После Охоты

Иногда голод приходит не как чувство.
А как присутствие.
Как будто кто-то открывает дверь внутри тебя — и в эту дверь входит что-то невероятно неугомонное и ненасытное. Ты не просто хочешь. Ты обязана. Это не вкус. Это не желание. Это — Зов изнутри. Голод делает кожу прозрачной, губы ярче, зрачки — бездонными. Я надеваю платье — чёрное, простое, с разрезом до бедра. На нём не заметны следы моей предыдущей охоты, которая была весьма удачной. Я иду. В этот раз — в клуб.
Не в какой-нибудь готический театр или тайный орден с приглушённой музыкой и свечами — нет, сегодня я хочу… шум. Пот, неон и дыхание толпы. Молодые, горячие тела, не знающие, что живут на грани.
Там, где играет глухой бас, я чувствую сердца — бьющиеся, тёплые, полные глупых желаний. Они не чувствуют меня. Но я чувствую их.

Я стою у стойки. Бармен смотрит в глаза, потом чуть ниже. «Кровавую Мэри?» — шутит. Я улыбаюсь. Он не знает, как близок к истине. Я наблюдаю.

Парни и девочки — одинаково неосторожны. Максимально открыты и доступны - как на витрине. Один — с натянутыми мышцами, весь в показной агрессии, как молодой бык.
Прохожу мимо.
Другой — с пустыми глазами, пьёт водку как лекарство.
Нет. Мне не нужен пустой сосуд. Вот — девушка с надломом в улыбке. Её кровь пахнет антидепрессантами. Точно не она. И вовсе не потому, что мне её жаль.
Вот — парень, шумный, как петарда, но внутри у него труха, не кровь.
Я весьма избирательна!

А вот… вот и он.
Стоит чуть в стороне, играет на публику, но не слишком. Громкий, но не грубый. Его кровь весела — я слышу её. Пахнет пивом, юностью, табаком и чем-то сладким — возможно, энергетиком. И ещё чем-то… отчаянным.
Он смотрит на меня.
Я отвожу взгляд. И тогда он приближается — конечно, приближается.
"Ты не из здешних", — говорит.
Глупец.
Я отвечаю - какой-то банальностью. Смеётся — неестественно громко, как будто каждую секунду боится провалиться в тишину. Его пульс слышен мне сквозь музыку — немного учащён, немного тревожен. Это хороший пульс.
Он чувствует меня. Он не знает, что уже под моим гипнозом.
Его сознание - подчинено мне.

Никаких лишних слов, ни одного зацикленного движения. Всё проще — я часть его желания. Я становлюсь тем, что он хочет видеть. Не женщиной даже — образом. Проекцией.
Он даже думает, что сам меня выбрал.

Я не говорю ни слова.
Просто касаюсь его ладони и веду за собой.
Мы поднимаемся наверх — туда, где глуше музыка, где темнее, где я могу быть ближе.
Я смеюсь, чуть касаюсь его шеи, притворяюсь, что шепчу.
Он замирает — у него мурашки по коже. Он думает, что от возбуждения.
Он ещё не знает.

Я прижимаюсь к его телу. Губы уже скользят по его шее. И когда он выдыхает, когда его руки сжимаются на моих бёдрах…
Я впиваюсь.
О, да.
Горячая, свежая, живительная струя наполняет мой рот, как вино богов. Я слышу, как он стонет — сперва от боли и замешательства, потом - от ощущений и видений, которые в эти мгновения помогают ему не осознавать реальность. Я не позволяю ему закричать. Держу его — крепко, но нежно, как любовница.

Он дрожит.
Я пью.
Чуть дольше, чем нужно. Я слишком голодна.
Но я оставляю его живым. Какой хороший парень - пусть набирается сил! Я отстраняюсь, вытираю губы. Он оседает на пол, будто смертельно пьяный, выжатый, с лицом человека, пережившего оргазм и кошмар одновременно.
Он забудет. Или придумает. Мозг подскажет что-то удобное. Так обычно у них и происходит.

