где - то поют в океане киты

Не люблю, не люблю, не люблю! – вот что хотела сказать Олеся Славке, в те минуты, когда он прикасался к ней. Уставший на работе, как, черт, он бежал в душ и просил подать ужин. Олеся накрывала стол, заваривала чай и наливала охлажденный компот в кувшин. Славка ел, пил и нахваливал.

Потом был вечер в компании телевизора. Олеся старалась устроиться поудобнее в кресле с какой-нибудь книжкой, но Славка просил посидеть с ним рядом. Олеся присаживалась, невольно отгораживаясь от него диванной подушкой. Любое соприкосновение с мужем вызывало в ней приступ отвращения. Дни, когда он особо выматывался и засыпал во время просмотра кинофильма, Олеся считала праздником!

Она не выносила его физически и мечтала, когда же Славка пройдет эту бесконечную стадию «медового месяца», немного остынет и оставит ее в покое, наконец. Тогда можно будет как-то жить вместе. Из Славки получился бы отличный муж, и Олеся вполне его терпела, пока он к ней не прикасался.

Она ревела в злополучную диванную подушку, понимая: не стерпелось – не слюбилось! Все это – чушь, бабские сказки, ерунда! Рано или поздно, Олеся не выдержит, и с ненавистью отбросит от себя Славкины руки, ударит его больно по лицу и заорет, заблажит с истерическим визгом:

- Не люблю, не люблю, не люблю… НЕНАВИЖУ!

***

Олеся никогда не жаловалась на недостаток мужского внимания. Она обладала особой женской чертой, той самой необъяснимой манкостью, на которую мужчины все время клюют, как окуни на мотыля во время зимней рыбалки. Посмотришь на человека – ничего такого особенного: две руки, два глаза… А стоит только этому человеку открыть рот: понеслась: столько обаяния, столько харизмы, столько необъяснимого и таинственного во внешности, в душе, в голосе…

Так и Олеся. С виду – обыкновенная неяркая женщина, невысокая, ладная, черты лица смазанные, невыразительные, волосы мышиного цвета, носик уточкой, зубки кривенькие, ноги коротковаты, грудь маловата – пройдешь мимо – не заметишь. Но стоит с ней заговорить, и вот, плывешь уже, таешь от ее грудного тембра голоса, бархатного, мягкого, словно растопленный горький шоколад.

И глаза у нее необыкновенные: серые при свете дня, и фиолетовые, лиловые при вечерней заре. И волосы она откидывает с грацией Авроры. И смеется так, как смеются кинозвезды в фильмах тридцатых годов прошлого века: женственно, чарующе. И руки у нее особенные – теплые, нежные, одним прикосновением излечивают головную боль.

Так и повелось у нее: уже на первом курсе института наивные красотки на дискотеку Олесю с собой для контраста прихватят, и… Сами знаете, что. А потом у Олеси проблемы с подругами – Олеся такая, Олеся – сякая, парней отбивает. А она даже и не думала об этом, она о будущем думала и собиралась учиться, а не с мальчиками романы крутить.

Но все студенческие годы парни не давали ей проходу со своими серенадами под окнами общаги, с разборками, с этими самыми «люблю, не могу». В итоге, Олеся попросила коменданта:

- Поселите меня куда-нибудь в «одиночную камеру». Без окна. Без соседок. Я серьезно!

И комендантша Иванова, тетка суровая, но справедливая, выделила Олесе замечательную комнату гостиничного типа, в которую обычно заселяли родителей и абитуриентов, приезжавших издалека. Было, за что – Олеся – девка во всех смыслах, положительная и серьезная. Дай ей Бог жениха хорошего и правильного!

Все у Олеси было продумано на годы вперед. Для начала: получить хорошее образование и найти работу, чтобы вырваться из родительской опеки. Ну а потом – построить карьеру, чтобы стать по-настоящему независимой. Она звезд с неба не хватала, конечно, хотя тоже «хотела бы жить на Манхеттене». Олесе достаточно было небольшой квартиры (но своей) и маленькой машины.

Всего этого, по расчетам, можно было бы добиться в течение восьми-десяти лет. Замуж идти не хотелось, Олеся не принадлежала к типу девушек, мечтающих о свадебном платье. Нерационально, скучно, неперспективно. Она в свое время очень поднаторела в изучении семейной психологии и выяснила: хороший брак – это связь двух единомышленников, друзей, лошадок в одной упряжке, а не страстных любовников.

