На деревню дедушке -

знаете - друзья-  что сегодня утром в голову пришло мне -
помните рассказ Чехова "Ванька" на деревню дедушке -
а давайте-ка вместе прочтём его ещё раз и - в соответствии с законом Целого -  скорректируем слово-смыслы и мысли автора - в новом ярком свете -
проявятся сами с усами  -
итак поехали - сначала текст автора -
Ванька Жуков, девятилетний мальчик, отданный три месяца тому назад в ученье к сапожнику Аляхину, в ночь под Рождество не ложился спать. Дождавшись, когда хозяева и подмастерья ушли к заутрене, он достал из хозяйского шкапа пузырек с чернилами, ручку с заржавленным пером и, разложив перед собой измятый лист бумаги, стал писать. Прежде чем вывести первую букву, он несколько раз пугливо оглянулся на двери и окна, покосился на темный образ, по обе стороны которого тянулись полки с колодками, и прерывисто вздохнул. Бумага лежала на скамье, а сам он стоял перед скамьей на коленях.

сейчас наш - в соответствии со словом-пазл - избегать частицу - "не" -
и главное составлять слово-смыслы так чтобы они подтверждали мысли -
у Чехова слово-смыслы - кое-где гуляют - сами по себе - поэтому - в голове - путают  мысли -
вот смотрите если убрать знаки препинания - получается -
что в ученье к сапожнику Аляхину Ваньку Жукова отдали в ночь под Рождество - именно так воспринимают текст дети - ибо они читают его в целом -
без знаков препинания - поэтому им тяжело вникнуть в смысл -
и сразу понять мысль автора -
именно поэтому - в зачастую - дети - читать отказываются -
потому что им трудно понять что они читают   -
так вот если взять текст любого классика - слава богу -
литературы у нас большой запас - может самый большой в мире -
и для развития центра мозговой информации есть у нас основа -
 составить тексты в соответствии со словом пазл -
дать произведениям новую яркую жизнь -
наши дети - будут читать классическую литературу в запой -
вечную и бесконечную гарантию - даю вам - я -
итак - скорректируем первое предложение - данного рассказа -
а это очень просто надо в не целом - в противоречивом - смыслы разделить -
потом - не в целом - слово-пазлы в тексте  наслоить на мысли -
и продолжить движение всех мыслей автора - в целом - проявить все смыслы -

итак -
Девятилетний мальчик - три месяца тому назад - отданный в обучение к сапожнику Аляхину - Ванька Жуков - в ночь под Рождество - бодрствовал и -
когда хозяева - вместе - с более старшие подмастерья -
ушли к заутрене - посетить службу в церкви  -
Ванька - достал из хозяйского шкапа - пузырёк с чернилами -
ручку с заржавелым пером и - разложив перед собой измятый лист бумаги -
стал писать письмо но! прежде чем вывести первую букву -
он несколько раз пугливо оглянулся на дверь и окна -
заодно - покосился на тёмный образ - по обе стороны которого -
тянулись полки с колодками -
вот тут - друзья - снова для детей заминка - с какими такими колодками -
что это за колодки зачем они сапожнику - поэтому напишем к примеру так -
по обе стороны которого тянулись полки с колодками - для обуви -
специальными формами-болванками-куклами - на которые сапожник натягивал
свои кожи и так мастерил сапоги - сидя на скамье - на которой сейчас лежала бумага - сам мальчик - перед скамьёй - сейчас стоял на коленях и - после того - как взглядом - обследовал помещение - удостоверился что он один - успокоился
и прерывисто вздохнул - взялся за перо и начал писать своё письмо  -
 ребёнок сразу видит всю картинку в целом смыслы совпадают с его восприятием данного действия но всё таки - друзья - хорошо бы разместить
тут первую картинку - закрепить образ видения ребёнка -
Ваньку - в полу-тёмном помещении - сидящего на коленках - перед скамьёй -
озирающегося на эти окна дверь и тёмный образ на эти полки
с разными размерами - колодками - для обуви -

итак продолжим - вечером - а пока на работу я -
а вы - читайте текст автора - сами вникайте ищите где слово-смыслы путают детские мысли - ищите слова которые  создают преграды для восприятия полноты текста - поэтому требуют разъяснений -
вот - он - последующий текст автора -
«Милый дедушка, Константин Макарыч! — писал он. — И пишу тебе письмо. Поздравляю вас с Рождеством и желаю тебе всего от господа бога. Нету у меня ни отца, ни маменьки, только ты у меня один остался».
