Мыслеток 3-1

3.1 Порядок подлинности.

1. Иллюзия, которая действительно наблюдается (как иллюзия) фактически иллюзией не является. Утверждение именно потому и становится возможным, что схватывается частично (как смысл, как значение), а не как целое. Сначала оно абстрагирует себя в себе, а уже после подвергает искажающему воздействию все остальное. Тем не менее, сама определенность – это подлинное, но не как есть, а как абстракция, не утаивающая боле свою собственную абстрактность. Утверждение реально, но не как смысл, не как ярлык, а как указатель, который менее важен, чем указываемое.
2. Подлинное всегда «до» значения; пост-значимое же наоборот - всегда иллюзорно. Но, в отличии от последнего, подлинное необходимо, поскольку в противном случае ни жизнь, ни смерть, ни то, что между ними не будет прожито, не будет проявлено, не будет познано. Определенность не предполагает свободы, поскольку зиждется на требовании соответствия и на предпочтении образа естьности (то есть, конфликте).
3. Подлинное «требует» отрицания всего, что им не является и ему прямо препятствует (вплоть до его собственного имени, его значения, его авторитета, его образа и реакции, конечно, на него). Оно «стремится» к отрицательности, «призывая» заменить эту зависимость и сонливость на оголённый нерв бытия, которому претит и которому больно от любого соприкосновения с иллюзией и обманом. Для подлинности все, кроме прямого восприятия и доверия ей – это попытка убежать; ведь всякий метод, всякий акт анализа и обоснования воскрешает субъекта (который выступает в качестве исполнителя, контролера и которым движет лишь жажда остаться неизменным, непрерывным, активным). В конце концов, даже вопрос о подлинности – это бегство от подлинности к ее абстракции.
4. Беспорядок начинается с попытки упорядочить то, что утверждено как хаос, в то время как видение беспорядка как такового уже есть своеобразная форма порядка (в силу того, что она ставит лицом к лицу с естьностью, а не противоречит ей).
5. Присущее беспорядку неподлинности беспокойство всегда сопряжено со стремлением (прочь от страшащего или «к» желаемому), которое лишь констатирует и подтверждает заблуждение (невозможность и неспособность видеть то, что есть). Мотив никогда не приведет к порядку, ибо он абстрактен (идеален, утвержден).
6. Всякое «осмысление» ситуации мультиплицирует лишь неподлинное, посредством утверждения, навешивания ярлыков и погружения полученной конструкции в общий контекст стереотипа. «Понимание» в границах известного есть не что иное, как процесс приведения в соответствие с главенствующей системой воззрений. Именно эту роль играет явление вопроса, создающего под собой фиксированную почву из уже определенных значений и констант, которая не может не возвращать к иллюзии, даже обещая выход из ее лабиринтов.
7. Если допустить, что порядок уже есть и все уже на своих местах, то субъект, желающий действовать и наводить порядок свой (основанный на собственных уразумениях и представлениях) окажется фактором хаоса и путаницы.
Примечание: если обман обнаруживается как обман, то возможно ли обмануться? Даже порядок не может быть навязан утверждением, единственная задача которого – фиксировать происходящее. В отсутствие понимания места убеждения в жизни человека, любая фиксация (к примеру, «я живу гармонично») превращается в идеал, который требует соответствия и вызывает беспокойство при любом отклонении. Порядок в этом пространстве (убеждений, определений, оценок) невозможно навязать извне, поскольку само это намерение исходит из фрагментарной трактовки происходящего. Лишь видение беспорядка (иллюзии, обмана, черствости утверждения) как такового, без стремления его преодолеть и есть первый шаг к пониманию того, что такое подлинный порядок (который уже есть).

3.2 Насилие.

1. Образ всегда превращается в требование соответствия себе, несогласие с которым со стороны реальности выливается либо в интенсивное неприятие, либо в попытку на нее надавить. Преднамеренное давление на естьность (в любом из ее проявлений) с целью ее подчинения образу или идеалу есть насилие.
2. Вообще всякий выход индивидуальной возможности за ее пределы является насилием.
3. В действительности, несоответствие идеалу – это не вина, не ошибка, и не неправильность. Ошибочен всегда идеал, а не реальность, которая ему не соответствует.
4. Катастрофа увлеченности в том, что она формирует свою собственную реальность, где утверждаемое истинно и требует соответствия, которое неотделимо от насилия, поскольку природа представления - продавливать свою волю.
5. Разорванный на фрагменты утверждением мир не может быть собран иначе, чем посредством насилия, поскольку всякое искусственное его объединение противоестественно (и поэтому сопряжено с реакцией, сомнением и конфликтом).
6. Насилие является не только закономерным следствием господства образа над «есть», но и единственным его инструментом (именно поэтому борьба оказывается всегда предпочтительнее созерцания).
Примечание: идеал по определению требует соответствия, что не может не приводить к насилию (в попытке подчинить неподатливую реальность образу). Утверждение вроде «я – идеальный родитель» неизбежно становится мерилом для всех связанных с этим ситуаций и, если какая-то их сторона вдруг выбивается из общей картины, человек начинает проявлять жесткость (подавляя, контролируя, навязывая чувство вины себе и другому). Реальность выше идеала и никогда не сможет «вместиться» в него, а потому, пока образ выбирается первичным по отношению к «есть», конфликт – неизбежен.

