимал.
— Наивная дурочка! — Саржа скривил губы в ухмылке, и его голос, словно ледяная крошка, впивался в кожу. — Чего ты ждала от него? Марана — не просто ведьма. Она сама холод, что сжимает сердце мира. Зима в облике женщины. И давно уже греет ложе твоего драгоценного Змееносца!
Он наклонился, стараясь вложить в каждое слово яд, чтобы оно жгло, разъедало, убивало веру .
— Он обещал ей звёзды и достал одну, а ты? Ты была лишь ступенькой. Мелисса кланов Бореев… Ха! Символично, не правда ли? Ты, как твои предки, обречена замёрзнуть в тени чужой славы. Вы зашли слишком далеко — или, может, именно туда, куда вас вела судьба. Но Змееносец… В нём давно нет ничего человеческого.
То, что он шептал тебе в темноте — лишь ложь, выверенная до последней ноты. Всё — ради неё. Ради Мараны.
Хиона сжала кулаки. В груди клокотало что-то горячее, вопреки северной крови.
— Лжёшь! — её голос прозвучал резко, как удар хлыста. — Морана — изгнанница! Богиня, вычеркнутая из круга вечности. Она бежит от собственного цикла, как тень от света!
Саржа лишь усмехнулся, широко, жестоко, обнажая зубы.
— Ах, как трогательно… — он развёл руками, будто представлял публике жалкое зрелище.
Хиона набросилась на Саржу, изрыгая проклятия борейским языком – древним, жёстким, как удар топора по льду. Каждое слово обжигало, как морозный ветер, вырываясь из её губ с яростью загнанной волчицы. Саржа лишь смеялся, грубо хватая её за волосы и дёргая, будто играя с непокорным щенком. Маленькие ручки Хионы отчаянно цеплялись за его запястья, но чем яростнее она сопротивлялась, тем шире расплывалась его ухмылка.
— А слухи-то правдивы! — прошипел он, наслаждаясь её бессилием. — Твой норов – лучшая забава!
Его костлявые пальцы впились в её округлый подбородок, грубо притягивая лицо к своему. Дыхание Саржи, пропитанное запахом перегара и крови, обдало её кожу. Их губы почти соприкоснулись...
И тогда Хиона вгрызлась в его нижнюю губу, как дикий зверёныш. Саржа взвыл от боли, отшвырнув её прочь. Кровь хлынула из разорванной плоти, и он, скривившись, сплюнул алую слюну на камни. Хиона мгновенно вскочила на ноги, рванувшись к навесному мосту – шаткому, скрипучему, её единственному пути к свободе. Но вдруг перед ней вырос черный, косматый пёс. Его глаза горели, как угли, а из оскаленной пасти капала слюна. Он не лаял. Не рычал. Он просто стоял, преграждая путь, и этого было достаточно, чтобы кровь Хионы застыла в жилах. За её спиной раздался хриплый смех Саржи, смакующего её отчаяние.
— Бр-р-р! Меня уже нудит от твоей наивности! Я перережу тебе горло и наконец покончу с тобою! Обо мне будут говорить как о герое! Я тот, кто покончил с династией Даманиев! Никто не вспомнит о вас как благородных! Только позор, бесчестие и унижение ваших имен ждут вас в будущем. Думаю Нотт будет даже не против вашей смерти.
Я облегчил ему работу и убрал позорное пятно из его жизни. Изменщики.
Хиона признала поражение, опустив голову горько зарыдала. Саржа призадумался:
— Я так и думал. Ты не та королева, с которой я хотел бы встретиться лицом к лицу. Ты не такая действенная, как Орития, но ты можешь еще стать ею, если согласишься покориться мне. А пока ты ведешь себя как правильная девочка, твой отец проживет немного дольше, чем ты. Возможно, мой племянник предложит ему лучшую участь, чем тебе. Ведь вы, авилонцы, всегда делаете все ради своих земель. Вот и Ликише предложит ему спасти ваш край от неминуемой гибели в обмен на древние карты Мориона, где сидит последний из Даманиев, твой кузен.
--- Нотт не так глуп, как вы думаете! Он уничтожит вас всех! Хиона больше не чувствовала страха — только ледяное отчаяние,
пронзившее её насквозь. Всё, что оставалось — кричать без голоса, молиться без слов , взывать к тем, кто, быть может, смотрит на неё с высоты заснеженных пиков или с сияющих ладей вечности. Саржа, трусливо обойдя её, встал за спиной. Его дыхание коснулось её затылка — горячее, липкое, как дыхание палача .
— Никаких последних слов, мелисса, — прошептал он, и лезвие скользнуло по её шее — быстро, точно, без колебаний.
Синяя кровь бореев хлынула на землю, густая, как северное сияние, переливаясь сапфировыми всполохами .
Хиона не упала сразу. Мир закачался, поплыл. Воздух стал густым, как смола , каждый вдох обжигал, каждый выдох вырывался хрипом. Она попыталась поднять руку — к горлу, к небу, к чему-то незримому — но пальцы лишь слабо дрогнули. Жизнь уходила, но долго не отпускала.
— Как же вы долго сдыхаете! — проревел Саржа, волоча Хиону к самому краю обрыва. Его пальцы впились в её плечи, как когти хищника. — Ты так хотела свободы? Так получай её!
В этот миг старый мост , повисший над бездной Миеета — тот самый, что столетия стоял забытый после страшной катастрофы в Ама-Нуре, после того, как целый город замерз за мгновение , а их крики навеки вросли в эти скалы в виде ледяного Эха, — вдруг задрожал . И сквозь туман, с того берега, раздались удары барабанов . Глухие.
Тяжёлые. Как биение сердца великана. Тьма за мостом шевельнулась — и явила полчище .
Воины на ветвистых сохатых , чьи копыта бьют по мерзлой земле, будто молоты. Полярное полчище собак в стальных латах, с пастями, оскаленными в немой ярости. Всадники в железных масках , из-под которых видны лишь горящие глаза — те самые, чьи имена знают только вьюги . А за ними — смилодоны , чей рёв разрывает воздух, как клыки — плоть.
Кланы пришли за королевой...Нотт. Из тумана, ломая логику и расстояние , метнулся одинокий воин . Молодой. Безумный. Один против всех. Его доспехи лязгали , как цепи, но он бежал , будто сама смерть гналась за ним. А в руке его — меч , которого мгновение назад не было . Ледяной. Созданный из воздуха, из ярости, из самого духа Севера.
Саржа замер , его глаза расширились. — Кто...
