Жидовка

               


                SIDE А 
.
 
 Январь.

.
 Та зима была мокрой, какой она всегда бывает здесь, в тёплых краях.
 Недавно прогремел Новый Год и все теперь подтягивались, трезвели, зевая и неохотно возвращаясь в привычную рутину.
  Снега всё не было, каждый день трепал нервы мелкий, моросящий дождь, и особенно противным его делал холодный, северный ветер, неизвестно зачем залетевший сюда, на юг.
  Пустые серые улицы. Обязательные лужи возле подъездов или ворот, с отражениями аккуратно их переступающих и брезгливо оттряхивающих лапки кошек, и ещё огромных подошв школьников, прочёсывающих серое небо своими микроскопическими шапками.
 Слякоть перемешанная с гнилой жёлтой листвой, перенесённая с улицы на порог, под горькие вздохи и кислые мины домохозяек.
  Персик возле моего дома, мокрый, голый, тоскливый, словно мёртвый, как рентгеновский негатив нервного пучка или кровеносных капилляров.
  Шипящие шины машин. Своры собак возле мусорных баков. В общем, самая обыкновенная южная зима, скучная и нудная как реклама.
 После Рождества, на Крещенье, привычно кратко ударил мороз и оледенил всю эту грязь, делая её не такой прилипчивой, почти незаметной, даже немножко уютной.
 Пришёл Арнес.
 Мы дружили с ним давно, с самого нежного детства. Отмечали дни рожденья, Новогодние ночи, Пасхальные ночи, и  оставались друг у друга дома, потому что его Проспект Агасиева был  далеко от моего Старого Города, и проще было остаться в гостях в такие ночные праздники.
 Один из очень немногих с кем я сохранил приятельские отношения, впоследствии надолго, и, вероятно, на всю жизнь.
 Заядлый перфекционист, двойственные чувства он вызывал. Он был постарше. Благородный и справедливый как лев, которым он, кстати, и числился по зодиаку, он всегда принимал любой вызов и хорошо дрался, тоже как лев, не боялся, с ним всегда ты был уверен, что он не дрогнет, не подведёт в каком нибудь конфликте, коими изобиловала тогда наша молодая жизнь, с ним можно было стоять спина к спине уверенно.
  Да и не только в те годы, а вообще, всегда жизнь была такова, что будь готов защитить себя, сумасшедших в мире хватает, они любят объединяться и нападать сразу все, скопом, и поэтому нужно иметь союзника. Как такой союзник он, конечно, идеально подходил.
 У него был неплохой вкус на одежду и порой я сам обращал внимание на его покупки и мне тоже хотелось себе это купить. Он мог вдохновить, вот так, по свойски, и на то чтобы купить такую же вещь как у него, и чтобы позаниматься в спортзале, подкачаться, побегать на стадионе, быть в форме.
  Щедрый, закатывал столы, что называется - накрывал поляну - не скупясь, как себе самому, его угощение всегда было на славу и он об этом всегда тщательно заботился.  И юмор, он всегда был на этой лёгкой волне, тот ещё хохмач, с серьёзным лицом остроумная шутка, прелесть, честно, мои три уважительных хлопка.  Это он, как лев, по зодиаку.
 Но, как армянин... настоящая язва! Токсик. Ехидство в каждой шутке, хитрый как малолетний дьявол, всё время какие то ямы тебе копает, постоянные попытки унизить тебя и стать таким образом выше, и, что удивительно, знает все твои минусы, уже дотошно тебя изучил, и как бы законно теперь насмехается.
 Будучи умным и любопытным от природы акселератом, он общался в основном с более старшими, как губка впитывал все городские слухи и сплетни, был тщательно во всём осведомлён и потом рассказывал интересно, вкусно, как дед Джавдед. А к себе не подпускает, про себя молчит, как же, он тебя первый изучил.
 Он мог пустить газы, беззвучно, коварно, и потом так лаконично  хмыкал, как бы насмешливо извиняясь, глядя своими наглыми, узкими в улыбке, и просто счастливо сияющими глазами как все мы разбегаемся, поднималась такая эпичная вонь что слезились глаза и все мы хохотали, а Серый, наш общий друг, называл его скунсом.
 Но и было в нём что то такое, что надолго протянуло нить нашей с ним дружбы, то есть, если бы этого не было в нём, я бы давно перестал с ним даже здороваться, настолько он порой подбешивал.
  Он мог провоцировать, стебать, раздражать, но, не видя реакции, всё же сдавался, расслаблялся, становясь более дружелюбным, готовым признать свою вину, более живым. Да, для него было что-то святое в этой жизни и я уважал его больше, чем ненавидел.
 И вот, значит, он ко мне зашёл.
 Как обычно поприветствовав меня парой колкостей, смягчил тон на нормальный дружеский, и спросил:
- Что делаешь?
-Привет, ничего... заходи, чай будешь?
- О-о... у тебя чай есть?
- Или кофе?
- Да ты что!? И кофе тоже есть?
- Мозги не делай, да...
- Давай кофе... Ну что, как дела?
- Нормально...
 Мы выпили кофе, пообщались, он рассказал свежие сплетни, потом помолчал глядя в окно. 
- Слушай, у вас на улице одна девушка живёт... - неожиданно сказал он - ... поинтересоваться хотел насчёт неё.
- Как зовут? -  без особого интереса спросил я, приготовляя новый  кофе.
- Талиа.
- Талиа? - я мысленно пробежался по улице, но не нашёл ни одной соседской "Таши" -  ... хм, не знаю такой.
- Хым... - презрительно хмыкнул он на моё недоумение - ... вот ты, блин... короче, она с Е - Бурга, недавно переехала, вон, в тридцатьвтором доме живёт...
- Ну, ты же лучше меня всё знаешь, я то тебе зачем понадобился?
- Ну, как это зачем, а свечку держать кто будет? Ладно, шучу... просто ты рядом здесь, понаблюдай да за ней... может у неё есть парень, не хочу лишний раз обламываться... познакомиться хочу с ней. 
- Талиа? Из Е-Бурга? Хм... странно.
- Что странно?
- Откуда ты всё знаешь? Я в первый раз слышу вообще...
 Его глаза мигом стали надменными, опустились веки, словно он засыпает. 
- Места надо знать... общаться надо... а не как ты, целый день дома сидишь, гитару пилишь... ну что, выручишь?
- Ну, раз ты говоришь ... - развёл я руками - ... как же...
- Хым... ладно, я пойду... - и напоследок ещё добавил - ... кофе говно...
- Да, давай, иди уже...
- Давай, ладно. - довольно сузил он насмешливые щёлочки своих  глаз и, далеко выбрасывая свои длинные ноги, (даже походка выражала его лидерские качества, подчёркивала его важность себя, он ходил как Пётр Первый, только юный, без трости) ушёл к себе на Проспик.   
 
