Пришествие 12. 24 июля 2001 г

  12. 24 июля 2001 г.
  "...По еже заити солнцу мало, отходит кандиловжигатель, и творит поклон предстоятелю. Таже восходя ударяет в великий кампан не скоро, поя непорочны, или глаголя псалом 50, тихо 12-ю. И потом вшед и вжигает лампады, и уготовляет кадильницу. И тако паки изшед клеплет во вся кампаны. И возвращься в церковь, и вжег свещу в насвещнице, поставляет прямо царских врат. Таже творит поклонение иерею, егоже есть чреда. Иерей же востав творит поклон предстоятелю. И отшед творит поклоны 3, пред святыми дверьми, и на оба лика: братиям же всем седящим. И вшед во святый олтарь, возлагает на ся епитрахилий, целовав крест верху его и приим кадильницу, и став пред святою трапезою, влагает фимиам: и глаголет молитву кадила тайно. И тако кадит святую трапезу крестовидно окрест, и весь жертвенник: и отворив святыя двери исходит..." Вот так должно начинаться всенощное бдение согласно типикону (т.е. единый православный богослужебный устав, который является церковно-богослужебной книгой, предлагающей порядок совершения православного, преимущественно монастырского, богослужения). На практике в нашей святой обители всенощное бдение начиналось иначе.
  Ровно в 16:30 монах Александр, материализовавшись из ниоткуда в алтаре, зажигал лампадки на семисвечнике, заваривал в термосе чай и исчезал. Через пять минут появлялась моя драгоценная персона, которая с сердитым и недовольным видом проверяла на всякий случай приготовленные заранее богослужебные облачения, а потом начинала разжигать на электрической плитке круглые угольные таблетки. Ещё через пять минут, как грибы после дождя, в алтаре в большом количестве "вырастали" пономари. Это были лица мужского пола самого различного возраста, которые жили и работали в городе, которые по благословению отца настоятеля помогали нашим послушникам и монахам во время церковных служб. Толку от них было мало, вели они себя, как бестолковые курицы, мешали друг другу и пороли на каждом шагу. Ко мне они не лезли. На таких больших и ответственных богослужениях я готовил и подносил кадило. И я свирепо оттучил их всех пытаться мне хоть как-то или чем-то помочь. Потом наступал черёд появления отца благочинного, который начинал неспеша заниматься своими делами. Служащий чередной священник, опаздывая по времени, вбегал в алтарь, будто за ним гнался сам чёрт. Быстренько надевал епитрахиль, выходил на амвон и начинал девятый час возгласом:
 - Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно, и во веки веков!
  Девятый час на таких вечерних службах, как всенощное бдение накануне воскресного дня, всегда читал послушник Владимир - это было его личной и неотъемлемой прераготивой. Он был в нашей обители самым старшим послушником, знал устав назубок, при случае гонял иеромонахов и иеродиаконов. Вообще-то, его в монастыре все побаивались (кроме, конечно, отца настоятеля). Старый дурак отец иеромонах Акакий однажды очень неудачно пошутил в его адрес, наивно думая, что послушник смиренно стерпит поношение от священника, как предписывают негласные правила православной веры. Однако, плевать хотел Владимир на эти правила, он вознегодовал и предложил выйти за пределы святой обители, дабы разобраться по-мужски один на один. Дурак Акакий, конечно, испугался и, если бы не вмешались находившиеся рядом отцы, получил бы по морде прямо в храме. Человеком Владимир был в меру мирный и спокойный, но никогда в обиду себя не давал, жил в монастыре один в келье, часто пропадал в городе. Как и все в нашем монастыре, он любил посплетничать и поугарать над кем-нибудь из братии, но жёстко пресекал все попытки посплетничать и поугарать над ним самим. На своём горьком опыте я убедился, что он долго помнит обиду и агрессивно реагирует на попытки примириться. Когда меня приняли в братию, он игнорировал меня по полной программе и в упор не хотел замечать. Считал меня прихвостнем отца эконома и его личным стукачем.Отношение его ко мне кардинально изменилось, когда он убедился, насколько я преуспел в пономарском ремесле и хорошо научился читать на церковнославянском языке. Мы начали очень хорошо ладить, часто общались, обменивались слухами и сплетнями, я смешил его своим умением пародировать речь отца благочинного. Год назад произошёл случай, последствия которого я, признаться, не сразу почувствовал. Помнится, произошло это на вечерней службе, я пребывал в раздражительном состоянии, Владимир составлял расписание пономарской череды на неделю, он подошёл ко мне и спросил, в какие дни меня записывать. Я отмахнулся от него, как от мухи, что-то буркнул и ушёл в пономарку. Этого делать было нельзя, всё-таки, для него я был пацаном и зелёным щеглом. И он напомнил мне об этом, на целый год прекратив со мной всякое общение. Разговаривать он начал со мной буквально дне недели назад.