Но воин уже был рядом, Хиона, ещё чувствуя на губах вкус крови , поняла: он бежал по тому хилому мосту раскачивая его, через которое его немалое войско вряд ли пройдет. Несся очень быстро и что-то там кричал, на что Саржа даже не разобравшись, лукаво усмехнулся.
--– Хиона! Хиона!-– рвал голос молодой воин скинув с головы шлем обножая свое лицо.
Нотт.
Его пальцы разжались — и она исчезла в черной пасти Миеета, унося с собой последний свет борейского рода.
"Так вам и надо", — подумал он, обнажая желтые зубы в победной гримасе. Теперь можно было ковылять к своей одноколке, бросить последний презрительный взгляд на испаряющихся северян — этих жалких призраков уходящей эпохи — и мчаться к Аморфу с вестью о триумфе.
Едва он развернулся — перед ним возник Вага. Не человек. Не дух. Сама Справедливость , воплощенная в древнем божестве Элиды. Саржа замер. Даже его черное сердце пропустило удар. Нотт остановился на середине моста , когда тело Хионы кануло во тьму.Его зеленые глаза , обычно холодные, как глубинные льды, впервые за тысячелетия расширились от ужаса. Она исчезла и с ней — весь Север.
Как россыпь звезд , уносимых ветром за край мира, бореи начали меркнуть. Их силуэты таяли, рассыпаясь в золотистой пыли. Сам Нотт чувствовал, как угасает — не больно, нет... Тихо. Беззвучно. Будто его стирают ластиком из Книги Бытия.
Последнее, что он увидел —Вага, поднявший руку и тьма Миеета , которая вдруг вспыхнула голубым пламенем.
Месть за север был неминуема.
Божественный дух Ваги, или Черный Рог, предстал перед Саржей в своём истинном обличье — как два скрещённых близнеца, держащих в руках тяжёлые чаши весов. Но сейчас это был не символ — это был суд.
Позади, в мягком сиянии, стоял светлый лик Ваги — дух справедливости, правды и неотвратимого воздаяния. Его взгляд был спокоен, но в нём читалась неизбежность , как в смене времён года. А впереди , обращённый к Сарже, стояло нечто . Настоящая б езобразина. Чудовищное отражение его же грехов — уродливое, но правдивое до ужаса. Сотни пустых глазниц , из которых копошились черви — это значило, что он жадно заглядывался на чужое , что его взгляд полз , как грязные пальцы, по тем, кто слабее. Руки, как у дикого зверя , с крючковатыми когтями, а на них — сотни ненасытных ртов , которые шептали, кричали, смеялись. Их чёрные языки извивались, выплёвывая слова, которые он когда-то говорил: ложь, лесть, коварные намёки. И самое страшное — это всё был он. Не метафора, не символ, просто правда. Саржа отшатнулся , но куда бежать?
Вага молчал. Он поднял иссохшую руку судьбы , и его длинный палец указал на древнюю каменную чашу, висевшую на цепях. Та чаша внушала ужас . В ней клокотала чёрная жижа — густая, как смола, тяжёлая, как грехи целой жизни. Не меньше десяти килограммов мерзости, от которой стыла кровь. Цепи , державшие её, скрипели под весом, но Вага держал её легко , будто она была пуста. Рот Саржи исчез. Просто стерся с лица , оставив гладкую кожу там, где должны быть губы. Слова были уже не нужны. Вага медленно протянул чашу , поднося её к Сарже. Чёрная жижа колыхалась внутри, будто живая . И в тот миг, когда он начал опрокидывать её —Саржа отшатнулся, сделал шаг назад, а потом ещё один и провалился в пропасть. В ту самую, куда он бросил Хиону. Воздух завыл в ушах, тьма раскрыла объятия. А где-то высоко , на краю, Вага опустошил
чашу — и чёрная жижа хлынула вслед за падающим. Чтобы настигнуть его и растворить. Стереть как он стёр других. И тогда пропасть сомкнулась без единого звука и следа.
Как будто его и не было.
34 глава
Ликише вышел из запасного входа, и холодный воздух ударил ему в лицо, словно напоминая: пора просыпаться. Он замер на мгновение, давая себе последние секунды перед тем, как шагнуть в бурлящий котел политики, предательств и войны. Время, отведенное на раздумья, истекло, н о в его голове всё ещё жила она -- золотоволосая борейка. Её образ — как солнечный зайчик на снегу — грел его даже сейчас. Он представлял, как они могли бы завтракать вместе , как она смеялась бы над его неуклюжими попытками говорить на её языке, как они гуляли бы по заснеженным полям Авилонии , оставляя следы на чистом, нетронутом покрове...
Но это были только грёзы, р еальность же требовала действий. Покончить с бесчинствами святозаров. Остановить
кровожадность альхидов и сломать ненасытную жажду власти Аморфа. Он должен был воскресить правосудие. Вернуть баланс, дать покой тем, кого растоптали под сапогами Фрийи и для этого ему предстояло поговорить с Аморфом. Не как преданный пёс — а как грозовая туча перед ударом молнии. Не как слуга — а как сама неотвратимость, облечённая в плоть. Ликише остолбенел, его разум отказывался принимать открывшееся зрелище. Дворец, этот символ власти, теперь был оплетён живым кошмаром.
Безобразины не просто окружали — они перетекали , как испорченный мёд, заполняя собой пространство, нарушая все законы формы и симметрии. Каждая из этих тварей была уникальна в своём уродстве. Глаза , растущие там, где им не положено — на суставах, на боках, даже на языке, который сам походил на отдельное существоо. Р ты — слишком большие, слишком многочисленные, с зубами, растущими под неправильными углами, с клювами, которые щёлкали пустотой. К онечности , будто собранные наугад из разных существ — лапы с перепонками цеплялись за камень, клешни скребли по мрамору, щупальца обвивали колонны, оставляя за собой слизкие следы. Они издавали звуки, от которых кровь стыла в жилах: б ульканье, будто кто-то тонет в собственных внутренностях, скрип, похожий на трение
костей о металл, вой, который начинался как человеческий стон, но обрывался птичьим клёкотом
Ничего не понимая, корсей метался в хаосе, едва уворачиваясь от цепких лап этих жутких созданий. Их движения были резкими, неестественными, словно кто-то дергал их за невидимые нити, заставляя хватать, царапать, рвать. Магия против них была бесполезна — не потому, что они были сильны, а потому, что слишком жалки. Их сгорбленные тени, их стоны, их пустые, мутные глаза... Всё в них кричало о боли, о потерянном, о сломанном.
