Кофе

Глава 1: Идиллия**

Солнечный луч, настырный и золотой, пробился сквозь щель в тяжелых шторах, выхватывая из полумрака спальни пылинки, танцующие в воздухе. Он скользнул по обнаженному плечу Анны, заставив ее недовольно буркнуть и глубже зарыться лицом в подушку, пахнущую чистотой и... им. Денисом.

Денис лежал на спине, уже проснувшийся, и наблюдал за ней. Его рука, сильная и привыкшая к работе с мышцами, лежала на ее талии, чувствуя под пальцами тепло и шелковистость кожи. Светлые, редковатые волосы его были растрепаны, а голубые глаза, обычно такие сосредоточенные в студии, сейчас светились тихим, абсолютным счастьем. Он видел, как солнечный зайчик коснулся ее светлых волос, рассыпанных по подушке, как задрожали ресницы – длинные, темные вееры на фоне нежной кожи. Он не мог оторвать взгляда от ее пухлых губ, слегка приоткрытых во сне.

*Моя*, – пронеслось в голове, и это слово наполнило его таким теплом, что он не удержался. Его пальцы, легкие и знающие, начали медленное путешествие по ее спине – не массаж, а скорее ласка, утверждение права собственности и нежности одновременно. От основания шеи вниз, вдоль позвоночника, к мягкому изгибу поясницы. Анна потянулась, как котенок, издав тихое мурлыкающее звучание.

– Ммм... Зай... – ее голос был густым от сна, хрипловатым. Она повернулась к нему, открывая большие, еще сонные глаза цвета молодой весенней листвы. – Ты уже тут со своими руками... Неугомонный... – Она улыбнулась, и в уголках ее глаз собрались милые лучики.

– Не могу удержаться, – прошептал Денис, наклоняясь и целуя ее в макушку, потом в висок, в уголок губ. – Моя красавица. Моя любимая.

Анна фыркнула, но ее руки уже обвили его шею.
Ее взгляд скользнул вниз, и в зеленых глазах вспыхнул знакомый, пьянящий огонек. Денис почувствовал ответный прилив жара. Идиллия утра мгновенно сменилась наэлектризованным напряжением страсти.

Он накрыл ее своим телом, атлетичным, сильным от ежедневной работы и тренировок. Их губы встретились – сначала нежно, исследуя, потом с нарастающей жаждой. Он чувствовал ее вкус – сонный, теплый, уникально Аннин. Его руки скользили по ее телу, вспоминая каждую линию, каждый изгиб, отзываясь на каждый ее вздох и стон. Она отвечала ему с такой же неистовой отдачей, кусая его нижнюю губу, впиваясь пальцами в спину, прижимая его к себе всем телом.
Он вел их знакомым, но от этого не менее восхитительным путем. Не было спешки, только глубокое, обоюдное погружение в ощущения, в тепло их соединенных тел, в ритм, который находили инстинктивно. Солнечный луч перемещался по стене, освещая вспышки кожи, игру мышц, блеск пота на их телах. Воздух наполнился прерывистым дыханием, шепотом, низкими стонами удовольствия. Они достигли пика почти одновременно, волна накрыла их с головой, оставив дрожь в конечностях и глухую тишину в комнате, нарушаемую только учащенным стуком сердец.

Они лежали, сплетенные, дыша в унисон. Денис целовал ее шею, плечо, чувствуя, как ее сердце постепенно успокаивается под его ладонью. Анна обвила его руку своими, прижимая к груди.

– Боже... зай... – выдохнула она, и в ее голосе была смесь блаженства и легкого головокружения. – Ты... это... ****ь... – Она не нашла слов и просто рассмеялась, звонко и беззаботно.

– Что "****ь"? – улыбнулся Денис, целуя ее висок. – Кофе хочешь сказать?

– Кофе – это святое, – заявила Анна, резво выкарабкиваясь из-под него. – После такого – только кофе! И немедленно! – Она вскочила с кровати, совершенно не стесняясь своей наготы, и потянулась, выгибая спину. Денис не мог не любоваться ее гибкостью, плавностью линий в утреннем свете. – Только сначала тапки. Где этот чертов Стич их спрятал на этот раз?

Она выбежала из спальни, и тут же послышалось ее возмущенное:
– Ах ты ж маленький ворюга! Отдай тапок! Ну-ка отдай! Стич! Бля, зай, он опять мой тапок в гостиную уволок и треплет как трофей!

Денис рассмеялся, вставая. Он натянул боксеры и вышел в коридор. В гостиной царил милый хаос. Темный, как уголек, французский бульдог Стич с торжествующим видом жевал Аннин розовый тапочек, мотая головой и издавая довольное хрюканье. Анна, все еще голая, с рукой на бедре, пыталась его "уговорить".

– Стич! Ну нафига?! – вскричала она, но без настоящего гнева. – Денис, ну скажи ему! Он издевается!

Денис подошел, присел перед бульдогом и взял его морду в ладони.
– Ну что, бандит? Опять маму терроризируешь? – Стич выпустил тапочек и лизнул Денису нос, виляя коротким хвостиком. – Ладно, иди на место. Мама кофе будет делать, лучший в мире.

Стич, получив похвалу за "отданную добычу", неуклюже потрусил на свою лежанку. Анна подняла тапочек, фыркнула, но тут же улыбнулась Денису.
– Ладно, прощаю. Идем варить этот "лучший в мире"? Я сегодня добавлю сгущенки, а то ты в прошлый раз недоложил, жадина!

На кухне воцарился райский аромат свежесмолотых зерен. Солнце заливало комнату, отражаясь в блестящих поверхностях. Анна, накинувшая его большую футболку, которая почти достигала ей колен, возилась с кофемашиной. Денис наблюдал за ней, облокотившись о дверной косяк. Он видел сосредоточенную морщинку между ее бровей, как она ловко орудовала ложкой, как свет играл в ее светлых волосах. Его сердце сжималось от любви и невероятной нежности. Все было правильно. Совершенно.

– Вот, держи, зай, – Анна протянула ему большую керамическую кружку с дымящимся черным кофе. – Твой, без всякой сладкой фигни. – Она сделала глоток из своей кружки, куда налила больше молока и щедро насыпала сахара. – Ах, кайф... Блин, как же хорошо. Просто... ****ь, как хорошо.

Они стояли у окна, плечом к плечу, пили кофе и смотрели на просыпающийся город. Стич пристроился у их ног, тяжело вздыхая. Денис обнял Анну за плечи, притянул к себе. Она прижалась головой к его груди.

– Планы на сегодня? – спросила она, рисуя пальцем узор на его руке.

– В студии пара клиентов, потом хотел посмотреть новое массажное кресло, – ответил Денис. – А вечером... только ты. Может, в кино? Или просто тут, с Стичем?