 Просьбу приятеля я не забыл и решил его уважить, понаблюдать за незнакомкой, но... кто эта незнакомка? Что за Талиа? Е-бург? 
И Арнес удивил больше всего не тем, что уже всё знает о том, чего я пока не знал. Нет - Она! Почему он именно на неё обратил внимание? 
 Подчеркну - у него был вкус и стало так любопытно увидеть его избранницу.
 Случайно, раз, я прошёл мимо этого тридцатьвторого дома, он был от моего двора через три дома в сторону ДЗИВа, и я впервые обратил на него более пристальное внимание вспомнив просьбу  Арнеса.
  Но глухо пыжились его закрытые, толстые, деревянные ворота с небольшой калиткой, сам дом был старым, низким, почти полутораэтажным, что ли (?) или... не знаю, до сих пор не могу обусловить этот дом чётко; такой, будто немного вросший в глубину земли, заходя в него с улицы во двор спускаешься, там была такая неровность в рельефе; с высоким треугольным чердаком, маленькие три окна, выходящие на улицу, также глухо закрытые белыми ставнями, были низенькими, почти у коленей были их подоконники, потому что дом был старой постройки, тех времён, когда здесь был ещё грунт, и когда асфальтировали, так подняли тротуары и дороги, что окошки оказались вровень с прохожими.
 Я тогда никого не увидел из этой маленькой дверцы в деревянных воротах, такого цвета, больше полового что ли,(?) то есть, этой краской следовало бы выкрасить полы, но не ворота. Не эти, впоследствии, дорогие моему сердцу ворота.
  Не увидел и даже уже подзабыл, как Арнес пришёл опять.
- Ну что, как ты? - хотя ему на самом деле было по фиг и он это даже  не скрывал.
-Ничего, гниём потихоньку... - отзеркалил я.
- Да?... - он махнул головой, оценивая дерзость - ... А что там, Таша как поживает?
- А ты не ошибся, случайно?! Что то я никого не видел в тридцатьвтором... такое ощущение, что там вообще никто не живёт!
-Зима, да-а... - раздражённо протянул Арнес, - ... сейчас все по домам сидят, в тепле...
 Мы ещё выпили кофе, под любимую музыку, захотелось курить, и он вдруг засобирался идти по делам и предложил покурить там, возле ворот, вдруг Таша появится, а там, мол, посмотрим.
  Как в воду глядел.
  Мы вышли, я его провожал, был небольшой морозец и только прикурили, как он вгляделся в даль улицы, ту что его так интересовала, и тихо сказал:
-А... вот...  Не оборачивайся, по братски, не пали... сейчас девчонка какая то  выскочила из той хаты... какая то женщина с ней тоже... сюда идут...  по ходу.
 Прошло несколько секунд их подхода к нам, когда они поравнялись с нами, я глянул и увидел двух женщин. Одну из них, соседку, пожилую еврейку - Таю - я сразу узнал, так как знал её здесь на районе вообще. Однако то, что она из тридцатьвторого дома, я, если честно, узнал только что, просто раньше как то не обращал внимания.
  С ней рядом шла девушка, с головкой закутанной в большой, широкий, тёмно-серый шарф, как покров, трудно было разглядеть её лицо, слепил фонарь за их спинами, она была пока в тени.
  Пока ещё просто тёмный силуэт.
  Очень, кстати, привлекательный силуэт, в смысле её фигуры. Первое что в меня врезалось тогда, так это её фигурка.
 Курточка модная, под девяностые, желтоватая кожанка, ладошки от холода в карманах, серые облегающие джинсы, ножки так явно видны, хм... однако, какие у неё утончённые ножки... надо же.
 Я не выдержал и, не найдя ничего умнее, спросил у проходящих мимо дам первое что пришло в голову, (мне хотелось увидеть её лицо, не столько для того чтобы удружить Арнесу, сколько для себя самого, мне стало интересно,) я вежливо обратился к ним:
- Сколько время... не подскажете?
 Тая, широкая, пожилая мадам в пальто и косынке, отреагировала, замешкалась и посмотрела на свою молоденькую спутницу, а та, взглянув на свои маленькие и изящные дамские часики, на том месте на запястье, где щупают пульс, едва слышно сказала:
- Девять.
-Девять ровно... ребята.  - передала Тая мне и Арнесу.
-Спасибо большое... - я деликатно поблагодарил их и проводив взглядом уставился на Арнеса, который сейчас смотрел на меня так... ну, типа, ему было меня жаль... ладно, проехали.
 Тот взглядом проводил их спины и вернулся вниманием ко мне:
- Блин, хорошенькая, да (?)...  но так редко выходит... домашняя такая... недоступная... может, в техникум наведаться к ней?
- Какой техникум? - не понял я.
- В котором она учится, да-а... - раздражённо отмахнулся он.
-Ты знаешь где она учится? -   
-Представляешь?! - глаза Арнеса вновь заснули и он стал опять подбешивать.
- Ну, тогда, в натуре, сходи познакомься там, Арс, я  то что могу сделать здесь? Она, сам видишь, редко появляется на улице... ничего о ней не могу сказать... кто у неё есть... кого нет... озадачил ты меня!
-Идём, да, со мной... -  раздражался он в тоне, честно обращаясь ко мне.
-В качестве свидетеля? - интонировал я ему иронично и в терцию.
-Хым, бля... умный какой, да? - Он нервничал, потому что был настроен серьёзно, это было заметно.
 Я знал Арнеса к этому времени. Мы с ним уже подрались когда то, из за этого лидерства в умах подростков, что ли,(?) или из за уважения к себе,(?) я не знаю, возможно, из за какого то детского  самолюбия, но никто из нас не победил, мы были в ничьей... Да, и с ним, кстати, так и надо было общаться в ответ, он это любил.
- Хорошо. Давай ... - осклабился я, мне действительно понравилась идея - .... идём в твой техникум.
.
Март
.
      
 Уже проходил тёмно серый туман зимы. Очнулись, пару раз моргнули и зазеленели глаза весны, особенно красиво и нежно отражая белое золото апрельского солнца на листве. Персик возле дома стал робко расцветать, тут и там побелели вишни и улицы ожили от более долгого света и тёплых ветров, спрятали свою скучную, монохромную и мешковитую, верхнюю одежду в гардеробных, и как бы стёрся верхний слой, проявились более глубокие и разные цвета, черты, фигуры прохожих стали более видными, чёткими. Есть прелесть в этой ранней южной весне, особенная прелесть, действительно, какое то детство, даже какая то глупость, заторможенность, детский наив, как то особенно глупа и наивна эта зелень, нежная, маленькая, вегетативная, и настроение всегда  конечно на высоте, особенно когда молодость, и дофамин хлещет в крови неограниченно, по всякому пустяку, и у тебя всё ещё впереди, как у этой молодой и глупой листвы.   