  Чередной священник, кем бы он не был, обязательно опаздывал: начинать девятый час положено было в 16:45, но начинался он ближе к 16:50. В нашем монастыре это стало неформальной традицией.
  Начинался колокольный звон. Это означало, что монах Александр материализовался на этот раз на колокольне. В течении трёх минут в алтаре собиралась вся монастырская братия. Последним приходил отец настоятель. Приходил он не один, приходил он со своим келейником Сидором, которому отдавал свой посох, переступив порог алтаря. После братского пения "Приидите, поклонимся...", братия небольшими группками растекалась в разные стороны и начинался ТРЁП. Всякие ревностные православные идиотики и неофиты, которые начитались сказок про старцев и святых подвижников христианского благочестия, удивились и возмутились бы до глубины души, увидев, что наши отцы не стоят строем по обе стороны престола и не читают молитвы в своих служебниках, а вместо этого болтают о всякой всячине и даже смеются. Честно говоря, сам я лично к этому "безобразию" отношусь довольно равнодушно, оно даже в какой-то мере меня устраивало. Если бы в нашем алтаре царили суровые молитвенные порядки, сильно сомневаюсь, что мне удавалось бы воспользоваться некоторыми ухищрениями, которые облегчают исполнение моих некоторых послушаний. Например, после помазания я спускался в ризницу и начинал выглаживать подризники, а во время первого часа быстренько комплектовал облачение для служащих священников на ранней и поздней литургиях. Попробуй-ка сделать это в условиях повышенной духовной обстановки. Преподобные и богоносные отцы заставят такого послушника делать земные поклоны до самого окончания службы, дабы навсегда отбить у него всякое намерение заниматься во время богослужения посторонними делами.
  Однако, сегодня после помазания выглаживать подризники я не стану. Я дрыхнул у себя в келье недолго, где-то с часик. А потом побежал в ризницу и выгладил подризники, сложил их особым образом и отнёс наверх в алтарь, где спрятал в укромном месте. Так что, забота у меня только одна: как бы технично и незаметно слинять сразу после помазания. Кадило на восьмой песне подаст послушник Арсений, у нас с ним насчёт этого была договоренность, и он меня никогда не подводил. Пока всё шло по плану.
  Занятно было наблюдать, как братия ТРЕПАЛАСЬ. Слухи и сплетни наполняли собой весь алтарь, поднимаясь до самых горних высот, оттесняя все ангельские и небесные силы прямо-таки наружу. Серафимы и херувимы в бессильной досаде взирали на шальную монастырскую братию, которой на данный момент никого дела не было до благоговейности и благочестия. У монастырской братии дела были куда поважнее, языки горели от усердной работы, а от ушей шёл пар. Преуспевал в этом, конечно, иеродиакон Андрей, который вальяжно передвигался по алтарю, являясь основным связующим звеном ТРЁПА. Он совсем недавно вернулся из отпуска и поэтому ему есть что рассказать. Да-да, господа читатели, не удивляйтесь, из отпуска. Что? Говорите, что у монахов не бывает отпусков? За всех монахов я не скажу, но про братию нашей святой обители могу. Каждому из нас настоятель разрешает раз в год отдохнуть от "трудов монастырских". Конечно, официально это называлось у нас совсем иначе, называлось "отправиться в поломническую поездку" или "пройти лечение". Отпуска насельники нашей святой обители проводили по-разному, кто на что был горазд. Некоторые покупали туристические путевки в экзотические страны (как, например, отец игумен Владимир, который всегда выбирал места редкие - Непал или Мадагаскар), отправлялись на заграничные курорты, уезжали к родственникам и друзьям, или же просто запирались в своих городских квартирах и хлестали водку, мешая её с пивом. Сам отец иеродиакон Андрей кутил в Иерусалиме, куда ездил к одному знакомому архимандриту, который несколько лет назад настоятельствовал в одном монастыре где-то на периферии. Свою монашескую деятельность отец Андрей начинал под его руководством в той святой обители, исправно исполняя обязанности личного настоятельского стукача и самого главного монастырского сплетника. Было ему тогда лет пятьдесят пять и был он совершенно безответственным охламоном (в принципе, он и сейчас им является). Родители (папа генерал и мама работник культуры высокого ранга)  старались воспитывать его строго и не баловать, но у Коленьки (т.