– Тут, – без раздумий ответила Анна. – Тут, с тобой. И с этим ворюгой, – она кивнула на бульдога. – Это все, что мне надо. Прям вот всё. – Она подняла на него свои огромные зеленые глаза, полные искренности и любви. – Правда, зай.

Денис наклонился и поцеловал ее. Вкус ароматного кофе и ее – неповторимый, родной. Мир был ярким, теплым, полным света и абсолютной гармонии. Он чувствовал силу в своих мышцах, молодость в каждой клетке, безграничную любовь в сердце. Каждая морщинка у его глаз, появившаяся от смеха и забот, казалась ему не изъяном, а отметиной счастья. Они стояли так, в лучах утреннего солнца, двое и их пес, в самом начале всего. В полной, безоблачной идиллии. Им казалось, что так будет всегда.
Глава 2.
Прошла неделя. Ритм их новой совместной жизни наладился, как слаженный механизм, смазанный любовью и взаимопониманием. Утро начиналось с потасовки за ванную, ворчания Стича, недовольного ранним подъемом, и бодрящего аромата кофе, который Денис варил с почти ритуальной тщательностью. Анна, как торнадо, носилась по квартире, собираясь на смену, выкрикивая то про забытый стетоскоп, то ругая Стича, успевшего стащить носок.

Сегодня было так же. Солнце заливало ванную комнату. Денис, уже одетый в удобные темные штаны и простую футболку, подчеркивавшую рельеф его плеч и груди, стоял у раковины и чистил зубы. Анна, в нижнем белье и расстегнутой блузке скорой помощи, пыталась уложить непослушную прядь волос, ворча себе под нос.

– ...и этот Башкин опять передачу не принял толком, пришлось полчаса ждать, пока развезем... – бормотала она, вглядываясь в зеркало. Внезапно ее руки замерли. Зеленые глаза, только что сердито хмурившиеся, расширились. Она повернулась к Денису, пристально вглядываясь в его висок. – Зай... – ее голос прозвучал странно, с ноткой чего-то, что не было ни смехом, ни раздражением. – У тебя... седой волос?

Денис выплюнул пену, посмотрел на нее в зеркало, улыбнулся.
– Ну и что? – он пожал плечами, его голубые глаза были спокойны. – Возраст, солнышко. Тридцать пять не пятнадцать. Или ты думала, я вечно буду юным богом? – Он наклонился, чтобы сполоснуть рот.

Анна не отводила взгляда. Она подошла ближе, ее пальцы осторожно коснулись виска.
– Да нет, ну... – она пыталась шутить, но голос дрогнул. – Просто... вроде не замечала раньше. Или ты так резко поседел за ночь? – Она заставила себя хихикнуть, но звук получился фальшивым. Профессиональный взгляд, выхватывающий малейшие изменения, уже зафиксировал не только этот одинокий, ярко-серебристый волос. Что-то в его лице... Линии вокруг глаз? Они всегда были, смешливые морщинки, но сейчас... казалось, они глубже? Или это свет?

– Наверное, просто не присматривалась, – отмахнулся Денис, вытирая лицо полотенцем. Он повернулся к ней, обнял за талию. – Не переживай, Ань. Это естественно. – Он поцеловал ее в лоб. – Ты у нас вся в заботах, вот и привиделось. Беги, а то опоздаешь.

Анна на мгновение прижалась к нему, вдыхая его знакомый запах – мыло, крем для рук, что-то неуловимо *его*. Потом отстранилась, тряхнула головой.
– Да, ладно, фигня. Поймала бзик. – Она снова засуетилась, застегивая блузку. – Потом позвонишь? У меня сегодня сложная смена, наверное.

– Обязательно, – пообещал он. – Удачи там, солнце.

После ее ухода в квартире воцарилась тишина, нарушаемая только храпом Стича на лежанке. Денис доел завтрак, собрал свои массажные масла и полотенца в сумку. Он чувствовал себя прекрасно – мышцы были эластичными после вчерашней тренировки, голова ясной. Но когда он проходил мимо большого зеркала в прихожей, собираясь выйти, его взгляд машинально скользнул по отражению. И зацепился.

Он подошел ближе. Да, седой волос на виске. Один. Ничего страшного. Но... Он наклонился. В свете утреннего солнца, падавшего из окна, он разглядел еще пару серебристых нитей, прятавшихся в его светлых волосах у виска. И правда, морщинки у внешних уголков глаз... Они казались чуть более выраженными, чем вчера? Или ему показалось?

Денис нахмурился. Он прищурился, поднес руку к лицу, осторожно провел пальцем по коже под глазом. Немного суховато? Он много работал в последнее время, открывал новое направление в студии, нервничал перед свадьбой... Да и возраст. Да, просто возраст и усталость. Все логично.

Он отряхнулся, как бы сбрасывая с себя неприятное ощущение, и потянулся, демонстративно напрягая бицепсы. Сила чувствовалась в каждом мускуле. Он был в отличной форме. Одна морщинка глубже и пара седых волос – это не катастрофа. Анна просто устала, вот и придирается.

– Стич, охраняй, – бросил он бульдогу, который лишь приоткрыл один глаз. Денис вышел, захлопнув дверь.

В студии его ждал первый клиент, пожилой мужчина с хронической болью в спине. Сеанс прошел, как обычно: Денис полностью погрузился в работу, чувствуя под пальцами напряжение мышц, находя спазмы и мягко их устраняя. Он был в своей стихии – уверенный, сильный, нужный. Клиент ушел довольный, оставив щедрые чаевые и похвалу.

Во время перерыва Денис зашел в небольшую подсобку, где стоял кулер и зеркало над раковиной. Он налил воды, потягивая ее медленными глотками. И снова его взгляд уперся в отражение. Солнечный свет из окна падал прямо на его лицо, безжалостно высвечивая каждую деталь.

Он отставил стакан. Подошел к зеркалу вплотную. Пальцы снова потянулись к вискам. Седые волосы. Их было не два. Их было... несколько. Четко видимых на фоне его светлых волос. И кожа... Денис нахмурился сильнее, наблюдая, как на лбу собираются складки. Они были глубже. Значительно глубже, чем он привык видеть. И не только на лбу. Легкая, едва заметная сеточка у внешних уголков глаз теперь казалась более явной. Его лицо... оно выглядело усталым. Не просто после бессонной ночи, а каким-то... изношенным. Как будто ему не тридцать пять, а все сорок.

Холодная волна беспокойства прокатилась по спине. Он резко отвернулся от зеркала, как будто оно могло подтвердить его опасения. "Нелепость", – подумал он. "Плохой свет. Усталость. После обеда пройдет". Он вспомнил утреннюю реакцию Анны. Ее испуганный взгляд. Может, она заметила что-то большее? Что-то, что он сам не хотел видеть?

