***

Кот, наглый рыжий бандит, восседает посреди кухни, словно статуя невинности. Вокруг – хаос: перевернутая миска, осколки тарелки, подозрительно пахнущая рыбьим жиром лужа на полу. Но выражение его кошачьей морды являет образец непричастности. Большие зеленые глаза смотрят в потолок с видом глубокой задумчивости, будто кот размышляет о бренности бытия, а не наслаждается преступлением совершённым пятью минутами назад, а именно украденной со стола скумбрией.

Хвост лениво подергивается, словно отгоняя назойливую муху, хотя никаких мух в поле зрения не наблюдается. На кончике носа застыла крошечная чешуйка, но кот, кажется, даже не замечает её, сохраняя невозмутимый вид. Вся его поза, от кончиков ушей до кончика хвоста, кричит о невиновности, несмотря на красноречивые улики

Я знаю, что ругать Стёпу бесполезно, он в душе тибетский еврей. Сделает вид, что совершенно не причём и споёт пару мантр, а начнёшь ругать, ещё и карму положит в виде мышки в тапочек. Мышь тоже еврейская, будет помирать до тех пор, пока за широко раскрытую дверь не положишь кусочек сыра. И, если, сыра окажется мало, унесёт тапочек. Выкупить его можно будет только на условиях перемирия: то есть организовать шведский стол для этой мохнатой банды.

Так и живём, то я их воспитываю, то они меня. А что, как говорится: — в семье клювом не щёлкают...