Кстати, необязательно связывать себя брачными узами с близким по духу мужчиной. Зачем? Пусть он так и остается в френдзоне – проще обоим. А общий быт? Имущество? Вот потому и не нужно: она сама всего добьется и не будет смотреть в рот добычливому муженьку. Или, наоборот, не спать ночами, только потому, что ее супруг держит при себе материальные притязания на то, что нажито непосильным трудом, вредить здоровью – ни за что!

Но… Мы строим планы, а Господь эти наши честолюбивые планы корректирует под себя. Мы аккуратно выставляем фигуры на шахматной доске, а он, наш создатель, одним щелчком сметает слонов, ферзей и королей. Так вышло и у Олеси.

Чем больше она работала, тем больше этой самой работы прибавлялось, а оклад при этом нисколько не менялся. Квартиру пришлось покупать в ипотеку, здорово усложнившей девушке жизнь. Родители помочь мало чем могли – за что их винить? Достаточно того, что папа и мама вытянули на себе содержание дочери и оплату ее учебы. Того, что оставалось от зарплаты молодого специалиста, едва хватало на еду, одежду и досуг. А ведь Олеся не железная: ей и в кино хотелось сходить, и в кафешку. И диванчик в комнату купить симпатичный. И торшер. И туфли. И на одной яичнице далеко не уедешь – организм требовал мяса!

Если со всеми этими проблемами Олеся, благодаря железной воле и целеустремленности, справлялась, то в проблемах любви вдруг, неожиданно для себя, запуталась, как чайка в нефтяной пленке, оставшейся после крушения танкера.

Она влюбилась. Нежданно, негаданно, попала впросак. Вляпалась, втрескалась, вмазалась, врезалась – иначе и не сказать даже. Шла себе по улице, в голове просчитывая разговор по ролям. Одна роль – Олесе, другая – шефу, вредному, мелочному, противному жадюге. Проект завис, и ее, Оксану, назначили «виновной». Ага, конечно. Не начальник базы, где отсутствовали нужные материалы, не логисты, не менеджеры, не плановики, а она виновата. Интересно…

Шла Олеся, шла, споткнулась и упала, разбив в кровь колени, разорвав колготки и сломав каблук на одной из модельных туфелек. Прохожие, уткнувшись носами в гаджеты, даже не заметили позорного падения молодой карьеристки.

Тем лучше. Иначе Олеся стала бы очередной героиней интернетнетных роликов с дурацким закадровым смехом. Она с трудом поднялась на ноги, оглядела себя и плюхнулась на ступеньку, с которой только что слетела, расплакавшись. Новые туфли! Идеальные, прекрасные, изящные туфельки – что с ними? На одной – вдрызг исцарапанная лаковая поверхность, и вторая осталась без каблука. Олеся копила на обувь, отказывая себе во всем! Так обидно!

- Девушка? Вы ничего себе не сломали? – мужской голос над ухом. Приятный, встревоженный, молодой… Нежный.

Олеся подняла глаза на незнакомца. Перед ней стоял, отбросив скейт доску, какой-то вихрастый студент. Стройный и юный, словно молодой тополек, а в глазах столько участия, столько доброты, что с ума сойти можно. Ну… Олеся и сошла.

Парню на вид было лет двадцать, а на самом деле – двадцать четыре. Студент-медик: клятва Гиппократу, юношеский максимализм и нежелание проходить мимо. Он ощупал лодыжки Олеси, обнаружил вывих и вызвал такси.

- Очень опасны эти каблуки, - говорил он, - от них – весьма опасные травмы, девушка, - и начал перечислять эти опасные травмы с видом академика.

Это потом она узнала, что Руслан (его звали Руслан) мгновенно преображался, если в поле его зрения появлялся объект, нуждающийся в помощи. Он взрослел. Он становился жестким и неприступным. Он делал такие вещи, которые делает взрослый и опытный врач, но никак не молодой мальчик.

Он – будущее светило науки, гений, любимец педагогов, влюбленный в профессию настолько, что остальным в его сердце было выделено крайне мало места. Но для Олеси место нашлось. Потому что Олеся – это Олеся, та, в кого Руслан влюбился с первого взгляда и навсегда. Это были мучительные отношения с первой секунды и до последней. Двое, созданные друг для друга, совершенно не выносили разлуки, как сиамские близнецы. Они перезванивались на протяжении дня и ночи, а потом кидались друг другу в объятия, сливаясь в единое целое, боясь, что кто-то враждебный захочет это целое разбить, позавидовав их счастью.

Она начинала фразу, а он заканчивал. Она думала, а он говорил о том, что она думала. Олесе казалось, что у них даже отпечатки пальцев совпадают.

- Давай проверим? Это, конечно, чушь, но мне интересно. Ну… чисто гипотетически, - улыбался Руслан.