Он с силой потёр лицо руками, как бы стирая наваждение. Потом выпрямился, расправил плечи, заставив мышцы спины напрячься. Сила была здесь. В теле. Оно было молодым и сильным. Лицо... лицо обманывало. Должно обманывать.

Но когда он вернулся в массажный кабинет готовиться к следующему клиенту, он невольно бросил взгляд на свое отражение в темном стекле шкафа. Очертания были размыты, но силуэт казался... чуть менее четким? Чуть менее *молодым*? Он резко отвернулся, сосредоточившись на разведении масла. Руки, сильные и умелые, дрогнули лишь на миг.

Тревога, маленькая и липкая, как паук, затаилась где-то глубоко внутри, под грудью. Он старался не думать о ней. Это был всего лишь плохой день. Завтра он проснется, и все будет как прежде. Он *должен* проснуться прежним. Для Анны. Для их идиллии, которая только началась.

Глава 3
Прошло два дня. Два дня, которые для Дениса растянулись в мучительную череду зеркал, навязчивых прикосновений к собственному лицу и тщетных попыток убедить себя, что ему *кажется*. Но зеркала не лгут. Седые волосы уже не прятались отдельными нитями – они уверенно захватывали виски и макушку, создавая пепельные прядки на фоне еще светлых волос. Морщины – эти предательские линии – углубились на лбу, стали отчетливее у глаз, наметились складки от носа к уголкам губ. Кожа потеряла упругость, обвисла чуть заметно под подбородком. По утрам он чувствовал непривычную скованность в суставах, особенно в коленях и пояснице, как после долгой пробежки без разминки. Голос, когда он уставал, приобретал легкую, но заметную хрипотцу.

Он избегал больших зеркал, ограничиваясь быстрыми взглядами в боковое зеркальце в ванной, пока брился. Даже там изменения бросались в глаза. Он стал чаще напрягать мышцы пресса и плеч перед зеркалом, как будто сила тела могла компенсировать увядание лица. Он скупал в аптеке кремы «против старения», втирая их с отчаянной тщательностью, но результат был нулевым. Напротив, изменения, казалось, ускорялись. Вчера он выглядел на тридцать восемь, сегодня – уже на сорок. Математика становилась пугающей.

Анна работала две смены подряд, возвращаясь поздно, уставшая до изнеможения. Денис старался встречать ее с ужином, скрывая внутреннюю панику за завесой обыденности. Он боялся ее пристального взгляда, ее профессиональной оценки. Вчера вечером, когда она, зевая, смотрела на него через стол, он поймал в ее глазах мимолетное недоумение, быстро сменившееся усталой неопределенностью. Она ничего не сказала, просто потянулась и погладила его по руке: «Ты сегодня какой-то… уставший, зай. Все в порядке?». Он соврал: «Да, просто клиенты тяжелые попались».

Но сегодня… Сегодня Анна должна была вернуться с утра, после ночной смены. Денис провел почти бессонную ночь. Он чувствовал, как старение, это невидимое, но неумолимое чудовище, буквально пожирает его изнутри. Утром, глядя в маленькое зеркальце, он увидел лицо, которое он с трудом узнавал. Лицо мужчины далеко за сорок. Седые волосы преобладали, глубокие складки лежали на лбу и вокруг рта, кожа была тусклой. Он одевался медленнее, чем обычно, чувствуя ноющую тяжесть в спине. Даже любимая футболка сидела иначе – плечи казались уже, грудь менее рельефной, как будто мышцы теряли тонус за считанные часы.

Он слышал, как ключ повернулся в замке. Сердце у него упало. Стич, обычно радостно бросавшийся к двери, на этот раз лишь неохотно поднялся с лежанки и неуклюже потопал за Денисом в прихожую, тихо поскуливая.

Дверь открылась. Анна ввалилась внутрь, скидывая тяжелые ботинки фельдшера. Лицо ее было серым от усталости, под глазами – темные круги. Она потянулась, собираясь что-то сказать, вероятно, привычное «Привет, зай» или ругань в адрес ночных вызовов. Ее взгляд скользнул по Денису, стоявшему в дверном проеме в гостиную, пытавшемуся принять непринужденную позу. И замер.

Все движение из ее тела ушло. Зевание оборвалось на полуслове. Рот остался приоткрыт, но уже не от усталости, а от чистого, немого шока. Большие зеленые глаза, мгновение назад тусклые, теперь широко распахнулись, наполняясь ужасом, непониманием, леденящим холодом. Она смотрела на него так, словно видела призрак. Не мужа, а незнакомого, постаревшего на двадцать лет мужчину, одетого в его одежду, стоящего в их прихожей.

– Де… Денис? – ее голос был хриплым шепотом, едва слышным. Она сделала шаг назад, неосознанно, наткнувшись на приоткрытую дверь. Сумка с красным крестом выскользнула из ее ослабевших пальцев и с глухим стуком упала на пол. Звук, громкий в наступившей тишине, заставил ее вздрогнуть, но взгляд не отрывался. – Что… Что с тобой?!

Денис почувствовал, как земля уходит из-под ног. Весь его фасад, все его попытки отрицать, скрыть, рухнули под тяжестью ее взгляда. Он попытался улыбнуться, сделать шаг навстречу, но улыбка получилась жалкой, кривой гримасой, а ноги не слушались.
– Привет, солнышко, – его голос звучал чужим, глубже и хриплее, чем он помнил. – Смена тяжелая? – Он понял, как нелепо это прозвучало в данный момент.

– «Тяжелая»?! – Анна выдохнула слово с силой, граничащей с истерикой. Она резко шагнула к нему, схватила его за плечи. Ее пальцы впились в ткань футболки. – Денис! Посмотри на себя! Ты… Ты выглядишь… Боже мой! – Ее голос сорвался. Она вглядывалась в его лицо, сканируя каждую морщину, каждый седой волос, каждую черту, искаженную необъяснимым старением. Профессиональная отстраненность рухнула, сметенная волной животного страха. – Что случилось?! Говори! Ты болен? Травма? Отравление? Что?! – Она трясла его, не чувствуя его прежней силы в руках, ощущая под пальцами не упругие мышцы, а какую-то дряблость.

Стич заскулил громче, тычась мордой в ногу Дениса, потом в ногу Анны, чувствуя бурю эмоций.

– Ань, успокойся, – попытался он, но его собственная паника прорывалась сквозь слова. – Я… Я не знаю. Сам не понимаю. Просто… просыпаюсь и вижу… – Он не смог договорить. Его взгляд упал на ее руку, сжимавшую его плечо. Рядом с ее молодой, гладкой кожей его собственная выглядела старой, с проступающими венами и пигментными пятнышками. Контраст был ошеломляющим и унизительным.

