Да здравствует наш Сад!

Выстроилась в ряд шеренга из седых волос. Они стояли вровень, солдатским строем, боясь нарушить устав.

– Повернуться! — приказал человек в офицерской форме. — Номер 45!
–Здесь! - вытянул руку седой человек в красном свете.
– Номер 28 тоже здесь?
– Тоже здесь! — весело произнесла вислоухая старуха.
– Очень хорошо!

Они были к этому готовы. На их лицах — стойкие улыбки и сморщенные лбы. Они ждали этого момента.

- Сегодня прекрасный день, чтобы умереть!  произнес некто в дальнем ряду.

Многие не согласились с его мнением: за пределами этой просторной комнаты стоял ливень, а гроза то и дело била адскими разрядами.

- Неправда! Там дождь страшный!
- Тишина! –—произнёс строгим голосом военный, — Поговорить ещё успеете, а тут прошу заткнуть свои опалые пасти.
- А где нам говорить? Это же наши последние моменты жизни.
- Только не говорите, что вы не верите в тот свет?
- Я атеистом ещё был с рождения.
Офицер (если смотреть на его погоны) лишь пожал плечами.
- Значит твой последний день — не твой самый лучший за всю твою жизнь.

Смиренно старик опустил свои глаза в землю. Все, кто находился в рядах, держали в своих рядах листки. Это были их завещания.


- Всё написали? — спросил офицер.
- Я не написал. — крикнул старик с потными висками.
- Номер 74, почему?
- А мне нечего оставлять своим потомкам. Пусть моей кончине порадуются – они слишком долго её ждали. — произнёс Номер 74 ехидно, показав куда-то средний палец в потолок.

Офицер этот палец ему и сломал.

- Что за оскорбительные жесты в присутствии военного? Немедленно соберитесь!

Старик в чёрном жакете держался за свой палец и кивнул, никак не реагируя на свою сломанную конечность.

- Виноват, простите!

 Главное — держать настроение. Иначе всё пойдёт насмарку. А впереди ещё двадцать кретинов принимать в течение дня — так обычно выражался офицероподобный силуэт.

Старики знали истину — никогда не спорь с человеком, который может подойти и с лёгкостью сломать тебе палец.

Завещания были переданы. Офицер сложил их в папку.

– Если замечу малейшую грязь – я порву перед вами всеми испорченные завещания! И тогда никому ничего не достанется.

Все молчали и кивали.

- Нравится, что даже это вас не пугает. Какие молодцы! — внезапно похвалил офицеров строй пенсионеров.

А лица всё также сохраняли невозмутимость.

- Действительно молодцы! — повторил он.

Снова ничего.

- Тупорылые ублюдки! Скоты! Гниль! Суки! Стадо безмозглой слизи! — крикнул военный.

И даже в этот раз офицер поймал тишину. Он переглянулся с неким наблюдателем, что сидел за стеклом. В его голову была добавлена заметка: "обязательно похвалить старшего за то, что нашёл такую хорошую партию".

Офицер сделал жест. Два пальца, средний и указательный, показывали в сторону большой установки: её можно было увидеть с другой стороны, где по географическим соображениям располагается запад.
Непонятное большое устройство разделяло людей огромным пуленепробиваемым стеклом. Но комичным на этом фоне выглядела маленькая дверца, ведущая в царство неизвестного чуда техники.

Седые волосы сразу поняли этот жест пальцами, а потому синхронно развернулись в сторону двери. Потом офицер подал другой сигнал, уже сидящему где-то вдали наблюдателю.

Открылась дверца.

- Заходим! —строго произнёс военный.

Толпа пенсионеров плелась внутрь шаркая своими чёрными тапочками. Они шли бодрее, а другие из-за проблем с суставами едва передвигали ноги.

- Заходите быстрее или вы хотите, чтобы я вас туда заталкивал силой? — строго спросил офицер.
- Ноги совсем не ходят. Пощадите их.
- На твоём месте я бы лучше попрощался с твоими ногами…
- А ведь верно… — заметила еле передвигающейся пожилая женщина и зашагала внутрь, но в этот раз уже бодрее.

Просторная комната, в которой находилась удивительных размеров установка, мерцала синими огнями: они делали круг вокруг комнаты, а потом извивались по диагонали, издавая писклявый восьмибитный звук.