И всё же — они когда-то были людьми.
Корсей видел это в мелочах: в потёртых украшениях альхидов, в клочьях пурпурных мантий превалиров, в цветных перьях, заплетённых в косы, в стеклярусе, рассыпавшемся по земле, в кольцах, всё ещё сжимающих костлявые пальцы. Эти детали, такие знакомые, такие человеческие , заставляли сердце сжиматься. Но сочувствие здесь было роскошью.
Ликише вырвался из их хватки в последний момент, скользнув, как тень, между пальцами, уже почти сомкнувшимися вокруг его горла. Но бежать было некуда.
Маленькие, скрюченные, будто сжатые невидимой десницей, эти бывшие люди гнали его в сад — туда, где ещё недавно открывался прекраснейший вид на город. Где золотистые цветники качались на крышах домов, где купола обители святозаров сверкали в лучах заката.
Теперь же перед ним разверзся ад --город пылал.
Кровавое зарево разлилось по небу, словно сама твердь истекала раскалённой лавой. Молнии, чёрные и багровые, били из туч, пронзая горизонт далеко за Мириду. Земля под стенами дворца обрушилась в бездну, и из чёрной пасти пропасти валил удушливый газ, выплёвывая раскалённые камни. Пламя лизало стены, подбираясь всё ближе, и с каждым мгновением воздух густел от едкого смрада.
А вдали — крики. Люди. Бегущая толпа врывалась на территорию дворца, искала спасения — и менялась .
Словно неведомая сила сжимала их, выкручивала, перемалывала кости, вытягивала кожу, стирая всё человеческое. Женщины, мужчины, старики, дети — все превращались в это . В жалкие, страдающие тени, в клубки боли и отчаяния.
Корсей стоял среди этого кошмара, чувствуя, как пламя пожирает мир.
— Уху-а-и, ыу-ау-каа-лау… — глухо пробулькало существо, волоча за собой нелепо длинный, влажный язык. Корсей замер.
Перед ним была жалкая, нескладная тварь — огромноголовая, с выпученными, разными глазами, полными слёз, с щупальцами, едва удерживающими её непомерно тяжёлую голову. Но что-то в ней было… знакомое. Фрагмент узора на истлевшей одежде или фабула превалира.
И тогда он узнал его.
Троюродный дядя. Тот самый слезливый поэт, что когда-то читал ему стихи лет десять назад, смешил дурацкими рифмами, а потом плакал от умиления, когда корсей впервые сам сложил строку. Теперь от того человека осталось только это — бесформенное, страдающее создание, скулящее бессвязными звуками.
— Я не знаю, кто сделал это с вами… — голос корсея дрогнул, но в следующий миг стал твёрдым, как сталь. — Но я обещаю, что покончу с этим и верну вас. Верну вас всех! Даю слово.
И в его глазах — в этой ярости, в этой боли, в этой решимости — перевёртыш увидел то, что искал. Неуклюже, словно младенец, не умеющий управлять своим телом, существо подпрыгнуло и прижалось к нему тяжёлой, влажной головой. Слёзы текли ручьём, смешиваясь с пеплом, оседающим с неба.
И тогда другие. Они подступали медленно, дрожа, спотыкаясь на своих искалеченных конечностях. Каждый — жалкий, изуродованный, но узнаваемый . Вот женщина с остатками пёстрых перьев в спутанных волосах. Вот старик, чьи пальцы, теперь больше похожие на щупальца, всё ещё сжимают обрывки философского свитка. Вот ребёнок… Боги, ребёнок…
Они тянулись к нему. Прыгали. Падали.
Хватались за плащ, за руки, за ноги — цеплялись за него, как за последний якорь в этом бушующем море тьмы. Их голоса сливались в один стон — мольбу , плач , прощение , молитву .
И корсей стоял среди них, сжав кулаки, чувствуя, как их слёзы пропитывают его одежду.
«Берегиня оставила этот мир. Святозары не идут на зов альхидов. Скорее всего, никто и не придет…» -- Мысль пронзила сознание, как ледяной клинок. Обитель святозаров пылала, город превратился в адскую топку, а небо… небо истекало огнём. Кто-то намеренно устроил этот погром. И сила, способная на такое, могла принадлежать только альхиду .
«Аморф!»
Имя вырвалось из горла, как проклятие. От одной мысли о нём кровь в жилах Корсея закипела. Кулаки сжались так, что ногти впились в ладони. Он резко развернулся. Толпа перевёртышей металась в панике, но среди них — там — стоял он. Виновник!
Аморф парил в воздухе, будто тёмное божество, принимая поклоны своих жалких последователей. Его черно-красные одежды развивались как парус, а лицо, искажённое безумной гримасой, светилось от восторга. Он летал .
«Левитация…»-- Корсей не сдержал возгласа.— ТЫ!
Голос прорвал гул пожарища, и на мгновение даже пламя будто замерло. Аморф медленно повернул голову. Их взгляды встретились — ярость против безумия.
— Ликише… — колдун рассмеялся, и звук этот был похож на треск ломающихся костей. — Как вовремя. Ты как раз можешь стать первым, кто преклонит колени перед НОВЫМ МИРОМ!
Корсей мчался сквозь толпу, но то, что он увидел, заставило его на миг замереть.
Аморф изменился. Он больше не был тенью, прячущейся под черной мантией. Теперь он сиял — безумной, неестественной красотой. Его черты стали идеальными, словно выточенными из мрамора, кожа — безупречной, будто он сбросил с себя не только одежды, но и саму человеческую природу. Он был прекрасен. Слишком прекрасен. Настолько, что от одного взгляда на него в груди Корсея сжимался холодный ком. Красота Аморфа была неправильной — как слишком сладкий плод, внутри которого уже кишат черви. И голос… Он звучал как скрежет когтей по стеклу, как шепот из глубин преисподней, как стоны забытых в темнице грешников. В нем не было ничего человеческого — только дисгармония, только хаос. А глаза… Пустые. Лишенные разума и жизни . Аморф медленно повернул голову, его губы растянулись в ехидной ухмылке, и воздух вокруг содрогнулся от его слов:
— Ты упустил момент. Не предстал перед альхидами вовремя. Я думал, ты не придешь вовсе… Долго тянул время. — Он наклонился вперед, будто змея, готовящаяся к удару. — Зачем передумал?
Корсей сжал зубы, бросая быстрый взгляд по сторонам. Ловушка? Или это просто игра?
