Пушкин Последнее произнесенное живым слово

(1)

Рассказ очевидца доктора И.Т. Спасского

Незадолго до смерти ему захотелось морошки. Наскоро послали за этой ягодой. Он с большим нетерпением ее ожидал и несколько раз повторял:
– Морошки, морошки.
Наконец привезли морошку.
– Позовите жену, – сказал Пушкин, – пусть она меня кормит.
Он съел 2–3 ягодки, проглотил несколько ложечек соку морошки, сказал – довольно, и отослал жену. Лицо его выражало спокойствие. Это обмануло несчастную его жену; выходя, она сказала мне: «Вот увидите, что он будет жив, он не умрет».
Но судьба определила иначе. Минут за пять до смерти Пушкин просил поворотить его на правый бок. Даль, Данзас и я исполнили его волю: слегка поворотили его и подложили к спине подушку.
– Хорошо, – сказал он и потом несколько погодя промолвил:

– Жизнь кончена.

– Да, конечно, – сказал доктор Даль, – мы тебя поворотили.

– Кончена жизнь, – возразил тихо Пушкин.

Не прошло нескольких мгновений, как Пушкин сказал:

– Теснит дыхание.

То были последние его слова. Оставаясь в том же положении на правом боку, он тихо стал кончаться, и – вдруг его не стало.

(2)

Записки В.И. Даля о смерти А.С. Пушкина

Пульс стал упадать и вскоре исчез вовсе, и руки начали стыть. Ударило два часа пополудни, 29 января, – и в Пушкине оставалось жизни только на три четверти часа. Бодрый дух все еще сохранял могущество свое; изредка только полудремота, забвенье на несколько секунд туманили мысли и душу. Тогда умирающий, несколько раз, подавал мне руку, сжимал и говорил:

«Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше, ну, пойдем».

Опамятовавшись, сказал он мне:

«Мне было пригрезилось, что я с тобою лезу по этим книгам и полкам высоко — и голова закружилась».

Раза два присматривался он пристально на меня и спрашивал: «Кто это, ты?» – «Я, друг мой». – «Что это, – продолжал он, – я не мог тебя узнать». Немного погодя он опять, не раскрывая глаз, стал искать мою руку и, протянув ее, сказал:

«Ну, пойдем же, пожалуйста, да вместе!»

Я подошел к В. А. Жуковскому и гр. Виельгорскому и сказал: отходит! Пушкин открыл глаза и попросил моченой морошки; когда ее принесли, то он сказал внятно: «Позовите жену, пусть она меня покормит». Наталия Николаевна опустилась на колени у изголовья умирающего, поднесла ему ложечку, другую – и приникла лицом к челу мужа. Пушкин погладил ее по голове и сказал: «Ну, ничего, слава богу, все хорошо».

Друзья, ближние молча окружили изголовье отходящего; я, по просьбе его, взял его под мышки и приподнял повыше. Он вдруг будто проснулся, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал:

«Кончена жизнь!»

Я не дослышал и спросил тихо: «Что кончено?»

– «Жизнь кончена», – отвечал он внятно и положительно.

- «Тяжело дышать, давит», – были последние слова его.

Всеместное спокойствие разлилось по всему телу; руки остыли по самые плечи, пальцы на ногах, ступни и колени также; отрывистое, частое дыхание изменялось более и более в медленное, тихое, протяжное; еще один слабый, едва заметный вздох – и пропасть необъятная, неизмеримая разделила живых от мертвого».