Анна отпустила его, отпрянув, как от чего-то заразного. Она провела руками по лицу, пытаясь стереть ужас, собраться.
– Не знаешь? – ее голос дрожал. – Денис, ты выглядишь так, будто тебе под пятьдесят! За ДВА ДНЯ! Это… Это невозможно! Так не бывает! – Она задохнулась, ее глаза метались по его лицу, ища хоть какое-то рациональное объяснение, но находили только пугающую реальность. – Мы… Мы сейчас же… Сейчас же к врачу! Нет, не к терапевту… К кому-то… К специалистам! Срочно!

Она наклонилась, чтобы поднять сумку, но руки ее тряслись так сильно, что она снова выронила ее. Она просто стояла, сгорбившись, дыша прерывисто, глядя на него сквозь набежавшие слезы – слезы страха, растерянности и предчувствия чего-то невообразимо страшного.

Тишина в прихожей сгустилась, став осязаемой, тяжелой. Солнечный свет из окна казался теперь не теплым, а холодным и беспощадным, высвечивая каждую новую морщину на лице Дениса, каждый седой волос. Аромат свежесваренного кофе, который Денис приготовил, ожидая ее, витал в воздухе, но теперь он казался горьким и чужим. Идиллия не просто треснула – она разбилась вдребезги, оставив после себя только ледяной ужас и вопрос, висящий в воздухе: «Что дальше?».

Стич тихо завыл, прижимаясь к ноге Дениса, словно пытаясь защитить хозяина от невидимого, но уже вошедшего в их дом кошмара.

Глава 4
Квартира больше не была домом. Она превратилась в лабиринт страха и бесплодных поисков ответа. После шока в прихожей Анна, отбросив усталость, переключилась в режим «фельдшер в чрезвычайной ситуации». Ее глаза, еще минуту назад полные ужаса, стали жесткими, сосредоточенными. Слезы она вытерла тыльной стороной ладони резким движением.

– Снимай футболку, – приказала она, голос резкий, но дрожащий. – Сейчас. Полностью. Денис, не спорь!

Он послушно, с трудом поднимая ставшие непослушными руки, стянул футболку. Анна включила все верхние светильники в гостиной. Холодный, безжалостный свет обрушился на его тело. Она обошла его, сканируя взглядом хирурга. Ее пальцы, холодные и точные, прощупывали лимфоузлы на шее, под мышками, в паху. Она прислушивалась к его дыханию, заставляла сделать глубокий вдох и выдох. Просвечивала фонариком зрачки. Проверяла рефлексы молоточком, который вытащила из своей сумки.

– Боль где? Одышка? Головокружение? Тошнота? – вопросы сыпались, как пули.
– Скованность... В суставах. Особенно утром. И... слабость. – Денис говорил тихо, стыдясь своего нового, старческого голоса. Он чувствовал себя подопытным кроликом, выставленным напоказ в своем увядании. Каждый ее прикосновенный взгляд обжигал.
– Температура?
– Нет, вроде... нормальная.

Анна достала тонометр. Давление – чуть повышенное, но не критично. Пульс учащенный – от страха, от паники. Ничего явно смертельного. Ничего, что объяснило бы *это*.

– Одевайся, – бросила она, уже листая контакты в телефоне. – Мы едем. Сейчас же.

День превратился в кошмарное турне по медицинским кабинетам. Анна использовала все свои связи, все профессиональные одолжения. Они побывали у лучшего терапевта в их районе, у невролога, у эндокринолога. Анна, сжав кулаки, чтобы скрыть дрожь, излагала симптомы с ледяной четкостью: «Резкое, визуально очевидное старение, начавшееся примерно три дня назад. Скорость – визуально несколько лет за сутки. Субъективно: слабость, скованность в суставах, изменение голоса. Объективно: на данный момент – без явной патологии по первичному осмотру и базовым анализам».

Врачи разводили руками. Осмотры. Анализы крови (общий, биохимия, гормоны щитовидки, онкомаркеры – на всякий случай, шепнула Анна). Моча. ЭКГ. Все в норме. Или почти в норме – легкие возрастные отклонения, которые могли бы быть у мужчины за пятьдесят, но никак не у тридцатипятилетнего атлета. Невролог, пожилая женщина, внимательно посмотревшая на Дениса и на его фото в паспорте (Анна настояла, чтобы он его взял), покачала головой:
– Молодой человек, я за свою практику... Это не укладывается ни в какие известные синдромы. Прогерия? Но там совершенно иная клиника, и начинается в детстве. Это... – Она развела руками. – Я не знаю. Нужны более глубокие исследования. МРТ всего тела, генетика... Но это время, а у вас его, судя по всему... – Она не договорила, но взгляд ее был красноречивее слов.

В дорогой частной клинике им сделали МРТ головного мозга и позвоночника – искали опухоли, сосудистые аномалии. Результаты: возрастные изменения, соответствующие... пятидесяти годам. Ничего острого. Ничего, что можно было бы прооперировать или вылечить.

Вечером они сидели на кухне. Стол был завален распечатками анализов, заключениями врачей, рецептами на бесполезные витамины. Анна, с красными от бессонницы и слез глазами, лихорадочно гуглила на ноутбуке, переходя от медицинских статей к форумам оккультистов и отчаявшихся людей. «Синдром внезапного старения», «неизвестный вирус», «проклятие» – запросы становились все безнадежнее.

– Вот! – она вдруг вскрикнула, ткнув пальцем в экран. – Здесь пишут про целителя... в области... Он берет дорого, но говорят, помог при странных случаях! Мы должны попробовать!
– Анна, – Денис сказал тихо. Его голос был теперь старческим баритоном. За день он визуально «догнал» свои пятьдесят с лишним. Седых волос было больше, чем светлых. Морщины стали глубокими бороздами. Кожа на руках истончилась, проступили вены. Он сидел ссутулившись, потому что держать спину прямо было больно. – Это шарлатаны. Они наживаются на отчаянии.
– А что нам остается?! – она крикнула, вскочив. – Смотреть, как ты умираешь?! Каждый час – как год, Денис! ГОД! – Ее голос сорвался в истерику. Она схватила чашку и швырнула ее в стену. Фарфор разлетелся вдребезги. Стич жалобно взвизгнул и спрятался под стол. – Я не могу! Понимаешь?! Не могу этого видеть! Надо что-то ДЕЛАТЬ!

