Как Ростроповичи научили моего папеньку

Как Ростроповичи научили моего папеньку держать смычок, про окаменевшую Зою и растоптанную скрипку Страдивари.
 
Рассказ сына виолончелиста-концертмейстера.

                *****
 
Майн либе папа в свои семнадцать лет стал учеником Ростроповича отца, а затем и сына.
 
В начале Великой Отечественной Войны семью великих музыкантов эвакуировали из Москвы в Оренбург.

Там же учился в то время в музыкальном училище мой юный отец.
 
Леопольд Витольдович Ростропович, первый виолончелист Европы, профессор, заслуженный артист РСФСР, обладатель виолончели самого Гварнери, стал преподавателем оренбургского музыкального училища.
На первом занятии великий маэстро велел моему папеньке:
- Ну-с, молодой человек, сыграйте что-нибудь.
Папенька сыграл.
Ростропович долго молчал.
Настолько долго, что папенька начал даже недоумевать.
Затем профессор сказал:
- Забудьте всё, чему Вас учили. Для начала будем учиться держать смычок.
 
В июле страшного 1942 года, когда началась Сталинградская битва, Леопольд Витольдович в свои пятьдесят лет внезапно умирает от сердечного приступа.
И моего папеньку продолжает учить Мстислав Леопольдович Ростропович.
Вот так было: на Волге идёт смертельная битва цивилизаций, решается судьба страны, а в это время в Оренбурге великий музыкант учит юношу нежному мастерству выражать тонкие движения души звуками.
 
В год Великой Победы гениальный учитель уезжает получать свои золотые медали и премии, Сталинскую и Ленинскую, жениться на дивной Вишневской и становиться лучшим виолончелистом мира, а мой папенька поступает в ташкентскую консерваторию. Да, тогда мы были одним государством.
 
Ростроповичи хорошо научили отца держать смычок, и консерватория была успешно окончена.
 
Папеньку направили работать в древний город Наманган на севере плодородной Ферганской долины.
С концертами он ездил по кишлакам и аулам, приобщал дехкан хлопкоробов и виноградарей к бессмертной классике.
Политика была такая в то время: "Культуру - народу".
Правильная политика.

Затем отец едет работать в город Куйбышев. Так при Советах переименовали нашу древнюю Самару.

Кстати, в год моего рождения там произошло чудо, вошедшее в историю как Стояние Зои.

Мы жили на той же улице Чкалова, где произошло событие немыслимое, взбудоражившее весь город.
В новогоднюю ночь 1956-го года в доме № 84 собралась молодая компания выпить-закусить-поплясать, но не пришел один из гостей Николай, которого очень ждала девушка по имени Зоя.
Когда компания дошла до кондиции, начались танцы.
"Уж полночь близится, а Германна всё нет".
Так что же наша Зоенька удумала: решила с иконой Николая Чудотворца поплясать.
Даже друзья ужаснулись, даром, что подшофе, и пытались Зою урезонить.
Да куда там!
В то время в стране шла такая борьба с религией, что только глухой не слышал, что Бога нет.
Академики, профессора, писатели и поэты, лекторы общества "Знание", школьные учителя и сам лично Никита Сергеевич насмехались над верой, убеждали народ, что хватит с нас этих сказок про Бога. Дескать, это выдумали эксплуататоры, чтобы поработить народ.
Доказывали и так и сяк.
В каждом кинофильме обязательно было что-то против религии.
Повесточка такая была у нас в те годы.
Устоять было трудно.
- Если есть Бог, пусть Он меня накажет! - бездумно и дерзко сказала наша Зоя, прижала Николая Чудотворца к груди и пошла плясать.
И окаменела.
То ли кататонический ступор у неё случился, то еще что, но ни раньше ни позже.
Веселье у всех как ветром сдуло.
Ребята мигом протрезвели и разбежались.
Сарафанное радио разнесло весть по городу.
Народ повалил к таинственному дому.
Милиция начала препятствовать. У дома выставили пост.
Люди еще больше взбудоражились.
Целыми днями на нашей улице толпился народ. Город полнился слухами. Говорили, что Зоя не только окаменела, но до сих пор стоит в той комнате. Что никто её с места не может стронуть.
Уже конная милиция пресекала паломничество к удивительному дому.
В храмах Самары народ раскупил все нательные крестики.
 
