Хронометр

- Дядя Евпатий, вы умнее тети Иры, - лиса Верка подошла сбоку.
- Хорошая попытка, - встрепенулся профессор Евпатий.
- Нет, правда, я искренне, со всей душой, - детектор лжи показывал, что Верка говорит правду.
- Жаль, что у меня нет в клюве сыра, а то я бы точно каркнул, - профессор Евпатий достал из саквояжа кусочек сыра и протянул Верке. – Мадмуазель, вы хотите нас поссорить?
- Как вы стали таким? – Верка искала подходящее слово. – Тюфяком? Чуть что, бежите в туалет. А где же ваша гордость, принципиальная позиция? Даже наш сверчок за печкой хает этот режим, а вы молчите! Доколе?
- Поживите с моё, мадмуазель.
- Я не могу пожить с ваше. Я еще так молода.
- Доживите до моих седин
- Когда я доживу до своих седин, вас уже не будет. И с кем мне спорить? – Верка пододвинула трибуну поближе к себе. – Укатали сивку крутые горки?
- Эволюция взглядов, - отвечал профессор.
- Страна зашевелилась. Каждая голова и руки на вес золота, - Верка, кажется, пересмотрела телевизор. – Вот теперь-то и будем строить светлое будущее. С новым правительством, с новым президентом, с новым энтузиазмом, с новым мессенджером.
- А раньше, что мы делали? – профессор надел шляпу, собираясь выйти.
- Раньше мы не так строили, а вот теперь-то будем по-настоящему, только надо немного потерпеть…
- Еще триста лет?
- Поймите, дядя Евпатий. Тогда вы строили неправильно. Вами руководили жулики и бандиты, поэтому не получалось. А сейчас, наконец-то, пришли настоящие, которые за народ, - Верка еще раз подумала. – Вы нам нужны.
- То есть, сто двадцать пять раз приходили и обещали жулики и бандиты, а в сто двадцать шестой пришли, извиняюсь, прилетели на белых крылышках самые настоящие? – профессор взял трость. – Какие есть ваши доказательства?
- Вы должны верить! Я вас не обманываю! – в голосе Верки звучало отчаяние.
- Вам я верю.
- Тогда почему вы против режима?
- Я за режим, за этих подонков и мерзацвев, - профессор снял шляпу. – Вы удовлетворены?
- Почему я вам не верю? – Верка посмотрела на детектор лжи. – Странно, вы говорите правду.
- Вот видите, - профессор положил трость. – Вы полагали, что нельзя быть за подонков и мерзавцев? Обычное заблуждение. Девяносто процентов нашего общества за этих подонков и мерзавцев. И они знают, что они подонки и мерзавцы.
- И?
- Их и меня устраивают эти подонки и мерзавцы.
- Я поняла! - Верка восклицала так по пять раз на день. - Вы за своих подонков и мерзавцев?
- Мадмуазель, посмотрите в окно, - пригласил профессор. – Что-нибудь изменилось?
- Ничего. И что?
- Странно, мы тут революцию совершаем, строительство светлого будущего…
- Дядя Евпатий, вы как премудрый пескарь, - Верка состроила рожицу, изображая премудрого пескаря. – Тогда, скажите, как мне узнать, что на этот раз придут к власти не подонки и мерзавцы? Такое возможно, в принципе? В сотый, в тысячный раз? По делам узнаете их? – Верка вспомнила библейскую цитату.
- Есть такой критерий. Но он тебе не понравится.
- Вы скажите, а я сама подумаю.
- Наша тетя Ира всегда была такой карбонарией. Когда рухнула Советская власть, мы, все, кто ее знали, были уверены, что она что-нибудь там возглавит, и мы заживем. Когда через несколько лет я встретил ее на улице возле контейнеров, я не мог поверить своим глазам. - Ты разве не в Москве? Не в министерстве? Не в думе? – Почему я должна там быть? – Потому что, только ты и тебе подобные могут сделать что-то хорошее для страны. Она достала из контейнера булочку, задумчиво пожевала и рассмеялась. Я бросился бежать, а в ушах до сих пор стоит ее смех с вылетающими крошками.
- Это притча про тетю Иру? – Верка не знала, что подумать.
