Форма номер четыре

Автор: Бердан Рамзеич

- Рамзанка!!! Ты где, сущий кот?!

Дядя Паша ворвался через минуту после окончания развода и заметался по расположению роты, рассыпая брань и проклятия в мой адрес.

- На ремни порежу, паскудник эдакий...!

Я отдыхал, неся службу в суточном наряде в качестве дежурного по роте или, как у нас говорили, «по хате». Дневальному были даны строгие инструкции по нейтрализации дяди Паши в виде пачки зефира и двух пакетиков кофе «3 в 1». Обладая даром предвидения, который пришел с опытом службы, я специально ушел отдыхать подальше от вероятной траектории поражения, в дальний куток, где жили связисты.

Дядя Паша был прапорщиком по званию, старшиной по должности и правильным старым воякой по жизни. В меру напоказ строгий, без меры справедливый, он был единственным светлым лучом в темных болотных сумерках армейской жизни, в той «столице деревень», куда нас отправили дослуживать срок. 

С первого дня дядя Паша упорно называл меня не иначе как Рамзаном. Очень быстро я превратился в Раму.

Накануне случился инцидент, вследствие которого я угодил в опалу. Ночью, во время несения мной упомянутого наряда, я был застигнут дежурным по части капитаном Шакаловым «со следами сна на лице», что являлось грубым нарушением внутреннего порядка. Почему-то капитан не наказал меня лично, а донес о моем проступке дяде Паше.

Тот в свою очередь, встретив меня сегодня утром, сделал строгое лицо и объявил, что мой наряд окончен. При этом, он похвалил образцовый порядок и вскользь упомянул вздорный характер Шакалова, который «до мертвого доебётся». Так или иначе, мне предстояло после почти бессонной ночи, пойти на утренний развод и затем проследовать с личным составом роты на выполнение хозяйственных работ.

Я выразил дяде Паше свое робкое, но твердое несогласие с таким решением и, воспользовавшись суетой перед разводом, юркнул в дальний куток. Я надеялся, что развод в командирский день затянется минимум на час. А если мой дерзкий план сработает и дядю Пашу нейтрализуют, то мне удастся поспать подольше. 

План и мои подельники сработали «на ура». Зефир оказался свежим, кружка чистой, а чайник в каптерке – нужной температуры. Потом старшину вызвали в штаб и, видимо, завертелось… Я провалился в сон до самого обеда. 

Но все когда-нибудь заканчивается.

- Ваше благородие… Вставать изволите? – дневальный бережно тормошил меня за рукав.

- Отъе@ись, червь… - я отказывался возвращаться в суровую реальность.

- Рама, ну на обед скоро строить надо. Командирский день, опять вся клика в столовую припрется…

Толя был прав. Залетать сегодня было нельзя, особенно мне.

- Завари кофейку, Толич? Пакетик у меня в планшетке – я так и не решился открыть глаза – Там же сигареты лежат, отгрузи себе парочку. Только не борзей, мне до вечера дотянуть надо.

- Будет сделано, вашеблагородь… По времени половина доходит, минут пятнадцать еще поваляйся.

- Хороший ты мужик, Толич. Хоть и червь.

- Пошел ты, Рамзанка Дыров. Придут взрослые, я скажу им, что ты меня трогал – Толик, шаркая, откланялся.

- Мне домой через две недели – отвечал я, уже больше самому себе в качестве успокоения – Две недели можно и в упоре лежа простоять.

Мои глаза упорно отказывались открываться. Окружающий меня видимый мир был мне абсолютно понятен и досконально известен.
 
Желтые стены. Низкие потолки. Заплатки на линолеуме. Портреты вождей. Серая решетка КХО. Грустные, бледные лица. Пресные, однообразные разговоры. Предложения из трех слов.  Четырнадцать дней до дома.

Прошло еще минут десять и сквозь гул собственных мыслей я услышал звонок в дверь, и сон стал испаряться. Далее последовал строго уставной стук каблуков.

- Товарищ прапорщик! За время вашего отсутствия… Дневальный за дежурного рядовой Червяков!

Звука пи@дюлей в адрес дневального не последовало. Это означало, что дядя Паша повеселел и забыл про мой ночной косяк и утреннюю дерзость. Или был чем-то и кем-то озадачен.