Поначалу власть пыталась замалчивать событие: якобы, ничего не было.
Но волнение в народе не утихало, и нужно было как-то реагировать. Иначе и самим начальникам могло прилететь по шапке.
Собралась областная партконференция.
Многие участники написали записки руководству с просьбой всё же высказаться по этому животрепещущему вопросу.
Первый секретарь Куйбышевского обкома товарищ Ефремов взял слово: "В городе Куйбышеве широко распространены слухи о происшедшем якобы чуде на Чкаловской улице.
Записок по этому поводу штук 20.
Да, произошло такое чудо – позорное для нас коммунистов, руководителей партийных органов.
Какая-то старушка шла и сказала: вот в этом доме танцевала молодежь и одна охальница стала танцевать с иконой и окаменела.
После этого стали говорить: окаменела, одеревенела и пошло, начал собираться народ потому, что неумело поступили руководители милицейских органов.
Видимо и ещё кое-кто приложил к этому руку.
Тут же выставили милицейский пост, а где милиция туда и глаза.
Мало оказалось милиции, так как народ все прибывал. Выставили конную милицию.
А народ, раз так, все туда.
Некоторые додумались до того, что вносили предложение послать туда попов для ликвидации этого позорного явления".
 
Уполномоченный по делам религий товарищ Алексеев позвонил епископу Иерониму и потребовал, чтобы в храмах города с амвонов было объявлено, что на улице Чкалова ничего не было.
Видавший виды архиерей не отказал всесильному уполномоченному, только попросил сперва допустить в дом №84 настоятеля Покровского собора, чтобы тот убедился во всём сам.
Товарищ Алексеев сказал, что перезвонит.
Несколько дней от него не было ни слуха ни духа.
Потом Алексеев всё же позвонил и заявил, что необходимости в содействии епархии больше нет.
 
В газете «Волжская коммуна» напечатали фельетон «Дикий случай», где убеждали, что ни окаменевшей Зои, ни танцев с иконой, ничего не было, а всё это выдумала выдумала некая «болезная Аграфена, на которую почти каждый вечер нисходит божья благодать».
 
Зое поставили диагноз: кататоническая форма шизофрении.
Объяснили чудо так: начало декомпенсации болезни совпало с внешним стрессом.
Девушка пошла плясать с иконой, будучи в глубине души верующей, и страх, что Бог накажет, вызвал первый приступ заболевания.
 
Кто его знает? Вполне может быть. Но окаменела ни раньше, ни позже.
В Бога ты можешь не верить, но святыню не трожь - это веками проверено.
 
И народ про своего Творца вспомнил.
 
Потом большинство документов этого дела сгорело, и сам дом сгорел, но чудо это помнят до сих пор.
 
А протокол той знаменитой тринадцатой областной партконференции сохранился!
 
Мне отец рассказывал о тех события в Самаре 1956 года.
 
Папенька добросовестно трудился в симфоническом оркестре.
Дирижёром у него был знаменитый Бруно Исидорович Берман. Добрейшей души человек.
Есть дирижеры, которые потеют, а оркестр мёрзнет, а при Бермане было так: он из кожи вон не лез, а музыкантов зажигал.
При нем оркестр поднялся на новый уровень.

Спустя время Бермана переводят в Барнаул дирижёром алтайского симфонического оркестра.
Там он обнаруживает, что место первой виолончели пустует.
Берман знал игру папеньки, его школу Ростроповичей и что папа музыкант добросовестный, и предложил ему место первой виолончели у себя в Барнауле.
Для отца это было повышение статуса.
 
