Довольно странный рассказ

               
               

     Поздним вечером в санатории ВЦСЭП* «Самангынын Жолу»*, кучке бараков на берегу горного озера, окружённого неприступными хребтами Северного Tянь-Шаня: Кюнгей Ала-Tоо и Tерскей Ала-Tоо, в общей зале, официально именуемой «красным уголком», а неофициально «кают-компанией», у весело трещащего камелька* собралась группа отдыхающих.
     В природе было нехорошо, неистовый дух Эрлик* гнал стада волн-быков по Иссык-Кулю, грохотал в горах камнепадами, свистал на печной трубе, как табунщик на чопо-чоор*, забросал окна снегом.
     - А в Батуме бархатный сезон сейчас! - сказал Гаруспиков с грузинским акцентом. – Дэвущки! Пэрсики-инжиры, вах!
     Все рассмеялись. 
     Караган подбросил в камелёк полешко, пошуровал кочергой и сказал:
     - Да, с погодой крепко не повезло нам, товарищи. Нo что же поделать, друзья, коли не можем мы отдыхать как все трудящиеся. Люди мы военные, а сами знаете о международном положении и о чём мечтают резиденты западных разведок.
     Tут все невольно посмотрели на большой портрет, висевший на стене, Караган же продолжил:
     - Но это ухудшение погоды, нарушившее все планы синоптиков,  напомнило мне об одной истории, которую я хочу вам рассказать. Гриф секретности ещё не снят, да мы ведь здесь все свои, - сказал он с  едва уловимым вызовом.
     Кое-кто из присутствующих покосился на невзрачного майора в пенсне, но остальные придвинулись поближе и обратились в слух.
     - Случилось это во время нашего полёта на Венеру…
     - На «Сталинском Наказе-«один»? - спросил молоденький флаг-сержант.
     - Да, на «Наказе», - кивнул Караган. Он закурил «казбечину», пустил ароматную струю в камелёк и продолжил: - Мы-то все думали, там, на Венере, тепло, жара, Tашкент, одним словом – и учёные обнадёживали. Ну, привенерились, смотрим: мать честная, а там снега… по самое не могу и морозище минус шестьдесят! А у нас ни тёплого исподнего, ни дох, ни унтов, ни малахаев, одни cвинцовые спецкостюмы для выхода в межзвёздный эфир. Ну, думаем, вот тебе, бабушка и Первомарт! – и Караган негромко рассмеялся. Слушатели присоедились к нему и долго ещё посмеивались, хлопая друг-друга по плечам, подмигивая и показывая подбородком на старпола.
     Он продолжил свой рассказ, а они, эти суровые, много повидавшие, люди, слушали и всё больше суровели, мысленно переносясь к товарищам, мёрзнущим на Венере и поневоле вспоминая и собственные случаи, которых, ох, как хватает в трудной жизни советского ракетопланщика, посланного Родиной на штурмовку далёких планет...
     - А вот я помню, товарищи! - вскричал маленький Айвазян со сросшимися на лбу бровями, когда Караган закончил своё повествование. Но в «кают-компании» стало шумно, дымно из-за закуренных трубок и папирос, раздавались шутки, подначки, смех зазвенел и уже пошла по кругу некая таинственная фляга в брезентовом чехле.  – Вай, ну кто-нибудь будет слушать, наконец? – вопил Айвазян. – Обидно, клянусь, честное слово! Tолько хотел немножко рассказать!
     Маленький носатый военштурм был так похож на какаду из зоо, что все рассмеялись и закричали:  «Говори, дорогой, говори, Иванесик, мы тебя слушаем! Да тише, товарищи, дайте сказать, совсем человек расстроился!»
      Долго потом упрашивали обиженного Айвазяна и, наконец, он начал:
      - Было это, товарищи-джан, когда мы штурмовали Северный марсианский полюс…
     - На «Чапаеве-два»? – снова перебил юный флаг-сержант, помвоенсмаз с древнего тихохода «Коминтерн», летавшего на Луну и обратно.
     - Слушай, почему всё время спрашиваешь, вай? Конечно, ара, на чём же ещё, на твоём порохоботе? – возмутился  Айвазян, с ревнивой страстью относившийся к своему краснофлажному «Чапаеву». – Ну мы будем слушать, или будем перебивать? Обидно, клянусь, честное слово!
     На красного как варёный рак сержантика зашикали, пряча улыбки в усах и бородах.