е. будущего иеродиакона Андрея) было диаметрально противоположное мнение о своём отношении к нравственности и морали. В ранней молодости он стал типичным мажором советской формации и принялся регулярно доставлять различные хлопоты своим родителям. Нет, Коленька не был бездельником, какое-то время он даже работал судовым врачом, был заграницей в самых известных экзотических местах, о посещении которых любил рассказывать в компании, держа рюмку на уровне груди. Свою весёлую и насыщенную жизнь он решил изменить несколько лет назад, когда сел за руль родительской иномарки в нетрезвом состоянии и угодил в аварию. Чудом остался живой. Двое суток провалялся в коме. Тогда это сильно повлияло на его рассудок и он решил начать жизнь святую и праведную.
  Когда я подошёл к горнему месту дабы подать кадило на "Господи воззвах...", отец Андрей рассказывал отцу иеродиакону Игорю и отцу иеродиакону Гавриилу о том, как увидел и пообщался с отцом иеродиаконом Иннокентием сегодня в первой половине дня. По его словам рожа отца Иннокентия была багрового цвета, с уст не сходила глупая улыбка от одного уха до другого, ноги были полусогнуты в коленках, а руки разведены по обе стороны. Отец Иннокентий произнёс громко и весело - "доктор!" - и поцеловал отца Андрея в лоб.
 - Я ему говорю, - повествовал отец Андрей, - "Чего это так разит от тебя?" А он мне: "Я на ранней дары потреблял."
  Боголюбивые отцы одобрительно засмеялись. Отец Игорь, будучи старшим иеродиаконом в монастыре, после своей порции смеха выразился вслух:
 - Едрить козу в дупло, засранец какой! Он мне час назад позвонил. Мол, не смогу быть на службе, скажи, что у меня отец заболел, я поехал к нему, и всё такое, приеду завтра на раннею, даст Бог... А он, оказывается, дары, подлец, потреблял!
  Отец Гавриил масло подлил в огонь:
 - Да он ещё утром на литургию пришёл кривой вхлам. Витя вон видел, можно у него спросить.
  Конечно, дожидаться вопроса я не стал, просто отдал кадило и молча поспешил к лестнице, по которой можно спуститься в нижние помещения, где и находилась моя ризница. По дороге я был остановлен голосом отца Панкратия:
 - А вот и наш непослушный послушник! Виктор! Иди-ка сюда, расскажи, как ты не впустил владыку Ювеналия в алтарь.
  Эконом стоял в центре компании с отцом иеромонахом Феогностом и отцом игуменом Виталием, которые с усмешкой смотрели на меня. Я подошёл к ним. Так, спокойно, веди себя ровно. Просто вспомни, кто эти трое на самом деле. Жирная капризная свинья, тупой бездельник с крашенной бородой, блудодей и алкоголик со стажем. Не раздражайся, тебя ждёт приятный творческий вечер.
 - В кои веки тебе дали всего одно небольшое послушание! И ты не справился! - попенял мне отец Панкратий.
  В его голосе не было злости. Просто одна только весёлость. В некотором роде, что-то похожее на радость. Ого! Подозвала меня эта свинья не для того, чтобы публично унизить меня. Нет, не для того. Удар он нацелил совсем в другую мишень.
 - Машина митрополита Ювеналия подъехала к черному входу. Но у меня не было ключа от него, чтобы открыть, - кротко пояснил я.
 - А у кого он был? - вкрадчиво спросил эконом.
 - У монаха Александра.
 - А он где был?
 - Не знаю. Он заварил себе чай. И ушёл через этот самый чёрный вход, заперев его.
 - А ты?