И поехали мы на благословенный Алтай.
Министерство культуры сразу предоставило нам двухкомнатную квартиру.
Папенька вскоре стал председателем месткома своего оркестра, то есть вошёл в руководящий треугольник вместе с дирижёром и парторгом.
 
А еще местком распределял путёвки в санатории.
Так что однажды отец отвёз меня в детский санаторий аж под Москву.
А когда он забрал меня оттуда, заехали мы в столицу нашей Родины повидаться с его однокашником по ташкентской консерватории, который поднялся до инспектора Министерства культуры.
В его московской квартире взрослые положили меня спать, а сами беседовали за рюмкой чая всю ночь до утра.
 
Спустя время в нашу алтайскую филармонию нагрянула московская проверка, проявляя странную осведомлённость во всех здешних косяках.
Папенька не ожидал такого эха своей московской поездки!
Конечно, коллеги были в большом огорчении.
Когда разбор полётов окончился и проверка отбыла восвояси, в воздухе витал назойливый вопрос: кто нас сдал?
И кто-то умный из коллег догадался о причинах странной осведомлённости москвичей.
Отца вызвали в местное Управление культуры и заявили:
- Нам стало известно, что Вы нарушаете трудовой договор: кроме работы в оркестре преподаёте в музыкальном училище.
- Но, позвольте! - возмутился отец, - Как же прожить на такую мизерную зарплату, которую вы нам платите!
- Вы подписали трудовой договор, и по его условиям работник симфонического оркестра не должен совмещать свою работу с какой-либо другой. Вот, взгляните.
- Да знаю я про это! Также знаю про то, что этот пункт никогда и никем не исполняется, потому что прожить на вашу зарплату невозможно. Все где-то подрабатывают. Думаю, я не открыл вам Америку и вы сами прекрасно об этом знаете!
- Знаем! Вот, решили навести порядок и начать с Вас.
 
Когда папа принёс домой эту дурную весть, мы приуныли.
Папино увольнение из училища сулило нашему семейству нищенское существование.
Мама работала воспитательницей в детском садике и тоже получала крохи.
Детей нас было уже двое и было ясно, что нужно что-то делать.
 
Друзья-оркестранты сообщили папеньке, что инициатором драконовского запрета был скрипач Кац.
Я несколько раз видел этого Каца: у него было круглое толстое лицо, отвислые щёки и большие глаза на выкате. Мне он почему-то всегда напоминал жабу. И многие музыканты страдали от его происков.
 
Я слышал взрослые разговоры и уже понимал, что папенька собирается жаловаться и даже вынашивает планы мести.
Но бабушка Полина, папина маменька, очень верующая, веско сказала:
- Валера, не вздумай! Это грех! Только замараешься.
 
После ее слов папенька успокоился и стал смотреть объявления о вакансиях в других оркестрах.
В те времена интернета не было, и такие объявления печатались во всесоюзных газетах.
И вскоре в газете "Известия" попалось объявление, что в Якутский муздрамтеатр требуется концертмейстер виолончели.
 
Отец списался с руководством, получил добро, поехал в Якутск и заключил контракт.
 
Мамины сёстры подняли вой: "Куда вы надумали уезжать? Там морозы несусветные! Есть нечего, с голоду помрётё: одна сухая картошка", - причитали бабы.
 
Но родители своего решения не поменяли.
 
В Якутске нас поселили сперва в центральной гостинице, а потом выделили однокомнатную квартиру.
 
Главным дирижёром в оркестре отца была легендарная Галина Михайловна Кривошапко.
Умудрилась впервые в истории Якутии поставить "Лебединое озеро"!

