Аккаунт. Автофикшн трансерфинга

Книга опубликована

https://ridero.ru/books/akkaunt
https://amazon.com/dp/B0C3MF5NVX
https://ozon.ru/t/YoAeGay
https://digital.wildberries.ru/offer/126841

© 2023   –   Константин Мария Самотис

ISBN 978-5-0059-9508-7
УДК 821.161.2’06

О книге.

У вас в руках необычная книга. Необычная во всех отношения. Ее обложка необычна, имя автора необычно, подзаголовок тоже необычен. Если вы хотите продол-жить, если вас уже привлекла эта тенденция, то и текст вас не разочарует. Он тоже необычен. Причем как по форме, так и по содержанию. Перевернув эту страницу, вы убедитесь в этом сами.
Так чего же вы ждете? Переворачивайте!

Аннотация

Украина. Наши дни. Главный герой — немолодой писатель, разочаровавшийся в жизни и скатывающийся к алкоголизму, все же пробует работать над новой книгой.
Неожиданно он получает странное сообщение от Антона — его alter ego, личности, придуманной им для знакомства с молодыми девушками в интернете.
В откровенном диалоге со своим вторым Я, автор пытается решить личностные психологические проблемы.
Но чем грозит ему общение с Антоном? Каковы мотивы и цели воплощенного alter ego? История становится почти детективной. 

Содержание

От автора
Благодарность
Глава 1 Упс!..
Глава 2 Нежданчик
Глава 3 Пауза
Глава 4 Знакомство
Глава 5 Скованные одной Сетью
Глава 6 Киев – 2021
Глава 7 Небо на ладони
Глава 8 Рефлексия любви
Глава 9 Конец игры
Глава 10 Анализы
Глава 11 Впервые без маски
Глава 12 Фрау Майер
Глава 13 Трансерфинг реальности?
Глава 14 Умереть, чтобы жить…
Глава 15 Сказка
Глава 16 Научение
Глава 17 Сон
Глава 18 Перед падением
Глава 19 Агония
Глава 20 Акт трансформации
Глава 21 Встреча
Послесловие

БЛАГОДАРНОСТЬ

Я глубоко признателен всем, кто помогал мне в работе над книгой: моему редактору — Татьяне Корень, художественному оформителю — Виктории Моисеевой, моему другу и давнему почитателю моего творчества — Виталию Валько, безвременно ушедшему в этом году, моему меценату и хорошему другу — Елене Свечниковой и всем, кто поддерживал, укреплял меня в моменты отчаяния, кто верил больше, чем верил я, кто не отстранился, не махнул рукой, не предал. Я искренне и безмерно всем вам благодарен!

Спасибо юной, прекрасной, простой девушке из маленького села на Гомельщине. Ты навсегда останешься моим «Небом на ладони». Спасибо тебе, Лен, за то, что самим фактом своего существования подвигла меня на написание этой книги! Вот мой подарок к твоему совершеннолетию.

Я благодарен маме, которая научила меня чувствовать и видеть прекрасное, открыла мне мир слов и красок. Большое спасибо, мам!

Спасибо всем, кто, врываясь в мою жизнь, оставлял в ней яркий и, зачастую, неизгладимый след своего присутствия, менял ход событий в ней и даже направления, пусть порой через боль и страдания; кто дарил мне, сам того не подозревая, мгновения наслаждения, покоя и счастья тогда, когда, казалось бы, это было невозможным. Без всех вас не было бы ни этой книги, ни всего того, что ждет меня впереди.

Константин Самотис


ДИСКЛЕЙМЕР

Книга не пропагандирует употребление наркотиков, психотропных или каких бы то ни было других запрещенных веществ.

Автор категорически осуждает производство, распространение, употребление, рекламу и пропаганду запрещенных веществ. Наркотики — это плохо!

Автор также не пропагандирует чрезмерное употребление алкоголя, членовредительство и суицид.


Ветер ли старое имя развеял?
Нет мне дороги в мой брошенный край.
Если увидеть пытаешься издали,
Не разглядишь меня,
Друг мой, прощай!
Ты погляди —
Не осталось ли что-нибудь после меня?
Это не сон, это не сон,
Это — вся правда моя, это истина,
Смерть побеждающий вечный закон —
Это любовь моя...
Рабиндранат Тагор


ОТ АВТОРА

Я бы с удовольствием написал, что все имена и события в книге вымышлены, а любое сходство с реальными — является абсолютной случайностью. Но это не так. Вернее, не совсем так. Ведь «Аккаунт» — это письма, послания, обращенные к тем, о ком идет повествование, включая и меня самого.

Совершенно естественно, что книга вышла в жанре автофикшн. Но автофикшн — это еще и смесь, порой гремучая, воспоминаний, событий, переживаний и вымысла, порождаемого неугомонной фантазией автора. А главное, автофикшн, как и письма к дорогим тебе людям, — это обязательная искренность и открытость. Если угодно, это откровение на грани исповеди. К исповеди же нужно готовиться. Нужно вывернуть себя наизнанку, решиться показать и адресату, и читателю картину во всей ее возможной неприглядности. Пусть осуждают или сочувствует. А может быть, и то, и другое одновременно.

Моя же задача, — положив руку на сердце, как перед лицом правосудия, свидетельствовать правду, только правду и ничего кроме правды. Но лишь с одной поправкой — это субъективная правда, это моя правда. Кому-то из адресатов она покажется обидной, кому-то — жестокой или, наоборот, преувеличенно слащавой, а для кого-то вообще — откровенной ложью. Что ж, каждый вправе судить меня. Но, если кто имеет что сказать, говорите сейчас или умолкните навеки.

Я вполне допускаю, что некоторые образы здесь идеализированы, другие — наоборот, демонизированы, но только потому, что такими я их воспринимал или воспринимаю до сих пор. Здесь нет истины в последней инстанции. Я лишь делюсь моментами, которые, скорей всего, видоизменятся со временем. Или время уже их видоизменило?
Ведь наша память хранит прошлое как динамичный образ, а не как архивный файл на компьютере. Она, контролируемая лишь подсознанием, приукрашивает или, наоборот, добавляет темные, мрачные тона в полотна прошлого, а исходники безвозвратно уничтожает. Наша реальность, превратившись в воспоминания, перестает быть объективной. Впрочем, объективна ли она и в настоящем? Не все ли воспоминания являются в той или иной мере нашими конфабуляциями?

Эта книга чем-то напоминает мне произведение в духе импрессионизма. Начиная первую главу, кажется, что стоишь к картине так близко, что можешь рассмотреть каждый мазок. Застывшее масло с неповторимым оттенком и блеском. Отлично виден рельеф слоев, динамика движения кисти. Это интересно, но о чем книга-картина, совершенно не ясно.

Чтобы увидеть общий замысел, необходимо сделать шаг от нее, один, второй, третий. Так, глава за главой (уж не знаю теперь кто: зритель или читатель?), постепенно различает линии, силуэты, а затем и всю экспозицию произведения. Мазки сливаются сначала в образы, а затем они, эти образы, оживают, то соединяясь друг с другом, то разделяясь, словно это уже не картина, а кино.

Необходимо отойти на некоторое расстояние, чтобы открыть для себя идею и мотивы автора во всей их целостности и взаимосвязи. Поверьте, я и сам так делал. И не только при написании «Аккаунта».

Чаще всего всю глубину логики и смысла осознаешь лишь после того как книгу дочитаешь. Перевернув последнюю страницу, ты, как с картиной импрессиониста, оказываешься на необходимом и обязательном расстоянии, чтобы детали, сцены, образы, событийный ряд, мотивация поступков персонажей открылись для тебя в полной, совершенной мере.

Так получается и в жизни. Сегодняшнее во всех своих деталях кажется нам непонятным, нелогичным, даже бессмысленным. Но время, отодвинув его в прошлое, год за годом открывает нам тайные смыслы минувших событий.

К концу же нашего пути, эти смыслы превращаются в объемную панораму. И лишь тогда мы осознаем в полной мере кто, почему и зачем появлялся в нашем прошлом, а потом… исчезал, что было причинами, а что следствиями, где остались белые пятна, как рождались и умирали мечты.

В нашем же настоящем мечты изменяют будущее, порождая бесчисленные его варианты, и одновременно принуждая по-новому смотреть на наше прошлое, а настоящее — воспринимать иначе. Этот процесс взаимодействия памяти и надежд, подогреваемых неудовлетворенностью сиюминутных желаний, беспрерывен, но, увы, скрыт от сознания.

Поэтому не стоит воспринимать эту книгу как некий набор постулатов или устоявшихся взглядов автора. Я сам ее так не воспринимаю. Это всего лишь рассказ о судьбоносных переменах во мне, в моей жизни, в моем миропонимании и мироощущении. Но конечно же, в главном — о любви и самопознании в ней.

Я надеюсь, что мой опыт заинтересует читателя. Возможно, кому-то окажутся близкими размышления и переживания автора. Кто-то захочет взглянуть на свою жизнь по-новому и решится изменить ее, как я решился. А кто-то, наоборот, убедившись в правильности однажды избранного им пути, разделит со мной поиски себя и смыслов.
Один читатель найдет книгу полной банальных истин, а другой — откроет для себя — новые. В любом случае, хочется верить, что эта книга не бесполезна. Сам процесс написания уже принес плоды автору в виде глубокого переосмысления пройденного пути. А переосмысленное породило новые возможности. Во всяком случае, я на это надеюсь.

Буду искренне рад, если кого-то, адресата или читателя, эта книга также подвигнет на переосмысление своего взгляда на мир и себя в нем, на меня, в конце концов.
Только будучи открытым к переменам, пусть, порой, болезненным, но так необходимым для самопознания и саморазвития, возможно движение вперед. А движение и есть жизнь… моя, твоя, наша, но всегда единственная в своей неповторимости и бесценная в своей уникальности.

Давайте не забывать, что она не бесконечна. Именно поэтому, думаю, не стоит цепляться за прошлое, не стоит бросать якоря в открытом море, даже если нет бурь и в твоей жизни полный штиль. Путеводная звезда мечты всегда должна быть ориентиром, знаком свыше, маяком, укрепляющим надежды, на каком бы этапе жизненного пути мы ни были.
Любовь породила эту книгу. С любовью она написана. Любви она и посвящена. А также...


Источнику всех радостей и бед моих,
Что есть, что будет, что я потеряю,
Чего добьюсь иль угадаю,
Куда слова иль слава приведут
И сил энергия, потоки,
Определяемые сроки,
Исповедаемость путей…
Источнику судьбы моей —
Марии Самотис


Глава 1
 УПС!..

Я выхожу с работы в 20:05, реже — в 20:10. Сегодня на автобусной остановке я был в 20:08. К концу сентября в это время почти темно, но фонари на улицах зажигаются позже, поэтому прохожие постепенно превращаются в движущиеся темные пятна и безликие силуэты. Это меня бесит. Не люблю бесформенность.

В моей правой руке — вейп  Aegis от Geek vape. В левой — бутылочка джин-тоника. И хотя в нем всего восемь процентов алкоголя, выпивая ее до дна, уже практически на пороге своей квартиры, я чувствую легкое приятное головокружение.

В моем рюкзаке — пакет с замороженными овощами, пакет дешевых котлет-полуфабрикатов, якобы из курятины, но точно из АТБ , литровая бутылка тоника Schweppes и самое ценное — пол-литра водки. Пока мне их хватает на два дня. Почему пока? Да, потому, что дураку понятно — я спиваюсь. Откуда такая уверенность? А это уже вопрос к психологам. Я — не психолог. Я — писатель, который не умеет писать. Именно поэтому никто и не догадывается, что я писатель, несмотря на горы текстов, разбросанных где-попало, как вещи в моей квартире. Я натыкаюсь на них в самых неожиданных местах: то в интернете, то в своей спальне. Почему не печатаюсь? Да кто будет издавать до неприличия обнаженные мысли и эмоции?

Вечером, когда одиночество становится особенно невыносимым, делать ничего не хочется, но и спать — не уснешь, я потягиваю из широкого стакана водку с тоником, разбавленную в пропорции один к трем… Кстати я так замечаю, чем дальше, тем все меньше разбавленную… Блуждаю по YouTube. Там я нагружаю мозг всем, что подворачивается: странными фактами про кетчуп, сравнениями внешности голливудских кинозвезд с их миленькими дочерями. На этой же свалке — видео с объяснениями теории квантовой механики, специально для таких как я — любителей смотреть что-то о том, о чем сами авторы понятия не имеют, и лекции по психологии. Кроме того, каждый вечер я смотрю порно.

Чтобы сразу внести ясность — мне пятьдесят три, и я абсолютно одинок. Точнее, сейчас абсолютно одинок в этой квартире. Впрочем — не только в ней, ведь мир переполнен одиночеством.

Где-то в Грузии живет моя старшая дочь со своей дочерью и девушкой. Нет, блин, дочь не от девушки! Дочь от молниеносного брака с тем, с кем меня даже не удосужились познакомить. Но дело прошлое, и сейчас я не особо парюсь по этому поводу.

Больше меня беспокоят мои редеющие волосы и выпирающий живот. Такие «бонусы» возраста мне определенно не нравятся. Поэтому на Joom  я купил тренажер для пресса и флакончик какого-то экзотического масла. Каждый вечер я втираю его в свою чертову лысину, надеясь на чудо, хотя прекрасно понимаю, что чудес не бывает. Впрочем, как минимум странные вещи в моей жизни все-таки иногда происходят.

Так вот, моей дочери двадцать девять. С ее матерью я прожил непозволительно долго — аж тринадцать лет. И меня все чаще посещает мысль, что эти годы тупо пошли коту под хвост. Из них в настоящее я не вынес ровным счетом ничего, кроме мусорных пакетов собственных страхов и комплекса вины перед дочерью. Но у нее своя жизнь. Так что да, не вынес ничего.

Второй мой брак развалился через четырнадцать лет. И его итогом, я бы сказал апогеем, стала моя младшая дочь. Ей тринадцать, и теперь она живет со своей матерью где-то неподалеку, но я понятия не имею, где именно.

Так что, да, я одинок или, как это принято говорить в обществе, — холостяк. Женщины одиноки, а мужчины холостяки. Мужчинам ведь неприлично быть одинокими, да? Они холостяки. А холостяки бывают либо убежденные, либо поневоле, как я. И это проблема. Но если бы решение этой проблемы зависело лишь от меня самого, то при моем терпении и упорстве… Ох!.. Я с первых строк начинаю хвалить себя любимого!.. Но, факт — при должном терпении и упорстве затянуть к себе в постель можно любую девушку. Что? Пахнет сексизмом? Нет-нет! Мужчину — тоже. Бог свидетель, меня не раз затягивали, а иногда даже оставляли до утра. Но сегодня мой ангел  разделит свою постель с моим антиподом, а я свою — с самим собой.
Сегодня вечером я буду делать точно то же, что и вчерашним, и позавчерашним, и поза-позавчерашним. Впрочем, мне, как обезьяне в зоопарке, придумали развлечения: смарт-TV, смартфон и компьютер.

Если раньше я читал бумажные книги, то теперь я слушаю их аудио-версии, как младенец, на ночь глядя. Больше не для саморазвития и эстетического удовольствия, а для того чтобы, черт возьми(!) наконец-то уснуть. Но и это не особо помогает. Каждый вечер я напиваюсь до состояния полного безразличия к себе и, ... скажем, экологии. Тогда я предвижу апокалипсис. Меня это радует. Есть нечто притягательное в самоубийстве человечества. По крайней мере, все вы прикончите себя, точно также, как и я — себя, только залпом. Я же растягиваю удовольствие…
За компьютер я сажусь все реже и реже, так как все, что душе угодно, можно получить из смартфона. Прикинь! Медитирующие личности (или делающие вид, что медитируют) в погоне за легкими деньгами, вкладывают накопленный на YouTube «капитал» в мобильный софт для таких потерянных как я… Короче, эра настольных компьютеров катится к закату. Это факт.

Свой первый — я собрал сам из шрота  в Берлине, где проторчал пять лет. Впрочем, не безрезультатно. Я привез оттуда развод с женой и немного денег. А первый свой e-mail я завел… Именно «завел», как пса или кошку, в 2005-м. Нужен был для бизнеса, которым я решил заняться после Берлина.

Интересно, сейчас кто-нибудь проверяет свою электронную почту? Я так точно нет. Но Windows10 — неугомонная и навязчивая фигня. Каждый раз, когда я вхожу в систему, он тут же выдает мне кучу уведомлений, которые я закрываю, не читая, ибо кроме спама там нет ничего. Мне никто не пишет... даже электронные письма. Но громадный монитор, неожиданно доставшийся мне от умершего судьи на пенсии, — отрада для моих +2.0. Поэтому я, как и положено олду , все еще пользуюсь настольным.

Вот и сейчас я решил усесться за комп, чтобы поиграть в Minecraft . Только не надо ржать! Да, в свои пятьдесят три я играю в Minecraft. Мне нравится! Понятно? Думаю, моя бывшая подруга, узнав о том, что я играю… (о, боги!.. В такое?! А не в PUBG  или, на худой случай, в KC ), решила, что я впадаю в детство, но вслух произнесла только:
— Хм…

Ее зовут Ангелина и ей двадцать три... Что? Что опять не так? Да, ей двадцать три, а мне пятьдесят три. Разница в возрасте ровно тридцатник. И это совершенно не мешало нам весело проводить время: каждый божий день трахаться, курить травку, напиваться и таскаться по магазинам типа «Все по 20», покупая всякую ненужную и бесполезную ерунду. Ну, увлекалась она подобным времяпровождением. У каждого ведь — свои заморочки? Справедливости ради стоит заметить, что не только подобным она увлекалась.

Травку она курила ну просто самозабвенно! По-видимому, таким образом спасаясь от негативных переживаний. Хотя, я так и не понял откуда они могли у нее взяться. Ведь если каждый вечер, а иногда и днем, принимать достаточную дозу сативы , то места негативу тупо не остается. Мир, люди, события видятся как марионетки в китайском театре, и ты превращаешься в зрителя, но никак не участника этого забавного балагана. Ты сопереживаешь, но отстранен, ты интерпретируешь, но не сосуществуешь... Короче, если ты не в теме, то и ладно...

Каждый наш вечер проходил в пьяном угаре. Мы то ругались, то втыкали в телевизор, мололи полную ахинею, угорали от своих же мыслей, забывая делиться ими с собеседником... а потом, неистово трахались. Ну, просто праздник жизни!
Однако, праздник не может длиться сутки напролет. Со временем я стал понимать, что деградирую. Меня пытались опустить до своего уровня развития и навязать, неприемлемые для меня, правила игры и жизненные принципы. Из меня, без всякой жалости, пытались лепить личность, подобную себе. Личность, по ходу, к своим двадцати трем, так и не сформировавшуюся, и пустую как мой холодильник.

Я же, в силу своей деликатности, слабо сопротивлялся, совершая мелкие контратаки в виде попыток совместного просмотра фильмов со смыслом, чтения классической художественной литературы, предложений поразмышлять над важными и сложными, по крайней мере для меня, вопросами. Но каждый раз эти атаки натыкались на хорошо укрепленные позиции глупости, примитивного и, порой, архаического мышления, традиционализм и элементарное равнодушие.

Знаешь, она несла на себе тяжкое бремя родительского воспитания. Поверь мне, я общался с ее матерью… Я знаю, о чем говорю.

Кроме всего прочего, над ней продолжали глумиться собственные подростковые комплексы. Видимо именно из-за них она, наперекор увещеваниям предков , согласилась переехать ко мне.

Невольно признавая, что не способна построить серьезных и искренних отношений, что все они длились не более года, само-разрушаемая и деградирующая, под влиянием ежедневного вдыхания дыма канабиса, она упорно тащила меня за собой на дно измененного сознания. Так что, к концу наших отношений, у меня начались припадки истерик и бесконтрольные смены настроения. Нервные срывы в те последние недели стали для меня нормой. Своей глупостью она доводила меня до бешенства и я, от бессилия достучаться до нее, вновь начал селфхармить.

На работе меня все чаще видели с забинтованной рукой, которую я царапал до крови накануне, вечером, заглушая физической болью боль душевную. Я с ужасом осознавал, что меня просто не способны услышать, к каким бы примитивным формам пояснения я не прибегал. Страдал от этого, но отпускать не хотел. Она же, совершенно не понимая, что со мной происходит, пугалась, плакала и… накладывала повязки на мои раны.

Зато в постели ей не было равных! Столько и такого секса я не получал никогда и ни от кого! Она всегда была готова на любые эксперименты и имела наготове целый арсенал забавных «игрушек», которые превращали наш секс в феерию с ярко выраженным мужским доминированием и легким оттенком БДСМ. Кроме того, наши табу в постели совпадали. Мы быстро выяснили, что не желаем делить партнера с третьим, независимо от его пола, а все эти истории с «золотыми дождиками» и прочими странностями не вызывали у нас ни малейшего интереса.

И все же, мы протянули меньше года. В один прекрасный день она устроила мне по телефону очередной скандал. Причины? Я отказывался давать ей столько денег на траву, сколько она хотела. Вечером, вернувшись с работы, я обнаружил в коридоре своей квартиры пакеты с ее личными вещами, а саму — на кухне пьяную и несущую такую чушь, что, не придумав ничего лучше, я выставил ее за дверь с этими пакетами, на ночь глядя, всю в соплях и слезах.

Не скажу, что обрадовался нашему разрыву. Страдал, надоедал ей где-то неделю. Постепенно пришел в себя. Все как-то перегорело. Но дым, как не странно, идет до сих пор.

Зато очищенное от травы сознание просветлело. Жизнь без девушки перестала казаться конченой. А то, что я уже давно — клиент психоаналитика, теперь стало для меня фактом непререкаемым и само собой разумеемым. Но так как в городе психоаналитиков нет, я пью водку с тоником и играю в Minecraft.

Итак, усевшись за компьютер и лениво похлебывая из стакана, я ввел пароль. Мой Windows незамедлительно вывел на экран всплывающее уведомление о новом сообщении в почте. Закрыв первое — от какого-то сайта вакансий, на котором зарегистрировался года три назад, я оторопел. Следующее было от... меня.
В уведомлении я четко и ясно прочитал «от: Anton Krawchik». Если что, Антон Кравчик — это я. Ну, не совсем Антон и уж совсем не Кравчик... Скажем так, это мой псевдоним.

Почему именно Антон? Нравится имя. Был бы у меня сын, назвал бы Антоном. Кравчиком же я стал невольно.

Дело было в Германии. Осенью 1999 года, нелегально работая в Берлине, я был задержан местной полицией и водворен в депортационную тюрьму. Там я провел три с половиной месяца и в итоге, как мы, заключенные, говорили, был «выпущен на Берлин». А все благодаря Кравчику.

Везя меня в участок, полицейский пытался выяснить мое имя и фамилию. Я, включив дурака и делая вид, что ни слова не понимаю по-немецки, тянул время, превосходно осознавая, что, если не хочу оказаться снова там, откуда сбежал в поисках средств к существованию и в надежде на лучшую жизнь, нужно бессовестно врать. Наконец, когда немец, выпытывая у меня «ценную информацию», вспомнил русское слово «имья», я выпалил:
— Антон.

Видимо, ему понравилось наше общение на русском и он, немного подумав, произнес несколько раз подряд:
— Фамилья! Твой фамилья!

Если с именем у меня был полный порядок, то «твой фамилья» ich habe es noch nicht herausgefunden . В голове крутилась лишь одна — Кравчук. Почему Кравчук? Понятия не имею! Но, по моей легенде, я был белорусом, а Кравчук — исключительно украинская фамилия. Сидя на заднем сиденье полицейского буса, я лихорадочно пытался вспомнить хоть какую-то белорусскую фамилию. Но от волнения и цейтнота плохо соображал. В итоге, не найдя ничего более подходящего, я удовлетворил любопытство полицейского и в этом вопросе. Однако он, видимо, не расслышал и переспросил:
— Кравчик?

«О боги! Конечно, Кравчик! Спасибо, Фриц! Или как там тебя?» — возрадовался я, а вслух произнес:
— Я-я, Кравчик.

Так на четыре года я стал Антоном Кравчиком. Вернувшись домой, зарегистрировал аккаунт в Google на это имя. В последнее время на всевозможных сайтах знакомств, онлайн-игр и в социальных сетях я пользовался им, потому что так проще. Зачем выдумывать каждый раз что-то новое, если можно кликнуть на иконку Gmail и не заморачиваться на этой теме?

 Итак, Антон Кравчик сообщил мне:
 – прив
долго не мог понять как можно родиться на 5 лет раньше чем был создан
но как так вышло, что именно 15.05.2000
Не уверен, что хоть кто-нибудь получал сообщения от собственного аккаунта.

 
Глава 2
НЕЖДАНЧИК

Решив что, видимо, слегка перебрал с алкоголем, хотя выпил до этого всего пару стаканов «спасительного» напитка, я, с весьма нехорошим предчувствием, открыл почту. Не представляю, как это возможно с технической точки зрения, но во входящих моего e-mail покоилось сообщение от моего же e-mail. Не в черновиках, не в отправленных, а именно во входящих, непрочитанных. Парадокс! «Может, пить тебе все-таки стоит меньше?» — вопрошал внутренний голос, пока я, с подозрительным недоумением и легкой тревогой (не допился ли я уже до ручки?) открывал сообщение. Перечитал. Текст точь-в-точь такой, каким его выдал во «всплывающих» педантичный Windows.

Знаешь, меня искренне смешат такие сцены в голливудских блокбастерах… Ну, типо, как обычно, в самый критический момент цифровая техника дает сбой, операция вот-вот провалится... И тут герой с умным выражением лица и величайшей значимостью в голосе, как будто он приобщен к тайным знаниям избранных, предлагает решить проблему... Как думаешь, как? Ну, конечно! Перезагрузкой! Это смешно, ибо все и всегда пробуют решить проблемы с «умной» техникой, в первую очередь, ее перезагрузкой. Впрочем, не только с ней. Перезагружать мы любим все: и технику, и себя, и свои отношения, хотя практически всегда замечаем, что эффект от этого нулевой.

Я, тем вечером, не был исключением. Но, как и следовало ожидать, сообщение никуда не исчезло. Оно лишь было отмечено как прочитанное. Немного придя в себя, я решительно удалил его, и с чувством, близким к чувству выполненного долга, закрыл окно почты. Теперь Minecraft? Однако играть уже расхотелось.
Осушив стакан, я направился на кухню, где привык курить, не отрываясь от телефона. Но мысль о загадочном сбое почты не давала мне покоя. «Может, ее взломали? — размышлял я. — Но взлом какой-то странный. Спам с моей почты не зафиксирован. По крайней мере, почтовик меня об этом не уведомлял». Сообщение послано вчера, 20.09.2022, в 15:05.

И все же я вернулся к компьютеру. И что ты думаешь? В нижнем правом углу экрана красовалось новое сообщение от Anton Krawchik:
– игнорить надумал?

Мои брови поползли вверх, а по коже пробежал неприятный холодок. Трезвость обрушилась на меня, как тать божья. Мне слал сообщения мой же аккаунт!
Как бы описать мое состояние в тот момент? Вот что-то подобное, скорей всего, испытывал Робинзон Крузо, осознав, что попал на необитаемый остров. Ужас, обреченность, ошеломление от невероятности самой ситуации, растерянность. Все это смешалось в моей душе.

Медленно, будто надеясь, что случится то самое чудо и сообщение исчезнет само собой, я кликнул на «Открыть». В окне моей почты среди кучи привычного хлама, в самом верху, будто подчеркивая свою значимость, красовалось уведомление о моем сообщении мне. Открыв его, я попытался найти разгадку: имя отправителя, адрес его электронной почты, дата и время отправки — хоть какую-то зацепку. Но не обнаружив ничего необычного, исключительно ради эксперимента, кликнул на «Ответить».
Не успев произвести эту, давно не практикуемую мной, манипуляцию, я получил два новых сообщения:
– 1. давай в тг
2. удобней

Как под гипнозом, я послушно открыл Телеграм. Справа в строчке «Избранное» светился кружочек с цифрой «1». Двойной клик — «Избранное» открылось. Сообщение от Anton Krawchik:
– так в чем прикол? — вопрошал некто.

Пару секунд помедлив, я, скорее автоматически, чем с целью быть вежливым, набрал:
— Привет.

Сообщение от Антона появилось через какую-то долю секунды после того, как я кликнул на «Enter».
– хай)

Первая мысль: «Man!  Я по ходу общаюсь с каким-то пацаном лет восемнадцати, максимум — двадцати».
— Ты кто? — сглотнув слюну и разочарованно взглянув на вновь опустевший стакан, набрал я.
И тут же последовал молниеносный ответ:
– Антон
— Кравчик?
– yes)

Честно говоря, я понимал, что нужно что-то ответить или спросить, но от растерянности ничего в голову не приходило. Крутилась одна мысль: «Блин! Я переписываюсь сам с собой?! Этого не может быть! Надо выпить... Срочно!» И я написал как есть:
— Отойду. Налью стаканчик. — «Enter».

Тут же сообщения посыпались без всяких пауз, как будто на том конце Сети не набирали текст, а вставляли заранее готовые шаблоны:
– 1. бухаешь сегодня?)
2. ну налей раз хочешь
3. так ты ответишь?

Сообщения выскакивали одно за другим со скоростью света. Бот? Я поправил очки и приблизил физиономию к монитору, словно это могло что-то изменить. Но, нет. Со мной определенно общался кто-то живой, и этот живой называл себя Антоном Кравчиком, по сути, — мной.

Мне вдруг захотелось выйти, прогуляться, освежиться. Какие-то нехорошие предчувствия проявляли себя физическим дискомфортом — сжимали грудь. Хотелось больше воздуха. Наверное, я испугался. Но комендантский час лишал меня такой возможности.

Взяв стакан и откатившись в кресле от стола, я поплелся на кухню, где стояла бутылка. По дороге пытался собрать мысли во что-то более-менее систематизированное, но, естественно, плохо получалось. В ядовито-зеленом свете электронных часов, стоящих на моем холодильнике, я задумчиво откручивал пробку бутылки.

Повторюсь. В моей жизни никогда, определенно никогда, не происходило ничего необъяснимого. Пару раз было дежавю, были совпадения, казалось бы, невероятные, но всего лишь совпадения. А чудеса? Нет, такого за полвека со мной не случалось. Я не видел инопланетян, мне не снились вещие сны, со мной не говорил бог и все, что я терял, я терял по объективным причинам. Ничего у меня не исчезало чудесным образом. А уж тем более, ничего в моей жизни таким образом не появлялось.
Можно представить себе, о чем я думал, лениво, как бы нехотя, наливая водку в стакан. Разбавив ее до нужной консистенции, захватив пепельницу и сигареты, я направился в комнату. Сегодня курить буду за компьютером.

И тут меня осенило: «Возможно, это разводняк? Меня разводят. Дата рождения и ник — в «открытых источниках», а с помощью какой-нибудь хакерской программы подменяется e-mail. Но кому это нужно? Те, кто знает меня — по большей части мои сверстники. Они до такого просто не додумались бы. Их познания в компьютерах и софте близки к нулю. Да и зачем?!» Но главным был вопрос: «Кто».
Я плюхнулся в кресло перед компьютером: «Так-с, кто бы ты ни был, я готов поиграть с тобой в эту игру. ОК! Сыграем! Но лишь с одной целью — выяснить, кто ты. И тогда... И тогда что? Не знаю, неважно, там посмотрим».
Отхлебнув приличную порцию спиртного и прикурив сигарету, я решительно клацнул правой клавишей мышки:
— Хорошо. Я попробую ответить. Хотя, скорее всего, ответ ничего тебе не даст. Да, аккаунт я создал в 2005 году. А дата рождения?.. Хм, ну, во-первых, она легко запоминается. Сам-то я родился 12 мая. Даты близки. Я просто не хотел указывать настоящую. Во-вторых, цифры 15.05.00 визуально врезаются в память. Если выдумал дату, то это гарантия, что ты ее не перепутаешь и не забудешь никогда. А год? Заметь, он изменился с 1969 на 2000 аж в 2019-м, тогда, когда я познакомился с той, которую безумно любил. Я притворился ее одногодкой.
- Настя?

Блин! И снова удар под дых! И снова ступор. Определенно, мой визави знал обо мне больше, чем я мог предполагать и хотел бы допустить:
— Откуда ты знаешь о Насте?
– 1. переписка в тг
2. ты называл ее Настей
3. но в книге переименовал в Аню

На минуту я задумался. Да, действительно. Я написал книгу «Скованные одной Сетью». Правда, книгой это трудно назвать. Скорее отредактированная и приведенная в более-менее читабельный вид переписка с девушкой. Не более. С девушкой, которую я любил. И, как мне тогда казалось, любил последний раз в жизни. Хотя, кто знает? Может, и не казалось.

У нас были неоправданно большие планы по поводу моих литературных изысканий. И мы, в лучшие наши времена, договорились, что будем вместе писать книгу о нас и нашей любви в виде наших бесконечных диалогов, без лишних описаний. Сложилось так, что «Скованных» я написал сам, правда, с многочисленными вставками ее миниатюр и дневниковых заметок. Но так как текст — это все-таки наши диалоги, то авторство я всегда делил и делю с ней — Анной Кот, то есть Настей.
Однако кто мог знать, кроме меня и нее, настоящие имена, даты, события? Связать все воедино и сейчас выдать мне? И вдруг я вспомнил о девушке. Бывшей еще в школьные годы девушкой моей девушки, моей Насти.

Фууууух, что? Бисексуальность кого-то коробит? Да, она была би . И будь я проклят, если увижу в этом что-то ненормальное. Во всяком случае, ее сексуальная ориентация никак не мешала нашим отношениям. Думаю, отчасти и потому, что поначалу они были на расстоянии или виртуальные. Называй, как тебе больше нравится. Впрочем, таковыми они остались вплоть до разрыва. Мы виделись всего лишь раз…

Но не это важно. А важно то, что бывшая девушка моей девушки имела аккаунт в одной из социальных сетей. И позиционировала себя там как парень. Как я это вычислил? Долго рассказывать. Правда, со временем уверенность в принадлежности этого аккаунта именно этой девушке у меня подугасла. И все же, подозрения, скажем так, остались. Сейчас же на меня снизошла поистине ошеломляющая мысль: «Это она! Она выдает себя за парня и, не выдумав ничего лучше, называет себя Антоном Кравчиком — тем, кем я представлялся в Сети. Этакая мстя».

Сделав приличный глоток из стакана и, чувствуя, что снова пьянею, а сердце стучит как отбойный молоток, я забарабанил по клавиатуре. Мне тут же захотелось написать, что я ее разоблачил. Я жаждал немедленно перехватить инициативу. Да что там скрывать? Мне хотелось показать, насколько я умнее и сообразительнее нее. Этакая конкуренция за давно утраченное...

Но затем внутренний голос начал задавать вопросы: «Хорошо, ты разоблачил ее, но ты не знаешь плана. С какой целью затеяна эта игра? Твое общение с обоими прекратилось более двух лет назад. И на протяжении всего этого времени ни Настя, ни ее бывшая подруга никак не давали о себе знать. Что произошло? Что изменилось?» Снежный ком вопросов придавил меня. Чем дальше, тем больше я запутывался, а алкоголь лишь усиливал эту путаницу.

Набранное сообщение исчезло с помощью спасительной стрелки. Я лихорадочно пытался найти ответы на вопросы. Я завис…
– не тормози), — звякнул Телеграм.
Он, она, оно... Господи! Не знаю, кто, но новое сообщение вывело меня из ступора.
— Да. Настя, — наконец выдавил из себя я.
И тут же — ответ откуда-то из Сети:
– я любил ее

Что? Нет. Что?!! Я смотрел на новое сообщение на грани истерики, безуспешно пытаясь взять себя в руки. Это уже не игра! Кошка не станет откровенничать с пойманной мышкой. Так не бывает. Либо это дьявольски хитрая игра.

Потому, что в этих трех словах, таких коротких и простых, есть одна переменная, которая преобразует весь эмоциональный окрас фразы. Лишь изменив время глагола с настоящего на прошедшее, человек приоткрывает затаенное сожаление об утраченном. А это значит, что уголек продолжает тлеть в самой глубине души: «Я любил, я помню, я все еще страдаю…».

Это страдание погребено под плотным слоем новых переживаний, суеты будней, под естественным стремлением психики избавиться от негатива, быть в гармонии с самой собой и бытием. Но оно никуда не исчезает. Как будто и в душах человеческих закон сохранения энергии также безусловен, как и в мире физики.

Слабеющая, но не изменяющаяся качественно, любовь, в отличии от жажды мщения, ненависти, страха, не прекращает быть. Тень ее то скорбно блуждает в галереях болезненно-нежных воспоминаний, то тоскливо вздыхает в мрачных лабиринтах нашего подсознания.

И вот это — «я любил ее», как таинство исповеди, со всем грузом прошлого, с абсолютной уверенностью и честностью перед самим собой, я порой, засыпая, шепчу до сих пор...

Кто, кроме меня, мог спуститься в подвалы моей души  и повстречаться там с их призраками?! Потрясенный, я воскликнул:
— Ты?! Да кто же ты такой?!
– 1. я?
2. ты забыл?
3. я – Тоха
— Прекрати издеваться! Антон Кравчик — это мой псевдоним! Никакого Антона на самом деле нет! Его не существует! — сорвался я.
– 1. я – Антон
2. моя фамилия Кравчик
3. я родился 15.05.2000
4. у меня есть брат
5. ему 13 лет…
6. я живу в Ровно…
7. бесишь меня (
— Бешу?! Это ты меня бесишь! — я грохнул кулаком по столу. Клавиатура подскочила, ударилась о столешницу с характерным звуком детской погремушки. Схватив стакан и осушив его до дна, я вырубил компьютер принудительно.


Глава 3
ПАУЗА

Бесцельно шатаясь по комнатам, прерывая это бессмысленное движение то очередной порцией алкоголя, то затяжками вейпа, я по привычке, свойственной каждому, а тем более одинокому, человеку, разговаривал сам с собой. Ничего связного такой разговор никогда не представляет. Чаще всего это лишь восклицания, с обязательными матерными вставками через слово и риторические вопросы, ответы на которые, само собой, нет смысла искать.

Я совершенно не понимал кто, зачем, почему затеял эту дурацкую игру. Нервно перебирая имена и события из прошлого, я и раздражался, и еще больше впадал в отчаянье, потому что ничего, буквально ничего, не приходило в голову.

В молодости я думал, что отличительной чертой моей натуры есть страстное стремление находить ответы на возникающие передо мной вопросы. Я желал все знать, все понимать, и, в первую очередь, о себе самом. Позже до меня дошло, что никакое это не отличительное свойство. Все люди стремятся решить проблемы, ответить на вопросы, понять, предвосхитить и предугадать. Все хотят иметь ясную картину своего прошлого, настоящего и будущего. Картину мира. Мы все обязаны ответить на вопросы.

Но в возрасте под пятьдесят неожиданно, как это часто у меня бывает, я осознал, что все в мире течет, все изменяется, и — не только количественно, но и качественно.

Несмотря на то, что я неплохо знаю диалектику, ясное и четкое понимание действий ее законов в собственной жизни не приходит мгновенно. Полученная информация должна вызреть. Недостаточно просто знать, например, закон причинно-следственной связи, с которым жизнь нас сталкивает чуть ли не ежечасно. Необходимо накопить некую критическую массу свидетельств, убедительных подтверждений, фактов, и лишь после сознания взрывается интроспекцией. Этот взрыв всегда внезапен. Ты не вынашиваешь понимание как эмбрион. Точнее, оно зреет скрыто. Сам не подозревая, что «беременный» истиной (как бы дико не звучало это прилагательное в мужском роде), ты в какой-то момент разрешаешься осознанием: «Блин! Так я же это знал! Но почему… не понимал?!»