 - А я остался дежурить в алтаре. Мне было велено никуда не уходить.
  Отец Панкратий возликовал. Его очень обрадовал мой ответ.
 - И очень правильно, что ты никуда не уходил. Молодец, Виктор! Ты не обязан был искать этого впадшего в прелесть монаха! - тут он увидел монаха Александра и поманил его рукой. - Александр! Иди сюда!
  Монах с грустной улыбкой на лице подошёл. Глядя на него, можно было подумать, что ему на всё наплевать, ибо на данный момент он находится на вершине блаженства.
 - Александр! - начал выговаривать ему эконом. - Что за халатное отношение к указаниям вышестоящих должностных лиц? Я же велел тебе пребывать в алтаре и никуда не отлучаться!
 - Простите и благословите, - ответил монах, поклонился до земли эконому и пошёл себе дальше.
 - Вот! - трагические нотки звенели в голосе отца Панкратия. - Видите? Простите и благословите! Только и всего! А всё почему? А потому, что он надеется, что его защитит отец благочиный...
  В это время мимо проходил отец Никон, который, конечно, услышал тираду эконома.
 - ...который напрямую несёт ответственность за случившийся инцидент! - намеренно повысил тон эконом. - Если бы я был благочинным, то этого бы никогда не случилось!
  Было очень заметно, как стало неприятно отцу Никону. Но он сделал вид, что ничего не слышит. Лишь ускорил свой шаг.
  Странные взаимоотношения у отца эконома и отца благочинного, в который раз подумалось мне. То они вместе балуются пивком и коньяком, то кидаются в друг друга говном. Забавные люди, интересный дуэт.
 - Виктор, - сказал эконом, потом приблизился ко мне и отвёл в сторону. Дальше он стал говорить тихим голосом. - Всё-таки, это нехорошо, что так вышло с митрополитом Ювеналием. Но ты, конечно, не виноват, это - оплошность отца Никона. Отец настоятель сильно рассердился на вас троих - тебя, Александра и благочинного. Но я тебя защищал, Виктор. Запомни это, неблагодарный! Благочинный пытался свалить вину на тебя и Александра, а я тебя защитил. Что ты молчишь?
 - Спаси Господи, отец Панкратий, - с чувством великой благодарности выразился я. Мне это далось легко, лицемерить и человекоугодничать в православных монастырях начинаешь учиться с первых же дней пребывания в нём.
 - Отец настоятель хотел тебя вызвать к себе и отругать. Но я сказал ему, что ты не виноват, - убеждал меня эконом. - Я сказал, что отец Никита не справляется со своими обязанностями благочинного и допускает такие промахи.
  Как же, как же, подумал я, защитил ты меня. Никогда не поверю. Скорее всего, гнида жирная валяла нас троих в дерьме по полной программе.
  Тут эконом обратил внимание, как стоявшие неподалеку от нас отец благочиный и игумен Сергий засмеялись. Он потерял ко мне интерес и направился к ним со словами:
 - Всё смеётесь, отцы, и смеётесь. Смешно вам. А вот отцу настоятелю было не смешно, когда ему позвонили из епархиального управления из-за владыки Ювеналия. А виноват в этом наш отец благочиный.
 - Да п-перестань ты куд-дахтать! - резко отреагировал отец Никон. - Всё никак не угомонишься!
  Слушать эту начинающуюся перепалку я, конечно, не стал. Возвратились иеродиаконы с каждения и надо было забирать у них кадило.
  Всенощное бдение накануне воскресного дня в нашей святой обители было для нашей монастырской братии не просто богослужением. В первую очередь это была встреча. Некоторые из числа монастырских насельников получали возможность вживую встретиться и поговорить именно во время такой службы. Не обходилось, разумеется, без всяких там шуток, хохм и забавных происшествий. Героями сегодняшнего дня были я, монах Александр и отец благочиный. Понятное дело, из-за владыки Ювеналия, ясен перец. Но если в мой адрес и адрес отца Никона летели шуточки беззлобные, то монаха некоторые из братии осуждали. Особенно отличались в этом отец иеродиакон Антоний и послушник Ираклий, они мигом стали припоминать другие случаи, когда монах Александр проявлял точно такой же пофигизм.