Конечно, чушь, и чисто гипотетически – чушь. Ну и что? Во всем остальном – «инь-и-янь». Пальцы Олеси путались в кудрявой шевелюре кудрявой Руслана, когда он целовал ее чуть выпуклый живот, и в душе ее звучала музыка. Странная такая, немного пугающая.

- Вот эта? – спрашивал Руслан, включая магнитофон.

Она вздрагивала, прислушиваясь.

Протяжные вздохи огромных существ, одиноко плывущих в огромном, безбрежном, бездонном, синем океане… И вдруг, в общий звуковой фон мягко вплетается тихая, печальная мелодия.

- Это киты. Он зовет ее, и она отвечает, - пояснил Руслан, - такая мелодия в твоей голове?

У Олеси сжималось сердце. Именно эта музыка звучала в ее голове…

***

Он получил профессию, окончил ординатуру и стал врачом. Олеся встречала его, измотанного, на пороге своей квартиры. Да она вообще теперь всегда жила на пороге: ждала. Руслан приходил домой, что-то ел, что-то пил, обнимал ее и валился спать. Среди ночи срывался по звонку и убегал в свою больницу.

- Ты же талантливый хирург! Зачем тебе эта захудалая больница с безруким персоналом и нищенской зарплатой! – кричала Олеся.

- Там – люди, - отвечал Руслан, - и я не могу бросить их, оставить на произвол вот этого самого безрукого персонала!

Скандал за скандалом, ссора за ссорой. Олесе казалось, что она живет в каком-то магическом круге – никто ее там насильно не держит, она сама бродит по этому кругу, не решаясь зайти за линию. Он любит свою работу больше, чем ее. И ничего с этим не поделаешь. И чем больше Руслан любил свое дело, тем хуже становилось Олесе. Ей трудно было дышать без него – неужели он не видит, не чувствует, чертов болван!

Они совершенно измучили друг друга. В один из дней Руслан не пришел домой. От слова – совсем. Олеся звонила на мобильный, на работу… Нет ответа, не было, не заходил, не объявлялся…

Исчез. И только через неделю – письмо. Его принес коллега Руслана, анестезиолог Кукушкин.

- Читайте. Руслан просил передать вам перед отправкой…

- Куда?

- Туда. Он не может быть тут, вот и все, - серый от недосыпа и алкоголя, Кукушкин быстро сбежал вниз по лестнице.

В письме Руслан объяснил, что не может любить Олесю. Не может и не имеет на это никакого права. Он нужен людям, ему претит диванная размеренная жизнь…

«Не стоит меня искать. Не надо писать. Это – чушь. Ну а так… спасибо. Руслан»

Сухо. Немногословно. Коротко и ясно. Все.

Так не бывает. Господи, что за чудовищная несправедливость. Какие отвратительные фразы. «Диванная размеренная жизнь» - да разве была их жизнь размеренной? За что?

Олеся била посуду и крушила хрупкую мебель, металась тигрицей по квартире, словно не стены это были, а прутья тесной клетки, и она бы грызла эти прутья…

Месяц она не жила. Существовала. А потом поняла, что умрет. Просто умрет, если так будет продолжаться дальше. Не нужна? Хорошо. Неприятность эту мы переживем…

***

Славка, сосед с первого этажа, давно смотрел на нее грустными коровьими глазами. Все у него есть: жилье, работа, деньги. Семьи только не было. Славка не женился только потому, что никого, кроме Олеси в роли жены видеть не желал. Может, в разрыве Руслана и Олеси виноват был именно Славка. Ну… молился каким-нибудь богам Вуду, вставляя иголки в мягкие тряпочные тельца. Бывает же так? Иначе, как объяснить то, что он материализовался рядом сразу же, как Руслан уехал туда, откуда возвращаются не все…

Со свадьбой не тянули. Подали заявление в ЗАГс. Расписались. Никаких торжеств и свадебных путешествий – так решила Олеся.

- Не хочу, Слава. Неинтересно, нерационально, скучно, - объяснила она.

Славка не подал виду, что расстроился. Не хочет, ну и не надо. Они будут просто жить-поживать и добра наживать. Славка всем своим видом, всеми своими поступками говорил: я лучше. Со мной тебе будет тихо и спокойно. Со мной ты не будешь плакать. Со мной ты будешь по-настоящему счастливой.