Чем больше вопросов ты перед собой ставишь, тем больше их возникает. Как говорил Сократ, «scio me nihil scire». Накопление знаний лишь порождало у меня все больше вопросов, тем самым отдаляя от главной цели.

Я же самоотверженно вступал с ними в схватку. Мне нравилась борьба в поисках истин. Очень рано я познакомился с работами Маркса, Бердяева, Мережковского. Читать, а потом и изучать Библию я начал лет в пятнадцать, если не раньше. Вопросы вели меня в космические дали и дали истории, в глубины звезд и глубины человеческой природы, в области сложных проблем, требующих все новых и новых знаний.

Но оказывается, большинство с неохотой задается подобными вопросами, а если и задается, то, в основном, ограничивается простыми ответами. У каждого человека свой диапазон вопросов. Он может быть широк до бесконечности, а может быть узок до пугающего примитивизма. Мне стало очевидно, что люди не любят напрягать свой мозг вопросами о возникновении Вселенной, о причинах и следствиях исторических событий или, например, произошли ли мы от обезьяны, как учат нас в школе, при этом параллельно убеждая, что человек — «творение божие». Что за идиотизм?!
Лишь единицы интересуются тем, как устроены сознание или мир вообще. Абсолютна ли истина? Где истоки добра и зла? В чем смысл жизни? Разве это не важнейшие вопросы, ответы на которые и есть становление личности? Но я постоянно сталкивался с невероятно противоречивыми мнениями и убеждениями. Удивительно! Человек может верить в бога, и при этом не отрицать теорию эволюции Дарвина. Как так-то?!

Сначала я пытался спорить, что-то кому-то доказывать. Но каждый раз убеждался, что преобладающей массе комфортней не знать правды, не искать ее; принять любой незамысловатый ответ, и пусть пазл складывается лишь по форме, но не по содержанию. Пусть он не создает целостной картины. Это не важно. А важно то, что пазл сложен, пустых мест нет, найдены все ответы, до каких смог докопаться твой уровень развития.

Людские пазлы чаще всего представляют собой белиберду, нагромождение отрывочных знаний, предрассудков, стереотипов и, в итоге, сплошных парадоксов.

Но, сложив свою уникальную, на первый взгляд, целостную картину мира и себя в нем, человек начинает считать себя чуть ли не мудрецом. Он почему-то решает, что уже обогащен опытом и знаниями, может и, главное, имеет право учить других, воспитывать детей, руководить. А на самом деле даже не догадывается, что жизнь — на удивление бескомпромиссная штука.

Глупые ответы на очень сложные вопросы неизбежно приводят к ошибкам как бытовым, повседневным, так и судьбоносным, кармическим, если хочешь. Наступает момент, когда они бьют по нам так, что мы теряем равновесие. Боль, порой физическая, но чаще — психологическая (что на самом деле еще страшнее) сносит крышу, как ураган с домов. И вот все, казавшееся воистину незыблемым, надежным и крепким, как железобетон, рушится, летит ко всем чертям. Небоскреб наших мировоззрений сыпется как карточный домик, потому что таковым он и был…

Что обычно в таком случае делает человек? На руинах своих убеждений он клянет судьбу и винит всех и вся, но только не собственную глупость. Злится, упрекает, требует отмщения и наказания для виновных, клевещет и лжет, при этом глубоко в душе признавая, что причины катастрофы — не извне, а внутри. Это ведь очевидно! Я зафигачил, мать его, ахеренный небоскреб убеждений, а он не выдержал натиска действительности. Упс! И что? Так кто виноват: действительность или я? Нет! Все и вся, но только не я!

А бывает и наоборот. Смиренно принимая последствия своих ошибок без их малейшего осознания, ни на секунду не раскаявшись, человек заключает, что жизнь несправедлива к нему, что он — без вины виноватый, что этот опыт сделал его «мудрее», (циничней, на самом деле), и теперь он никогда больше не будет... Ошибаться? Пойдет искать истины? Разоблачать свое невежество? Нет! Не будет доверять, любить, верить, быть искренним, сочувствовать, помогать, пытаться достучаться и… искать правильные ответы, рискуя снова обрушить ими всю свою систему мировоззрения.

Никто не любит революций у себя в мозгах. Они, как и все революции, болезненны, разрушительны, смертоносны. После них нужно все выстраивать заново, а значит — трудиться. Но человек — самая ленивая скотина из всех живущих на Земле. Именно лень, а не труд, сделала обезьяну разумной.

Намного проще и спокойней жить в укрытии абсурдных умозаключений, создающих в твоей реальности иллюзию действительности. Именно оттуда зачастую на свет божий выползают монстры. Морально-нравственные монстры, уверенные и непоколебимые в своей дремучей «правоте». Для того чтобы «узаконить» ее, они без капли сомнений объявляют вне закона любую иную точку зрения, тем самым неся в мир хаос, начиная войны, ломая судьбы миллионов, и свою заодно.

А затем их настигает невыносимая правда жизни. И кто-то оказывается, в лучшем случае, за решеткой, кого-то вздергивают на виселице, а кто-то пускает себе пулю в висок. Пытаясь избежать боли любой ценой, они закономерно приходят к внутреннему опустошению…

Думал ли я об этом, слоняясь тем вечером по квартире с полупустым стаканом? Конечно, нет! Я злился. Я искал способ обвинить. Обвинить того, кто вывел меня из состояния моего зыбкого душевного равновесия; того, кто заставил задаться новыми вопросами, того, о ком я ничего не знал. Не знал ни его мотивов, ни целей, ни причин, ни, тем более, следствий.

Наконец, обессилев, я рухнул на диван, закрыл глаза и меня начало клонить в сон. Вымотанный бесплодными размышлениями, я засыпал. Алкоголь окончательно лишил меня воли. Больше ничего не было важно...


Глава 4
ЗНАКОМСТВО

Утро оказалось еще мрачнее, чем вечер. Стоило повернуть, словно налитую свинцом, голову немного резче, как острая боль била в затылок и висок. Не столько от чрезмерно выпитого, сколько от того, что спал я без подушки на краю дивана, где накануне вечером оказался, сам не помня как. Мне ничего не снилось.

Как я уже говорил, только наивные аффирмации , причудливые саблиминалы  или, на худой конец, аудиокниги способны усыпить мои ночные само-копания. Без медитаций лавина сумбурных, отрывочных мыслей накатывается на меня как только я закрываю глаза, даже если пьян. Бесконечные разговоры то с Ангелиной, то с самим собой, то еще черт знает с кем, множатся, принуждая мысли водить хороводы вокруг прошлого. Голоса, картинки, фразы клубятся, перемешиваются друг с другом, как хмурые осенние тучи, гонимые холодным ветром. Все движется, все меняется без конца и без края. И это движение не дает уснуть. А как только я проваливаюсь в сон, малейший звук будит меня, и все повторяется. Этой же ночью я спал как убитый.

«Удалить аккаунт нафиг!» — первая мысль после пробуждения. Повалявшись еще минут пять на диване, я нехотя встал и потащился на кухню. На автомате набрал в чайник воды, зажег под ним газ. Затем, шаркая рваными шлепанцами, поплелся в ванную. Умылся… Черт! Придется бриться.

Говорят, легкая небритость придает мужчине больше брутальности, но только не в моем случае. С щетиной я выгляжу как обычный алкаш. В большом зеркале, висящем в моей ванной комнате, отражалось вымазанное пеной лицо. Я всмотрелся в него.
Примерно лет с сорока это лицо вызывало во мне лишь разочарование и гнетущее ощущение беспомощности. Медленно, но упорно, на нем все четче прорезались морщины. Вечные темные круги под глазами, от недосыпания и ежедневных нервотрепок, подчеркивали общий усталый и болезненный вид. А низко посаженные, седеющие и редеющие брови придавали угрюмому взгляду некогда ярких серо-зеленых глаз суровость на грани озлобленности.

С годами губы становились все тоньше, а нос, и без того не маленький, — все больше. И эти уши, растущие непонятно откуда, куда и зачем?.. На этом лице как будто застыло недовольство. «Ну и рожа! — думал я. — Да кто вообще на такое может смотреть без содрогания?!»

«Мои года — мое богатство»? Фигня! Жалкая попытка оправдать неотвратимость, смириться с вялотекущей утратой молодости — лучшего, что дает жизнь.

Картина представлялась мне крайне неприглядной. Каждый день я наблюдал, как неуклонно старею. Вернее, не я, а тело, данное мне в ощущениях. К пятидесяти годам диссонанс между внешним видом и моим внутренним состоянием достиг зловещей кульминации — я возненавидел себя. Совершенно не ощущая старости внутри, я все с большим омерзением взирал на собственное отражение в зеркале. Злился, отчаивался, но упорно не желал смиряться с неизбежностью.

При этом природа, как не странно, сохранила стройность моей фигуры. Тонкие запястья, пропорциональность вполне широких плеч и пацанских, узких бедер, подтянутый (теперь уже относительно) пресс создавали впечатление, что я — парень лет двадцати пяти. Но лицо коварно выдавало мой истинный возраст. Бесило! «Тебе нужна пластика. Не сделаешь ее в ближайшие год-два, можешь смело вешаться», —твердил я себе.

Тем же утром, бреясь, я поймал себя на мысли, что стал еще «богаче», лет на пять. «Или пристрастие к выпивке уже отражается на моем фейсе?»
— Скоро тебя будут спрашивать, не близнец ли ты Васьки — соседа-пропойцы, — проворчал я.

Засвистел чайник. Покончив с не особо приятной процедурой бритья, заварив кофе и на скорую руку сделав два бутерброда, я уселся завтракать.

Для меня прием пищи, за редким исключением праздников, — это необходимость, которая никогда не вызывает ни эстетического наслаждения, ни желания ее растягивать. Ем я быстро, не особо перебирая, наспех, и все, что подворачивается под руку. Да, я — не гурман! Возможно, это еще и армейская привычка.

Хотя ребенком я ел очень медленно и накормить меня было еще той задачей. К каким только ухищрениям не прибегала мать, чтобы запихнуть в меня несколько ложек каши! Она кормила меня с ложечки лет до семи, рассказывая сказки. А я, подложив руки под попу, автоматически открывал рот, зачарованный собственными фантазиями.
Мне представлялись яркие картинки из сказок братьев Гримм, Чуковского и Пушкина. Многие я знал наизусть, что не мешало мне вновь и вновь петь серенады с Трубадуром под окном юной принцессы, спешить с доктором Айболитом в Африку или, представляя себя одним из богатырей, признаваться в любви прекрасной царевне. Наверное, поэтому теперь я ем, не отрываясь от телефона. Как в детстве, я продолжаю витать в своих или чужих сказках.

Кроме этого, нужно просмотреть сообщения, мельком пробежаться по новостным каналам, чтобы как минимум быть в курсе происходящего, без всякого соучастия. Нужно включить Bluetooth для наушников и переключиться с Wi-Fi на мобильную сеть, а по дороге на работу уйти в музыку и… не видеть, и не слышать некрасивых, обрюзгших, надутых, сморщенных, глуповатых лиц, так гармонично вписывающихся в опостылевший пейзаж за окном маршрутного автобуса.

Уже на работе я мысленно еще раз повторил: аккаунт нужно удалить, как бы это не было печально и какие бы неудобства это решение не создало мне в будущем. На перекуре зашел на Gmail. Среди прочего там было сообщение и с моей почты — vidicoinua@gmail.com, то есть от Антона Кравчика.
– вот только не надо психовать
рассказал бы лучше как жизнь
я ж мало что знаю о тебе настоящем

Твердая уверенность в том, что аккаунт подлежит немедленному удалению, испарилась. А вместо нее выстроился план: «Откровенность за откровенность. Возможно, так я смогу хоть что-то узнать о том, кто мне пишет?» — решил я, и, немного подумав, ответил:
— Просто перебрал вчера. Извини. Что именно тебя интересует? Но давай так: ты тоже мне расскажешь, как твоя жизнь. ОК?
– нет проблем
а что ты не знаешь обо мне
ведь ты это я
зачем ты порвал с Настей

Эти фразы, как пули, пробивали мне легкие, и я задыхался; врывались в мое сердце — меня трясло; свистели у виска, а я стоял ошеломленный и уничтоженный. «Зачем я порвал с Настей?!» — вопрос в самую душу, в ее центр, в самое яблочко. Меткость, достойная прекрасного стрелка! А потом: «Ведь ты это я». Что?! Это как?! Но разве не я, вот уже более двух лет, задаю себе этот вопрос? Прошло время, прежде чем я набрал:
— Что значит ты это я?
– я – Антон
а ты это я
что непонятного
отвечать на вопрос будешь?

«Да, черт возьми! С кем же я общаюсь?! Сам с собой, что ли?» Перейдя в Телеграм, я написал:
— Но мы же оба не можем быть Антонами Кравчиками? — я решил убить оппонента с первого выстрела логикой.
– 1. нет канеш)
2. я – Антон
3. а ты это я
4. разницу чувствуешь?
— Хм… Считаешь это логичным?
– 1. в отличие от тебя, я принимаю факты
2. не оспариваю их
3. бессмысленно
— Это какой-то розыгрыш. Так не бывает. Ты — это человек, о котором я ничего не знаю, и который почему-то называет себя Антоном Кравчиком, то есть моим псевдонимом. Но хрен с ним! Я не понимаю, каким образом ты шлешь мне сообщения с моего же аккаунта.
– 1. пхапх
2. я шлю тебе сообщения со своего акка )
— Это мой аккаунт!
– 1. детский сад – ясельная группа)
2. твой, мой…
3. это мой акк, а ты им пользуешься
— Нет, это мой аккаунт!!! Я его создал. У меня пароль. Я могу его удалить.
– 1. и я могу его удалить
2. и у меня есть пароль)
— Значит, ты взломал его? (
– зачем мне взламывать собственный акк
Я решил зайти с другой стороны:
— Так. Сколько тебе лет?
– 22 в мае стукнуло
— Ты говорил, что у тебя есть брат. Как его зовут?
– Влад
— Это моего брата зовут Влад.
– это моего брата зовут Влад
— Как зовут твоих родителей?
– 1. мать – Валентина
2. отца – Анатолий
— Это мою мать зовут Валентина, а отца звали Анатолий.
 – 1. да?)
2. ты кст нигде о нем не упоминал
3. но судя по отчеству не сложно догадаться)
— Я не упоминал о нем потому, что он исчез из моей жизни, когда мне исполнилось двенадцать.
– 1. а вот этого я не знал
2. расскажешь?
— Где ты родился?
– в Краснодаре
— Ха! Нет! В Абинске, а записали, что в Краснодаре.
– хм... ну наконец-то ты что-то начал рассказывать о себе)
— Теперь твоя очередь. Рассказывай!
- что

И тут я понял, что этот диалог — ничто иное как хождение по кругу. А самое ужасное, что выхода из него, казалось, не было.

Сколько бы и какие бы вопросы я не задавал этому незнакомцу, ответы на них я знал наперед потому, что отвечающий знал обо мне все, ну или почти все. Это испугало меня не на шутку. «ЦРУ? Вражеские разведчики? Но какой интерес, давно отошедший от политики человек, может для них представлять?» — мысли одна безумней другой сотрясали мой разум, а сердце замирало от тревоги, граничащей с паникой.

Кое-как дотянув до конца рабочего дня, я поспешил домой. Квартира, в которой рос и взрослел, некогда ненавистная, некогда безразличная, теперь казалась мне спасительным убежищем, где никто меня не видит, не слышит и где я могу быть самим собой. А, кроме того, меня там ждали еще полбутылки водки и Schweppes Mojito. Выпить сейчас мне было просто необходимо. Впервые за пятьдесят с лишним лет я был рад собственному одиночеству, которое ощущал, сколько себя помню. Впервые мне хотелось, чтобы в квартире не было ни души, чтобы никто со мной не разговаривал, а я не был вынужден что-то кому-то объяснять.

Пока набиралась ванна (от осенней сырости и стресса сейчас мне хотелось погрузиться в нечто, обволакивающее тело теплом и нежностью), я быстро смешал выпивку, на скорую руку приготовил что-то перекусить и снова зашел в Телеграм.
Теперь я совсем не удивился тому, что в избранном светились новые сообщения от Антона:
– 1. это все, конечно, интересно
2. но ты так и не ответил на вопрос
— Какой?
– зачем, почему ты бросил Настю?

Не могу привыкнуть к тому, что под именем отправителя в чате с Антоном не появляется «печатает...» Сообщения возникают будто из ниоткуда. «Как это работает? — думал я. — Что-то здесь не так. Человек должен набирать текст. А если он не набирается, значит, я общаюсь с роботом, с каким-то ботом». Но на вопрос решил ответить.

— Это два разных вопроса, Антон: «зачем» и «почему». У меня не было намерения ее бросать. Я лишь хотел поставить наши отношения на паузу, standby. Я испугался, что в конечном итоге мы возненавидим друг друга. Ведь с каждым телефонным разговором, с каждой новой перепиской, отношения становились все более невыносимыми. Мы взрывались руганью и взаимными упреками по любому поводу. Ей могла не понравиться моя интонация, я мог обидеться на ее какое-то совершенно безобидное слово. А все из-за невозможности осуществить наш план, который мы придумали, встретившись: я перееду к ней, в Киев, и мы станем жить вместе. Я не мог потому, что был безработным. Она не могла потому, что была студенткой и полностью зависела от родителей.

Понимая, что необходимо как можно быстрее остановить наше отдаление, не допустить окончательного разрыва, я наконец нашел повод, казавшийся тогда мне убедительным и основательным. Но ставить отношения на standby я не умел. Заблокировав ее везде и не отвечая на звонки, я запустил процесс не приостановки, а полного разрушения наших отношений.

Вопрос же «почему?» меня самого ставит в тупик. Это было спонтанное решение. Если это вообще было решением. Скорее, это был эмоциональный порыв. Я обиделся...
Впервые сообщение от Антона не выскочило мгновенно. Прошло секунд десять, может — пятнадцать.

– обиделся на то, что она хотела узнать, почему ты никогда не целовал ее по-настоящему?

Хех… Неожиданная точность вопроса ввергла меня в шок. Тайна тайн, о которой я запрещал себе даже думать, сейчас легко была озвучена неизвестно кем в виде вопроса. Никто не мог знать о том самом моменте начала конца моих отношений с Настей. Тот последний наш разговор не сохранился нигде.

Я мыл посуду на кухне и общался с ней по телефону. Именно тогда ничто не предвещало ссоры или даже намека на какое-то взаимонепонимание. Мы оба были в отличном расположении духа, что, почти через год отношений, уже стало редкостью. Мы просто болтали, шутили, вспоминали встречу. Но в разгар наших воспоминаний Настя вдруг опять спросила о поцелуях.

Она уже не раз задавала этот вопрос: «Почему ты не позволял себе целовать меня тогда, при первой нашей встрече, в Киеве, в номере отеля, когда мы лежали в постели, и я готова была отдать тебе себя?» И каждый раз я уклонялся от ответа. Но сейчас она не просто спрашивала. Она предлагала варианты ответов. Она выдвигала версии. И одна из них меня как молнией поразила. Версия, произнесенная ею скорее в шутку, чем всерьез, оказалась верной.

Ощущения в тот момент я бы сравнил с теми, которые испытал в начале наших отношений. Тогда она, еще не зная кто я на самом деле и сколько мне лет, предложила посмотреть фильм «Двое во Вселенной». Фильм о любви людей с не просто большой, а громадной разницей в возрасте. Я же в это время «умирал», разрываясь между необходимостью рассказать Насте всю правду о себе и страхом утратить ее таким образом.

Кажется, я уже говорил о том, что в моей жизни никогда не происходило никаких невероятных событий. Но вот это, именно это, оказалось одним из таких. Некий высший разум, некое провидение, нечто, что над всем и вся, дало ей тогда намек, подсказку, разоблачило меня.

Убежденная в том, что влюблена в двадцатилетнего парня по имени Антон, в том, что он любит ее, а на самом деле — я, она наугад… (я много и детально потом ее об этом расспрашивал) находит именно этот фильм, смотрит его и делится им со мной! Мной — престарелым мужчиной, обезумевшим от любви к девятнадцатилетней студентке!..

Теперь я понимаю, что это было удивительное, но всего лишь совпадение. Тогда же, ежечасно пребывая на грани разоблачения, я ждал катастрофы в паническом страхе и ужасе, ибо «мои» фото были не моими, я скрывал свой голос, до некоторого времени, и никогда не посылал видео-сообщений.

То же самое произошло и в том телефонном разговоре. Она наугад озвучила причину, по которой я не мог допустить, чтобы ее язык проник в мой рот. Безумно хотел, страстно желал, но не мог…

Кто же знал об этом факте, об этом разговоре, кроме нас двоих? Кто мог подслушать, если я находился в квартире один? Никто. Разве что я представляю особый интерес для Моссада.

Как бы странно это не звучало, но именно сейчас здравый смысл подсказывал мне, что со мной говорит Антон Кравчик — мой псевдоним, мой интернет-образ, я, но не я, мое альтер эго, тот, кем я бы хотел быть, моя улучшенная виртуальная версия. А может это тульпа ?..

С понятием «тульпа» меня познакомила Настя. Вообще она открыла для меня многое, о чем я не имел ни малейшего понятия и о существовании чего даже не подозревал. И, кстати, она практиковала общение не с одной, а сразу с тремя своими личностями. При этом все они были мужского пола. В памяти осталось имя лишь одной — Кирилл.
Мы подолгу говорили о ее снах, подобных некоему сериалу или ее личной виртуальной Вселенной, в которой она взаимодействовала со своими личностями, о их характерах и взаимоотношениях. Мы даже совместно пытались практиковать перевоплощения. Хотя у меня это всегда получалось отвратительно. Смешило то, что я, например, пытался быть девушкой, как того ждала от меня Настя, и я просто не мог поддерживать с ней серьезный разговор, постоянно срываясь на смех. Я не мог настроить свое сознание на личность, которую придумывал искусственно и второпях.

Совершенно иным был мой опыт с Антоном. Выдавая себя за двадцатилетнего парня, постепенно, в Сети, я создал очень гармоничный, естественный образ, не вызывающий у собеседников сомнений в его реальности. Я выдумал его прошлое, во многом схожее на мое, но с поправкой на возраст Антона. Я придумал черты его характера, которые, по сути, были моими, но на первый план в них выдвигалось то, что мне нравилось в себе. А вот не принимаемые мной черты, например, чрезмерная серьезность, склонность к религиозным и философским рассуждениям, а также к продолжительным депрессиям, в Антоне как будто исчезали.

Я выдумал его родственников. Так, его отец тоже был инженером, но не геодезистом, как мой, а — строительной техники. И Антон рос в полноценной семье в отличии от меня. Образ его матери я почти полностью скопировал со своих представлений о моей маме, лишь придав ему респектабельности. Я даже выдумал некоторые события в жизни Антона, как то, описанная в «Скованных» сцена с гадалкой Аллой, которую он, якобы, встретил в маршрутном автобусе, и которая его, тогда еще несовершеннолетнего, сделала своим любовником.

За несколько месяцев я создал не только свое альтер эго, но и целый мир вокруг него со всеми полагающимися ему атрибутами: прошлым, настоящим, будущим. Поэтому мне не составляло труда быть Антоном Кравчиком. Так любой геймер становится своим «персом» , погружаясь в виртуальный мир реалистичной компьютерной графики.
Я был Антоном — молодым симпатичным парнем, веселым, умным; как все молодые люди, немного безответственным, самонадеянным, упрямым и… романтичным; я был тем, кем себя ощущал.


Глава 5
СКОВАННЫЕ ОДНОЙ СЕТЬЮ

— Да. Но я обиделся не на нее, а на себя. Обиделся на то, что сам урод. Я — старый, потрепанный жизнью урод.

Есть достаточно спорное утверждение о том, что, лишь полюбив себя, ты можешь научиться любить других. Полюбить в данном случае значит принять. ОК, но как? Как принять в себе то, что ужасает, раздражает, что ты ненавидишь и с чем тебе даже не дано бороться? Смириться? Сказать: «Да и хрен с ним! Я такой, и я такой себе нравлюсь»? На тот момент это представлялось мне невозможным. Я не видел в своей внешности ничего, что могло бы мне понравиться. Да и, насколько мне помнится, я не принимал себя с детства. Не научился этому и к пятидесяти.

Знаешь, у меня осталось очень раннее детское воспоминание. Возможно, найдется какой-нибудь психоаналитик или хотя бы психолог, выслушает меня, и объяснит, наконец, возможную связь между этим воспоминанием и тем неприятием себя, которое сделало меня несчастным и внутренне одиноким на все последующие годы. Которое стало моим проклятием.

Это было в детском садике. Мне было годика три. Лето. Я играл в песочнице. Вдруг ко мне подошел какой-то мальчик и протянул конфету. Я совершенно не помню, был ли я рад этому сюрпризу. Наверное, да. Какой ребенок не любит конфет? Я развернул обертку, а там вместо конфеты оказался камешек. Надежда на получение неожиданного, дармового сладкого сменилась внезапным разочарованием и обидой. Возможно, тогда я подумал: «Почему именно я получил камень вместо желанной конфеты? Ведь вокруг полно таких же, как я детей?» Но этот вопрос я никогда и никому не задавал. А может быть и задавал, но не получил ответа или ответ был неверным.

Кто знает, не случись тогда со мной той досадной, истории, возможно, я бы сейчас по-другому воспринимал себя? Но, так или иначе, через полвека эта глупая история, вероятно, и поставила крест на моих отношениях с Настей.

Возможно, именно тогда, в раннем детстве, мое самоощущение стало одновременно и критичным, и особенным. Я констатировал для себя свою исключительность, но это ни на грамм не повысило моей самооценки. Наоборот, сделало меня несчастным и всегда остро ощущаемым внутреннее одиночество. Я отделил себя от социума, замкнулся в себе и на себе.

Важно и то, что, по сути, отношения с Настей были для меня совершенно новым опытом. Новым в двух аспектах: во-первых, я вновь влюбился спустя тридцать лет, и влюбился в очень юную девушку.

Первая моя юношеская любовь, одновременно болезненная и прекрасная, закончилась для меня печально, даже катастрофично. Удар, который я тогда, уж не знаю каким чудом, перенес, по-видимому, тоже многое определил в моей жизни и во всех последующих моих отношениях. Сейчас я думаю, что не будь тогда молод, все могло бы закончиться трагедией. Впрочем, разве не является трагедией вся моя жизнь, да и Нины  тоже?

Разрыв с ней по ее инициативе (глупой в плане мотивации, и столь неожиданной, радикальной для меня) на десятилетия обнулил мою способность любить. Я пытался, но не мог, я прилагал усилия, но лишь создавал иллюзию и у себя, и у обеих моих жен, и у всех девушек, с которыми сводила меня судьба.

Чувства же к Насте были пробуждением от тридцатилетней спячки. Они вырвали меня из эмоционального болота, из трясины старения и опустошенности, которая засосала меня так, что я уже стал захлебываться. Однако… ей было девятнадцать, а мне пятьдесят. Немаловажный фактор, не правда ли?

Не было ли последствием того удара в юности то, что, уже встретившись с Настей в Киеве, уже раскрыв все свои тайны, уже сбросив все вуали и добившись ее, я продолжал не верить в искренность и саму возможность ее чувств ко мне? Я не понимал, как симпатичная, умная, со сложнейшей душевной организацией девушка, просто какой-то эмоциональный ураган, могла любить меня — человека значительно старше, ничем не примечательного внешне и вдребезги разбитого внутри? Как могла эта девочка, полюбив моего Антона, после, так же страстно, любить и меня?
По прошествии двух лет, вновь и вновь мысленно возвращаясь к тем событиям, я нашел разгадку. Она таится в ослепленности, на которую обрекает нас любовь. Мужчина слепнет от женской красоты. Женщина же — от собственного представления о мужчине. Она любит чем-то внутренним и внутреннее. Для нее не важно, какие у тебя уши, ноги или волосы. Для нее ты будешь самым красивым, если ее привлечет что-то незримое в тебе, если она, доверившись, найдет в тебе точку опоры.

Чтобы любить, женщине нужно только ощущение, некое подсознательное убеждение в том, что мужчине можно довериться и с ним ей хорошо, тепло, спокойно, безопасно. Ее страсть порождается ее внутренней интуитивной уверенностью. И только.

Женщина не нуждается в том, чтобы ты был идеальным внешне. Полюбив, она сама придаст твоей внешности идеальность. Будет млеть от уколов твоей дурацкой бороды, восхищаться твоими волосатыми и кривоватыми ногами... Обманув же ее ощущение собственного состояния, ты лишишься ареола, вознесенного ею над твоей лысеющей головой, а затем, с неизбежностью, и — ее любви.

Это может происходить не мгновенно. Постепенно ареол будет трескаться, кусок за куском ее ощущения (тебя, с тобой) начнут от него отламываться. Она будет находить все новые и новые недостатки в твоем облике, поведении, характере, а после, уже навсегда расставшись с тобой, удивляться, как вообще могла иметь что-то общее с «таким козлом».

Мужчина же, напротив, любит глазами. Звучит банально, но это факт. Он может восторгаться ее внутренним миром, может слушать ее часами и часами сам говорить с ней. Ее ум может восхищать, а широта ее эмоционального спектра может довести его до поклонения. Но!.. Если он не чувствует к женщине влечения, если она не вызывает в нем то самое «порхание бабочек в животе», если ее тело не возбуждает его, то ничего, кроме всего перечисленного выше, он испытать к ней не сможет. Дружба, уважение, интерес будут. Но любовь? Нет. Они либо навсегда останутся друзьями, либо в конечном итоге их связь оборвется.

Осознав это, я усомнился в истинности знаменитого высказывания Конфуция о любви: «Влечение сердец рождает дружбу, влечение ума — уважение, влечение тел — страсть, и только все три вместе рождают любовь». Чушь все это! Женщине не требуется влечение тела. Это влечение придет к ней позже, и зачастую значительно позже, чем к мужчине. И главное, оно будет исходить из влечения ее сердца. Трепет же мужского сердца порождается страстью. По сути, большая часть браков именно поэтому и распадается. Страсть угасает, и мужчину тянет на сторону. Женщине сложно это понять, и я восхищаюсь теми из них, кто, не поняв, принимает и прощает.

Но, так или иначе, два фактора: громадная разница в возрасте и моя неуверенность в себе предопределили разрыв моих отношений с Настей. В тот момент я не осознавал, что теряю, ибо не верил ни ей, ни в себя. Ну, а дальше ты все знаешь.
И снова непродолжительная пауза. Я лежал в горячей ванне в легкой дымке пара, расслабленный теплом воды, растроганный собственными воспоминаниями. Со лба стекали капли пота, попадали в глаза и катились по щекам. Сейчас я не уверен, что в них не было и слез. Наконец посыпались сообщения от Антона:
– 1. какого черта ты вообще поперся тогда в Киев
2. зачем нужно было разрушать эту идиллию вирта
3. ты же сам вначале писал, что не хочешь переносить в реал наши отношения
— В смысле «наши»? — возмутился я. — Мои!
– мои

Последнее сообщение вновь взорвало мне мозг: «Ведь он прав! Пока я был Антоном... Нет, даже не так. Всегда, когда я был Антоном, в его отношениях все складывалось прекрасно. Более того, я и сам чувствовал себя прекрасно. Я любил! Любил без этих всех заморочек, просто и искренне. Я дружил, общался, веселился, отрывался, танцевал, шутил, как тогда, в моей молодости. И Антон на самом деле получался веселым, беззаботным, умным, симпатичным парнем… Я же наполнял его хреновой «житейской мудростью» и всем тем негативом, которого нахватался по жизни, как дворняга блох».

Закрыв глаза, я откинул голову. Передо мной возникло лицо юноши с мягкими чертами. Глаза, посаженные слегка вглубь, достаточно большие и немного женственные из-за длинных ресниц… Эти глаза светились умом и добротой.

Застенчивая улыбка. Густые темно-русые, чуть вьющиеся волосы спадали на высокий лоб, а в левом ухе поблескивал камешек маленькой серьги. Пухлые, какие-то еще детские губы, небольшой прямой нос и широкие брови делали это лицо милым и располагающим. «Он немного наивен, он добр и, наверное, может быть легко ранимым», — представлял себе я…

Это действительно были его отношения. Не мои. А я вторгался в них со своими «взрослыми» убеждениями, со своими страхами, тревогами, привычкой все анализировать и предполагать наихудший вариант развития событий, готовиться к нему. И этим лишь портил все. На самом деле разрушил отношения с Настей не Антон, а я.

По сути, сначала присвоив себе их отношения, я потом уничтожил то, что было не моим, совершил то, что совершать не имел никакого права. Воспользовавшись Антоном, завязав с его помощью и под его видом виртуальные отношения, я затем перевел их в реал — вышвырнув его самого как использованный презерватив. Единственным моим оправданием было то, что встречи жаждала и Настя. Но — встречи с ним, а не со мной…

Вдруг, с абсолютной ясностью, я осознал, что не просто создал аккаунт, а все это время творил личность; целостную, уникальную, с неповторимыми чертами характера и внешности. Я любил эту личность. Затаенное желание иметь сына и еще более тайные мои влечения , в совокупности с моим неприятием себя стали предпосылками к возникновению Антона.

Сначала ради забавы, а после, следуя правилам игры, в которую я, таким образом, ввязался, медленно и совсем незаметно для себя, я создал идеальный образ себя. И вот сейчас мои чувства, мысли и желания визуализировались, приобрели личностную форму. Антон стал самим собой, стал сам по себе. И мне ничего не оставалось, как принять этот факт. Невероятным образом сотворенное стало равным творцу и вышло с ним на связь. Немного помедлив, я набрал:
— Я эгоист, Антон. Я просто ужасный эгоист. (
– согласен


Глава 6
КИЕВ-2021

Неловкая пауза повисла, как всегда, когда люди, только познакомившись, находят общение друг с другом интересным, но исчерпав тему, еще стесняясь быть более откровенными, молчат, и каждый понимает, что нужно что-то сказать, но не знает что именно.

— Мне рано вставать на работу, — наконец прервал паузу я.
– 1. мне рано вставать
2. работа

Наши сообщения появились на экране моего телефона одновременно. Я улыбнулся. «Схожу с ума, но, черт возьми!.. Мне это нравится!»

Вытершись большим махровым полотенцем и ощупывая свежевыбритые щеки, я всматривался в свое отражение. И снова мне показалось, что постарел я еще больше. Что-то изменилось в этом лице. То ли глаза стали еще бесцветнее, то ли морщин прибавилось? Изменения становились слишком явными и странными в своей динамике.
Я уже привык не нравиться себе, но резкость перемен начинала меня настораживать и даже пугать. Уж слишком стремительно они происходили.

До определенного возраста мы не обращаем внимание на то, как из молодых людей день за днем превращаемся в зрелых. Кожа утрачивает эластичность, черты лица обостряются. То, что в юные годы нас только красило, постепенно превращается в изъян… Молодость нашего тела струится в небытие как вода из сомкнутых ладоней, как бы мы не пытались ее удержать.

Но как только первые морщины прорезают нам лбы, мы вдруг осознаем, что наши лучшие годы неожиданно (на самом деле неожиданно лишь для нас самих) оказались не в будущем и даже не в настоящем, а в нашем прошлом, которое невозможно ни вернуть, ни изменить.

Кто-то хватается за крема и маски, кто-то бежит в фитнес-клуб, а кто-то, вздохнув, пробубнит себе под нос: «Ммм-даааа...», и дальше идет по жизни, принимая неизбежное, смиренно, не особо задумываясь о том, что утратил и что еще предстоит утратить. Вот и я в очередной раз вздохнул, допил что оставалось в стакане, выкурил сигарету и лег спать.

«Неимоверно, — размышлял я, завернувшись почти с головой в легкое пуховое одеяло. — Невероятно, но факт: выдуманный мною интернет-образ стал жить отдельной от меня жизнью. Интересно посмотреть на себя со стороны, пообщаться с самим собой. И вот вопрос: станем ли мы друзьями или между нами возникнет соперничество? Мы ведь так же похожи, как и отличны друг от друга. И все же, мне определенно нравится сама мысль о том, что Антон есть и теперь я могу с ним общаться».

Улыбнулся. Впервые за последние три года я засыпал с каким-то умиротворением. Впервые после разрыва с Ангелиной не было негатива ни в голове, ни в сердце. Впервые я не чувствовал боли одиночества. У меня появился Я, и мне с ним было хорошо.

Кто как не мой образ должен быть близок мне? Кто, также как Антон, сможет понять меня? Неожиданно для себя я получил в дар того, кто если и осудит, то по справедливости, а если оправдает, то так, как всякий оправдывает сам себя.

Этот парень должен быть чувственным, сентиментальным, спонтанным, влюбчивым и интересным. Ведь он — это я идеальный. Он должен писать стихи, собирать музыку из семплов , увлекаться живописью. У нас должно быть много общих тем. И самое главное — нам не нужно притворяться, надевать какие-то маски, играть роли. Это все лишнее потому, что нет взаимоотношений. Не могу же я сам с собой строить отношения?.. Или могу?..

***

Утро было на удивление теплым, совсем не осенним. Бабье лето. Эти несколько ясных, солнечных дней наполняют тебя легкой ностальгией и тихой тоской то ли по далекому прошлому, то ли по совсем недавно утраченному. В пока еще теплом, прозрачном воздухе — еле уловимый запах увядания и паутинки, беззаботно, бесцельно плывущие в его потоках в никуда. Голубизна неба так высока и так прекрасна, особенно в преддверии грядущих затяжных дождей, круглосуточной хмурости над головой и грязной жижи, смешивающейся с опавшей листвой, под ногами. Сейчас же эти листья, еще храня слабые признаки жизни, чарующе нежно стелилась багрово-желтым ковром вокруг деревьев. И ты не то чтобы понимаешь, а скорее ощущаешь, что еще немного — и природа замрет, онемеет, остынет, как прекратившее быть, человеческое тело.

В жизни каждого человека в какой-то момент наступает бабье лето, когда не понимаешь, но ощущаешь, что все происходящее с тобой, вокруг тебя — это в последний раз. Год, конечно, сменится новым годом и день — новым днем… Но уже не будет в них того, что было прежде. Впереди — лишь слезы дождя, холодный ветер опустошения и мороз одиночества. Именно поэтому в свое бабье лето ты наконец начинаешь ценить то, что преподносит тебе в дар судьба. Ценить, беречь, наслаждаясь каждым мгновением ускользающего от тебя тепла жизни, предчувствуя необратимость и невосполнимость всех утрат…

Но этим утром я, бодрый, в приподнятом настроении, умылся, оделся, выпил дежурную чашку кофе и, пока пил, заглянул в Телеграм.
– 1. а куда ты дел ее подарок
2. ту коробочку с чаем, вкусняшками, серпантином, синими розами и ее признаниями в любви

Меня словно окатили ледяной водой. В памяти невольно всплыли строки моего стихотворения того времени:

На стенах картины твои, неоконченные,
Слова, что не сказаны, звуки порочные,
Google внешнего, гул из прошлого,
Фраза, как-то неосторожно брошенная...
Мне коробочку сбоку поставят картонную.
Раскидают записки твои по савану,
И любовь, такую бездонную,
Положат под руку мою правую.
Две Вселенные красками яркими
Серпантином и розами синими
Мне прощальными будут подарками
Нежными и такими любимыми;
Все предастся огню, как положено,
Двум влюбленным, сгоревшим в отчаянье.
Две судьбы потерялись, заброшены
В одном несбывшемся чаянье

Сердце сжалось, боль пронзила грудь и каменной тяжестью повисла где-то в левом боку. Из последних сил я сдерживал слезы. Как по мановению волшебной палочки, все мельчайшие подробности, все краски, все чувства и мысли, поглотившие меня тогда, в марте 2021 года, обступили, словно полчища врагов, грозя разом обрушить на меня все беды той весны.