— Ты хотел, чтобы я был сарфином? Или ты хотел управлять сарфином? — Блеснув белоснежными зубами, колдун медленно опускался вниз, близко подошел, равнялся с Ликише. — Но как только я ощутил эту энергию, эту силу артефактов, их мощь, я вдруг подумал, что твоя помощь более не нужна. Зачем мне сентиментальный мальчишка. Ты ничто в сравнении со мной! Ни к чему негодный червяк! Даже победить никого не можешь! Ты не смог побороть горбатых псов. Нет. Тебя связали как уличного беспризорника! Како стыд.
— Я подозревал, что это твоя работа! — Ответил корсей. — Твой вероломное присутствие временами проскальзывало. Я полагал, что это всего лишь мое воображение, но ты сейчас доказал обратное. Ты так рьяно добиваешься трона сарфина, отомстить Аллелю, что готов уничтожить тут все. Чего же ты сарфин? Выжженной земли? Горы трупов? Чем хочешь повиливать? Живыми или мертвыми?
Ликише едва сдерживал себя, старался быть холодным, уверенным в себе, как и при встрече с любым недругом, но Аморф имел кое-что, от чего корсею было не по себе. Тот самый бердыш святозаров, одна из реликвий сарфина Даория
— Видишь ли... — он протянул руку, и тени вокруг зашевелились, будто живые. — Эти люди, альхиды, такие же ничтожества, как и сам Аллель. Он так жаждал власти, что пошел на братоубийство! Хотя даже не понимал, как удержать её, если бы не святозары... Они сделали из него марионетку и использовали против меня. -- Он резко сжал кулак, и воздух дрогнул от подавленной ярости.— Моя ошибка? Я любил его. Слишком сильно и потому проиграл. Но я затаился. Рядом с тобой. Ждал. И теперь... теперь мне мало одной смерти. Это я разбудил самого А'Хами. Но он... ускользает. Бежит, как трус, прыгая из мира в мир, ищет новую обитель. — Аморф презрительно фыркнул. — Он уже не тот лич, каким был. Он слаб. И потому пожирает жизни, чтобы восстановить силы... чтобы переродиться в нечто большее. Жаль, что ты проморгал величайшее преступление против самой жизни.
-- Ты этого всегда хотел.
Тишина повисла между ними, густая, как смог, а потом Аморф улыбнулся.
— Да. Я и есть законный наследник и ...-- Он шагнул вперед, не касаясь земли, его голос стал шепотом, ползущим по коже. — Ты готов
вернуть змеиного духа... в его законное тело?
И в тот же миг тени вокруг них вздыбились , готовые наброситься. — Тело? О чем ты? — Корсей нарочно тянул время в надежде на
прибытие святозаров, однако никто не спешил и не знал, к чему это приведет. — О каком теле ты говоришь?
— Ты никогда не будешь повелевать Змеем, тем более мной!--Голос Корсея прозвучал как удар стали о камень. Твердость в его словах заставила колдуна на миг замереть. Впервые за все время он увидел в Ликише не сомнения, а решимость .Тень пробежала по безупречному лицу колдуна. — Аморф никогда не пошел бы на братоубийство.— Аморф любил даже своего врага. Но не ты. Ты — не Аморф. Ты утратил мое доверие, когда переступил через меня. Я думал, мы будем вместе, как две свечи, сгорающие до конца. Но ты выбрал иной путь. Ты всего лишь его носитель. Ничего более. Даже не Корсей.
Колдун рассмеялся — гнусный, шипящий смех, будто кипящая смола..
— Второй. Вто-о-ро-о-ой! — он растянул слово, как насмешку.--Корсей вздохнул. — Очень жаль, что так закончится.
— Я хотел другой жизни. — Он посмотрел на колдуна, на его фальшивую красоту, на пустоту за ней. — Потому что больше не боюсь тебя. И готов ответить, если наш поединок будет последни.
— Но я не стану драться. Ты нашел то, что искал у тебя новое лицо, ты стал сарфином... Что еще тебе нужно?
Колдун замер. Корсей повернулся, чтобы уйти. — Я устал от тебя.
И в этот миг пространство сжалось . — Не-е-ет!
Голос Аморфа взревел, как ураган. Он возник перед корсеем, перекрывая путь, его глаза пылали.
— Ты — воин! Борец! Но никак не семьянин! — он почти умолял , цепляясь за последнюю нить. — Ты никогда не достанешься ей!
Корсей покачал головой.
— Зря усердствуешь. Я все решил. И отступать не собираюсь. Тогда колдун улыбнулся и в этой улыбке не осталось ничего
человеческого.
— Этому не бывать, твоя девица... эта Мелисса ... познает смерть.
Тьма сгущалась, как дым от горящего мира. Корсей стоял, сжав кулаки, и каждое слово Аморфа впивалось в него, как отравленный клинок.
— Если с ней что-то случится... — голос Ликише был тихим, но в нём дрожала сталь. — Так уж и быть, я покажу тебе Змея. Но только для того, чтобы покончить с тобой.
Аморф рассмеялся.
— Видишь ли, не всегда случается то, чего мы так желаем. — Он обошел вокруг корсея, безобразина разбежалась в стороны, а его безупречное лицо искажено гримасой насмешки. — Я хочу быть Змееносцем. Ты — мирной жизни. Но этого... никогда не будет.-- Он сделал паузу, наслаждаясь моментом. — Я бы хотел сказать, что с твоей прелестницей всё хорошо... что она уже пересекла перевал...
Корсей вздрогнул.
— Что с Хионой?! — его голос рванул тишину, как удар грома. Аморф лишь ухмыльнулся.
— Пока — ничего. — Он развёл руками, будто предлагая объятья. — Но это... легко исправить. Кровь ударила в виски.
— От тебя разит обманом! — Корсей шагнул вперёд, и земля под ним затрещала. — Я не верю ни одному твоему слову!
Гнев, долго копившийся в глубине, рвался наружу. Ложь Аморфа, его игры, его фальшивая красота — всё это вызывало омерзение, но упоминание о Хионе... Это было уже слишком. Внутри Ликише бушевал шторм. Дух Змея, дремавший в глубинах его существа, вздыбился , почуяв ярость. Он был готов разорвать Аморфа прямо здесь и сейчас.
— Ха! Ха! Ха!-- Колдун закинул голову, его смех эхом разносился по выжженной земле. — Ты прав, не верь мне! — он внезапно оборвал хохот, и его глаза стали пустыми, как пропасть. — Но выбор всё равно за тобой. Останешься — и, возможно, успеешь спасти её. Уйдёшь — и она умрёт в муках.