Олеся старалась. Видит Бог, как она старалась. К приходу Славки дом сиял чистотой, а на плите разогревался вкусный ужин. Олеся окружила мужа уютом и заботой. Она прямо душила его уютом и заботой, разговаривая с ним, сочувствуя ему и жалея его. Правда, из Олеси и Славы получились бы отличные друзья, товарищи, но не муж и жена, не любовники, нет! Олеся умирала, каждый раз, когда Слава прикасался к ней. Кожа Олеси покрывалась испариной от этих прикосновений, будто в супружескую постель не симпатичный молодой парень ложится, а подлая гадюка вползает.

Он ведь все понимал, все чувствовал, несчастный Славка. И он тоже знал: не стерпится, не слюбится. Никогда. Олеся создана Господом не для него. И знал, и ждал Славка, когда она ударит его, вцепится ногтями ему в лицо и будет кричать убийственные вещи. Знал, ждал… и надеялся, что этого, все-таки, не случится. Бывают же на свете чудеса?

***

Руслану уже привык к смерти. Артобстрелы, мины и мерзкие беспилотные «птички» плевались смертью, преследуя бойцов буквально по пятам. Он привык, и остальные ребята в медотряде – привыкли. В этот раз спокойно, без суеты, вывезли раненых с передовой – водитель знал свое дело.

А что-то пощипывало под сердцем. Зудело. Как на качелях, сердце екало.

- Ну ты че скис? – улыбался во весь свой щербатый рот ему Калачов, верзила с рязанским шнобелем между глаз, - да не жрал я сгущенку. Я пошутил – цела, невредима банка-то!

Со станции доложили: впереди противник.

Калачов приказал:

- Рассредоточить технику. Автобус с ранеными – укрыть! – как и не было улыбчивого мужика с рязанским картофельным носом.

Взяли в руки автоматы.

По ним били прямой наводкой.

Руслан отстреливался короткими очередями, уводя, уводя врага от искалеченных пацанов.

- Нет никакого автобуса. Мы тут просто гуляем, гуляем, гуляем, - бурчал Руслан себе под нос, - за пивасиком, за таранькой, за пивасиком пошли мы погулять…

А потом толчок, и ошеломленный Руслан сначала не понял, что это было вообще: контузия или… все?

- Руки бы тебе оторвать, специалист недоде…, - успел он сказать сам себе и провалился в вязкую черноту.

В голове включился какой-то зуммер, мешающий думать, и дикая, дикая, дикая боль…

- Олеся…

***

А там было нормально. Не больно. Муторно, правда, непонятно: где, что… Огромный океан простирался за горизонт, и вода – соленая, с привкусом железа. И красная, будто кровь. А, может быть, это и была кровь. Может ТАМ океаны крови. За столько тысячелетий набралось: люди вечно убивают друг друга. И где-то далеко-далеко, за сотни верст, вдруг, долгие, протяжные вздохи, полные то ли неги, то ли тоски:

- Уммм, у-у-у-у-у… Уммм, у-у-у-у-у…

Пели киты. Даже здесь, в безбрежном красном океане они жили, любили, звали друг друга и пели тревожную свою, странную песню. Он хотел крикнуть:

- Киты, а позовите Олесю. Она мне очень нужна! – и захлебывался в соленой воде океана.

Он глупец. Странно и даже смешно: быть таким дураком. Что он там себе говорил: я слишком люблю ее, чтобы доставить ей боль? Идиот. Боялся, что Олеся, узнав о его гибели, умрет от горя. Лучше сразу расстаться и не мучить ее.

А так, что? Чем лучше? Ведь они созданы друг для друга, как вот эти киты. Это ведь – дар. А он кинул этот дар в лицо любимой, как старую тряпку…

Море схлынуло. Киты ушли. Странный зуммер в голове выключили. Боль была, но это не та, горячая, пульсирующая боль, а усмиренная, взнузданная, успокоенная чьими-то умелыми руками… Можно спать и даже видеть сны.

- Герой! В рубашке родился! – Руслан узнал голос Андрея Петровича, военного хирурга, - Калачов, завтра переводим Руслана Игоревича на второй этаж. Нечего ему тут, на изнанке, делать!

***

- Руслан. Руслан. Я пришла. Ты не волнуйся. Тебе нельзя волноваться. Просто знай, что я всегда буду рядом: что бы ты не делал и куда бы ты не уезжал. Слышишь меня? Слышишь. Мы с тобой – дураки. И ты, и я, оба. Нельзя расставаться, не нужно. Ты мне дорог любой, слышишь? Слышишь.

Я люблю тебя.

Тепло от ладони на его руке. Тепло ее губ на его губах.

Руслан знал: Олеся рядом. Вместе. Навсегда.

Он улыбался.

---

Автор рассказа: Анна Лебедева