Она рыдала, трясясь всем телом, опершись о стол. Денис попытался встать, чтобы обнять ее. Его колени предательски подкосились, он едва удержался, схватившись за спинку стула. Этот жест, эта беспомощность, были хуже любых слов. Анна увидела его борьбу за равновесие, увидела боль в его глазах – не только физическую, но и от унижения. Она бросилась к нему, не к молодому мужу, а к этому внезапно состарившемуся незнакомцу, и обняла его с такой силой, как будто могла влить в него свою молодость.

– Прости... прости, зай... – она шептала сквозь рыдания, прижимаясь лицом к его груди, которая уже не была упругой и сильной. – Я не знаю... что делать... Я теряю тебя... каждый день теряю...

Денис обнял ее. Его руки, некогда такие сильные, теперь лишь слабо обнимали ее. Он чувствовал хрупкость ее молодого тела, ее теплоту, ее страх. И чувствовал холод внутри себя. Холод приближающегося конца. Он посмотрел на свое отражение в темном окне кухни. Призрак старика обнимал его юную жену. Картина была одновременно жуткой и бесконечно печальной.

– Знаешь, что самое страшное? – прошептал он, его губы коснулись ее волос. – Не то, как я выгляжу. А то... что я чувствую, как вс; уходит. Сила. Скорость. Контроль. Сегодня я с трудом встаю. Завтра, может, не смогу ходить. Послезавтра... – Он не договорил.

Анна зажала ему рот ладонью.
– Не говори! Не смей говорить! Мы найдем способ! Обязательно найдем! – Но в ее глазах, полных слез, читалась та же леденящая догадка. Медицина бессильна. Время, неумолимое и искаженное, работало против них с чудовищной скоростью. Один день – один год. Математика была безжалостной.

Они легли спать в одной постели, но между ними легла невидимая стена страха и обреченности. Денис ворочался, его стареющее тело ныло и болело. Анна лежала, уставившись в потолок, слушая его прерывистое, уже не совсем здоровое дыхание и тихий храп Стича, свернувшегося клубком у ее ног. Собака теперь редко отходила от Дениса, словно чувствуя его угасание.

Перед рассветом Денис осторожно выбрался из постели, стараясь не разбудить Анну. Он дошел до ванной, опираясь на стены. Включил свет. Зеркало показало ему лицо мужчины глубоко за шестьдесят. Глубокие мешки под глазами, щеки обвисли, губы истончились. Волосы – почти полностью седые, редкие. Он поднял руку – кожа покрыта пигментными пятнами, пальцы слегка искривлены артритом, которого не было вчера.

Он не плакал. Он просто смотрел. Смотрел на незнакомца, который украл его жизнь, его будущее с Анной. Смотрел и понимал: сегодня он постареет еще на год. Завтра – еще на один. И так до самого конца. Короткого, как один вдох, и бесконечно долгого, как вечность в аду.

На кухне тикали часы. Каждый тик – шаг к пропасти.

Глава 5
Неделя. Всего семь дней с того утра, когда Анна заметила первый седой волос. Для Дениса эти семь дней стали десятилетиями. Теперь он был немощным стариком, прикованным к постели в их некогда светлой и радостной спальне.

Квартира превратилась в подобие лазарета. Воздух был густым и тяжелым, пропитанным запахами лекарств – камфорной мази от болей в суставах, дезинфицирующего средства, сладковатым и тошнотворным духом старости и немощи, который теперь исходил от самого Дениса. Шторы были плотно задернуты, погружая комнату в вечный полумрак. Яркий солнечный свет казался теперь кощунством по отношению к тому, что происходило внутри. На тумбочке рядом с кроватью стояли пузырьки с таблетками, тонометр, памперсы для взрослых, увлажняющий крем. Анна арендовала функциональную кровать и капельницу для поддерживающей терапии – отчаянная попытка бороться с тем, что не имело медицинского названия.

Денис лежал, почти не двигаясь. Его тело, некогда атлетичное и сильное, было ссохшимся, покрытым старческими пятнами и тонкой, как папиросная бумага, кожей, сквозь которую проступали кости и синие вены. Волосы стали редкими, белыми как снег. Глубокие, как овраги, морщины избороздили лицо, скрывая черты того мужчины, которого любила Анна. Голубые глаза, теперь мутные и слезящиеся, с трудом фокусировались. Дышать было тяжело, каждый вдох сопровождался слабым хрипом. Его руки, когда-то такие умелые и сильные, теперь беспомощно лежали на одеяле, пальцы скрючены артритом.

Анна, в растянутом свитере и спортивных штанах, с тёмными кругами под глазами, которые казались бездонными, подошла к кровати с тарелкой протертого супа. Ее движения были автоматическими, вымученными. Все дни она была сиделкой, исследователем, истеричкой, молящейся, и теперь – просто пустой оболочкой, движимой остатками долга и любви.

– Зай, поешь немного, – ее голос звучал хрипло от недосыпа и сдерживаемых слез. Она пыталась влить ложку теплого бульона ему в рот. Его губы дрожали, часть жидкости вытекла по подбородку, оставив мокрый след на уже испачканной слюнями подушке. Он слабо закашлялся, захлебываясь.

– Ну же, Денис, – Анна не сдержала нотки раздражения, отчаяния. – Пожалуйста! Хотя бы глоточек! Тебе нужны силы! – Она снова поднесла ложку, настойчивее. Он слабо отвернул голову, слабый стон вырвался из его горла.

– **Да ешь же, черт возьми!** – крик сорвался с ее губ неожиданно даже для нее самой. Она швырнула ложку в тарелку, суп брызнул. – Что ты делаешь?! Ты хочешь умереть?! Прямо сейчас?! – Ее голос дрожал от истерики и накопившейся усталости. Она смотрела на его жалкое, неспособное даже поесть тело, на беспомощность в его мутных глазах, и волна бессильного гнева и ужаса накрыла ее с головой.

Денис смотрел на нее. Не страх был в его взгляде, а бесконечная, глубокая печаль и стыд. Слеза медленно скатилась по его глубокой морщине к виску. Этот взгляд, полный немого укора и понимания, отрезвил Анну сильнее ледяной воды. Весь ее гнев испарился, оставив только ледяную пустоту и жгучую боль.

– О боже... Зай... Прости... – она прошептала, закрыв лицо руками. Ее плечи затряслись. – Прости меня... Я... я не могу... – Рыдания вырвались наружу, сокрушительные, громкие, полные накопленного горя, страха и вины. Она упала на колени у кровати, обхватив его хрупкое тело, прижимаясь лицом к его иссохшей руке. – Прости... Я не хотела... Просто... я так теряю тебя... каждый час... каждую минуту... – Она целовала его морщинистую руку, соленую от ее слез. – Прости меня... пожалуйста...