  Когда братия вышла на литию, трепаться стало невозможно по техническим причинам. Но после литии, когда началось чтение шестопсалмия, ТРЁП возобновился. Правда, уже на другом звуковом уровне. Братия принялась трепаться шепотом.
  Во время шестопсалмия случился индицент в пономарке. Блаженный подвижник монах Александр, спасаясь бегством от ТРЁПА, стал искать место, где можно укрыться от греховного наваждение, которое в очередной раз накатило на монастырскую братию. Ему пришла мысль спрятаться от бесов в пономарке, а для пущей защиты - выключить свет. Дабы бесы не нашли его. К тому же, можно помолиться в полном молчании и уединении. Но не тут-то было. Иеродиакон Антон устал трепаться и решил смочить горло. По этой причине он направился в пономарку, зашёл в неё и остановился. Он попал в тьму кромешную. Как всякий нормальный человек, отец Антоний решил её рассеять, дабы хоть что-то увидеть. Для этой цели он щёлкнул выключателем и электрический свет озарил пономарку. Отец Антоний вздрогнул. Он неожидал увидеть монаха Александра прямо перед собой.
 - Александр! Тьфу, б...! Вот напугал! Ты что в темноте стоишь? - сказал такие вот слова отец иеродиакон.
  Вместо ответа монах потянулся рукой к выключателю и выключил свет.
 - Ты дурной что ли?! - возмутился отец Антоний. Он опять включил свет.
  Монах через пару секунд снова выключил.
 - Ненормальный нахрен... - пробурчал отец иеродиакон и опять стал тянуть свою руку к выключателю. Монах схватил её и вывернул. Он применил болевой приём. Однако очень быстро понял, что его охватило бесовское наваждение. Он пришёл в себя, отпустил руку, стал каяться и просить прощение.
 - Идиот... - ошарашенно промолвил отец Антоний и пошёл жаловаться на него отцу Сергию, которого монах Александр считал своим духовником. Никого сочувствия отец иеродиакон от отца игумена не добился. Более того, отец Сергий насмешливо предостерёг его:
 - Ты смотри, Антоний, не доводи его до греха. Ещё убьёт тебя ненароком.
  И это было так сказано, что отец иеродиакон Антоний издал смешок. Он быстро отходил, быстро забывал обиды, хотя и был великим дуралеем и раздолбаем. Вечно с ним случались всякие неприятности. Жить спокойно ему, наверное, было скучно. Самым громким его косяком было "дело о Великом Четверге и футбольном матче". Отец Антоний слыл ярым болельщиком футбольной команды "Зенит", периодически даже тусовался с её фанатами, которые беспутного иеродиакона считали своим в доску. Он взял за правило ходить на каждый футбольный матч, когда играл любимый "Зенит". И вот однажды такой матч состоялся в Великий Четверг. Отца иеродиакона это не остановило, он поехал к себе на свою квартиру в Купчино, оттуда позвонил в монастырь, сказал, что сильно заболел и прийти на службу не сможет. А сам помчался на игру. А через пару дней одна известная городская газета опубликовала репортаж об этом матче и фотографический снимок, на котором вместе с ревущими фанатами отчётливо виден был и отец Антоний, одетый в мирскую одежду. А на эту газету был подписан наш монастырь, с десяток экземпляров которой регулярно доставляли в приёмную отца настоятеля Нектария. Отцу иеродиакону крепко досталось на орехи, на целый год его отправили в запрет. Дело этим не закончилось, ибо каяться и исправляться отец Антоний, конечно, не стал. Вместо этого он устроил себе настоящие каникулы. Стал жить на своей квартире, а появлялся в монастыре только во время воскресных и праздничных служб. Лафа эта закончилась через четыре месяца, когда балбес иеродиакон с довольным видом во всеуслышание стал говорить всем подряд, что он "находится в оплачиваемом отпуске". Разумеется, отцу Нектарию донесли об этом и он вмиг осатанел. Велел казначею впредь отцу Антонию больше ежемесячное денежное жалование не выдавать, пока не завершится его запрет. Отцу благочинному он приказал включать провинившегося иеродиакона в пономарскую череду каждый день без выходных.