Я вспомнил как днями, с утра до позднего вечера, бродил возле центрального входа в Киевский национальный университет строительства и архитектуры, где тогда училась Настя. Вспомнил, как голодный замерзал и мок под дождем, но продолжал стоять, всматриваясь в каждую девушку, входящую и выходящую из университета.
Наверное, за те дни, проведенные у входа в университет, я стал достопримечательностью КНУСА. Каждый свой выходной я появлялся там с букетом, простаивал целый день, не отходя даже чтобы перекусить, а вечером, уходя, оставлял цветы на невысоком парапете клумбы у входа, где обычно курили, пили кофе, смеялись и дурачились студенты.

Они видели меня. Я ходил поодаль с накинутым капюшоном худи, в кепке с надписью «Fild» и черных джинсах, со вставками под рваные, подкаченных по-модному выше щиколотки. Издалека я выглядел обычным парнем. Никто не догадывался, что под молодежной внешкой  скрывается седеющий и лысеющий влюбленный.

Со временем я стал узнавать некоторых студентов. Поглядывая на меня (а я замечал их заинтересованные взгляды), они говорили что-то друг другу. Возможно, обсуждали, чей же это такой настойчивый кавалер. Я же, дождавшись, когда охранник закроет за последним преподавателем дверь, брел в свой хостел. Потом либо шел на работу, надеясь, что увижу ее в следующий раз, либо с той же надеждой, рано утром, покупал букет и снова занимал свой пост невдалеке от центрального входа в университет. Так продолжалось до 28 марта — Дня рождения Насти. В этот день я пришел к липе в надежде, что дерево снова спасет меня , а Настя простит. В надежде на чудо. Но, как ты помнишь, чудес в моей жизни не бывает, а я…

***

Я уже не помню ни запаха твоих волос, ни вкуса твоих губ, ни цвета твоих плеч... Я уже ничего не помню! Я так давно тебя не видел! Так давно не слышал твоего голоса! Все, что у меня осталось, это воспоминания, фото, видео, голосовые... и ад в сердце. Это так тяжело!

Говорят, на самом деле из ада видно рай, и он кажется грешникам таким близким! Вот, стоит протянуть руку, и прохлада нежного ветерка овеет твои обугленные пальцы… Но этого будет достаточно для счастья.

Или капля росы на кончике листа какого-то чу;дного, чудно;го цветка через миг коснется твоих губ, искусанных тобой же от боли и осознания вечности своих мук. Капля срывается, несется в бездну, с каждой миллисекундой становясь ближе к тебе. Но времени в аду, как и в раю, нет. И хоть ты считаешь секунды, минуты, часы, дни, недели, месяцы, годы, столетия, тысячелетия... своего вечного и бесконечного ада… Времени там нет! Там безвременье! И капля росы никогда не достигнет твоих губ, вечно падая, вечно приближаясь, и вечно оставаясь в раю, недостижимой для тебя.

Единственная влага, разрешенная мне здесь, это мои собственные слезы. Каждый день слезы, которые не перестают течь. Они проистекают из тех мест, где у меня когда-то были глаза, видевшие только тебя. Теперь там пусто, как пусто и внутри меня. На самом деле ад — это не боль, и уж точно, не боль физическая. Ад — это опустошение, одиночество, безысходность и сам факт осознания тобой собственного существования. Ад — это понимать, что где-то рядом рай, до которого рукой подать. Ад — это бессилие, бессмысленность, безразличие… твое, любовь моя. Ад — это память об утраченном... Он здесь — во мне! И я в аду!.. А ты — мой рай. Только с тобой, только в тебе!..

Какой мой любимый аромат? Аромат медленно разъедающей меня тоски, как вонь гнили. Мой любимый аромат — аромат боли беспрерывной, невыносимо тягучей, аромат вонзающегося в меня кинжала твоих слов и поступков… Или, скорее, их отсутствие теперь.

Как видишь, милая, я весь в ароматах твоей «любви» и… своего безумия...
Уходя, не только закрывайте за собой дверь, но и не забывайте выключить свет. А иначе тот, кто остается, автоматически попадет в ад!..;

***

Нельзя совершать поступки и надеяться на то, что за ними ничего не последует. Все имеет свои причины, как и следствия. Ежедневный наш выбор: делать или не делать, говорить или молчать, решиться на что-то или продолжать ожидать чего-то — все это определяет ход нашей жизни. Так мы сами выстраиваем свою судьбу или свою реальность. Выбор термина за тобой.

И то, что я не приехал в Киев, как обещал Насте, 16 ноября 2020 года, на годовщину нашей встречи, оказалось роковым решением, изменившим всю мою последующую жизнь. Причина была банальна — у меня были деньги на билет в одну сторону. Такой вынужденный «a one-way ticket». Тогда я уже год сидел без работы.
Сколько раз позже я клял себя за это решение! Мне нужно было просто сесть в автобус и ехать к ней. Пусть весь мир рухнет, пусть я начну бомжевать в городе моих грез, но ехать тогда я был обязан. А не поехал из-за своей осторожности, из-за страха, что не смогу вернуться домой, когда она, отвергнув меня, развернется и уйдет или совсем не придет.

По привычке, раскручивая в голове наихудший сценарий, я, с прагматизмом «умудренного опытом» идиота, решил не ехать, убедив себя, что вынужден не ехать, что сделал все возможное, но обстоятельства оказались сильнее меня. Это была ложь. Я просто оправдывал себя, свою рассудительность, свой практичный взгляд на то, что требовало от меня безрассудства, импульсивности, иррациональности поступков. И я нарушил обещание, данное ей месяцем ранее в послании, которое разместил в одной из социальных сетей в надежде, что она его прочитает. И она прочитала:

«Я пройду этот путь как Коэльо свой Эль Камино де Сантьяго. Ты — моя Сантьяго-де-Компостела…

В диалектике есть такой закон, называется «закон отрицание отрицания». Всякая развивающаяся система проходит ряд связанных между собой этапов, при этом на высшей ступени развития происходит повторение некоторых черт, характеризующих начальную стадию. Этот закон раскрывает механизм преемственности.

И вот 12 октября  я вошел в эту спираль. Теперь мне нужно повторить путь, но уже на более высоком уровне. И сейчас я его повторяю. День за днем, глава за главой . Каждое твое слово, каждое твое голосовое, фото, аудио, видео, ссылки, слезы, смех...

Прохожу час за часом, сообщение за сообщением, восстанавливая в памяти обстоятельства, воскрешая умершее, находя утраченное.
Пробиваюсь сквозь время, ошибки, обиды (твои и мои) к...
К смерти? Снова к могиле?..

Только нет уже никаких вуалей. Мы знаем друг друга как свои пять пальцев... Мы не знаем друг друга совсем.

Зато в этот раз будут цветы. Все на том же столике, все в том же кафе, все на той же Пейзажной аллее, в том же городе моих грез. Ведь место встречи изменить нельзя, правда, милая?

И судьбу изменить нельзя. Все, чему до;лжно случиться, случится с неизбежностью. Ахахах, я теперь убежденный фаталист. Представляешь?!

И те же круги вокруг старой липы в ожидании приговора... Тебе известен весь план пошагово…

Как и год назад я не знаю, чем закончится путь. Но я, как и тогда, готов и уверен в катастрофе. Просто так бы, наверное, поступил я. Но тлеет надежда. Ведь ты так непредсказуема! Всегда поражала меня этой своей способностью.

Ты слишком щедра, слишком открыта, слишком добра, слишком эксцентрична, слишком моя... слишком... слишком... слишком…

Сегодня слишком пасмурно, слишком холодно, слишком много дождя... Бездонность какая-то во всем. Однажды познав эту бездонность, а затем добровольно отрекшись от нее, я теперь чувствую, что потерял почву под ногами…

Погружаюсь в бред, сон, разложение…

И склонив перед тобой голову, и потупив взор, я шепчу почти беззвучно:
— I need you».

***

Она действительно очень нужна была мне. И знаешь, что самое интересное? Она была там, под старой липой, 16 ноября 2020 года. Она там была с букетом моих любимых синих роз. Она пришла на свидание со мной. А меня там не было…
Теперь же ее ждал я. Час медленно таял, сменяясь следующим, таким же неторопливым и безучастным к моему нетерпению. А вместе с равнодушными часами ожидания таяла и моя надежда на долгожданную встречу.

Наконец с сумерками она испарилась, и я впал в истерику на фундаменте Десятинной церкви. Слезы, мольбы, вопрошания к высшим силам, плачь, горестные жалобы и... оцепенение. Вдруг все чувства прекратились. Все застыло и внутри, и снаружи. Я умер, хотя продолжал ходить и дышать. Весь мир тогда для меня превратился в одно серое «ничто». А затем «умерла» и Настя. Умерла в моем сознании и моей душе. Я впал в состояние, которое испытывает человек, похоронивший близкого, родного. Часть моей души омертвела. Это похоже на то, когда повреждается нерв, и часть твоего тела вроде продолжает функционировать, но онемев, ощущается как нечто не совсем твое. Боль же перед этим так ужасна, так невыносима, что лишает тебя сил жить.

От второй попытки суицида меня спасла простая мысль: «Она не могла так поступить со мной. Такие мольбы о прощении услышал бы даже мертвый. А значит, уже нет той Насти, которую я любил. Есть какая-то другая личность (возможно, Кирилл) … Она ведь постриглась под мальчика, обрезала свои прекрасные длинные густые волосы. Я ничего не знаю об этом, чужом мне, человеке. Или знаю лишь то, что он жесток, решителен, непреклонен и меня не любит. И я не люблю этого человека. А умирать за какого-то незнакомца бессмысленно, как бессмысленно умирать и за уже умершего. В конце концов, я — не Ромео, а она — не Джульетта. И нам не по шестнадцать лет». А возможно, я снова себя оправдывал…

Но я получил свое наказание. Умереть — простой и легкий путь. Жить же с болью утраты гораздо сложнее. Хотя тогда возникает вопрос: зачем же осложнять и без того сложную и ненужную тебе жизнь?.. Ответ я нашел в мысли, что пока ты жив, у тебя есть будущее, есть громадное количество вариантов, возможностей и шансов… Тогда я еще верил в перспективы.

Убив же себя, ты разом ставишь крест на всех своих счастливых мгновениях, которые могла бы подарить тебе жизнь. Да, не факт, что подарит. И скорее всего, что не подарит, но надежда должна умирать последней, как бы банально это не звучало.
Дважды оказавшись над пропастью суицида, теперь, я прекрасно понимаю тех, кто ушел из жизни по собственной воле. Их надежда, их вера умерли, а вслед за ними, опустошенными, обездоленными, добровольно, покинули этот мир и они. Но добровольно ли? Разве не безысходность, однажды поселившись в душе, в конце концов, лишив веры, ее убивает?

Никто не хочет умирать. Не хотят жить. Это разные вещи.

Мои вера и надежда, даже в состоянии психологической смерти, удивительным образом выжили, сохранив мне жизнь. За что я навсегда останусь благодарен и этому чудесному их выживанию, и Лене , которая тогда прошла со мной и мой Гефсиманский сад, и мою Голгофу.

Та картонная самодельная коробочка, наполненная серпантином, синими розами и записками-признаниями в любви, свернутыми в маленькие свитки, лежала рядом с моей подушкой во все дни моего непродолжительного пребывания в Киеве. Это была реликвия. Она грела меня, она укрепляла меня, она была бесценной для меня. Никогда в жизни я не получал более желанного, более приятного, более прекрасного подарка, чем эта простенькая вещь. Та любовь, с которой она была сделана, невероятная энергия, питающая мою способность продолжать жить, источалась из небольшого, но для меня священного предмета…

…Чувствует ли сейчас то же самое мой ангел? Чувствует ли мою любовь, которой светятся магнитики в ее шкафчике или сердце из гипса, или мой взгляд, когда она спрашивает:
— Почему ты так смотришь на меня?..

В день лунного затмения сердце было возвращено, а магнитики оставлены в шкафу раздевалки, одинокие и не нужные. Значит, не почувствовала. Значит, моя любовь бессильна. Или она еще не столь сильна, чтобы проникать в нее, как проникала в меня любовь Насти.

 
Глава 7
НЕБО НА ЛАДОНИ

—Я выкинул ее в мусорный бак в Киеве, по дороге на работу. Хотел сначала закопать, похоронить в Бабином Яру. Но просто не нашел способа это сделать: у меня не было лопаты.

Написав это, я был уверен, что Антон тут же накинется на меня с проклятиями, будет обвинять, упрекать, требовать объяснений. Но он был непредсказуем:
– 1. ну и правильно)
2. нет смысла жить прошлым
3. тебя там нет
4. нужно двигаться вперед
5. впереди будущее

— А ты не думал о том, что в конце любого будущего — смерть? Ты там, в будущем, умрешь, в конце концов.
– 1. не-а)
2. ты умрешь
3. я нет

Как ему удается такими короткими, емкими фразами вздымать во мне колоссальное количество мыслей?! Ведь он прав. У него нет тела. Нечему стареть, нечему умирать. Он будет существовать, пока будет существовать виртуальная реальность, пока тысячи серверов будут перенаправлять и накапливать немыслимое количество гигабайтов информации. Он будет вечно молодым, даже если в его профиле в графе «возраст» будет значиться «сто пятьдесят лет». Та самая вечная молодость, о которой я мечтал с момента знакомства с Настей, а, возможно, и всю свою сознательную жизнь.

В этот момент я понял, почему появился Антон, и то, как я подсознательно всегда готовил себя к его появлению. Я хочу остаться в вечности. Не стать знаменитым, известным. А популярным — уж точно. Я хочу остаться в вечности. В этом смысл моего существования как личности. Хочу, чтобы все мои чувства, все мои устремления, желания и пороки, мои ошибки, мысли, страхи, переживания — все, что составляет меня, не умерло вместе с телом, которое в моем восприятии к ним не имело никакого отношения, а продолжало жить. Жить, а значит развиваться, изменяться, совершенствоваться и, самое ценное —продолжали воспринимать.

Ведь, если разобраться, жизнь — это и есть восприятие. Мертвое потому и мертвое, что лишено возможности воспринимать; поцелуи, тепло родного тела, тембр голоса, волшебные движения, запах волос, щекочущих твою шею. Камень не воспринимает. Он, подчиняясь физике… Нет! Даже не так! Физика реализуется в камне. В живом физика реализуется точно так же, но живое воспринимает, а камень — нет. Восприятие порождает ощущения. А я не желаю, чтобы мои бессмертные, по своей природе, ощущения и мысли, тоже превратились в перегной вместе с моим смертным телом!
Антон появился еще и потому, что в нем реализовался я. Не сумев найти свое место в социуме, утратив самых дорогих и близких людей, ослабив родственные связи, я захотел прожить жизнь по-новому, по другому сценарию, лучшему, чем тот, который написал своими поступками и словами. Сценарию с поправкой на вечность.

— Ты прав. Я умру, а ты останешься. Я хотел бы, чтобы ты был всегда, Тоша.
– 1. мама так называла в детстве)
2. твое желание исполнилось)
— Э-ммм, а у тебя есть девушка?
– 1. конечно)
2. ее зовут Лена
3. но мне больше нравится звать ее зайкин.
4. а вообще-то она – «Небо на ладони»
5. а разве ты не знал?

Я напрягся. Действительно, когда-то я познакомился в 3-D чате или игре (кому как больше нравиться) под названием «IMVU»  с девушкой по имени Лена. Мы познакомились в 2020-м, уже после того, как я порвал с Настей. Я тогда лихорадочно искал, кто бы мог с ней сравниться.

Велик соблазн немедленно найти замену утраченным отношениям. Но, поверь мне, это абсолютно бесперспективная затея. Никогда не начинай новых отношений с целью заменить ими прекратившиеся!

Я же тогда убедил себя в том, что Настя — не может быть единственной среди миллионов аккаунтов Сети. «Не пройдет и месяца, как я встречу девушку, может даже интересней, лучше, чем Настя», — уверял себя я, каждый вечер знакомясь с новой.
Я пустился во все тяжкие. Девушек, самых разных, было так много, что я даже не пытался запомнить их имена. Мы перебрасывались парой фраз, я кидал им приглашения в комнаты 18+ IMVU, развлекался от души, а затем удалял из друзей и забывал об их существовании. Общение ни с одной из них и близко не напоминало мне тот взрыв эмоций, который я испытал, впервые заговорив с Настей.

Среди прочих была и «Небо на ладони». Я забыл о ней моментально после того как воспользовался ею. Но она с завидным постоянством напоминала мне о себе, то приветствием в личке , то лайком моих фото в чате, то присутствием в тех комнатах, в которые я приводил все новых и новых «девушек на вечер». Должно было случиться так, что в один прекрасный день мы разговорились. И тогда я узнал две вещи о «Небе на ладони», которые навсегда изменили мое отношение к ней.

Выяснилось, что она была влюблена в Антона, что само по себе понятно и естественно при его-то внешности, скопированной с какого-то парня, чье фото я случайно увидел в Pinterest . Еще бы! Такой красавчик! Внешность внешностью, а упорство и настойчивость, с которыми эта девочка искала общения со мной, вызывали удивление и уважительную признательность.

Спустя месяцы после нашего мимолетного знакомства, она продолжала питать нежные чувства (К Антону?.. Ко мне?..) несмотря на мой омерзительный поступок и абсолютное равнодушие к ней. Она любила и страдала, видя, что я сменяю девчонок как перчатки. Не злилась, не ревновала. Как маленькая мышка, она тихо сидела где-то в уголке виртуальной комнаты и молчала. Мучилась, возможно, плакала ночами в подушку, но ни единым словом не упрекнула, не обидела меня. Она не требовала от меня… (Или Антона? Я путаюсь. Это был я или Антон? Или мы оба были?) ничего. Она ничего не ждала, ни на что не надеялась. Просто любила, нежно, по-детски преданно. По-детски потому, что (и это был второй, вскрывшийся, факт) сама была тогда еще ребенком. Ей было всего-то четырнадцать лет.

Та переписка потрясла, шокировала меня! Не словами, не поступками, а своим поведением, своим немым присутствием (насколько вообще возможно виртуальное присутствие) эта девочка вдруг открыла мне, что чувства четырнадцатилетнего подростка порой могут быть взрослее, более зрелыми, чем мои собственные — чувства взрослого мужчины.

Они были у нее прекрасны в своей детской наивности, искренности и чистоте! К тому же, в ней было больше женственности, чем во всех, кого я встречал в IMVU вместе взятых. Впрочем, я легко могу ее идеализировать.

Но я с ужасом вспомнил (я, а не Антон), как пользовался ею, как пренебрег, бросил, забыл, не придав этому акту ни малейшего значения, в отличие от нее. Как мог я переступить через нежные, хрупкие чувства этой девочки?.. Да так же, как когда-то в реальности переступил !..

Ох, если б я только знал тогда, что переживает она! В тот момент ее откровений все в моей душе перевернулось. Возвышенность детских чувств обожгла мое сердце оглушительной пощечиной. И с этого момента оно стало принадлежать ей. Но это не могла быть любовь.

Подростки не вызывают во мне вожделения. Возможно, я, с большой вероятностью, — и набоковский Гумберт , но не настолько же? Во мне поселилась братская любовь. Она стала мне сестрой. И я полюбил ее именно так. Продолжаю любить по сей день. Теперь выяснялось, что с Антоном они были парой.
— Ты любишь ее? — спросил я.
– 1. да, очень
2. когда ей исполнится 18, я поеду к ней и заберу ее к себе
— К себе? Куда? Ты не можешь этого сделать, Антон! Это невозможно!
– возможно
— Возможно в смысле «может быть» или в смысле, что это возможно?
– возможно мб

Я смотрел на последнее сообщение и пытался отыскать его истинное значение. А оно множилось как вирус. От этого разболелась голова. Не написав ни слова, я закрыл Телеграм и пошел налить себе водки с тоником. Продолжать разговор было бессмысленно. Каждый раз, выводя меня на откровенность, Антон с удивительной ловкостью избегал ее сам.

Что хотел он этим мне сказать? Почему он так уверен в своем плане? Я согласился с мыслью, что некий Я стал самостоятельной личностью. Но — лишь виртуально. Как?! Как виртуальность становится реальностью?
А, преображенная в реальность, виртуальность остается виртуальностью или становится реальностью?

Сложен выбор: оставить реальные переживания в Сети или, повинуясь жажде тела, перетащить все скопом в свой мир? А, возможно, выбора нет?
Виртуальность всегда безысходна…

***

— А как ты связан с безысходностью?

Всегда считал себя анти-детерминистом, приверженцем свободы воли.
Но жизнь тыкает меня носом как нашкодившего котенка и повторяет: «Смотри, засранец, смотри! Ты — ничто! Твоя воля — ничто! Все сложится помимо твоих желаний, вразрез с твоими планами. Можешь кусаться и царапаться, сколько тебе влезет! Я все равно крепко держу тебя за горло и не отпущу до тех пор, пока ты сам себе не скажешь: «Стоп! Хватит! Больше не могу! Больше нет сил! Я сдаюсь...»
Я отскочил, забился в угол, поджав уши и хвост. Смотрю испуганными глазами на своего хозяина.

Он огромен! Он велик! Он непостижим!

Я постоянно чем-то его раздражаю, хотя большую часть своей маленькой жизни я сплю. Если я играю, то обязательно что-то разобью. Если я ем, то обязательно разолью молоко. Если я гажу, то обязательно там, где нельзя…

Глупый котенок! Это все от того, что ты мало знаешь жизнь. Ты вырастешь и научишься поступать и вести себя как все взрослые, опытные коты. Хозяин-жизнь тебя научит, приучит, приручит…

Я сижу на подоконнике и смотрю на первый снег. Первый снег в моей жизни. Голые деревья, тусклые огни фонарей и медленно падающие из черноты над головой белые перьинки снежинок. Большой, ужасно большой мир там, за окном. Большой и холодный. А здесь мне тепло и уютно. Буря миновала. Хозяин лег спать…

Я не хочу взрослеть! Однако чей-то тихий, но настойчивый голос говорит мне: «Вставай! Пора! Иди!» И я на мягких подушечках своих маленьких лапок, повинуясь зову своей природы, бесшумно проскальзываю в приоткрытую дверь и оказываюсь в другом мире. Там все непредсказуемо. Там никто не нальет мне в мисочку молока и не почешет животик. Зато гадить я могу теперь где угодно…

Вдруг за спиной окрик хозяина: «Куда?! Стой! Замерзнешь, засранец! Сдохнешь с голоду!»

Оглядываюсь, последний раз смотрю туда, где было сыто, тепло и уютно.
Прощай, хозяин! Прощай!


