Гамбургский счёт

 Предисловие.


              «Гамбургский счет — чрезвычайно важное понятие. Все борцы, когда борются, жулят и ложатся на лопатки по приказанию антрепренера. Раз в году в гамбургском трактире собираются борцы. Они борются при закрытых дверях и завешанных окнах. Долго, некрасиво и тяжело. Здесь устанавливаются истинные классы борцов, — чтобы не исхалтуриться.» Виктор Шкловский. ГАМБУРГСКИЙ СЧЕТ. Издательство писателей в Ленинграде, 1928 г.

              Доподлинно неизвестно собирались ли в Гамбурге наиболее сильные борцы, чтобы определить в честной схватке самого сильного. Но понятие, вложенное Шкловским В. в «Гамбургский счёт», осталось.

              Застойные времена не лучший период нашей истории. В противовес возрастающим потоком никчёмных диссертаций, засильем в науке и управляющих структурах бестолковых руководителей, а в лабораториях НИИ и кафедрах рвачей, деляг и разного рода проходимцев, начали формироваться неформальные, нигде не зарегистрированные, общности учёных. Им было не безразлично как развивается наука, кто этим занимается, что за человек, можно ли верить полученной им информации, опираться на выводы и ссылаться на результаты его исследований. Это был пласт людей для которых наука была их жизнью, они знали и верили друг другу, внимательно приглядывались к своему окружению и притягивали из него к себе наиболее достойных. Войти туда можно было только через «Гамбургский счёт». Проходной балл невысокий. Всего два критерия - талант и честность.

              На неформальных «посиделках» собирались известные по своим работам, преданные науке, честные исследователи «по интересам» и заслушивали коллегу, работа которого были пока мало известны, но отличались оригинальностью, смелыми и не трафаретными идеями. Часто приглашённым был начинающий, перспективный, молодой учёный. Цель — ознакомиться с его исследованиями и составить о нём мнение: умный или так себе, знающий или верхогляд, честный или проныра, можно ли ему доверять и полагаться на опубликованные им результаты опытов. Протоколы не велись, выводы не делались, резолюции не принимались. Формировалось мнение — это свой или нет.

              Пройти «Гамбургский счёт» было не легко. Но если ты прошёл, то ты был принят в неофициальную элиту исследователей. И неважно каков был твой статус — доктор или кандидат наук, директор института или младший научный сотрудник тебе верили, твоим исследованиям, выводам и рецензиям доверяли.

###

                Первая лекция в институте, меня студента первокурсника,  огорошила. Профессор, представившись, сказал;

                — Эту вводную лекцию, никто из вас не запомнит. Безусловно, вы все её старательно запишите, даже дома прочитаете, но всё равно забудете. Из всей лекции может быть запомните только несколько фактов. И то потому, что они требуются на экзамене. Потом и их забудете. А вот один момент в сегодняшней лекции запомните на всю жизнь, — Лектор прошёлся по кафедре, постукивая указкой по ноге. Повернулся к нам и спросил, — Кто-нибудь из вас знает количество ступенек на лестнице по которой вы поднялись на кафедру?

                Представьте себе. Вы пришли на первую в своей жизни лекции и никогда не видели живого профессора. Да и мёртвого тоже. Вам сообщили, что лекцию будет читать заведующий кафедрой, профессор, член каких-то непонятных академий и сообществ. Что произойдёт с вами? У Вас отвиснет губа и Вы будете сидеть затаив дыхание, ожидая услышать о сложнейших научных открытиях, опасных научных экспериментах. Вы весь - внимание и даже кишечник перестанет урчать перекликаясь с соседними собратьями, на непонятном языке. А тут вдруг, профессор, ни с того ни с сего, спрашивает, — Сколько ступенек на какой-то лестнице.

              Все молчали, не понимая причём здесь ступеньки. Послышались робкие возгласы, — Пять, семь, десять и т. д. Профессор подождал пока наступит тишина.
      
            — Не ожидайте, не скажу! А те цифры, которые вы сейчас называли, не говорят о том что вы знаете это число, а свидетельствуют об уровне вашего оптимизма. Когда выйдете с лекции посчитайте. И знайте это будет ваше счастливое число на нашем экзамене.