- Где это тело? – чуйка подсказывала, что речь идет о моей персоне.

Пришлось ускорить процесс пробуждения. Я успел сесть на кровать, натянуть и зашнуровать берцы. Старшина возник из-за шкафа, отгораживающего куток, словно из-за кулис выплывая на сцену.

- Ну ты в край ох@ело, туловище? Ты время видел? Или ты дембель учуял?

- Так точно, товарищ прапорщик – ответил я сразу на все три вопроса – Кофе хотите? Я еще не пил.

Я мизинцем развернул в сторону дяди Паши эмалированную кружку, заботливо принесенную Толиком и стоящую на краю тумбочки. Старшина проигнорировал угощение и грузно опустился напротив меня на кровать.

- Рамзанище… Тут такое дело…

Обычно, такое начало разговора в армии не сулили ничего хорошего. Даже в исполнении дяди Паши. Я внутренне приготовился сопротивляться, лавировать и уклоняться.

- Ты сегодня сдавай наряд, отдыхай завтра до обеда и вечером в караул со мной пойдешь разводящим.

- Случилось чего?

- Случилось. У меня сержант на больничку слег. С развода увели. Пневмак, походу. А может просто гасится, иуда. Никто служить не хочет, сучье племя!

- Может просто такая фишка ему легла? – после здорового сна и глотка кофе меня потянуло на философию.

- Но это еще не все… В среду придем с караула, отдохнешь опять же, а в пятницу на КПП со мной пойдешь, помощником дежурного. А в воскресенье мы с тобой же затупим в парк… И не слова мне не говори про твой близкий дембель! Я его жду больше, чем ты сам. Людей совсем мало осталось.

Я не верил своим ушам. Похоже я с лихвой отстрадал свое и Фортуна повернулась ко мне чем-то кроме жопы. Из оставшихся дней службы, в нарядах, причем в самых спокойных, предстояло провести три дня. Плюс три дня на подготовку к нарядам и отдых после. И останется мне тянуть ровно шесть дней и шесть ночей. А неполную седьмицу не то, что в упоре лежа, можно и на коленях простоять перед знаменем полка.

Я даже решил не спорить с дядей Пашей, не попытался уйти в отказ. Как истинный воин я покорно встретил жест судьбы, точнее, ее бесценный дар.

- А вас то чего в покое не оставят, товарищ прапорщик? Лейтенант Глотов же из отпуска завтра выходит… Ему по КПП и заступать. Или нет?

- Да, понимаешь… Этот… – дядя Паша огляделся по сторонам – Этот хлыщ больничный взял на две недели. Говорят, копчик повредил на отдыхе.

Тысяча орудий дали в моей голове праздничный залп салютами. Большой академический оркестр взял первые торжественные ноты «Марша Преображенского полка». Красные знамена взвились над стенами крепости…  Фортуна снова повернулась ко мне задом, но, на сей раз, нагибаясь и срывая с себя стринги бл@дской окраски непосредственно во время поворота «кругом». В самых смелых мечтах я не мог себе представить, что уйду на гражданку, не увидев напоследок гнусную рожу своего взводного. Гладов был не только хлыщом, как верно подметил прапорщик, но и сучом в третьем поколении. О его талантах лизать и стелиться под начальство в батальоне ходили легенды. Он вполне мог испортить мне дембель и не только своей рожей.

Уняв внутреннее ликование и не выказав никак своей радости от случившегося, я вернулся к диалогу:

- Бог шельму, как говориться… Это как надо было под хвост баловаться, чтобы копчик повредить?

От раската смеха дяди Паши вздрогнул портрет министра обороны на стене. Старшина поднялся, одергивая и расправляя «флору», совсем уже беззлобно кинул мне на прощанье:

- Роту строй, юморист х@ев!

Он по-хозяйски вышел на продол, скрипнул берцами и уже совсем другим голосом заорал на слонов в другом конце располаги:

– Это кто там у меня прилег, сукины дети? Сейчас присядете «на пол-федора»! Прослужили дох@я? Упали на взлетку дружно! И шконки поправили за собой!

Еще через секунду, строго в назначенное Уставом время, раздалась звонкая и задорная команда моего дневального:

-Рота, выходи строиться на обед! Форма одежды номер четыре!