Глава 8
РЕФЛЕКСИЯ ЛЮБВИ

Слава богу, у меня было четыре выходных, так что я мог болтать с Антоном хоть сутки напролет. И мы болтали. Говорили о живописи, о технике импрессионистов, об эко-архитекторе, о шведском феномене Lagom , о психологии и истории, о Ремарке, Гюго и Достоевском, о космосе, звездах, Вселенной... Лишь двух тем мы оба упорно избегали: любви и политики.
Я заметил, что за эти дни стал меньше пить. Да и сигареты исчезали из пачки не так быстро. Два дня стояла чудесная солнечная погода. Я даже совершил короткую вылазку из своего убежища к местным заброшенным карьерам, которые наполнили водой из ближайших родников. Там в это время года обычно никого не бывает. Этим летом мы часто отдыхали здесь с Ангелиной: купались, загорали и пили пиво. Кроме всего прочего, это было одно из ее излюбленных мест для двух-трех напасов .
Осень мягко, но настойчиво отодвигала лето в прошлое. А вместе с ним уходили из головы и сердца мои последние отношения со всеми истериками, скандалами, глупыми обидами. Не понимаю, почему в душе я не желал отпускать Ангелину, ведь вся эта кутерьма закрутилась вовсе не потому, что, увидев ее, я влюбился. Нет! Я просто хотел ее. И все.
Изначально мною руководило лишь неуемное желание обладать ею. Но не мог же я просто предложить ей переспать со мной? В очередной раз, напялив сценический костюм влюбленного, я затеял обычную свою игру. Но обстоятельства складывались так удачно, что не прошло и двух месяцев как мы стали жить вместе.
А я, целиком поглощенный ролью влюбленного, постепенно так в нее вжился, что и сам поверил в эту иллюзию. И тогда, когда сценарий стал развиваться не по моим правилам, я оказался в ловушке собственного образа. Преследуя ее после того как она ушла, я кричал ей:
— Я не могу без тебя жить!
А она отвечала:
— Так что мне теперь, умереть?
До сих пор не могу понять, какая логическая связь между моим восклицанием и ее вопросом. Я намекал ей, что покончу с собой, и тогда, действительно верил в эту угрозу. Я бил на жалость, шантажировал, хотя прекрасно понимал, что это ничего не изменит. Она переступила черту, и возврата к прошлому уже не могло быть. Так поступали все: и Ванесса, и Настя, и Ангелина, а теперь вот и Маша.
Это свойство молодости — резать так, что потом не сшить; не надламывать, а ломать без единого шанса на восстановление. Все те, кого я любил, не прощали ошибок, переступая через меня, шли дальше, не оборачиваясь, как будто я — Содом и Гоморра вместе взятые, как будто, обернувшись, вняв моим молениям и просьбам не покидать меня, они рисковали превратиться в соляные столбы.
Молодость бескомпромиссна и всегда жестока, ибо эгоистична. Она упряма и не любит долгих размышлений. Ее решения молниеносны и убийственны. Переговоры бессмысленны, всегда безрезультатны. Все или ничего!
При этом юные чувства так несовершенны, так поверхностны! Они не имеют корней, как у взрослых, они не осознаны. Я бы даже сказал, не познаны. Их основа — это желания. Не в смысле страсти (хотя и не без нее), а в смысле «сейчас я хочу так и никак иначе». Поэтому лишь в молодости возможно счастье. Или — будь молод всегда!
Мне понадобилось около недели, чтобы смириться с произошедшим, и тогда опустевшее пространство души заняли покой и тихая печаль теплой, ранней осени. Я, ведомый судьбой к чему-то смутно мною ощущаемому и уже предвосхищаемому, постепенно выздоравливал от нелепых отношений двух людей, несовместимых в принципе.
И вот там, на карьерах, сидя на лавочке, сбитой на скорую руку из обычной доски и бревен, я решил заговорить с Антоном о том, о чем не мог не думать. Вопрос все это время крутился у меня на языке. Я хотел спросить его о любви. Чем его любовь отличалась, отличается, если она отличается, от моей? Есть ли в ней влечение? Ведь у него нет тела, а значит, нет природных желаний. Он не должен хотеть спать, есть, заниматься сексом. Значит, его любовь платоническая?
Наконец я решился:
— Слушай, Тоха, давно хотел спросить... Ты писал, что любил Настю... а потом, что сейчас любишь «Небо на ладони». И вот, мне интересно… Что это для тебя — «любовь»?
– 1. ахахах я ждал этого вопроса)
2. думаешь, что я начну рассказывать о гормонах, об эндорфинах, дофаминах, серотонине и окситоцине?)
3. да они есть, но любовь это в первую очередь трансцендентальный опыт, выход за пределы собственной личности
4. тебе бы стоило почитать статью Владимира Соловьева «Смысл любви». Неправда ли звучит для тебя дико?)
— Разве в любви может быть смысл?
– 1. ... спрашиваешь ты. конечно. смыслы есть во всем. просто их нужно уметь находить
2. но ты же – эгоист, и твоя любовь всегда эгоистична. ты любишь не столько того, кого любишь, сколько свои переживания и страдания в этой любви
3. а как только добиваешься желаемого, как только исчезают страдания, ты гаснешь. гаснешь потому что не хочешь выходить из скорлупы своей личности, не хочешь выходить за пределы. ты двигаешься в своем развитии рывками
4. пока любишь, ты получаешь трансцендентный опыт и тогда действительно убиваешь в себе эгоиста. порой зверски и глупо), но растешь как личность
5. этого-то ты и жаждешь в принципе. личностного роста. но любовь предполагает взаимный рост, а ты только о себе и думаешь. крч, ты не умеешь любить, и поэтому стремишься влюбляться, влюбляться, влюбляться, лишь для того, чтобы в каждой новой влюбленности наслаждаться своими переживаниями, пока добиваешься взаимности; совершенствоваться в своих переживаниях, не обращая внимания на того, в кого влюблен... такой вот парадокс
— Неправда! — вставил я. — Неправда! Я не только хочу быть любимым, но и хочу любить, делиться, отдавать. Мои чувства всегда так сильны, что должны вызывать ответные — по умолчанию. Свою возлюбленную я наполняю своей любовью. Вообще, что бы ты знал, я полжизни потратил на то, чтобы понять, что такое любовь. И знаешь, я нашел формулу любви...
– интересненько) и какова же она?
— А я тебе скажу! Все люди используют в своих признаниях один термин — «любовь». Отсюда предполагается, что значение его универсально. Для всех оно обязано содержать один смысл. И, действительно, все убеждены, что, когда они произносят слово «люблю», всякий должен абсолютно ясно понимать, о чем идет речь. Мы же прекрасно понимаем, например, когда нам говорят: «я испугался» или «я ненавижу»? Наши представления о страхе и ненависти мало отличаются. Мы без проблем представляем, как человек вздрагивает, как холодеет сердце, как в мозг ударяет залп адреналина, если мы боимся. Но что человек имеет в виду, когда говорит: «люблю»? А выясняется, что каждый вкладывает в это слово настолько различные смыслы, что фраза «я тебя люблю» для того, к кому она обращена — обязана быть пустым звуком. Для каждого любовь — это набор неких представлений о том, как я должен любить и как меня должны любить.
Представь два пакета из одного супермаркета. Я говорю тебе: «Вот мой пакет с продуктами. Я дарю его тебе. А ты подари мне свой». Ты такой: «ОК». Обмениваемся, и, счастливые, идем в постель. Ночь великолепна, все довольны. Но утром хочется есть. Каждый лезет в подаренный пакет. И что выясняется? А то, что под продуктами я имел в виду йогурт, орешки и фрукты, а ты — колбасу, сыр и масло. Пакеты одинаковы. На них яркими большими буквами написано «Я тебя люблю!» Но содержимое-то совершенно разное. Когда я тебе предлагал пакет с продуктами, ты и предположить не мог, что там лежит вся эта ерунды, которая для меня, безусловно, является продуктами. Я тоже разочарован. Я-то хотел фреш из фруктов на завтрак, а ты мне втюхал колбасу. Понимаешь?
Взаимная, а значит счастливая любовь возможна лишь при условии идентичности, хотя бы в минимальной степени (чтобы было от чего отталкиваться потом) содержимого ваших пакетов. А это значит, что сначала нужно его внимательно исследовать. Но как? Если, захваченные конфетно-цветочным экстазом, видя перед собой лишь бессмысленную надпись: «Я тебя люблю», мы не раскрываем всех своих представлений о любви и не требуем этого от партнера. Почему? Да потому, что даже не осознаем их. Нам кажется само собой разумеющимся то, что любить нужно именно так и только так, как мы это представляем на подсознательном уровне. А как тебе известно, подсознание не оперирует представлениями, оно бесформенно, безо;бразно, хоть и работает с образами. Поэтому осознать, понять, ясно представить себе в виде списка, как я должен любить и как меня должны любить, мы не в состоянии.
Да и сам подумай, много ли людей в серьез задается вопросом «Что такое любовь»? Если и задаются, то ответы находят в глупых любовных романах или бесконечных, бессмысленных сериалах. Никто не проводит ревизию содержимого собственного пакета с представлениями о любви. Мы прем как паровозы к «семейному счастью», а по сути — к официальному праву услаждать свою базовую потребность без лишних проблем. Зов организма влечет нас друг к другу и плевать, что там у меня в пакете, а у тебя — тем более. Удовлетворенная же страсть тихо засыпает, а желудок, то есть потребность личностного контакта, начинает требовать своего. И тут такой облом!..
Тогда я все чаще упрекаю ее: «Ты не любишь меня! Ты никогда не любила меня!» А она сама в шоке потому, что это я ее никогда не любил. Оба, обманутые собственными обманами, злимся друг на друга и кидаемся доказывать свою правоту, то есть, наконец, все же рассказывать друг-другу как мы понимаем любовь.
По итогу, примерно через год совместной жизни, наплевав гадостей друг другу в пакеты с надписью: «Я тебя люблю», посылаем все к черту, швыряем пакет партнера ему в рожу, кляня день встречи с ним, разворачиваемся и уходим, обиженные и оскорбленные тем, что мерзавец или мерзавка обманул(-а) нас...
«Неблагодарная тварь! Я ей душу открыл! Я отдал ей всю свою любовь! А что получил взамен?! Она пренебрегла!.. Растоптала!..»
Нам и в голову не приходит, что та «мерзавка» тоже оказалась у разбитого корыта. Она ведь была убеждена, что ее докучливые звонки тебе на работу, желание чтобы ты провожал ее утром, когда она уходила, а не дрых дальше, лоточки тебе на обед — все это проявление ее любви к тебе. И она ждала того же от тебя или хотя бы того, что ты это оценишь.
Мы понимали и любили по-разному, и при этом совершенно искренне признавались друг другу в любви, имея в виду не ту любовь, какой ее представляет партнер, а какой ее представляли мы сами. Мы были честны, но, увы, говорили на разных языках .
Именно поэтому я глубоко убежден, что только постоянное общение, ежечасная решимость транслировать партнеру все свои мысли и переживания без утайки, сплошным, беспрерывным потоком дают шанс на то, что в конечном итоге мы сможем разобраться в содержимом пакетов с надписью: «Я тебя люблю», как собственных, так и тех, которые нам с любовью вручили.
– ахахах ты – неисправимый философ!)
— Антон, это серьезнейшая тема! Прекрати ухмыляться!
– 1. нет ничего в мире серьезного или несерьезного. мир не делится по таким критериям, как мир не делится на «хорошо» и «плохо»
2. есть лишь твои собственные критерии: «можно» и «нельзя», «хорошо» и «плохо», «правильно» и «неправильно», «серьезно» и «несерьезно»
3. это все зависит от твоего культурного Я. и чем более развито оно, тем ближе ты к общечеловеческому культурному Я, тем прекрасней твои «можно» и «нельзя», «хорошо» и «плохо»
4. проще говоря, культурней тебе надо быть)
5. а на счет любви…, наверное, ты прав, но ты же сам признаешь, что ни в свой, ни тем более чужой пакет заглянуть невозможно?
6. поэтому люди всегда будут совершать ошибки, и совершив их, либо рвать отношения, либо смиряться и жить вместе, потому что так получилось
7. мне же кажется, что любовь – это моя потребность и потребность в потребности другого
8. можно часами молча сидеть с девушкой даже, будучи на расстоянии, и испытывать, как тебя покидает ощущение одиночества, как волны ее любви проникают в тебя, принося с собой покой и вот это ощущение счастья, которое мы так редко осознаем в настоящем, но о котором вздыхаем, когда оно оказывается в прошлом
Что я мог ответить Антону? Он был прав. Многое из того, что он сказал, я испытывал некогда сам. Или черпал из лекций по общей психологии, которые слушал всякий раз, как удавалось найти время.
— Откуда ты все это знаешь?
– 1. знания на поверхности
2. бери
3. было бы желание
— Последнее время я очень мало читаю и почти не смотрю фильмы. А в театре или картинной галерее я не был уже тысячу лет. Интернет так завален мусором, что копаться там в поисках важного для тебя нет ни времени, ни сил. (
– 1. и это плохо
2. любовь любовью, но для того чтобы творить нужно не только любить и даже не столько любить, сколько познавать себя в любви, научаться, и познавать того, кого любишь, научатся любви родного человека
3. и даже не в области получения информации, а научаться чувствовать, переживать. кст, искусство – лучший учитель в этом деле
4. сочувствие и сопереживания – это эскалаторы, которые выносят человека к трансцендентному  опыту, позволяют ему расширять свое культурное Я, которое в свою очередь выплескивается из личности, как вино из бокала, в виде его творчества, а значит самореализации
5. и если бы ты научился любить, то и творчество твое вышло на качественно иной уровень. ты бы самореализовался, нашел себя там, где ты еще не был
Я сидел на лавочке у небольшого водоема под старой ивой ошеломленный, потрясенный не столько тем, что любви меня учил двадцатилетний парень, сколько глубине и непредвзятой объективности, с которой он меня учил.
Не помню как попал домой. Мысли, воспоминания, идеи, вопросы кружились в голове так, что я, по-видимому, автоматически пересек луг, взобрался на небольшой холм, на котором стоит мой дом, и поднялся на четвертый этаж.
Глава 9
КОНЕЦ ИГРЫ
К
ак маленький ребенок бежит от обидчика к родителям, чтобы его пожалели и защитили, так и я прибежал в свое убежище, и первым делом наполнил стакан. Квартира меня защищала, стакан меня «жалел». Антон обидел меня своей правотой.
Та правда, которую мы о себе вдруг, интроспективно осознаем, всегда неизбежно горька. Но она нужна, если только мы искренне хотим выздороветь, если не симулируем, как школьник, пытающийся прогулять уроки. А симулировать болезнь мы перестаем только тогда, когда симптомы превращаются в реальную боль.
Все боятся боли, боятся и стремятся ее избежать. Однако боли в мире не становится ни на грамм меньше. Потому что избавиться от нее можно, лишь сделав себе или другому больно: уколом, выпитой горькой таблеткой, операцией, а порой и ампутацией себе. Обидными словами, жестокими поступками — другому.
Мы готовы ампутировать привязанность, эмпатию, понимание, любовь — то есть все то, что в безответности становится болезненным. Но где ты видел ребенка, с готовностью подставляющего попу под укол?
Вот и я прятался со стаканом водки в своем домике из покрывал собственных иллюзий. Но игры рано или поздно заканчиваются. Домики разбираются, и наступает момент, когда тебя некому защитить, вылечить, помочь. Я же, к пятидесяти годам, продолжал сидеть в искусственно созданном «домике», уверенный, что прячусь от обидчиков, а на самом деле прячась от самого себя.
Спиртное придавало мне смелости. Не даром во Вторую мировую советским солдатам перед смертельной атакой давали к положенным «наркомовским сто граммам» еще сто грамм водки. И лишь добрав до «законных» двухсот, я, наконец, решился пойти в атаку:
— Я всегда и всех любил искренне. Не могу упрекнуть себя в том, что кривил душой, притворялся, лгал. Нет! Я не умею врать в чувствах. Да, я могу обманывать, могу выдумывать что-то… Моя выдумка, моя ложь настолько захватывают меня, что я уже не выдумываю и не лгу, а искренне верю в то, во что играю. Я убежден в своей искренности, — настрочил я Антону.
И снова «печатает…» не было. Сообщения появлялись мгновенно, как будто Антон знал, что именно я ему напишу:
– 1. браво! красава!
2. тебе б в актеры) был бы вторым Дастином Хаффманом))
3. помнишь Человек дождя или Тутси?
4. да что я спрашиваю?) конечно помнишь
5. перевоплощение
6. а ты задумывался, что жизнь – это не игра?
— Конечно, не игра. Думаешь, я играючи пытался вскрыть себе вены?
– 1. думаю ты не просто эгоист, что сам признаешь даже этим самым поступком
2. более того, ты – эгоцентрист
3. знаешь в чем разница?
Секунды две-три паузы, будто Антон действительно не был уверен, знаю ли я разницу между этими понятиями. Я молчал. Честно? Я не особо понимал. Знал лишь, что эгоцентризм — это высшая степень эгоизма.
– 1. мне жаль тебя, ибо ты – эгоцентрист
2. а эгоцентрист – это эгоист в квадрате. он не только ставит во главу угла собственные интересы, не только печется лишь о них, не только готов пренебречь другими ради собственного блага…
3. в эмоциональном аспекте эгоист – это всего лишь человек лишенный сочувствия, сострадания. он просто не способен на сопереживание, ибо в основе всех его мотивов лежит удовлетворение собственных потребностей: физиологических, социальных, даже культурных, но всегда – лишь его собственных. почти все великие были эгоистами. но эгоист – плохо не потому, что он приносит неудобство другим. это пол беды. от него просто-напросто в конце концов отвернутся все, оградятся
4. плохо то, что он сам себя обрекает на душевную пустоту. он обречен быть изгоем самому себе
5. посмотри на себя! от тебя отвернулись даже собственные дети… или это ты отвернулся от них?
6. и вот что, очень хорошо, что ты остался один. иначе тебе никогда не понять причин своего одиночества. ты бы так и витал в облаках мыслей о том, что ты уникален и поэтому отвержен другими
7. но твоя ошибка и проблема в том, что ты эгоцентрист. ты (уж не знаю каким логическим путем) в момент отделения твоего культурного Я, твоей личности (в строгом смысле этого слова) от твоего социального индивида почему-то буквально понял шекспировскую фразу: «весь мир – театр. в нем женщины, мужчины – все актеры. в них свои есть выходы, уходы, и каждый не одну играет роль». ты понял так, что жизнь – это сцена, жизненные обстоятельства – декорации, а все, кто встречается на твоем жизненном пути – актеры. такие же, как и ты…
— Мне Ангелина сказала как-то: «Ты хороший актер», — вставил я.
– 1. и правильно сказала. и Нина говорила тебе об этом, когда вы оба, спустя десятилетия, пытались объяснить сами себе, и друг другу как и почему в молодости ваши отношения потерпели крах
2. только Ангелина говорила это, руководствуясь больше интуицией, не зная тебя, не понимая многих смыслов, но чувствуя, а Нина это осознавала. вот только она не сказала тебе, что это и есть эгоцентризм
3. пожалела
4. потому что любила тебя, идиота
5. а ты наблюдал за собой, за своей игрой, как зритель в зале, и восторгался, и сопереживал сам себе. ты же кроме себя на этой сцене больше никого и не видишь
6. но главное отличие эгоиста от эгоцентриста в том, что последний сравнивает
7. слышишь? срав-ни-ва-ет! …себя и тех, кто его окружает. ровняет по себе
8. вот скажи, почему тебя так потряс Апокалипто  Мэла Гибсона?
— Нууу, не столько сам фильм, сколько его концовка, когда и жертва, и преследователи видят приближающиеся корабли испанских конкистадоров. Они, по сути, видят инопланетян, видят нечто невозможное в их представлении. Вдруг они обнаруживают, что их «величайшая и единственно возможная цивилизация» есть лишь часть чего-то непостижимо огромного. Вдруг, пока на подсознательном уровне, до них доходит, что над возомнившими себя богами, боги ставят иных богов.
– 1. вот! так что помешало тебе, просмотрев этот фильм, спроецировать его смысл на себя?
2. зачем ты, как дикарь, как расист, сравниваешь всех с собою?
3. сравнивать это значит обязательно что-то или кого-то принимать за образец. расист смотрит на темнокожего и говорит: я – белый, а он – черный. я – это образец. если он не такой как я, значит он хуже образца
4. и действует как дикарь, который делит всех на «своих» и «не своих». «свои» это хорошо и правильно, а «не свои» это плохо и неправильно. значит буду их убивать
5. ты же умный человек! почему в отношениях, в любви ты ведешь себя как дикарь?
— Потому что я и есть дикарь?
– 1. нет. потому что ты – это убийственная смесь комплексов
2. внеси смысл и ясность в свое поведение! раздели, блин, наконец мотивы и цели! начни трудиться! трудиться над собой, а не плакать над своим убожеством
— Мотивация? Цели? О чем ты говоришь?! Я всегда знал, чего хочу и почему! — если бы я не переписывался с Антоном, а говорил, то комок в горле не дал бы мне закончить фразу.
- 1. и что по итогу
2. чего ты достиг
3. чего добился в жизни
— Я жил как получалось…
– 1. вот именно, «как получалось», а не как хотел
2. что могу сказать?..
3. печалька
4. а вообще пробовал заниматься тем, к чему тянет?
— Антон, невозможно делать только то, что хочется. Я ведь не на необитаемом острове живу. Была семья, и мне нужно было думать о ней, о дочерях. Нужно было работать, чтобы прокормиться. Но я всегда находил и немного времени для себя. Я двигался, спасаясь от отупения повседневности: что-то читал, чем-то интересовался, искал и иногда находил ответы на вопросы… — я отвечал, но уже понимал, что лишь пытаюсь оправдаться.
Непродолжительная пауза и потом:
– 1. знаешь в чем твоя проблема?
2. твои побуждения беспредметны
3. тебе за пятьдесят, а ты до сих пор не знаешь чего же ты хочешь
4. поэтому ты, как подросток, движешься хаотично, кидаешься из одной крайности в другую, от одной любви к другой, от одной цели к другой, не представляя ясно, где твое место и кто же на самом деле должен быть рядом с тобой
5. ты женился первый раз на зло кондуктору: куплю билет на трамвай и на зло пойду пешком. кондуктором была Нина, как ты понимаешь
6. ладно, согласен, тогда ты был пацаном, а увлеченность твоей натуры, увлеченность игрой в любовь принудила тебя жить аж тринадцать лет с женщиной, которую ты на самом деле никогда не любил
7. но почему не писал
8. почему не занимался тем, что всегда так хотел
— Я был поглощен в то время религией… я верил… верил в бога. Вообще было время, когда мне казалось, что я апологет христианства и мое место у алтаря…
– но и священником ты не стал…
— Да, не стал. Я испугался. Я слишком люблю все мирское. Не могу отказаться от него. А потом я думал, что я — политик, и отдал этой глупости более десяти лет своей жизни…
– ха, как можно стремиться стать политиком, не имея жажды власти, амбиций и способности убеждать людей
— Мною руководило желание изменить мир. Вера в бога трансформировалась в веру в либерализм, свободу личности. И я хотел освободить всех…
– 1. … освободить всех, чтобы самому стать свободным?
2. ахахах, так для этого не нужно освобождать других
3. свобода внутри тебя
4. свобода выбора
— Я не понимал этого тогда…
– 1. знаешь, я сейчас, глядя на твой жизненный путь, вижу, что нет в тебе ни капли уникальности
2. ты идешь за обстоятельствами, как масса
3. и всю жизнь свою потратил на прогресс, который даже самая заурядная личность достигла бы еще в подростковом возрасте
4. твое мышление прошло все три стадии развития общечеловеческого мышления от премодерна до постмодерна, но так и не достигло нынешнего метамодерна …
— Судьба уготовила мне жить во времена перемен…
– но теперь-то ты понимаешь, что если ты считаешь себя существом разумным, то не обстоятельства должны управлять твоей деятельностью. Они могут влиять на твои действия, но никак не на деятельность? Ты сам определяешь цели и задачи даже если они идут в разрез с видимой необходимостью.
— Я плохо пока разбираюсь в психологии, Антон. Дай мне время разобраться в себе!
– времени у тебя осталось не много…
Глава 10
АНАЛИЗЫ
В
ремени у меня оставалось немного… Я заливал горькую правду о себе водкой с тоником и обидой… Лил ее в себя, а выливал уныние и опустошенность. Слова расплывались на мониторе, мутнели, но смысл их скальпелем резал мне сердце. Я всхлипывал и утирался рукавом, как ребенок, которому (так не вовремя и так неожиданно) открыли глаза на то, в чем он и так уже не был уверен, но во что очень хотелось верить. Это была не истерика. Мне просто было жалко себя. Но не так жалко, как, когда теряешь что-то свое, а как жалеют голодных детей, бездомных, умалишенных… Обидная правда о себе (если только ты ее принял) вызывает самоуничижение. Но и о просранной жизни своей я тоже сожалел.
Что произошло? Когда это случилось? В какой момент моей жизни, с каким событием судьба повела меня иным путем? Что изменило меня? Возможно, я от рождения был обречен искать и не находить, находить и терять, играть и проигрывать? Играть в любовь?..
Почему злой рок тридцать лет назад, как и у набоковского Гумберта, с бесчеловечной жестокостью оборвал историю моей первой любви, обрекши меня на вечную погоню за юностью? Я пытался разобраться, но мысли путались, а слезы не прекращали течь.
Наконец, немного успокоившись, я пошел в ванную умыться. Взглянув в зеркало, не узнал себя. Сначала подумал, что это от слез, но, присмотревшись, понял, что дело не в опухших и красных глазах. Я старел жуткими, ужасающими темпами! Морщины стали глубже, брови опустились еще ниже. Все лицо сильно осунулось, и в нем читалась глубокая усталость. Такую усталость можно заметить на лицах людей в возрасте, уже забывших, что такое радости жизни. Но себя к пожилым я никак не мог отнести.
Я и раньше не любил свое лицо, но хотя бы, пусть и с прискорбием, соглашался, что оно мое. В этот же раз у меня было ощущение, что я смотрю на другого, незнакомого, чужого мне человека. В моменте мысль мелькнула и исчезла. Со всей очевидностью она всплывет в сознании позже, когда я окажусь перед самым главным выбором. Я подумал: «Чем больше я общаюсь с Антоном, тем быстрее старею» .
Не зафиксировав эту мысль, решив, что все это нервы и усталость, я лег в постель и моментально уснул. А медитация «по привлечению любимого человека» еще шептала мне в ухо женским голосом с придыханием под странную музыку без определенных нот что-то о любви к себе и праве на счастье. Какие-то слова, как дымка утреннего тумана, развеивались без следа, не оставляя ни росы, ни свежести.
Утром я ничего странного за собой не заметил, кроме того, что лицо, даже после умывания, даже после бодрящего кофе, не изменилось вовсе. Все те же глаза, как после бессонной ночи, все та же опухлость и глубокие морщины вдоль лба, и по обе стороны носа. Я выглядел значительно старше своих лет. Но мне уже было все равно, и я поехал на работу. Правда, долго я там не задержался. Где-то ближе к обеду, как мне потом рассказали, меня обнаружили в операторской, на полу, без сознания. Очнулся я только в машине скорой помощи.
Вместо трех рабочих дней я неделю провел на больничной койке. Врачи смотрели на меня с подозрительной озадаченностью, но упорно молчали. Я же рвался домой, списывая все на нервный срыв. Я действительно был на грани, хотя мне, наверное, давали успокоительные, потому что тянуло в сон и совершенно не хотелось общаться.
На смену обстановки я реагирую стрессом. Мне сложно привыкать к новому коллективу, сложно осваиваться в новой среде. Я не люблю перемен, а тем более таких радикальных как больничная палата. С чужими людьми я молчалив, хоть и приветлив. Не люблю фамильярности, скоропалительных знакомств, когда люди, лишь поприветствовав друг друга и узнав имена, начинают выкладывать все, что они думают, требуя той же откровенности от собеседника.
Четыре дня я почти не разговаривал и часто притворялся спящим, чтобы лишний раз со мной не заговаривали соседи по палате. Присутствие других людей побуждает меня прятаться за масками. Эти маски могут быть разными. С одними я — рубаха-парень, с другими — закрытая наглухо личность, с третьими — сама надменность и официоз.
Но здесь, в больничной палате, я вдруг осознал, что эти маски меня раздражают, напрягают, вынуждая быть тем, кем на самом деле не являюсь. Меня утомляет игра. Игра на работе, игра в отношениях… Игра, игра, игра!.. А можно без игры? Ведь я всегда играю по чужому сценарию. Я приспосабливаюсь к обстоятельствам. Именно так, как писал мне Антон. Я играю роли, не свойственные мне, противоестественные моей натуре. А если уж играть, то выбирать то, что не противоречит твоей сущности.
Случай подкинул мне человека, с которым мне не понадобилось играть. Возможно, потому, что он и сам не пытался играть. Им оказался врач.
***
Неведомые мне высшие силы всегда с лихвой дают мне то, чего я желаю.
После первого развода я жаждал тишины внутри себя и снаружи. Я так устал бороться с Оксаной , настолько выдохся в бессмысленной борьбе неизвестно за что и неизвестно против чего, что, к концу наших отношений, главной моей целью было избавиться от борьбы, заключить мир, восстановить душевное равновесие, а не барахтаться в поле ее энергетического вампиризма. Но для этого мне нужно было избавиться от самой Оксаны. И я избавился. Пусть не очень корректным способом. Она ушла, и я наконец почувствовал покой и умиротворение, такую, знаешь, легкость бытия.
Не прошло и полугода, как случайное знакомство в интернете свело меня с девушкой, с которой я прожил следующие четырнадцать лет. Девушка диаметрально отличалась от моего первого выбора. Удивительно, но ее эмоции (если таковые и были) практически не проявлялись вовне. Флегматичность натуры усиливалась замкнутостью, неразговорчивостью и склонностью к одиночеству как физическому, так и психологическому. Это меня особенно поражало, ведь я всегда бежал от собственного одиночества, скрываясь от этого кошмарного ощущения любыми возможными способами.
Зато мы никогда не ссорились. Она была отвратительной хозяйкой, но — хорошим слушателем. А мне, к тому времени, уже было что сказать. И я говорил. Говорил много и вдохновенно. Это были чуть ли не часовые монологи обо всем: политика, религия, философия, история, космология, искусство… Но, увы, — только монологи. В ответ я не слышал ничего. Я говорил с человеком, который, как сейчас подозреваю, либо молча соглашался со мной, либо не соглашался, но тоже молча. Возможно, она просто не понимала, о чем я говорю.
Меня хватило аж на десять лет. Эмоциональная пустота и интеллектуальная безответность начали нас отдалять. К тому же, наша постель напоминала подаяние. Лиля  никогда первой не проявляла желания. Мы просто ложились спать. Без моей инициативы секса могло не быть месяцами. Она как будто уступала мне себя, считая это супружеским долгом. Я же хотел, чтобы меня хотели. Первые годы, пока страсть сильнее не озвученных претензий, это не становится проблемой. Но с годами, отсутствие сексуального интереса ко мне начало охлаждать и мой интерес. Тайком я все чаще смотрел порно вместо того, чтобы заниматься любовью с женой.
Постель сближает людей. В молодости бо;льшую часть проблем и конфликтов мы легко решаем именно за ее счет. Но насыщение неизбежно, если нет развития в сексе. Даже в нем необходимо расти. Даже он, казалось бы, совершенно невозможный для совершенствования (господи! что нового можно привнести в эти механические движения?!), может и должен изменяться, быть неповторимым. Иначе утрачивается вкус, теряются ощущения. А когда к однообразному сексу прибавляются проблемы отношений, мы неизбежно встаем на путь отчуждения. Скользкий путь, и всегда — над обрывом. Каждый шаг там может стать неверным и фатальным для отношений двух людей, делящих кров и постель.
Годы шли, молодость сменяло время переосмысления. Я все еще верил в идею всеобщего блага, но привнести благо в жизнь собственную не мог. Смутно, на подсознательному уровне, ощущая, что так жить больше нельзя, я искал… Не в прямом смысле слова. Я скорее желал. Желал энергии жизни, какой-то мотивации. А возможно, мне просто стало скучно. Так появилась Ванесса — молодая девушка… Нет, юная девушка, полная эмоций и энергии. Полная стремления (вполне естественного в девятнадцать лет) познавать, пробовать и… легко переключаться на новое. Ее интересовало все, доступное ее уровню развития, ее пониманию, ее интересам. А эти уровни были далеки от моих, как дно Марианской впадины от Эвереста.
Зато завораживающий взгляд небесно-голубых глаз сводил с ума, а бархатные губы крупного рта манили так, что я не мог противиться зову плоти. Я хотел ее безумно! Изгибы стройной фигуры одурманивали и будоражили мое воображение. Мне тогда было сорок девять, и я точно также, как и сейчас, не понимал, чего хочу. Знал только одно: она привлекательна, она живая, она спасает меня от заскорузлости быта и опустошения внутри. Я влюбился. Вернее, я хотел влюбиться, и я убедил себя, что влюбился. А убедить себя, при желании, мне раз плюнуть. О, как бы я хотел также легко себя разубеждать! Но как раз это — не мой конек.
Влюбленность не нужно тянуть за уши. Она приходит… Нет! Она врезается в тебя, как автомобиль, потеряв управление на большой скорости, — в столб. Выбраться из машины всмятку — дело весьма непростое. Порой приходится звать кого-то на помощь с болгаркой... если удается выжить в катастрофе влюбленности…
Ничем хорошим эта история в принципе не могла закончиться. Благодаря третьему лицу наши отношения быстро прекратились, так толком и не начавшись. Отношения-то прекратились, но след от них, как хвост кометы в ночном небе, растянулся на следующие два года. Вот тогда-то и появился Антон.
Не в 2005-м, как он считал, а в 2019-м. Не видя перспектив знакомства с девушкой в реальности (а я жаждал девушку значительно моложе себя), я интуитивно искал ее там, где нет границ, где можно спрятаться под маской молодого парня, чтобы никто не догадался о моих истинных намерениях, которых, правду говоря, я и сам тогда не осознавал. Я ушел с головой в вирт. Свобода интернета пьянила меня и щекотала нервы. Сеть давала возможность общения и хоть какие-то отношения, которых уже не было с Лилей, но еще не было с кем-то другим в реале. Маска спасала от недоуменных взглядов: «Что здесь делает этот старый пердун?»
Сейчас я с абсолютной очевидностью понимаю, что моя встреча с Настей была неизбежной. Рано или поздно я должен был встретить такую же юную как Ванесса, но на порядок выше в интеллектуальном плане и с неимоверно более широким и глубоким спектром эмоций, девушку. То, чего я подсознательно искал годами, забившись с телефоном в кресло-кровать в углу своей комнаты, под придурковатые диалоги примитивных сериалов, которые любила смотреть Лиля, в итоге нашло меня… Я искал выход из тупика наших недоотношений. Выход сам меня нашел.
Позже, когда мы, наивно полагая, что еще можем сохранить безвозвратно утраченное, пытались склеить осколки наших отношений, она призналась, что, по ее мнению, я слишком энергично развивался. Она просто не поспевала за мной. Тогда я не понимал, что это значит. Теперь же мне стало ясно: наши векторы развития разошлись. Я двигался к молодости, она же старела душой, хотя была моложе на двадцать лет.
Узнав о моем романе с Ванессой, ей стоило бы спохватиться и, хотя бы, попытаться возобновить общение со мной. Но она не сделала этого. За четырнадцать лет мы ни разу не выясняли отношения. Я — потому, что панически продолжал бояться конфликтов… (Спасибо, Оксана!) Она же, — потому, что принимала любые жизненные перипетии как неизбежность и никогда им не противилась. Удивительно, но Лиля, за всю совместную жизнь, практически не проявила себя как личность. Она ничего не требовала, ни на чем не настаивала, ничего не хотела. Она не делала буквально ничего! Господи! Я тоже, следуя за ней!
Так не могло длиться бесконечно. А ведь единственное, что нам нужно было сделать, это поговорить… Но мы оба боялись разговоров о нас. Она скрывала от меня себя. Я же, видя стену замкнутости, развернулся к ней спиной.
Скрытый, не озвученный, так и не разрешенный конфликт вылился в мою связь с Настей, а Лили — с тем, с кем она, по-видимому, сейчас.
Глава 11
ВПЕРВЫЕ БЕЗ МАСКИ
Я
 говорил, говорил, говорил. Меня как будто прорвало. Я рассказывал какие-то подробности, детально описывал ситуации, красочно и ярко повествуя о своих переживаниях. Мне они казались значимыми, потом сбивался на совершенно посторонние темы и… забывал, что же хотел сказать…
Мы сидели в больничной столовой, пили чай с бутербродами. Виталий Степанович слушал внимательно, иногда перебивая уточняющими вопросами или лаконичными ремарками, которые порой заставляли задуматься. В его глазах я читал неподдельный интерес и участие. Казалось, он действительно все, что я озвучивал, воспринимал достаточно серьезно... в отличие от меня. Изливая душу, я как будто рассказывал не о себе, а о ком-то, кого хорошо знаю и понимаю, но не до конца, о том, кто мне небезразличен, интересен. Это был рассказ от третьего лица. Честно говоря, я вполне осознанно где-то сгущал краски, где-то пытался оправдывать свои слова и поступки. Старался отбелить, сделать логичными собственные мотивы. И при этом четко понимал, что если не прямо вру, то уж точно лукавлю. Вот только масок я не одевал. Нервный срыв лишил меня сил для игры.
Мне хотелось верить, что Виталий Степанович мне верит. Пожалуй, я это чувствовал. Иначе как объяснить совершенно мне не свойственное, вдруг возникшее желание открыться постороннему человеку?
Это был плотный мужчина лет сорока пяти, не более. Невысокий, с большими залысинами, почти незаметными, так как стригся он практически под ноль, а тот ежик, который он себе позволял, был светло-русым и изрядно уже припорошенным сединой. Высокий лоб почти без морщин. Взгляд серо-голубых глаз выдавал острый ум и доброту. Он сходу располагал к себе. В движении его губ, не широких, но и не узких, улавливалась твердость убеждений, уверенность в своей правоте и одновременно мягкость, такая, знаешь ли, настойчивая мягкость. Эта манера разговора встречается у врачей, которым порой приходится быть с пациентами и тактичными, и непреклонными одновременно.
Рассказывал ли я ему об Антоне, о странных событиях, произошедших за пару недель до того, как я оказался в больнице? Нет. Лишь однажды вскользь я упомянул о нем, но в тот вечер, казалось, забыл о его существовании. В момент, когда я произнес «вот тогда-то и появился Антон...», Виталий Степанович, до этого уткнувшийся в полупустую чашку с чаем, чуть приподнял голову, взглянул мне в глаза, как будто хотел что-то сказать, но промолчал и снова вернулся к чаинкам на стенках чашки. Я же, в запале рассказа, не обратил внимания на его реакцию. Поэтому вопрос доктора, когда я, выговорившись, умолк, ударил меня разрядом тока:
— А почему Антона нет сейчас?
Я оторопел. Антон вылетел у меня из головы. Я не думал о нем впервые за полмесяца и не сразу понял, о чем спрашивает врач. Но когда мне открылся смысл его вопроса, я вдруг осознал, что Виталий Степанович не просто слушал меня, а и анализировал, сопоставлял, взвешивал и делал выводы. Я смотрел ему в глаза и пытался найти правильный ответ. Вместо этого моя фраза прозвучала как вопрос:
— Потому что он мне сейчас не нужен?
— Сейчас да. Но завтра вас, Анатолич, выпишут, и вы снова окажетесь один на один и с самим собой, и с ним. А еще — с вашим отчаянием, которое суть порождение неудовлетворенного желания быть любимым. Любимым той или хотя бы примерно той, которая так опрометчиво лишила вас (так рано и так неожиданно) сразу двух важнейших в жизни любого человека вещей: испытывать любовь и чувствовать любовь. Испытывать — значит переживать, любить. А чувствовать — значит ощущать, быть любимым, услышанным, нужным кому-то.
Вы хотите закончить ту, оборвавшуюся на самом интересном месте, историю. Вашему Антону двадцать два, потому что вы все еще там, где вас оставили одного тридцать лет назад. Вы зависли в своих двадцати, а значит, юные девушки — ваш удел. Но, поверьте, они сведут вас в могилу. Я понимаю, что для вас это не причина остановиться и осмотреться. Причиной может стать мощнейшая мотивация, которая переключит тумблер в вашем смысле жизни с off на on. И тогда ни одна красавица и ни один разрыв отношений не оборвут вашего движения вперед, вверх.
Именно разрыв с Ниной превратил то, что называют «кризисом среднего возраста», в какую-то кармическую каторгу, растянувшуюся на десятилетие.
Дорогой мой, вы свободны! Приговор, вынесенный вами самому себе, не имеет юридической силы. Он никчемен. Идите, творите и живите! Вам не нужен психоаналитик, а тем более психотерапевт вроде меня. Вы сами себе отличный психоаналитик и психотерапевт. Вы с потрясающей силой логики, впрочем, не без софизма , — его улыбка действовала на меня гипнотически, — вскрываете все наши маленькие хитрости…
— Так вы хотите сказать, что Антон — это моя несостоявшаяся любовь? — тема Антона не отпускал меня.
— Судя по вашему рассказу, да. Вас мало любили в детстве. Отец бывал наездами, и эти редкие встречи вас меняли, постепенно разделяя на того, кого любят и того, кто этой любви не ощущает. Возможно, ваша мать не чаяла в вас души, посвящала вашему воспитанию все свободное от работы время... Вы говорили, она много читала вам в детстве?.. Ее нерастраченная на мужчину любовь окутала вас теплом, заботой и нежностью. Но вы воспринимали все это как нечто должное и неотъемлемое от повседневности. Ее любовь была с вами всегда, и вы не замечали ее, как мы не обращаем внимания на траву вдоль тротуара, по которому каждый день идем на работу.