3.3 Увлеченность и длительность.

1. Предпочтение образа тому, что есть невозможно иначе, чем через механизм «увлечения». Массив утверждений, значений и представлений имеет условием своего существования осмысление, осуществляемое через погружение в созданные им же структуры.
2. Увлечься (погрузившись в стереотип) означает потерять всякую связь с тем, что есть, создав своеобразный интервал между подлинностью и утверждением подлинности (ее абстракцией).
3. Интервал увлеченности есть не что иное, как длительность, протяжение которой соединяет созданные утверждением фрагменты в нечто претендующее на целостность.
4. В поле длительности безраздельно царствует абстракция. «Видеть» здесь значит утверждать.
5. В силу господства ограниченности (абстракции) и фрагментов ею вычленяемых, неизбежным становится беспорядок, нарушение гармонии, которая невозможна вне связи с целым подлинности.
6. Одно из главных заблуждений, порождаемых увлечением, состоит в нарушении очередности: субъект ищет то, что уже знает (что положено в стереотипе), когда первичным является созерцание, открывающее целое и описывающее его на базе этого открытия. Определенность не открывает, а настаивает на соответствии, что и делает ее узником собственного движения.
7. С приходом определенности и возникновением увлечения всё фрагментируется, уступая оценке, реакции, борьбе. Представление отныне важнее факта, известное дороже правды, а образ, мысль и память однозначно предпочтены естьности, не взирая на их ограниченность.
8. Все, что лишено отношений с целым и рассматривается в отрыве от него не подлежит «прочтению».  В частности, вырванный из целого фрагмент не способен отражать реальность, его предел – вольная имитация. Более того, возникновение одного единственного фрагмента (утверждения, определенности) уже разрывает целокупность на части, созидая дуаль вида «это» и «то».
9. Фрагментация и ее длительность нарушает порядок (безопасность, корректность), поскольку имеет своё представление о нём, на котором настаивает, в котором упорствует. Даже в отрицательность безмолвия знание вставляет свою версию молчания и делает весь упор на эту версию. Так выбирается ложь.
10. Всякий анализ, всякое обоснование и рассмотрение сводится к исследованию фрагментов лишь претендующих на наличие и потому обречено, в конечном счете, на сокрушительный провал.
11. Именно увлечение (длительность) создает абсурдную ситуацию, при которой значение реальности оказывается более «реальным», чем сама реальность, а значение истины оказывается более истинной чем сама истина.
Примечание: увлекаясь массивом утверждений, сознание неизменно утрачивает связь с реальностью. Создавая (посредством утверждений, идеалов, образов) искусственные конструкции и привязываясь к ним, реализуя их тем самым, человек открывает дверь путанице (к примеру, вместо того, чтобы просто смотреть на море, он начинает думать о его глубине, температуре воды и других характеристиках, забывая о самом ощущении присутствия у берега, которое единственно реально).

3.4 Предпочтение.