Я спускаюсь вниз.
Воздух стал другим — мягче, нежнее, как одеяло, в которое приятно завернуться после хорошего… ужина. Тепло и нега разливаются по моим венам.
Я сыта. И немного ленива. Как кошка после охоты, что больше не играет — только наблюдает, едва приоткрывая искрящиеся глаза.

Теперь можно выйти в город. Прогуляться.
Не охотиться. Просто быть.

Я люблю бродить по ночным улицам после охоты. Когда ты не ищешь, а просто смотришь. Когда не думаешь, как взять — а только наблюдаешь, как всё живое само раскрывается перед тобой.
Каждая трещинка на асфальте, каждый свет в окне — часть большого, хрупкого мира, где все так стараются быть живыми, даже не зная, что значит жить по-настоящему.

Я люблю этот город ночью.
Когда люди не играют — не самоутверждаются, сбрасывают дневные маски. Ночью они ближе к себе — и, конечно, ближе ко мне. Они обнажены, даже в одежде.
Я вижу, как в витрине круглосуточного магазина парень покупает два пива и упаковку презервативов. Он улыбается продавщице, но сам внутри дрожит — боится не справиться, боится быть отвергнутым.
Милый.
Ты останешься целым и невредимым, потому что я сыта.

На скамейке в парке курит женщина. Очень красивая. И очень уставшая. Я чувствую, что в ней нет желания быть замеченной — только забыться. Я могла бы подойти. Сказать что-нибудь. Иногда я так делаю — веду разговоры с теми, кого покинули собственные силы.
Но не сейчас.
Сейчас я просто — смотрю.

Мимо проезжает такси, в нём — двое: парень спит, а девушка сзади касается его волос, так нежно, как будто это самое хрупкое и ценное, что есть в её мире.
На другом конце улицы бездомный кормит кота из пакетика. Он говорит с ним, как с другом.
Все они думают, что ночь — это пауза.
Нет.
Ночь — это правда.

Вон — пара у ларька. Смеются, но не в такт друг другу. Он её хочет, а она уже мысленно с другим.
Дальше — скамейка в сквере, двое подростков, держатся за руки — неловко, но искренне. Их пульсы звучат, как музыка!

Я сворачиваю в узкий переулок. Там пахнет сырым кирпичом, старой листвой и тайнами.
Старик с овчаркой — курит, не спеша. Мы встречаемся взглядами. Я улыбаюсь. Он отводит глаза. Его собака замирает, смотрит на меня. Она чувствует. Они всегда чувствуют.
Я прохожу мимо.

Где-то неподалёку играет саксофон.
Я знаю этого музыканта — он играет здесь каждую ночь. У него опухшие пальцы, плохое сердце, но он вкладывает в каждую ноту остатки души. Я присаживаюсь на парапет, слушаю. Он не видит меня, но, кажется, чувствует — меняется ритм, становится глубже, мрачнее.
Он играет для ночи.
Он играет для меня.

Иногда мне хочется заговорить с кем-то просто так.
Не ради охоты. Без интриги. Просто услышать, как звучит чужая душа, когда она не боится. Сегодня — да.

У стены стоит мальчик. Худой, лет семнадцать, в наушниках и с таким взглядом, будто он провалился под лёд.

Я подхожу. Спрашиваю, не потерялся ли он.
Он моргает, улыбается. Начинает говорить — быстро, сбивчиво. Он рассказывает о музыке, о том, какие все вокруг фальшивые, и о том, что боится не дожить до двадцати. Я слушаю. Киваю.
Я глажу его по руке — нежно, как могла бы гладить сестра. Пусть он почувствует, что не один. Иногда внимание — это тоже дар.
Пусть живёт. Ему ещё будет больно, но это и есть — жизнь.

До рассвета — час с небольшим.
Я поднимаюсь на крышу старого дома. Люблю это место: отсюда видно почти весь город. Он замирает на несколько мгновений перед ежедневным суетливым пробуждением. Смотрю, как вдалеке начинает светать.
Скоро я уйду в своё прохладное и тёмное укрытие.
Но пока — я здесь. Я чувствую, как город дышит.
И сейчас мне кажется, что я дышу вместе с ним, в унисон.
Я сижу, обняв колени.
Ночь уходит. Но я не грущу.
Она всегда возвращается.