Цифровое счастье

       Кафедра высшей математики в нашем институте по своему составу была под стать массовке для детских фильмов про оборотней, великанов и добрых гномов.
Преподы были настолько фактурно необычные и разнообразно прикольные, что их можно было после занятий забирать, и везти выступать без грима в какой-нибудь паноптикум. Завкафедрой был огромного роста пожилой мужчина по фамилии Гусейн-Заде. Естественно, нами он звался не иначе, как «маленький Гусейн - большой Заде». И на это были веские основания. У завкафедрой при 2-х метровом росте был огромный сферический зад, который не уместился бы в стандартное самолетное кресло, брюки же его сходились тонким ремешком где-то высоко под грудью. У профессора были длинные, амплитудно жестикулирующие волосатые руки и абсолютно лысая, большая дыне-образная голова. Лицо с маленькими усами, близко-посаженными черными глазками и длинным, загибающимся книзу носом, похожим на большой клюв, или маленький хобот. Это ещё полдела. При бешеном темпераменте и напористой речи маленький Гусейн лишь хрипел - связки у него были больные, и из-под-усов с брызгами слюны вырывались лишь хриплые глухие выкрики. Двигаясь по темным коридорам кафедры, покачивая полусферами, профессор чудился нам неким огромным снеговиком, только без морковки, ведра и снега. Нам повезло, что Большой Заде не читал у нас лекции, а то бы мы сами оглохли, или сорвали бы свои связки от смеха.
     Лекции нам читала хорошая спокойная женщина - доцент Петрова. Правда, она бы тоже состояла в виртуальной команде кафедры для выступлений в бродячем цирке. У доцента один глаз смотрел в сторону под 90 градусов, и возможно, это даже был идеальный прямой угол. Из-за этого Петрова могла сканировать пространство вокруг себя почти на 360’, за исключением узкого сектора на затылке. Но лекции читала толково и понятно.

       Практические же семинары по «вышке» на втором курсе вела у нас женщина средних лет, по кличке «бабка». В возрасте дам мы тогда не разбирались, и кличка была ей дана скорее, исходя из её поведения. Преподавательнице, наверное, было лет 40, как я сейчас понимаю. У «бабки» было только два выражения лица, при этом диаметрально противоположные, как плюс и минус. Основным выражением был минус - поджатый ротик, испуганные светлые глазки и скучное выражение обиды на лице. Она очень пугалась нашего смеха сзади и оборачиваясь от доски, обиженно смотрела сквозь очки и спрашивала, что у неё не так с кофточкой. Мои одногруппники-механики удивлялись её странному вопросу, не сразу вникнув в его суть, и предлагали преподавательнице «не париться», это мы, мол, своему смеемся. Второе же, положительное выражение лица «бабки» проступало, когда она видела ЛЮБУЮ математическую запись. Или формулу. Или решенный пример, даже неправильный. В эти моменты лицо её озарялось неимоверным блаженством, она приникала к тетрадке так близко, будто хотела вдохнуть аромат чернил, написавших эти чудесные цифры. Улыбка до ушей не сходила с её лица. Она водила пальцем по строчкам с формулами и просто наслаждалась этим чудом. Бывало, сидит перед занятием грустная преподавательница, и ждёт, когда мы рассядемся. Я говорю Эдику: «Хочешь, бабку рассмешу?» Подхожу к ней и кладу на стол открытую тетрадь с домашкой. Она тут же ныряет головой вниз, придерживая очки, и согнув шею, сканирует мои строчки. Губы в это время растянуты в улыбке, бегающие по цифрам глазки светятся счастьем. Кажется, в этот момент она даже мелко посмеивается. Как только тетрадь захлопывалась, лицо её вновь становилось испуганно - обиженным. Как будто падало забрало.

     Профессор Гусейн-Заде иногда приходил к нам на практические занятия, и жестом подзывал нашу бабку подойти к нему в проем двери. Может, они обсуждали проблемы кафедры математики, или распределяли продуктовые заказы между сотрудниками, но нас эта полу-немая сцена очень веселила.
      Большой 2-х метровый Заде, приплюснутый верхним косяком двери, нависал над невысокой «бабкой» и сверху энергично хрипел ей что-то, размашисто махая руками. «Бабка» в узком проеме сутуло стояла к нему почти вплотную, скрестив руки на животе и задрав голову под 45 градусов. На её круглом лице с маленьким носиком - кнопкой было абсолютное блаженство, как будто она весной подставила лицо первым тёплым лучам солнца - глаза были полуприкрыты, и улыбка счастья подсвечивала нависшие над ней короткий хобот и усы. Она только слушала, изредка довольно кивая. Это значило, что хриплый монолог маленького Гусейна всё-таки касался математических чудес. Не слыша их речь, как озвучку мы придумали, что профессор пришел к «бабке» проверить, правильно ли он помнит таблицу умножения. А то скоро ведь дипломы проверять. Будто бы маленький Гусейн машет руками и хрипит ей сверху:
- Пять на пять, двадцать пять? – «бабка» слушает и блаженно кивает.
- А шесть на шесть, тридцать пять? - она чуть поводит в стороны головой. «Не угадали, Профессор…». Ну и так далее. Потом, видимо, проверив все сочетания таблицы умножения, большой Заде удалялся, и мы, с фразой «И к бабке больше не ходи» продолжали учиться у женщины, лишённой цифрового счастья.