 Техникум был сельско-хозяйственный, целым парком вокруг весь утыканый сосенками, тогда ещё маленькими и незаметными, но уже с рассчитанными под будущее большими квадратами для  полива. В них потом сохранится тот самый советский конструктивизм, мудрый как стадо слонов, простой и прагматичный дизайн, когда дерево окружает ухоженный, аккуратно подстриженный кустарник, и всё в прямоугольнике. Красота.
 Техникум под эгидой легендарных ДЗИВа и ДКК, в котором основной профиль был связан с виноградарством и виноделием. В советский период здесь учились и выпускались всякие гроверы, агрономы и прочие главные технологи для вышеуказанных предприятий. Но в новейшей истории  здесь появились и другие факультеты, в том числе и коммерческий, на котором и училась благополучно Талиа.
 Арнес удивлял на каждом шагу. Ему было известно всё - и то что Талиа ходит в этот техникум, и то, что учится на коммерческом, честно говоря, это вызывало уважение перед его осведомлённостью, он был отлично информационно подготовлен для этого визита.
 Много студентов вокруг, оголтелый шум молодых между парами, оглушили, раздражали и особенно добило то, как Арнес неожиданно скоро нашёл здесь Зарему, симпатичную, бойкую, озорную девушку, которую знал постольку, поскольку она была приятельницей его старшей сестры, и у неё он спросил, как у неё дела, настроение, и не знает ли она здесь одну Ташу.
  Зарема, подумав, красиво поводя глазами, сказала, что, да, есть одна Таша на весь технарь и как раз учится в её группе.
 Мы стояли в вестибюле, напротив нас была лестница и вдруг именно в этот момент на ней вывернула и спускалась сама Таша. Зарема, заметив её, вероятно как любая другая девушка приревновала к той о которой спрашивают, и желая немножко напакостить, указала на неё и ехидно пропела: -
- Вот эта? О-о, Таша... тебя здесь спрашивают...
 Арнес смутился (смутился даже я) и тихо сказал Зареме:
- Тихо, тихо... подожди... - и уже более громче наружу - ... нет, нет, не она...
 В этой ситуации почувствовался комизм, но разрядился малолетней романтикой. 
 Талиа спустилась и спокойно прошла мимо нас, а Зарема, разведя руками, сказав, что другой не знает, ушла вслед за ней куда то в глубину коридора.
 Мы возвращались и Арнес нервничал, ворчал на Зарему, а я молчал и вспоминал как спускалась Талиа. Я более разглядел её в тот момент, потому что весна её более раскрыла тоже.
  Чёрные волосы, фиксированная лаком аккуратненькая "Грабля", скрывающая под собой весь лоб, на затылке волосы собраны в хвост.
  Глаза сразу понравились, она слегка тронула их гримом, и как то, ещё далеко, но сразу остро своей чернотой глянули её глаза на нас.
 На ней была белая рубашка и чёрный сарафан, студентческая униформа, и этот сарафан сидел на ней так, будто его специально для её фигурки сшили, очень ей шло.
  Нижний кант юбки наполовину скрывал коленки... Туфельки чёрные, лакированые "лодочки", белые чулочки... или, не знаю, гольфики. Какая прелесть!
 Я был чрезвычайно тронут, молчал, поглядывал на ворчащего Арнеса, удивляясь его вкусу на девушек, чувствовалось это его -  постарше. Это был момент, когда я даже не совсем понял, что сам попал, была пройдена как бы точка невозврата, вернее две точки невозврата - её, немного ассиметричные, как бы слегка в разные стороны расставленные, чёрные глаза.
  Таша мне понравилась и стало интересно что выйдет из этого увлечения Арнеса.
 Мы потом приходили ещё пару раз в тот техникум, но Таши не было или уже ушла. Потом Арнес надолго пропал, не заходил. Потом как то мы с ним опять  встретились и на мой случайный вопрос о Таше он ответил что решил оставить её в покое, потому что она какая то недоступная, все вылазки оказались неудачными, пустыми, и он уже присмотрел себе другую девушку.
.

