Юрка - пчеловод

Юрка, съёжившись, сидел на корточках у самого улья. Пчёлы, деловито гудя, сновали в узкую щель и обратно, словно его и вовсе не существовало. На крохотном балкончике перед летком, словно часовые, замерли пчелы-охранники, бдительно проверяя каждую возвращающуюся труженицу, но и им Юрка был безразличен. И дело тут было вовсе не в его камуфляже: кирзовые сапоги, плотные штаны, рубаха с длинными рукавами и широкополая шляпа с москитной сеткой, натянутой почти до пояса, куда он спрятал руки.

"Наверное, обиделись, – тоскливо подумал Юрка. – Или разозлились. А скоро уезжать, и ничего уже не исправить…"

Он гостил в деревне у тёти Кати и дяди Толи, ее мужа. У дяди Толи была небольшая пасека – всего шесть ульев. А у тёти Кати – корова, которая жила в сарае, пристроенном к дядиной мастерской.

Дядя Толя сам привёз его сюда, спасая от отцовских запоев, которые накатывали после получки, праздников или просто так, без повода. "Пусть пока у нас поживёт", – сказал он маме.

У дяди Толи росли две дочки, а он всегда мечтал о сыне, поэтому и относился к Юрке, как к родному. Учил его забивать гвозди, пилить дрова, вырезать перочинным ножичком пропеллеры для флюгера на палке, которыми Юрка вскоре украсил весь двор. И даже разрешал работать на деревообрабатывающем станке.

Станок стоял в мастерской. В станок закреплялась деревяшка и вращалась с помощью педали, как у мамы на швейной машине
Юрка обожал вытачивать на нём всякие круглые штуковины, отдалённо напоминающие ножки для стульев.

Рядом с мастерской, как уже говорилось, находился коровник. Юрка не любил это место. Когда тётя Катя доила корову, она заставляла его держать коровий хвост, чтобы он не хлестал её по голове. Хвост был упругий и на удивление сильный, так и норовил вырваться из рук.

"Ты что, мух ловишь? – ворчала тётя Катя. – Ведро может опрокинуться! Держи крепче!"


Но самым завораживающим зрелищем были пчёлы. Юрка боялся их до дрожи в коленках, больше, чем кромешной тьмы, когда приходилось мчаться в уборную по вечернему двору. Он пулей вылетал обратно, словно спасаясь от чудовища.

После того, как одна из пчёл ужалила его в руку, оставив пылающий след и раздув кисть, страх стал почти осязаемым. Но несмотря на это, непонятная сила влекла Юрку к пчелиному рою. Зачарованно он наблюдал, как дядя Толя, словно фокусник, приподнимал крышку улья и извлекал оттуда золотистые соты, усеянные пчёлами. "Юрок, подойди ближе, не робей. Сегодня они смирные," – приговаривал дядя Толя. – "Видишь, вот они, труженицы, нектар собирают. А вот эти – чистильщики, убирают мусор. А эти няньки – за малышнёй приглядывают. А личинки в ячейках сидят, в сотах. В этих сотах мёд, что мы с тобой едим. В этих – пыльца, ею детвору кормят. А в этих сотах пчёлки подрастают, будущие работницы."
"А почему одни пчёлы малюсенькие, а другие – вон какие здоровенные?" – с любопытством спросил Юрка. – "Наверное, большие больше мёда приносят?"
"Эх, Юрок," – усмехнулся дядя Толя. – "Это трутни, дармоеды. Они мёда не носят. Как сосед наш, Васька, на печи греется, да мать попрекает. Понял?" "Понял," – кивнул Юрка, стараясь уместить в голове сложный пчелиный мир.

Юрка редко выбирался из пыльного города, из рабочих кварталов, чтобы навестить тетку в деревне. Но короткие визиты окупались с лихвой, открывая перед ним целый мир, полный деревенских чудес.

У дяди Толи был мотоцикл – старый, пропылённый временем агрегат, оживить который было целым ритуалом. Час колдовства над железным конём: залить бензин, поковыряться в трубках, изматывающе бесчисленное количество раз резко нажать на  педаль-заводилку. Юрка в этих манипуляциях был совершенно бесполезен. Но вот когда дядя Толя, водрузив на голову свою неизменную широкополую шляпу, взбирался в седло, а Юрка устраивался позади, цепко вцепившись в его пояс, тогда наступал и его час.

Шлемов тогда и в помине не было, и эта шляпа, словно перекати-поле, норовила упорхнуть от дерзких порывов ветра. И тут уж Юркина расторопность была незаменима. Он соскакивал с мотоцикла, пулей мчался за шляпой, подхватывал её и, гордый своей миссией, возвращал дяде Толе.

А как они с дядей Толей корчажки ставили… Корчажки – хитрые плетеные ловушки, в них рыба, словно глупышка, сама заплывает, прельстившись на приманку, да выбраться ума не хватает. Ставили их с дяди Толиной лодки, той, что стояла на берегу, привязанная к ржавому рельсу. Спустить ее на воду – целое дело, тут и Юркина помощь приходилась кстати.

Ему даже дозволялось грести – и вот он уже капитан, рассекает волны, пусть даже весла порой цепляли прибрежный песок. Рыбалка – дело увлекательное, но пчёлы… пчёлы – это совсем другая история.

"Завтра мед качать будем," – объявил дядя Толя.