Тишина. И тогда Корсей улыбнулся т ой же улыбкой, что бывает у зверя перед прыжком.
— Ошибаешься.
— Не люблю, когда недооценивают, — прошипел Аморф, и его голос, словно скрежет когтей по стеклу, заставил содрогнуться даже
самых жалких из перевёртышей. Они попятились, забились в тени, чувствуя, как сама тьма сгущается вокруг их нового «божества».
Он ходил по кругу, его неестественная красота теперь казалась чем-то чудовищным — слишком идеальным, слишком ненастоящим:
— Что нам города? — Аморф развёл руками, и в его глазах вспыхнул голодный блеск. — Мы хотим целые миры! Галактики!--Его смех раскатился эхом, будто треск ломающейся реальности. — Мы уверенно идём к логическому концу. Вместе с силой Октаэдра я создам новый мир на этой земле. Абсолютно новый.
Внезапно его взгляд упёрся в корсея, пронзая, как лезвие. — У тебя же этот камень? Ты носишь его с собой?
Ликише уже не мог сдерживать ярость. Она клокотала в нём, как буря, грозящая сорвать все оковы. Змей бился внутри, требуя вырваться, и корсей едва сдерживал его, чувствуя, как собственное тело становится границей между миром и уничтожением.
— Хватит... — прошептал он сквозь стиснутые зубы. Но Аморф только ухмыльнулся.
— Что, герой? Уже нет слов?
И в этот миг — с вист стали. Молниеносный блеск, знакомый до боли, прочертил воздух над их головами, сверкнул в вышине и вернулся обратно — к руке хозяина. Корсей резко обернулся.... Святозары.
Они стояли на обломках руин, их белые плащи развевались в огненном ветру, а взгляды, холодные и безжалостные, были устремлены на Аморфа.ьПервый из них шагнул вперёд.
— Игра окончена, узурпатор. Аморф замер и тогда корсей понял .
35 глава
Белые плащи взметнулись, как крылья бурь. Они шли — нет, неслись — сквозь хаос, и в их движениях не было ни страха, ни сомнений. Лишь холодная, отточенная ярость. Каждый шаг, каждый взмах их лунных серпов был смертельным балетом, совершенным в своей жестокости.
Перевёртыши — эти жалкие, искажённые подобия людей — бросались на них, словно мотыльки в пламя. Одни скуляли, протягивая когтистые лапы в мольбе, другие рычали, ослеплённые яростью. Но святозары не различали их -- о ни рубили.
Головы скатывались по земле, ещё успев на миг закатить глаза в немом ужасе. Тела, лишённые жизни, падали, обнажая кости, скрученные проклятием. Некоторые из этих существ ещё верили, что их спасут, что белые воины снимут с них чары — и шли навстречу смерти с надеждой. Большая о шибка. Лунные серпы сверкали, описывая дуги, и там, где они проходили, оставались лишь лужи тёмной крови да обрубки тел. Корсей стоял среди этого ада, сжав кулаки. Он видел, как один из перевёртышей — женщина, на которой ещё болтались клочья когда-то пёстрого платья — протянула руку к святозару, шепча что-то и серп рассек её пополам. Видел, как мальчишка, чьи пальцы уже превратились в щупальца, попытался убежать — и упал, сражённый ударом в спину.
Э то не было сражением, э то было истребление.
Аморф хохотал, наблюдая за бойней, его голос звенел в такт ударам.
— Вот она, ваша "справедливость"! — кричал он, разрывая воздух своим визгливым смехом. — Они пришли не спасать — они пришли КОЛОТЬ!
Корсей больше не мог это терпеть, он шагнул вперёд — и в этот миг земля вздрогнула. Что-то тёмное , древнее , нечеловеческое пробудилось в глубинах его души. Змей больше не ждал и корсей отпустил его.
Белые плащи сомкнулись вокруг них, сверкая лунными серпами. Кольцо святозаров сужалось, их глаза — холодные, пустые — были устремлены на корсея. В них не было ни сомнения, ни милосердия. Только месть.
— Сегодня день скорби, — раздался хриплый голос, и Ликише узнал его даже сквозь гул крови в ушах. — В смертоносной стихии пали наши братья и сестры. В тяжёлый час для Мириды... сегодня день смерти последнего сарфина. Как пять десятков лет назад пал Ириль, так теперь падёт и Мирида! Но мы ещё стоим! Мы стоим за правое дело святозаров! И это дело -- месть!
Лезвия серпов сверкнули в огненном свете. Корсей рванулся вперёд, но святозары мгновенно преградили ему путь. Их движения были синхронными, будто управляемыми одной волей.
— Ясс?! — голос Ликище перекрыл рёв пламени. — Что вы сделали?! Вы околдовали их?!
Он повернулся к Аморфу — и вдруг понял. Тот стоял, держа в руках бердыш — древний артефакт, оружие, которое могло подчинять волю. Его лезвие мерцало зловещим синим светом.
— Откуда у тебя это?! — Ликише почувствовал, как ледяной ужас сжимает горло. — Где ты взял его?!
Аморф усмехнулся.
— Мне довелось так поступить... ибо меня самого предали. — Он провёл пальцами по древку, и символы на нём вспыхнули, а голос громким и выразительным. — Меня заточили в камне, где я провёл большую часть жизни. Но я знал... знал, что время придёт. Род Асхаев-Дан изжил себя! Он погряз в крови и обмане! В нём заводятся простолюдины — им не место подле сарфина!
Аморф поднял бердыш, и тени вокруг него зашевелились.
— Святейший властитель мёртв! Имя нового сарфина не было сказано. Это КОНЕЦ. Мириды больше не существует. Я сровняю его с землёй... как Аллель когда-то сровнял мой Ириль!
Корсей сжал кулаки.
— Род Асхаев-Дан ещё существует. — Его голос прозвучал тихо, но в нём была такая сила, что даже святозары на миг замерли. — И только сын бога имеет право быть сарфином. И имя его — Змееносец. Я — Змееносец. Я — сарфин Ириля и Мириды. А не ты!
Он выпрямился во весь рост, и в его глазах вспыхнуло пламя. Аморф застыл. Потом медленно, слишком медленно, улыбнулся.
— Значит... я тот, кто подпишет тебе приговор. -- Бердыш взметнулся вверх. — И ты ответишь за грехи своего рода!
