Уходите

— Уходите! Уходите! — выталкивала маленькая девочка двух мальчишек из комнаты, — я маме скажу! Уходите!

Мама не разрешала сыновьям заходить в, их с дочкой комнату, без неё, потому что братья обижали сестрёнку. Пока мать на работе, за ними приглядывала соседка, но сейчас она ушла в магазин, и мальчишки воспользовались ситуацией.

— Ябеда! — крикнул один из мальчиков и толкнул второго в плечо, — давай, покажи ей!

Второй, державший руку за спиной всё это время, протянул её вперёд, и девочка с визгом взлетела на кровать, вскочив ногами на самые подушки. В руке мальчик держал огромного жука с длиннющими усами и цепкими плотными лапами. Девочка даже дышать перестала от ужаса. Она хотела зажмуриться, но широко раскрытые глаза боялись выпустить опасность из виду и не закрывались. Мальчики громко гоготали, угрожая бросить насекомое в свою жертву, но тут один из них вылетел в коридор, словно унесённый порывом волшебного ветра, а второй бросил жука на пол и завопил, дробно стуча пятками об пол, как испуганный заяц. Это соседка вернулась домой. Она вышвырнула из тесной комнаты одного, освобождая себе дорогу, и выкрутила ухо второму, от чего он немилосердно орал. Вытолкав в коридор и его, соседка выскочила следом, ругаясь и грозя ребятам всеми карами, какие только могут быть. А жук остался на полу. Он шевелил своими гигантскими усами, решая, в какую бы сторону ему направится.

Девочка застыла на разъезжающихся под ногами подушках. Открыв рот и распахнув глаза, она следила за этим чудовищем, ощущая, что, если оно сейчас поползёт в её сторону, она умрёт от ужаса. Ни одно сердце не в силах пережить подобного кошмара, и её сердечко колотилось так, что в животе было гулко.

— Уходи... — в отчаянии прошептала девочка, — пожалуйста, уходи...

Жук, пошевелив царапучими лапками, развернул усы в сторону кровати. Девчонка раскрыла рот, но крик застыл, остановив дыхание... В этот момент вошла соседка.

— Быстро слазь! Ногами — на подушки! Совсем одикла, что ли?!

— Жук! Я его боюсь! — тонко закричала девочка. Соседка глянула под ноги, схватила жука, словно фантик, и швырнула в окно, после чего, угрожающе развернулась к пострадавшей.

Девочка знала, что на кровать лазать нельзя, уж тем более, на подушки. Она знала, что соседка может и голову оторвать, сама видела, как та в сарай ушла с курицей, а вышла с тушкой, и голову куриную бросила цепному псу Фреду. Всё она знала... Но соседка была не такой ужасной, как жук, с которым она расправилась, а потому девочка распахнула руки в робкие объятия, готовая принять любую учесть. Она плакала. Это при жуке она плакать не могла, а соседка, всё-таки, не так ужасна, и слёзы брызнули сами. Пожалеет ли владычица её, маленькую и плачущую, или сбросит с кровати оплеухой? Протянув руки к женщине, девочка шагнула вперёд.

Соседка подхватила ребёнка, рывком поставила на пол, и толкнула в затылок:

— Иди, умойся, сейчас уж мать придёт.

Девочка бежит по коридору, размазывая по лицу, ставшие лишними, слёзы. Входная дверь в конце коридора распахнута настежь, и в неё врывается ослепительное солнце. Где-то там, за солнечным светом, прячутся мальчишки. Девочка слышит:

— Вон она, идёт!

— Позови её!

— Она не пойдёт...

— Вот бы вышла, мы бы ей устроили!

— Попробуй, позови!

Девочка убегает на кухню, встаёт на стул и открывает воду. Сосредоточенно умывая лицо, она думает: "Позови... Ага, как же! Знаем, чем дело кончится..."

Входит соседка, начинает греметь посудой. Она всё ещё зла на ребят: совсем по-хорошему не понимают! В коридоре слышится гомон, топот, и входит мать, а с ней и её сорванцы. Мальчики остаются у дверей, а мать проносит сумку к столу, обнимает соседку и спешит к дочери. Девочка, стоя на стуле, обнимает маму, а та, обнимая её в ответ, ставит дочку на пол и поднимает к себе её лицо. Вздрогнув, всматривается и встревоженно спрашивает:

— Ты плакала?! Что случилось?!

