Зомбиапокалипсис 2

Нет ничего приятнее, как ходить по этой земле медленно. Не спешить. Не бежать. А будто плыть по ней – наблюдателем, путешественником или, – почему бы и нет? – хозяином. Ну, хотя бы мысленно и лишь на какое-то время.
Зря те, кто ещё «там», «за чертой», смеются над нашей медлительностью. Зато как быстро они бегают! Увидев нас. Живые… Пока.
Мы прогуливались с моей Зет по центральной улице города. Вообще, теперь это стало основным нашим занятием – гулять. Туда и обратно, и так примерно несколько десятков раз – по одной улице. Потом несколько десятков кругов по другой, по третьей… Когда мы таким образом обходим, или «обгуливаем» все улицы, то возвращаемся на первую. И начинаем ходить по-новой.
Конечно, у нас есть любимые улицы и любимые места. Смотреть. Или – любоваться. Это наше второе занятие. Мы можем часами стоять напротив какого-нибудь супермаркета или просто магазина и рассматривать, например, манекены за разбитыми витринами. И это интересно. А ещё манекены напоминают нам о прошлой жизни. Вернее – просто – о жизни.
– Всегда хотела такую блузку, – например, говорила Зет, глядя на какую-нибудь пластиковую красавицу.
– И в чём проблема? – спрашивал я, забирался на «подиум» и стягивал с манекена понравившуюся моей спутнице вещь.
И потом радостно произносил, широко улыбаясь во весь свой практически беззубый рот:
– Дарю!
– Ой, – как бы смущалась Зет (на самом деле – нет, не смущалась), – неловко как-то…
Чего неловкого-то? А, вот чего – из-за угла показался полицейский, сержант Серёжа… Это – была его любимая улица, его любимый маршрут. И ещё – у него не было Зет, как у меня, поэтому он… любил смотреть на «девушек» в витринах, особенно на одну из брюнеток.
– Кэ-э-эт, – задумчиво и с неизбывной печалью в глухом и хриплом голосе однажды протянул сержант, глядя на свою избранницу, когда в один из дней мы любовались этой витриной втроём.
Сначала брюнетка Кэт «хвасталась» тем, какое красивое у неё пальтишко с меховым воротничком. Можно подумать, оно было её собственностью! Но потом пальтишко куда-то исчезло и Кэт больше нечем было хвастаться. Но Серёже она всё равно нравилась, и так – даже будто бы ещё больше.
Влюблённый сержант с какой-то грустью и тоской посмотрел на свою «зазнобушку», потом на нас, помахал нам рукой и молча прошаркал мимо. Застеснялся…
– Ну вот, видишь, – сказал я, – ничего неловкого, даже Серёже всё равно, хоть он и страж закона.
А ещё мы любим отдыхать… Ну, как отдыхать, – ни о какой усталости, конечно, не может быть и речи. Мы просто забираемся в какое-нибудь укромное местечко и ложимся рядом.
Близость. О ней, увы, тоже – сложно говорить. Она у нас… своеобразная. Или – условная, относительная. Ведь чувств (осязания и прочего) – у нас уже нет. Но мы можем говорить друг с другом. Вспоминать. Можем мечтать (как бы странно это сейчас ни звучало). О том же осязании, например. Или (и это может показаться таким же нелепым) – о прошлом, нашем прошлом.
Но самое удивительное то, что мы всё ещё можем видеть сны. И однажды, когда мы вот так лежали рядом, мне приснилась моя Зет… Сначала я её даже не узнал. Просто – ко мне подошла незнакомая девушка, рассмеялась и взяла меня за руку.
– Так вот ты какой! – сказала.
Я даже растерялся.
– Мы знакомы?
– Ещё бы! – Это же я! Зет!
– Зе-е-ет? – удивился я, – А ты… Ты така-а-я красивая! Совсем не как в жизни.
В жизни, – вот в ней-то как раз мы и не встретились. Это даже напоминало какую-то «злую шутку судьбы». Но ведь, с другой стороны, – та жизнь, она была… так коротка, и главное – в ней всё было… так зыбко. Зато теперь!..
– Ты мне снилась, – говорю я своей Зет после каждого пробуждения – в каком-нибудь укромном и уютном месте.
И она отвечает:
– Ты мне тоже.
Да, мы не ощущаем друг друга, но – мы вместе. И мы снимся друг другу – каждый раз. Чем не «вечная любовь»?