Весь марш пожилых голов выстроился по кругу, в ожидании нового приказа.

Офицер дал новый жест-сигнал своему коллеге за стеклом. После этого  дверь моментально закрылась.

И снова отважные старики не поддались: их формы лиц всё также сохраняли невозмутимое выражение.

Уже после этого послышался гулкий шум откуда изнутри огромной установки. И с каждой секундой, шум только нарастал.

-Приятного расщепления! — послышался голос из динамика.

Стало понятно (по крайней мере — офицеру), что голос принадлежал коллеге, который находился вдалеке от происходящих сейчас событий. Затем махина пришла в движение. Вместе с ней и пол начал крутиться под ногами. Скорость продолжалась ускоряться и, уже не выдерживая, пенсионеры падали на металлический пол с характерным шлепком. Они не кричали, лишь кряхтели в попытки подняться с земли. Но попытки были безуспешны: пол начинал окрашиваться в зелёный цвет. Виной тому была жидкость, растекающаяся снизу.

Механизмы центрифуги постепенно растворяли человеческие силуэты: они начали исчезать. Всё, что хоть отдалённо напоминало кожаный цвет, постепенно начинало приобретать красный оттенок. А затем и вовсе следы человеческого утонули в алом.

У офицера закружилась голова и поэтому он быстро зашёл внутрь кабинки, где находился его коллега. В его нос ударил характерный запах рвоты.

- Новенький значит? — произнёс военный.

Тот, кто был одет в серую форму и чье лицо было скрыто подобием скафандра, кивнул.

- Простите, — произнёс тот мягким голосом. – Не успел в пакет. Благо костюм не запачкался.
- Со всеми бывает впервые. Ты привыкнешь к такому.

Звук центрифуги был заглушён. Офицер рассматривал происходящее через камеру — там уже не было людей, лишь остатки биомассы, а пол был целиком в красном.
 Новичку было всё также трудно, он хватался за рот каждый раз, когда кидал свой взгляд на камеру.

- Не отворачивайся! — произнёс офицер. — Если намерен здесь находится, придётся смотреть на такое каждый день.

Спустя минуту, офицер опять учуял запах рвоты.

- А сколько длиться эта процедура? – спросил новичок.
— Около двадцати минут. Нужно чтобы всё дошло до состояния кашицы. Я получу строгий выговор, если опять останутся сухожилия. И на третий раз уже могут уволить. Надеюсь, что они наконец починили ту неполадку…

Офицер со смущением почесал свою бороду, вспоминая эти два инцидента, после которых приходилось долго заполнять объяснительные…

Спустя двадцать минут назначенного времени, центрифуга начала медленно останавливаться. Камеры показывали наполнившую пол красно-зелёную жидкость.

- Всё готово? — спросил новичок.
- Ещё нет. Надо проверить концентрацию вязкости.
- Куда нажимать?
- Сюда.

Офицер указал пальцами куда нажимать новоиспечённому работнику. После проделанных манипуляций, двое увидели на компьютере данные: программа подтвердила наличие необходимой концентрации.

- Всё же лучше, когда проверяешь самостоятельно. В этот раз не должно быть ничего лишнего. Тебя то не тронут, но вот я сейчас за тебя ответственность несу, а значит и мне нужно смотреть в оба. И прошу, Пикуршин, сдержи свои рвотные порывы …

Он вышел из того места, где он вёл наблюдение.

Теперь ему предстоял путь войти внутрь. Всё как учил наставник: медленно открыть дверь, сделать глубокий вдох и выдох, зайти внутрь и внимательно всматриваться в пол на наличие оставшихся мышц, костей, сухожилий и всего остального, что не пойдёт дальше.

Он помнил из инструктажа, что есть особые места, помеченные для того, чтобы нога не наступила на остатки того, что когда-то было человеком. Он не видел, поэтому осматривался, приподнимаясь на носочки, как это делает балерина.

- Неужели нет никакого гаджета для проверки… Ну, не знаю… Остатков всей той массы? — спросил новичок неуверенно.
- Пытались, — говорил офицер. — но всего время находились места, которые упускались компьютером из виду. Поэтому было решено по старинке: стандартным человеческим глазом!