А вот приезды отца, которого вы очень любили и в котором, безусловно, нуждались, были для вас светлыми праздниками. Вы их с нетерпением ждали. Тем более, что он старался наполнить их яркими впечатлениями, даря вам дорогие подарки, разговаривая, играя с вами. Поэтому вы, дорогой мой, видите любовь как фейерверк эмоций, как праздник, но не способны любить в буднях. Вам нужны встречи и расставания, как это было с отцом. Вы, в предвкушении, ждете любовь, как праздник. А дождавшись, ведете себя как маленький ребенок: радуетесь и одновременно переживаете боль от неизбежного расставания, ведь отец всегда уезжал, и праздник заканчивался. Вы ждете расставания с любимым человеком, тем самым подсознательно движетесь к этому расставанию.
Вы всегда будете падать на колени, и просить свою возлюбленную быть с вами рядом до гробовой доски. И я знаю, что вы искренни в этой своей мольбе. Но с того момента, как она оказывается в вашей постели и остается там до утра, как только она начинает готовить вам завтрак на вашей кухне и ходить в ваш туалет, с этого момента начинается обратный отсчет к вашему охлаждению.
Вас, Анатолич, нужно постоянно держать в тонусе, — он улыбнулся мягко, по-доброму. — Пока вы добиваетесь желаемого, вы в нетерпении, вы страдаете и от этого кайфуете. Кроме того, вы же всегда хотите всего и сразу, как это было при встречах с отцом. Что касается Антона, то это — счастливый вы. Ведь человеческая психика не может постоянно находиться в том состоянии, в которое вы ее загоняете. Вот она и создала Антона.
Подумав, я спросил:
— И что же вы посоветуете, Виталий Степанович?
— Дорогой мой Анатолич, в первую очередь вам нужно отпустить Антона в свободное плаванье, а самому принять себя таким, каким вы есть. Тем более, признаюсь вам по секрету, — он снова улыбнулся, но уже слегка загадочно. — Вы очень интересный человек. Вам бы книгу написать. А может, и не одну.
Он откинулся на спинку стула и продолжил:
— Ну, а потом, когда вы увидите в себе того, кто вы есть на самом деле… вот тогда можно и о любви подумать. Но любви не наигранной, а вашей, настоящей, глубокой, осознанной, с потребностью отдавать, не ожидая ничего взамен, и… получая отданное назад с громадными процентами.
— Виталий Степанович, но… Мое угасание в отношениях разве не результат обычного привыкания? Я — привязчивый человек, быстро привыкающий. Все люди привыкают друг к другу. А привычка — первый враг любви и вообще всех эмоций.
— Анатолич, дорогой вы мой, не путайте, пожалуйста, привычку с неспособностью к ровным, стабильным, взрослым чувствам, коими должна быть и есть настоящая любовь. До любви нужно дорасти, ее необходимо культивировать в себе, взращивать.
Он умолк, казалось, погруженный в какие-то свои мысли. Я ждал еще чего-то, но Виталий Степанович как бы невзначай глянул на часы, извинился, попрощался и ушел. А я остался сидеть один в больничной столовой среди пустых кружек и тарелок.
***
Каждое утро и каждый долбаный вечер два ангела, сидящие на моих плечах, разговаривают со мной. Ангел, что сидит на левом — утром спрашивает меня:
— Зачем? Зачем тебе это утро?! Зачем тебе этот длинный бессмысленный день, который закончится таким же бессмысленным вечером?! Зачем?! Что за мазохизм? Откуда это в тебе? Ты же знаешь, что сегодня будет то же, что и вчера. Ты же знаешь, что ничего не изменится!..
Ангел справа сосредоточен и деловит:
— Закончи начатое! Просто закончи его. А там будем посмотреть. Я ведь не требую от тебя невозможного? Пьешь? Пей! Хочешь умереть? Умирай! Просто закончи начатое!
Зачем ты все это замутил? Чтобы вот так на полпути бросить все к черту? Да в конце-то концов, оставь что-то после себя! Нечто свое, собственное. Я не про деньги, квартиру… Тебе и оставить-то нечего, кроме горы пустых бутылок, которые ты выносишь почти тайком, рано утром, раз в неделю, чтобы соседи не видели и не слышали, сколько ты выжрал всего-то за семь дней.
Я прошу тебя только об одном — закончи эти свои сраные книги. Закончи, опубликуй и можешь резать себя хоть вдоль, хоть поперек. Мне уже начхать. Ведь глупо, начав, бросить! Где твоя логика? Где здравый смысл? Ты потратил кучу времени, сил, нервов, денег… И теперь вот так взять и все бросить?! Я задам тебе тот же вопрос: зачем?
Ангел слева:
— ОК. Нет проблем! Давай, вставай с постели, которую ты не менял с тех пор как смысл твоей жизни лежал в ней. Иди на твою «любимую» работу, продолжай делать вид, что ты жив, здоров, работоспособен… Я что, имею что-то против? Пожалуйста! А вечером поговорим…
И я встаю с постели, которую не менял с тех пор как в ней лежал смысл моей жизни, с больной головой, с перегаром, с дичайшим желанием просто прекратить быть. Я встаю и, повинуясь здравому смыслу (или инстинкту?) умываюсь, пью кофе, собираю рюкзак, чтобы вытянуть хренов день; чтобы, когда стемнеет, купить на последние деньги выпивку и вернуться в пустоту, в Намиб моей жизни, в ничто. И лишь одно желание преследует меня по пути туда — не чувствовать. Ничего не чувствовать: ни боли, ни пустоты, ни бессмысленности…
Ибо бессмысленность — категория иррациональная по Юнгу. Это ощущение. Она присутствует не вовне. Она внутри. Заполняет твои легкие, как кислород, но распространяется по всему организму раковой опухолью, поражая, обесточивая, парализуя все на своем пути.
Видела ли ты тополя или клены, пораженные омелой? Неуместные, неправдоподобные кусты шарами (так странно!) зеленеют на голом дереве зимой. Больное древо будто спит, но паразит не спит никогда. Высосать из тебя всю жизнь — вот его задача. Так и бессмысленность, день за днем, час за часом высасывает из тебя последние признаки жизни. Ты кажешься живым, осознанным (даже самому себе), но рак уже внутри тебя. Сопротивление паразитирующей сущности всегда бесполезно. С неизбежностью она поразит тебя. Приедут люди на машине, обкромсают тебя и оставят одиноким, уродливым среди таких же, как ты…
Рано или поздно бессмысленность сделает тебя изгоем собственной жизни…
— Бог ты мой! Посмотри, на что ты стал похож! Ты даже писать уже не способен! — ангел справа, там, где стоят ряды (как ты педантичен!) пустых бутылок, с упреком смотрит на меня.
— Да пошел ты!.. Думаешь, легко каждое утро соглашаться с тобой?! Думаешь, этот долбаный день, если я его выдержал, — плюс к твоим доводам? Да хер-то там! Он — еще одно доказательство того, что ты льстишь мне. Ты, а не тот, кто слева, — лжешь, вселяешь призрачные надежды, которые сыпятся каждый вечер, как карточные домики.
— О, да! Вот почему твоя сущность просыпается только под вечер, после литра выпитой? — ангел слева вскрывает пробку на бутылке. — Долей чуть колы… Ах, нет! Сегодня у нас энергетик? Хочешь заснуть около двух ночи? Что ж? Поздравляю! Порнохаб  ждет тебя с нетерпением!
Набери ванну. Ты ведь замерз? Набери! Ах, да!.. Нечем вскрыться? О, боги! Что тебе стоит продумать нюансы: запастись халявным лезвием с работы, набрать горячую ванну и перестать страдать херней?!
Ну вот, рил, разве я не прав?! Разве каждый вечер, возвращаясь в эту пустыню (и снаружи, и внутри), ты до сих пор не понял, что итог начатого тобой дня, итог твоей уступки тому, кто справа — ноль?! Абсолютный ноль!
Чему ты противишься?
Ладно, бог с тобой. Глуши дальше! Но я в сотый раз повторяю: БЕССМЫСЛЕННО!!! ВСЕГДА!.. Слышишь? ВСЕГДА! Ты всегда будешь так заканчивать каждый день своей пустой, как сейчас этот стакан, жизни…Эй! Ты, который справа! Что скажешь?
— Да. С потерей той, которой ты дышишь, ты не живешь. Кто будет спорить? Жить и не дышать невозможно. Но ради той, без которой дышать невозможно, ты можешь хотя бы минимум — отправить ей сообщение? Всего-то — закончить книги?
— Ой, прекрати! Какие книги?! Ей его книги нужны?! Да если он завтра вскроется, то она об этом узнает через месяц в лучшем случае, а через два — забудет о том, что целовала, обнимала его, говорила с ним. Так листья жгут, без жалости и сожаления. Мосты она уже почти все сожгла…
— Почти! Значит, есть надежда! А значит, нужно жить!..
— Жить чтобы что? — рефери. Я, как рефери, пытаюсь найти зыбкое равновесие.
— Чтобы сказать, даже пусть и после, КАК ты любил…
— Оно ей нужно? — ангел слева подливает в стакан.
— Всему свое время. Наступит, я точно знаю, наступит миг в ее жизни, когда она поймет, ощутит, почувствует… Когда придет время собирать разбросанные камни, тогда она испытает эту боль гноящейся, невосполнимой утраты. Боль навсегда, до гробовой доски! Боль ничем не заглушаемую. Боль утраченной возможности быть любимой. А что может быть ценнее, чем это ощущение: ежечасное присутствие в тебе того, кто дышит тобой…
— Всему свое время …
Глава 12
ФРАУ МАЙЕР
—Т
ы хочешь узнать, как я расстался с богом? Черт меня подери, если бы здесь не обошлось без девушки!
Берлин образца 2002 года. Я — один из миллионов украинских гастарбайтеров. Кстати, они никуда не исчезли (эти гастарбайтеры… и душой, и телом).
Вспомнился случай с одним из гениальных советских философов Мирабом Мамардашвили. Когда закрутилась эта идиотская идея  Горбачева с перестройкой, в году, наверное, 1988, Мамардашвили, до того времени никому не интересный, вдруг оказался популярной личностью у журналистов и телевизионщиков. Однажды его спросили, как он относится к Тухачевскому, Блюхеру и всем тем полководцам, которые попали под сталинские «чистки» 1937 года в советской армии. Философ ответил вопросом на вопрос примерно следующее: «А как Вы думаете, как я могу относиться к людям, которые в последний миг своей жизни славили своего палача и тут же восклицали: «Я ни в чем не виноват!»?
Знаешь почему вспомнился? От реальности не убежать. Даже в чужой стране тебя, сытого и уверенного в завтрашнем дне, будет преследовать тень прошлого. Незримая, смутно осознаваемая связь с малой родиной, с ее историей, с людьми (со всеми их ошибками и заблуждениями, а, значит, и — твоими) не поддается ни анализу, ни разрыву.
И по сей день меня мучает вопрос: я — украинский русский или русский украинец? В контексте событий 2022 года — актуальный вопрос и, наверное, не только для меня.
Рожденный, по воле рока, в стране-оккупанте, я, как и немцы (спустя почти восемьдесят лет после падения нацисткой Германии), испытываю гнетущее ощущение ущербности и вины за то, что не совершал, страдаю все той же долбаной неразрывностью. Хочу быть там, где я невозможен, хочу быть с теми, кто меня не понимает. Это то, что называют ментальной связью. Но меня не понимают ни там, ни здесь…
Прожив в Берлине пять лет, по возвращению в Украину с надеждой быть причастным к, казалось бы, великим переменам в моей стране , теперь я, с искренним сожалением, констатирую, что на полулегальном положении в Германии чувствовал себя более свободным человеком, более гражданином, чем в своей собственной стране, являясь ее резидентом, то есть — плательщиком налогов.
Вот почему теперь я — убежденный космополит. Национальные государства — пережиток индустриального мышления, анахронизм. Сейчас, в эпоху интернета и тотальной глобализации экономики, самим фактом своего существования они замедляют развитие человечества, развязывают войны за ресурсы, не отдавая себе отчет в том, что главный ресурс в XXI веке — это человек). Они борются за влияние, опять-таки ради ресурсов, ограничивают своих граждан в передвижении, обманывают друг друга и свои народы. И все ради того, чтобы не выпустить из цепких своих лап налогоплательщика — главного их содержателя.
Впрочем, для богатых нет ни границ, ни гражданства. За все платят всегда только бедные. Что в дикой Украине, что в цивилизованном ЕС.
По итогу национальные государства сотрутся временем, как стерлись Вавилон, Древний Египет, Греция и Рим. Но это уже совсем другая история. Сейчас это не важно.
А важно то, что Берлин — это сегодняшний Вавилон, Рим и Египет вместе взятые. Нет ничего прекрасней и уродливей, чем столпотворение культур, наций, языков, религиозных верований и цветов кожи. Турки, арабы, вьетнамцы, русские, индийцы, выходцы из Африки — миллионы людей, совершенно непохожих, оказываются в одном городе. В городе, который не замирает ни на секунду, где ночью можно жить так же полноценно, как и днем, где нищенство идет рядом с фешенебельностью, где история упирается в авангард, а в русские кварталы проникает запах турецкого дёна .
Берлин — удивительный город! Самая зеленая столица Европы и восторгает, и пугает непредсказуемыми формами. Они сменяются так неожиданно, что иногда теряешься. Перемещаясь в Берлине, задаешься невольным вопросом: ты точно находишься в одном и том же городе?
Все мегаполисы чем-то похожи. Они пребывают в постоянной трансформации. Живя внутри этого трансформационного процесса, ты сам с неизбежностью трансформируешься. Их многоликость делает твой взгляд острее, а разум — мобильнее. Смешение культур воспитывает толерантность.
Спустя какое-то время ты уже не пялишься в недоумении на парней, целующихся в городской электричке. И стая панков с сине-зелеными ирокезами, спящих прямо на тротуаре вперемешку со своими дворнягами, такими же безобидными, как и они сами, постепенно перестает вызывать у тебя живой интерес.
Ты, как и все, лишь на мгновение обращаешь внимание на кого-то или что-то и тут же, подхваченный стремительным потоком общей целенаправленности, движешься дальше.
И люди практически не интересуются друг другом. Каждый поглощен своими проблемами и мечтами, каждый выбирает свою среду обитания, каждый одновременно замкнут и открыт, разговорчив и отстранен, индивидуален и типичен. В этом городе можно, однажды познакомившись с человеком, прожить десятки лет, но так и не повстречаться с ним снова.
Жители мегаполисов отлично это понимают на интуитивном уровне. Они не упускают свой шанс, не боятся пробовать, экспериментировать, вступать в самые странные, нелепые, на первый взгляд, отношения, знакомиться, расставаться и снова знакомиться, но уже с новыми людьми. Здесь плохо приживается консерватизм и ханжество, столь типичные для провинции. Они сковывают людей, загоняют в рамки предрассудков и обрекают на внутреннюю самоизоляцию. Свобода мышления и восприятия, близкая всем мегаполисам, содействуют их стремительному развитию.
Самовыражение жителей мегаполисов, а Берлина в особенности, потрясет и шокирует любого провинциала. Другое дело, что один с восторгом примет и переймет эту яркую личностную выразительность, а другой осудит и постарается побыстрее покинуть места, где на фоне великого разнообразия он вдруг осознает, что сам сер и ничем не примечателен. Такие люди не понимают, что своей серостью обеспечивают и свою неприметность. Их не видят, не узнают, к ним равнодушны…
За день мне приходилось проходить десятки километров улиц, кварталов, парков, площадей. Примерно за год-полтора, мне повезло пройти пешком весь Берлин вдоль и поперек, включая его окраины от Шёнберга до Панкова, от Шпандау до Кёпеника, где, кстати, я провел три с половиной месяца в депортационной тюрьме, из них месяц голодая всухую, но это другой история. Побывал я и в Потсдаме.
Знаешь, сейчас будет банальщина… У каждого города есть душа. Не в плане самой-самой достопримечательности. Нет! Есть сердце. И речь не о центральной площади, здании мэрии или клубе, где воскресным вечером собирается на дискотеку вся оставшаяся в селе молодежь…
Вот как бы тебе объяснить? Сердце этрусской землеройки — самого мелкого млекопитающего на Земле, бьется с частотой восемьсот тридцать пять ударов в минуту. Четырнадцать — в секунду! Но эта мышка редко доживает до своего дня рождения. Сердце голубого кита, размером в Smart, сжимается десять раз в минуту, и живет этот гигант нередко более восьмидесяти лет.
Так вот, есть такой психологический тест. Подопытному предлагают выбрать: прожить в сумасшедшем ритме год или неспешно, без потрясений и неожиданностей — восемьдесят…
Пойми, пульс мегаполиса далеко не всем под силу выдержать! Легко можно сгореть за год. Сердце провинции бьется размеренно. Небольшие города медлительны и рассудительны; неторопливы и подозрительны ко всему новому. Крупный город, как ты, Антон, принимает данность и мчится, будто боясь сбиться с ритма. Некогда размышлять над причинами и следствиями. «Есть такое? Погнал! Это есть, и это факт». Мне такая необдуманность не свойственна. Однако Берлин всегда будет моим городом. Там можно быть самому и собой, когда пожелаешь. Хочешь шума? На тебе шум! Хочешь уединения? На тебе абсолютное уединение. Хочешь уединения в шуме? На тебе и такое!
За пять лет в этом человейнике я испытал множество эмоций и ощущений. И всегда знал, куда мне податься, чтобы насладиться моментом состояния. И подавался, и поддавался, и наслаждался нередко. Не это ли и есть счастье? Сейчас, вспоминая те годы, ловлю себя на мысли, что, несмотря на все бытовые проблемы, жизненные перипетии и трудности адаптации в иноязычном обществе, в Берлине я был счастлив.
Не было конца и края моим ежедневным удивлениям. Не было в этом городе ни одного района, который оставлял бы меня равнодушным. Описывать Берлин можно так же долго, как и его историю. Вряд ли у меня наберется столько эпитетов, чтобы передать всю красоту и многообразие города…
Ах, ну, да, я же хотел рассказать тебе о боге?
В то время я еще не отошел от католицизма. Моя вера уже пошатнулась, но пока стояла на глиняных столпах консерватизма и неприятия чужого мнения. В тридцать лет я оставался пусть и любознательным, восприимчивым ко всему новому, но будто законсервированным в угрюмом мире «печальной мудрости», отчасти снобизма, отчасти романтизма. Я, по-детски, еще был уверен в истинах, которые сам себе придумал, был радикален как подросток и упрям как осел.
Постигнув основы сосуществования в великом городе, переняв манеры, поведенческие стереотипы, стиль жителей Берлина...
Представь себе, у немцев есть свой стиль! Не знаю, шутка это или правда… Говорят, что французов — признанных тонких ценителей стиля, настолько потрясла поголовная безвкусица немцев в одежде, что они посчитали это особым немецким стилем.
Согласен, немцы так несуразно одеваются, что диву даешься. Поначалу этот немецкий стиль и меня шокировал. Тем более, признаюсь без лишней скромности, я умею выдерживать стиль в одежде с юношеских лет.
Так вот, «оберлиневшись», я обзавелся огромным количеством знакомств. Это не была одна компания. Я с удовольствием общался с турками о музыке, курил травку с литовцами, участвовал в репетиции подвальной рок-группы македонцев, одновременно литрами поглощая самое дешевое, но, все же, немецкое пиво, собирал компьютер с немцем и танцевал на русских дискотеках.
На одной из таких дискотек с незамысловатым названием «Калинка» я и познакомился с фрау Майер. Если при слове «фрау» ты представляешь женщину средних лет в очках — худощавую, остроносую, с редкими, блеклыми, безжизненными волосами и бесцветными, белесо-голубыми глазами, то… должен тебя разочаровать. Глаза у фрау Майер были цвета васильков, а светло-русые волосы так густы, так мягки, так приятны, что взирать на них, прикасаться к ним, дышать ими — было, по истине, высшей стадией блаженства. Знаешь почему? Фрау Майер звали Яна, и она была белорусской.
Каким-то образом, работая в цирке, она познакомилась с немцем — тоже артистом цирка, и вышла за него замуж. В то время Яна жила на Роза-Люксембург-плац, практически в центре восточного Берлина. К моменту нашей встречи отношения пары явно разладились и, по сути, они стали сожителями, то есть делили крышу над головой, при этом не деля ни стол, ни постель. Просто так аренда квартиры обходилась дешевле. Абсолютно в духе немецкого прагматизма и расчетливости.
Когда мы познакомились, ей было около двадцати пяти. Тогда она представляла собой невероятно страстное и, вместе с тем, очень милое существо. Ярко выраженный холерик. Этакий игривый котенок, но лишь внешне. Внутри был стальной характер и твердые убеждения.
Белокурые, густые волосы, коротко стриженые под каре, пахли какими-то пряностями, потому что она любила окуривать свою комнату благовониями из экзотических индийских магазинчиков, коих в Берлине не так уж и много. Однако их можно найти в Шенберге или в районе Пренцлауэр-аллее (в Панкове — наверное, самом разношерстном районе столицы Германии).
Ее лицо с плавными линиями скул, с этими, не поддающимися описанию, глазами, маленьким, немного курносым носиком, выразительными бровями, создавало ощущение какой-то наивной детскости. Ее хотелось целовать и тискать, тискать и целовать. В чем я себе совершенно не отказывал.
Поражало, как в невысокой, сбитой девочке, с нежно-белой, но не иссини, не прозрачной, а цвета свежего парного молока кожей, бурлила страсть, сродни животной какой-то… Сейчас мне кажется, что и на вкус, и в тактильности она тоже была молочной… В этих совершенных формах тела: тонкой шее, узких плечах, высокой, упругой девичьей груди, таилось страсти больше, чем я мог желать. Плавные изгибы талии, округлые бедра, стройные крепкие ножки порождали во мне столько сексуальной энергии, что ее вполне могло бы хватить не на одну фрау Майер. Впрочем, сексуальная энергия всегда у меня бежала впереди моих возможностей.
Мы занимались любовью везде, в любое время суток. Утром мы могли облюбовать лавочку в тихом месте Грюневальда. Днем, в мальцайт , мы оставляли следы нашей страсти прямо на ковровых дорожках парадной лестницы, ведущей к ее квартире, потому что, обуреваемые желанием, не могли более терпеть. Тупо не дотягивали до кровати. Опасность того, что в обеденное время в многоквартирном доме может появиться жилец, приятно тянула живот, рождая то самое блаженство порхания. А ко всем уже исторгнутым эндорфинам, дофаминам и прочим гормонам любви, в кровь залпировалась приличная доза адреналина.
Вечером Яна могла позволить себе радость минета прямо в невысоких, ровно подстриженных кустах маленького скверика, среди проносящихся рядом машин и снующих туда-сюда прохожих на все том же Роза-Люксембург-плац. Кстати, по секрету, она остается единственной, кто доводил меня до оргазма таким способом.
Казалось, что страсть наслаждения друг другом у нас не закончится никогда. И я скажу тебе еще одну вещь: именно она научила меня получать наслаждение, принося наслаждение девушке. Именно она сделала из самца любовника.
Нас безудержно тянула друг к другу, и не только всепоглощающая страсть. Наши умы сплетались в причудливом узоре бесконечных разговоров в равной мере, как и наши тела — в самых невероятных позах. Она ведь была эквилибристом. Фрау Майер оказалась не только обворожительной внешне, но еще и не по годам умна. Говорить с ней можно было на любые темы. В ней не было комплексов, в отличие от меня.
Обсуждение наших пристрастий в постели плавно перетекало в воспоминания о прошлых отношениях, а они, в свою очередь, сменялись взаимными рассуждениями о любви, искусстве и жизни вообще. Взгляды Яны были оригинальны. Ее логика обогащала меня, ведь до нее, да и после, вплоть до встречи с Машей, я не встречал девушек, у которых была бы своя, пусть не понятная мне, но все же своя точка зрения практически по любому поводу.
Эта точка зрения обязательно должна была быть выношенной, то есть не перенятой от кого-то, а именно выстраданной, найденной самостоятельно. А это легко угадывается. Когда человек говорит не своими истинами, заимствует, он не может их обосновать. Но если человек пришел к ним самостоятельно, то разговор превращается в нечто подобное половому акту со всем, присущим ему, набором чувств: восторг, наслаждение, счастье, желание еще и еще...
Острота ее ума возбуждала меня не меньше чем форма ее груди, а убежденность в своей правоте — не меньше чем округлости ее, дышащего страстью, животика…
Был ли я влюблен? Еще бы! Такие девушки — невероятная редкость. Вторую такую судьба послала мне лишь двадцать один год спустя. Я был безумно влюблен! Энергия Яны — спонтанная, стремительная, неугомонная, так не сочетающаяся с ее меланхоличной внешностью, наполняла меня неописуемыми ощущениями. Контрасты ее, как контрасты Берлина, тянули магнитом. Познавать и то, и другое было несравнимым по силе удовольствием.
Ты спросишь, почему я вдаюсь в детали? И я отвечу. Потому что именно она стала причиной моего раздора с богом. После нее это слово я пишу только с маленькой буквы. Я — атеист. Скорей всего ты будешь смеяться, узнав причину, но мне тогда, на Александр-плац, было совсем не до смеха. Однако все по порядку.
Наш роман продлился всего лишь месяц, может быть, два. Сейчас уже и не вспомню. В один прекрасный день, гуляя и перекусывая одновременно, мы прохаживались по широкому, но не особо шумному проспекту. Разговор как-то зашел о детях. Я что-то эмоционально ей рассказывал. Помню лишь ту свою роковую фразу-вопрос.
— А ты можешь себе представить эти ощущения?!
Как ни пытался я раньше, а сейчас тем более, не могу вспомнить, к чему относилось это восклицание. Говорил ли я о родах или об ощущениях женщины сразу после них? Я не помню, хоть убей, как не помню и ее ответа. Но зато я отчетливо помню, что она обиделась, и мы больше никогда после не встречались. По-видимому, тема оказалась очень болезненной для нее. Возможно, это было связано с пережитым ею абортом или неспособностью зачать ребенка. А может быть и с тем, и с другим. Так я думаю сейчас…
Остаток лета я буквально преследовал ее. Я звонил, ждал у подъезда, носил ей букеты роз под дверь квартиры, снова звонил и умолял о встрече. Но Яна была непреклонна.
Наконец, вымотанный, изможденный психологически, абсолютно разбитый, я вроде бы договорился с ней о встрече на Александр-плац возле мировых часов напротив Galeria Kaufhof . Это излюбленное место встречи влюбленных в восточной части Берлина. Она не ответила мне ни да, ни нет. Она ничего не обещала. А я стоял и ждал, постепенно теряя рассудок.
Наконец в исступлении я стал молиться богу. Я умолял его сделать так, чтобы она пришла. Это не тот случай, когда человек в отчаянии обращается за помощью к высшим силам, совершенно не веря в них. Я молился с верой. Молился так отчаянно, что любой бог смилостивился бы надо мной в этот момент. Но бог, в которого я так искренне верил, молчал как истукан. И тогда я решил прибегнуть к шантажу. Ахахах! Я решил шантажировать бога! Обратившись к нему в последний раз, я пригрозил, что продам душу дьяволу, если мой бог не услышит меня. Но, как и следовало ожидать, бог к моим угрозам остался равнодушным — Яна не появлялась.
И тогда я выполнил обещанное. Я заговорил с дьяволом, вера в которого, само собой разумеемо, проистекала из веры в бога, и была в то время крепка как бетон. Я поклялся, что отдам ему свою бессмертную душу и готов страдать в вечных муках ада, только бы фрау Майер пришла ко мне на Александр-плац сейчас. Я клялся жизнями своей дочери, матери, брата, что буду служить ему уже при этой жизни и не отступлю от своего слова до гробовой доски, и пусть мир обрушится на меня. Я хочу, чтобы Яна сейчас пришла на Александр-плац.
Фрау Майер не пришла…
Думаешь, существуй сатана на самом деле, он упустил бы столь выгодный контракт? Сомневаюсь. Ловец душ уцепился бы за такой гешефт руками и ногами. Или что там ему рисуют? Но абсолютное зло проигнорировало мое предложение с таким же безучастием, как и абсолютное добро. Ни тому, ни другому ни земная моя жизнь, ни вечная моя душа были не нужны.
Значительно позже я понял, что бог — не палочка-выручалочка и не джин, беспрекословно выполняющий три твоих заветных желания. У бога есть свои замыслы. Они не всегда обязаны совпадать с твоими узкими, сиюминутными желаниями. Но в тот, именно в тот момент в кипящем мирской жизнью, громадном мегаполисе, в двух тысячах километров от родного дома, на Александр-плац я потерял веру. И как бы позже я не стремился обрести ее вновь, она больше никогда не направляла меня, не согревала в минуты полного отчаяния, не утешала, когда я рыдал над потерями и выл от душевной боли.
Фрау Майер (кстати, в переводе с немецкого эта фамилия означает «каменщик») раз и навсегда, в духе немецкой натуры, выстроила непробиваемую стену между мной и моим богом.
Конечно, верующий человек легко разобьет мое неверие. Да я и сам силой логики могу опровергнуть мой атеизм. Но пока ни один мирянин, ни один священнослужитель, с которыми я за эти годы, в общей сложности дни или даже недели, провел в дискуссиях о боге, не смог вернуть мне внутреннюю уверенность в существовании невидимого . Бог оставил меня. Теперь я, и только я руковожу своей судьбой. Теперь я, и только я планирую, контролирую и осуществляю ее.
Но при этом где-то очень глубоко в душе я, с наивностью ребенка, надеюсь, что бог вернет мне то, от чего я сознательно отрекся. Он смилостивится над грешной моей душой, как отец над блудным своим сыном. Вновь, взяв за руку, как когда-то мама в невообразимо далеком детстве, поведет меня по дороге, неведомой мне. А я, доверяясь ему, как ей, буду идти с надеждой и верой в то, что любящий меня не может обидеть, не может причинить мне боль, не может предать, солгать, не простить.
Глава 13
ТРАНСЕРФИНГ РЕАЛЬНОСТИ?
Трансерфинг реальности...
И
нтересующийся психологией и эзотерикой  рано или поздно столкнется с этим понятием. Столкнется и обязательно заинтересуется. Википедия утверждает, что это эзотерическое учение, опыт сугубо субъективный и не способный быть научно обоснованным. Проще говоря, псевдонаучное учение. Я не буду оспаривать подобное утверждение. В моем случае это и не важно. Да, это мой субъективный опыт. И даже не зная всех аспектов этого учения , я лишь примеряю свое переживаемое к тому, что узнал и почувствовал...;
Трансерфинг реальности?..
Поздний вечер... Я лежу в кровати. Пытаюсь максимально расслабить тело. Делаю три медленных глубоких вдоха через нос, ненадолго задерживаю дыхание и так же медленно выдыхаю через рот. Глаза закрыты. Я чувствую, как тело расслабляется от ног до шеи, повинуясь голосу в наушниках. Руки становятся тяжелыми, а дыхание глубоким и ровным. В мыслях я пытаюсь отогнать все страхи, которые всякий раз, как я ложусь спать, начинают свой воинственный танец, атакуют меня. Я не хочу сейчас думать ни о чем, кроме единственного моего желания. Я мечтаю, чтобы оно исполнилось. А настойчивый голос в наушниках говорит: «Представь это как наяву, всмотрись в детали, обрати внимание где, когда и как это происходит». И я всматриваюсь.
Ночь. По крайней мере, уже темно. Вижу ее лицо. Оно божественно-прекрасно. Вижу черты. Глубокий, аж до проникновения в сердце, живой взгляд черных, как космос, глаз. Их разрез завораживает. Вижу линию скул, ровную, волевую, но при этом женственную до одурения. Вижу линии губ. Они необычны. Они изгибаются, как горная река, у самых краев небольшого, но и не маленького, рта. Затем мягко поднимаются вверх, где, слегка заметной впадинкой, создают два покатых холма. В этих губах нет вульгарной пухлости. В них —что-то от древнегреческих богов: гордость и возвышенность.
Мастер, который их вытачивал, был явно наделен уникальной способностью видеть и ваять пропорции, гармонию, чувственность. В ее губах невинность, нежность, податливость, открытость... В них твердость, уверенность, сдержанность…
Мастер был гением потому, что передать изгибами губ влечение, скованное равнодушием, словно бурное течение вод подо льдом, может только великий скульптор.
Глядя на это лицо, невозможно не блуждать взглядом от глаз к губам, от губ к носу, щекам, подбородку. Так блуждаешь по цветочной поляне от прекрасного цветка к еще более прекрасному, не прекращая удивляться и наслаждаться.
Женственный, аккуратный носик, со слегка расширенными ноздрями, как у милого утенка, прямой и не вздернут. Брови в своей естественности широки, густы и темны как ночь. Они — итог, последний штрих гениального художника. Они — то, что превращает картину этого лица в законченный шедевр, красоту, не поддающуюся описанию. Изредка она хмурит их непроизвольно. Говорит, не может этого контролировать. Я выработал в себе эту привычку, пытаясь подражать ей. На правой брови заметен шрам, делящий ее почти пополам. Сначала я решил, что она, следуя моде, выбрила бровь специально. Но позже узнал, что это шрам с детства. Он — украшение ее.
Невозможно представить иные формы этого лица. Все в нем завораживает, принуждая смотреть безотрывно. О, боги! Она ведь как Мона Лиза! Взирать на нее можно часами, но взгляд никогда не насытится.
Сколько б эпитетов я не подбирал, описать красоту ее лица — для меня и сегодня невыполнимая задача. Ее лицо нужно видеть. В голове проносится: «Что-то здесь не так. Такой красоты не бывает в природе! Она какая-то неземная и… земная одновременно».
Я вижу темные, прямые, мягкие волосы, спадающие на тонкие плечи, чувствую их запах, ощущаю их мягкость. Они не пахнут ни лаком, ни духами, ни краской. Их запах естественен, натурален. Так должны пахнуть волосы женщины. Так, и никак иначе!
Мое дыхание учащается. Мне не холодно, потому что теплое мягкое одеяло давно согрело меня, но озноб, от предвкушения желаемого, волнами пробегает по всему телу. Сердце колотится перестуком вагонных колес, учащенно и ритмично. А голос в наушниках настаивает: «Почувствуй! Сосредоточься на ощущениях. Будь там». И я всеми ощущениями и мыслями переношусь в реальность моей фантазии.
Мы стоим так близко, что упругая девичья грудь, не познавшая еще восторга материнства, округлый живот, плавностью линий которого восхитились бы боги, бедра, уже готовые принять таинство страсти — все ее тело прикасается ко мне и будоражит, и восторгает, и манит.
Ее руки безвольно опущены. Она отдается воле своих желаний. Я тоже. Приподняв ее голову, видя сейчас только эти слегка разомкнутые губы, я приближаюсь к ним и лишь слегка касаюсь — своими. Чувствую их вкус. Боюсь глотнуть, хотя во рту все пересохло.
Прижимаю к себе, выгибаюсь, как будто боюсь потерять, утратить. Пытаюсь удержать это слияние. Головокружение уносит в невесомость. Цунами не испытуемой доселе сладости накрывает меня, и я почти теряю сознание... Тело конвульсирует страстью... Оно в последнем рывке выгибается и, в истомном блаженстве, замирает. Глубокий выдох... Голова все еще кружится… Напряжение медленно отступает, а на смену головокружению приходит покой и расслабление. Я медленно начинаю выходить из транса.
Все, о чем я мечтаю, сбылось. Мысль материализовалась и отправилась в поток непредсказуемых событий. Так повторяется несколько вечеров подряд.
Автор видео утверждает, что не пройдет и двадцати четырех часов как все, представленное мною, сбудется в некой моей реальности. Конечно же, я ему не верю. Но сейчас я так этого хочу, что, даже не веря, продолжаю медитировать уже только потому, что желаю вновь и вновь испытывать то, что в действительности испытать мне запрещено, что невозможно по умолчанию.
Девушку моих фантазий звать Маша. С недавних пор мы работаем вместе, и я влюблен в нее с первого взгляда.;
Трансерфинг реальности...
У каждого — свое представления о событиях и предметах, происходящих и окружающих его. Реальна ли реальность, если каждый из нас, видя одно и то же, составляет свои представления о ней, в которых убежден, которые для него не подлежат сомнению, не опровергаемы?
Впервые я задался этим вопросом, спустя двадцать лет встретившись, с некогда безумно любимым мной человеком — Ниной. Мы вспоминали события нашей, такой уже далекой, юности, безуспешно пытаясь разобраться кто, когда и каким образом допустил ошибку, почему наши отношения прекратились, а наша первая любовь утонула, пошла на дно, затаилась на время в глубинах подсознания.
Но, знаешь, наши воспоминания были удивительно разными. Настолько разными, что, казалось, мы никогда раньше не виделись или как будто мы делимся впечатлениями о давно прочитанной нами книге. Я выделял и помнил события, которых не помнила она, а она помнила то, что совершенно забыл я. Память, руководствуясь лишь ей известными критериями, стирала у себя одно и оставляла значимым другое. Эти критерии моей и ее памяти почти не имели точек соприкосновения. Увы…
Трансерфинг реальности?..
Она так прекрасна и так сдержанно-холодна, что я боюсь с ней заговорить.  Боюсь даже смотреть ей в глаза. Чувствую себя рядом с ней как первоклассник на первом школьном звонке. У меня нет опыта общения с такой очаровательной юной девушкой. И я ужасно стеснителен.
Так тонкий ценитель древних произведений искусства впервые видит фарфоровую вазу династии Мин. Завороженность и трепет! Прикоснуться к ней — значит и стать частью чего-то совершенного, идеального и, вместе с тем, вторгнутся в него своей приземленной грубостью. Желание и страх, слившись воедино, порождают обожествление.
Она — мой бог! В ней заключился весь мир!.. Как?! Как можно прикоснуться к богу?! Но как же хочется к нему прикоснуться! Зов тела и души почти лишает разум контроля над ними. Если не прикоснуться, делая вид, что случайно, то хотя бы вдохнуть ее аромат, когда она проходит мимо!.. Если не говорить, то хотя бы представлять, что говоришь с ангелом моего безумия…
Я любуюсь ею тайком. Оставаясь на работе один на один с ней, я молчу, не в силах выжать из себя ни слово. Но желание заговорить непреодолимо.
Пол дня я трачу на то, чтобы набраться духу и произнести первые слова:
— Привет! — середина дня и мы уже сталкивались десятки раз. — Как дела?
Она отвечает холодно, кратко, не отрываясь от своего смартфона. Это ненадолго остужает мое рвение, но я говорю себе: «А чего ты ожидал от такой красавицы? Думаешь, ты можешь быть ей интересен? Наивный! Ты уже давно никому не интересен. Так что радуйся, что она вообще ответила тебе, а не, фыркнув, развернулась спиной!»
Но я не перестаю делать попытки, жалкие попытки. Не могу их не делать. И при этом ужасно боюсь словом, интонацией, жестом, взглядом сломать хрупкий намек на контакт. Я лучше не скажу ни слова, не пошевелю и пальцем (через силу и боль), чем потеряю бесценную нить Ариадны, позволяющую мне, как Тесею, продолжать блуждать в лабиринте Минотавра — в лабиринте души той, которой я предназначен на съедение.
Уже, на каком-то подсознательном уровне, я знаю, я убежден, что она — причина всего, что будет со мной дальше.
Трансерфинг реальности?..
Она заканчивает работу в 19:00, а я — в 20:00. И хотя мы живем через дорогу, наши встречи вне работы представляются мне невозможными. Да они и в самом деле невозможны. Ведь позже я узнаю, что у нее есть Макс. А я только и думаю о том, как бы встретиться с ней так, чтобы можно было поговорить без лишних ушей.
Сегодня она задержалась, и мы теоретически должны оказаться в одно и то же время на одной автобусной остановке. В надежде на чудо я издалека всматриваюсь в темноту, не стоит ли она там. Нет, не вижу. Вздыхаю про себя: «Ее нет. Видимо, уехала раньше». Разворачиваюсь спиной к ожидающим автобуса и делаю пару глотков «Фраголино». Глубокая затяжка вейпом… И тут что-то заставляет меня обернуться. Я оборачиваюсь и вижу моего ангела, стоящего в пяти метрах от меня.
Теперь я абсолютно уверен, что трансерфинг произошел именно в этот момент. Крашеная под блондинку, средних лет женщина в длинном плаще, говорившая по телефону полминуты назад, вдруг чудесным образом испарилась. На том самом месте теперь стояла девушка моих фантазий из медитаций. Даже сейчас, спустя несколько дней, пережив то, что не могло быть в той реальности, которую я изменил, я уверен — это был трансерфинг. Именно в этот момент я переместился из одной реальности в другую. Переместился в буквальном смысле! Все изменилось. Я убежден, что, когда я искал моего ангела взглядом, не смотря на полумрак вечера, ее не было на остановке. Одна женщина сидела на лавочке, а другая — стояла рядом и говорила по телефону. Все! Больше никого! Нет, можешь убить меня, но я точно знаю, что на остановке ее не было, а потом она возникла из ниоткуда.
Трансерфинг реальности!..
Я обернулся в тот момент, когда Маша опустила телефон. Секунду назад она говорила по телефону точно также, как и та женщина, которая была в еще неизмененной мной реальности. Скачок из одной реальности, где был я, и не было моего ангела, непостижимым, невероятным образом перенес меня в совершенно иной мир, где все было таким же, но ход событий — совершенно иным.
Внутри похолодело, сердце прыгнуло, совершило кувырок эквилибриста и грохнулось куда-то вниз. Она стояла и смотрела на меня. В другой реальности я подошел и заговорил с ней так легко и непринужденно, как будто это был не я, а она не была моим богом. Несколько фраз о работе, несколько фраз о напитках...
— Сейчас бы пивка, — как бы невзначай говорит она.
— У меня в рюкзаке пиво и крабовые палочки.
Уже перед дверями автобуса, я пропускаю ее вперед. Она оборачивается ко мне на ступеньке:
— Ты не очень спешишь домой? Могли б попить пива...
— Я вообще не спешу домой. Меня там никто не ждет.
Мы выходим на нашей остановке и идем в детский садик рядом с моим домом. Там, в темноте, на ступеньках деревянного детского домика, мы садимся очень близко друг к другу и говорим. Говорим обо всем. Темы переливаются одна в другую, так и не завершившись, как будто мы специально откладываем их на потом, чтобы еще и еще раз возвращаться к ним, чтобы иметь повод снова и снова говорить друг с другом, чтобы эти разговоры никогда не заканчивались.