(3)

Из записей В.А. Жуковского

А в эту минуту уже начался  последний процесс жизни. Я стоял вместе с графом Виельгорским у постели  его, в головах. Сбоку стоял Тургенев. Даль шепнул мне: “Отходит”. Но  мысли его были светлы. Изредка только полудремное забытье их  отуманивало. Раз он подал руку Далю и, пожимая ее, проговорил: “Ну  подымай же меня, пойдем, да выше, выше… ну, пойдем!” Но, очнувшись, он  сказал: “Мне было пригрезилось, что я с тобой лечу вверх по этим книгам и  полкам; высоко… и голова закружилась”. Немного погодя он опять, не  раскрывая глаз, стал искать Далеву руку и, потянув ее, сказал:
“Ну  пойдем же, пожалуйста, да вместе”.
Даль по просьбе его, взял его под  мышки и приподнял повыше; и вдруг, как будто проснувшись, он быстро  раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал:
- “Кончена жизнь”.
Даль,  не расслышав, отвечал: “Да, кончено, мы тебя положили”.
– “Жизнь  кончена!” – повторил он внятно и положительно.”
- “Тяжело  дышать, давит!” – были последние слова его.
В ту минуту я не сводил с  него глаз и заметил, что движение груди, доселе тихое, сделалось  прерывистым. Оно скоро прекратилось. Я смотрел внимательно, ждал  последнего вздоха; но я его не приметил. Тишина, его объявшая, казалась  мне успокоением. Все над ним молчали. Минуты через две я спросил: “Что  он?” – “Кончилось”, – отвечал мне Даль. Так тихо, так таинственно  удалилась душа его. Мы долго стояли над ним молча, не шевелясь, не смея  нарушить великого таинства смерти, которое свершилось перед нами во всей  умилительной святыне своей.

(4)

Из статьи В.Ф Ходасевича «Последние слова Пушкина» (1937)

Основой сведений об уходе из жизни, ее последних минутах для Пушкина, последних его словах и последнем земном слове для пушкинистов служит  «записка» В.;И.;Даля, присутствовавшего при последних часах Пушкина в качестве не только друга, но и врача. Впервые она была напечатана в 1860 г., в Медицинской газете. Впоследствии тот же Щеголев напечатал несколько измененный текст ее, сохранившийся в рукописи, принадлежавшей А.;Ф.;Онегину (к Онегину она перешла от Жуковского).
 Сохранились, однако, еще две рукописи той же записки, хранившиеся в архиве кн. П.;А.;Вяземского. Обе они представляют собою черновики, из которых первый, гораздо более краткий, несомненно набросан был Далем для себя, тотчас после смерти Пушкина. Этот черновик был опубликован в 1924 г. Ныне в журнале Звезда Ив. Боричевский, имя которого до сих пор мы в печати не встречали, воспроизводит второй, более пространный черновик, обнаруживающий, что и Даль, составляя записку, долженствующую дойти до широкого круга читателей, свои первоначальные наблюдения подверг довольно значительной переработке

 *)  Ив. БОРИЧЕВСКИЙ. Последние слова Пушкина.— С. 158.