.
 Таким образом я оказался в странной ситуации. Теперь я её знал, забыть и отмахнуть как Арнес так просто не смог и как то неизбежно стал ходить в этот техникум сам. Как по инерции, почти каждый день. Хотелось видеть её и я стал видеть её почаще. На улице, в магазине, на рынке.
 Ещё и обнаружил целое её семейство -  родителей и маленькую сестрёнку. Та весна была последовательна в своём оживлении и показе всего.
 У той пожилой еврейки, рядом с которой, в феврале, мы увидели Ташу впервые, они снимали комнаты.
 Это была простая семья. Такая же как моя, Арнеса, соседей, да и вообще, остального большинства, так сказать, - среднестатистическая.
 Сразу было видно что вкалывал, тянул всех отец, простой Уральский мужик, давно уже немолодой, худощавый, с незапоминающимся лицом, слегка сутулый, словно согнутый под невидимой тяжёлой ношей.
 Он редко появлялся на улице, больше один, нежели с женой и дочерями; короче говоря, он был резчиком по камню и передавал привет всем кто задолбался.
 Мать была просто домохозяйка, миниатюрная, даже меньше и ниже чем Таша, полноватая, и чем то, скорее всего, своей интересной походкой, похожая на птицу, женщина с симпатичными еврейскими глазами, вечно сопровождающая своих девочек, и в этой семье всем заправляющая, это было очевидно.
 Глаза этой маленькой женщины были не только симпатичные, в них была какая то самоуверенность, даже насмешливая самоуверенность, почти спесь, хотя особой красотой она не блистала (по сравнению с дочерью), но вот этот её муж, его упрямое присутствие с ней, с дочерьми, не ушёл, не развёлся, как это обычно бывает, а продолжал служить своей семье, упрямо и медленно, как бурлак. Это вызывало уважение к ней... По видимому, он любил её и наверняка в молодости это была красивая и умная чертовка.
 Ещё я слышал, что он не отец Таши, а отчим, отец вот этой её маленькой сестрёнки, о которой нечего было сказать в силу её дошкольного возраста. Короче, там была своя "Санта-Барбара" и погружение в глубину этой семьи указывает на основное свойство Таши - манить, обволакивать, погружать в себя, в своё поле.
 Было в Таше что то такое, ближневосточное, что, как я понимаю, генетически передала ей мать. В матери это тоже присутствовало, кроме миниатюрности и изящных ножек...
 И как то особенно отмечалось то, как её мать очень органично смотрелась здесь, в Дербе, словно отсюда была родом, или раньше часто приезжала.
 Привиделось мне что то в её симпатичных, лукавых глазах, что то непонятное, или неописуемое, не знаю, не пойму, какие то странные, невидимые искры, - её собственная магия.   
 Что мне так понравилось в Таше?
 Не могу точно сказать, было много факторов, целый комплекс совпадений.
 Она излучала спокойное достоинство девушки уверенной в себе и в своей красоте, видела что на неё заглядываются и всё прекрасно о себе знала.
 И в то же время простота, скромность, какое то тихое молчаливое обаяние, какой то высокий покой.
 Я очень редко, всего один раз, видел её смеющейся, даже улыбка, и то, была одна за всё это время (особенная улыбка, о ней ещё впереди); Это сочетание разных, противоположных в своей сути свойств было превосходным -  всегда строга, но не надменна, всегда серьёзна, но без высокомерия, такая недоступная, вроде бы закрытая дверь, но дверь на самом деле лишь прикрыта, не на ключ.
 Как то без лишних эмоций что ли, просто спокойный взгляд, такой, каким смотрит девушка о чём то своём думающая, себе на уме, но вдруг прикроются её веки на миг, а когда открываются, то глаза уже  устремлены на тебя, и таится где то в глубине этих глаз внимание и мягко всплывает так, будто медленно вонзается нож и рефлекторно хочется отвести глаза от острия этого её черноглазого ножа и отводишь, прячешь, стараясь сохранить хоть какую то тайну, типа, ты ни при делах, ничего не знаешь, это всё Арнес, будь он неладен! Но, не выдержав, снова смотришь, да, да, никуда не денешься, смотришь, ловишь её глазки... Волшебный взгляд, который пьянил, стоило ей глянуть.
 Взгляд как неожиданный поцелуй, как укол морфина  впрыскивающий всех этих мурашек, бабочек и разноцветные лампочки тебе в живот, в солнечное сплетение, а там эта сладкая щекотка, радость, веселье, и вместе с тем тревога, грусть, странным образом смешанные в этой щекотке до дрожи, летающие внутри, роящиеся, нежно покалывающие сердце. 
  Итак, со вчерашнего вечера выстирав добела свои, ещё недавно бывшие синими, "Мальвины", да насухо выгладив их на следующее  утро; до фабричной девственности начистив свои Адидасы; в белоснежной футболке с принтом чёрно-белой фотографии какого то смазливого Американского парня в бандане и на мотоцикле; надев свои  овальные солнечные очки и залихвастски завернув вверх свою длинную чёлку, я отправлялся в сторону её техникума, как навстречу солнцу.
 Я хотел подойти к ней, чтобы познакомиться, но не получалось, всё время кто то мешал, при этом всякий раз я шёл за ней и всё более глубже влюблялся в её фигурку, черные волосы, чёрные глаза, одежду, даже обувь, всё в ней было заточено под мой вкус, о котором я, до неё, не имел никакого понятия.
 Как абориген влюбившийся в миссионершу.
 Её походка. Расставленные чуть в разные стороны носочки, икры плавные, такие, утончённо выточеные кегли, не видно мышц, приятно гладкие коленки, и ходит так изящно, как, например, художественная гимнастка выходит на поле, точнее, как фигуристка, прежде чем выйдет на лёд, словно аккуратно переставляя коньки, и в то же время как то органично небрежно, легко, по домашнему, как уже тренер, или, как... можно много сравнивать, но сразу понятно - ножки и торс художественные.
 Её животик чуть выдаётся вперёд и симметрично ему выдаются влево, если смотреть в профиль, ягодицы, этот её изящный изгиб под восхитительно утончённой талией, так классно подчёркнутый облегающими джинсами с высоким поясом, как гармоничная волна в знаке лотоса; и не джинсы придают её ножкам дизайна, а сами её ножки рекламируют эти джинсы, набивая им цену, делая дороже;
 Слегка, будто робко, приподнятые природой плечики, и так трогательно приподнятые, будто ей холодно, она озябла и хочется её обнять, приласкать, согреть... и в то же время вдруг изящная, гордая холка, затылок стянутый длинным чёрным хвостом, всё в струнку, всё это придавало ей особой стати, как княгине, точнее, юной княгине - княжне, не нуждающейся ни в чьём обогреве.
 В желании выглядеть повыше она ходила на высоких платформах, но, в основном,  сторонница "лодочек", мокасин или кроссовок, да, у неё я тогда впервые увидел сочетание платья и кроссовок, и это -  середина девяностых!
 Просто эксперимент с её стороны, но какой вкус,  смелость, на десятилетия вперёд, она могла бы стать известным дизайнером.
 И так идёт, как какая то диковинная птичка, шагает  - цок... цок... цок... цок... Художественная. Весьма стильная.  Отоваривалась на Ц - рынке, но будто сходившая в модный, дорогой  бутик.
 Эдакая "Тasha D, Art"... и я не знал, какие цветы ей нравятся, когда у неё день рождения и какое варенье она предпочитает - персиковое или инжировое? - Мне кажется, всё таки персиковое, потому что я видел, как она, раз, выходила из техникума, сквозь ряд студентов и студенток, да, да, как всегда держалась особняком, самая красивая здесь и... ела персик, и так непосредственно, так непринуждённо поглядывали её глаза при этом, как дитя желавшее воды теперь пьёт, наслаждается, утоляет жажду. Нужно отметить, персик ей шёл, особенно к её маленьким губкам. Я тогда впервые заметил в её глазах лукавство, маленькую дерзость,  или, скорее, равнодушие к тому, что скажут о ней окружающие, (да, она была не совсем овечка.))
 Хрупкость, слабость, нежная утончённость в её длинных, тонких и ломких  ручках, с невидными бицепсами и красивыми кистями, и одна ладонь, часто заложенная пальчиками в карман джинс.
 Уже чаще её глаза смотрели на меня. Она выходила из техникума и на лестничной площадке сверху, кого то искала интересующимся взглядом, и удивительно скоро найдя затерянного где то за всеми этими шумными студентами меня, точнее, наткнувшись на мой далёкий, но даже сквозь солнечные очки пылающий взгляд, отворачивала глаза уже как то спокойно, удовлетворённо, шла домой и казалась ещё более красивой, грациозной её походка, изящные ножки, прямая спинка с красивым клином чёрного хвоста, облегающий сарафан.   
Однажды в очередной мой приход и тайные, за спиной, проводы её до дома, так получилось, что я, пройдя по другой улице, нечаянно оказался впереди неё. Собрался и решил подойти к ней именно сейчас, она уже спалила меня и тянуть было как то глупо, даже  стыдно.
 Она шла как обычно по дороге, там такая дорога была маленькая, под проулок, машины по ней редко ездили, только те, кто здесь живёт, а я шёл по очень узкому тротуару и присел, как бы завязать шнурок на одном из своих Адидасов, этим подождав её, пока она поравняется со мной.
 Её шаги за моей спиной мерно цокали по дороге, но по мере приближения я услышал как её шаги переместились на тротуар.
 Да, конечно, не было ничего необычного в этом, ведь она могла перейти на тротуар просто потому что близился угол, за которым была наша улица и ей, например, захотелось пройти именно по тротуару.
 Но раньше, я видел, она до самого угла шла по дороге, потому что, повторюсь, тротуар был очень узким, особенно в том месте где она на него ступила, на этом отрезке были три ёлки, которые заняли половину тротуара, так что по дороге идти было элементарно удобней.
 Но вот это её милое, аккуратное перемещение ко мне на тротуар, показалось как бы первым шагом с её стороны, будто она сама хотела, чтобы я к ней обратился.
 Это так сбило меня с нарезки, что я открыл было рот, повернувшись к ней, но видя её милый и гордый профиль, её слегка римский носик, чуть поднятые, как бы улыбающиеся скулы, губки капризной пуговкой,  длинный, чёрный хвост, эти её чеканные детали, словно профиль императрицы на золотой монете.
 И всё это так рядом, в полуметре между нашими плечами...
Даже запаха парфюма от неё никакого не было, никаких духов, дезодоранта, нет, только запах её собственного тела, это, едва уловимое, с приятным молочным оттенком, благоухание чистой  девушки.
 Я замедлился, пропустил её вперёд, и... опять промолчал.
 А что бы я ей сказал?
 И всякий раз я молчал, но это было уже не столько из за стеснения перед ней, моё смущение перед её  красотой было только одним из множества факторов которые вызывали и любовь к ней и вот это онемение.
 Не давало всё ей высказать ещё и осознание, внутреннее, интуитивное осознание что всё это обречено, знакомство напрасно, у нас с ней ничего не получится, так как она старше, уже студентка первокурсница, а я ещё в школе учусь, точнее числюсь.
 К этому времени у меня был последний класс и я уже перестал посещать уроки, просто отказался от школы, корча из себя маленького фаталиста. (Развал СССР, разгул мерзости, пошлости вокруг, бандитизм, в общем, резкий отход от строя, порядка, которому я недавно был научен, всё это ломало мне мозг и от всего этого брал начало мой странный отказ, ранний протест, мой малолетний декаданс, время было такое, что школа уже не являлась в моих детских глазах чем то обязательным и нужным.)
 Короче, она уже получила свой паспорт, а я пока нет.
 Неприкасаемо встречал и провожал я её до дома, всегда позади, в сторонке, и вдруг такая ситуация, так неожиданно, казалось, она невидимо протянула мне руку, подошла ближе, и будто приобрела новые свойства, о которых я и не подозревал в ней.
  Нежность, нежность, нежность... от неё так пахло нежностью, какой то хрупкой, детской нежностью, как пахнет сердце доверчивого ребёнка, её женственность была несравненной, она, будучи старше, словно стала младше меня.
 Я промолчал тогда, но заговорило сердце, а я и не знал до этого, что оно может говорить голосом внутри. Сердце сказало - Талиа  намекает, близится конец её учебного года, через пару дней каникулы, давай, подойди сейчас, познакомься, потом когда придёшь?... и этим неожиданным дружелюбием пронзила мне сердце, стала ближе, как родная.
 Кстати её имя значит это - родящая, родная, - и это имя нахлынуло на меня тогда мягкой, тёплой волной и накрыло, утопило, в том ласковом мае. Она сделала тот май ласковым. Зашла в сердце, как к себе домой.