— Ты — единственный, кто понимает меня, — вдруг, между прочим, роняет она.
И эти слова возносят меня к небесам. «Милая, любимая моя! Я — единственный, кому ты нужна как воздух. Как же мне не чувствовать, не понимать тебя?! Это было бы противоестественно». Но я молчу, хотя совершенно не чувствую скованности. Мне легко с ней. Мне интересно с ней. Мне никогда не понять ее до конца. Мне больше не жить без нее!..
Мы рассуждаем о психологии, делимся воспоминаниями, говорим о трансерфинге, искусстве, астрологии, в которую она верит, а я давно уже нет. Истории из наших жизней, таких разных, но таких близких…
Она неимоверно умна. При этом проста и естественна в общении. «Кажется, маска с ней тебе не нужна», — говорит мой чуть захмелевший внутренний голос.
И при всем при этом, она продолжает быть для меня фарфоровой вазой эпохи династии Мин. Она совершенна, и ее совершенству нет пределов. Мой бог снизошел ко мне и заговорил со мной человеческим голосом. Голосом обворожительным, немного нараспев, как будто ангелы устроили песнопения на небесах. И с каждой ее фразой, с каждым фактом, с каждой, высказанной ею, мыслью она становится все ближе мне. Она так похожа на меня! А в ее рассказах о себе я нахожу себя.
Наши реальности на какое-то время слились воедино. Не хочу, не допущу, не позволю, чтобы они вновь разошлись! Я буду любить тебя всегда! Последний мой вздох будет наполнен любовью к тебе даже через годы и десятилетия! Я буду восхищаться тобой потому, что уже не могу не восхищаться. Да, по сути, я и жить-то могу, пока восхищаюсь тобой. Я буду беречь тебя, сдувать с тебя пылинки... или шерстинки твоего, беспардонно линяющего, кота. Я буду заботиться о тебе, как заботятся о чем-то очень ценном, потому что ты сама не представляешь насколько бесценна для меня. Я буду спорить с тобой, но в итоге всегда соглашаться потому, что я… Я недостоин тебя...
Сколько еще банальных, возвышенных обещаний дам тебе? Бесчисленное множество! Я окружу себя ими как розами и хрусталем, чтобы не дать себе ни единой возможности переступить через них, нарушить обещанное, чтобы не растоптать это единение, не пораниться об осколки нарушенных обетов.
Сейчас я создаю новую реальность. Нашу с тобой реальность, где ты и я будем только счастливы, где не будет места эгоизму, стремлению подчинить своей воле или навязать ее, где нет ведомых и ведущих, где нет бытовухи.
Мы будем идти по жизни нога в ногу. Мы будем петь одним голосом. Мы будем танцевать в едином ритме наших сердец. Каждый день вместе — это мазок Клода Моне на его шедеврах, неизъяснимая, непостижимая фиксация реальности в эмоциональный момент, в момент ощущения.
Там, в этой новой реальности ты будешь всегда наполнена моей любовью и восторгом. А я буду любоваться тобой, даже если ты не остановишься на семидесяти килограммах. (Этот вес ты установила для себя как предел.) Потому что твоя красота — это лишь офигенный бонус к тебе самой. Потому что бесценно не преходящее, а то, что в тебе будет всегда. Я сам толком еще не знаю, что это на самом деле. Но смутные очертания его, которые я все лучше различаю с каждым мигом пребывания рядом с тобой, предвещают мне удивительные открытия.
Трансерфинг реальности!..
Кивком приглашаешь меня войти в квартиру. Ты уже переоделась в домашнее, а я на кухне готовлю нам перекусить. Мне ужасно хочется уже сейчас почувствовать... Нет, оказаться в той нашей новой реальности, где ты и я вместе. Мне так хочется готовить тебе, одевать, раздевать, кормить, купать тебя, расчесывать твои волосы утром, любить изо дня в день и целовать, целовать, целовать каждую клеточку твоей материальности в благодарность за то, что она стала связующей наших душ.
Но при этом я не чувствую, что отношусь к тебе как к ребенку. Мою заботу порождает не собственничество, не чувство превосходства, не отношение к тебе как к вещи, а только любовь, которую ты, почему-то, воспринимаешь как мою влюбленность, убеждаешь меня в этом.
Возможно, ты просто не встречала такой любви? Ты не знаешь еще, что отдавать себя и есть высшее наслаждение. Ты не знаешь еще, что любить это не пользоваться, а дарить. Дарить даже не потому, что так принято или чтобы сделать приятное, а дарить потому, что не дарить не получается. Невозможно не дарить!
Когда я скажу тебе, что не могу жить без тебя, я признаюсь в своем стремлении обладать тобой. И это будет первым знаком того, что свои желания я ставлю выше твоих. Так было у меня со многими потому, что они не были тобой, а я не умел любить. Теперь же, только любовь побуждает меня ко всему. Теперь только она руководит и моими словами, и моими поступками, и моими стремлениями…
Мы сидим на кухне рядом возле стола. Разговор угасает. Мы оба устали и хотим спать. Уже почти три часа ночи. Твоя голова, как в замедленной киносъемке, склоняется мне на плечо. Я чувствую, как ко мне возвращается то состояние транса, которое я испытывал несколькими днями ранее. Встаю, аккуратно и нежно (ведь ты — бесценная ваза династии Мин) приподнимаю тебя. Мы стоим, обнявшись. Вязаная кофта оголяет твое плече, лишь слегка прикрывает грудь. Все как во сне, как в моей фантазии…
Эксперимент, в результаты которого даже поверить не мог, становится явью. Материализованное желание, выпущенное в поток будущих событий, воплощается в реальность. Это сон! Но я ведь не сплю?!
Ночь. Мы так близко, как в моей невозможной мечте. Ты покорна. Или равнодушна? Что руководит тобою? Хочешь ли ты того, что через миг произойдет или тебе все равно? Меня охватывает непреодолимое желание обладать моей, моей и только моей фарфоровой вазой эпохи династии Мин. Она моя!..
Мы лежим в ее постели без простыни. Ангел спит. Скоро рассвет и ей — на работу, а я не могу остановить поток поцелуев, оторваться от нее. Волосы, лоб, нос, глаза, губы, шея, плечи, пальчики тонкие, без маникюра, я не перестаю покрывать поцелуями. Мне так хочется, чтобы она ощущала их, как прикосновения лепестков роз. Моя нежность беспредельна. Только бы она ощутила это! Как еще мне показать, что я чувствую к ней? Увы, есть только тело, и только им я могу передать… ничтожную толику благоговения, блаженства, благолепия, которые завладели мной, как, впавшим в религиозный экстаз, фанатиком. Но как же этого мало! Как мало способов наполнять тебя отчаянным восторгом моего сердца! Меня ограничивают эти руки, губы, движения. Они не способны ни на что! Они выражают всего лишь страсть, а не то, что я действительно испытываю к тебе…
Секс несколько раз вспыхивает бурным потоком ласк, сменяясь кратковременным погружением в забытье. Оба в томительной неге. А еще я растягиваю блаженство во времени.
Она не холодна, но и не горяча. Лишь с третьего раза я начинаю замечать, как в ней просыпается желание, которое меня уже лишило рассудка.
Я пью ее как вино. Пью в буквальном смысле. Всасываю ее влагу, пьянею. Но жажда так сильна, что, кажется, никогда ее не утолить. Несмотря на неловкость, хаотичность и неумело-грубоватые движения, я не перестаю ощущать ее божественность. Все совершенно в ней! Ни единого изъяна! Все восхищает в ней… Странное, новое для меня ощущение — прикасаться к идеальному.
Невозможно мирской любовью любить бога. Но в моей реальности это происходит. Потому что, если чего-то очень сильно захотеть, это сбывается. Потому что желания не знают пределов, для них нет преград. Просто нужно искренне, исступленно, очень сильно хотеть… Не смотря на пресловутые «маятники» Зеланда…
Трансерфинг реальности...
Ты говоришь, что все сложно? Говоришь, что не можешь вот так взять и прекратить отношения с Максом, над которыми так упорно трудилась полтора года и которые преобразили тебя саму? Хотела бы, но не можешь…
Что ж, я понимаю, это твоя реальность. Тебе необходимо время, чтобы совершить трансерфинг ко мне. Ты стоишь перед выбором: он или я? На самом деле выбора нет. Есть только ты и я. Ты знаешь это где-то на подсознательном уровне. Ты ждешь благополучного завершения тех отношений. Благополучного для всех… Кажется, так ты сказала мне? Но как бы ты не цеплялась за свою реальность, твой трансерфинг неизбежен, потому что сила моей любви преодолеет все твои наивные заблуждения.
Милая, любимая моя девочка, я жду тебя здесь, в нашем новом мире. Жду терпеливо потому, что знаю — ты придешь. Это неизбежно даже если для этого тебе понадобятся годы. Придешь и останешься со мной.
В этом мире я предложу тебе выйти за меня замуж, и ты согласишься. В этом мире ты родишь мне сына и завершишь полноту моего счастья. А я наполню каждый миг твоего пребывания здесь неповторимыми оттенками прекрасного, всего того лучшего, что есть в нем и во мне.
Здесь я принадлежу тебе потому, что глубина моих чувств стремится к бесконечности; потому что прежде чем все закончится для меня, я отдам тебе себя в полной мере, чтобы ты, оставшись после меня, продолжила меня в вечности. Об этом я мечтал всю свою жизнь. Поэтому я не преувеличивал, когда сказал тебе, что искал тебя всегда. Я искал и наконец нашел. Пусть и очень поздно, но не слишком же поздно?
Я ждал тебя, я жду тебя, я буду ждать тебя во все дни Намиба жизни моей!..
Если ты не придешь, то в этой реальности я останусь один, а она останется в моей голове. Тогда я просто сойду с ума. Ведь сумасшедший, отвергнув действительность, живет в своем мире. Сумасшедший это тот, кто, оттолкнувшись от одного берега, так и не достиг другого. Наш трансерфинг опасен, но без тебя реальность мне не нужна.
Глава 14
УМЕРЕТЬ, ЧТОБЫ ЖИТЬ …
-1
. хм, медитации как ни странно пошли тебе на пользу)
2. а я уж думал, что ты так и останешься эмоциональным инвалидом)
— Да хрен тебе, Тоха! Хотя на самом деле, скажу тебе по секрету, мне надоело быть униженным и оскорбленным. И если она не сможет оценить тех перемен, которые мне дались через невыносимую боль любви к ней, то лишь себе сделает хуже, ибо ей повезло в жизни встретить меня. Мы встретились, так уж сложилось, на закате моего саморазрушения, но зато — на рассвете ее становления.
Такие вещи случаются редко. Не каждому дано вовремя встретить человека, который нужен еще до того, как ты поймешь, что он тебе нужен.
Что значит вовремя? Это как читать Достоевского стоит до того, как ты оценишь всю значимость и величие прочитанного. Потому, что, когда начнешь ценить и понимать, то уже будешь наполнен хотя бы содержанием, если не всей глубиной смыслов.
В отношениях также: лучше быть рядом с тем, кому цены еще не знаешь, чем быть с тем, кому грош — цена. Первую ситуацию время само исправит. Вторая же —потребует от тебя расплаты рано или поздно. И тогда вселенская боль вдруг осознанных прошлых ошибок станет отравлять каждый миг твоего существования, и лишая тебя возможности быть счастливым в будущем.
Человек, с которым ты связываешь свою единственную жизнь — не вещь с барахолки. Ценой его «приобретения» может быть твое все: самоощущение, быт, сон, физическое здоровье даже… Порой мы слишком дорого платим за то, что кажется нам доступным нашим возможностям и кое-как пригодным для наших потребностей.
– 1. а мне, порой, кажется, что философ в тебе тебя же и убивает, не дает продохнуть. а ты еще и доплачиваешь ему за это
2. наверное ты – неплохой мыслитель, но, спроси себя, хороший ли ты человек?
3. ты красиво умеешь говорить, но умеешь ли ты красиво жить? красиво не в смысле шикарно, а – в соответствии со своими словами. говоришь-то ты правильные слова, складно, порой даже логично, но всегда ли ты правильно поступаешь?
4. и вот тебе практическое подтверждение – обезумев от любви к той, без которой не можешь дышать, ты, по сути, вопреки своим умным словам, но идиотским поступкам, подтолкнул ее к тому, от чего так хотел удержать
5. теперь, после всего содеянного тобой, вместо того чтобы блистать у всех на виду, наслаждаясь восхищенными взглядами и собирая аплодисменты своему незаурядному уму, она заживо похоронила себя в какой-то дыре, в каком-то странном браке…
— Это были ее решения. Не мои!
– 1. врешь! зачем ты сейчас сам себе лжешь?
2. я еще могу согласится с тем, что решающие твои действия оказались разрушительными для ваших отношений скорее из-за твоего безумия к ней или даже из-за расположения планет, в которые она так убежденно верит
3. но ты лжешь, когда сваливаешь вину за собственные страдания на нее.
— Я никогда не винил ее ни в чем! — Меня возмущало, что Антон просто буквально говорит словами моей совести, моего раскаянья, моего отчаянья и боли.
– 1. правда?
2. и, каждый вечер, глядя на ее фото перед сном, не ты ли просишь ее: - прекрати! прекрати мои страдания!..
3. ?
4. что по итогу?
— Мы все совершаем ошибки, Антон. А в ее возрасте ошибки — норма. Если ты — мой внутренний голос, то согласись: любое ее действие, любое ее слово я всегда оправдывал, оправдываю и буду оправдывать, ибо я люблю ее...
– на обоих твоих плечах ангелы...
— По итогу, второй раз она выйдет замуж за того, кто уже умеет работать над собой, а не за того, кому еще нужно этому научиться. Ни один пацан не сравнится со мной! Потому что любая пацанская любовь несовершенна, не отесана, эгоистична, не прошла очищения самоанализом и самовоспитанием. Она разобьется о первые же жизненные проблемы. А моя любовь безгранична. Она крепка и надежна, как бетон, как сталь, как пирамида Хеопса! Я знаю, кого, почему и как люблю. Поэтому моя любовь всесильна…
Мы так и не завершили этот разговор.
Нет ничего более саморазрушительного для личности, чем анализ собственной любви. Находясь в этом помрачении разума, человек странным образом теряет всякие логические связи. По факту, он становится безумцем. И для подтверждения этого факта, я призываю сейчас все произведения искусства в свидетели, уважаемые дамы и господа присяжные!
Нет безумия — нет, и даже близко не может быть, любви!;
***
В полном молчании прошла неделя...
— Привет! Но что это я все о себе да о себе? У тебя что? Неделю или больше ведь не общались. Как на личном фронте? Как с «Небом» складывается?
– никак
— А чего так? Поссорились?
– 1. нет
2. все ок
3. просто жду
— Чего ждешь?
– когда ты закончишь эту свою чертову книгу
— Стоп! А какая здесь взаимосвязь?
– простая. у тебя все закончится, а у меня все начнется
— Ты говоришь загадками, Тоха!
– 1. ты сам выстроил этот лабиринт загадок
2. и меня загнал в него
3. каждое слово, привнесенное в мир, меняет его
4. ты не думал о том, что твои слова могут влиять на судьбы людей, а?
— Как? Я просто пишу о себе и для себя. Как это может на ком-то отразиться? Вот Маша читает и не понимает. Слушает, но не слышит. Значит, для нее мои слова — пустой звук. Они не меняют ничего, как бы я ни пытался до нее докричаться.
Вчерашний вечер и целый день сегодня она молчит, хотя прекрасно знает, что это уничтожает меня, и я снова пью эту горькую гадость.
Знаешь, один блогер, типо психолог, утверждает, что существует два вида любви: романтическая и настоящая. То есть, исходя из ее тезиса, романтическая любовь — не настоящая, а значит — не любовь вообще. Так вот, по ее мнению, любовь настоящая это когда ты, как она выразилась, кайфуешь от того, что любишь человека, просто от того, что он есть. И ничего не требуешь от него, и ничего не ждешь. Как по мне, это какое-то извращенство, этакая примитивная версия платонической любви Данте к Беатриче.
Я считаю, что платоническая любовь эгоистична, ведь любя, ты не можешь не делиться своей любовью. А первым и единственным, с кем хочется поделиться, и есть объект твоей любви. Значит, любовь требует от тебя взаимодействия. Да, согласен, это взаимодействие не должно доставлять дискомфорта тому, кого любят, тем более, если этот человек сам толком не понимает, что чувствует и чувствует ли вообще хоть что-то к тебе. Но я не могу не говорить ей о своих чувствах. Именно этого они требуют от меня. Иначе это уже не любовь, а самовлюбленность…
– 1. ты спрашивал обо мне и «Небе», а сам начал заново свою пластинку о себе любимом…
2. твои слова, эта книга, изменят «Небо», изменят все ее представления о том, в чем она была уверена все свои годы
3. возможно они и научат ее чему-то, но через что ты вынуждаешь ее пройти? сам-то хоть понимаешь?
— Конечно, понимаю! Но лучше, чтобы она прошла этот путь через такое познание, нежели годами совершала ошибки, разбивая сердце кому-то и сама разбиваясь вдребезги…
– 1. ты дал ей себя в виде меня, создал иллюзию…
2. а теперь пытаешься спрятаться за книжкой и избежать таким образом расплаты
3. но расплачиваться нужно в этом мире за все: за ошибки, за ложь, за буханку хлеба, за бутылку водки, даже за то, что сходил в туалет – за все и по-настоящему!
4. вот я и жду, когда ты расплатишься по счетам…
5. ты уже платишь…
— И когда же, по-твоему, наступит момент моей окончательной расплаты?
– когда ты закончишь книгу
— Когда я закончу книгу, я опубликую ее. А потом сяду за новую, — Антон начинал раздражать меня своей загадочностью. Я не понимал, что он хочет мне сказать, но догадывался, что это нечто важное для меня.
– человек предполагает, а бог располагает…
— Ты намекаешь, что моим планам не суждено сбыться? Да я только сейчас и понял, чего хочу! Только сейчас я четко и ясно увидел свое предназначение. Только сейчас я начинаю жить: я люблю самую прекрасную, во всех отношениях, девушку в мире, я добьюсь ее любви, я буду много писать потому, что мне есть что сказать…
– 1. добьюсь, буду, напишу…
2. все в будущем времени…
3. а что сейчас, вот прямо сейчас у тебя есть?
4. неоконченная книга? безответная любовь? никчемная работа?..
5. ах да, у тебя есть одиночество. сколько бы ты не медитировал, оно никуда не денется, и есть зеркало, в котором ты уже не узнаешь сам себя
6. вот это действительно у тебя есть…
7. теперь ты догадываешься что происходит с тобой?..
— Это ты делаешь со мной?
– … ты сказал…  просто я знаю что будет дальше, а ты нет
— Ну, так скажи, черт тебя подери!
– 1. смотри и дальше свои таро-прогнозы…
2. и верь…
3. знай человек все последствия своих слов и поступков, не было бы несчастных случаев, не было бы поражений, неудач…
— Вот именно! Не было бы столько горя и боли в этом хреновом мире!
– 1. да! и не было бы победителей! чтобы был победитель, нужен побежденный. не было бы баловней судьбы, везунчиков, потому, что не было бы и проигравших
2. добро невозможно без зла. и если кто-то приобретает, значит в эту же секунду кто-то теряет. если кто-то любит, то его не любят. кто-то умен, а кто-то глуп, кто-то сильнее, а кто-то слабее, кто-то ведущий, а кто-то ведомый
3. это законы бытия. с момента возникновения этого мира любой силе в нем есть противостоящая сила, любому действию есть противодействие. это называется баланс, который не просто уравновешивает все, а замедляет ход саморазрушения мира, ибо все движется к самоуничтожению
4. возникшая звезда стремится уничтожить свой запас топлива и умереть, рожденный человек начинает свой путь к смерти… любая песня должна быть допета, любая книга дописана, любая картина дорисована. есть начало и есть конец всему, и все, что существует приходит в движение лишь с одной целью – прекратить свое существование
5. саморазрушение это и есть жизнь, ее смысл
— А как же созидание? Мы ведь создаем, творим, рождаем и рожаем?..
– 1. правильно… сохраняя таким образом баланс. уничтоженное должно быть замещено новым, которое тоже будет уничтожено, и ничем другим, как еще более новым
2. блин! это же диалектика, которую ты так хорошо понимаешь! что я тебе рассказываю?
3. чтобы появилось что-то новое, нужно чтобы было уничтожено что-то старое
4. чтобы жить, нужно умереть…
— Тебе не кажется, что это абсурд? А как же закон сохранения энергии?
– 1. нет. не кажется
2. а кто сказал, что уничтоженное прекращает быть? оно преобразуется, становясь основой для нового. и это тоже диалектика. как бы могло появиться нечто новое если бы старое не дало ему начало? звезды ж не из энергии появились когда-то и появляются сейчас? нужна была аннигиляция и прочее… целый ряд грандиозных трансформаций привели к той картине, которую мы сейчас наблюдаем, задирая голову к ночному небу
3. так и у людей. дав жизнь новому человеку, человек умирает. умершая любовь с неизбежностью становится основой для любви новой. исчезнувший из твоей жизни, появляется в чьей-то другой жизни, а на его место в твою – приходит новый кто-то, кто преобразует и тебя, и твое будущее. только так возможно движение, а любое движение это, как не крути, движение вперед, но всегда и с неизбежностью — к самоуничтожению
Как удается этому парню сначала опускать тебя на дно разочарования, печали и безысходности, а потом так же легко выталкивать оттуда?! Как может сочетаться в одном человеке пессимизм и оптимизм в равных пропорциях? Я и понимал его, и не понимал одновременно. Он как будто был мужской копией Маши. Разговаривать с ним можно было до бесконечности, открывая для себя знакомые истины, но уже в совершенно новом свете.
Глава 15
СКАЗКА
В
сю свою сознательную жизнь я ищу того, кто, поняв меня в полной мере, рассказал бы мне обо мне всю правду. Сказал бы в глаза, с любовью, но без предвзятости, кто я, в чем мое предназначение, где мое место; кто бы разделил со мной и мои поиски, и мои заблуждения, и мои открытия. Ищу душу настолько близкую, чтобы трудно было отличить ее от собственной.
Временами казалось, что она появляется на горизонте, и нужно лишь время и немного усилий, чтобы достичь предела счастья. Но путь жизни — пустыня, какой-то чертов Намиб! А родное сердце — мираж.
Полвека, потраченных на поиски истины о себе ли, об окружающем меня, привели к неутешительному итогу — я не знаю мира, а мир не знает меня.
И сейчас я панически боюсь покинуть его, так и не испытав близости взаимопонимания, так и не познав восторга соития с истинной любовью, с родством, гораздо более мощным, нежели родство кровное.
Дверь жизни захлопнется за мной, и тайны останутся тайнами, заблуждения — заблуждениями, а мечты — всего лишь мечтами. Никто и никогда не узнает, что прячу я под тяжкими шторами собственных сомнений, темно-багровых от ран борьбы за истину и любовь. Никому не дано откинуть балдахин моих иллюзий, за которым в тоске и ожидании спит все еще наивная душа. Взрослый, но такой ребенок!
***
На часах 4:38. Укутавшись в одеяло, я сижу на кухне и курю. На столе пепельница, пачка сигарет, стакан с водой и бутылочка с седативным средством, которое я принимал накануне вечером, после того как она написала, что не может дать мне то, чего я хочу, что встречаться и даже общаться мы больше не можем.
На мой вопрос «почему», ответ был простым и лаконичным: «Наши встречи всегда заканчиваются одинаково. А это неправильно».
«Я не могу просто так выкинуть из головы все, что между нами произошло», — написала она тогда. И она знала, о чем пишет, и я понимал, о чем — она. Потому, что прошлой ночью, лежа в моей постели, она засыпала на моей груди, а я, обнимая ее, заливался слезами счастья. В исступлении гладил ее волосы, целовал свое сокровище…
Она может дать мне себя, но не может отдать. Она может побыть со мной, но не может быть со мной…
А я в чаде страсти задыхался, сгорая и… губами опускаясь все ниже к ее бедрам…
— Нет… Хочу тебя, — прошептала она с упором на последнее слово.
— Я не могу, Маш! Не могу! Я думаю только о тебе!.. С тобой я могу лишь отдавать…
… Так, как будто меня не существует. В этот момент я хотел тебя так сильно, что забыл себя, свои страсти, свои желания. Не я проникаю в тебя. Ты проникаешь в меня и поглощаешь всего меня. Меня больше нет! Блаженство слияния с твоим совершенством прекратило меня…
Я целовал шрамы детства на твоих ногах той ночью, а ты просила:
— Не надо!.. — но так сладко просила! А утром, уставшая, счастливая, странно-восторженно смотрела, как я надеваю футболку… И ходила голой по комнате… Думал: «Вот, наконец, я выбрался из пустыни. Теперь есть ты».
— Спишь?
— Нет. Говори, зайка! Я слушаю тебя…
— Не спи!..
И она говорила, говорила, говорила… Как бальзамом поливала выжженное временем сердце. А я превратился в одно ощущение. Ощущение ее. Ни мыслей, ни даже чувств. Словно погружаешься в глубины бесконечных вод, в какую-то пропасть бездонную, в тишину, в сладость ее голоса… Какое-то безумие!..
Здесь была сказка . Теперь ее нет. Здесь была ты. Теперь тебя нет. Только пар вейпа со вкусом клубники клубится, как чувства, и этиловый спирт «Люкс», ректифицированный, неденатуральный, сорокапроцентный, заполняют пустоту внутри…
***
- 1. а на что ты надеялся? сказки они такие… заканчиваются
2. и новые сказки приходят им на смену
— Антон, это моя последняя сказка.
- 1. господи! как же ты наивен!)
2. знаешь почему вы сейчас не вместе?
3. она глубже тебя во сто крат. положи небо на ладонь! что получаешь? ладонь в небе. а ты хочешь наоборот. но никогда физика не даст тебе взять необъятное
4. вывод?..
— Я сам должен стать необъятным? — очень смутно, но я начинал понимать, о чем он говорит.
По телу пробежали мурашки. Пазлы наших разговоров превращались в цельную картину. Я постепенно осознавал, чего ждет и хочет от меня Антон. И осознание этого ужасало меня. Стать собой, как она, я могу лишь избавившись от себя. А избавившись, я дам ему то, без чего он не может стать полноценной личностью. Я должен умереть и стать им, чтобы он стал мной. Творцу до;лжно превратиться в свое творение, чтобы слиться с бесконечным. Антон же станет тогда конкретным, явным, реальным, чтобы быть с «Небом на ладони».
И сейчас во мне смешались «Звездная ночь» Ван Гога, «Поцелуй» Густава Климта и «Бульвар Капуцинок» Клода Моне. Открывалось нечто божественное, невероятное. И оно тянуло меня к себе, как свет в конце туннеля, как тот асфальт, в который я пялился, пьяный и готовый лететь к нему с девятого этажа…
— Антон, ты хочешь, чтобы я умер?
- ты хочешь
— Я хочу жить и быть с ней…
- 1. с ней или в ней?
2. это твой выбор.
Конечно, это мой выбор. Это я — владелец собственного бытия, решаю быть или не быть бытию иному, в ином.
И вдруг я почувствовал, что скован с эти пацаном одной цепью, одной Сетью . Возможно, я был молод, а во мне сидел старик — Антон Кравчик? Чем старше я становился, тем моложе становилось мое альтер эго.
Десятилетиями он тащил меня за собой на вершину, как опытный скалолаз, прокладывал путь, цепляясь за едва заметные уступы. Крепя страховки, тянул, подтягивал, хватал за руку в моменты моего бессилия…
Это мой выбор! Нужно обрезать страховку, связующую нас, освободить его от меня, а меня от него. Свободное падение… Свобода падения!..
Слова Виталия Степановича приобретали теперь новый смысл, а события — новый оборот.
***
Лето в разгаре. С того момента, как я последний раз видел Машу, пропито и проныто полгода. За это время она успела забеременеть и выйти замуж за своего Макса. Именно в такой последовательности. Даже знаю день, когда случилось зачатие.
Я же не успел ничего: ни забыть, ни разлюбить, ни закончить книгу, ни изменить фамилию, ни набить новое тату, ни найти себя… Зато я успевал пропивать свою зарплату быстрее, чем получать ее.
Весенние, холодные, затяжные дожди сменились внезапными, бурными, теплыми ливнями. Я почти не выходил из своего убежища, а если и выходил, то попадал в некую огромную теплицу, где было трудно дышать от переизбытка влаги. Буйство всего живого раздражало меня. Этот диссонанс разнообразных звуков, эта яркая растительность, эти люди, которых я не знал и не понимал… никогда… Даже разговоры с давно знакомыми и когда-то близкими людьми утомляли.
Мои контакты с внешним миром отмирали, как листья на каком-то странном, похожем на карликовое дерево, комнатном растении, стоящем с незапамятных времен на подоконнике в моей спальне. Несмотря на усердие, с каким я его поливал, широкие, жесткие, мясистые листья сначала желтели, затем скручивались в трубочку и отпадали от ветки, еще недавно питающей, наполняющей их жизнью. Так и я отмирал…
Впрочем, одной встрече я все же был искренне рад. С фронта в короткий десятидневный отпуск приехал мой знакомый — высокий (под два метра ростом) крепкий парень, с которым я некоторое время работал в одной команде.
До приезда Паши ходили слухи о его контузии и тяжелом осколочном ранении в голову. Я написал ему в Viber, спросил как он, и в состоянии ли ответить. Он ответил, что в порядке, что ранение было, но в ногу и не очень тяжелое. На следующий день Пашка зашел к нам на работу.
Его окружили, засыпали вопросами о том, как там и что там. Он делился неохотно, скупо. Все больше отшучивался. Тогда же я узнал еще одну новость — Паша женится. Будущую жену звали Татьяна, и он собирался на следующий день к ней, в дом ее родителей. Я спросил, где они живут.
— На Тернопольщине, — все так же неохотно ответил Паша.
Какое-то странное предчувствие холодком щемящей тоски охватило сердце. Где-то на Тернопольщине жили родители Маши. Я так и не успел узнать, где именно… Но почему-то, тогда, ответ Паши что-то всколыхнул и опрокинул во мне. Сейчас мне кажется, что я как будто испугался. Чего?
Павел, Макс, Маша — все были из одной компании. Именно от Паши я впервые узнал о проблемах в отношениях Маши и Макса, узнал о том, как однажды он бросил ее одну, далеко не трезвую, среди изрядно подвыпивших парней, и ушел домой спать. Позже я спросил Машу об этом случае, и она подтвердила, что так оно и было.
Не раз я замечал, как Паша и девочка, которую я уже тогда безумно любил, порой весело, порой очень серьезно что-то обсуждали. Я видел, как он смотрит на нее. Кому как не мне знать этот взгляд? И кто бы мог иначе смотреть на моего ангела? В нем, в этом взгляде, была вся полнота моего тепла и нежности. В нем была такая же любовь, как и у меня…, впрочем, я вполне могу ошибаться…
Спустя два дня в Instagram обновился сториз Татьяны: фото кольца, с которым Паша делал ей предложение. А на ее страничке появилось их совместное фото… Ошарашенный, я не мог поверить своим глазам. Невестой Паши стала старшая сестра Маши — Таня…
Никогда с ней не встречался. Но мой ангел утром, после той первой нашей ночи, показывала мне ее картины… Татьяна оказалась вполне перспективной художницей… Маша много рассказывала о их раздорах и примирениях, показывала фото… Две девушки были совсем непохожи. Увидев их вместе, трудно было представить, что это родные сестры. А рассказы Маши только подтверждали их разность.
Я сидел на кухне, курил сигарету за сигаретой и напрасно пытался осознать произошедшее. Человек, невольно давший мне повод и возможность начать общение с Машей близко, теперь становился ее родственником. Если бы я только знал, что связывает их! Возможно, поделись я с Пашей тайной моих отношений с его будущей свояченицей, все закончилось бы как-то иначе. Но я уверен, что закончилось бы. И вовсе не из-за огромной разницы в возрасте, и даже — не из-за Макса. Из-за меня: импульсивности, надрывности моей любви, страха потерять и ее, и себя в ней.
Но разве не так поступает человек, погруженный в почти абсолютную темноту, по отношению к единственному, угасающему для него, источнику света? Свет неотвратимо гаснет, и начинается паника. Я панически люблю ее! Такая любовь отталкивает, вместо того, чтобы притягивать. Такая любовь опасна, безрассудна, невменяема, неукротима…
Сейчас я трачу все свои силы, всю свою жизненную энергию лишь на то, чтобы сдерживать это необузданное, цунамеподобное чувство к ней. Дикое, жадное, безответственное… Ежечасно я пытаюсь придавать ему цивилизованный вид. Но у меня плохо получается…
***
Выходной. Я заснул в начале седьмого утра. Энергетик и водка — злая смесь. Она, с каждым глотком, придает тебе сил, отгоняет сон, заставляя чувствовать, оголяет нервы.
Еще полгода назад я, напившись, плакал навзрыд над собственным ничтожеством и беспомощностью. Теперь слезы кончились. Я высох и внутри, и снаружи…
Проспал до обеда. Приняв душ, иду смочить горло слабоалкоголкой, а заодно и купить сигарет. Беременная с волосами, запах которых преследует меня до сих пор, стоит на остановке, и я не верю, не хочу верить, не буду принимать эту реальность!
Снимаю солнцезащитные очки, всматриваюсь. Хочу, чтобы это была не она. Уверяю себя до последнего.
Она, не отрываясь от разговора с кем-то по телефону, тоже всматривается издалека... По-видимому, узнает и… прячется за рекламным щитом.
Она — удав. Я — кролик. И это — гипноз. Подкосившиеся ноги сами, без участия сознания, ведут меня через дорогу к той, которая убивает меня самим фактом своего существования, и … дает мне жизнь.
Спасает, «вовремя» приехавшая, маршрутка. Ангел исчезает в ней. Через окно смутно вижу ее воздушное платье… Я бы мог запрыгнуть в автобус, мог бы приблизиться, заговорить… Но это не трансерфинг. Я — в своей реальности. Она — в своей. Мы не можем быть в одном мире… Но как же тяжело побороть эгоизм любви!..
Есть такое понятие — «невыносимая любовь» … Невыносимая для обоих: и для носителя этого чувства, и для объекта. Выносимость имеет свои границы. Есть болевой предел…
И вдруг я понял, к чему готовит меня Антон. Грань, разделяющая инстинкт самосохранения и невыносимость самосохранения есть, и я неизбежно ее переступлю. Он это уже понял, а я лишь пока предчувствую.
Но стоит отдать должное ему. Он пытался меня спасти, научить любить так, чтобы жить и жить так, чтобы любить.
О, вечная сила, которая терзает нас, как только мы переступаем порог отрочества! Это она вдохновляет на подвиги и злодеяния. Это она толкает нас на безрассудства и глупости. Это она порождает в нас благороднейшие порывы. Она же их и убивает. Любовь…
Глава 16
НАУЧЕНИЕ
- П
росто перестань воспринимать себя как персонаж! Будь героем! И тогда ты, как булгаковский Мастер, сожжешь все, что до этого написал и будешь писать по новой. Стань Мастером! Пойми же, человек! Пока ты воспринимаешь себя как набор неких свойств, данных тебе от природы или навязанных тебе извне (не важно, родителями, обществом, культурной и/или социальной средой, той или иной, куда тебя там носило?), до тех пор ты постоянно будешь сталкиваться с неразрешимыми проблемами. Ты всегда, в попытке оправдать себя, будешь ссылаться на тупейшую из всех фраз, что я когда-либо слышал: «Я такой, какой я есть»! Ты всегда будешь упираться в этот тупик самооправдания, а значит будешь ведомым судьбой. Пока ты не перестанешь воспринимать себя как набор фактических свойств, ты не сможешь объяснить природу своих, типо, немотивированных поступков и слов.
Пойми, у нас с тобой разные подходы к пониманию индивидуальности. Ты видишь структуру, а я вижу функциональность. Ты считаешь, что личность стабильна, а я считаю, что личность динамична. И знаешь почему? Да потому что ты живешь в мире образов, а я – в образе мира. Но стоит тебе оторваться от своей дотошной структурированности знаний, от своего бесконечного раскладывания величественной картины мира на какие-то запчасти и воспринять мир в его целостности, как ты сразу заметишь, что стабильности нет. Все движется. Иначе быть не может! Прекрати, как плохой копировщик великих творений живописи, расчерчивать «Рождение Венеры» Рафаэля на квадратики, чтобы потом перенести по кусочкам ее восхитительный лик на свой белый, пустой холст! Не выйдет! Уродство, блин, сплошное получится!
Он писал так эмоционально, что возникало ощущение живого диалога, хотя скорее это был монолог. Антона распирало от неудержимого желания высказать все, что, казалось, накипело. Или он совсем недавно понял то, о чем писал сейчас?
Ибо когда на человека обрушивается интроспекция — подсознательно-долгожданное открытие, озарение, он переполнен восторгом осознания. Мне знакомо это чувство. Не раз я испытывал его.
Наверное, оно чем-то должно напоминать ощущение роженицы, только что разрешившейся от бремени. Наши блуждания в поисках истины — это беременность ею. Истина всегда с тобой, всегда рядом. Она близка тебе, она тебе родная, как твой ребенок. Нет ничего более твоего, чем то, что ты выносил и выстрадал. Любовь, странная, необычная, совершенно не такая, какую ты испытываешь к родственникам или к тому единственному, который наполняет, заполняет тебя самим фактом своего существования, зарождается в тебе, еще до появления этого неведомого не;что. Время и некоторые усилия нужны для того, чтобы оно вышло на свет, чтобы свет пролился на него, чтобы неопределенное, бесформенное оформилось в совершенно конкретный объект твоего обожания.
И вот, в момент озарения-рождения хочется немедленно поделиться плодом чресл твоих, своим открытием с кем-нибудь, пусть — с первым попавшимся. Хочется рассказать всему миру, как долго ты мучился, как томился в ожидании, как счастлив сейчас и как прекрасно то долгожданное, что наконец появилось на свет.
– Почему ты так любишь смотреть на огонь? — спрашивал он, обращаясь скорее не ко мне, а к какому-то только ему известному собеседнику.
– 1. Или почему, глядя на движение воды в реке, ты, сам того не замечая, теряешь связь с, окружающим тебя в это мгновение, миром?.. Именно в этот момент… Видишь какой-то предмет, но не замечаешь его, слышишь невдалеке пьяный смех и возгласы твоих собутыльников, сидящих сейчас у костра, и не разбираешь ни слова. Ты даже не моргаешь. Твой взгляд направлен на течение вод, на динамику момента, на вечное и неизменное преобразование реальности, как в фильмах гениального Тарковского. Говорят, «засмотрелся». Звуки леса сливаются в единый музыкальный фон, заполняют пространство вокруг тебя и укутывают, и обволакивают, и укачивают твое сознание, растворяясь в нем, растворяя его.
2. Это мир показывает тебе как он изменчив. И ты, завороженный бесконечной ежесекундной его трансформацией, покидаешь (пусть ненадолго) область разума и оказываешься в мире своего подсознания, где нет конкретных идей и мыслей. Эта область беспредметна, но чувственна. Она бесформенна, но полна абстрактных ощущений, желаний, страхов. Разуму в ней некомфортно. Но что же ты чувствуешь, заворожено глядя на течение реки или искры костра, вздымающиеся в вечную тьму? Признайся сейчас честно сам себе!
— Свободу.
– Вот именно! Свободу! Так какого черта ты сидишь в своих мыслях, как паук в паутине, и только того и ждешь, чтобы какая-то мошка залетела к тебе, и ты мог бы высосать из нее все соки, наполнив себя чужой энергией? Свобода!
Отвергнув мир образов и приняв образ мира, ты становишься свободен. Ты начинаешь понимать, что не мир, не природа сделали тебя таким, каким ты есть, а ты сам создал себя таким. Ты одновременно и творец себя самого, и творец собственного образа мира. Ты и есть весь мир. И пусть кто-то наполняют его или разоряет, как сейчас Маша – твой. Люди будут входить в него, изменять что-то и уходить или оставаться как неотъемлемая часть его и тебя. Но сам ты будешь выше происходящего. Ты станешь свободным потому, что поставишь свой мир под контроль, будешь контролировать потому, что свободен! Это ведь так просто! Стань богом своего мира! Будь своей судьбой!
Перед моими глазами стояло лицо Антона. Взволнованное, с ежесекундно меняющейся мимикой. Его глаза сверкали, взгляд то врезался в меня, то начинал блуждать в тот момент, когда он пытался подобрать то самое правильное слово.
Мне представлялось, как он ходит взад и вперед по своей комнате, на мгновение останавливается, резко разворачивается в мою сторону, испытующе смотрит на меня и вновь обрушивается потоком слов, значение которых я, признаюсь честно, тогда не до конца понимал.
Сейчас, как никогда ранее, я видел его целостную личность. Не только красивого парня, (настолько красивого, что он зачастую вызывал во мне странные ощущения, близкие к возбуждению), но и мыслящее и переживающее существо, со своими убеждениями, склонностями, пороками и достоинствами. Я видел человека, испытывающего непостижимо громадный спектр эмоций, которым полон всякий, кто стремится познавать мир и себя в нем.
– Всмотрись! Твой мир форм фонит! — восклицал он. – Событийный фон твоего мира образов искажает природу самих же форм и образов. Серый, блеклый, никчемный квадрат на синем фоне кажется тебе красноватым, и тот же самый квадрат, но уже на красном фоне, покажется тебе синеватым. Это эффекты восприятия. Образ изменчив на фоне…
Знаешь в чем загадка улыбки Джоконды? Да не в улыбке дело! Только великому Леонардо удалось заставить картину смотреть на тебя ее образом. Ты, ведь, не на картину смотришь, не в силах оторвать глаз. Ты на образ смотришь. А образ смотрит картиной – на тебя.
И как будто чтобы это тебе доказать, на берегах Сены, когда ты будешь со своим ангелом в Париже, вы найдете художников, намеренно рисующих Джоконду без Джоконды. Эти художники, заработка ради, взяли себе на вооружение идею и успешно ее пользуют. А идея ведь принадлежит Малевичу. Его «Черный квадрат» – чистейший фон без образов. Разве не гениально?!
Хочешь жить в мире фонящих образов? Живи! И тогда сомнениям, страданиям, ежечасной тягостной необходимости делать сложный выбор не будет конца. Но если ты хочешь контролировать свою жизнь, если действительно хочешь, чтобы не ты бежал за жизненными обстоятельствами, а, чтобы твоя судьба не поспевала за тобой, то стань ЛИЧНОСТЬЮ, стань выше себя!