            Чего он хотел сказать, никто не понял, но как всегда в таких случаях подумали, — Умный дядька.

            Дальше началась сама лекция, которую я не запомнил. Но эти 9 ступенек помню до сих пор. Так впервые я познакомился со своим будущим шефом и с первого курса записался в научный студенческий кружок на его кафедре. Он же стал моим куратором.
               
                Лекции его были необычны, интересны, заставляющие думать. Да и самого шефа Боженька вылепил не по лекалам ГОСТа. Он весь состоял из неожиданностей. Голос, взгляд, поведение, речь, обращение к коллеге, доказательства в споре, советы и т. д. были всегда неожиданно умны, остроумны, привлекали внимание, заставали врасплох, не забывались и повторялись другими выкроенными средненькими подручными Бога.

         
            На первых порах знакомился с научной литературой и осваивал лабораторные навыки для будущих исследований. Не сразу освоил внутрибрюшинное введение препарата крысам. Вначале необходимо шустрого, быстроногого, перепуганного зверька весом 300-400 грамм поймать, нежно зажать в одной руке, перевернуть, чтобы кишечник переместился вниз и игла при проколе не задела его, обработать живот, вколоть иглу медленно ввести препарат, обработать ранку и выпустить.

            Рука с растопыренными пальцами быстро петляет сверху за животным по траектории его бега. Наконец пальцы как коршун хватают его за загривок и оттянутую кожу спинки. Ошеломлённая крыса на время затихает. Вытаскиваешь из клетки п поворачиваешь мордой вверх и к себе. Крыса приходит в себя, вывёртывается из рук угрожая вот-вот укусить. Теперь пугаешься ты и ойкнув выпускаешь её и сразу же чертыхаясь опять начинаешь ловить  радостное от подаренной свободы животное. Как утешение повторяешь про себя, — Не укусила….., не успела ……. Представить укус крысы, можно увидев пару крупных резцов на верхней и нижней челюсти. За хвост не ловите — может сойти кожа с кончика хвоста.
 
         
            Терпеть не мог вводить препарат через рот. У крыс в пищеводе два сужения. Самое узкое — диафрагмальное, около 1,5 мм. Олива (утолщение) на конце зонда примерно 3.0 мм. Такая разница требует медленного, затаив дыхание введения препарата животному, которое бешено трепыхается в твоих руках извергая на тебя писк с плохими словами. Я с ужасом представлял, что будет чувствовать крыса если я нечаянно разорву пищевод. Как будет жить, когда каждый глоток и кусок проглатывается с невыносимой болью!

         
             На втором курсе, я ощущал себя уже зрелым учёным. Закончив один из опытов, не посоветовавшись с шефом, самостоятельно повторил его в новых условиях. Толкнуло к этому никакой не творческий порыв, а простое любопытство состоявшее их двух слов «Что будет?», Эти два слова сидят внутри каждого дурака и умного. Первые задав вопрос ничего не делали, вторые как угорелые лезли, сломя голову, посмотреть результат этого «Что будет». Получалось всякое. Если результат был интересным, то балдели от удовольствия, поглаживая живот, пардон, голову, себе талантливому. Если ничего не происходило, то расстраивались. Иногда опыты заканчивались плачевно — сгорал дорогостоящий прибор, ни с того ни с сего дохли животные, случайно разбивались банки с реактивами. Тогда любопытного, в зависимости от нанесённого ущерба наказывали.

                Не дай бог происходил взрыв, отравление или ещё что-то страшное, когда наказывать становилось некого. Бедолага бесплатно, так и не найдя ответа, переносился в другой мир. Часто в преисподнюю, где лаборатории оснащены прочными приборами не взрывающимися веществами, не колющимися банками и бессмертными сотрудниками. Может быть поэтому соотношение количество дураков к умным в нашем мире величина не равновесная и всегда больше единицы.

              — Ерунда какая-то. Ну-ка подробнее расскажи, что ты там нафигачил, — сказал шеф посмотрев полученные мной данные.