Она смотрит на соседку, смотрит на сыновей, застывших у дверей изваяниями.

— Да ерунда, озоруют ребятки... Всё хорошо! Жука хотели ей показать, она и испугалася...

Мама обнимает девочку, и глядит на ребят с любовью, а они уже жмутся к соседке, как к родной, и она ласково треплет их по головам. И тут мать замечает распухшее, красное ухо старшего сына.

— Что с тобой?! — отстранившись от девочки, бросается она к мальчишке, и тут же, на всякий случай, осматривает, ощупывает второго сына.

— Мы играли в ляпы, и я на дерево налетел, — заискивающе заглядывая в лицо соседки, объясняет мальчик. Женщина ему подмигивает.

— Ну, как же так?! — огорчённо восклицает мать.

— Он случайно! — вступается младший за старшего.

— Я больше не буду! — на всякий случай обещает старший.

Соседка зовёт всех за стол. Мальчики обнимают маму, разбирают с ней покупки, а девочка стоит одна у окошка. За стол её усаживает соседка, напротив мамы и мальчишек, рядом с собой. Она протягивает маме стакан:

— На-ка, на, пей! Кормилица!

Мама пьёт из стакана, мальчики наворачивают оладьи, а девочка ревниво следит за происходящим.

— Мама, что ты пьёшь? — спрашивает она, но ответа не получает, хотя уверена, что мама слышала вопрос. Тогда девочка почти кричит, и в голосе её звенят слёзы, — мама! Что ты пьёшь, мама?!

— Чай, солнышко! Я пью чай.

— Я тоже хочу!

— Софья Витальевна сейчас тебе нальёт.

Соседка соскакивает со стула и суетливо наливает чай детям.

— А я хочу твой!

— А я его уже выпила!

Девочке тоскливо. Мальчики шутят и смеются, Софья Витальевна рассказывает, как они себя хорошо вели, а мама радуется, что у всех, и у неё, всё отлично. Но это — враньё. Ничего хорошего нет, и мальчики вели себя плохо, и им надо плакать, а не смеяться, и стоять в углу, и в ляпы они не играли, и девочка не просто испугалась жука — её напугали жуком, ей угрожали жуком, а соседка трепала старшего за ухо... И мама устала, потому что целый день работала, и зря радуется, потому что её дети ведут себя плохо, но никто такого не скажет, потому что мама может рассердиться и уйти. Она вернётся, но всё равно это очень страшно. И девочка молчит. Она колупает оладьи и слушает, как в лживых разговорах, состоящих из одного вранья, растворяется её мама. Она тает и тает, потому что разговоров слишком много. Если бросить ложку сахара в чашку воды, сладость будет, но если растворить ложку сахара в кастрюле воды, то сахар там, конечно, есть, а вот сладости от него уже не остаётся. Так и тут. Мама, вроде, есть — сидит за столом, напротив — но её растворяют лживые беседы, не имеющие никакого смысла. А девочке бы так хотелось прижаться к ней, уткнуться своим лицом в её живот, и дышать, дышать, дышать её особенным запахом. Ничто не пахнет, как мама. Но здесь, в стенах тесной кухни, и запах мамин растворяется, смешиваясь с ароматами еды, напитков, соседки, пыли со двора и мусора из-под мойки.

Девочка мысленно просит присутствующих:

— Уходите! Оставьте маму со мной, со мной ей будет хорошо! Я не буду ей врать. И не буду обижать её. Мы просто будем вместе, нам будет хорошо, если вы все уйдёте... Уходите! Я хочу быть с мамой! Уходите!...

Но вот, девочка видит, как мама тает, становясь полупрозрачной, а от смеха мальчиков, покрывается рябью, и изображение её, то исчезает совсем, то зыбко проявляется, чтобы снова исчезнуть... И, наконец, соседка поглощает всё, как огромная чёрная туча, наползающая на ясное небо. Кругом темнеет, и уснувшую девочку уносит в постель соседкин муж, глухонемой Иван.