Юрка нахмурился, но смолчал. Хотел было спросить, зачем мёд "качать", но вовремя прикусил язык. Память услужливо подбросила неприятный эпизод, как он ляпнул что-то про тётю Катю и кур, да так, что вся семья потом животы надрывала. Особенно Эрка. Вот уж ехидна! Вечно потешается, будто пять лет разницы в возрасте дают ей право над ним командовать. Хорошо хоть, уехала в город, без неё тише. Как-то раз Юрка объелся малины и приключился с ним ночью конфуз. Эрка тут как тут: "Еще раз обмочишься, будешь на печке спать, на газетке!"
Вот такая вредина.

Ночью Юрке привиделось странное сновидение: словно дядя Толя раскачивает на качелях у магазина не что иное, как пчелиный улей.

Утро расцвело, и дядя Толя, кряхтя, выкатил из кладовки пузатый металлический бак и водрузил его на табурет. Юрка, заворожённый, попытался заглянуть внутрь, высмотреть там качели из сна, но не дотянулся – слишком высоко. Сбоку, словно у старой стиральной машины, торчала рукоятка. "Наверное, мёд выжимать будут," – промелькнуло в голове у мальчика.

Дядя Толя осторожно открыл крышку улья, извлек сотовую рамку, ловким движением ножа срезал восковую пелену и поместил её в бак. Проделав то же самое еще с тремя рамками, он принялся вращать ручку. Внутри бака родился тонкий свист, похожий на звук разгоняющегося вентилятора. И вдруг, словно по волшебству, из краника внизу бака в подставленную кастрюлю потекла янтарная река мёда.

"Вот это да!" – восхищенно выдохнул Юрка. "Как же просто добывают мёд! Когда вырасту, обязательно куплю себе такой бачок."

В этот раз дядя Толя опустил защитную сетку ниже обычного, потому что пчёлы, рассерженные вторжением, возбуждённо кружили вокруг. Того и гляди, ужалят. Юрка, как всегда, был облачён в свой защитный костюм, словно рыцарь в латы, не оставляя ни единого шанса мстительным насекомым.

Но как мы могли забыть о главном инструменте пчеловода – дымаре? Это устройство, исторгающее умиротворяющий пчёл дым. Железный корпус с носиком, меха и ручка – казалось, в нём заключена магия. Юрке было строго-настрого запрещено даже прикасаться к этому священному предмету.

И вот, наконец, мы подошли к событию, врезавшемуся в память Юрки на всю жизнь.

На следующий день после медосбора дядя Толя решил проверить ульи: как там пчёлы, успокоились ли? И, обернувшись к Юрке, произнес: "Ну что, Юрок, кажется, ты готов к более серьёзному делу. Пойдём посмотрим, что там у наших пчёлок. Они ещё взбудоражены, так что придётся их почаще успокаивать дымом. Я буду вытаскивать рамки, а ты аккуратно их обдымлять. Понял?"

Сердце Юрки заколотилось, словно пулемёт у Анки в легендарном фильме про Чапаева.

"Понял!" – отчеканил он.

"Только руки из-под сетки вынь, а то неудобно будет," – с улыбкой сказал дядя.

"А рукавицы можно одеть?"

"Нет, нельзя, пчёлы не любят," – ответил дядя Толя.

Юрка, потрясённый волнением, взял в трясущиеся руки дымарь, из носика которого уже струилась первая дымка. Дядя Толя аккуратно открыл крышку улья и положил её на землю. В тот же миг из улья вырвались пчёлы, словно сторожевые воители, готовые защищать свой дом.

"Наверное, охрана," — мелькнула у Юрки мысль, и, на всякий случай, он стал окуривать себя, ведь никогда не знаешь, что может произойти.

"Юра, окуривай рамку и дай немного дыма в улей," — скомандовал дядя, — "но не слишком увлекайся, не надо и себя обкуривать, ты и так защищён, как космонавт."

Постепенно Юрка стал успокаиваться и выполнял указания дяди Толи. Но внезапно одна пчела, отделившись от роя, приземлилась прямо на его руку. Что-то произошло — он даже не успел понять, как его рука дёрнулась, словно овладевшая собственным умом, и дымарь выскользнул из его пальцев, падая в улей. В этот момент Юрку охватило чувство паралича; внутри головы раздался гремящий голос Эрки: "Мелюзга, бестолочь, недотёпа" — и ещё, и ещё.

Он представил, как дядя Толя схватит его за шиворот и вновь отправит в город. Горечь сжала его сердце, и он горько заплакал.

"Ну чего ревёшь? Со всеми бывает. Чего ты испугался, пчелы? Она от дыма очумела и не кусается," — подбодрил его дядя Толя. — "Хорошо, что из дымаря ничего не высыпалось. Бери его и обкуривай, только аккуратно."

На следующий день Юрка сидел у улья и размышлял: обиделись ли на него пчёлы или нет.

– Дядя Толя, а пчёлы на меня обиделись за вчерашнее? Я ж дымарь нечаянно в улей уронил… Теперь они со мной дружить не будут? – с тревогой спросил Юрка.

– Да ты что, глупыш! Они и думать забыли. Вон, уже без шляпы ходишь, освоился. Значит, за своего приняли, – усмехнулся дядя Толя, потрепав мальчика по волосам.

И словно в подтверждение его слов, одна пчела, до этого лениво кружившая в воздухе, вдруг резко сменила траекторию и, гудя, понеслась прямо к Юрке. Видно, и впрямь за своего приняла… слишком близко.

Домой Юрка вернулся с одним глазом, второй заплыл и не раскрывался. Что ж, он их дымом, они ему по-своему – значит, квиты. Урок пчелиной дружбы усвоен.