Жажда крови ошемляла, пьянила, сводила с ума. Аморф больше не был тем загнанным тварью, что прятался в тенях. Теперь он владел мощью , способной перевернуть саму ткань мира. Его облик преобразился — архиордеанариус , облаченный в парчу и виссон, тяжелыми складками ниспадавшие до земли. На шее и поясе — немыслимое количество амулетов , мерцающих зловещими всполохами. Золотая корона , некогда символ власти, теперь сомкнулась вокруг его головы, превратившись в шлем, непроницаемый для чужой магии.
Он больше не бежал . Магия, словно опиум , текла по его жилам, опьяняя, даря безумную уверность. Две руки сжали древний посох — и он взмыл вверх , вознесся над Ликише , как демон, рожденный из бури. В воздухе закружились заклинательные круги , пылающие
адским светом. И тогда — удар . Сотрясение , способное расколоть землю. Святозары разлетелись , как щепки, едва уцелев. Корсей , сбитый с ног, едва успел подняться, ощущая на губах вкус крови и пыли. Там, где секунду назад стояли воины, зияла гигантская воронка , а из ее глубины с оглушительным треском взметнулся газовый гейзер , ядовитый и обжигающий.
— Я разберусь с вами! — голос Аморфа гремел, как гром. — Не сомневайся! Я сяду на трон, от которого начнется новое время! Мое время!
И снова удары обрушились на Ликише, каждый — сокрушительный, каждый — рвущий плоть и душу. Яд, зеленый и вязкий , расползся вокруг него, отгоняя святозаров, но для Аморфа у него было кое-что поинтереснее -- молниеносная стрела . Она вонзилась прямо в лицо колдуна, и тот взревел , будто раненый зверь. Из раны хлынула черная муть , густая, как кровь, но куда более мерзкая. Ликише не стал ждать — еще две стрелы , и мир взорвался .
Аморф отпрянул , но взрывная волна настигла его , швырнула на землю. Тяжелая броня скрипела , давила , превращаясь в каменные оковы. Стиснув зубы, он сорвал с себя часть доспехов , сбросил амулеты , ставшие ненужным грузом и тогда он увидел .
Плоский камень, как зеркало , отразил его лицо.
— Что ты сделал с моим лицом?! — его голос дрожал , пальцы ковыряли изуродованную кожу , покрытую рубцами и чем-то похожим на переваренную кашу . Он завыл , как зверь в капкане.— Что ты сделал?! Будь ты проклят, Змееносец!
И в его глазах вспыхнуло нечто страшнее ярости . Холодная, бездонная ненависть.
Ликише не медлил. В мгновение ока его тело искривилось , вытянулось , кожа лопнула , обнажив чешую, черную, как ночь перед казнью. Он превратился — огромный змей, взмывший над Аморфом, горящие глаза полыхавшие холодным огнем ненависти. Его рык потряс землю, и он бросился вниз, как падающий клинок, готовый раздавить колдуна в кровавую пыль, но Аморф не дрогнул . Он притворился слабым, позволил страху Ликише ослепить его — и в этот миг земля под змеем вспыхнула .
Монограмма , древняя и мертвая, проступила сквозь почву, иероглифы загорелись багровым светом. Рисунок разросся , поднялся в воздух, и вдруг — Ликише оказался в ловушке . Как муха в
паутине, он бился в центре пятиконечной звезды , магия сжимала его, душила , вытягивая силу. Аморф ухмыльнулся , поднял бердыш — и небо ответило, почернело за секунду.
Смертоносные вихри закрутились, молнии рвали облака, и заклинание, которое колдун шептал все это время, превратилось в рев .
— Вот он! Во-о-от! — голос Аморфа раскалывал реальность. Он вопил , как безумец, взывая к тому, чего боялись даже боги.— Явись... Явись мне! Заклинаю тебя! Ответь за свои злодеяния!
И где-то в глубинах мира , в тьме старше времени , что-то пошевелилось .
Внутри священной монограммы , начертанной святозарами, разверзлось нечто непостижимое . Слепящий свет взорвал полумрак Мириды , пробиваясь сквозь черные, как смоль, тучи. Огненные лучи Эрра и Элла хлынули, разрывая небо, заливая проклятую землю мощнейшими потоками энергии.
Ликише высвободил " ЕГО" .
К апюшон змея развернулся. Ш ирокий, как веер судьбы , чешуя переливалась всеми оттенками священного гнева . Пара глаз впились в Аморфа — и колдун замер . Он бормотал что-то бессвязное, бессильный перед лицом истинного могущества . Взгляд Змея пронзил его насквозь , увидел все — каждую ложь, каждое предательство, всю гниль его души, а вокруг полыхал ад . Нещадный пожар уже пожирал дворец, клубы дыма вздымались к небу, смешиваясь с пеплом уничтоженных надежд. Крики ужаса, боли, отчаяния разносились по городу, но никто не спешил на помощь .
Змей смотрел на гибнущий город — и впервые за долгие годы ощутил пустоту . Скорбное разочарование сдавило грудь, потому не сказал своего последнего слова ...
— Ты… ты… ты… я… нет… ты…
Голос Аморфа дрожал, срывался, словно язык отказывался произносить слова, которые он так долго готовил. Великий Змей стоял перед ним — и колдун, мастер интриг, владыка магии, повелитель страха , оказался безмолвным . Никакие жалобы , никакие обвинения не сорвались с его губ. Ничего .
Он не выстоял . Не перед силой, не перед величием .
Но Змей не стал ждать . Он не стал тратить силы корсея Ликише, своего сына, на этого жалкого человека . Как и другие святозары,
Ликише лежал, истекая кровью , но пока жив был сын — жив был и отец . И потому, вспыхнув последним светом , титан исцелил его раны и вернулся обратно.
В тело корсея.
Аморф стоял , потрясенный до глубины души . Он вызвал духа . Живого бога . И тот… пренебрег им . Равный горам, страшнее стихии . Потрясающий саму реальность! Оставил его .В груди вскипела ярость . Горькая, безумная, всепожирающая . Обида ослепила , и тогда в сердце ворвалось одно-единственное желание .
Месть .
— Этот день будут называть Днем Старого Конца и Днем Нового Начала! — его голос рвал горло .Он проклинал мир, магию и судьбу . — Я покончу с тобой, Ликише! Избавлю мир от проклятия Асхаев-Данов! Я ПРОКЛИНАЮ ТЕБЯ!
Из последних сил он поднял бердыш , хотел метнуть его в Змееносца — но магия отвернулась от него . Артефакты , дававшие ему силу, расплавились , превратившись в грязную жижу . И тогда он увидел себя . Дряхлый . Сгорбленный, одинокий старик.