Дядя Ваня никогда не врёт и вранья не слушает. Он не любит разговоры. Даже, когда с ним пытаются общаться жестами, он тонко кричит и отмахивается, отворачиваясь. Он — единственный, кого бы девочка не хотела прогнать. Единственный, кто не угрожает ничем и не отнимает ничего. Он всегда один. Его зовут что-нибудь починить или переставить, перетащить, и он выполняет любые задачи безропотно и отстранённо. Он сам хотел бы, чтобы все ушли.

***

Девушка сидит на ступеньках университета. Рядом усаживается компания юношей и девушек.

— Привет! Ты классно отвечала на лекции Ежова, молодец!

— Познакомимся?

— Да, как тебя зовут?

— Ты ботаник? Отличница, наверно?

— В общаге живёшь?

Девушка сжимается в комок, пряча книгу на коленях. Она озирается, отвечает сквозь зубы и невпопад.

— Эй, ты чего?

— Может, у тебя что-то болит?

Студенты искренне выражают сочувствие, но девчонка огрызается:

— Уйдите все!

— Да ты чего?! Мы же помочь хотели...

— Просто уходите. Ничего не надо... Мне ничего не надо! Уходите!

Компания встаёт и уходит, оглядываясь и недоумённо переговариваясь:

— Ненормальная какая-то...

— А на лекции казалась интересной...

— Просто попала на знакомую тему, вот и выпендрилась! Такая грымза не может всегда так хорошо отвечать.

— Уж, пожалуй.

— Какая-то она жуткая, правда?

— Да, злая ведьма просто!

На вручении дипломов тщетно вызывают одну и ту же фамилию, но никто не выходит. Наконец, вызывают следующего по списку, а среди выпускников идёт говорок:

— Кого это нет?

— Ты такую знаешь? С нами такая училась?

— Да, знаешь, угрюмая такая, патлатая... Всегда в конце аудитории одна сидит.

— А, это монстрила-то?! А чё не пришла, ей диплом не нужен?!

— Да ей вообще ничего не нужно! Таким надо на необитаемом острове жить!

***

Фасовщице склада сыпучих продуктов стало плохо: острая боль в животе. Бок давно ныл, покалывал и подбрасывал, но всегда проходил до терпимого состояния, а то и вовсе. А тут прихватило так, что в глазах темнело. Боль пронзала от шеи и лопатки до внутренней стороны бедра. Даже не ясно было, где же, всё-таки, сконцентрирована боль. Фасовщица прошла в кабинет мастеров, достала из аптечки у дверей спазмалитик и двинулась в столовую — запить таблетку. Мастер окликнула её, но та сделала вид, что не слышит. Посомневавшись, мастер пошла следом. В столовой она увидела сотрудницу у кулера с водой и окликнула её снова, но та проигнорировала зов. Тогда мастер подошла и положила руку на плечо фасовщицы, на что та резко развернулась и прошипела начальнице в лицо:

— Уйди от меня!

— Ты нормальная ли?! — отшатнулась мастер, — я знать должна, что с тобой! Может, тебе помощь нужна!

— Ничего не нужно, уйди! — фасовщица быстро покинула столовую и исчезла в направлении "сыпучего" склада, оставив растерянных сотрудников. Кто-то ободряюще улыбнулся мастеру:

— Она всегда такая! Не принимайте близко к сердцу!

— Она такая и есть...

После смены фасовщица не вышла с работы. Мастер пошла проверять и обнаружила женщину лежащей на полу. Мастер сообщила на пост охраны, вызвала "скорую", попыталась приподнять пострадавшую, опросить, но та лишь шептала серыми губами:

— Уходите! Пожалуйста, уходите!

Её не спасли. Перитонит.

Знавшие её люди говорили: больно гордая была, самостоятельная. Не зря говорят, что сильная женщина всегда одинока —сама виновата: уж могла бы и попросить о помощи, не переломилась бы, так ведь нет... Гордыня — грех. Перед кем всю жизнь выделывалась?

Вот они такие — сильные и независимые. Ни друзей, ни мужей... У этой даже кошки не было. Сама виновата.

*