Ванька перевел глаза на темное окно, в котором мелькало отражение его свечки, и живо вообразил себе своего деда Константина Макарыча, служащего ночным сторожем у господ Живаревых. Это маленький, тощенький, но необыкновенно юркий и подвижной старикашка лет 65-ти, с вечно смеющимся лицом и пьяными глазами. Днем он спит в людской кухне или балагурит с кухарками, ночью же, окутанный в просторный тулуп, ходит вокруг усадьбы и стучит в свою колотушку. За ним, опустив головы, шагают старая Каштанка и кобелек Вьюн, прозванный так за свой черный цвет и тело, длинное, как у ласки. Этот Вьюн необыкновенно почтителен и ласков, одинаково умильно смотрит как на своих, так и на чужих, но кредитом не пользуется. Под его почтительностью и смирением скрывается самое иезуитское ехидство. Никто лучше его не умеет вовремя подкрасться и цапнуть за ногу, забраться в ледник или украсть у мужика курицу. Ему уж не раз отбивали задние ноги, раза два его вешали, каждую неделю пороли до полусмерти, но он всегда оживал.
Теперь, наверно, дед стоит у ворот, щурит глаза на ярко-красные окна деревенской церкви и, притопывая валенками, балагурит с дворней. Колотушка его подвязана к поясу. Он всплескивает руками, пожимается от холода и, старчески хихикая, щиплет то горничную, то кухарку.
— Табачку нешто нам понюхать? — говорит он, подставляя бабам свою табакерку.
Бабы нюхают и чихают. Дед приходит в неописанный восторг, заливается веселым смехом и кричит:
— Отдирай, примерзло!
 Дают понюхать табаку и собакам. Каштанка чихает, крутит мордой и, обиженная, отходит в сторону. Вьюн же из почтительности не чихает и вертит хвостом. А погода великолепная. Воздух тих, прозрачен и свеж. Ночь темна, но видно всю деревню с ее белыми крышами и струйками дыма, идущими из труб, деревья, посребренные инеем, сугробы. Всё небо усыпано весело мигающими звездами, и Млечный Путь вырисовывается так ясно, как будто его перед праздником помыли и потерли снегом...
Ванька вздохнул, умокнул перо и продолжал писать:
«А вчерась мне была выволочка. Хозяин выволок меня за волосья на двор и отчесал шпандырем за то, что я качал ихнего ребятенка в люльке и по нечаянности заснул. А на неделе хозяйка велела мне почистить селедку, а я начал с хвоста, а она взяла селедку и ейной мордой начала меня в харю тыкать. Подмастерья надо мной насмехаются, посылают в кабак за водкой и велят красть у хозяев огурцы, а хозяин бьет чем попадя. А еды нету никакой. Утром дают хлеба, в обед каши и к вечеру тоже хлеба, а чтоб чаю или щей, то хозяева сами трескают. А спать мне велят в сенях, а когда ребятенок ихний плачет, я вовсе не сплю, а качаю люльку. Милый дедушка, сделай божецкую милость, возьми меня отсюда домой, на деревню, нету никакой моей возможности... Кланяюсь тебе в ножки и буду вечно бога молить, увези меня отсюда, а то помру...»
Ванька покривил рот, потер своим черным кулаком глаза и всхлипнул.
«Я буду тебе табак тереть, — продолжал он, — богу молиться, а если что, то секи меня, как Сидорову козу. А ежели думаешь, должности мне нету, то я Христа ради попрошусь к приказчику сапоги чистить, али заместо Федьки в подпаски пойду. Дедушка милый, нету никакой возможности, просто смерть одна. Хотел было пешком на деревню бежать, да сапогов нету, морозу боюсь. А когда вырасту большой, то за это самое буду тебя кормить и в обиду никому не дам, а помрешь, стану за упокой души молить, всё равно как за мамку Пелагею.