36глава
В одно мгновение Мирида лишилась жизни. Огонь, холодный и беспощадный, слизнул траву, иссёк цветы, оставив после себя лишь пепельный вой. Деревья, объятые пламенем, корчились, издавая тонкий, почти человеческий писк, словно моля о пощаде. Но пощады не было.
Разрушение катилось сплошной лавиной. Обломки домов, люди, животные — всё медленно отрывалось от земли, подхваченное невидимой силой, и уносилось ввысь, в чёрную пасть неба. Неважно, дворец ли это сарфина, украшенный мрамором и золотом, или покосившаяся лачуга нищего — всё смешалось в едином вихре смерти. Как ненужный хлам, как сор, поднятый ветром, всё исчезало в клубах едкого дыма, чтобы затем быть выброшенным в бездну космоса.
Золотые дорожки, триумфальные арки, фонтаны, некогда сверкавшие на солнце, — теперь лишь пепельные тени. А сквозь клубящиеся, проклятые тучи явилось оно . То, что не должно было существовать. То, что не поддавалось разуму.
Остров-изгой из архипелага Шевали-Шевали, неприкаянный, как сирота, притянул к себе ветер апокалипсиса. Он накрыл Мириду тенью,
а затем, вместе с прочим мусором, рванул вверх, к звёздам. Над землёй повисла мертвенная пелена, пульсирующая красными и зелёными молниями. Они били в землю с чудовищной силой, выжигая последние признаки жизни, а затем, будто насытившись, уходили обратно — вглубь, под землю, словно сама планета исторгала их из своих недр.
Мирида, некогда живая, дышащая, теперь агонизировала. Она содрогалась в предсмертных судорогах, готовая испустить последний вздох. Но Аморфа это не тревожило. Он стоял среди хаоса, непоколебимый, как скала, его ненасытность пылала ярче любого пламени.
— Смотри, Ликише! — его голос резал воздух, как клинок. — Эти люди — рабы, презренные твари, увязшие в грехах! Они недостойны моего мира! Я, как истинный избавитель, очистил Элиду от этой скверны! На этом пепелище восстанет новый город — великий, чистый, подобный сиянию Святозара! И имя ему будет — Мирида! Прекрасное имя, не правда ли? Город полуденного света, истинный град избранных! -- Его глаза, горящие безумием, впились в корсея. — Но ты… ты — преграда. Пока ты жив, моим планам не свершиться. Но это легко исправить. Я выпущу твои кишки прямо сейчас, а потом вмурую тебя в стену моего дворца. Твоё лицо будет торчать наружу, и чистые духом станут плевать на него, проклинать тебя в своих бедах! Ха! Какая участь для любимого сына сарфина Даория!
Его смех раскатился по мёртвой земле, сливаясь с рёвом бури. Ликише окинул взглядом мир, превратившийся в ад. Монолитные
валуны, глиняные черепки, знамёна родовых семей альхидов — всё это витало в воздухе, кружась в безумном танце разрушения. Обломки былой жизни мелькали перед глазами, создавая слепые зоны, мешая сосредоточиться. Но колдун не растерялся — на скорую руку он составил заклинание, и в тот же миг на нём материализовался старый кожаный кафтан, тот самый, в котором он сражался с врагами.
Знаки на потрёпанной коже ожили, закружились, складываясь в древние слова защиты. Они перестраивались, меняли смысл, плели заклятья, направленные против самого Аморфа.
— Я превращу тебя в пепел! — проревел Аморф, уверенный, что Ликише решил разом покончить с соперником.
Магия вспыхивала в виде ядовитых молний, удары сопровождались ослепительными вспышками, от которых дрожала
земля. Каждый выпад был пропитан ненавистью, каждое заклинание — жаждой уничтожения. Фатальные выстрелы магии рвали зачарованный кафтан, превращая его в лохмотья.
Аморф был опытнее. Он знал слабости Ликише, помнил его привычки — точно так же, как когда-то бил самого Аллеля на состязаниях. Корсей был слаб после разделения, едва держался на ногах. Ему бы перевести дух, как на тренировках, но эта битва не была уроком. Это была война на выживание.
И всё же Змееносец успел сманеврировать, укрывшись за плывущим в воздухе валуном — обломком чьего-то разрушенного дома. — Ты измотан! Устал! — смеялся Аморф, высматривая брата
среди обломков. — Может, покажешь мне Змея снова?
— Никогда! — хрипло отозвался Ликише, распластавшись на камне. Он закрыл глаза, пытаясь заглушить тяжелое дыхание...
Видение
Неясный серый туман охватил его разум — словно мгновенный сон, настигший в самый неподходящий момент. Способности медиума, дарованные матерью, всегда проявлялись так: внезапно, не спрашивая разрешения. И хотя Ликише не доверял судьбе, он знал — эти видения никогда не лгут.
Мир вокруг застыл.
— Ликише... — донесся тонкий голосок. — Мелисса?
— Ликише...
— Мелисса? Ты где? Что происходит? Тишина.
И вдруг — тьма расступилась и ответ был ясен как день...
37глава
Кожа Ликише побелела, покрываясь мелкими чешуйками, которые переливались холодным блеском. Его лицо вытягивалось, превращаясь в змеиную морду с острыми, как кинжалы, клыками. Раздвоенный язык выскользнул из пасти, пробуя воздух на вкус — вкус страха, ярости, магии. Глаза, когда-то золотые, теперь пылали алым огнём, словно в них отражались все костры Мириды, все её неотомщённые смерти.
Он застыл, как каменный идол, подняв руки к небу. И заговорил.
Но это был не язык людей — древний, шипящий, ползучий шёпот шихшитского наречия , языка змей и забытых богов. Знаки на его коже оторвались от плоти, закружились в вихре, ослепляя Аморфа вспышками магии. Разрывы реальности
Земля содрогнулась. Пространство начало рваться . Словно кто-то взял ткань мироздания и разорвал её в клочья. Из дыр хлынул ледяной ветер иных измерений, а из тьмы донеслись звуки — скрежет, хрипы, шепот существ, которым не место в этом мире.
Из одних провалов выползли щупальца, из других — нечто с множеством глаз и ртов. Кожа Ликише посинела, вены почернели, словно пропитанные ядом. Небо начало падать . Оно давило вниз, как каменная плита, но Змееносец упёрся в него руками, удерживая на своих плечах, словно титан древних мифов. Аморф озирался в ужасе.