- Ни сейчас, ни тыщу лет назад, ни через миллион лет, такие люди, как наша тетя Ира, не будут у власти. Только и исключительно подонки и мерзавцы априори. Абсолютные, без единого темного пятнышка. Вот такой критерий. Достаточно?
- И вы после этого стали премудрым пескарем?
- Мадмуазель, наше поколение 70-х выросло на отличной патриотичной пропаганде. Плюс кружки, бесплатные секции, мирное небо над головой, счастливое детство, военные марши с детского сада, трогательные фильмы про войну… Многие мечтали стать офицерами, многие грустили, что навсегда ушло славное героическое прошлое Гражданской и Великой Отечественной, которое нам оставили отцы и деды, а нам остается только прозябать на чужих лаврах и надеяться, что враг осмелеет и нападет на нас, и тогда мы не посрамим полюбившихся киногероев, и дадим врагу прикурить, и на орехи.

Поэтому общество не бунтовало против войны в Афганистане. Началось! Но уже кавказские войны, с полностью продажными политиками и военными зародили сомнения. Это не наша война, это не наша страна, это не наша власть, не советская. Думаешь, почему сразу, без болтологии, стали платить за войну? Потому что знали, что нет больше людей, нет граждан, патриотизма, нет идеологии, ничего нет, кроме быдла и бандитского режима. Что все давно покупается и продается – честь, совесть, долг…
- Вы боитесь, у вас медвежья болезнь? – прочитала Верка в медицинском справочнике.
- Нет. Я ушел во внутреннюю эмиграцию. Плеваться, ругать и объяснять подонкам и мерзавцам, что они подонки и мерзавцы, как делает тетя Ира, противоречит моим академическим знаниям.
- Но вы же пользуетесь интернетом? – пазлы не сходились.
- Для меня интернет не источник знаний. Я пользуюсь им, чтобы вспомнить детали, уточнить. Как справочная литература.
- Не вижу разницы.
- Есть другая категория людей, для которых интернет, как истина в последней инстанции, как газета "Правда", как первые каналы, как учебник. У них отсутствует аналитический аппарат мышления, как и само мышление. Полностью или частично. Они живут только и исключительно оперативной памятью, которую надо непрерывно обновлять, а то могут забыть, как их зовут. Таких восемьдесят процентов человечества. Они живут инстинктами и отлично дрессируются как животные. Ошибочно считается, что старческий маразм приходит с возрастом. На деле, маразм – это нормальное состояние большинства подобных людей с рождения, с неразвитым мышлением, что вызвано отсутствием или нарушением смычки между оперативной и долгосрочной памятью. Между серым и белым веществами и лобными долями.
- Это можно исправить?
- Всему можно научиться. Вопрос – зачем? Большинство людей прекрасно обходятся без этого. Знания умножают скорбь, а интернет умножает глупость и радость.
- Вы считали, что ваши отцы и прадеды были синонимом славных побед, но эта многомиллионная армия бесстрашных победителей палец о палец не ударила, чтобы смести большевистский режим. А теперь мы – молодежь, считаем, что вы предали нас, бросили на произвол судьбы этому кровавому режиму. Вам деньгами заткнули глотки, вас купили за тридцать сребреников, а нам придется за вас расхлебывать, и не факт, что получится.
- Как при таком блестящем анализе, вы, мадмуазель, надеетесь, что сто двадцать шестой сукин сын, сто двадцать восьмой, тысячный окажется порядочным человеком?
- А что нам остается, кроме надежды? Как тетя Ира – перебить всех? – Верка представила светлое будущее. – Дядя Евпатий, если мы все, как один, сильно-пресильно захотим, чтобы было лучше, чтобы кончилась война, то наступит мир? Ведь мысль материальна?
- Пустые надежды также нереальны и вредны, - профессор взглянул на хронометр и засобирался. – Да, мадмуазель, мысль материальна, но вряд ли вам станет от этого легче. Каждому изобретению человечества предшествовала мысль – летать в небе, полететь на Луну, смартфоны, печки, стиралки, телевизоры, автомобили… На реализацию одних мыслей ушли годы, на другие столетия, а на какие-то нужны тысячелетия и миллионы лет. Любая мысль материальна, но будет ли это ваше время, ваше место и ваш карман? - профессор накинул на плечи макинтош, собираясь выйти.
- Опять бежите, дядя пескарь?