Денис слабо пошевелил пальцами, пытаясь коснуться ее волос. Шевеление было едва заметным. Его губы шептали что-то беззвучное. Анна подняла голову, всхлипывая, поднесла ухо к его губам.

– ...не... плачь... солнышко... – выдохнул он, каждый слог давался с огромным трудом. – ...люблю...

Эти слова, едва слышные, пронзили ее сильнее любого крика. Она снова зарылась лицом в его руку, ее рыдания стали тише, но глубже. Стич, лежавший на коврике у ног кровати, тяжело вздохнул и поскулил, поднимая морду к своим хозяевам.

Позже, когда Анна успокоилась и убрала разлитый суп, она села на краешек кровати, держа Дениса за руку. Тишина была гнетущей, нарушаемой только его хриплым дыханием и тиканьем часов.

– Помнишь, зай, – начала она тихо, стараясь говорить ровно, – нашу первую встречу – Она пыталась улыбнуться сквозь слезы. – Как я тебя матом укрыла... А потом кто бы мог подумать...

Она ждала. Надеялась увидеть хоть искорку воспоминания в его глазах, тень улыбки. Но его взгляд был пустым, направленным куда-то внутрь или в никуда. Он медленно моргнул, его губы шевельнулись.

– ...и первый поцелуй... – прошептал он невнятно. Потом нахмурился, как ребенок, пытающийся вспомнить урок. – ...Аня... где... где мы...?

Вопрос, простой и жуткий, повис в воздухе. Он забыл. Забыл один из самых ярких, самых счастливых дней их жизни. Анна почувствовала, как что-то окончательно разрывается у нее внутри. Она сжала его руку так сильно, что, казалось, сломает хрупкие кости, но он даже не почувствовал.

– Мы дома, зай, – выдохнула она, глотая ком в горле. – Мы с тобой. Дома.

Он кивнул слабо, но в его глазах не было понимания. Только смущение и усталость. Он закрыл глаза, его дыхание стало чуть ровнее – он снова отступил в забытье.

Анна сидела, не двигаясь. Пустота внутри нее росла, заполняя все пространство. Она смотрела на пузырьки с таблетками. Один из них был не от врача. Его принесла коллега с «скорой», шепнув: «Говорят, помогает в… странных случаях. Рискни». Сильные, нелегальные стимуляторы. Отчаянная попытка разбудить угасающий разум, вернуть его хотя бы на миг.

Рука Анны дрогнула, потянувшись к пузырьку. Страх потерять его окончательно боролся со страхом увидеть его страдания продленными. Что хуже? Беспамятство и медленное угасание или краткий проблеск сознания в этом разрушенном теле, полное осознание кошмара? Ее пальцы сжали холодный пластик. Слезы капали на крышечку пузырька. Выбор был невыносим. А время, это искаженное чудовище, тикало дальше, неумолимо приближая последнюю черту. Каждый тик часов отнимал у Дениса еще один день его стремительно сгорающей жизни. Завтра он проснется еще старше. Еще ближе к концу.

Глава 6



Тиканье.
Оно заполнило комнату, став единственным звуком в мире, помимо хриплого, прерывистого дыхания Дениса. Каждый тик старых напольных часов отбивал секунду, украденную у него. Десятый день. Пятьдесят лет, вырванных из плоти за десять восходов солнца. Анна сидела у кровати, ее тело – каменная глыба, прикованная к стулу страхом. В руках она держала его руку. Не руку мужа – реликвию. Пергаментную, холодную, испещренную синими реками вен и темными островами пигментных пятен. Кожа была тонкой, как крыло моли, под пальцами прощупывались каждое сухожилие, каждая хрупкая косточка. Она боялась сжать сильнее – казалось, рассыплется.

Дыхание.
Оно было музыкой ее личного ада. Короткий, хлюпающий вдох. Пауза, мучительная, бесконечная, когда сердце Анны замирало, цепенея в ожидании… И наконец – хриплый, булькающий выдох, будто из лопнувшего меха. Каждый цикл был пыткой. Она отслеживала их, как сумасшедшая, загибая невидимые пальцы в ладони. *Пять… Шесть… Семь…* Семь вдохов за минуту. Вчера было десять. Прогресс к тишине.

Стич лежал у ее ног, поджав хвост, упершись мордой в лапы. Его темные, умные глаза не отрывались от кровати. Он не скулил теперь. Только тяжело, прерывисто вздыхал, подражая хозяину, будто пытаясь разделить с ним невыносимую тяжесть ухода. Его преданность была немым укором ее бессилию.

Лицо.
Анна не могла оторвать взгляда. Это был не Денис. Это была карта страданий, выжженная временем-убийцей. Глубокие, как овраги, морщины разрезали лоб, сбегали от крыльев носа к беззубому, запавшему рту. Веки, синие и полупрозрачные, были тяжелыми завесами, скрывавшими некогда яркие голубые озера глаз. Щеки ввалились, обнажив скуловые дуги. Седые, редкие волосы липкими прядями лежали на подушке. Он был древним. Бесконечно старым. Чужим. И все же – *ее*. Ее любовь, угасающая на глазах.

Воспоминания.
Они накатывали волнами, смешиваясь с реальностью, создавая жуткий коллаж. Вот он смеется во весь рот, подбрасывая ее на пляже, солнце в его светлых волосах. *Хриплый выдох.* Вот он сосредоточенно мнет ей спину после тяжелой смены, его сильные пальцы творят чудеса. *Хлюпающий вдох.* Вот он шепчет «люблю» на рассвете, его губы теплые на ее шее. *Холод его руки в ее ладони.* Каждое сладкое микровоспоминание пронзало острой иглой, контрастируя с ледяной реальностью постели.

Попытка.
Его веки дрогнули. Едва. Сердце Анны рванулось в горло. Она наклонилась, почти касаясь его лица губами, вдыхая запах слабости, лекарств и неминуемого конца.
— Зай… — ее голос был шепотом, хрупким, как первый лед. — Я здесь. Слышишь? Я с тобой.
Его губы пошевелились. Беззвучно. Лишь сухой шелест, как осенний лист по асфальту. Она прижалась ухом к его губам, ловя драгоценный поток воздуха. Ее собственная жизнь замерла.

— ...Ан…я… — выдохнул он. Воздух с трудом вытолкнул ее имя, спотыкаясь о беззубые десны. Одно слово. Весь мир. Последний подарок.
Слезы хлынули из ее глаз горячими, беззвучными потоками. Она не вытирала их. Целовала его морщинистый лоб, щеку, холодные, иссохшие губы.
— Я здесь, Зайка, я тут, — бормотала она сквозь рыдания, смешивая слова с поцелуями. — Держись… Пожалуйста…
Его глаза медленно приоткрылись. Мутные, затянутые пеленой, почти невидящие. Они блуждали по потолку, не фокусируясь. Потом медленно, с нечеловеческим усилием, скользнули в ее сторону. Взгляд был пустым. Заблудившимся.

