Пелевин как П. русской литературы

   

            <><<>><>

  Люблю Пелевина я странною любовью,
  Не объяснит ее рассудок мой...

  М. Ю.  Лермонтов (почти).

              <>П<>

не тот кто мните вы Пелевин
не гений и не графоман
он Дух маркетингом взлелеян
во искушение нам дан

исчадие* совокуплений
рефлексий ада и небес
лампада тьмы тень просветлений
из бесов состоящий бес

в нем их с десяток обитает
и каждый свальный текст творит
свой трек сюжетный продвигает
за персонажа говорит

есть среди них бес цитатоза
бес девиант бес нигилист
бес стеба бес умотрипоза**
бес киллер действующих лиц

один резинит диалоги
другой злословит и язвит
о власти вытирает ноги
но выше всех криптопиит

бес модератор сочетаний
и маг плетения словес
от опус-группы сей камланий***
торчит блаженствующий плебс

под буддозвон шамбалалайки
как к психиатру на прием
бежит Витии**** ставить лайки
бесоугодливым рублем

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Сноска: исчадие* –  в исходно-позитивном смысле любое чадо, детище, ребенок
                потомок, порождение.               
 
Сноска: умотрипоз** –  авторский неологизм от слова трип. В данном случае имеется
                в виду типичный для П. интеллектуальный делириум трип. В его
                версии это виртуальное отражение сознанием homo sapiensa его
                собственного виртуального сознания.               
   
Сноска: камлание*** –  ритуальный танец с бубном в сочетании с движением шамана по      
                кругу. Аналогичный круговорот эпизодов используется П. для
                имитации сюжета в его жандармском алкоритмическом романе "Т".

Сноска: Вития**** –  аллюзия к имени П., который силой слова своего и дара
                изложения властвует над читателем временами безраздельно.
                Виктор переводится с латыни как победитель; вития – мастер
                устного или письменного красноречия.
         
           © Copyright: Денисов Андрей Викторович, 2025 год.

                <>П<>

        П. как позитивная патология русской литературы (1)

 Пелевина я читал в 90-х, это были Омон-Ра и Чапаев, и с тех пор мне не случалось брать в руки его книги, хотя он и поразил меня тогда потрясающими авторскими словосочетаниями, лексическими вкусняшками и оригинальной манерой изложения.

 Мне было понятно, что П. великий описатель душевных состояний, мастер слова и творец необычных их комбинаций, умеющий удивительно ловко сближать более чем отдаленные понятия и делать новые, неожиданные выводы.
 
 Я еще подумал тогда, что П.  морочит меня своими текстами, то радует плотной, образцовой прозой, то пишет левой ногой о том, как персонаж хмыкнул, округлил глаза, поднял бровь, опустил глаза, кивнул головой, и так на протяжении десятистраничного диалога, то бишь скатывается худую прозу, а то и в пьесу без намека на драматургию. Короче, временами, как говаривала моя бабушка-крестьянка, есть погано, а бросить жалко.

 Мой новый роман с П. начался этим летом (2025) перед отъездом в деревню, когда я нашел на почтовых ящиках в подъезде, это как бы наш передаточный пункт, среди других приговоренных к депортации книг девственно чистый покет с вызывающе лаконичным названием "Т" на обложке (2010).
 
 И вот вдали от шуму городского и волею провидения взялся я читать далеко не новую книгу П. с  изрядным скептицизмом, но снова попал под обаяние его гипнописи (2).

  И длилось это наваждение до последней точки, после которой в который раз обидно мне стало и досадно, что автор не оправдал моих ожиданий как рядового читальца полицейского боевика о мастере восточных единоборств графе Льве Николаевиче Толстом по кличке Леон Железная Борода.

 Речь идет в данном случае именно о боевике как жанровой форме приключенческого романа. Злую шутку автора над памятью великого непротивленца и либерстеб над святыми и святынями земли русской, в том числе ОКЖ (3), ЧК, ГПУ, НКВД, МГБ, КГБ и  ФСБ, я воспринимал самого начала как рядовое проявление либерального отвращения к России. Постмодернатора не может не либертадить.    

 При этом сюжетное действо как совокупность причин и следствий поступков персонажей в линейном времени романа отсутствовало почти полностью, зато мастерски были описаны душевные переливы и кошмарные сны главного героя.
 
   С точки зрения классического сюжетостроения  логистика и тайминг боевика должны соответствовать выбранному жанру, ибо в противном случае становится невозможной подготовка убедительного финала романа всем ходом предыдущих событий повествования, что и подтверждает на практике  казус  Т. - П.

 Для меня главным недостатком прозы П. является ее гипертрофированная велеречивость и сюжетная анемия. Запоминаются прежде всего сюжетные события, а не гениальный конверсасьон персонажей, особенно если они болезненно говорливы.