Стажёр аккуратно передвигался, стараясь не наступать в субстанцию красно-зелёного цвета. Не хватало ему того, чтобы в первый день…
Около двадцати минут он всячески изгибался, чтобы найти хоть малейшее подобие внутренностей. Ничего не было. Вязкая густота, расположенная на полу — единственное, что осталось.

- Что скажешь? — спросил офицер через рацию.
- Ничего. Смотрел долго. Так и не попалось ни одной сухожилии…


Старший по званию выдохнул.

- Я очень надеюсь, что ты не ошибаешься.

Затем, из соседних отсеков выехали маленькие машинки с механическими клешнями и огромной прямоугольной колбой вместо спины.


- А как же человеческий фактор? — возмутился Пикуршин.
- Только когда есть вероятность остатков внутренностей. А собирать всё это добро будет,разумеется, машина.


Новичок призадумался: он не мог найти здесь хоть малейший элемент логики. Но потом решил отбросить в эту сторону за ненадобностью. Не стоит думать. Как например о том почему стариков превращают в подобие вязкой субстанции.
Ах, да…

Любопытство взяло вверх. Помнится, когда-то давно объясняли о некоем явлении, который случился сотни лет назад. Но Пикуршин посредственно относился к урокам истории, поэтому лишь сейчас был готов сгореть от такого человеческого явление как любопытство. А оно убивает. Убьёт ли? Попытка — не пытка.

- И куда всё этой уйдёт? – спросил тот.

Пикуршин решил для себя начать издалека. Ведь что могут подумать…

- Во всё! Во все сферы, где есть принятие этого источника.

Все эти слова были произнесены без внимания к собеседнику. Офицер всё также наблюдал за работой маленьких электронных помощников.

- И это означает: других альтернатив нет?
- Нет. Пытались искать что-то похожее в природной среде… Но ничего: всё оказалось пустой тратой времени.

Чувствовалось, что ответы давались неохотно и нежелательно. Нельзя было прямым текстом об этом спросить. Многих, перед тем как взять на должность, читают небольшое историческое отступление в начале. Но вот Пикуршин…

Он пытался вспомнить хоть что-то… Видимо в момент «урока истории» он дремал или разглядывал симпатичную соседку рядом с собой.

Где она, кстати?

Пикуршин вспомнил, что прочитав несколько страниц о процессе работы её стошнило прямо на учебный план. И после этого — её незамедлительно выставили за дверь. Теперь он понимал почему… Правда, вольные порывы сдержать ему удалось куда лучше… Ведь он всё видел воочию.

Тем временем сборка материала была завершена.
Впереди был последний этап.

Машинки-сборщики вернулись в свои норки, а затем было велено ждать.
На компьютер выводились новые данные.

- Теперь смотрим сколько кортизола, — последнее слово офицер протянул.
Выводилось число: 3 процента содержания кортизола.
- Идеально, — выдохнул военный, — Запомни: нельзя чтобы отметка была выше десяти.
- А бывало такое? – спросил стажёр.
- Бывало, но это редкое явление. Обычно если кортизол составляет 15 процентов – в таком случае следует утилизация материала. Только вот любая такая манипуляция – затратная. И потом идут штрафы. Заканчивая от тех, кто принимал заявку и вплоть до нас.

Всё оказалось куда серьёзнее чем думалось изначально. Только что своими глазами, Пикуршин лицезрел смерть порядка десятка стариков и старушек. Все они стояли там, за его окошком, но теперь — это бренные жидкие остатки того, что когда-то называлось человеком.

Конечно примем во внимание, что новичку было известно куда он попал. Он не строил иллюзий, не надевал на свои зелёные глаза розовые очки. Они были разбиты. Тем не менее, рвотные рефлексы об этом не в курсе.

- И ради все святого, убери пакет со своей блевотиной! — умоляюще просил офицер. — Провоняет же!

Следующий день проходил в районе небольшого комплекса. Сотни комфортабельных камер как «эконом», так и «люкс» содержания. Одни смотрели сетевизор, другие вышивали, а третьи медитировали, смотря в стену.

Пикуршин прошёлся и видел, как эти люди наслаждались последними часами. Они не отличались от всего того, что было. Разве что теперь понимание и осознание своей смертности куда больше. Ожидая услышать возгласы о том, что умирать им не хочется, в ответ звучит только тишина и смирение. Как тогда, возле центрифуги. Весьма молчаливые. Или немые.