1. Перед проблемой длительности абсолютно бессилен в особенности интеллект, являющийся не более чем очередной попыткой человека найти или создать наиболее подходящий моменту набор значений, объяснений и определённостей. Все уже искажено фрагментом, его массивами и не существует никакой точки, которая была бы от этого влияния свободна. Даже пониманием в сложившемся контексте именуется всего лишь способность создавать и видоизменять трактовки, приводя их в соответствие с идеалом, положенностью, общепринятым стереотипом. «Понять» что-либо, исходя из соответствия и мотива (искания подтверждений уже утвержденного) – невозможно, поскольку в таком случае понимать нечего (ведь все уже понято).
2. Несмотря на фанатичную веру в понимание, осмысленное значение всегда вызывает протест, поскольку несоответствие трактовок и интерпретаций подлинности (ее потоку) нельзя скрыть полностью. Подлинное все равно есть (голод не требует утверждений, описаний или метафор, это просто голод).
3. Пока образ, значение, известное предпочитается (прямо или косвенно), исцеление мира невозможно. Это взаимоисключающие процессы.
4. Главный аргумент в пользу предпочтения определенности – её безопасность. Самое кошмарное известное безопаснее бездонного ужаса неизвестности. Но безопаснее для чего? Что требует настолько яростной защиты?
5. Значение как таковое, отождествляющееся с самим процессом себя, порождает субъект как свою рефлексию. Идеализировавший себя субъект всегда занимает роль цензора, скрывая таким образом факт собственной иллюзорности. Угрозой же оказывается все, что угрожает самому процессу образа, его статичным утверждениям и его безраздельному господству (которое воплощается в «я»).
6. На иллюзорность «я» указывает также и различие между представлением о нем и его фактичностью, которое периодически прорывается в форме беспокойства через препоны длительности и которое «забивается» посредством механизма становления (активной борьбы за личный идеал). Тем не менее, оно также ограничено и некорректно, как и всякое другое значение.
7. Жизнь образа («я») есть жизнь длительности, исключающая жизнь подлинности, человека как такового. Либо образ, либо быти. Но в природе значения – требовать соответствия, подчинять, длить свое господство и разрушать порядок тем самым; все им загромождается, грязнет в требуемом им становлении (действии, активности).
8. Значение как таковое, система образа и определённости как есть выражаются в виде центра, «я», которое якобы мыслит, отбрасывает, чувствует, утверждает и так далее. На самом же деле всё наоборот: есть лишь процесс, а субъектность рождается на её предпосылках как некое допущение, с которым первое затем отождествляется, защищая себя таким образом дополнительно.
9. Таким образом, главенствует не наблюдающий вовсе центр или «я», а узурпатор, что выражает интересы образа и иллюзии и которому так необходима безопасность.
10. Главный вопрос, который следует задать «я» (центру, себе): реально ли оно настолько, насколько реальна вселенная, насколько реальна изменчивость и насколько реальна красота, сравнима ли их интенсивность? Я есть или я утверждаю просто собственное «есть»?

3.5 Понимание.

1. Между иллюзией и подлинностью не может существовать никакой связи (особенно в виде понимания). Уточнения и поправки, утверждения и интерпретации, объяснения и порождаемая ими активность исключительно препятствуют естьности, создавая дистанцию там, где разрыв априори недопустим. «Понятое» - всегда иллюзия (статичная, яркая, но недостаточно корректная).
2. Понять объект, факт, мысль и так далее можно только в рамках системы значений (положенности), что не может (очевидно) считаться пониманием вообще, являясь не более чем трактовкой, интерпретацией. Невозможно «увидеть» что-то, удерживаясь в плену слепоты значения.
3. В поле утверждения все воспринимается с позиции «понимания». Оскорбление или обида – это сегодня то, что утверждается таковыми; реальностью зовётся то, что человечество принимает как реальность. Для человека «понимание» - это часто просто просьба: «поддержи меня», для поступка - «меня не осуждай». Подлинное же гнездится там, куда утверждению и его атрибутам нет доступа (где возможно видеть то, что есть, а не то, что должно быть (которое понимается, утверждается, мыслится), где требуется видеть целое, а не ряд членов и элементов и видеть их без выбора, без предпочтения, метода или иерархии).
4. Человеческая энергия значения (понимания) изначально выступает супротив целостности породившего его бытия. Даже воля здесь бессильна, поскольку тоже забита значением в значение. И реальное изменение невозможно не само по себе, а из-за абстрактности всего процесса, который всегда трактует его как план, как надежду, что трансформация произойдёт чудесным образом сама, оставив при этом всё прежним.

3.6 Разделение и значение.