    Господин сочинитель гонит умняк не жалея слов, но в этой их ниагаре становится невозможным отделение пижонских мух от когнитивных котлет, в терриконах интеллектуальных дигрессий (отступлений) теряются сюжетородные  смыслы, проза местами из-за долгих, бесконечных диалогов тощает до худосочности пьесы.

  Содержательные диалоги в идеале должны ненавязчиво облегчать реципиенту автора боевика, детектива и криминального романа правильное понимание сюжета, поэтому нет смысла закапывать его в горы бриллиантов и словесного мусора.
 
  Каждая буква текста есть секунда бортового времени романа. Пока герои без всякой меры, а нередко и цели, красоты ради вращают языками, стоит-замирает сюжетное действие. Нужное тонет в неважном, важное в ненужном. И наоборот.

   Это непонимание сущности и сюжетной роли диалога в приключенческом романе и патологическое пристрастие П. к диалогическому пинг-понгу не может не утомлять современного читальца с его клиповым мышлением, а нередко и отсутствием навыка глубокого погружения в текст.

  К сожалению, П., презрев в свое время рутину Литинститута, пренебрег возможностью овладеть писательским ремеслом, из-за чего его жандармский боевик  роится от дилетантских оплошностей: едва появившись на первых страницах, персонажи могут тут же сгинуть без всякой пользы или последствий для сюжета; вещи и прочие сюжетные предметы возникают из ничего без предварительной их засветки в мизансцене; герои не по своим хотениям ходят, но токмо волею влекущего их, как лошадь за узду, автора.
 
   Сюжеты в историях П., как правило, не созидаются их персонажами путем принятия ими собственных решений и поступков, но находятся под внешним управлением господина сочинителя.

  Например, в нужный автору момент главгер может, как мятежный граф Т. или пролетарский декадент Петр Пустота из Чапаева, найти волшебный саквояж с деньгами или коксующимся порохом, после чего действие начинает развиваться по принципу скатерти-самобранки.

 Именно поэтому получился у П. не полицейский по его версии алгоритмический (!) роман, а хаотичное нагромождение шизоидных снов и видений протагониста. И опять в главных героях истории, как это у него принято, ходил не агент действия и механик моторного отсека сюжета, а рефлексант, терпила и жертва вечерняя, даром что граф Толстой.
 
  Правда, на сей раз ближе к окончанию условный граф Т. находит в себе силы восстать на антагониста, бригадира нескольких экскимошных литнегров, которые его и создали, сотворили по образу и прочим параметрам, заданным редакцией и заказчиком.

  Выходит псевдограф Т.  из   у м с т в е н н о г о   с  ним  единоборства победителем, но в итоге и сама победа оказывается, как и все предыдущие события повести, всего лишь видением, сном и небылицей.

   К тому же это завершение лишь одной из сюжетных линий, а именно: коммерческой, то есть конфликта между графом Т. и его подлыми афролитературными  жизнеподателями. Второй сюжетный конфликт (линия жандармского расследования), который граф Т. гасит методами народовольческого террора, зависает в пустоте.    

  Сюжетная миссия Т. заключалась в поисках православной Шамбалы по названием Оптина Пустынь. Препятствовали ему в достижении сей цели сотрудники ОКЖ. Окном в оную оптимальную пустоту оказалась Говорящая Лошадь, которую автор подогнал графу как раз в тот момент, когда надо было чем-то закончить эту сумбурную эпопею о силовом непротивлении злу насилием. Сюжетные концы как бы и соединяются, но опять, как это принято у  П., рукой автора, а не усилиями его персонажей.

 Вы спросите, почему нельзя подобное окончание считать достойным финалом боевика или жандармского романа? Все просто. Потому что всеведущая Лошадь появляется как deus ex machina (4)в античной трагедии, чтобы хоть как-то имитировать не обусловленную всем ходом событий логичную развязку рукопашно-коммерческой истории графа Т. Гора слов родила нежизнеспособную сюжетную мышь.

  Говорящая Лошадь с таким же успехом могла появиться и положить конец повествованию любой его точке. А заодно и объяснить автору разницу между сеном и соломой (5).  Шутка. Как, впрочем, и вся одиссея как бы графа Т.

  Представим себе сценарий семейного боевика, где все родственники оказались сотрудниками враждебных разведок. Итак, все смешалось в доме израильских спецназовцев Обломовых. Что сие означает с точки зрения сюжетного целеполагания?

   В начале истории у силовиков Обломовых возникает  неразрешимая на данном этапе повествования семейная проблема. В предложенных обстоятельствах они начинают искать способы решения жизненно важного для них вопроса.