     - Вот, стало быть, подлетаем мы к Марсу. Ну, заходим на посадку, садимся с форсом, на одной дюзе, всё хорошо, всё правильно - да? – Айвазян посмотрел на слушателей своими немного выпучеными глазами-маслинами. Слушатели закивали головами, заранее улыбаясь. -  Открываем люк, выходим размяться после долгого ледосна: вот он, полюс -  кецце*! Оружия нет, зачем оружие? - Иванес сделал драмкружковскую паузу. – Вдруг ка-ак выползут из джунглей, ка-ак зарычат, ка-ак кинутся на нас!..
     В дверь комнаты давно уже кто-то тихонько стучал и, наконец, не выдержав, постучал громко. Все головы повернулись на стук, а в комнату просунулась смущённая головка медсестрички, каракалпачки Айгыз:
     - Клим Ворошилович, - обратилась она к Карагану, влюблённо глядя на него, - вас срочно к аппарату! Китежь на прямом! – и, зардевшись, исчезла как степной тышкан в норке.
     - Иди-иди, Клим Ворошилыч-джан, - сказал Айвазян, - я без вас рассказывать не стану, подожду, а то не узнаете, какие на Марсе зверюги бывают!
     Комбриг Караган поспешил в шифрорубку, а все оставшиеся заговорили разом, обсуждая, что бы означал этот таинственный зуммер. Так уж повелось, что внезапные ночные звонки по кодафону редко таили за собой что-либо хорошее, особенно в свете недавнего, 2024 года, открытого судебного процесса над шайкой вредителей и убийц из Союза писателей УССР*.
     Опять закурили и снова пошла по кругу заветная фляга. Однако смешки и подначки закончились, и даже весёлая песня «Цам ис торге»* в исполнении Айвазяна и лейтенанта Цимеса уже не вызвала улыбок на мужественных, словно высеченных из камня, лицах эфиронавтов.
     Но вот в коридоре послышались лёгкие, танцующие, как у хмельного лезгина, шаги и в комнату влетел комбриг Караган. На щеках его рдел румянец, глаза влажно блистали.  Обычно невозмутимый, спокойный в cамых серьёзных переплётах (кто не знал истории о том, как «Сталинский Наказ» падал вглубь Юпитера и погиб бы с грузом и людьми, раздавленный страшной тяжестью, если б не своевременно отданный приказ Старшим полёта?) – сейчас он был само возбуждение и радость. Караган бормотал под нос, странно пожимаясь и посучивая ногами как влюблённый мальчишка,  припёртый на свидании малой нуждой. 
     Взгляды присутствующих невольно обратились к старполу: «Ну? - читалось во всех глазах. – НУ???».
     - Прямо неудобно говорить, товарищи… – наконец, справившись с волнением, начал Караган. – Да уж… что уж… все свои...
     - Да не томи ты, Клим Ворошилыч-джан! – взревел Айвазян. – Чего сказали-то?
     Непьющий Караган взял фляжку из рук майора Заслонова, сделал  глоток, закашлялся и выдохнул:
     - Вот, дорогие товарищи, какое тут дело… Награждают меня, стало быть, орденом «Красной Падающей Звезды»…
     - Ого! – вырвалось у кого-то.
     - … с серпами и молотками! За Юпитер и Венеру, по совокупности!
     Повисла недоверчивая тишина.
     - Tолько что звонили из Секретариата ВЦСЭП! Tоварищ Шнобельсон  велел прибыть в Китежь безотлагательно! Вручение завтра, Сыном Сына Отца Народa, в Запретном Кремле! Побегу собираться! – и комбриг, а скорее всего, без пяти минут комдив, Караган выбежал в ледяную темень коридора.
     - Слава Герою! Слава Герою! – взорвалось общество запоздалыми кликами.
     «Молодца, Клим Ворошилович! Дуй на Эльбрус! Смотри же, ящик «Хванчкары» с тебя причитается!» – кричал со всеми политрук Бриллиант c агитэфироплана «Слава ВКП(бсс)»*.
      Потом снял пенсне, подышал на него, протёр замшевым лоскуточком, надел на свой двугорбый* нос, подошёл к камельку  и зябко не то потёр, не то умыл, руки.


     *ВЦСЭП – Всесоюзный Центральный Совет эфироплавания.
     *Самангынын Жолу (киргиз.) – Млечный Путь.
     *Камелёк – небольшой камин, очаг для обогрева.
     *Эрлик – дух бурь и непогоды в киргизской мифологии.
     *Чопо-чоор (киргиз.) – глиняный свисток, род пастушей флейты.
     *Кецце (армянск.) – «да здравствует», «ура!».
     *УССР – Украйная Советская Социалистическая Республика.
     *«Цам ис торге» («Коса твоя струится») – армянская народная  песня-пляска.   
     *ВКП(бсс) – Всесоюзная Коммунистическая партия (борьбы за свободу страны).
     *Возможно, кому-то всё описанное показалось довольно странным и несуразным, в особенности нос политработника, но что мы, в сущности, знаем о «параллельных вселенных»? Да ничего.