Что бы я ей сказал? (...)
.   
Июнь.
.
 Настали летние каникулы, и, сначала изредка, потом чаще, Таша  стала появляться на улице, в сопровождении матери и маленькой сестры. В моём дворе жила девушка, которая училась в том же техникуме и Таша была знакома с ней и заходила, вызывала погулять и они обе, под эти обязательные жареные семечки от подсолнуха, общались, медленно прохаживаясь по улице.
 Я тоже выходил, тайком покурить и замечал что Таша поглядывает на меня. И как то нервно, даже требовательно "звучали" её романтические глаза. Вероятно, она тоже скучала, давно не видя меня возле техникума. Началась эта красивая игра взглядов.
 Когда она проходила мимо, в метре или в двух от меня, то я буквально ощущал что-то трудно выразимое в словах, какие то мягкие, тёплые волны, будто мимо проплывает какая то горящая лампа, или, если точнее, щупальца, странные невидимые щупальца тепло прикасались к моему телу, казалось даже, будто это она, невидимо прильнув ко мне, обнимает, жмётся ко мне и сразу отлетает, это чувство было на миг, как только она проходила, чувство стихало, таяло, будто ничего и не было.
 Это было так странно, так необычно, я списывал это на счёт своей воспалённой любовью фантазии, типа - просто, кажется. Я ничего не притягиваю за уши сейчас, не преувеличиваю, нет, ни в коем случае, но, да, эта девушка, действительно, чем то обладала.
  Ничего сверхъестественного, та самая "воля" или "намерение", свойства которые есть во всех нас, просто развитые у кого то в большей степени, у кого то в меньшей, свойства с помощью которых мы влияем на мир, на людей... И вот я вдруг нечаянно попал под это её влияние. Крепко попал. Её воля была сильна.
...
 
 Давно прекратились эти бесконечные галдящие, шумящие школьники на улице, ветра не было и в воздухе плыл запах зелени, цветов, нагретой земли, смешиваясь с гарью автомобильных выхлопов, всё вокруг заливало ослепительное, жаркое солнце и было приятно просыпаться под него по ещё прохладным утрам.
  В то время, раннее солнечное утро я особенно любил.