             Запинаясь, с опаской посматривая на него, рассказал. Слава Богу! Судя по виду, полученная мной «фигня» его заинтересовала.

              Около недели мы разбирались в полученном материала. Пришли к тому, что наткнулись или на что-то интересное или на что-то никуда не годное. То и то требовало доказать и я до сих пор помню, когда и где меня осенила идея как это сделать.

              Шеф, на мою восторженно высказанную мысль, хмыкнул, сказал «ну-ну, слава Богу, что не прибежал среди ночи». Затем равнодушно разбил в пух и прах все мои доводы, не обращая никакого внимания на меня, непризнанного гения, который то краснел, то бледнел и опасно раздувался от переполнявшей его злости.

              Наконец обратил внимание.

              — Ну что. Давай думать заново. Идея-то у тебя не плохая! Молодец! Думаешь!
              Скажите, что мне было делать с шефом после критики и похвалы? Убить или расцеловать?

              Медленно, с трудом, примеряя и прикидывая, мы в конце концов создали схему пока расплывчатую, дырявую, но уже нацеленную на поиск в нужном направлении. Наступила пора начать исследования. Что они покажут? Может быть то, что студент и профессор это не студент и профессор, а два дурака, или то что они не только студент и профессор, а умные студент и профессор. Последнего хотелось больше всего!

              Думаю тогда, работая с шефом, я понял как необходима спарка при разработке любых, твоих или не твоих идей. Но всё равно самый первый момент встречи твоей идеи с чужим мнением всегда болезнен для тебя. Так же как и мать обижается на любую критику в адрес её ребёнка. Ещё бы! Твои идеи для тебя, как и ребёнок для матери, не чужие. Они, выстраданные производные твоего организма, построены из тебя и рождены тобой в муках и радости. Они плоть от плоти твои и ничьи больше!  Поэтому и срабатывает, не подчиняясь разуму, защитный рефлекс — мгновенно возникающая неприязнь к критику-лиходею, к его доказательствам, приводимым фактам и рассуждениям. Все они, для Вас, изначально не только чужие, но и не стоят ломаного гроша. Вы даже не пытаетесь разобраться в них. Вы будете спорить до хрипоты даже тогда, когда дураку станет ясно что Вы не правы.
 
                Приглушить это чувство можно и нужно, но ох как трудно! И не дай Бог, оно трансформируется в патологию и станет нормой жизни, тогда Вы превратитесь в Трофим Денисовича Лысенко и Луизу Банди. Многим хорошим людям Вы испортите жизнь. Деспот в науке — это беда!

                Я безвылазно сидел в лаборатории в свободное от занятий время. Ничего не получалось! Отобрал две группы крыс (опыт и контроль) с одинаковыми параметрами (вес, возраст и т. д.) с одинаковыми условиями содержания. Приступил к опыту. На третий день, замеряем показатели крови и органов. Как и предполагал шеф у опытных мышей они отличаться от контроля. Тихо, незаметно радуюсь. На 6 день в контрольной группе несколько мышей дают такие отклонения показателей, что глаза лезут на лоб. С чего бы это? С ума что ли они посходили? Иду к шефу. Шеф тщательно расспрашивает, потом видимо что-то решив, говорит, — Продолжай. Дальше поймёшь в чём причина. Продолжаю и ничего не понимаю. Только через три дня, утром в коридоре девушка лаборант, проходя мимо говорит, — У вас 5 крыс беременны.

                — Как беременны? — не понимаю я.

                — Как обычно от самцов, — улыбнулась лаборант, добавив мысленно, — Не от Вас же.

              Действительно среди контрольных крыс пять особей беременны. Именно те, которые показывали ничем не объяснимые скачки показателей. Теперь и ежу понятно — беременность крыс так сдвинула обменные процессы, что биохимические показатели крови, печени, мозга и других органов заплясали от радости.
 
              Пошёл к шефу.

              — Переделай опыт. Время есть.

              Второй опыт удался.