Его дважды чуть не утащили в разверзшуюся бездну. Трижды почти сожрали выползшие твари. Сотни прорех соединялись с их реальностью, словно она всегда была частью этого кошмара. Пришельцы из иных миров кинулись врассыпную, но не от страха, а от голода . Кровожадные монстры набрасывались друг на друга, рвали плоть, пожирали слабейших. А те, что похитрее, — охотились на перевёртышей , уцелевших после возмездия Серпа Святозаров.
И тогда — из самой большой дыры , зияющей над руинами дворца, — выплыло Оно . Гигантский сом, но не рыба, а чудовище --Баал!
Его скользкое тело было покрыто бледной, почти прозрачной кожей, сквозь которую просвечивали чёрные жилы. Глаза — мутные, слепые, но видящие больше, чем нужно. Рот — безгубый, растянутый в вечной ухмылке, усеянный рядами игловидных зубов. Оно плыло по воздуху, извиваясь, как угорь, оставляя за собой слизкий след. Аморф отступил. Впервые за долгие годы — испугался . Ликише стоял, удерживая небесный свод, его змеиные глаза сверкали торжеством.
— Ты хотел Змея? — прошипел он. — Получай.
И Кипейнный монстр повернул свою слепую морду к Аморфу. Громадное, сомоподобное чудовище обвило дворец своими
усатыми плавниками, впиваясь когтистыми перепонками в золотые кровли. Его скользкое тело извивалось, цепляясь за башни, словно за скалы в бурном море. Затем — взмах хвоста .
Бешеный вихрь взметнулся вверх, срывая камни, вырывая с корнем пылающие деревья. Ударная волна пронеслась по руинам, сметая всё на
своём пути: обломки, огонь, клубы чёрного дыма — всё смешалось в хаотическом вихре и рухнуло вдаль, оставляя за собой лишь пустоту .
Голая, выжженная земля. Мёртвое поле.
— Нет! — закричал Аморф, и в его голосе впервые прозвучал ужас . — Что ты наделал, Ликише?! Это чудовище — предвестник гибели всего мира! Охотник за змеем! Он пришел...Нет! ты впустил его!
Но корсей уже не слышал.Он стоял, окаменевший , широко расставив ноги, руки впились в небесный свод, удерживая его. Его тело стало мостом — не просто между мирами, а между реальностью и безумием . Через него лились потоки иных измерений, вползали твари и Элида умирала .
Аморф отчаянно метался, отбиваясь от щупалец, рвущихся его поглотить. Его магия, ещё мгновение назад всесильная, теперь билась, как пойманная рыба, против чего-то большего . А Ликише улыбался . Точнее, его змеиная пасть растянулась в оскале, полном торжества и мести . Он знал, на что шёл и чем это закончится. Сквозь клубящиеся, как чёрная пасть, облака асператус прорвался огненный луч — Пульсирующее Эхо Элла . Он ударил в землю, не оставляя шансов на спасение. Почва вскипела, к амни испарились . Дороги, некогда вымощенные золотом, теперь втягивались в раскалённую воронку, словно песок.
Живые существа метались в панике, но бежать было некуда.
Баалл, тот самый бледный исполин, взмахнул хвостом — и поплыл по воздуху, удаляясь в клубах дыма. Его рёв сотряс землю, оставив после себя оглушительный треск — будто сама реальность треснула по швам.
Аморф стоял среди руин, его глаза, полные безумия, теперь отражали лишь пустоту .
— Всё… это конец.
Ликише больше не было. Его тело растворилось в магии, став частью разрушенного барьера между мирами. Аморф, некогда всесильный, теперь был лишь тенью на фоне апокалипсиса. И тогда сом — тот, что приходит лишь однажды, тот, что пожирает миры, — нырнул в разлом .
За ним потянулись щупальца тьмы , голоса забытых богов , шепот проклятых душ и дверь захлопнулась, н о было уже поздно.
Элида умерла, а на её месте осталась лишь тишина и пепел . Земля...
Вечернее небо над Татаево, обычно такое тихое и безмятежное, в тот день вспыхнуло десятками огненных росчерков. Казалось, сама Вселенная решила напомнить о себе — но не громом апокалипсиса, а лишь лёгким, почти невесомым прикосновением. Метеориты рассыпались по атмосфере, как искры от гигантского костра, и… растворились. Без взрывов, без падений, без разрушений.
Учёные, собравшиеся в обсерватории в столице перебирали скудные данные: несколько грамм космической пыли, странные колебания в магнитосфере, да тревожные сигналы с орбитальных телескопов. Никто не мог объяснить, куда исчезали эти небесные гости. Они входили в атмосферу, оставляя за собой лишь мимолётный след, и таяли, словно миражи.
А потом... Сначала это были лишь шёпот в радиоприёмниках — странные, прерывистые сигналы, будто кто-то пытался говорить на языке, который человечество ещё не слышало. Потом — мерцающие огни над болотами местностями, не подчиняющиеся законам физики. И наконец… тени .
Они не отбрасывали отражений. Не оставляли следов. Просто опускались на край леса Татаево и не сгорали, будто открывали дверь . И теперь Земля, такая прекрасная и хрупкая в своём голубом одиночестве, больше не была одна.
Что-то смотрело в ответ.
Летний вечер растекался по долине густым золотистым медом. Воздух был теплым, пропитанным запахом нагретой земли и спелой ржи. Дорога, изъезженная колесами телег, тянулась меж холмов, как старая жила, по которой испокон веков текла неторопливая жизнь.
Люди шли домой — усталые, потные, с мозолистыми руками и сгорбленными спинами. Никто не обращал внимания на камень . Он лежал у обочины, будто скатившись с холма вчера или сто лет назад — большой, темный, шероховатый, как застывшая вулканическая пемза. Но если бы кто-то остановился и пригляделся, то заметил бы: его форма слишком правильная .
Очертания напоминали человеческую фигуру — словно исполин, застигнутый рассветом, окаменел посреди шага. Голова, плечи, согнутые колени… Даже пальцы , будто в последний момент вцепившиеся в грунт.
Но люди проходили мимо. Лошади, запряженные в телеги, фыркали и чуть прибавляли шагу, не поворачивая голов. Птицы, обычно снующие над дорогой в поисках зерна, здесь не кружили — будто воздух над камнем был для них незримой стеной.
И только если бы кто-то припал к нему ухом, то услышал бы: Тихое, едва уловимое дыхание .
Будто внутри, под толщей кремнистой коры, что-то спало . Или ждало .
Змееносец Ликише полная версия но требует редактур
© Copyright: Екатерина Луганская10, 2025
Свидетельство о публикации №225072901377
Свидетельство о публикации №225072901377
Рецензии