Отчаяние.
Оно ударило с новой силой. Он не узнавал ее. Его разум, его воспоминания, их любовь – все было съедено временем-монстром.
— Помнишь, Зай? — голос Анны дрожал, она ловила его взгляд, пытаясь пробиться сквозь туман. — Наш первый поцелуй? У фонтана? Ты весь красный был… А помнишь, как Стич влез в наш свадебный торт? Мы смеялись… *Помнишь?* — Она умоляла. Молила его память, его душу, которая ускользала сквозь пальцы, как песок. — Мы же так счастливы были… Ты же обещал… Обещал вечно…

Его губы снова шевельнулись. Шепот был еле слышен, полный детского замешательства и страха:
— ...холодно… Аня… где… где свет?..

Слова повисли в воздухе ледяными сосульками. Он не помнил их любви. Он чувствовал только холод и темноту, подступающие с краев. Анна сжала его руку так сильно, что кости хрустнули – но он даже не поморщился. Боль ушла вместе с чувствами. Остался только примитивный ужас небытия.
Он попытался пошевелить пальцами в ее руке. Слабое, едва уловимое движение. Как птенец, бьющийся в скорлупе. Его глаза, мутные, но теперь полные немого вопроса и бездонной тоски, встретились с ее. В них не было Дениса. Только чистая, первобытная боль существа на краю.
— ...лю…блю… — выдохнул он. Последний звук. Последний сгусток воздуха. Последняя искра.

И погас.

Тишина.
Она обрушилась с оглушительной силой. Хрипы прекратились. Грудь больше не поднималась. Рука в ее ладони стала безжизненной гирей. Даже тиканье часов замерло в ее сознании. Мир сузился до этой кровати, до этого неподвижного тела, до ледяной руки в ее руке.

— Нет… — вырвалось у нее, звук пустого лопнувшего пузыря. — Нет. Нет. НЕЕТ! — Крик, дикий, животный, сорвался с ее губ. Она вскочила, тряся его за плечи, сотрясая хрупкие кости. — Денис! ПРОСНИСЬ! ТЫ СЛЫШИШЬ?! ПРОСЫПАЙСЯ! НЕ СМЕЙ! НЕ СМЕЙ УХОДИТЬ! — Ее голос рвал горло, был полон ярости, отрицания, безумной надежды. Она била его по груди слабыми кулаками, целовала холодный лоб, взывала, умоляла, проклинала небеса. — ВЕРНИСЬ! ВЕРНИСЬ КО МНЕ, ЗАЙКА! Я ТЕБЯ ПРОШУ! ВЕРНИСЬ!..

Но тело было лишь оболочкой. Тепло уходило с каждой секундой, уступая место страшной, неживой прохладе. Стич поднял морду и завыл – долго, жалобно, пронзительно. Звук, полный такой тоски и понимания, что Анна замерла. Вой прорезал ее истерику, оставив лишь ледяную, всепоглощающую пустоту.
Она рухнула обратно на стул. Рука Дениса выскользнула из ее ослабевших пальцев и безжизненно упала на одеяло. Анна смотрела на него. На его лицо, застывшее в маске последнего вопроса и бесконечной усталости. На его тело, маленькое и беспомощное под одеялом. *Ее атлет. Ее сила. Ее любовь.* Превращенная в прах за десять дней.

Пустота внутри росла, заполняя все. Она не плакала. Слезы иссякли. Не было даже боли. Только огромное, беззвучное НИЧТО. Она взяла его холодную руку снова, нежно, как драгоценность, и прижала к своей щеке. Кожа была как ледяной мрамор.

— Зайка… — прошептала она в тишину. — Прости… что не спасла… Прости… — Голос был тихим, мертвым. Она сидела так, не двигаясь, неотрывно глядя в его потухшие глаза, в которых застыл последний проблеск ее имени. Время потеряло смысл. Мир перестал существовать. Осталась только она, холодная рука в ее руке и всепоглощающая тишина после последнего выдоха. Тишина, в которой навсегда застряло слово "Зайка".


Глава 7
Удар.
Анна рванулась вверх, как раненый зверь. Воздух ворвался в легкие с хрипом, обжигая. Сердце – бешеный молот в хрустальной клетке груди. *Там! Он умирал! Прямо здесь! Его рука остывала в моей...* Паника, липкая и слепая, сжала горло. Глаза, дикие от ужаса, метнулись по комнате, цепляясь за знакомые очертания, как утопающий за соломинку.  Их комната. Их кровать. Золотая пыль в солнечном луче. Нормальность, такая чуждая и пугающая.

Он.
Рядом. Денис. Дышал. Молодой. Светлые волосы, растрепанные на подушке. Грудь поднималась и опускалась ровно, мощно. Жизнь била от него ключом. Призрак? Мираж перед вечной тьмой?
Она протянула руку. Пальцы дрожали, как в лихорадке. Коснулась его плеча. **Тепло.** Настоящее, глубокое, живое тепло, проникающее сквозь ткань майки. Она впилась пальцами, боясь, что образ рассыплется. *Плотный мускул. Эластичная кожа. Живая плоть под ней.* Не та иссохшая, холодная оболочка...
— Дени...с? — имя сорвалось хрипом, звуком разбитого стекла. Испытание: отзовется ли призрак?
Он хмыкнул, не открывая глаз, повернулся к ней. Его рука в полусне накрыла ее руку на его плече. Тепло. Вес. Реальность. Его пальцы сомкнулись вокруг ее запястья – крепко, по-хозяйски, по-мужски. *Его* жест. *Его* прикосновение.
— Ммм... зай?.. — его голос, густой от сна, *его* голос, прошелся теплой волной по ее израненным нервам. — Что так рано?.. — Он потянулся, как большой кот, его тело упругое и сильное рядом. Голубые глаза приоткрылись, затуманенные сном, но мгновенно нашедшие ее. В них – не потухшая пустота, а мягкая, сонная нежность. — Ты... вся дрожишь? Холодно?
Этот взгляд. Эта забота. Этот *нормальный* вопрос. Ледяная плотина внутри треснула. Анна рухнула на него, вцепившись так отчаянно, что он ахнул. Она зарылась лицом в его шею, в теплый, родной запах его кожи, смешанный с запахом постели. Дрожь била ее, как в лихорадке. Слова рвались комом, обрывками, смешанные с рыданиями.
— Ум-мирал... Ста...рел... Каждый... день... год... Рука... холодная... Не дышал... Стич выл... Я держала... а ты... а ты... — Она захлебывалась, не в силах выговорить ужас. Ее слезы текли по его шее, горячие и соленые.
Он не отстранился. Не засмеялся. Не сказал «просто сон». Его руки – сильные, надежные – сомкнулись вокруг нее. Одна – на затылке, прижимая ее к себе, другая – крепко обнимала за спину, гладила, пытаясь унять дрожь. Он стал ее скалой, ее убежищем.
— Тсссс, солнышко моё, тсссс, — он шептал ей в волосы, голос низкий, успокаивающий, как колыбельная. — Я здесь. Я с тобой. Живой. Целый. Никуда не делся. Это был кошмар. Страшный, гадкий кошмар. Он прошел. Я никуда не уйду. Держу тебя. Чувствуешь? Я тут. Настоящий. — Его губы коснулись ее виска, ее мокрого от слез века. Поцелуи были легкими, нежными, бесконечно бережными. — Я твой. Навсегда. Никакое время меня не возьмет. Ни за десять дней, ни за сто лет. Я здесь.
Он держал ее, пока рыдания не сменились тихими всхлипами, а потом – просто дрожью. Он не отпускал. Его дыхание было ровным, сердцебиение – сильным и уверенным под ее щекой.
Она сидела, закутавшись в его большой теплый халат, сжимая кружку с кофе. Денис двигался по кухне легко, привычно. Наливал в ее кружку молоко – именно так, как она любила. Насыпал две ложки сахара. Искал корицу. Его спина, его движения – живое противоядие от образа согбенного старика.