Почему слова Галилея «Все равно она вертится» остались в веках? Потому, что, в момент их произнесения, он проявил себя не как ученый, открывший, по тем временам, невероятную, неприемлемую, отвергаемую разумом истину, а как Человек с большой буквы, как личность. Он утвердил истину в своем образе мира.
И пусть Кеплер трижды был прав, утверждая, что планеты движутся по эллиптической, а не круглой, как считал Галилей, орбите, слова не Кеплера, а Галилея останутся актуальными всегда, пока будет существовать воля человека, свобода его выбора.
Как никогда ранее, сейчас я понимал и слышал Антона. Он был прав буквально в каждой фразе. Он говорил теперь на доступном и понятном мне языке. Возможно, потому, что я уже был готов слышать его и — правду. Внутренне, духовно я созрел для решающего шага. Глубокая депрессия, вызванная вынужденным прекращением общения с Машей, уже заложила в моем сознании основу неизбежной трансформации.
Я еще не понимал вполне в чем, в какой форме, она должна выразиться, но чувствовал необходимость в ней и… ее неотвратимость.
Мне действительно необходимо покинуть мир образов. Физика лишает меня способности творить себя. Лишь сбросив природного своего индивида, с его непрерывным стремлением удовлетворять собственные физиологические потребности, я освобожу дух, шагну в неведомый мир свободного падения. Но это падение станет моим взлетом. Нужно умереть, чтобы жить!.. Жить, а не существовать, как раньше, как всю свою жизнь. Я хочу жить! А жить для меня значит отдавать мою любовь моему ангелу.
Я хочу достичь ее совершенства, быть с ней единством! Она так прекрасен во всем своем, что достойна только такой же, как и она, прекрасной любви. Сейчас, благодаря Антону, я взращиваю в себе это чувство. Я творю его!.. Самим собой, своим падением, своей смертью.
Я совершу большее, нежели совершил бог для человека на кресте, ибо он жертвовал, а я дарю. Он знал, почему и зачем восходит на крест. Он знал, чем закончатся страсти. Я же отдаю себя в небытие, без цели, без соблюдения законов и правил, без осознания предназначения, без уверенности и даже предположения что будет после… Так дарят подарки те, кто хочет дарить, а не ожидать вознаграждение за акт дарения…
Глава 17
СОН
П
осле любого сна наступает пробуждение. После опьянения наступает похмелье. И тогда болит голова, на душе гадко, а во рту вкус перегара вместо вкуса твоих губ.
Похмелье — это всегда болезненно. Не важно от чего: от чрезмерно выпитого вчера или от чрезмерно завышенных ожиданий сегодня. Наступает рассвет, и то что ночь иллюзий скрывала от трезвого взгляда, теперь солнечным светом правды режет глаза, слепит и делает невыносимым переживание действительности. Она кажется мерзкой. И ты сам себе кажешься мерзким.
Веселье и радость, наполнявшие тебя с каждым глотком самообмана, медленно превращаются в тоску и опустошенность. Компания, с которой было так весело ночью, безучастно разбредается по своим реальностям под утро. Ибо можно обмануть себя, но невозможно обмануть Вселенную. Она обязательно поставит тебя на место. Знай свое место! И не строй из себя того, кем, на самом деле, не являешься. Потому, что рано или поздно любая сказка заканчивается, фейерверки затухают, растворяясь в предрассветном небе, разноцветную мишуру топчут уставшие ноги… Карнавальные костюмы пора снимать. Даже не потому, что они неуместны в повседневности (оставаясь в них, ты превращаешься в заурядного фрика ), а потому, что они неудобоносимы, как сказал бы Христос. Они предназначены лишь для праздников. А носить их ежедневно — тяжкое бремя.
Обманывать себе и других можно лишь недолго, пока это комфортно тебе. Пускать пыль в глаза, притворятся, лгать каждый день — значит обрекать себя на постоянный страх разоблачения и тратить силы на поддержание собственной лжи и собственного самообмана.
Но как же не хочется, чтобы карнавал заканчивался! Как радостно оставаться в плену своих фантазий, уносящих прочь от обыденности, бесконечных хлопот и проблем в феерию сказки, где ты — прекрасный принц, а она — спящая принцесса! Всего-то и надо, что поцеловать ее. И тогда будет «…и жили они долго и счастливо. И умерли в один день». Но принцесса не зачарована, и уж тем более не очарована тобой, а ты вовсе не принц на белом коне, какие бы побрякушки на себя не напялил. Она не ждет тебя во сне. Ты же можешь спать сколько угодно…
А я спал не долго… Ты же знаешь, что сны для меня — большая редкость. И чаще всего это кошмары. И вот этой ночью мне снился сон...
 Я вспомнил! Когда-то давно мне уже снилась мрачная, заброшенная, нищенская комната с разбитым стеклом в единственном окне. Какой-то грязная, рваная тряпка служила занавеской. Что-то, напоминающее кровать — у стены напротив этого окна. Стены такие же грязные, как и все в этом странном месте, с потрескавшейся, кое-где обвалившейся штукатуркой. Повсюду мусор. Я — на постели.
Девушка, прозрачная, сквозь которую как будто струится свет, словно нарисованная крупными штрихами мягкого, но сильного карандаша Делакруа, танцует рядом с кроватью. У нее темные волосы, как у тебя, и карие глаза... как у тебя. Она кружится вокруг этой кровати, вокруг меня, а я тяну к ней руку, пытаясь ухватить и удержать, но она ловко избегает этого, и грациозно исчезает где-то в глубине комнаты, не прекращая танцевать. Я до ужаса боюсь потерять ее из виду.
Я знаю, что мне нужно что-то ей сказать, объяснить нечто очень важное, но я не могу. Слова застревают комом в горле. Я не могу вымолвить ни слова. Лишь хриплю и плачу от бессилия.
А она, танцуя, то исчезает в темноте комнаты, сливаясь со стенами, то вновь неожиданно оказывается рядом, как фонтом. Ее близость сводит меня с ума! Мне кажется, что вот-вот и я дотянусь до ее руки. Но рука с тонкими маленькими пальчиками, без маникюра, делая полукруг в воздухе, ускользает, и отчаяние накрывает меня с головой новой волной…
Это мне снилось когда-то. Это мне приснилось и сегодня. Точь-в-точь. Разница лишь в том, что я узнал разгадку того, почти забытого, сна. Сегодня я увидел его продолжение и толкование.
Сегодня — мы на улице. Почему-то сидим прямо на тротуаре, обнявшись и опершись на стену какого-то дома. Появляется парень... Наглый и злобный. Он водит лезвием ножа по моей шее и угрожает. Я не помню слов, но это какие-то гадости, оскорбления в твой адрес. Меня переполняет отвращение от собственной бессилия и чувство униженности, ибо сейчас я бессилен.
В голове только одна мысль: «Главное — защитить ее!» Я боюсь за тебя. Чувствую, как ты прижимаешься ко мне, чувствую твой страх. Он проникает в меня...
Моя правая рука лихорадочно шарит в кармане джинсов. У меня там «выкидуха». Нащупываю кнопку, которая должна освободить лезвие, и жду удобного момента. Нужно дождаться, решающего исход, момента, последнего момента, когда одним движением я убью, уничтожу, покромсаю подонка. Я уже вижу, как вонзаю в него нож, как в исступлении и ярости наношу удар за ударом. Но он вдруг исчезает также неожиданно, как и появился…
Снова та самая комната. И снова кружащаяся вокруг меня девушка. Но теперь я ее узнаю. Это ты.
Я хочу любить тебя. Притягиваю к себе. А ты садишься рядом на постель, гладишь меня по щеке и говоришь о том, что ничего не будет, что тебе страшно, что ты не можешь быть со мной, ведь я опасен.
Я еще не понимаю, почему. И почему ты с такой грустью и нежностью говоришь мне это? Крепко ухватив за талию, я тяну тебя к себе, начинаю целовать… Ты как будто уступаешь…
Вот я вижу твои скрещенные над головой руки, поднимающие футболку; вижу, как обнажается твоя грудь... и, одновременно, за ней прячется твое лицо. Руки выпрямляются, футболка падает на грязный матрац… Но теперь передо мной не ты, не твое лицо, которым секунду назад я любовался! Я вижу того гадкого парня с ножом. В диком испуге я отмахиваюсь от него. Поджав ноги, отскакиваю назад. Но он приближается. И улыбка на его лице, перекошенном злобой, до сих пор стоит перед глазами.
Мгновение и он бросается на меня. В ответ я пытаюсь нанести удар, но он растворяется в темноте, как мой ангел, и вновь появляется возле, словно призрак, а приблизившись, вдруг вновь превращается в тебя. И я осознаю, что пытался нанести удар не в него, а в тебя, вонзить лезвие моего ножа не в него, а в тебя.
Теперь я понимаю смысл твоих слов. Теперь я понимаю, почему ты считаешь меня опасным. Силюсь объяснить, что не на тебя нападаю, не тебя хочу убить, а того, кого яростно ненавижу, того, кто посмел обидеть тебя. Но слова опять застревают в глотке, и я не могу издать ничего, кроме стона. Выталкиваю из себя воздух, в надежде, что ты поймешь меня, хотя бы по этому отчаянному хрипу, догадаешься, увидишь все, что мне не передать, взглядом, мимикой, жестами. Но ты не понимаешь…
— Почему ты так смотришь на меня? — спрашивает Маша, когда я, сгорая от созерцания вазы династии Мин, еле сдерживаю желание прикоснуться.
 А я лишь могу что рычать. Мой рев пугает тебя. Ты с ужасом наблюдаешь, как я бьюсь в истерике от беспомощности. Я не могу ничего объяснить, я не могу донести тебе себя!
Пойми! Быть с этим просто невыносимо!..
И вновь, будто продолжение того давнего сна, в котором ты ускользаешь от меня. Медленно, плавно, неотвратимо ты покидаешь меня. И мне тебя уже не удержать!
Если бы был способ как-то иначе передать мысли, чувства! Но моих движений ты боишься, а сказать я ничего не могу. Я теряю тебя!
Осознание утраты вдруг придает мне силы. И я, в последнем, отчаянном порыве, вдыхаю полной грудью затхлый воздух грязной комнаты, и на выдохе кричу: «Прости! Не уходи!» …
В ушах мой крик… Я вскакиваю с постели, готовый броситься за тобой… Три часа ночи... Мне крайне не рекомендуется ложиться раньше четырех утра…
***
Сумасшествие — тема, волнующая меня с отрочества. Не просто волнующая, а вызывающая во мне панический ужас, страх, оцепенение...
Бывало, я встречал на улицах умалишенных, и всегда спешил отвести взгляд. А, отведя, ловил себя на непреодолимом желании снова взглянуть, посмотреть, всмотреться.
Что происходит в человеческом сознании, вдруг, по какой-то, никому неведомой причине, отказавшемуся принимать реальность, взамен выстраивая, порой, удивительно сложную структуру своего собственной реальности?
Каково это — быть блаженным?
Как же много имен у безумия! Не меньше чем у дьявола... а может, даже и больше. Только в этих строчках — сумасшедший, умалишенный, безумный, блаженный...
Тайком, как будто стесняясь самого себя, своего любопытства, оборачиваюсь. Она сидит на автобусной остановке. Она часто здесь сидит, как собака, дожидающаяся хозяина с работы, как Хатико.
Когда-то она была брюнеткой, но теперь седых прядей гораздо больше. Они выбились из платка, и клочьями разбросаны по плечам. Лицо почти без морщин, бледное. На вид ей лет тридцать пять, возможно, — сорок. А уже такая седая!
Очень старое, поношенное пальто, но не засаленное, не грязное, как у бомжих-алкоголичек. Значит, аккуратна и чистоплотна.
А глаза... Глаза словно остекленели. И цвет их — цвет стекла. Они почти прозрачны. Взгляд ничего не выражает. Невозможно уловить мимику. Но это — не пустота внутри. Нет. Я знаю, что такое внутреннее опустошение. Я наблюдал за собой в этом состоянии, как сейчас — за ней. Пустота внутри омертвляет, погружает тебя в безжизненность, в вакуум, где ничто невозможно. Пустота, переживаемая мной сейчас, подобна пустыни. Во мне нет жизни, но физиологически я жив. Во мне нет желаний и способностей, кроме одного: дышать той, кто дает мне жизнь…
А в ее взгляде — явное слабое внутреннее движение. По-видимому, не так давно ее хорошо накачали транквилизаторами. Она сидит тихо, спокойно, молча. Ничто не выдает в ней безумия. Кроме того, что сидит она на остановке бесцельно, в демисезонном пальто и резиновых сапогах. Вне ее мира плюс 25 градусов.
Неожиданно встает, топчется на месте, делает шаг вперед, шаг назад... Снова топчется… Так продолжается некоторое время. Наконец, не глядя ни на кого и никуда, уходит. Смотрю ей вслед.
Она еще несколько раз останавливается, снова топчется на месте, оборачивается, кажется, решив вернуться, но, по только ей известным причинам, идет дальше, удаляясь от остановки, пока не скрывается за поворотом.
Тягучая боль жалости, даже скорее сострадания, холодной струйкой проникает в обе камеры предсердия. Слезы готовы пролиться в любую секунду. Отворачиваюсь от стоящих рядом, украдкой вытираю глаза рукавом…
Кто сжалится надо мной, если и я когда-нибудь потеряю связь с реальностью? И стоит ли сожалеть?
Порой мне кажется, что лучше бы до гробовой доски меня терзали демоны безумия, чем жить, осознавая весь ужас и сумасшествие той реальности, которую придумал не я…
***
День беспредельного одиночества обязан сменяться ночью в холодной, пустой постели. Единственное, что тебе позволено в это время — на несколько часов освободиться от своих страхов, укрыться от них в ночи, прекратить думать, прекратить чувствовать, прекратить жить, погружаясь в забытье, в небытие. Поэтому всегда, когда действительность ввергает меня в свою жестокость, я хочу уснуть, хочу умереть. Как в той католической молитве перед сном: «…засыпая, научаемся умирать».
Эта жестокость, по каким-то неведомым мне причинам, всегда с предельной самоотдачей вонзается в меня, как лезвие, которым я правил себя . Ни капли сострадания, ни намека на послабление, ни мгновения передышки!
Пока ты молод, есть силы бороться. Но годы взамен опыту и знаниям отбирают у тебя решимость и желание противиться обстоятельствам. Усталость, неведомая молодости, превращает тебя в безвольное существо, медленно бредущее к своей смерти.
Я боюсь этой участи. Лучше оставить этот мир до того, как он выведет тебя из строя, до того, как ты перестанешь надеяться, что еще способен строить свою реальность по собственному усмотрению, отчаянно сопротивляясь судьбе. Я хочу умереть до того, как жизнь растопчет меня, превратит в пустое место.
Сейчас я чувствую, как все для меня заканчивается. Мои ангелы-хранители покидают меня. Я им больше не интересен. Я не интересен даже самому себе.
Кому нужны мои переживания, если у каждого хватает своих с лихвой? Кому нужны мои мысли, если каждый должен пройти самостоятельно, в одиночку, свой путь познания?..
И вот еще о чем я думаю: отдавать себя нужно лишь тогда и тому, когда и кому это необходимо. Навязать дары не получится даже при огромном своем желании.
А у нее нет ни желания, ни потребности во мне. Я слишком далек от нее. Нет, даже не так. Она далека от меня. Не в плане внутренней, духовной связи. Здесь как раз мы — единое целое. Быт, предрассудки, обстоятельства — то есть вещи, никак не связанные с нашими личностями, разделили нас. Будь мы свободны от мира людей, мы бы сейчас были вместе, ибо мы предназначены природой наших личностей быть вместе. Но мы, увы, среди этих странных существ, которые диктуют нам свои условия, навязывают ценности, принуждают угнетать собственное Я, а мы не в силах противостоять им. Вот и моя любимая девочка, из-за своего прагматизма, подчинилась, стала рабой общественного мнения. Я же рабом не стану! Лучше умереть!..
Я умру сам, ведь на склоне лет отправляться в дальнее путешествие борьбы за выживание, среди сородичей, нет ни смысла, ни возможности. Это раньше казалось, что с любовью легко дотянуться до звезд. Ее энергия когда-то возносила к невероятным высотам, преображая меня, совершенствовала. Теперь же любовь — это только боль и ничего кроме боли. Она лишь усугубляет одиночество, делает его совершенным, тотальным. Какими бы чистыми ни были мои порывы, никто уже не оценит их, никто не придаст им значения…
***
– «Из тех немногих книг, которые я прочел, я извлек вывод, что люди, которые в наибольшей степени окунались в жизнь, которые вылепливали ее, которые были самой жизнью, – мало ели, мало спали, обладали небольшим количеством вещей, если те вообще у них были.
Они не поддерживали никаких иллюзий относительно долга, порождения потомства, иллюзий с ограниченными целями продолжения семьи или защиты государства…
Мир фантазмов – тот мир, который мы так и не перестали завоевывать. Это мир прошлого, а не будущего.
Идти вперед, цепляясь за прошлое, – значит тянуть с собой кандалы каторжника». Это твой Генри Миллер сказал.
— Не пугай меня цитатами. Я сам отлично умею ими себя пугать!
Как может не восхищать Миллер или Ремарк, или Моэм, например?
Но, читая их, последнее время, я всего лишь ловлю себя на мысли: «Как же сам я скудоумен! Как плохо у меня получается писать и как примитивны мои мысли и, главное, — чувства и ощущения!»
Думаю, есть такая порода из вида homo sapiens, которая отличается некоторой «патлатостью» своего мировосприятия. Но, не смотря на свою породистость, а в породистости им не отказать, они часто оказываются бездомными, бесхозными, выброшенными то ли жизнью, то ли другими homo sapiens, то ли по собственной воле одичавшими. И тогда сложно рассмотреть в них породу. С годами мысли их путаются, комкаются, превращаясь в уродливые дреды. А чувства тускнеют, выцветают, теряя былую свежесть и блеск.
Порода эта (не искусственно выведенная, а творимая самой природой, путем бесконечных проб и ошибок), как оказывается, — побочная ветвь развития homo sapiens. Этакий генетический мусорник, куда уходит то, что обладает слабыми способностями к выживанию в среде себе, казалось бы, подобных. Представители этой породы лишены элементарных средств защиты от воздействия как обстоятельств, событий в их жизни, так и окружающих. Они не циничны, не практичны, не милостивы к себе, а с виду, порой, кажутся грубыми и бездушными.
Их бессмысленное, бесцельное (с точки зрения других пород) блуждание по улицам и закоулкам жизни лишь усугубляет генетические дефекты. И, в итоге, смерть для них чаще всего больше — избавление, нежели богоодобренное наказание за первородный грех.
Увы, к этой породе бездомных принадлежу и я.
Но бывает иначе. Судьба, по какой-то случайности или преднамеренно, вдруг оборачивается лицом к некоторым особям из этой породы. Она, судьба, посылает им хозяев жизни, удачу, счастливую любовь… В их жизни появляются те, кто каждое утро вымывает до блеска их вновь лоснящиеся на солнце откровения, признания, оголенные, как нерв, чувства. Некто расчесывает мягкой щеткой заботы и нежности их мысли. Тогда рождаются Дали и Коэльо, Стивен Джобс и Элвис Пресли. Тогда все падают пред ними ниц и молятся на них, и восхищаются, и боготворят, совершенно забывая, что кумиры толпы — странная, побочная, тупиковая ветвь развития самой толпы.
 Их совсем немного, этих ярких представителей тупиковой ветви развития. Но не будь их, не было бы и той бесконечной массы тупых подражателей, не способных на внутреннее самоистязание, которое отличает творца, от пустышек, желающих только блестеть и лосниться. Не было бы ширпотребного, или лучше сказать, непотребного искусства. А был бы лишь тихий омут одиночества, тоски и невыносимой, неизъяснимой боли — по сути, внутреннего содержания любого представителя породы блуждающих, заблудившихся в лабиринте жизни и своих переживаний.
Что ждет меня там, за, скорее всего, последним поворотом моих блужданий? Любящее сердце или очередной тупик? Подберет ли меня способный и желающий заботиться о бездомных или я наконец выйду на пустырь своей жизни? Там, в пожелтевшей и рано пожелтевшей траве судьбоносных моих решений, разбросаны ржавые остовы моих иллюзий, пустые целлофановые пакеты утраченных чувств, мятые газеты с историями о том, кем бы я мог стать и фотографиями тех, кто не подобрал меня, но кому я так преданно, по-собачьи смотрел в глаза рвньше.
А на окраине пустыря — свалка. И каким бы путем я не шел, любой — рано или поздно приведет меня к ней. Только к ней…;
***
А она все повторяет и повторяет, что мы видим ситуацию по-разному, что наше будущее невозможно и что с ним ей спокойно и комфортно. На самом деле, мы обитаем в разных местах. Хотя нужно лишь протянуть друг к другу руки, чтобы прикоснуться и быть. Никакие условности, которых, ты так боишься, осуждение родителей, сестер, знакомых, друзей не станут преградой для счастья быть с тем, кто тебя понимает, ценит, чувствует, любит.
Но ты уже не спустишься в мои подвалы, даже если случится чудо. Ты, пренебрегая мерами предосторожности, не встанешь и не пойдешь за мной, по мою душу. Преодолев все реальные и мнимые преграды, с упорством, граничащим с упрямством, свойственным тебе, не спустишься в мою мрачную обитель. Ибо тогда что на что ты променяешь? Мир своих любимых заблуждений на правду жизни? Зачем это тебе сейчас? Всему свое время!
Я должен исчезнуть, прежде чем ты, блуждая среди бесчисленных красот своей возвышенности, случайно не наткнешься на старую дверь с проржавевшими засовами и не откроешь ее, и не войдешь в нее. А даже если…
Скорее любопытство, нежели осознанное стремление понять меня, подтолкнет, тебя открыть ее. А за ней ты найдешь скелеты и черепа — символы бренности, свечи и лампады — символы веры, ряды пустых глиняных кувшинов из-под вина — символы страдания и жалких попыток их заглушить, бесчисленные слова моих признаний, расплывшихся по папирусам от слез. Еще там будут книги, книги, книги, в которых я жил, которые направляли мои желания и стремления, дали мне радость и боль переживаний. Книги, которые будоражили мое воображение и которые… упрятали меня в подземелье печали, лишив возможности подарить тебе себя. Я — книжный мальчик…
Глава 18
ПЕРЕД ПАДЕНИЕМ
Я
 стою на краю пропасти. Там, внизу, мое вечное пристанище. Еще мгновение, и меч архангела Михаила, занесенный надо мной, опрокинет меня, ввергнет меня в место , приготовленное мне до начала времен. Ввергнет, но опровергнет ли?
Я всего лишь желал справедливости. Не я посадил древо добра и зла в Эдемском саду, не я сотворил тех, для кого оно было посажено. Я лишь сам прошел путь познания до конца и провел по нему детей твоих. Не я положил наказанием смерть за любовь к истине. Не я выдумал бессмертие. Все это было до меня. Все это Твое, Тебе, для Тебя.
Я — лишь необходимая составляющая некоего замысла, которого мне не постичь. Я — тот, кто жаждал знаний во всей их непостижимости, любви во всей ее бескрайности... смерти, во всей ее неизбежности…
Как безгранична, замкнута на себе пустота! Как темно вокруг! Стремятся галактики к краю Вселенной. Кружатся, кружатся вокруг своих черных дыр, и каждая поглощена собственным существованием. Сталкиваются, рождая новые, или проносятся мимо, лишь слегка коснувшись «рукавами» … Для чего? Разве задумал Он им предназначение? Разве они задумываются над собственным предназначением, как люди?
Я же выполнил — свое. И вот, миг — мгновение между страстями, борьбой, поиском и вечным моим одиночеством.
С самого начала, как только первая Звезда утренняя  взошла над всем сущим, я знал об этом мгновении, шел к нему. Каждая секунда моего существования была секундой на пути к смерти, секундой падения в мою бездну.
Но нет страха в глазах. Нет раскаяния. Я смело смотрю на брата моего, на его сияющий меч возмездия за то, что возгордился, что остался непреклонен; за то, что слил воедино любовь и ненависть, боль и наслаждение, придал жизни смысл. Настал час — конец пути. Его итог — вечная пустота. Мой ад — мой рай!..
Скоро Попирающий смертью смерть придет и даст своим детям иллюзию надежды. А они вновь, как вчера, как сегодня, как всегда, будут беззаботно наслаждаться своей бессмысленностью, чтобы завтра исчезнуть безвозвратно. Я же сам хочу уйти. Да не коснется меня меч изгнания! Я уйду сам! ... На исходе дня. Когда Звезда по имени Солнце  последними своими лучами окрасит в багровый мой единственный миг между «до» и «после».
И он, широко расправив свои крылья, в то мгновение, когда острие меча архангела Михаила оказалось в миллиметре от трепещущего его сердца, поднял голову, взглянул туда, где в славе Своей восседал Он, улыбнулся последний раз и, оттолкнувшись от края Небес, начал свое падение. А кончики его, горящих ярким пламенем, крыльев уже касались Земли.
МЕЖДУ ПОСЛЕДНИМ ШАГОМ И ВЗДОХОМ
С
транное ощущение, когда, стоя на краю парапета, смотришь с крыши девятиэтажного дома вниз, собираясь сделать последний в своей жизни шаг. Выделяется колоссальное количество адреналина. Даже если ты не хочешь делать этот шаг, что-то неведомое и жестокое своей волей, словно физической силой, толкает тебя. Голос внутри, тихо и настойчиво шепчет тебе: «Давай! Иди! Прыгай! Сделай это! Сделай наконец этот хренов шаг!»
Смесь страха и боли. Асфальт двора тянет к себе, голова кружится и сердце колотится с перебоями, словно... словно мотор на последнем издыхании…
Она второй раз отошла от края парапета. Сделала шаг, но не вперед, а назад... Нужно подумать. Еще раз подумать, не забыла ли что-то. Все ли завершила? Все акки удалены, все файлы стерты, все каналы закрыты, все бумажный письма сожжены, все рисунки уничтожены...
В этот момент в мире ты остаешься совсем один. Тебя окружают люди, но они, как декорации на сцене, немы и неподвижны. Вокруг тебя что-то непрерывно происходит, но это уже не имеет никакого значения. Вакуум, пустота внутри и снаружи. Звуков нет. Лишь слова из песни тарабанят в мозгу:
Мы все взаперти, скованны болью.
И вся вода вмиг окрасилась кровью
Что сделаешь ты?
И как справишься с болью?
Если вода вся окрасится кровью?
Прощальное письмо родителям, с просьбой простить ее, написано... Ему она, конечно, ничего не написала. Ведь они уже три месяца не общаются. Везде, как красные флажки для загнанного волка, расставлены баны. Ни позвонить, ни написать, ни хотя бы лайк поставить. Все запрещено!..
Постригся... Ему идет эта прическа... Так много хочется ему рассказать! Столько всего произошло за эти три месяца! Она столько всего пережила, переболела, перенесла! Но он недоступен. Он больше для нее недоступен! И ему все равно. Скорей всего он сейчас, как обычно вечерами, рубится в PUBG. Даже не вспоминает о ней. Его канал с орными  видосами, как и год назад, регулярно обновляется... Ему весело! Просто в один прекрасный момент он перестал отвечать на ее сообщения в «телеге» . А когда она стала вызванивать его, он тупо отправил ее в ЧС . Это было так «мило» с его стороны!
Ни слова! Ни единого слова, объясняющего, что случилось? Почему?! Зачем?! Он как будто исчез. Но она знала, что он жив, что он где-то есть. Только не в ее жизни. Он испарился так же неожиданно, как и появился год назад.
Господи! Сколько же всего произошло и… сколько не произошло за этот прекрасный, злосчастный год! Сколько могло еще произойти и не произойти, если бы только не...
Он ворвался в ее жизнь, не спросив, а хочет ли она. Самовольно. Пришел и оккупировал ее сердце. Врезался в него на полной скорости. Растрощил ее, казалось бы, вполне устоявшийся мир — этакое болото, совсем недавно бывшее озером, полным жизни. Рукотворное болото, которое она сама создала после... После очередного предательства...
Что со мной не так? Почему они все уходят? Я ведь всего лишь хотела чуточку понимания… и капельку сочувствия, внимания. Я ведь никогда с ними не одевала брони. Я не собиралась отвоевывать, завоевывать... Я — мирный человек... Я — слишком доверчивый человек. Меня легко покорить. Особенно если он — мой человек.
Тогда, при первой нашей встрече под старой липой, я так ему и сказала: «Ты все равно мой человек». И потом он так смотрел на меня!.. А я смотрела на него. И водила пальцем по его руке, разглядывая, за день до встречи набитое, тату.
Он давно собирался набить что-то, но не знал, что именно. А я нарисовала анаграмму наших имен и нашей любви, и нашего будущего вместе. Он набил ее на правой руке, ниже локтя, на внутренней стороне предплечья. Получилось красиво. А потом мы болтали, болтали, болтали… и пили чай, и поздно вечером ужинали в ресторане японской кухни «Сушия» на майдане Независимости…
За тридцать три дней он из, пусть незаурядного, но все же просто интернет-знакомого, превратился в потребность, в необходимость, в ежедневный прием пищи...
А в тот злосчастный день, зайдя в знакомое место, она обнаружила, что пищи там больше нет. И ни записки, ни объявления, ни малейшего намека на причины исчезновения.
В одночасье мечты, планы, надежды, уверенность в том, что любима, обрушились от одного нежданного, смертоносного подземного толчка. Все его такие пафосные, такие желанные слова о вечной любви, о совместном будущем, о том, что она стала смыслом его жизни, прекратили быть. В одно мгновение... Как будто перед самым носом захлопнули дверь. И она... она снова осталась одна. Одна в пустой, кромешной тьме. Одна со своей, никому ненужной, любовью.
Сначала было недоумение, потом слезы, обида. Надежда ведь не умирает мгновенно. Она тает как мираж. А вместе с ней гаснет и искра жизни.
Он убил ее! Взял и просто убил. Если б только знать, за что и почему, и зачем? Но он исчез, не сказав ни слова. Убил, утопил в своем безмолвии. Утопил безжалостно, равнодушно, как топят котят в ближайшей канаве.
И все бы еще ничего, если бы смерть наступила одновременно и для души, и для тела. Но душа умерла, а тело осталось жить. И мысли в этой чертовой башке, и воспоминания!.. Ох, эти воспоминания! Их не выкинуть из головы. Только если посчастливится потерять память, сойти с ума, а так…
Нам не забыть свое прошлое. Нельзя начать жизнь с чистого листа. Память не позволит. Даже перевернув лист, закончив некий этап, мы все равно замечаем, как ситуации, слова и поступки из нашего прошлого просвечиваются на чистом листе нового начала. Все, что мы можем — это... Принять? Научиться жить с грузом ошибок? Затмить прошлое новыми, искусственно созданными, воспоминаниями? Ну, а если прошлое затмило собой все? Если он стал смыслом ее существования, если ей не убежать, не укрыться в других личностях, новых отношениях? Тогда как?! Как тогда?!
А волшебных дней так много было! А волшебных ночей!.. И еще та первая встреча... Такая долгожданная, такая неожиданная! И совместные просмотры фильмов, преодолевая расстояние; и чтение манг, и музыка, и мемы, вперемешку с откровениями, планами, недопониманием и обидами; со всепоглощающей страстью по телефону каждую ночь...
Начинает темнеть. Господи! Как же больно! Как же больно изо дня в день знать, понимать, что он где-то есть и... и его нет для нее. Нет того, кому она так верила, ради кого была готова на все. В буквальном смысле на все. Его больше для нее нет! Нет! И ничего ни изменить, ни исправить уже нельзя!
Боль тянула ее к асфальту, петлей затянулась на шее, шрамами от лезвий осталась на руке. Боль, не прекращающаяся ни на минуту. Боль, невыносимая в разорванном сердце. Она молотом била по голове, ядом растекалась по венам...
Что проще: отпустить или любить, зная, что тебя уже не любят? Говорят, это взаимосвязанные вещи. Ты любишь того, кому не нужен, страдая и сгорая в агонии. Итог — неотвратимо смерть... и синие розы у одинокого дерева, и бумажные письма...
Прошлое нужно отпустить и жить будущим. Строить планы, преодолевать трудности, находить в ежедневном маленькие радости...  Говорят, это возможно. Возможно, но не для нее. Ведь то, что он убил, как и все во Вселенной, не может исчезнуть бесследно. Оно есть, чем бы ты его ни выжигал, как бы ни пытался замазать красками новых ощущений… Они были вдвоем в этой Вселенной. Только они и только вдвоем. Двое во Вселенной ! Две Вселенные, слившиеся в одной очень простой, но такой сложной вещи под названием «ЛЮБОВЬ».
И вот это остаточное явление, эта боль потери, боль воспоминаний, вот эта червоточина, черная дыра в сердце… постепенно, но неотвратимо, как НИЧТО из «Бесконечной истории» Михаэля Энде, поглотила всю ее. Окружила, не оставив возможности вырваться на волю, в жизнь. Окутала мраком безысходности, как приближающаяся сейчас, ночь. Ночь, которую ей не пережить...
Она снова подошла к парапету. Вокруг, сколько можно увидеть, лежал громадный, ее родной, ее чужой теперь город. Окна домов на глазах превращались из темных пятен в яркие разноцветные квадратики. «Я вижу это все в последний раз». Усилием воли она отогнала эту мысль.
Без него нет смысла жить. И нет смысла в этих окнах, в этом бескрайнем вечернем небе, погруженном в зарево уходящего солнца... В том, что было и что будет… Нет смысла!
Боль сильнее любых смыслов, потому, что, смотря в мир, я вижу пустоту. Он пуст для меня потому, что в нем больше нет тебя. Жизнь пуста, если мы не вместе!..
А сколько слез, слов отчаяния, сколько мольбы было за эти три месяца! Прости! Прости! Прости! Каждый день «прости»! Каждое слово — «прости»! Ты нужен мне!.. Прости! Ну пожалуйста!.. Давай будем счастливы!
А в ответ одно-единственное сообщение: «Мертвые не говорят. На этом все» …
Она снова медленно поднялась на парапет. Спокойствие и умиротворение заполнили опустошенное сердце. Смотреть вниз не хотелось. Никто не смотрит вниз, делая последний шаг в своей жизни. Все смотрят перед собой или вверх. Так легче. Иначе ты просто не шагнешь. Сила, требующая решающего действия, и сила, останавливающая тебя, уравновешиваются. В этот миг жизнь и смерть вступают в схватку за твою душу. Надежда борется с болью, желание быть любимой — с предательством, страсть с бессмыслием, чаянья — со всепоглощающим одиночеством...
Она ступила на самый край парапета. Носки ее черных полуботинок на высокой платформе повисли над пропастью. Капюшон ее старой, с протертыми рукавами, худи поник на спине. На руке, между большим и указательным пальцем, та самая анаграмма, нарисованная ручкой... Антон? Кирилл? Анастасия? Костя? Кот? Любовь? Любовь!.. И «З», и «Р» … Символы, тайные знаки…
Странно... Обычно здесь всегда дует ветер. Но сегодня ветра нет. Нет даже легкого его дуновения. Природа будто замерла в ожидании исхода борьбы. Она обернулась. Никого. Никто не может ее остановить!.. Никто не хочет ее остановить… Значит, она никому не нужна…
— Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я так сильно люблю тебя!.. Не могу! Не хочу без тебя! — она повторяла и повторяла шепотом, еле слышно, но так громко, так пронзительно внутри, так оглушительно в мозгу. Под ритм пульса кричали в ней ее мысли!..
— Я люблю тебя больше жизни!.. Больше жизни!.. Я люблю!.. Люблю!..
Из-за слез (вдруг она неожиданно их ощутила) мир виделся в искаженных очертаниях, размытым и мокрым. Но уже было все равно…
Мгновение, и острая, пронзающая боль ударила, как током, как молнией… Вонзилась в сердце, словно тот меч. Меч из своего сна, который она пыталась, но все никак не могла вытащить из камня.
Вдруг крик!.. Все тело сжалось, конвульсивно выпрямилось... Вдох!..
Он ахнул...
И... Шаг вперед... Руки раскинуты... Я смотрю в небо...
В несколько секунд между последним шагом и последним вздохом пронеслось затерянное в памяти. Промелькнула улыбка мамы, когда она рассказывала что-то на кухне; преданный взгляд Степана, интенсивно виляющего хвостом в ожидании, когда она оденется и поведет его на долгожданную вечернюю прогулку; удивленное лицо младшего брата, случайно узнавшего ее самую большую тайну — «неприемлемой» связи со стариком; фотография девушки, похожей на парня, сидящей в позе лотоса на стуле; универ, кафе, дерево, картонная коробка с серпантином, фруктовым чаем и сотней маленьких записочек с его признаниями, картина в огненно-красных тонах и... Последним, что она видела, были его глаза. Они умоляюще смотрели на нее.
— Не уходи! — прозвучал где-то в сознании его тихий, нежный голос...
Ветер в ушах... Ничего нельзя уже изменить... Слезы... Я люблю тебя больше жизни!.. Удар... Боль... Вздох:
— Я иду… к тебе...
Выдох:
— Прос...
P. S. Ты могла все изменить. Могла, но что-то не позволило тебе это сделать. Не позволило сделать счастливыми нас обоих. Мы ведь так любили друг друга! У нас могло быть будущее. Для этого всего лишь нужно было сделать шаг назад, а не вперед. Нужно было хотя бы попробовать простить, понять, не позволить боли уничтожить светлое...
Всегда! Слышишь?! Всегда нужно давать второй шанс! Не третий, не четвертый. Так ты превращаешь эмпатию в мучительное всепрощение. Нужно давать всего лишь один второй шанс.
Что же тебе, милая, любимая моя девочка, не позволило этого сделать? Что стало над желанием быть рядом? Как теперь мне жить? Эти вопросы теперь бьют по мне каждый день, каждую ночь. Эта пытка теперь не прекратится никогда.
А ведь все можно было изменить. Пока мы живы, мы еще можем что-то изменить. Нельзя! Нельзя играть с жизнью и смертью! Это не игра. Это одна-единственная наша с тобой жизнь! Она бесценна! Как же ты этого не поняла?! Ничто: никакие обиды, никакая боль не могут, не должны стать выше этой бесценности!
Прости, любимая! Прости меня!
А ответ ему не услышать уже никогда. Потому что той, которая могла бы, хотела бы ответить, уже нет. Нет, не в переносном смысле слова, а в прямом. Ее больше нет и никогда не будет. Ему некому ответить. Больше некому сказать «прости».
Больше некого простить.
Глава 19
АГОНИЯ
Р
азгар лета. На улице идеально тепло — градусов двадцать пять, не более. Слабый ветерок легко покачивает зелень деревьев. Их шелест, как релакс, успокаивает и наполняет умиротворением. Солнце в зените. Небо безоблачно-голубое, высокое и прозрачное. Я иду в магазин по извилистой дорожке, зажатой между теснящимися многоэтажками.
Эта дорога знакома мне с детства. За сорок пять лет я ходил по ней так много и так часто, что детали ландшафта, части домов, деревья, кусты, трава уже давно слились в нечто единое, нераздельное. Убери хоть что-то из этого, и я тут же, скорее подсознательно, чем осознанно, замечу перемену.
Но годами в окружающей меня среде почти ничего не меняется. Новая краска на окнах, очередная траншея, вырытая ремонтниками и не засыпанная с прошлой осени... Кто-то вкопал покрышки, соорудив импровизированное заграждение вокруг детской площадки... Я все замечаю, но это — детали, составляющие единое целое, которое в моем восприятии остается неизменным.
Иное дело, когда на месяц-другой оставляешь насиженное место. А если жизнь вырывает тебя из него далеко и надолго, так что ты лишь усилием воли можешь вспомнить дом, то, по возвращении, картинка перестает быть близкой, знакомой. И вроде та же траншея, и те же балконы, но что-то незримое изменилось в пейзаже. Привычном и каком-то новом одновременно. Он становится тебе как будто чужим, незнакомым, но узнаваемым.
Миновав пятиэтажку из силикатного кирпича, я выхожу к старому дому, еще, наверное, хрущевской застройки. Длинная, с пятью или шестью подъездами, она протянулась вдоль моего пути. Поравнявшись с первым, замечаю как во втором — раскрываются двери и немолодая, полная женщина в не очень чистом домашнем халате, с небрежно уложенными и основательно поседевшими волосами, выносит обычный стул и ставит его на крыльце.
Крыльцо — как бы на возвышенности от двора, и чтобы подняться на него, нужно преодолеть небольшой бетонный лестничный марш. С двух сторон крыльцо ограждено перилами. Стул старый, из дерева, а не из пластика или фанеры, как сейчас, стоит на возвышении одиноко и бессмысленно, как трон. Женщина скрывается в дверном проеме. Не знаю почему, но меня интригует эта сцена. Что будет дальше?
Я замедляю шаг, но женщина долго не возвращается к стулу. Решаю подождать. Не спеша достаю из кармана пачку сигарет, пересчитываю их, наконец достаю одну и прикуриваю. Наконец дверь медленно приоткрывается, и появляется старушка. Кажется, ей не меньше восьмидесяти или даже девяносто лет. Ее голова опущена и оттуда, где стою я, почти невозможно рассмотреть лица.
Женщина в засаленном, пропахшем кухней халате одной рукой поддерживает бабушку, а другой пытается удержать старую дверь, которую норовит захлопнуть старая, скрипучая, пружина. В итоге, «грязному халату» удается подвести старушку к стулу и усадить. Несколько секунд «халат» оценивает результат своих усилий, а затем быстро исчезает в темноте подъезда.
Подхожу ближе, равняюсь с крыльцом. Отсюда мне лучше видно наклоненную старушечью голову в простом платке, завязанном под подбородком. Почему-то в глаза сразу бросаются сложенные на коленях руки. Они не похожи на женские. Костлявые, мужские пальцы сомкнуты, а под ногтями — черные полосы, по-видимому, грязи. Темная, сморщенная кожа кажется куском старого, мятого полиэтилена, как-нибудь натянутого на костяшки. Не представляю, чем могут заниматься эти руки сейчас, но прекрасно понимаю, что за десятки лет они потрудились тяжело и немало.
Любой прохожий, глядя на эту старушку, подумал бы, что она спит на своем таком же старом, как и она, стуле. Я же вижу, что глаза ее открыты. Когда-то они были голубыми или по крайней мере светлыми, но годы выбелили их, изменили до неузнаваемости, не оставив и следа от прежней яркости цвета.
Эти глаза смотрят в одну точку. В них нет ничего: ни печали, ни радости, ни тоски, ни надежды. В них полное равнодушие и безучастие. Ни запах травы, ни шелест деревьев, ни тепло ласкового солнца — ничто не может возродить в них блеск жизни. Глаза погасли и погасли давно. В них больше нет искры жизни. Представь себе безжизненные глаза живого человека.