Прежде всего, несомненно, что Даль старался смягчить картину физических страданий Пушкина. Отметив у Пушкина «общий жар», Даль потом исправляет: «небольшой общий жар». Первоначально Пушкин говорит: «скажи жене что-нибудь хорошее, а то ей там, пожалуй, наговорят, что я мучусь». Слова эти потом значительно смягчены: «скажи жене, что все, слава Богу, легко; а то ей там, пожалуй, наговорят». Перед самой кончиной Пушкин порой переставал узнавать окружающих. Даль пишет: "Раза два присматривался он пристально на меня и спрашивал: «Кто это? ты» «Я, друг мой».;—;«Что это, продолжал он,;—;я не мог тебя узнать»". Весь этот диалог Даль вычеркнул. Отметив, что тихий стон Пушкина замолкал лишь «на время», Даль затем вычеркнул это указание. Точно так же вычеркнул он ряд мест, показывающих, что безнадежное состояние Пушкина очень рано сделалось ясно для окружающих.
Что касается душевного состояние Пушкина, как его изобразил Даль, первоначально и впоследствии, то здесь переделок, пожалуй, меньше, но за то они гораздо резче и гораздо многозначительней. В первоначальном, кратком наброске Даль записал: «Пушкин за 5 минут до кончины призывал жену, чтобы она покормила его морошкой. Она стала на колени, дала ему ложечку,;—;он погладил ее по голове и проговорил: „Ну, ничего, ничего, слава Богу, хорошо“. Потом, забывшись, вдруг спросил: „Что, кончено?“;—;„Что кончено?“;—;„Жизнь“. „Нет еще“. „О, пожалуйста, поскорее!“» Прежде того: «„Нет, мне не жить, и не житье здесь. Я не доживу до вечера;—;и не хочу жить. Мне остается только умереть“».
В окончательной редакции в слова, обращенные к жене, Даль вставил маленькое, но многозначительное словечко: «все»: «слава Богу, все хорошо».
Но этого мало, и может быть;—;внося это изменение, Даль только восстановил слова Пушкина более точно. Несравненно многозначительнее поправка, внесенная в слова «Нет, мне не жить» и т.;д. Записав их сначала в том виде, как они приведены выше, Даль во втором черновике изменил их таким образом:
«Нет, мне здесь не житье, я умру, да мне только и осталось умереть».
Но и этого изменения показалось ему мало, и зачеркнув фразу, он дал уже третью, окончательно сглаженную редакцию:
«Нет; мне здесь не житье; я умру, да видно уж так надо».
Читатель без труда заметит, что слова: «не житье здесь», т.;е. в данных условиях, обезличены тем, что вычеркнуто слово «здесь». Слова «Я не хочу жить. Мне остается только умереть»;—;сперва смягчены:
«я умру, да мне только и осталось умереть»,;
—;а потом окончательно замазаны смиренной сентенцией:
«Я умру, да видно уж так надо».
Именно о том, что «так надо», Пушкин ничего не говорил.
«Я не хочу жить», сказал он, жизнь ему стала невыносима.
Но эти три слова, конечно, не выдуманные Далем, а чистосердечно записанные под свежим впечатлением, впоследствии выпали из записки вовсе.

***

Вывод

Запись В. Даля «для себя», которая попала к Жуковскому и Вяземскому, воспользовавшимися ею для своих интерпретаций в ходе легендирования истории дуэли и гибели Поэта,  является единственным источником о самых последних словах Пушкина на смертном одре
Они могут быть заключены в следующие фразы:
Я не хочу жить
Ну, пойдем же, пожалуйста, да вместе! (*)
Кончена жизнь
Жизнь кончена
Тяжело дышать, давит (**)

(*) Пушкин избрал в проводники Владимира Даля для спуска к Чистилищу в Ад по кругам Данте. Больше держать за руку уходящего  в последний  миг жития и при начале спуска  никто не рискнул. Страшно …

(**)  Версия Спасского о последнем слове «теснит» более тонкая. Теснит – это значит душе, приготовившейся вот-вот покинуть исстрадавшееся от мук перитонита и в агонии скоротечного сепсиса, стало действительно в нем тесно  … Или ему было вообще уже тесно на Земле и не нужно было в ней жить. Его из нее вытеснили, выдавили … Хотя физиологически это было предельно затрудненное дыхание умирающего – в сердце и легких уже не осталось сил

Последнее произнесенное гением словесности земное слово  у врат туда … бесконечную бескрайнюю в которой никогда не тесно  Вечность  ..  было

                ДАВИТ
                (ТЕСНИТ)
Поэта выдавили и вытеснили
И чем?
Похотливостью царя  и кокетливостью практичной жены
Страстью жены показывать себя на танцульках и увлекшим ее балагурством сексопильного поручика
Тьфу!

Ему уже было физически невозможно дышать = давило, теснило
А нам в этом слышится и мнится, что выдавливают и вытесняют
 
И надо же …  его бестолковая беспардонная женка – это чучело красоты и идеал обманки по Гесиоду - через два года томления в Полотняном заводе … вернулась примой-танцовщицей  и доброй женщиной в танц-дансинг-блудуар царя!

Последняя фраза как послание была:
                Я НЕ ХОЧУ ЖИТЬ

Последняя фраза как подведение итогов и разговор со своим Ба была:

                КОНЧЕНА ЖИЗНь
                ЖИЗНЬ КОНЧЕНА