   В ходе перипетий, то есть сюжетных поворотов, они нащупывают пути к решению своей задачи. Само собой, силовыми методами, как и положено в боевике. Рефлексировать некогда. В итоге-финале кровавой семейной саги главный решала решает ее окончательно. Все довольны и радостно улыбаются.

   Или, наоборот, в кульминационной сюжетной сцене  бойни безжалостные массадисты решают решалу, или он вследствие посттравматоза бросается под бронетранспортер своей истории, и все плачут. В архетипичной версии боевика творцами финала становятся сами персонажи.

  Тогда как в шизофилософическом боевике "Т" вместо Железной Бороды решалой оказывается Говорящая Лошадь. Вот почему после типографического завершения сей истории не возникло у меня ощущения катартического озарения и праздника взаимопонимания с автором.



   Выше шла речь о заявке П. на сотворение приключенческого, то есть жанрового   романа.


   Для этого жанра характерна легко прослеживаемая и упорядоченная по принципу причинно-следственных отношений логическая, она же смысловая связь между событиями истории. С этой точки зрения  прямолинейность и простота изложения является достоинством, а заумность и слабо выраженная динамика действия (событийность) недостатком повествования.

   Это не означает, что вечным вопросам жизни и смерти, добра и зла, любви и ненависти, верности и предательства, свободы и несвободы, противоборства духа и плоти не место в остросюжетной истории. Наоборот, и даже обязательно. Просто в этом контексте важным становится не только то, что и почему все так происходит, но и то, как быстро, насколько динамично все происходит. Однако такой упрощенный, как бы голливудский подход не применим к так называемой классической прозе.
 
   "Преступление и наказание" Ф.М. или "Воскресение" Л.Н. тоже в каком-то смысле криминальные романы, но они решают нравственные вопросы (совести и веры) более высокого уровня, чем гиперболизированная духовная и физическая опасность деловой жизни в современной России эпохи П. и Экскимо.

  Для обоих этих авторов была характерна установка на правдоподобие и объективность, которая в предмодернистические времена считалась величайшим достоинством, а не поводом для ядовитого либертроллинга и остроумных подковырок.

 Тогда как применительно к творчеству П. речь идет не о разумном соотношении вымысла и реальности, а именно о сознательном отказе от установки на правдоподобие и объективизм. Реализм якобы слишком прост и примитивен для решения метафизических и трансцедентных задач, которые П. ставит перед собой, чтобы приблизиться к царству Духа дона Карлоса Сесара Сальвадора Араньи Кастанеды, имя которому Ghostmodernizm(6).
 
                Продолжение следует

   ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

  Сноска: П. как позитивная патология русской литературы (1) –  П. в данном случае всего лишь симулякр популярного прозаика и поэта, посему оставляю за читальцами право понимать под этим сокращением любое слово на букву П, а также число ~ 3,14.

 Сноска: гипнопись (2) –  авторский неологизм, определяющий суть писательского дара П.   Вариант – гипнописть.

  Сноска: ОКЖ (3) –  Отдельный Корпус Жандармов, название жандармского корпуса Российской империи в период с 1827 по 1917 годы.

   Сноска: deus ex machina (4) –  лат. бог из машины, не мотивированная предыдущим действием развязка хаотичной истории благодаря вмешательству внесюжетной силы.

   Сноска: разница между сеном и соломой (5) –  Т. вытаскивает из сена ржаной колосок и сует его в рот. Пелева – перемолотая солома.

  Сноска: Ghostmodernizm (6) – духоподъемный модернизм; неологизм из романа П.     "ЧИСЛА".

           © Copyright: Денисов Андрей Викторович, 2025 год.

                <>S<>

               STANISLAW LEM

   Z opowiadania  «Ogrod ciemnosci»

Slyszalem gdzies, nie wiem, moze to u Priestleya,
O dwu takich biednych, zmeczonych zlodziejach,
Ktorzy cala noc wytrychem otwierali drzwi do nieba.
A kiedy otworzyli, byla tylko pustka,
Podobna do ram rozbitego lustra,
Nicosc bez jednej nawet gwiazdy spadajacej.

                1947

                <><<>><>

            Из рассказа «Сад тьмы».
 
 У Пристли, кажется, читал в одной из книжек
 О паре бедных, обессиленных воришек,
 Которые всю ночь вскрывали фомкой двери в небо.
 Открыли их, а там лишь пустота,
 Как в раме выбитого зеркала:
 Безбытие*, и даже ни единой нет звезды падучей.
 
    ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

  Сноска: безбытие* — авторский неологизм для передачи смысла философского
          понятия "ничто", обозначающего полное отсутствие бытия.


     © Copyright: Андрей Викторович Денисов,
       перевод с польского языка, 2011 год.


                <><<>><>