Он вернулся после обхода. Открыв полку с книгами, он прошёлся по рядам тех, что требовалось раздать тем, кто начнёт разводить панику на территории.

На полке были: Марк Аврелий с его «Размышлениями», вот Сенека и его «Нравственные письма», «Энхиридион» Эпиктета… Перечисление бесконечное и множественно уходящее в некуда. Все они были в нескольких экземплярах на случай если кто-то отказывался вернуть книгу назад. А силой никто их не будет забирать.

Пересчёт прошёл быстро. Все экземпляры были на месте.
Шкаф закрыть и идти дальше. По расписанию пока всё, есть только небольшая дыра до 17:00.

Будет небольшой тренинг по краткому вводу в историю их деятельности.

- Замечательно! — подумал Пикуршин.

Ему просто было необходимо ввести в свой мозг кусок объяснения: почему старики должны превращаться в студень.

По крайней мере, теперь не придётся смотреть в глаза своим старшим по званию со стыдом в глазах. Хотя одна мысль гуляла в голове: быть может им всё равно на то что ты тупой и не знаешь исторических аспектов своей работы.

Работай, делай деньги, вопросов не задавай – такими постулатами закидал Пикуршина внутренний голос.

Но бедняга был трудоголиком до мозга костей. Эти постулаты он моментально отстранил протяжным «нет», сказанным ещё вслух.

Где-то за пределами комплекса вечерело, солнышко садилось, но вот преданным работникам здешних мест его не увидеть.

Долгожданный момент начала лекции наступил, но вот Пикуршин опоздал на неё. На тридцать минут.

-…поэтому было решено, что серотонин в человеке годится на топливо. — произнёс строго голос человека семидесяти лет в квадратных профессорских очках.

Эдуард медленно проплёлся сквозь стену, дабы не попасть в хищные лапы. Но лектор стал пленником страсти исторического процесса, а вот рядом сидящие дремали или вовсе не обращали внимания - это позволило Пикуршину медленно проползти мимо и занять своё место сзади.

- …момент становления моды стоицизма совпал с постепенным исчерпанием природного чёрного ресурса, — продолжал профессор, — поэтому было проведено несколько экспериментов по удержанию лидирующих позиций одной из философских школ, основанной ещё с античных времён. И результат оказался успешным, поскольку стоицизм начинал возрождаться в одну из самых нестабильных эпох XXI века.

Пикуршин старался записывать как можно скорее, но монотонность лектора совпадало с его невероятной скоростью повествования.
-

 И вот таким образом многие религиозные течения мира сошли с пьедестала, и стоическая философия заняла более активные позиции. Она потеснила всё — от христианства до буддизма, поэтому многие храмы были реконструированы в центры медитаций, а некоторые — остались как памятник былого времени….

Нет, он диктовал слишком быстро. Эдуард успевал всё записывать, но было понимание что как придёт время всё это перечитывать и тогда он ничего не разберёт из-за такого корявого почерка.

Лекция кончилась спустя полчаса. Все начали расходиться.

Было шесть часов вечера.

Самое время заняться медитацией.

Эдуард поднялся в свою комнату и принялся за дело.

Его отвлекали мысли. Человеческое лицо на чёрном полотне затягивает в трясину. Нет, так невозможно. Главное — не думать об этом лице.
Снова это лицо. Лишь тьма и чистота мыслей.

Он бросил эту затею. Раньше получалось куда лучше. Но почему сейчас не выходит?
Пикуршин понял, что это из-за своей новой работы. Уволиться? Нет, ни за что! Только не возвращаться назад.

Он стоик, а значит потянет. Даже если опять стошнит в пакет… Ничего страшного не будет. Человек привыкает ко всему.

Эдвард снова сделал вдох и выдох. Так, уже лучше. Закрыл глаза ещё раз. Успокоиться и ни о чём не думать. Вот, другое дело. Теперь вместо лица — пустота из ничего.

И вот прошло время. Медитация прошла успешно.

Завтра последний день стажировки, а значит надо выложиться. Его обязательно возьмут.

Утро пришло.

Эдвард приготовил свой серый костюм и отправился на -2 этаж.

Главное, подготовить аппаратуру до прихода Земфрия Леонидовича. Когда дверь открывается м это сигнал, что надо включать панель справа. Пикуршин решил для себя приходить заранее чтобы в суматохе не перепутать кнопки, когда необходимо включать то центрифугу, то клининговые машинки.

