Наши дела 15

Захожу в нашу рабочую комнату, полно народа. Нужно готовить документ, а он так и не внес в него поправки. Придется читать мне самому.

Я собираюсь уходить из института, но зачем-то поворачиваю, хочу зайти в свою комнату, с трудом нахожу нужную дверь. Там сидит он, а вслед за ним заходят две знакомые женщины – из комиссии по переаттестации, спрашивают его о научных успехах и достижениях. Я горячо вмешиваюсь: ничего не сделано, все заброшено, проекты и задачи загублены. Он реагирует: в этом нет любви.

Вышел указ губернатора: обед в кафе не может стоить менее трех тысяч. – Многие ли проверяли его на практике? – В этом есть скрытый смысл, связанный с насилием и убийством.

Он сообщил мне между прочим, что мои родители регулярно перечисляли деньги в Святую землю для покупки там жилья. Теперь связь с ней затруднена, что-то выяснить почти невозможно. Все же нужно рассказать об этом родственникам, которых это может касаться, но никак не представляется удобного случая. Я один на лавке в темной комнате, никто не обращает на меня внимания.

Они несут мне на подпись бумаги, он тоже приносит акт комиссии. Рассчитывает, что я подмахну не глядя, но я внимательно читаю и вижу – рядом с местом для моей подписи обозначено: как руководитель истерит на публике. Я поднимаю этот лист на всеобщее обозрение, затем рву его пополам. Говорю ему: Думаешь, это тебе так обойдется? Хорошо, если дело ограничится увольнением.

Я только что приехал, объявляют: сегодня, 4-го, должен быть экзамен, хотя по плану – шестого. Всех запускают в аудиторию, некоторые ведут себя неподобающе, я возмущаюсь? Не говорите громко. Пока зайду домой. А на улице дождь, возвращаться  не хочется.