              Наконец получены первые данные. Они ещё ни о чём не говорят. Но дают слабую надежду на то, что мы наткнулись на что-то ранее неизвестное. Чтобы надежда перешла в уверенность необходимо повторить всё проделанное не менее трёх раз. Лучше 4 раза, ещё лучше….. Чем больше тем лучше. Приступил к повтору. И опять неудача. В опытной клетке 6 крыс погибли одна за другой. Причина неизвестна. Пошёл к шефу.

                — Ищи причину!

                Причина нашлась быстро. Лаборант подселила к опытной группе животных одну крысу из только что прибывших. Не прошедших карантин. Безусловно, больная крыса подвернулась лаборантки совершенно случайно. Но эта случайность перечеркнула весь опыт. 


                У случайностей есть свои закону. Их реализация может идти в сторону хорошего и плохого, но чаще всего от них не жди ничего хорошего. Не зря шутники придумали закон падающего бутерброда (как не упадёт, то обязательно маслом вниз), закон падающей монеты (как не упадёт, обязательно в щель), закон милиционера и т.д. Законы случайности особо свирепствуют в научном мире.

             
              И всё таки Боженька смилостивился, убрал се случайности и следующие два опыта прошли без сучка и задиринки.

                После предварительной обработки полученных результатов пошёл к шефу.

                — Молодец. Ты успеешь ещё оформить свои данные для сообщения на научной конференции института. Иди работай. Время поджимает. Все результаты оставь. Посмотрю. Завтра вечером зайди.

                Маялся неприкаянно весь день, думая что скажет шеф о моих результатах. Вечером зашёл.

              — Садись. Понимаешь ты кажется набрёл на что-то интересное. Вот смотри…….

              Проговорили около двух часов. Шеф рассмотрел мои данные с неожиданной стороны. И то что было для меня, с моей «кочки» зрения не заметно, с его позиции вдруг стало точкой с которой просматривалась совершенно новая закономерность. Она не отвергала старую, а пока только показывала её подчинённость, зависимость от чего-то другого. Шеф предположил наличие какого-то неизвестного науке фактора. На более высоком, чем клеточный, уровне притаился какой-то могущественный незнакомец, регулирующий состоянием молекулярного хозяйства клетки, Кто он, как он устроен, какова у него власть и полномочия? Всё это было до жути интересно!!

                Разошлись усталые, но довольные собой, друг другом и всем миром. Так редко, но бывает.

             А работа в кружке продолжалась. Опыты шли один за другим. И каждый раз их в засаде поджидал злейший враг — ошибка. Главное свойство ошибки — она не заметна до своего появления. Она безболезненно и незаметно вплетается в канву опыта, внедряется в его тело, набирает сил и вдруг — бац, и весь опыт превращает в ерунду.  Основной метод борьбы с этой неприятной девочкой — предугадать её появление. Перед каждым опытом необходимо мысленно тщательно прощупывать каждое звено будущего исследования на надёжность. Не способен или ленив, обязательно будут ошибки. Одна, две, три ошибки и вот ты уже носишь титул «неудачника». К тебе бояться прикоснуться, заразишь не дай Бог!

              Срывы, удачи, неприятности огорчения и радости которыми насыщена студенческая жизнь в научном кружке подходили к концу. Пришла пора обобщать, обдумывать и делать вывода. Теперь работу должна взять на себя нейрональная сеть и доказать, что её не зря все эти годы кормил желудок и кишечник. Не только кормил. Иногда баловал мороженым, пирожным и разными вкуснятинами, содержащими мясо.

                Вино не приветствовалось. Я не был закоренелым трезвенником. Быть им в студенческих компаниях трудно. Выпивал редко, но не потому, что был насквозь пропитан антиалкогольной пропагандой.