А Москва город большой. Дома всё господские и лошадей много, а овец нету и собаки не злые. Со звездой тут ребята не ходят и на клирос петь никого не пущают, а раз я видал в одной лавке на окне крючки продаются прямо с леской и на всякую рыбу, очень стоющие, даже такой есть один крючок, что пудового сома удержит. И видал которые лавки, где ружья всякие на манер бариновых, так что небось рублей сто кажное... А в мясных лавках и тетерева, и рябцы, и зайцы, а в котором месте их стреляют, про то сидельцы не сказывают.
Милый дедушка, а когда у господ будет елка с гостинцами, возьми мне золоченный орех и в зеленый сундучок спрячь. Попроси у барышни Ольги Игнатьевны, скажи, для Ваньки».
Ванька судорожно вздохнул и опять уставился на окно. Он вспомнил, что за елкой для господ всегда ходил в лес дед и брал с собою внука. Веселое было время! И дед крякал, и мороз крякал, а глядя на них, и Ванька крякал. Бывало, прежде чем вырубить елку, дед выкуривает трубку, долго нюхает табак, посмеивается над озябшим Ванюшкой... Молодые елки, окутанные инеем, стоят неподвижно и ждут, которой из них помирать? Откуда ни возьмись, по сугробам летит стрелой заяц... Дед не может чтоб не крикнуть:
— Держи, держи... держи! Ах, куцый дьявол!
Срубленную елку дед тащил в господский дом, а там принимались убирать ее... Больше всех хлопотала барышня Ольга Игнатьевна, любимица Ваньки. Когда еще была жива Ванькина мать Пелагея и служила у господ в горничных, Ольга Игнатьевна кормила Ваньку леденцами и от нечего делать выучила его читать, писать, считать до ста и даже танцевать кадриль. Когда же Пелагея умерла, сироту Ваньку спровадили в людскую кухню к деду, а из кухни в Москву к сапожнику Аляхину...
«Приезжай, милый дедушка, — продолжал Ванька, — Христом богом тебя молю, возьми меня отседа. Пожалей ты меня сироту несчастную, а то меня все колотят и кушать страсть хочется, а скука такая, что и сказать нельзя, всё плачу. А намедни хозяин колодкой по голове ударил, так что упал и насилу очухался. Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой... А еще кланяюсь Алене, кривому Егорке и кучеру, а гармонию мою никому не отдавай. Остаюсь твой внук Иван Жуков, милый дедушка приезжай».
Ванька свернул вчетверо исписанный лист и вложил его в конверт, купленный накануне за копейку... Подумав немного, он умокнул перо и написал адрес:
На деревню дедушке.
Потом почесался, подумал и прибавил: «Константину Макарычу». Довольный тем, что ему не помешали писать, он надел шапку и, не набрасывая на себя шубейки, прямо в рубахе выбежал на улицу...
Сидельцы из мясной лавки, которых он расспрашивал накануне, сказали ему, что письма опускаются в почтовые ящики, а из ящиков развозятся по всей земле на почтовых тройках с пьяными ямщиками и звонкими колокольцами. Ванька добежал до первого почтового ящика и сунул драгоценное письмо в щель...
Убаюканный сладкими надеждами, он час спустя крепко спал... Ему снилась печка. На печи сидит дед, свесив босые ноги, и читает письмо кухаркам... Около печи ходит Вьюн и вертит хвостом...
 
 ну что - друзья - как вы тут - с работы вернулась я -
продолжим - писать письмо -
«Милый дедушка - Константин Макарыч! — писал Ванька -
 пишу тебе письмо - с Рождеством - поздравляю Вас
 и желаю тебе всего от господа  бога -
 отца и маменьки нету - у меня - остался только ты один»
при этом - Ванька - перевел глаза на темное окно -
в котором мелькало отражение его свечки - живо - мальчик вообразил себе своего деда Константина Макарыча -  служащего ночным сторожем у господ Живаревых -
Это был  маленький, тощенький, но необыкновенно юркий и подвижной старикашка
лет 65-ти, с вечно смеющимся лицом и пьяными глазами.