Папенька кроме своей основной работы в оркестре нашёл хорошие подработки на радио и даже на телевидении.
Помещение телестудии было маленькое и не могло вместить всего оркестра. Поэтому музыку записывали в театре, а в студии малый состав играл под фанеру.
Когда отец мне про это рассказал, я сильно удивился и решил проверить.
Во время следующей передачи внимательно слушал музыку и следил за музыкантами.
Надеялся поймать момент разнобоя. Но тщетно!
Оркестранты филигранно точно попадали в ноты. Движение смычков и пальцев на клавишах абсолютно совпадали с музыкой.
Профессионалы высшей пробы!

Якутские морозы и вправду оказались аховые.
Если из нашего окошка не было видно соседний дом - значит минус сорок восемь.
Такой туман морозный стоял.
А если даже и столба было не видно - значит пятьдесят и ниже.
 
Но насчёт голода тётки оказались неправы: такого изобилия продуктов мы раньше не видывали.
Фрукты в вощёной бумаге какие хочешь из Китая.
От выбора мяса у нас поначалу глаза на лоб полезли: кроме привычных свинины с говядиной была баранина и даже неведомые нам оленина с кониной.
Рыба горячего копчения, холодного, мороженая: чир, муксун, нельма, ряпушка.
Было ощущение, что мы приехали в рай. Съедобный.
Да, при Советах было такое снабжение республик Крайнего Севера.
 
На первом этаже нашего дома жил папин коллега. Контрабасист. Рыбак и охотник. Он нас сразу предупредил: если вы зимой мясо есть не будете, то замёрзнете. И научил готовить по-якутски. Берешь ведёрную кастрюлю с мясом, перед сном доводишь до кипения и на малом огне пусть она всю ночь шает.
Так мы и стали готовить.
Получалась вкуснятина неимоверная! 
А больше всего из мясного изобилия мы полюбили конину.
Между прочим, она шла даже на экспорт во Францию.

Маменька устроилась воспитательницей в детский садик.
Любила она детей.
Дома рассказывала, какие забавные маленькие якутята.

Отец переписывался со своими друзьями по алтайскому оркестру и даже с самим Берманом.
И однажды пришло письмо от валторниста Волкова, сообщавшего о том, что Кац сделал кому-то очередную пакость и после этого обнаружил свою скрипку Страдивари растоптанной в щепки.
Каца хватил инфаркт и он умер.

А мы осваивали удивительную северную жизнь.
Якутское солнце, зимой только краешком освещавшее замерзшую землю, в апреле начинало подниматься все выше и выше.
Сияние ослепительного белого снега наполняло мир таким светом, что мы ходили по улице зажмурившись - невозможно было открыть глаза.
Потом стали как все надевать черные очки.
Весна якутская дружная: снег тает стремительно.
Лед на Лене за зиму намерзает до полутора метров, а в нижнем течении и свыше двух.
Солнце вначале растапливает верховье реки и начинается ледоход, но его стопорит толстый лед низовья.
Чтобы не образовался дикий паводок, топящий все и вся, пикирующие бомбардировщики
бомбят ледовые заторы.
Скинувшая снежный покров земля мгновенно покрывается цветами.
Природа торопится успеть вырасти, дать плоды, сделать запасы и спрятаться до начала суровой зимы.
Хатынг-Юрях - сопка любви под Якутском, вся разноцветная и благоухает.

Мы со старшим братом Санькой купались в ледяной воде Лены среди стремительно тающих льдин, которые от палящего солнца превращались в гигантских ледяных ежей.

Какое прекрасное было время!
               
                *****

Брат умер в свои двадцать семь в психбольнице.
У него развилось заболевание после страшной травмы: на школьной перемене одноклассник раскрутил его за ноги и нечаянно ударил головой о чугунную батарею.

Когда я учился в седьмом классе, покинула наш мир маменька.
Умерла в больнице от внутреннего кровотечения.
Врач с медсестрой заперлись у себя в кабинете и выпивали.
Мама звала на помощь, но они не услышали.

Папенька прожил до семидесяти девяти лет.
На пенсии стал композитором. Шахматным. Его задачи публиковались.
Умер от инсульта.
Напоследок сказал: "Неужели это конец".