1. Разделение начинается с инициации в форме облачения в слова и мысли фрагментов реальности, выдернутых из целокупности бытия. Человек приучил себя видеть лишь через понятное (призму интерпретации); теперь он не видит, если не может видимое передать.
2. Данное разделение не может не приводить к сопротивлению. Внешнее, если оно есть, всегда агрессивно и требует защищаться.
3. Постразделенная реальность значений не есть реальность вообще. Это ряд представлений, который утверждает себя сам не как ряд значений, а как некое целое (методом, которого нет, для людей, которых нет, в мире которого нет).
4. Само допущение, что следует найти подходящий метод, понимание, любого рода ответ на извечный вопрос «как» есть подчинение значению, которое всегда длит себя и только.
5. Отделить себя (вычленить объект) значит положить начало борьбе, впасть в рабство значению, абстракции, что неизменно препятствуют (наблюдению, видению).
6. В сравнении с зависимостью от значения, интерпретации и становления, любая физическая или психическая зависимость кажется безосновательной. Мысль (утверждение) - это зависимость и искажает также (превращая кратковременное удовольствие в необходимость). Посему оставить требуется не просто некое значение значения, очередной изолированный объект (вроде мысли или мышления), а весь поток, всю структуру образа, смысла как таковую.
7. Здесь даже «склеивание» являет собой форму разделения, что удерживает в себе разрыв. Необходимо отбросить и склеивание, и клей, и значение (что всё это ретуширует метафорами, уточнениями, методом), увидев целостность как наличное само по себе.
8. Взаимоотношения человека с человеком в поле значений (господствующего образа) просто невозможны. Идеалы, абстракции, представления, ожидания, исключают любое действительное «есть» (и отношения в том числе), снова и снова оставляя человека на обочине. Есть лишь порядок образа, его раздельность и его диктат.
9. Все каждый раз возвращается к поиску известного, ибо знание и утверждение давно заменили собой подлинное и живое. Мы забыли, мы отвергли тот факт, что знание по своей сути вторично и описательно, а первично, как раз-таки, быти. Выбрав описание, выбрав смысл, мы выбрали знать вместо видеть, утверждать вместо взаимодействовать. Теперь для нас есть лишь то, что описано, а всё остальное либо к этому стремится либо должно исчезнуть. Возможно именно из-за этой неполноценности знание и превратилось в систему диктата, обусловленности; оно отрицает всеми силами факт своей очевидной вторичности, неглавенства и на этом основании пытается занять место священного (вершины).
10. Ныне человек исходит из значения, известного и борется в его пределах с ним его же средствами, усиливая его. И потому устоять перед искушением (выводом на первый план слова, знака, мысли, утверждения, описания, любой подмены, любого симулякра) - необходимо. Части не место «над» целым точно также, как описанию не место «над» быти.
11. «Что действительно происходит» - именно с этого вопрошания начинается подлинный запрос на правду, на расколдовывание системы значения.
12. За словами всегда прячется представление. За каждым представлением – знак. За каждым знаком – все знаки вообще. За массой знаков – я, их фокус. Так рождается разделение. Значение не просто формирует некую свою реальность, а еще и делает выбор в пользу неё раз за разом. Потому подлинно лишь наблюдение (мысли, механизма значения, его основы) любое же другое наблюдение есть представление утверждаемого, очередная иллюзия системы значений, их фрагмент; ведь любая конкретика, порождаемая структурой значения есть с самого начала заблуждение.
13. Фактически, значение самим своим существованием позволяет человеку выбрать ложь (вместо истины), увлечься ей, ей отдаться. Именно поэтому иллюзию настолько сложно распознать - она не невнимание, а сон, увлеченность.
14. Значение отличается тем, что всегда пытается спровоцировать действие. (Но почему? Есть одиночество, есть страдание, почему с ним нужно что-то делать? Разве это не результат неприятия в пользу идеала?) Возможно ли наблюдать не смысл значения, а его как таковое, его самого, во всей возможной полноте?
15. Всё уже находится в покое, кроме нашего поиска покоя (его значения, идеала). Как только приходит тишина, мы спрашиваем: «а где же тишина» и тем самым вновь нарушаем, уничтожаем, низвергаем её.

3.7 Безопасность.

1. Представление всегда заряжено стремлением к безопасности (сохранению себя в неизменности). Это стремление обязывает быть готовым к любой ситуации, не считаясь с затратами на эту подготовку. Подобного рода деятельность (по подготовке к возможной угрозе) предполагает удержание в фокусе внимания все боли прошлого и их неустанное воскрешение, а также толкает в поле иллюзии, мир которой кажется пластичным и подконтрольным более, чем реальность.
2. Жажда безопасности не может не требовать изменения реальности, воздействия на нее, главным инструментом которого является образ и которое неотделимо от сопряженных с этим требованием реакций (виной, сожалением, тревогой).
3. Расчленение и клеймение мира, призванные привести мир к порядку соответствия на деле оказывается порталом, через который в этот самый мир попадает разрушительный хаос.
4. Фундаментальный вопрос человеческой экзистенции – это вопрос происходящего («что в действительности происходит»), который требует не только однозначного отказа от контроля утверждаемого над подлинным, но и прекращения невротического стремления к безопасности. Без обнажения фактичности (которое мешает бегство) порядок просто невозможен.