Днем - в людской  кухне - где трапезничает прислуга - Константин Макарыч спит или балагурит там с кухарками - ночью же - окутанный в просторный тулуп,
 ходит вокруг усадьбы и стучит в свою колотушку -
 за ним - опустив головы - бегут-бредут старая Каштанка и кобелек Вьюн,
 прозванный так за свой черный цвет и  длинное - как у ласки - тело -
 Этот Вьюн необыкновенно почтителен и ласков, одинаково умиленно смотрит
как на своих, так и на чужих, но кредит доверия пёс давно утратил -
ибо под его почтительностью и смирением скрывается самое иезуитское ехидство. хитрее всех он умеет вовремя подкрасться и цапнуть за ногу -
забраться в ледник и выкрасть кусок мяса или украсть у мужика курицу-
уж много раз камнями отбивали ему задние ноги -
даже вешали два раза - до полусмерти - пороли каждую неделю - 
но Вьюн всегда оживал -
вот наверное и теперь - вместе с Каштанкой - стоит у ворот - рядом с дедом 
а Константин Макарыч щурит глаза на ярко-красные окна деревенской церкви
и, притопывая валенками, балагурит с дворней-
Колотушка его подвязана к поясу -
руками всплескивает - он -  поёживается от холода и, старчески хихикая,
щиплет то горничную, то кухарку -
— Табачку нешто нам понюхать? — говорит он, подставляя бабам свою табакерку.
Бабы нюхают и чихают - в неописанный восторг приходит - дед -
 заливается веселым смехом  задорно кричит -
— Отдирай меня, сопля примерзла моя!
 потом -на смех - даёт понюхать табаку и собакам -
 Каштанка та в табакерку суёт свой нос - сразу - нюхает табак чихает -
 крутит мордой и - обиженная - отходит в сторону -
Вьюн же вертит хвостом - и - из своего умного кобелиного соображения -
чует табак - со стороны - поэтому - в табакерку сует свой нос -
из почтительности но обходится без чиха - что он дурак носом втягивать табак -

А - между тем - погода великолепная - Воздух тих - прозрачен и свеж -
ночь темна - но вся видна деревня - с ее заснеженными белыми крышами
и струйками дыма из труб - ветерок - вдоль дороги - безмолвно блестят сугробы -
посеребрённые инеем - стоят деревья - на фоне - всё небо усыпано весело мигающими звездами и - Млечный Путь - вырисовывается так ясно -
будто помыли его - перед праздником - снегом потерли ...

ну тут - в полутёмном помещении - наш Ванька очнулся от дум вздохнул - 
умокнул перо и продолжал писать:
«А вчерась мне была выволочка. Хозяин выволок меня за волосья на двор и отчесал шпандырем за то, что я качал ихнего ребятенка в люльке и по нечаянности заснул сам.
А на неделе хозяйка велела мне почистить селедку, а я начал с хвоста,
тогда хозяйка взяла селедку и ейной головой начала меня в харю тыкать -
мол селёдку с головы надобно чистить -
Подмастерья надо мной насмехаются, посылают в кабак за водкой и велят красть у хозяев огурцы, а хозяин бьет чем попадя. А еды нету никакой.
Утром дают хлеба, в обед каши и к вечеру тоже хлеба, а чтоб чаю или щей, то хозяева сами трескают. А спать мне велят в сенях, а когда ихний ребятенок  плачет - мне - люльку качать .
Милый дедушка, сделай божецкую милость, возьми меня отсюда домой, на деревню, нету никакой моей возможности... Кланяюсь тебе в ножки и буду вечно бога молить, увези меня отсюда, а то помру...»
Ванька покривил рот, потер своим черным кулаком глаза и всхлипнул.
«Я буду тебе табак тереть, — продолжал он, — богу молиться,
а если что, то секи меня, как Сидорову козу.
А ежели думаешь, должности мне нету, то я - Христа ради - попрошусь к приказчику сапоги чистить, али заместо Федьки в подпаски пойду.
Дедушка милый, нету никакой возможности, просто смерть одна.
Хотел было пешком на деревню бежать, да сапогов нету, морозу боюсь.
 А когда вырасту большой, то за это самое буду тебя кормить -
а обидчиков твоих карать - а  когда помрешь, стану за упокой души молить,
всё равно как за мамку Пелагею.
