Претерпевший до конца спасётся

Я был после бессонной ночи и трёх дней запоя. Настоящее похмелье ещё не началось, заколбасит позднее. А сейчас пока было что-то вроде лёгкого опьянения и даже подобие эйфории. Вся неопределённость позади, я заезжаю в спецстационар. Ну, психушка и психушка, мало ли я их видел. Ну, тюремного типа, подумаешь. Разберёмся.

Надолго ли я туда заезжаю - сидя в приёмном покое, вообще не думал. На месяц или на десять лет. Мне было всё равно. Я давно научился жить сегодняшним днём. Приёмный покой, кстати, не особо отличался от такового в обычных психушках, если бы не шастающие тут и там ребята в синем камуфляже - фсиновская охрана. Как раз в то время, в середине нулевых, из большинства спецстационаров фсиновскую охрану убрали под стоны либералов, заменив на чопы. Но данного заведения это почти не коснулось, только сократили численность охраны. А там, где коснулось - вскоре выяснилось, что чопы не справляются, и буйные психи стали сбегать, воровать и убивать. Фсиновскую охрану вернули. Но это будет позже. А пока я сидел, залипая в одну точку, и равнодушно отвечал на вопросы. Наконец оформление закончилось, и меня отправили в отделение, без охранника, в сопровождении какого-то типа в фуфайке.

- Охрану сократили - объяснял он мне - и половину их работы мы делаем. Они сейчас в основном только за периметр отвечают. В отделениях - штатные санитары. А остальное - мы. А нам и по приколу, больше свободы передвижения.
- Вы - это кто, актив? - уточнил я.
- Ты на зоне сидел?
- Нет. Видел просто в жизни кое-что, да и вижу.
- Ну да, считай, актив. Считай, козлы. Сейчас тебе в отделении начнут в уши дуть про воровской ход, а ты и рад слушать, да?
- Мне всё равно. Я сам по себе.
- Запомни, пацан, здесь никакого воровского хода нет. Есть его уродливое подобие. Ещё неизвестно, кем там эти блатные сидели, прежде чем сюда заехали. А мы хоть что-то полезное делаем.
- Я уже сказал, мне по барабану ваши движухи. Если я здесь задержусь - буду работать. Здесь, я слышал, есть рабочие бригады - дрова там пилить, на кухне работать и всякое такое?
- Ну да. Ты мужик по жизни, я понял. Оно и правильно. На мужиках всё держится. Только здесь в работяги не раньше чем через полгода. Сначала убедятся, что ты не отморозок конченый. Тут знаешь какие есть? На зоне таких и не встретишь. Сидели двое, пили, потом один уснул, второй его убил, расчленил и пытался мясо приготовить. И главное - сам не может объяснить, зачем. Вот это и есть типичный такой местный сиделец. Среднестатистический.
- Ну прикольная компания, чо. Скучно точно не будет.
- Ага. Пришли.
Распахнулись ворота локалки, навстречу вышел санитар. Где-то за заборами доносился лай нескольких собак, но самих собак видно не было. Вообще, очень много высоких заборов, очень много колючки. В обычных психушках такого нет. Камеры то тут, то там смотрели со столбов - тогда, в середине нулевых, это было редкостью.
 
- Вот бумаги его - сказал сопровождающий - Мужик по жизни. Не сидел. Так-то адекватный.
- Да мне плевать - усмехнулся санитар - Мне лишь бы режим не шатали и бежать не пытались. Ты чифир пьёшь?
- Это вопрос или предложение? - усмехнулся я.
- Понятно. Так вот, у нас это нарушение. Заварку нельзя, только в пакетиках, и те выдаём из передач по два в день. Сигареты, если есть свои, по пачке в день выдаём.
- Я больше пачки в день и не курю.
- Дело не в этом. Ты ещё эти-то сбереги, чтобы не отобрали.
- Беспредел у вас, значит?
- Ну не то чтобы прямо уж… но бывает всякое.
- А от тебя, значит, толку немного? - усмехнулся я.
- Немного. Я такой же как и ты, по большому счёту. Сам в этом отделении лежал. У меня защиты не ищи, если что.
- Нужен ты мне очень.