— Вот, зайка, — он поставил перед ней дымящуюся кружку. Не «солнце», а «зайка». Ее ласковое имя для него. Как в *их* лучшие дни. — Твой ритуал. Сахар, молоко, корица. Антикошмарное зелье.

Он сел напротив, накрыл ее холодную руку своей большой, теплой ладонью. Его пальцы переплелись с ее пальцами. **Якорь.**

— Расскажи, — попросил он мягко, но не настаивая. — Если хочешь. Каждый ужасный кусочек. Выпусти его. Я здесь. Я послушаю.

И она рассказала. О первой седине. О зеркалах, которые врали все страшнее. О его глазах, теряющих знакомый свет. О беспомощности врачей. О его слабеющих руках. О последнем шепоте «Аня... люблю...». О тишине после. О вою Стича. О пустоте, разорвавшей мир. Говорила тихо, смотря на их сцепленные руки, чувствуя, как его пальцы сжимают ее в ответ, когда голос срывался.

Он слушал. Молча. Лицо стало серьезным, в глазах – боль и понимание. Когда она замолчала, изможденная, он поднял их сцепленные руки к губам и поцеловал ее костяшки.

— Слушай, — его голос был тихим, но твердым. — Этот кошмар... Может, он не просто так? Может, это крик души? Наш с тобой внутренний часовой, который стучит: «Хей! Не проспите жизнь!»? — Он поймал ее взгляд. В его глазах не было страха. Была решимость. Любовь, готовая сражаться с любыми тенями. — Я отменил всех клиентов. На весь день. И ты никуда не идешь. Сегодня – только мы. И точка.

Глава 8

Дорога.
Ветер гудел в распахнутых окнах машины, срывая слова, смешивая их со взрывами смеха и громкой, веселой музыкой. Анна откинула голову на подголовник, закрыла глаза. Солнце жгло веки. Ветер трепал волосы. Его правая рука – твердая, теплая – лежала на ее колене, большой палец нежно водил по внутренней стороне бедра.  Стич, высунувшись с заднего сиденья, хрюкал от восторга, его уши трепыхались, как крылья.

— Куда?! – закричал Денис, перекрывая музыку и ветер. Глаза его смеялись. – Лево? Право? Прямо к черту на рога?!

— Прямо! – крикнула Анна в ответ, чувствуя, как смех поднимается из самой глубины, вытесняя остатки льда. – Гони! Быстрее!

Он прибавил газу. Машина рванула вперед. Она вскрикнула от неожиданности и восторга, схватившись за ручку над дверью. Он засмеялся, его рука сжала ее колено ободряюще.
Озеро.
Оно лежало перед ними, как расплавленное серебро под полуденным солнцем. Тишина. Только шелест камыша и плеск воды у берега. Они сидели на старом пледе, Стич уткнулся носом в землю, вынюхивая тайны. Анна прислонилась к Денису, его рука обнимала ее за плечи. Она чувствовала его тепло, его дыхание, его сердцебиение у своего виска. Реальность. Невероятно хрупкая и бесценная.
Он достал из рюкзака бутерброды, термос с чаем, даже кусок торта в контейнере. «Праздничный паек от шеф-повара Дениса», – объявил он с пафосом. Они ели, смеясь над крошками на Стиче, кидали камешки в воду, молча смотрели на отражение облаков. Никаких слов о кошмаре. Только тихое, глубокое *присутствие*. Его рука не отпускала ее. Его взгляд ловил ее улыбку. Он *был* здесь. Всеми клеточками.
Они ехали обратно. Музыка играла тише. Стич спал на заднем сиденье, посапывая. Анна смотрела на профиль Дениса, освещенный последними лучами заката. Сильный подбородок. Прямой нос. И – да – те самые морщинки у глаз, ставшие теперь не врагами, а старыми друзьями. Знаками их общего пути. Знаками **жизни.**

Он почувствовал ее взгляд. Повернул голову. Улыбнулся. Не спрашивая, понял все.

— Зай? — его голос был тихим, теплым, как плед.

— Да, Зай?

— Никаких «потом», — сказал он твердо, глядя на дорогу, но его рука нашла ее руку и сжала. — Только «сейчас». Каждый день. Как сегодня. Договорились?

Она перевернула ладонь, сомкнула пальцы с его пальцами. Его рука была сильной, надежной, **живой.** В ней бился пульс их настоящего. Их спасения от кошмара. Их бесценного «сейчас».

— Договорились, — прошептала Анна. Она поднесла их сцепленные руки к губам и поцеловала его сустав. Он ответил сжиманием пальцев.

Тени удлинялись, окрашивая мир в сиреневые и золотые тона. Но внутри машины было светло. Светло от тихой радости, от победы над тьмой, от простого, безмерного счастья быть **вместе.** Здесь и сейчас. На этой дороге. В этой жизни. Кошмар отступил, оставив после себя не страх, а хрустальную ясность: каждое мгновение с ним – дар. И они будут беречь его. Как зеницу ока. Как последний глоток воздуха. Как их любовь, прошедшую сквозь ад сна и вышедшую к свету – закатному, теплому и бесконечно дорогому.

**Идиллия не была разрушена. Она была закалена в огне кошмара и стала прочнее алмаза.** 

*Конец.*