Я смотрю на эту сухонькую женщину как завороженный. «Вот итог! — восклицаю я в душе. — Вот итог страданий, нечеловеческих усилий, любви и боли, борьбы за что-то или кого-то!»
Свершенные и не свершенные планы! Мечты, чаянья, надежды!.. Все позади! Впереди ничего, кроме смерти и ее тягучего, ежедневного, ежечасного ожидания.
Пустота — это все, что остается в человеке, когда, состарившись, он продолжает жить, но лишь как набор соматических клеток. Пустота в душе и в безвольно опущенной голове. Ни эмоций, ни мыслей. Тело просто ждет, когда один из его органов (или несколько сразу) окончательно сломавшись, разорвет тонкую нить, еле-еле удерживающую в этом теле угасающую способность воспринимать. Еще немного, и нить порвется. Для человека наступит небытие, а для тела — преобразование в перегной. Оцепенение ума и души наконец станет совершенным и окончательным. Жизнь несовершенна. Совершенна только смерть.
Какой же тогда смысл в этой жизни-борьбе, если в итоге ты остаешься ни с чем?! Пустота души и безумие разума! Ничто, приобретенное нами в жизни, в итоге не нужно нам. Со смертью мы остаемся один на один, лицом к лицу: без ковров, домов и даже собственных детей. Рождаясь, мы начинаем свой путь к смерти. Это нужно понять. Но нужно ли принимать?
Получается, что целью любой жизни и есть смерть? Хотим ли мы этого или нет, вне зависимости от того, какой смысл придаем жизни-ли, смерти-ли... Выходит, что все наши усилия души и разума, такие страстные в юности, такие упорные в годы расцвета наших сил, — суть бессмысленность? Наши переживания бесплодны. Наши мысли — пустоцвет.
А любовь, приносящая столько боли и столько наслаждения? Она тоже обречена на выцветание без плодов и права на воскрешение?
Суета сует...
 — Да, для тела, да. Организм появляется, выполняет свою функцию продолжения рода или не выполняет (это уже как у кого получается) и прекращает быть. Но почему ты ассоциируешь разум и душу с телом?
— Потому что и то, и другое — суть все тот же организм. Их функциональность напрямую связана с его жизнедеятельностью. Нет организма — нет ни разума, ни души.
— А как же тогда твой трансерфинг, материализация мысли, идея концентрации внимания, то твое желание, которое стало реальностью и в реальность которого ты даже верить не смел? Или ты уже не веришь в материализацию желаний?
— Я давно уж ни во что не верю. Жизнь преподносила мне много сюрпризов, плохих и хороших, но никогда не укрепляла меня в вере в кого-то или что-то. Наоборот, каждый раз разочаровывала, будто насмехаясь над моей наивной верой в людей, в бога, в справедливость...
Вот и сейчас моя любимая девочка волей или неволей старается меня разочаровать. Зачем? Я не знаю. Возможно, мы действительно живем в параллельных реальностях. А возможно, я просто устал.
Книга хоть и идет легко, но ужасно выматывает. Я вроде бы уже и сказал все, надо бы подвести итог, а все никак не решусь на последнюю точку.
— У тебя нет другого выхода. Не можешь же ты писать ее бесконечно?
— Мне грустно заканчивать на печальной ноте. Но реальность, как бы я не красил ее мечтами, держит меня под замком ограничений, в клетке чужих желаний и представлений обо мне. А в клетке жизнь немила. Значит, уйти мне все-таки суждено…
— Ты все равно остаешься эгоистом. Жаль. Умирать нужно не ради себя, а ради того, кого любишь так, что пожертвуешь всем, чтобы только этот человек был счастлив.
— Ты не дослушал. Суждено уйти не только потому, что я устал бороться с собой, а потому, что я хочу уступить место тебе. Я хочу, чтобы «Небо на ладони» была с тобой, чтобы ты дал ей то, что я не могу ей дать при всем своем желании, чтобы вы стали друг другом во имя друг друга.
И я хочу, чтобы моя любимая девочка наконец обрела того, кто будет любить, ценить и заботиться о ней по-настоящему. Она ведь, как все мы, не может чувствовать, переживать буквально тоже, что и я. Максимум, чем наделила нас природа — это эмпатией, сочувствие. А этого абсолютно недостаточно, чтобы стать мною и дышать, как я дышу ею.
Осознание того, как сильно я ее любил, придет к ней слишком поздно, если вообще придет. Да и одаривать меня своей любовью, когда я уйду, ей не придется.
Хочу снять с нее вину за то, что она дала мне надежду и в ту ночь трансерфинга, и потом, когда пришла ко мне рассказать, что решила расстаться со своим Максимом. Но, увы, она должна пройти свой путь разочарований, и тоже — одна, и тоже — до конца. Я же хочу покинуть ее ради нее самой. Перестать быть, чтобы снять оковы и с нее, и с себя. Парадоксально, но именно любовь к этой девочке призывает меня отказаться от нее, а значит — от жизни. Избавиться от этой любви я могу лишь там. Здесь — уже никак.
Одно меня печалит: уже сейчас я вижу, что она движется к ложным целям, идет не по своему пути, ведомая самообманом. И я боюсь, что она так и пройдет мимо старой двери, ведущей к радости познания и возвышенности чувств. Моя любовь умоляет меня хотя бы подвести ее к этой двери. А открывать ее или нет — это уже ее выбор.
— А ты уверен, что у тебя не F 63.9 по МКБ-10?
— Что это?
— Реестр заболеваний всемирной организации здравоохранения. Под этим номером там значится «расстройство привычек и влечений».
— Я не понимаю, о чем ты…
— Хех… наряду с алкоголизмом, токсикоманией, игроманией и клептоманией есть психическое расстройство с такими симптомами: навязчивые мысли о другом, резкие перепады настроения, завышенное чувство собственного достоинства, жалость к себе, бессонница, прерывистый сон, необдуманные, импульсивные поступки, перепады артериального давления, головная боль, аллергические реакции, синдром навязчивой идеи…
— Похоже на то состояние, в котором я находился последние два месяца. Ну, разве что завышенного чувства собственного достоинства и аллергии не было, — горькая улыбка.
 — Так вот и я про это. Злые языки говорят, что ВОЗ имеет в виду под этим неуточненным психическим расстройством любовь. Но, как по мне, здесь любовью и не пахнет. Это больше похоже на… на придушенную страсть. Знаешь, не убитую, не задушенную, а так… придушенную слегка.
Ведь как бывает… встретились люди, ну, обменялись взаимным снятием сексуального напряжения и… разбежались.
Хорошо если оба в себе: в своей голове и сердце завершили этот акт. А если нет? А если один завис на границе разрыва их скоротечных отношений? Что с ним происходит?
Разве не то же самое, что и с тобой?
— Хочешь сказать, что я не люблю ее? Ахахах… Бестелесный двадцатилетний пацан рассказывает мне о страсти?!
— А я в чем-то не прав?
— Да даже если и прав. Ведь со стороны и мое состояние, и мое поведение могут казаться чем угодно: страстью, расстройством психики, депрессией… Но я-то знаю, что я чувствую и что эта девочка значит для меня? А, впрочем, знаю ли вполне?.. Скорее, чувствую.
Она ведь не просто вошла в меня. Оставив меня, она осталась во мне.
И сейчас я, как возносящаяся душа, смотрю на мир отстраненно, хотя и не безучастно. Я ясно вижу то, чего Машенька увидеть пока не способна. Глубокая печаль охватывает меня из-за того, что, лишенный тела, дара речи и права действовать, я не могу помочь ей сейчас, а уж тем более, — потом. Но и, имея их, все равно помочь не могу, не смогу.
Остается только эта книга. Возможно через двадцать лет, когда обо мне все уже забудут, она, занимаясь рутинной уборкой, случайно наткнется на нее и, отбросив тряпку, сядет прямо на пол, откроет и прочитает, но не так, как читала в свои двадцать три, а уже так, как я хотел ей передать.
Мне грустно видеть ее слезы в этот момент.
А так хочется, чтобы все были счастливы! И если для этого мне нужно уйти, то уход мой доставит мне наслаждение. И, знаешь, ведь это не самоубийство, не жертва. Это уже тот самый трансцендентный прорыв, выход за пределы самоощущения и самопознания к беспредельной самоотдаче, о которой ты говорил мне. Я ощущаю это, я счастлив, хоть и не осознаю своего счастья.
Только истинная, настоящая, глубокая, всепоглощающая любовь может одаривать человека таким ощущением. И нет в нем ни Христовой жертвенности, ни гнета вины, ни чувства долга, а только непреодолимое желание дарить себя всего: разум, душу, жизнь, испытывая при этом всю полноту своего бытия, стремясь в небытие.
Невозможно остановиться на полпути. Невозможно сказать: «Не знаю, надо подумать». Невозможно подождать. Совершаемое должно совершиться. А совершив акт, я уступлю место новому. На это место придет иная любовь. Она согреет мир, и мир будет благодарен мне за это. Впрочем, не благодарности я жду.
Каждый из всех тех, кого я любил, люблю и буду любить всегда, получит долю своего наследства от этой любви, а моя миссия будет выполнена.
— Ты действительно так думаешь?
— Я действительно так чувствую…
Глава 20
АКТ ТРАНСФОРМАЦИИ
О
н лежал в горячей ванне. Пар легко клубился над водой, поднимался белесой дымкой вверх, к потолку; оседал на нежно-салатовой плитке и большом зеркале в его ванной комнате; покрывал их тонкой, полупрозрачной испариной, скрывая, размывая, какую-то уже не его реальность.
Кое-где микроскопические испаринки притягивались друг к другу, сливались, образуя крупные тяжелые капли, которые ползли вниз, оставляя влажный след, как слезы на щеке. Испарина «рвалась», и тогда, реальность, мутная, грустная, утомленная пробивалась к его умиротворенному, собственным равнодушием, сознанию.
Но для него уже все было позади. Больше никто и ничто не могло заставить эту душу волноваться. Сейчас она медленно, спокойно уходила на покой, в покой.
Кому-то показалось бы, что ванная комната плачет вместе с ним. Но плакал ли он? А если и плакал, то почему?
***
Что же происходит со мной?
Жизнь, идущая под откос, как будто замерла, балансируя над пропастью неведомого... И вроде бы все давно уже должно закончиться, но продолжает быть, наперекор моим воле и желанию.
Я смотрю в небо. Там нет звезд... Падает снег вперемешку с грустью и печалью дождя... Я пью Маяковского, как Есенин — водку и говорю Бродским... Образ Ахматовой в словах Цветаевой..., и Гумилев..., и Пушкин...
Во мне так много несказанного!.. Но кому это нужно? Вся полнота, переполняющая меня, кому нужна?
Хотя, мне ведь пох, что я есть и я не нужен… даже себе самому. Осознав суть и смысл одиночества, мне плевать на пустоту в квартире. А вот отсутствие эха…
О-го-гоу! Я есть! Я здесь! Отзовись! Откликнись!
Отзовись, любовь! Дай вдохнуть глоток свежести! Откликнись на глас, вопиющий в пустыне! Не дай утренней росе кровоточить в предрассветных сумерках, в тумане бесплодных мечтаний!
Но на листьях какое-то омертвление момента. И все тело ноет от безысходности...
Я пытаюсь поднять крылья, но они уже лишены воздуха полета. В них нет жизни. Они, как зубные протезы, есть, создают иллюзию наличия, но это всего лишь жалкая бутафория. Ни жевать, ни летать…
А как же росы, прохладой раннего утра пробуждающие от ужасов тьмы?! Они застыли в ожидании исхода...
Где же тот Моисей, который проведет и выведет? Где манна небесная, которая насытит тело, даст силы идти к неведомой, но неизъяснимо желанной земле, земле обетованной?
Он взошел на Сион. Он знает истину и крепок в своей вере!
А я, искушаемый соблазнами, молюсь золотым тельцам, уверенный в том, что молюсь Творцу  всего… и меня. Я же — просто человек! Господи! Я — просто человек, который хочет прожить всего лишь то, что ты ему отмерял. Прожить, но не прострадать. Иначе зачем было помещать меня в рай? Зачем нужно было дать мне почувствовать себя, проникнуть в нее; дать женщину мне, чтобы я не был одинок в твоих же глазах?
Дать, а затем, установив законы, правила; обложив условиями и условностями, лишить меня возможности жить. Жить моей женщиной!
Почему время, выделенное тобой для меня, песком сквозь пальцы струится безжалостно и неторопливо мимо… мимо меня, моих радостей, моей потребности быть с ней?!
Оставь меня! Прекрати быть, как я прекращаю! И перестань превращать вечность в идеал, который достижим лишь идеальному!
Посмотри, как прекрасна она!.. Она так похожа на тебя! Почему же ты, возлюбив меня, сеешь ненависть и омерзение вокруг?! Разве мало слез пролито за столько лет странствий в поисках утраченной утренней росы?!
Да, я предавал тебя и молился чужим богам... Но ведь дети не знают греха, как не знают и законов, его порождающих. А я — ребенок твой, человек, который хочет жить. Безусловно, без условий… Для этого ведь так мало нужно! Пусть меня любит та, которую люблю я!
Ты ведь так сотворил мир?! Любя? Так, Господи! Почему же в этом мире, сотворенном тобой с любовью, ты лишил меня ее любви? Какой грех на мне?..
Она появляется на экране моего монитора как укоризна, как напоминание о том, что звезды не достать руками. Их можно собирать мечтами в горсти и разбрасывать перед алчущими счастья... или метать перед свиньями, в зависимости от того в чьи руки попадет эта книга…
Ты вынуждаешь меня!.. Ты бросаешь мне в лицо мои страсти и безжалостно отнимаешь у меня свободу воли. Зачем? Зачем давать, чтобы потом отнимать?!
Ответа нет. Только кофта, чуть приоткрывающая ее грудь, и склоненная на мое плечо голова... Только кот, безучастный к прикосновениям губ, и постель без простыни...
Что стучит в ночи по подоконнику без ритма, без всякой связи с реальностью? Дождь. Капли падают, чтобы я чувствовал, что еще жив. Капли падают, чтобы я не терял связи с реальностью...
Но я уже не хочу! Просто дай мне уйти как Пилат, умыв руки. Дай право остаться собой, раз уж ты сотворил меня по своему образу и подобию. Просто дай мне уйти… в сей... час...
25.10.2024
***
Наполненные метаниями и болью, поиском чего-то, что его озадаченное сознание никак не могло рассмотреть, она — любовь, несла его на волнах прибоя к берегу уверенности в своем предназначении. К берегу неведомому, но долгожданному. К берегу, который он искал всю жизнь. Еще немного, и он почувствует твердую почву под ногами. Твердую почву вечной пустоты, вечного ничто и вечного беззвучия. Блуждания, конец которым, как ему казалось, может положить только смерть, заканчиваются. Он вернется домой еще до того, как старуха с косой придет за ним.
Прошлой ночью ему впервые за долгие годы приснился сон. Вцепившись в какой-то совсем не внушающий доверия, проржавевший металлический каркас, он раскачивался на невероятно большой высоте рядом с огромным деревом. На тонких, сгибающихся под тяжестью тела ветвях стояла его любимая девочка. Держась одной рукой за ствол, она тянулась к нему, звала к себе. Но расстояние между ними казалось непреодолимым! Не было смысла прыгать за ней на дерево, грозящее в любой момент сломаться. Двоих оно не выдержит. «Мы оба упадем в пропасть», — крутилось в голове. А она звала его, подбадривала, уверяла, что так они оба спасутся, спасут друг друга. И он наконец решился. Из последних сил стал раскачиваться на каркасе, чтобы оказаться к ней как можно ближе. Он то приближался, то удалялся. Где-то далеко внизу вместе с ним качалась разноцветными квадратиками полей и лугов, словно пьяная, земля. Высота захватывала дух, холодила сердце. Нужно любой ценой спуститься на землю! Там — надежность, уверенность, устойчивость. Там все страхи и переживания будут позади. Наступит покой. Все желания сбудутся.
В порыве отчаянья он сделал последнее усилие, и каркас приблизился к дереву. Казалось, еще миг, и он сможет ухватиться за протянутую к нему руку с татуировкой на предплечье: созвездие Льва с вплетенными в него цветами. Он пытался дотянуться до любимой маленькой тонкой девичьей руки, другой — крепко держась за каркас. Но это было невозможно. Чтобы ухватиться за, протянутую руку любимой, ему следовало лишиться опоры. Каркас начал медленно отдалять его от нее. И тогда, обезумев от горя, от неизбежности расставания, видя, как ее милое, любимое личико становится все дальше, он, собрав все свои силы, поджал ноги, разжал ладонь, державшую прут каркаса, и ринулся к своей судьбе, без страха и… малейшей надежды на то, что у него получится.
Что происходило в его сердце и разуме в этот миг? Движение любви. Любовь, и ничего кроме любви, толкала его в пропасть. Ни жизнь, ни смерть больше были не важны. Только стремление души к душе, и будь что будет! Все равно без нее жизнь для него — смертоносный яд. Каждое мгновение без нее отравлено, невыносимо болит, как, воспаленный зуб. Без нее прошлое неважно, а будущего нет…
Но в следующий момент случилось чудо. Его, уже летящего в пропасть, она ухватила за руку. Инерция рывка притянула его к ней и спасительному дереву. Ствол стал гнуться, как слабая травинка, на краю которой оказалось слишком много (аж два) муравья. И земля, казавшаяся мгновение назад такой непостижимо далекой, плавно приблизилась.
Они стояли, крепко обняв и ствол дерева, и друг друга. Покрыв двух влюбленных полупрозрачным пухом своих, сверкающих на солнце, крыльев, ангелы-хранители опустили их в густую зелень высокой травы, как на ложе. Тогда они испытали блаженство спасительного единения. Все страхи, все неимоверные усилия, усталость, предчувствие беды разом испарились, и наступил покой. Они просто были вместе, были рядом...
Но вдруг он увидел, что в траве, обнявшись, лежит не он и его любимая львица, а другой парень и другая девушка. Парня звали Антон, а девушку — «Небо на ладони».
Наверное, поэтому сейчас он плакал. Сказка оказалась не о ней и не о нем. В голове всплывали слайды каких-то событий, и он не вполне мог различить, происходило ли это в его жизни на самом деле или это были только мечты, его фантазии. Слайды сменяли друг друга, ускоряясь, голова кружилась. И в какой-то момент скорость мелькания слайдов стала так велика, что они превратились в кинопленку.
Он видел себя в детстве. Вот он, лет в пять, подбегает и целует в щечку девочку, раскачивающуюся на качели — порыв, который он так и не смог себе объяснить, потому что целовал совсем не ту, которую хотел бы поцеловать.
Видел себя идущим по крутому склону из школы домой. Он рассказывает сам себе какую-то фантастику, приключения, какие-то сказки, ведь он рожден был чтобы рассказывать, писать...
Видел домик Лермонтова в Тамани, откуда открывался ошеломительный вид на Керченский пролив. Он стоит с отцом и смотрит с высоты на бескрайние воды. Тогда ему казалось, что он птица.
Он видел, как глубокой ночью, промокший до нитки, тайком, рвет с городской клумбы розы, несет их своей Нине и, стараясь не шуметь, по одной кидает ей в форточку. Утром она проснется, подойдет к окну и, ошеломленная, будет долго стоять и смотреть на это розовое затмение в ее комнате. Той самой комнате, где они часами просиживали, стараясь, будто ненароком, оказаться как можно ближе друг к другу.
Видел хрупкое, изящное, обнаженное тело девушки, лицо которой стерла его память. Так отвратительно было его предательство, а последствия — еще ужасней . Даже в воспоминаниях он не осмеливался смотреть ей в глаза. Она лежала в его кровати, все в той же квартире-убежище, готовая отдать себя ему. А он, потрясенный такой самоотдачей, так и не смог принять этот дар.
Видел себя сидящим в углу темного подвала, куда, не помня как, попал после безапелляционного приговора Нины, положившему конец их отношениям. Тогда он рыдал так, как больше никогда в жизни не рыдал.
Видел, как перебирает католические четки в роддоме, молясь Деве Марии, в ожидании появления на свет первой дочери.
Ощутил панический страх, который овладел им и не отпускал, наверное, года два, когда родилась вторая дочь. Страх за то, что может потерять ее. Какое-то время эта навязчивая мысль преследовала его непрерывно.
Видел ее измученное после операции личико с серовато-голубыми глазищами (врезались в память страхом и болью навсегда) в киевском «Макдональдсе», куда она не хотела идти, но он настоял.
Видел себя бродящим вокруг старой липы у фундамента Десятинной церкви в Киеве, в ожидании решения Насти…
И наконец, он услышал нежный тихий шепот своей любимой девочки в глубокой тишине ночи. Обнимая его, плачущего от счастья на ее груди, она гладила его волосы и лишь повторяла:
— Тшшшш, тихо… Все хорошо… Ты разбудил меня… Тшшшш… Нельзя так окунаться в человека, чтобы прям им дышать… Тшшшш… Все хорошо…
Расслабление тела стало абсолютным. Руки, ноги, грудь, все органы стали неимоверно тяжелыми. Сам он уже не смог бы пошевелить даже пальцем. Вдруг равнодушно, но с некоторым удивлением он осознал, что смотрит на себя, как будто парит над собой, лежащим в ванне. Этот он присел на корточки возле ванны так, что их лица оказались друг напротив друга. Чья-то легкая полупрозрачная рука взяла его руку. Чьи-то пальцы сжимали что-то очень острое. Лезвие скользило, вдоль левого предплечья, легко, неспешно, даже нежно. Боли уже не было…
— Тшшшш, тихо… Все хорошо… — звучал тихий, спокойный голос девочки вдалеке.
С усилием он приоткрыл глаза и медленно повернул голову туда, откуда слышался голос. На него с мягкой, застенчивой улыбкой смотрел Антон. Поддерживая его руку, не давая ей ни подняться над водой, ни глубоко в нее погрузиться, он будто гладил ее. И от каждого поглаживания там, на предплечье, где должно было быть выбито третье тату, появлялалось the final cut . Из нее струилась кровь, растворяясь в горячей воде, придавая ей сначала багрово-алый, а затем темно-розовый оттенок…
— Тшшшш, тихо… Нельзя так окунаться в человека, чтобы прям им дышать…. Тшшшш… — нараспев шептала его любимая девочка. И этот шепот умиротворял, усыплял, покоил душу.
Этот покой туманом обволакивал его, а ощущение безграничного счастья стелилось на нем пуховым одеялом. Он засыпал. Взгляд и разум мутнели, тяжелые веки стремились сомкнуться. Он погружался в бесконечную пустоту. Сознание еще воспринимало обрывки каких-то мыслей, но их становилось все меньше и меньше, пока, наконец, не исчезло все. Последнее, что уловили его слух и разум, были слова — ласково, нараспев:
— Тшшшш, тихо… Нельзя так…
Я перестал быть…;
***
За окном по подоконнику стучат капли. Барабанят металлом не в ритм: то дробью, то как будто отсчитывая минуты. Сырая, поздняя осень за окном. А у нас с тобой клетчатый плед (один на двоих), чашки с чаем, в которых плавают кусочки экзотических фруктов и вкусняшки, как шашки, разложенные на квадратах пледа. Мы укутались в него, прижались друг к другу и пытаемся понять, что же происходит на экране телевизора. Но тепло, запах из чашек и близкое дыхание обоих постоянно отвлекают.
Ты поджала колени и греешь ладони, сжимая свою чашку. Я смотрю, как твои непослушные, вьющиеся локоны норовят в нее попасть. Иногда ты отрываешь взгляд от экрана и поворачиваешься ко мне. Смотришь прямо в глаза, опускаешь взгляд на мои губы, чуть заметно улыбаешься и… молча снова оборачиваешься к экрану.
Никогда не говоришь мне, чего бы тебе хотелось. Но я-то вижу, я-то знаю. Когда чувствуешь человека, слова не нужны. Нужны только взгляды и прикосновения...
Дождь почти перестал. Ночь ждет, когда мы уляжемся. В мягкой постели, с едва ощутимым запахом лаванды, двое уснут, не прекращая обнимать друг друга…
Глава 21
ВСТРЕЧА
(49 дней спустя)
Р
аннее ясное утро 13-го декабря. Ночью прошел небольшой снежок, и теперь перрон слегка усыпан тонким пуховым покрывальцем беззащитных, хрупких снежинок. Желтая громада навеса со стеклянными, желтого цвета вставками над ним придает этому покрывалу странный оттенок.
Скоро сотни ног вытопчут покрывало и замешают гадкую, серую жижу. А пока здесь, на перроне вокзала «Минск Пассажирский», стояла только одна девушка. Она ждала.
Из-под капюшона ее худи непослушно выбивались длинные светло-русые кудри, она то и дело пыталась втиснуть их обратно. Изящную шею укутывал вязаный шарф. Кончик ее чуть курносого носика, с узкими, продолговатыми ноздрями, слегка покраснел, как бы пытаясь не отстать от ее щек. Легкий морозец всегда красил в красноватый оттенок их нежную прозрачно-белую кожу. Взгляд ее глаз, с какой-то хитрецой, своими разрезами напоминающими лисьи, то блуждал по шпалам, то резко взмывал вверх к электронному табло, которое отсчитывало минуты до прибытия поезда. Видно было, что ждет она с нетерпением.
Постепенно перрон наполнился суетящимся народом с чемоданами, сумками, пакетами. Все куда-то спешили, что-то или кого-то догоняя, громко перекрикиваясь и нервно поглядывая то на часы, то на спутников. До прибытия поезда оставались считаные минуты.
По ее телу волнами пробегали колючие мурашки. Она переступала с ноги на ногу и уже смотрела вдаль колеи, туда, откуда должен был появиться поезд. Наконец скрипучий голос из динамиков объявил, что поезд «Киев – Минск» прибывает к четвертому перрону. Вскоре появилась «голова» поезда, поравнялась с девушкой и потянула вереницу вагонов, в окнах которых уже маячили пассажиры, нетерпеливо ожидающие остановки. Девушка жадно вглядывалась в каждое окно, пытаясь заметить того, кого так давно ждала.
Прошло два года с того дня как они договорились, что встретятся здесь, в Минске. Сейчас она училась тут на первом курсе Академии художеств. Два длиннющих, тягостных года! И вот, наконец, через несколько мгновений, она увидит его. Того, кого никогда в жизни не видела, но кто приходил к ней в ее снах, с кем она вместе смотрела фильмы, слушала музыку, кто говорил, говорил, говорил с ней бесчисленными строчками пространных сообщений, рассказывая о своих мыслях, делясь переживаниями и каждый вечер желая ей сладких снов с обязательным смайликом-сердечком.
Сердце колотилось так, что, казалось, выскочит из груди, и вдруг замирало на выдохе. Поезд остановился. «Вот сейчас, сейчас он выйдет… Я узнаю его по вьющейся густой шевелюре, по таким любимым, ласковым, умным глазам… Он такой милый на фото!..», — мысли, перебивая друг друга, толпились в красивой головке.
Она жадно выискивала взглядом в толпе его лицо, фигуру. Поспешила к голове поезда. Обернулась. Нет. Его нет. Прошло целых пять минут после прибытия поезда. Перрон медленно освобождался от людей, таких чужих, таких неуместных здесь и сейчас, когда она ищет только одного — самого близкого, самого родного, любимого.
Вагоны и перрон опустели. Лишь проводники — мужчины, женщины в униформе, курящие и о чем-то болтающие, стояли, ожидая сигнала отправления. Она ринулась к хвосту поезда. Пробежав вдоль длинного перрона, остановилась около последнего вагона. Проводница уже закрывала дверь. Он не приехал! Неудержимые слезы. Он не приехал!!!
В последний раз она, уже без надежды, глянула туда, откуда еще мог появиться он, повернулась и, глотая слезы, побрела к выходу. Разве в жизни бывает как в сказке? То, что в мечтах кажется таким близким, вдруг отбрасывается непредсказуемыми обстоятельствами в несбыточную даль или вообще растворяется как мираж, и тогда видится глупой надеждой.
— Небо! Зайкин! — вдруг услышала она. — Смотри, что я нашел!
Девушка подняла заплаканное лицо. Метрах в пятидесяти стоял парень с букетом фиолетовых тюльпанов и каким-то плоским, темно-серым, маленьким предметом. Он улыбался. Она сразу узнала эту улыбку.
— Тоша! Заяц! — вскрикнула она и что было силы помчалась навстречу.
Он тоже бежал к ней. Миг, и они уже стояли, крепко обнявшись, как будто боялись, что кто-то попытается сейчас оторвать их друг от друга.
— Что же ты нашел, заяц? — спросила сквозь слезы девушка с лисьими глазами.
Он смотрел на нее переполненным любви взглядом, даже не пытаясь скрыть своих слез. Наконец успокоившись и немного отстранившись, он протянул ей букет, а потом — и плоский предмет.
— Это книга. Тебе. Это подарок. У тебя ведь сегодня День рождения. Поздравляю с совершеннолетием! Я давно задумал подарить тебе именно эту книгу, а нашел здесь, в киоске.
— Спасибо! Но когда ты успел? — еще всхлипывая, но уже улыбаясь и вытирая слезы рукавами, спросила она. — Я не видела, как ты вышел из вагона.
— Я ведь обещал подарить тебе книгу на восемнадцатилетние? — глядя ей прямо в глаза и улыбаясь своей застенчивой, словно из неведомого прошлого. улыбкой, переспросил Антон.
— Пошли! Я увидел афишу… Представляешь? Сегодня автор проводит презентацию в Минске. Это недалеко отсюда. Ярмарка «Мир книг». Знаешь?.. Мы должны получить автограф! Заодно и согреемся. Ты у меня такая мерзлячка!..
Он снова улыбнулся и поцеловал ее в губы так просто и обыденно, как будто делал это тысячу раз и будет еще делать тысячу раз.
По Бобруйской они вышли на проспект Независимости, и вскоре по левую сторону увидели футуристическое двухэтажное здание. Оно чем-то напоминало летающую тарелку. Стены, обшитые серым металлопрофилем, с узкими, прямоугольными, словно иллюминаторы невероятного межгалактического корабля, окнами, тянулись на несколько десятков метров вдоль проспекта.
Кто бы мог подумать, что для любителей бумажных книг еще создаются столь масштабные архитектурные проекты?! Зашли через центральный вход. Лестница, кажущаяся воздушной из-за стеклянных перил, вела на второй этаж. Там, в одном из многочисленных залов, кто-то что-то читал вслух. Пару десятков человек слушали. Антон и Лена, стараясь не шуметь, приоткрыли дверь и услышали: «Моя любовь стоит двадцать пять баксов на Амазон! Можешь купить ее. Возможно, тогда на каменной плите с надписью: «Константин Самотис. Он так хотел!..» появится еще один фиолетовый тюльпан или синяя роза, пахнущие, по непонятным причинам, трюфельными конфетами…»
«Небо на ладони» оторвала взгляд от читавшего и удивленно глянула на Антона:
— Фиолетовые тюльпаны? Твои розы? Мои любимые трюфельные конфеты?..
Он ничего не ответил. Просто кивнул и подтолкнул ее внутрь. Среди полок, набитых разнообразными, яркими, умными и не очень, смешными и глубокомысленными, гениальными и посредственными книгами стоял стол. За ним сидел мужчина лет сорока пяти-пятидесяти. Белоснежная рубашка, пиджак с кожаными налокотниками, джинсы 501 Levi Strauss, кроссовки. Густые, но тонкие, мягкие волосы, уже изрядно поседевшие, подстрижены под Андеркат  и несколько контрастируют с широкими темными бровями.
Имиджмейкер старался! Каждая мелочь, каждая деталь говорили: «Он лучший!» И все улыбалось, при этом, храня некую тайну. Сдержанность в манерах, элегантность притягивали. «Вот как должен выглядеть успешный респектабельный мужчина», — подумал бы я. Здесь была и небрежность, и своеобразная эстетика. Слева на шее — тату писательского пера, переходящего в знак бесконечности. Очевидно, пластический хирург сделал все возможное, чтобы ни слишком глубокие морщины, ни крупный нос, ни некогда низко посаженные брови, словом, все, в чем-то благородному лицо, соответствовало статусу.
Только глаза выдавали усталость от жизни, как будто стыдливо спрятанную от посторонних. Или это мудрость выдавала себя в них? Ярко-зеленые глаза. Скорее всего, линзы... В мочке левого уха — бриллиантовая серьга-гвоздик, а на безымянном пальце левой руки — обручальное кольцо из белого золота. Иногда мужчина непроизвольно морщил брови.
«Это нервное», — подумала Лена.
Но при этом во внешности, движениях, тоне неторопливой речи чувствовалась уверенность, твердость и… удовлетворенность собой, что ли...
Рядом сидела девушка с завораживающими карими глазами и темными прямыми волосами, мягкой нежностью ниспадающими на плечи. Легкий макияж не скрывал маленький шрам на правой брови. Но это лишь придавало шарм очень женственным и чувственным чертам ее лица. Казалось, своей чарующей красотой она способна исцелять души. Ангел!
«Она повзрослела», — отметил про себя Антон.
Сложно было не заметить, что девушка тоже знает себе цену. Гордый, даже слегка надменный взгляд. На левой руке, из-под рукава делового костюма, при движении, выглядывало тату в виде созвездия Льва, оплетенного вьющимися цветами. На вид ей было лет двадцать. На самом деле, пятого августа ей исполнилось двадцать два. При этом, мужчина и девушка гармонично смотрелись рядом, как будто дополняя друг друга.
Антон решительно направился к столу автора. Лена осталась чуть поодаль. Мужчина быстрым росчерком, привычным для человека, никогда не расстающегося с ручкой, выводил автограф на первой странице своей книги для дамы средних лет, которая томилась в нетерпении и предвкушении. Антон встал за ней. Получив свой долгожданный экземпляр романа, счастливая фанатка рассыпалась в благодарностях и удалилась.
Писатель поднял глаза. Взгляды, разделенные вечностью, с это мгновение встретились. В обоих — было некое недоумение. Но куда больше — тихой радости. Морщинки в уголках глаз автора обострились. Легкая улыбка отразилась на его лице…
Я сразу узнал его. Антон протянул мне мой «Аккаунт»:
— Можно автограф?
— Конечно, Тош, — ответил я.
И это «Тош» прозвучало для обоих раскатом грома. Два одиночества, две жизни, две судьбы вдруг стали единым целым. Всего лишь на миг. Всего лишь чтобы слиться, и в то же мгновение лишится друг друга навсегда, как тогда, где-то в невозможной реальности, где со мной не было Маши.
Я написал несколько строк и подписал книгу:
— Всего хорошего, Антон Кравчик! — Тихо, с упором на фамилию, сказал я.
— Спасибо, Анатольевич, — так же тихо сказал он, не прекращая смотреть на меня в упор с каким-то озорным задором. Таинственная улыбка не сходила с наших лиц. Взгляды будто вели диалог. Тайна, наша общая тайна, словно невидимая нить, связывала нас, наши мысли и чувства.
Кивком Антон попрощался. Я тоже кивнул ему в ответ.
«Небо на ладони», заметив, каким серьезным, и одновременно с сиянием какой-то внутренней радости и удовлетворения, вдруг стал взгляд Антона, спросила:
— Что же он написал?
Антон открыл книгу. Там было: «Моему Творению — Антону Кравчику, в знак глубокой признательности за чудо. Константин Мария Самотис. 13.12.2024». Подпись.
— Разве ты его знаешь? — переводя взгляд с автографа на Антона, спросила девушка.
— Да. Это мой Создатель, — закрывая книгу и протягивая ее своей девушке, ответил парень.
В это же время девушка за столом заботливо положила свою ладонь на мою руку и, всматриваясь мне в лицо, вдруг как будто помолодевшее на двадцать лет, спросила:
— Кто это, дорогой?
— Это мое Творение, Маш…;
***
У огня сидели двое. Они сидели молча, просто смотрели на огонь, думая каждый о своем.
А вокруг кромешная тьма. Тьма и пустота. Ни единой звезды, ни единого источника света, кроме небольшого костра, ни единого звука. Даже огонь не потрескивал, поглощая тонкие веточки необычного, уже мертвого растения.
Во все стороны, куда не глянь, простиралась каменная пустыня. Ни гор, ни холмов, ни возвышенностей. Только острые, будто разбросанные гигантской рукой злого волшебника, колючие, мрачные в своей неподвижности камни.
И в этой черной беззвучной пустоте возле огня грелись двое. Они не были знакомы. Никто ничего не знал друг о друге: ни откуда пришел, ни куда идет. Просто один разжег костер, а другой, выйдя из ниоткуда, подошел и молча присел напротив.
Они сидели, ни разу не взглянув друг другу в глаза, не проронив ни слова. Страха у них не было, потому что в бесконечной окаменевшей от холода пустоте никто не мог уже представлять опасности. Они были одни. Совершенно одни. И если ты жив, если ты все еще нуждаешься в тепле, если тебя все еще тянет к свету, то это значит, что ты такой же, как и я: одинокий, уставший, не ищущий ничего, ни к чему не стремящийся.
Тепло и свет огня сближает тех, в ком теплится жизнь, спасает от одиночества. О чем они думали, глядя на непрерывно меняющиеся языки пламени? Подвижные блики переливались то синим, то ярко-красным, то желтым и оранжевым. Огонь что-то пытался сказать им, но огонь сам по себе беззвучен.
У каждого из них что-то было позади и, неизбежно, что-то ждало их впереди. Настоящее — всего лишь сиюминутная вспышка тепла и света. И каждый сам для себя решает, разделить-ли мгновение своего настоящего с кем-то или укрыть, спрятать, оставить лишь своему прошлому, самому себе. Делятся лишь с тем, в ком нуждаются или кто нуждается…
И вдруг, тишину прорезал слабый треск. Он стал усиливаться и множиться. Наконец целый хор разных звуков заполнил пространство между этими двумя. Огонь проснулся и затеял свой странный разговор. То пронзительно, то чуть слышно он что-то им рассказывал. И они, оглушенные, ошеломленные, онемевшие, завороженно слушали его рассказ.
Рассказ о том, что все проходит, что все имеет свое начало и свое неизбежное завершение. Наступит мгновение, когда последний фотон света прекратит свое существование, и непостижимо громадная Вселенная, бывшая некогда наполненной бесконечным разнообразием всего сущего, превратится в бесконечное ничто. Погаснут звезды, прекратят быть галактики. А перед этим Солнце ненадолго, на каких-нибудь пару миллиардов лет, превратится в красного гиганта и поглотит маленькую голубую планету… Все прекратит быть, кроме пустоты и бесконечности…
Он медленно, словно усилием воли, поднял глаза над трепещущим пламенем. Их взгляды встретились. Теперь оба смотрели друг другу. Так и с этого начинается все! Со взгляда! И это было началом чего-то совершенно нового и неизведанного, для них непривычного, одновременно манящего и пугающего, но необходимого как воздух. Им хотелось друг другом дышать...
— Ты пойдешь со мной? — тихо спросил он.
— Я пойду с тобой, — так же тихо ответила она.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
ПРЕЗЕНТАЦИЯ КНИГИ,
ПРИУРОЧЕННАЯ К ГОДОВЩИНЕ СМЕРТИ АВТОРА
И
 все же природа вещей сильнее нашего к ней отношения. Я отрицаю и опровергаю трансерфинг реальности. Опровергаю не этой книгой, а самой своей жизнью и смертью. Мир не расположен к тебе. Нет! Он злобен, коварен и не удовлетворяется обычными жертвоприношениями… Как Саваоф — бог евреев, а по совместительству и всех христиан, он ненасытен! Кровь невинных и младенцев — ничто для него. Он, полный осознания своего положения, своего превосходства, своего всесилия, жаждет всеобъемлющей жертвы, жертвы совершенной... Требует от человека больше, чем способен выдержать, этот кумир, сам.
Мы загадываем желания, глядя как «падает» звезда, а он загадывает новый уровень невыносимости всякий раз — как продукт его себялюбия, не вынеся креста, возложенного его творцом, помимо собственной воли, так и не донеся эту невыносимую боль до своей личной Голгофы, прекращает бороться за жизнь.
Принести удовлетворение своему создателю... Ни это ли предназначение созданного?
Я — победитель! Я приду к финишу первым! Будут лавры, шампанское и…;
***
— Он прекрасно чувствовал слово! Вы не находите? — белоснежная рубашка расстегнута почти до половины. Так лучше виден рельеф накачанной груди, на этикет плевать.
— О, да! В его книгах есть фразы, меняющие восприятие мира! — если ты не обладаешь спортивным телосложением, то остается давить собеседника интеллектом.
— Совершенно с Вами согласен!.. О! Здесь подают устрицы?!
— К тому же, шампанское — отменно!.. И музыка... Кажется, это что-то из прошлого века?
— По-моему, это Роллинг Стоунз ...
— Ах, нет! Что Вы?! Это... Позвольте?.. — выхватывает с подноса у проходящего мимо паренька, разносящего напитки, бокал с шампанским. — ... Это что-то типа авангарда или около того...
— Искренне признаюсь Вам, что ни на одной презентации я не видел такого разнообразия женских форм…
— Вы тоже заметили? Знаете, если уж быть совсем откровенным, он писал исключительно для женщин. Ничего мужского! Вот хотя бы взять его «Намиб» ... Вы читали?
— Я не очень люблю книги. Знаете ли, — занимает кучу времени, а практической пользы… — делает выразительный жест. — Но «Аккаунт» я дочитал почти до половины. Скажу Вам по секрету, именно по этой причине я и заглянул сюда… Женщины без ума от этих соплей…
— Вы тоже здесь поэтому?.. — почти не слушая, рассеянно смотрит по сторонам.
К собеседникам подходит импозантный мужчина лет пятидесяти, ведя под руки двух особ. Судя по внешности, у девочек еще просят показать документы при покупке спиртного.
— Вау! Кен! И ты здесь? Не желаешь ли представить нас своим очаровательным спутницам? — интеллектуал максимально втягивает брюшко. А — про себя: «Все же интуиция меня не подводит! Эта скукота просто обязана мне восхитительной ночью!..» И вслух:
— Разрешите представиться. Карл Густав — писатель. Вы же слышали о моем романе «Психоделика истины»? Нет?! Ну, в Европе он не так известен, как у нас в Америке...
(В Америке он тоже никому не известен. Психоделика истины? Господи ты боже мой! Как легко сейчас можно нагородить и опубликовать абсолютную чушь! А потом хвастаться и мнить себя писателем…)
— Вы же — немка? Я — физиогном , между прочим… Вау! Дрезден! Прекрасный, чудесный, обворожительный город!.. Ах, нет! Я там не был, но этим летом обязательно собираюсь посетить… Не хотите ли чего-нибудь выпить?..
***
И никто не заметит, как невыносимый крест, незримо присутствующий в моем обличии, словно плащаница, лишь контуром отображающая лик того, кто отдал душу свою творцу своему, одиноко и равнодушно будет осиять праведным презрением тех, кто не ищет ни покаяния, ни прощения...
Ни мир, ни люди не изменятся от того, есть ты или нет тебя. Мир, люди были до тебя, будут и после тебя... И что б ты не сотворил, все будет обязательно оценено в денежном эквиваленте...
Моя любовь стоит двадцать пять баксов на Амазон! Можешь купить ее, хоть мне уже плевать. Однако, возможно, тогда на каменной плите с надписью: «Константин Самотис. Он так хотел!..» появится еще один фиолетовый тюльпан или синяя роза, пахнущие, по непонятным причинам, трюфельными конфетами...