  Когда началось чтение кафизм, я переместился в "предбанник". Так у нас называлось небольшое пространство между иконостасом и входом в алтарь. "Предбанник" уже был изрядно переполнен алтарниками. Все с большим внимание слушали придурка всея Руси Алешеньку. Он рассказывал потрясающую историю. Оказывается, случился в нашей святой обители ещё один инцидент. Сразу же после инцидента с митрополитом Ювеналием. Оказывается, два послушника - Ираклий и Силуан - подрались. Они вдвоём делили одну келью. И не по своему желанию. Послушников и монахов в нашем монастыре всегда селили в одной келье по двое или по трое. Иногда это касалось и иеродиаконов тоже. Как правило (хотя бывают и исключения), совместная жизнь в одной комнате может очень сильно со временем негативно повлиять на отношения между проживающими. На то есть разные причины. Например, сильный храп во время сна. Или испускание газов. Или что-то другое. Повторяю, причины могут быть разными. В случае с Ираклием и Силуаном это были не храп и газы. Они оба храпели и оба пердели. В этом плане они претензии друг другу предъявить никак не могли. В случае с Ираклием и Силуаном это были дырочки. Ираклий обвинял Силуан в том, что тот вырезает небольшие маленькие аккуратные дырочки в его одежде. Первое время Силуан самым серьёзным образом пытался убедить сокелейника, что ему нет надобности заниматься подобным вредительством. Ираклий упорно продолжал и дальше обвинять. И Силуан, поняв, что оправдываться бесполезно, отвечал на эти обвинения шуточками. Типа: "Это не я сделал. Это сделал барабашка." Но сегодня обвинения не ограничились словами. Обнаружив на своих только что отстиранных недавно купленных семейных трусах дырочки, Ираклий утратил контроль над своим рассудком. А гневе он принялся лупить Силуан этими семейными трусами. Осознав, что никакие слова не подействуют, Силуан скрутил Ираклия и придавил к полу, воспользовавшись своим весовым преимуществом, а потом пошёл к отцу настоятелю. Тот выслушал его и велел вызвать Ираклия. Выслушав и его, отец Нектарий тоже понял, что никакие слова не подействуют. Он просто расселил их.
  Раб Божий Алешенька старался рассказывать весело и с азартом. Реакция слушателей столь занятного повествования отличалась многообразием. Кто-то откровенно угарал, кто-то ради приличия сдерживал свой смех, кто-то качал головой, кто-то удивлялся, кто-то не верил и думал, что это враньё и преувеличение. Я понимал, что Лёша не врёт, но мне смешно не было. Когда я жил с трудниками, мне самому пришлось испытать нечто подобное. Был у нас такой персонаж по имени Василий, у которого временами что-то в мозгу подтекало. А такие времена находится с ним рядом и работать вместе было крайне некомфортно. А всё потому, что некий компьютер Ада начинал порой с ним общаться и никакие молитвы против этого не помогали. Лично меня Василий подозревал в том, что я являюсь одним из программистов этого компьютера.
 - Досталось сегодня твоему брательнику Силуану! - угарал дебил, обращаясь ко мне. - Труселями по башке!
 - А вот как тебе достанется от отца Сергия - это будет вообще... - сказал я и недоговорил.
  Это подействовало. Хохотать и улыбаться идиот сразу перестал.
 - За что? - испугался он.
 - За то, что ты трендишь об этом всем и вся.
 - А откуда он узнает?
 - От меня. Я скажу.
  Алешенька выпучил глаза и открыл рот. Я же зашагал в алтарь, сделав каменное лицо сфинкса. Я нокаутировал его. Попал прямо аккурат по яйцам. Теперь трендеть он какое-то время перестанет, теперь он будет волноваться и переживать. А пущай бздит, ему это полезно!
  Когда отцы вышли на полиелей, большие алтарные часа показывали полседьмого. Пора тикать. Если останусь на помазание, то очень сильно опоздаю на презентацию. Что делать? 
  Опять я зажал свои яйца в тисках. Опять я подвергаю себя сильному риску. Настоятель может и не заметить моё отсутствие, но вот эконом... Он заметит сразу же. Самовольный уход с такой службы - серьёзный проступок для послушника. Что я могу сказать потом в своё оправдание? Конечно, только очередное враньё. И будет понятно с первых же секунд, что это - враньё.
  Я опять посмотрел на часы. Что делать? Потом я вспомнил, для чего я приехал в Петербург. Приехал я стать писателем, а не монахом. И я перестал бояться.