Важно — не перепутать. А ещё, что нужно сделать — успокоиться, не давать рукам потеть, иначе соскользнут в ненужный момент.

Вот, дверь открылась. Первым заходит Земфрий Леонидович в своём офицерском костюме. За ним снова, как и вчера рядком следует толпа седых голов.

Опять просматривает сколько сейчас пришло человек на сегодня. На руках Земфрия Леонидовича всегда был небольшой планшет и ему отправляли сколько на сегодня требуется пожилых людей, а также желательное количества жидкого серотонина (в литрах) который сегодня необходим.

Эдуарду рассказывали, что и с полным кортизолом были люди, которые приходили сюда. Они делали вид, что они спокойны. Но, к счастью, все работники комплекса проходят обязательные психологические тренинги, позволяющие вычислить человека с минимальным количеством серотонина по одному только выражению лица. Такие сразу попадали в топку без вопросов: обратной дороги уже нет.

Но кажется упоминаемый случай о человеке-сосуде кортизола уже начинает происходить на его глазах: Земфрий Леонидович внимательно рассматривал человека под номером 1056. Он оказался подозрительным.

Затем он начал кричать на него всевозможным матом— это был тест на серотонин.

Если человек ничего скажет — уровень в порядке. Но если начнёт потеть и нервничать — то с ними прощались. Правда задавался Эдуард вопросом: неужели нельзя всё это измерить с помощью специального гаджета? Вопрос про отсутствие какой-либо аппаратуры, чтобы исключить человеческий фактор, был уже вторым за эту неделю.

Тем временем, номер 1056 уже выдал своими вербальными знаками наличие кортизола.

- Давай, тебе надо идти. — произнёс мягко Земфрий Леонидович.

Он указывал на металлическую дверь, которая находилась в другой стороне. Снова дали знак и Пикуршин нажатием кнопки отворил дорогу в никуда. Старик неуверенно поплёлся в сторону двери. Когда он перешёл порог, новичку снова подали сигнал. Дверь захлопнулась.

- Его больше никто не увидит, — грустно заявил Пикуршин.

Аналогичная вчерашней картина: толпа заходит внутрь, Земфрий Леонидович даёт сигнал пальцами, и механизм-мясорубка снова перемалывает человеческие тела в бульон. Потом снова нажать на нужную кнопку и из маленьких норок выползают небольшие робо-труженники, собирающие весь необходимый материал.
Затем снова просмотр кортизола. Общий: 8 процентов. Больше, чем вчера, но не смертельно.

- Вот видишь какая простая работа у тебя, — восхищённо произнёс Земфрий Леонидович, отряхивая незримую пыль со своих плеч.

- И так — каждый день?
- Абсолютно так.
И его не стошнило в этот раз — прогресс для самого Эдуарда.
- Если только в плане морали, — заявил он.
- Ну о какой морали может идти речь, юноша. Жизнь стариков, которая вот-вот подойдёт к концу или жизнь пара миллиардов человек, которым…

Которым предстоит также пройти через эту центрифугу в старости. Бегущая строка прошла по нейронам мозга Пикуршина. Пришло некое озарение. Просветление. Он сам постареет, и сам станет таким же.

В его голове уже это видится так: старый и потёртый жизнью Эдуард приходит в этот же ряд и заходит внутрь этой машины, где потом становиться атомизирован до состояния жидкости, его кожа становится липкой, но это не пот — оно было сопливым. И боль, жуткая страшная боль: кости измельчаются в подобие муки, органы рвутся как старая бумага... Вот оно, истинное осознание своего положение, пришло к молодому работнику Эдуарду Пикуршину, незаметно для него.

- Что с тобой? — спросил военный.

Эдуард улыбался — это было видно сквозь прозрачный скафандр. Его глаза куда-то задраны, выступали слюни и благостная улыбка младенца, возникающая только в моменты постижения этого мира. Пикуршин тряхнул головой.

- Простите, но что-то мне…
- Не хорошо? — закончил за своего ученика Земфрий Леонидович.
- Хорошо! Я хочу дышать!

Он снял с себя верхнюю часть скафандра, скрывающую его голову.