 Ставни были открыты и у меня, и в одном из тех трёх окон где жила  Таша.
 Я теперь каждый день видел её на улице и замечал как стал заметен её макияж - губки стали красней, глаза черней, длинней ресницы.
  Она распустила свои длинные, почти по поясницу, замечательные волосы и так поправляла их, таким движением, слегка выгибаясь назад, так, чтобы волосы упали с плеч и равномерно рассыпались по спинке, ровные, ровные... чёрные, чёрные.
 Она красиво расцветала, как неземной цветок, как лето. На ней были те же тёмно серые джинсы наобтяжку, с замочками-молниями на щиколотках и... тельняшка, такая маечка, не футболка, а именно маечка, тоже обтягивающая, с тоненькими бретельками, особо подчёркивающая  её статную фигурку, приподнятые плечики, небольшую грудь, (и шёпоток улиц тут же прозвал её "морячкой" из за этой тельняшки), да, это был самый пронзительный её лук, с джинсами эта тельняшка смотрелась просто супер и запомнилась на всю жизнь.
 И главное, она стала тяготеть к моему двору, часто уже заходила к той своей подружке по техникуму, или, проходя мимо, заглядывала в наш дворик своим дивным бинарным взором, вроде бы спокойным, равнодушным и в то же время внимательным, любопытным. Это было так мило, - то я приходил к ней в техникум, а теперь в мой дворик стала заглядывать она.
 Было уже жарко в июле, начался пляжный сезон, и я, выйдя со двора, вдруг увидел их, Ташу с матерью и сестрой, ещё каких то женщин, все они пересекали дорогу прямо передо мной. Все были одеты легко, по летнему, под жаркую погоду, или на море, они шли на море, да, точно, ну вот же, на её сестрёнке надувной круг в виде весёлой змейки.
 Мне стало так интересно глянуть Талию на море и я аккуратно последовал за ними на берег, он был недалеко, в паре кварталов и через железнодорожное полотно. Спрятался в зарослях Айлана и сидя на кривом стволе Инжира курил, наблюдал за ней, сначала сидевшей на коврике, потом раздевшейся до купальника... какого цвета был купальник, даже его дизайн, я не помню... от вида её открывшегося тела... извини, Бьёнси... Талиа всё перебила своим телом.
 Там все цвета радуги заиграли у меня в глазах... я поплыл... ощутил как вокруг своей оси вертится вся планета и как на ней все мы вдохновенно летим вокруг солнца. Просто - Фибоначи!
 Она, как жемчужина на всём побережье, в окружную. И море как её раковина... не только Каспий, всё вокруг - лето, планета Земля, весь мир, в тот момент стали раковиной для этой удивительной жемчужины - щедро освещённая солнцем, величественно мягко ступая по золотому песку, подходящая к воде, играя с сестричкой кидающей в неё брызги...
.
 Её лицо... Небольшие губки, словно сжатые в капризе, такие, будто обиженно молчащие губки ... Скулы такие, словно она их приподняла в улыбке, и не поймёшь - нежная улыбка это, или брезгливый каприз? И это было её спокойное выражение лица, нейтральное.
.
 Да, был в красоте её лица и диссонанс, это, к моему великому удивлению, отметили несколько человек к мнению которых я прислушивался, пара друзей. Один сказал, что ничего особенного в ней не видит. Другой и вовсе заявил - "...ты красивей чем она." И ещё мать, поджав нижнюю губу, сморщив щёку, этой миной выражая сомнение, покачала головой, резюмировала, что, мол, "... да, фигурка у неё, конечно, классная, но на лицо она просто симпатичная, а не красивая, как ты говоришь."
 Я поведал матушке о ней, было интересно что скажет, и неожиданно столкнулся с возражением, неверием в её красоту, но и не удивился, мать всегда была чрезвычайно прагматична, в небо редко смотрела и никогда не понимала художников, особенно меня...
...  и в то же время читала Сидни Шелдона... Странно.
 Да. Они были правы отчасти. Было на ней некое невидимое родимое пятно, если можно так выразиться, я не смогу точно объяснить что именно, с трудом подбираю слова; как незванный прыщик, вроде бы портящий весь вид, но тут, в её случае, не портящий, а, наоборот, придающий шарма, как какой нибудь шрамик, или "ленивое" веко, или мушка, расположенные где надо на лице и делающие его одним на миллиард.
 Именно такие ньюансы являются главным критерием в выборе хозяйки холста для художника, эти маленькие несуразности вносят своё большое влияние на восприятие, особенно если девочка индивидуальна. Для хорошей, добротной картины нужно именно такое родимое пятно, на него опирается индивидуальность.
  Неидеальная красота, своей подачей, своей пронзительной загадкой влюбляющая в себя так, как не смогла бы влюбить идеальная.
  Идеальная, но пустая.
 Какая то Джоконда, ей Богу! А какая осанка, какая хорда, прямая и ровная как линейка с макушки до пяток, как Тургеневская девушка, такая достойная, уверенная в себе, и чуть наклоняя головку в бок, в ту сторону, куда смотрит, томно откинув с глаз чёлку.
 Её взгляд был достойным, чтобы его запомнить, и особенно тем, что она, этими своими глазками, просто так не играла больше ни с кем.
 Это был особый момент, опасный, как влюбляющий в неё фактор.
 То есть, на неё пялились другие пацаны, с ней заигрывали, что называется - " подкатывали яйца", - но её чёрные глаза при этом смотрели в пол, или куда то в другую сторону, равнодушно, себе на уме, как и положено смотреть глазам девственницы, или гейши, настоящей девушки... всегда, я видел это... ведь, конечно, я уже вовсю наблюдал за ней, сквозь чёрные стёкла своих модных солнцезащитных очков, (чтобы она не спалила мои глаза на ней) и замечал, как необычайно дорог её взгляд.
 Установив правила холодной игры для всех, но немножко нарушая их в твою пользу, только для тебя.
 Спокойный, самоувереный, будто даже равнодушный, но всё таки на меня, только на меня, внимательный взгляд, милый в своём чистом любопытстве - кто этот парень? - и продлённый по времени более, чем позволяет этикет общепита; И смотрела так, словно колола дозой, дозой бодрой, втыкающей, но действительной лишь  до следующего утра, до нового утра следующего дня, в которое я как очарованный приходил за дозой следующей.
  Так в её чёрных глазах стал отражаться я, и я замечал это своё отражение.
 Цвет её глаз, от которого брал цвет весь её наряд, тоже отдельная тема. Серый, краплённый белым, который она часто выбирала, очень шёл к её чёрным глазам, я был согласен. Всякие рубашечки, футболки, маечки, своими светлыми, тщательно выбранными тонами здорово подчёркивали её чёрные и блестящие как смоль волосы.
 Я теперь во многом был с ней согласен, но молчаливо, в сторонке, позади. Так само собой сложилось, таков был расклад, какой то мрачный, но потрясающе романтичный "флэш роял" и я ничего не мог поделать ни с этим, ни с собой, ни, тем более, с Ташей.
 Кстати, она не надевала солнцезащитных очков, я ни разу не видел её в очках, может не любила, или не хотела прятать свои глаза, не знаю.
 Очевидно она хорошо знала цену своим глазам. Она самой собой украшала всё что было вокруг неё, как подминала под себя матрицу - кривые лиственницы, всю свою деревянную жизнь тянувшиеся к солнцу как подсолнухи и потому так косо  выросшие и смотревшиеся неэстетично, даже уродливо, вдруг приобретали мягкие художественные черты; давно не обновлявшийся, оплавленный и местами облезлый асфальт тротуара не замечался вовсе, весь этот застарелый провинциальный "Ампир", всё это как то выравнивалось, смягчалось, облагораживалось от её просто присутствия во всём этом, от её невидимых но чувственно всё  пронизывающих волн; ветер и дождь не досаждали а ласкали, жаркое солнце не пекло, а приятно и уютно грело, да, вон, даже бабка на углу торгующая семечками и жвачками, становилась какой то симпатичной, сказочной, и я невольно, даже охотно, погружался в эту тёплую, уютную, разноцветную сказку, тихую и тягучую как омут.
   
 Как то я выходил со своего двора и на улице сразу увидел через дорогу, на другом тротуаре, одну, такую, типичную тёлку, её женские формы при ходьбе так колыхались, что даже я слегка офигел, и тут же замечаю соседа и ему киваю головой, на неё указываю, мол, что за Тинто Брасс?)) только поворачиваюсь в ту сторону куда шёл, - на тебе! - на моём тротуаре Таша со своей свитой - мамой, сестрой, - только что вывернули из за угла и идут мне навстречу и Таша так смотрит на эту тёлку своим спокойным взглядом и так выразительно, многозначительно долго смотрит, что мне как то даже неловко стало... это тоже был такой особенный момент, она ещё более привязала, как бы своя волна пролегла между нами, своя частота... затем сдержанно крикнул её взгляд на меня - не обламывай! - и так быстро отвела глаза от меня вдаль, за мою спину, к себе домой, как обиделась.
 Она вроде как приревновала, или удачно сделала вид, не знаю, я до сих пор о ней ничего не знаю, но как красиво она это сделала при помощи своих глаз, красиво именно тем, что так просто, лаконично, спокойно, и главное - ни слова не проронив. 
 Будто ты подошёл к двери и готов постучать в неё, но стук раздаётся изнутри двери и скорее чем ты к ней прикоснёшься.
 Её подача была великолепна, в поведении, в выдержанной рефлексии, в общей красоте, и всё это укладывалось в её восемнадцать лет, не знаю, примерно говорю, может быть семнадцать с половиной? И кто её этому научил?
 