Сопровождающий, дослушав наш диалог, ушёл. А мы с санитаром пошли в отделение и я с тоской смотрел по сторонам. Как раз всякой этой шпаны, покушающейся на сигареты, я не боялся от слова совсем. А угнетала общая обстановка. Высокие заборы, колючка, лай собак. Больше замков на дверях, да и сами двери - чуть ли не сейфовые. Типичные запахи психушки здесь были сильнее, резче. Всё это дополнялось мрачной ноябрьской погодой. Несмотря на весь мой прошлый опыт и зашкаливающий цинизм, стало тоскливо. Я понял, ощутил, что меня привезли сюда умирать.

И тут в голове - я это точно помню - вот здесь, около самого темечка - всплыли слова Евангелия. Чётко всплыли, загорелись красными аршинными буквами: «НЕВОЗМОЖНОЕ ЧЕЛОВЕКАМ ВОЗМОЖНО БОГУ».

И я начал читать про себя: «Живый в помощи вышнего…»

Одна медсестра при приёме, узнав, что я верующий, подарила мне маленькую карманную книжечку - Псалтирь. Он и сейчас хранится у меня дома. А потом мне поставили капельницу - ту самую, послезапойную, любимую всеми алкоголиками на второй стадии. Сразу стало хорошо. Я лежал под капельницей и всем своим существом осознавал, что Бог есть везде, даже в таких местах, и не оставляет даже таких грешников как я. И таких как он… ко мне приблизилась знакомая фигура.

- Женя?
- Миша?

Женя был здоровенный дядька с фигурой качка от природы. Мы с ним два раза лежали вместе в обычной психушке. Добрейшей души человек, пока не выпьет. Женя страдал патологическим опьянением. Со ста граммов мог убить кого-нибудь и потом ничего не помнить. Пока не убивал, но избивал до полусмерти. Потом заезжал в психушку. Атипичное опьянение не признаётся невменяемостью, а вот патологическое - признаётся. Между ними есть разница. У Жени было именно патологическое.

- Ты как здесь?
- Да как… Выпили с мужиком одним. Потом ничего не помню. Мужик на кладбище, я здесь.
- Доигрался всё же. Эх, Женя, Женя.
- Это хорошо, что и ты здесь. Я помню, ты молиться умеешь? Помолишься за меня?
- Обязательно. Вот капельница докапает. Видишь, она в правой руке. Левой нельзя креститься.
- Я подожду.

Женя сел около меня и терпеливо следил за капельницей. Потом сказал:

- И ты это… если кто здесь будет на тебя понты колотить, я рядом. Я того и трезвый уработаю. Мы с тобой через многое прошли.
- Не придётся, Жень. Бог с нами.
- Верю.

“Через многое прошли» - это, конечно, громко сказано. Просто когда-то в обычной психушке Женю, обколотого препаратами до состояния овоща, пытались избить двое молодых отморозков. Просто так, по приколу. Но не успели. Я их повозил мордами по кафелю и немного попинал ногами. Потом Жене об этом рассказали, когда он пришёл в себя. И он это помнил.

Глаза потихоньку закрывались - в первую из трёх капельницу всегда добавляют снотворное. И я уже как сквозь туман увидел заглянувшего в палату типа в кожаной жилетке на голое тело, густо покрытого наколками.

- Кто это? - кивнул он на меня.
- Кореш мой - ответил Женя. - Давно знакомы. С нами будет. Я за него подписываюсь.
- Мужик?
- Мужик.
- Ну ладно.

Блатной ушёл. Женя повернулся ко мне и сказал:

- Вижу, в сон тебя рубит. Ты за меня потом помолишься, я знаю. Пойду покурю. Ты меня там поддерживал, я тебя здесь поддержу. Но и ты меня поддержи, духовно.
- Обязательно. У меня Псалтирь есть. Будем вместе читать?
- Я церковнославянский не знаю.
- Я научу.


Женя пожал мне свободную левую руку, похлопал по плечу и вышел. Я смотрел на пузырёк и благодарил Бога, что дал мне здесь сразу всё что надо: и Псалтирь, и задачи - молиться за тех, кто нуждается в этом, и физическую защиту. Защита, правда, так ни разу и не понадобилась. А я там, как мне потом объяснял заведующий в реабилитации, сделал один из первых важных шагов к трезвости.

«Ибо какой человек в состоянии познать совет Божий? или кто может уразуметь, что угодно Господу? Прем.9,13»