- Вы простите, если это неожиданно, но… Я кажется так рад…

Эдуард произносил слова так легко, ему было приятно на душе.

- Может быть, тебе стоит найти другую работу?

Земфрий Леонидович помнил несколько добровольцев, когда проект жидкого серотонина только пошёл в ход и любопытные юные глаза хотели лицезреть смерть старой плоти. Однако, спустя пару таких сеансов, они сходили с ума и сразу после окончания рабочей смены их уводили в Центр Помощи. Он уже потянулся куда-то в сторону кнопки вызова, но Эдуард резко взял руку своего наставника.

- Нет! Нет! Пожалуйста! Только не это! Я прошу не увольняйте меня! Я вас прошу, заклинаю, умоляю!

Медленный всплеск радости Эдуарда Пикуршина резко превратился в истерику. Ещё секунду назад светлое лицо, наполненное детской и невинной радостью, уже источало сморщенные глаза и ручей из слёз с параллельной захлёбывающей гортань икотой.
Такие перемены пугали консервативно настроенного Земфрия Леонидовича. Потому он всё-таки нажал на кнопку, после чего Пикуршин начал биться в истерике, биться по полу, а спустя секунду он успокоился и смотрел в одну точку. К этому моменту, небольшая бригада врачей уже прибыла на место.

- Что с вами случилось, молодой человек? – спросил доктор.
- Я думал, что постиг атараксию, — Эдуард посмотрел на врача взглядом полного разочарования, то посасывая, то ли кусая фалангу большого пальца – Но я ошибся…

Бригада  увезла его прочь из комплекса в сторону Центра Помощи.

Для таких случаев даже выделялись отдельные койки для тех, кто возвращался с того места не в своём уме: они находились настолько изолированными, что даже стены были покрыты стальными решётками. Даже можно увидеть в стенах следы отметин от кулаков, а кто-то, видимо, даже пытался откусить пресловутый металл.
Он не лежал связанным, как, впрочем, и остальные. Каждый из них всё равно плакал, но внутри, чтобы никто не услышал.

У Эдуарда возникла гениальная мысль. Что если сломать всю эту систему… Он представил, как сдирает череп одному из стариков и надевает скальп поверх, дабы прикинуться новоприбывшим в центрифугу. То-то они будут удивлены, когда увидят сколько в Эдуарде было кортизола — под самые сто процентов. Но нет… Не выйдет: Земфрий Леонидович моментально узнает о произошедшем, нельзя забывать, что он моментально раскусит его.

- Плохие из нас стоики, с нас теперь потешаться будут! – произнёс кто-то вслух.
- Да не будут! — произнёс женский голос.
- Почему?
- Потому что нас тут будет держать до самой старости, пока не нужно будет везти туда, откуда мы пришли, — послышался голос с соседней кровати.

Первый, с кого и начался этот диалог – заплакал ещё сильнее.

- Ну какого чёрта? — произнесла недовольно девушка.
- А что? Он должен знать правду!
- Не всем обязательно это знать.
- А сколько каждый из вас здесь? — внезапно спросил Эдуард.

Все, кто находился в койках, отвечали по-разному:

- Два года.
- Три месяца.
- Шесть лет.
- Вроде два… А нет… Три… Нет, нет… Пять… Или всё-таки два?
- И вы до сих пор здесь? — вновь спросил Пикуршин. — Вас должны были давно уже выписать.
- Нас не выписывают, потому что эти места, — девушка показала на место их содержания, – должны быть заполнены. Разве что вон тот мужик скоро освободит палату.
- Почему?
- Ну так ведь срок.

Тот, о ком говорили, спал поодаль от остальных и храпел, обнимая подушку своей ногой.

- Видимо дольше всех, — подумал вслух Эдуард.
- Верно. Можно сказать — был одним из первопроходцев, — сказал кто-то на третьей койке слева от Пикуршина.
- Да вы можете замолчать?! .

Всех этих людей потом водили на сеансы. Их встречал некий гуру стоицизма, который всячески рассказывал, как держать эмоции под контролем. Его голос был наигранно высоким, как обычно воспитатели разговаривают с детьми.

Никому это не нравилось. Поэтому все делали вид, что помогает. И под самый конец сеансов они казались блаженными и познавшими саму суть спокойствия, выходя из кабинета сеанса с полузакрытыми глазами. И всё это заканчивалось каждый раз, как они возвращались к койкам. На шестой день того самого «первопроходца», что лежал спящим, забрали.