.
Июль.
.
Слепило солнце в зените. Жизнь вокруг неслась как река. Персик уже вызрел и тяжело шмякали его оранжево красные тёплые плоды на жёлтые горячие плиты. Пришлось собирать на варенье.
 Меня звали друзья на какие нибудь гульки и я с удовольствием, охотно выходил с ними в город, но вдруг скоро становилось как то скучно и тоскливо там, с ними, хотелось поскорей вернуться домой, а если точнее, на свою улочку, где я мог бы увидеть, например, Ташу, это было намного интересней, а если откровенно, то, понималось как то само собой, что я, вообще, выходил в город только затем, чтобы встретить её на этой улочке.
В самом разгаре лета я сидел у себя на кухне, слушал музыку пил чай и вдруг в дверь постучали. Я вышел, смотрю, сосед, говорит:
- Там девчонка одна, которая здесь рядом живёт же, наша соседка,  знаешь?
Я как то сразу понял, что речь идёт о Таше, и понял раньше чем глянул туда же, куда глянул в этот момент сосед. Там, немного поодаль, возле ворот, стояла моя жемчужина - "Морячка" - в своей  тельняшке перекрестив свои худенькие, уже слегка шоколадистые от загара, локти между собой на груди и смотрела на нас. Рядом туманилась та  подружка по техникуму. Я еле оторвал взгляд от неё и спросил у соседа:
- И что?
- Она спросила, не дашь ли ей эту музыку которая играет сейчас у тебя?
- Меладзе? Да, конечно...
Я суетнулся, вынул аудиокассету из своей "Весны 223", и отдал её соседу, чтобы тот передал ей. Сосед через несколько секунд  возвратился, говорит:
- Она сказала тебе "спасибо".
Я не сразу нашёл что сказать в ответ, потом быстро попросил его:
- По братски, догони да её, скажи от меня, мол, "пожалуйста".
Он оказался славным добрым малым и передал ей это. 
Но даже этот её, так спокойно и мило подкинутый мне повод познакомиться и пообщаться вновь остался безучастным с моей стороны, да, согласен... но, что толку было? Наше с ней безмолвие уже преодолело какой то предел, своеобразный порог, за которым общаться или знакомиться уже как то априори не предполагалось, или просто стало неважным, не знаю.
 Но теперь она, этой кассетой, как будто своей морфинной иглой пронзила моё сердце насквозь, аж из спины вышло, и так красиво она завернула торчащее из спины остриё, превратив его в какой то экстравагантный крючок, когда через пару, тройку дней вернула эту аудиокассету, опять же дипломатично прохладно, через того же соседа.
 И единственное что обезболивало этот крючок, на котором я себя почувствовал, так это мысль о том, что раз уж всё так серьёзно, Талиа, раз уж я пойман на твой экстравагантный крючок, то значит, я тебе нужен, ты не хочешь меня отпустить, ведь так? Таша? Зачем тогда ты меня поймала? 
 Эти пару дней, пока кассета была у неё, конечно я был в экзальтации, дома места себе не находил, и когда мать, вечером усевшись смотреть свой любимый сериал, вдруг обнаружила тёмный телеэкран, сразу смекнув что дело в антенне, послала меня на крышу, то я, не находя себе пятый угол, взлетел туда ракетой и быстро всё починил. Уже хотел было спуститься, но вдруг обратил внимание на красивый, розовый закат. С крыши были видны зелёные горы, диадема цитадели венчающая холм, далёкие виноградники, в другой стороне полоска синего моря, крыши домов и всё это покрывал красно-оранжевый спектр от заходящего за горы раскалённого красного шара, тёплый и уютный розовый вечер, видный мне сверху. Особенно её домик и двор, частично видный мне с крыши. Я долго сидел на краю крыши, свесив ноги и подперев ладонью щёку, смотрел на этот маленький оазис моего счастья.
 
 Стемнело, где-то рядом пилил сверчок, "фьюкала" раз в пять секунд   какая то странная, до сих пор не знаю названия, ночная птица, сверху мне было видно что в том, через три дома, дворике горит свет и представилось как она сидит у себя, пьёт чай и слушает мою кассету.
 Слышались несколько школ вдалеке, пумкала-тумкала басами музыка, там справляли выпускные балы и пили дюшес и шампанское и танцевали выпускники, а позже через всю эту уютную и  весёлую ночь шли на побережье, встречать рассвет и кидать в море монетки загадывая желания. Волшебная ночь молодых. 