А Москва город большой. Дома всё господские и лошадей много,
а овец тут нету и собаки доходяги ото всех шарахаются - 
Со звездой - на Рождество - тут ходить зазорно - будут пальцем тыкать -
и на клирос петь прогоняют -
зато - в одной лавке - на окне - раз видел я  -
продаются крючки прямо с леской они и на всякую рыбу,
очень стоющие, даже есть один такой крючок, что пудового сома удержит.
И лавки видал - где всякие ружья  на манер бариновых, продают -
 так что небось рублей сто кажное...
 А в мясных лавках и тетерева, и рябцы, и зайцы,
а вот в котором месте их стреляют, про то продавцы не сказывают.
Милый дедушка, а когда у господ будет елка с гостинцами, возьми мне золоченный орех и в зеленый сундучок спрячь.
Попроси у барышни Ольги Игнатьевны, скажи, для Ваньки».
Ванька судорожно вздохнул и опять уставился на окно.
 Он вспомнил, что за елкой для господ всегда ходил в лес дед и брал с собою его внука. Веселое было время! И дед крякал, и мороз крякал, а глядя на них, и Ванька крякал. Бывало, прежде чем вырубить елку, дед выкуривает трубку, долго нюхает табак, посмеивается над озябшим Ванюшкой...
Молодые елки, окутанные инеем, стоят неподвижно и ждут, которой из них помирать? Откуда и возьмись, по сугробам летит стрелой заяц...
Дед крикнуть только успевает :
— Держи, держи... держи! Ах, куцый дьявол!
Срубленную елку дед тащил в господский дом, а там принимались убирать ее... Больше всех хлопотала барышня Ольга Игнатьевна, любимица Ваньки.
Когда еще была жива Ванькина мать Пелагея и служила у господ в горничных,
 Ольга Игнатьевна кормила Ваньку леденцами и от нечего делать выучила его читать, писать, считать до ста и даже танцевать кадриль.
Когда же Пелагея умерла, сироту Ваньку спровадили в людскую кухню к деду,
а из кухни в Москву к сапожнику Аляхину...
«Приезжай, милый дедушка, — продолжал Ванька, — Христом богом тебя молю, возьми меня отседа. Пожалей ты меня сироту несчастную, а то меня все колотят и кушать страсть хочется, а скука такая, что и сказать нельзя, всё плачу.
А намедни хозяин колодкой по голове ударил, так что упал и насилу очухался. Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой... А еще кланяюсь Алене, кривому Егорке и кучеру, а гармонию мою для меня сохрани .
Остаюсь твой внук Иван Жуков, милый дедушка приезжай».
Ванька свернул вчетверо исписанный лист и вложил его в конверт, купленный накануне за копейку... Подумав немного, он умокнул перо и написал адрес:
На деревню дедушке.
Потом почесался, подумал и прибавил: «Константину Макарычу».
Довольный тем, что - один на один - без людских ушей и глаз -
смог сосредоточиться и написал всё что думал - ванька -
надел шапку и,  без  шубейки, прямо в рубахе выбежал на улицу...
продавцы из мясной лавки, которых он расспрашивал накануне,
рассказали  ему, что письма опускаются в почтовые ящики,
а из ящиков письма развозятся по всей земле на почтовых тройках
с пьяными ямщиками и звонкими колокольцами.
Ванька добежал до первого почтового ящика и сунул драгоценное письмо в щель...
Убаюканный сладкими надеждами, он час спустя крепко спал... Ему снилась печка. На печи сидит дед, свесив босые ноги, и читает письмо кухаркам... Около печи ходит Вьюн и вертит хвостом...

 ну вот - друзья -  вроде - по быстрому -
текст сам по себе собрался - ибо мало что корректировать пришлось -
только по ходу кое-какие слова заменять и частицу "не" на слово иное изменить  -
 а вообще - сама собой - пришла - такая мысль первая -
 если человек хочет высказаться он обязательно должен это сделать -
печатной буквой своего пера -  пусть даже письмо его - на деревню дедушке -
но если от души и от сердца то прочтут его миллионы -
так произошло с Ванькиным письмом - один почтальон поведал сию историю
одному толковому писателю и Ванькино письмо нашло своего читателя -
 так произойдёт и с моим откровением - обязательно письмо дойдёт до востребования -