- Кто за то, чтобы убить этого гуру? — спросил кто-то в шестом ряду.

Только два из десятка подняли руки.

- Зачем убивать гуру? — удивилась девушка.
— Надоел он мне. Его голос настолько писклявый, что режет по ушам. Убьём и сделаем всем одолжение.

Пикуршин молчал и лишь вслушивался в диалог. В какой-то момент он свыкся с положением. Даже начало казаться что ещё несколько сеансов и он по-настоящему согласиться с предложением о покушении на гуру.

Надо себя держать в руках.

Потом принесли напитки: это был компот из сухофруктов. А вместе с ним – несколько листов и ручек.

Их просили описать, что они узнали за неделю.
Писали не все. Кто-то отложил их в сторону, а другие в шутку кидались ими в соседей по койке.

- Содержание здесь тюремное, но мне нравится какой здесь компот,— сказал некто со шрамом под левым глазом.

И как так получилось, что все они оказались здесь? Сколько им ещё здесь находится? Ведь только один из всей этой компании был пожилым человеком, но и его теперь нет. Наверняка он сейчас в виде жидкого серотонина плавает по ламповым колбам.

Спустя пару дней все познакомились друг с другом, сняв с себя маску таинственности.

Девушку звали Гера, тот кто любил сухофрукты в компоте – Лаврентий, лидера несостоявшегося покушения на гуру – Игнат, кто плакал о том, насколько он плохой стоик – Ярослав.

Это был длинный список имён. И потому, чтобы не запутаться – было решено создать что-то вроде анкет.

Каждый написал своё имя, фамилию. Никому не нужно было писать кто чем занимался, все они, как ягоды, были взяты с одного поля. Плюс писали кто что любил делать.

Всё это велось в тайне от гуру и смотрителей. Они прятали записки и свои анкеты в те места, обычно куда не заглядывали во время вечерней проверки. Группа во время занятий медитаций только и делала, что обсуждала насущные вопросы, хоть они и не знали, что происходит за пределами Центра Помощи.

Пикуршин уже успел не просто привыкнуть, а привязаться к этой компании. Он уже мог сказать, кто когда родился, чем увлекается и что он хотел делать до как стал работать в комплексе по созданию жидкого серотонина.

Однажды даже возник следующий спор.

- У может всей нашей группы должно быть название? м как-то подумал Лаврентий.
- Думаю, стоит согласиться. У всего на всего должно быть название – ответил Ярослав.
- Сад! — внезапно заявил Эдуард.
- Сад чего?
- Нас. Нам здесь хорошо, мы растим себе... — ответил он.

За время пребывания Пикуршин перечитал множество книг, хоть и связанных исключительно со стоицизмом. Потом из того, что было впечатано в голову, там начали расти свои собственные мысли, они раскупались медленно и постепенно. Ведь надо сказать, что с момента заключения уже успел пройти ровно год.

- Кто за? — заявила Гера, — Я отдаю голос этому названию.

Все подняли руки.

- Единогласно!
- Стало быть – сад!
- Да здравствует наш сад! – весело поднял стакан с компотом Лаврентий.

Всё отозвалось едва слышными ударами пластиковых стаканов друг об друга.

Так и получилось, что это группа была самой проблематичной за всю историю наблюдений Центра Помощи. Потому с одной стороны — они показывали чрезвычайные успехи в понимании стоического порядка, но с другой — вот уже год никак не могут выйти на свободу, пускай по документам их не должны отпускать до момента наступления пенсионного возраста.

Связь этих людей только крепла. И они, понимая свою участь, стали украшать место своего пребывания. Например, вырезали аппликации из цветной бумаги и приклеивали их на стены для красоты. Заточение — такой термин уже никем не использовался.
Бывали и моменты, когда начинались индивидуальные занятия с гуру для выявления такого феномена. Первые были самыми провальными и поэтому тестирование пришлось изучать заново.

Так, Игнат, всё ещё оставшийся с глубоким желанием покончить с их надоедливым учителем, едва не впал в ярость, увидев свою провальную попытку завершить тест. Как один из самых яростных участников, он хотел разбить голову и себе и напротив сидящему человеку, но он обнаружил...спокойствие.