 А поблизости тихонько бренчала гитара и слышались голоса, это на углу, на своём личном мэйданчике, за палаткой где продавали сигареты и кока-колу, присели парни с района, местные бродяги, щипачи, джиганы, наевшись опия сырца, покурив медицинской, под "Долю воровскую", резались в "Секу" и примолкали, в ладони прятали косяки, когда медленно ворчал мимо полицейский УАЗ.
  Конечно! Ведь это мог быть сам Адыльгирей, в то время начальник полиции, совершающий свой настырный ночной рейд, давя на местный криминалитет... да да, тот самый Адыльгирей Магомедов, который из одного заезжего фраера "Амаретто" "Пепси-Колу" сделал, помнишь, уронил его в ресторане "Лезгинка", в самом начале своей карьеры. Так вот проедет УАЗик, и вновь тихонько тянется дымок анаши, "Доля воровская", журчит говорок улицы, хохоток района... завтра, с утра, они пойдут на свои лукавые дела, кто крутить напёрстки, кто подрезать кошельки и тянуть всё что плохо лежит. Сейчас же, ночью, пацаны расслабились, отдыхают...    
  Я тоже расслабился, лёг на спину, шифер был ещё приятно тёпел, смотрел на звёзды, куда то в бесконечный космос, курил и думал - "Что же, не подошёл до сих пор, не беда, судя по её вниманию ко мне, есть шанс, есть надежда... я ей нравлюсь, хм, чудо какое то, разве бывает так в жизни? Чтобы та, которую любишь, ответила взаимностью... да, точно, я нравлюсь ей... и вот, скоро кончится лето, начнутся её пары, её второй курс в техникуме и я обязательно подойду к ней, познакомлюсь. Теперь, после этой аудиокассеты, пути назад для меня уже нет, придётся это сделать... потом мы будем вместе, я добьюсь её руки и сердца, выкуплю у родителей, выкуплю её у всего мира.
 Мы будем вместе, будем любить друг друга; будем звать журналистов и устраивать фото-сессии по утрам, в постели, как Леннон и Оно... Штурмовать Монблан... Спасать китов... в общем, делать разные глупости, которые делают всякие  психи, романтики и влюблённые...
Я так размечтался, что не сразу услышал голос матери, из окна внизу, зовущий меня по имени, я откликнулся, и на её вопрос, (что с товаром, сынок?!) :-), то есть, не умер ли я там на крыше, успокоил её, мол, нет, мам, нормально всё, потом понял, что провёл на крыше уже пару часов, глянул в сторону домика Таши, кстати, там уже погас свет, и сладко потянув спину, спустился в дом.
 Мои глаза ещё пылали розовой мечтой, надеждой, словно сквозь розовые очки этого приятного розового вечера, но не заметил только одного -  солнце закатилось, город погрузился в тёмно синий  сумрак и в этом таился плохой, дурной знак - всё заканчивалось.
 На следующий день разыгрался ветер, нагнал тучи и хлынул ливень, добрый летний ливень, который скоро прошёл, асфальт быстро высох, посветлел и о дожде напоминала лишь мокрая, не успевшая так быстро высохнуть листва.
 Солнце было приглушено облаками и прохладный  влажный ветер гулял по улице, прогоняя недавнюю  жару и стряхивая с этих, уже зрелых, стареющих листьев капли.
 Все мы, молодые, вышли на улицу, в том числе и она, там у себя, через три дома, и тусовались на улице, гуляли мимо друг друга пацаны и девчонки и освещение было таким, спокойно светлым, не режуще ярким как обычно летом, но будто в середине лета сразу наступила осень, все вдруг надели худи и спортивные куртки, как спрятались в чехлы, от чего на душе становилось немного грустно, как то заранее ностальгически грустно.
 Будто на белое золото легло какое то тёмно жёлтое пятно, в матрице стала образовываться воронка, но я и этого "предсказания" не замечал, будучи весь в дурмане, в трансе, в маленьком безумии от неё, от её издалека поглядывающих на меня чёрных глаз и волос играющих на ветру.
Я был с одним соседом, ровесником, в очках и с улыбкой, такой, будто он плачет. Их семья некоторое время жила в нашем дворе и мы успели с ним сдружиться. Он показался мне тем, кому  можно доверять и вот он оказался свидетелем моего пристрастия к Таше, я всё ему рассказывал, делился, ну и о кассете не смог промолчать.
  Тот очень удивился, даже как то неприятно для себя удивился и сразу предположил что она играет со мной, мол, чтобы я не особо обольщался, девушкам доверять нельзя. Кстати, он был один из тех двоих, кто, " ... не увидел в ней ничего особенного" И это его странное сомнение я пропустил мимо внимания тогда, не принял его чёрную метку.
А через пару дней он вдруг рассказал мне, так, между прочим, что Талиа, оказывается, знакома с его матерью, и они общались, и якобы Талиа ей сказала что я бегаю за ней как собачка.
 Что? Во первых сразу же возникал вопрос - как могут быть знакомы Таша и его мать? А во вторых - как Таша могла такое сказать? Но надо отдать должное ему, недаром он был в очках, и уже тогда, в детстве, он всё же добился результата - я повёлся, обиделся, не понял её как минимум.
  Но... это всё ещё ничего... теперь, об этом разговоре, совершенно себе параллельно узнаёт моя мать (она тогда ещё была социальна во дворе, часто общалась с соседями) МАТЬ! Одиночка! Единственный сын! Она возмутилась! Ещё и увидев что я какой то, действительно, очень грустный, тупо смотрю телевизор, на вопросы отвечаю односложно "Угу" или "Неа", короче, -  что за оказия, что, ****ь, происходит, сынок?!
 И она поняла.
  А стоит отметить - моя мать, импульсивная и вспыльчивая, которая Магу "Ханду" в своё время "успокаивала", когда он жил у нас во дворе и делал по ночам мозги всем соседям своими гульками, даргинскими пьяными дебошами, с лезгинкой во всю мощь из  стереосистемы "Вега 60" в три часа ночи... и всё это за стенкой, он жил в соседней квартире!
  Да, был у нас на районе такой "Казбич". Так мать, не дождавшись хоть какого то мужика во дворе, (мужики делали вид что спят, а попросту говоря терпели Магу) моя Казачья Мать, без стука открывая его дверь чуть ли не ногой, врывалась, сама выключала эту "Вегу 60", выдернув штепсель из розетки и злобно пожелав всем спокойной ночи, выходила, так же злобно хлопнув дверью. Её долго потом вспоминали друзья Маги:
-Мага, это кто? Она бессмертная?
И сам Мага много лет спустя вспоминал и с улыбкой говорил мне:
- Матушка у тебя конечно, - мужик!
Кстати и сама Таша как то имела "удовольствие" наблюдать за инцидентом связанным с Магой, когда он уже съехал с нашего двора и его новый собственный дом был аккурат напротив её дома. Вся улица высыпала тогда смотреть как  Магу вязали полицейские, но не могли это сделать, так как пёс Маги, Кавказская овчарка "Ханда", чувствуя что то неладное, на хозяина наезжают, вставал между ними, защищая Магу и угрожающе гудел и рычал как медведь... а Мага, такой на куражах, стоял и потешался - ну, давай, возьми меня...
Короче, еле его повязали вместе с его собакой увезли в отделение.
И вот такая (Мать Кузи!) импульсивная, вспыльчивая, взяла и раздражённо ляпнула той подружке, с кем Таша дружила по техникуму, что, мол, -  " да, на чёрта ему сдалась эта жидовка?!"
Подруга охотно и скоро передала : - "А-а, Таша, знаешь что стало?"
Я был поставлен перед фактом что всё уже случилось, без моего контроля и потрясённо шипел на мать:
- Мам, ну хватит ставить меня в дурацкое положение, опять, а(?) Мам, ну что за "жидовка", то, а? Зачем? Зачем ты так вмешалась? Кто тебя просил? Она не могла так сказать... ты, просто, и её обидела, и меня подставила!
А мать настаивает, мол: - "да уже весь район над тобой потешается, а ты не знаешь! Восстановила твою честь, мог бы и спасибо сказать, неблагодарный!
Я, сквозь ком в горле, тогда сказал матери:
- Спасибо, конечно, мам, но... больше никогда так не делай! Ладно?
 
Душным августом догорало лето. Жара не отпускала, и под яростным, суровым, словно стареющим солнцем беспомощно вяла и высыхала вся зелень. Всё живое жаждало тени, а неживое - плавкий асфальт, раскалённые камни, крыши - не умея избежать этого беспощадного, жёлтого гнёта, терпеливо сносили его и вызывали жалость, сочувствие.
 Талиа бывала на улице, также проходила мимо двора, но между нами уже пробежала чёрная кошка, которую так хитро выпустил тот сосед. Невыносимо было  вспоминать его сплетню и к чему она привела, и уж тем более смотреть в глаза Таши.
 Её взгляд по прежнему "целовал" меня, но уже не так как раньше, совсем недавно, тепло и ласково, теперь в её глазах присутствовал немой укор, конечно лёгкий, готовый простить, но надрывавший мне душу и заставлявший  избегать её взгляда.
  Как недавно всё было хорошо, светило солнце, пели птицы, росли цветы и вдруг на всё это упало много, много железа и похоронило под собой этот маленький солнечный Эдемчик. Всего лишь от одной пакости завистливого соседа. И я не мог ей ничего объяснить, и она ничего не спрашивала.
 Я решил терпеливо  дождаться её второго курса и подойти к ней там, возле техникума. Да, можно было подойти и на районе, на нашей улице, но репутацию девушки никто не отменял, местным, (особенно вот таким соседям) только попади на их зубило. Не хотелось ей навредить и в этом смысле техникум был более комфортабельным вариантом. До начала сентября оставалась пара недель и я терпеливо ждал когда закончится это, уже надоевшее своей жарой, прогорклое лето.