Раньше с ним такого не происходило ведь насколько сам он ещё это помнит — один из конвоиров, что сопровождал отряд пенсионеров, пострадал от рук гневного Игната. Когда ему надоело слушать какие кнопки ему необходимо нажимать, он взял своего наставника за шиворот и ударил его об панель. Старший по званию не пострадал, кроме его же глаза и гордости, а вот вспыльчивую натуру пришлось упаковать и отвезти в Центр Помощи.

А вот сейчас он совершенно никак не реагировал на какие-либо попытки гуру вытащить из него спокойствие: ведь зачем вытаскивать то, что сейчас в нём и сидит. И даже план убить этого человека… Он теперь казался ему… глупым.

И так проходило время. Месяца сменяли друг друга.

Феномен такой необыкновенной коллективной дружбы, что был воспитан вне стоического течения пугал.

А наш Сад только и делал, что наслаждался своим извечным пребыванием. Стоит, кстати, добавить, что лидером этой маленькой группы стал Эдуард.

Почему они его избрали?

Просто потому что посчитали что даже в их группе должен некто, кто должен нести на своих плечах лидерские полномочия. И единогласно ими наделили Пикурщина. Сам назначенный лидер был не в восторге, но временно: должность была существовать по принципу «просто так».

Наступило время проверки.

Тестирования не заканчивались, как и наблюдения. Были установлены камеры ближе к третьему году.

И они показали как группа наслаждалась времяпровождением: никто не ссорился, не ругался, наслаждались простыми удовольствиями вроде овсяной каши, настольных игр (какие были).

По такому случаю решили, что лучше вернуть некогда первый кортизолтестер, который когда использовался ещё когда-то давно, но человеческий фактор лихо убрал этот прибор в сторону от дальнейшего пользования.

Когда всю группу провели внутрь, начали мерить.
Т

ест прошёл быстро, но результатами не стали делиться так быстро, потому группу отвели обратно.

- Как думаете, — спросила Гера — Результат какой у нас?
- А не всё ли равно? — подумал Игнат вслух. — Не всё ли равно тебе или мне, например.
- Мне вот всё равно! — со странным энтузиазмом заявил Лаврентий.

В один из дней, исследователь поманил Эдуарда пальцем и тот вышел за дверь.
Наступило ожидание, но тягостным оно не было для Сада, они продолжали заниматься своими делами: Пикуршин в любом бы случае вернулся.
Что он и сделал спустя пятнадцать минут. Лицо его не поменялось.

- И что сказали? — спросили все.
- Нас превратят в жидкий серотонин.
- Почему? - спросил Игнат спокойным голосом.
- У нас кортизол нулевой. Такого показателя, как мне сказали, не было уже много лет.

Поэтому они решили проигнорировать наш возраст и моментально пустить нас на бульон. Уже завтра.

Никто не был раздосадован или расстроен, они всё понимали.

В последнюю ночь они соединили все свои кровати воедино и, держась за руки как дети, ждали своей участи.

Утро настало, за нашим Садом успели прийти конвоиры.

На протяжении всего пути, они не отпускали руки друг от друга: это действительно напоминало ясли, когда ещё маленькие дети чувствовали таким образом безопасность и единение с нечто большим. Шли они также молча.

И вот — комплекс.

Центрифуга уже находилась за пределами стальной двери и готова была принять Сад в свои ряды.

Земфрий Леонидович, всё также работавший здесь, осмотрел новоприбывших. Ни на ком не было ни единой эмоции ужасы — спокойные как воды в штиль.

Он снова подал кому-то команду в будке чуть дальше его. Пикуршина накрыло странное чувство ностальгии.

Дверь отворилась и все вместе также держась за руки вошли внутрь. Потом они начали кружить вокруг этой самой центрифуги хоровод, радостно напевая песни.

Механизм запустился и тогда привычные человеческие тела начали медленно распадаться наподобие супа. Эдуард лишь на секунду подумал: «А ведь даже не больно...».

Единственное, что осталось от Сада — небольшая рукописная тетрадка, также ловко спрятанная от рук проверяющих.
И поверьте мне, она ещё сыграет свою роль в будущем. Однажды, новая группа, что найдёт её, составит по ней…

А, впрочем, что рассказывать — это будет другая история с другими лицами. Расскажу как-нибудь в следующий раз.