                Не раз замечал — выпивка отбивает способность мыслить. Однажды после основательного подпития пришёл в себя только на третьи сутки. Не мог не только что-то делать, не мог думать. Вернее думы были, но они были какие-то не такие. Мысли тяжело и лениво ворочались внутри больной головы и сразу же испуганно замирали столкнувшись с неприятными незнакомцами - тошнотой, рассольной жаждой и болезненными сигналами от разных частей приходящего в себя организма. Настроение было никакое. Самое лучшее состояние — лежать без малейшего движения, не напрягая распластавшиеся в алкогольном параличе извилин мозга. Всё это свалилось на меня после бурного не безудержного веселья и доверху наполнило мою черепную  коробку вязким, однородным, никуда не годным материалом, который раньше назывался мозгом, а сейчас никчёмной перебродившей бурдой. В такой не физиологической среде научные мысли не могли не только существовать но и возникать.

                Дыша перегаром с трудом дотягиваюсь до стола. Беру черновик ранее написанного доклада на студенческую конференцию. Читаю и ничего не понимаю. Что я там написал. Вот фраза «из этого следует». Читаю и не могу понять, что такое «это» и почему из него что-то следует. А ведь четыре дня тому назад понимал и писал без всякого напряга.

                На третий день полностью не очухавшись иду на семинаре. Идёт диспут. Молчу, потому что не могу понять нить обсуждаемой проблемы. Вот выступил шеф. Все удовлетворительно закивали. Шеф одним замечанием решил проблему. А я с трудом вникаю в слова шефа и не могу понять почему и как он её решил. Да и саму проблему я уже забыл пока напрягался понять о чём сказал шеф. Память после выпитого совсем меня забыла.  Я опустился до уровня дурака. И ничего с этим не могу поделать. Пропало абстрактное мышление. И только на тридцатый или сороковой день способность мыслить восстановилась полностью. Говорят дурак никогда не поймёт что он дурак. А я понял. Может поэтому вернулся в свой мир трезвого и остался в нём навсегда.

##

              Меня оставили в аспирантуре. В основу кандидатской диссертации легли мои разработки проделанные в студенчестве. Эти результаты, пока не совсем определённо, показывали на существование закономерности, знание которых позволяло манипулировать некоторыми биохимическим процессами в нужном направлении. Нужны были неопровержимые доказательства. Раньше мы не могли даже подступиться к изучению этой проблемы. Не было соответствующих приборов, а от наличия последних во многом зависит успех, актуальность и достоверность проведённых исследований. Читали иностранные статьи и вытирали капающую на них слюну зависти. Тихо ругая начальство института. И вдруг! Ректорат расщедрился и выделила кафедре самый современный прибор. Нате, пользуйтесь! Секреция слюны прекратилась, а горизонт возможностей, охватываемого жадными взглядами сотрудников института, особенно аспирантов, расширился.
 
              Мне иногда кажется что настоящего учёного можно запросто вычислить, узнав его чувства, возникающие в день приобретения нового прибора. Это чувство тихой радости. Тебе становиться хорошо от одной мысли что ты завтра начнёшь работать на новом приборе. И вот, завтра наступило! Ты проснулся в 4 часа утра и до пяти ворочаешься на койке, считая минуты до шести, когда можно встать и бежать в институт. Но в пять ты не выдерживаешь, встаёшь, умываешься, делаешь наспех зарядку, перекусываешь и тихо выходишь в коридор общаги. Идёшь. Впереди тихо открывается дверь и из неё бочком выходит твой товарищ Яша. Мы аспиранты и работаем над одной и той же проблемой.

              — Яш, ты куда в такую рань. На свиданье?

              — Какое к чёрту свиданье. В лабораторию. Вчера установили японский прибор. Вот иду посмотреть как он работает.

              Ему можно было ни отвечать, ни задавать вопросы и вообще не обращать на него внимание. Яша вряд ли понимал с кем он говорит и о чём. Все его мысли давно вылетели из его умной головы и ждали Яшу в лаборатории, сидя на стуле перед долгожданным японским прибором.

             Молча, вдвоём, как солдаты на марше, зашагали в институт. Не помню как доехали, о чём говорили. Запомнилось только как уселись около прибора, разложили инструкции и начали знакомство с новым японским приятелем, который позволял делать фантастические операции с ДНК и РНК. И осуществлять массу таких манипуляций, что уму не постижимо. О Боже! Какое это было счастье!

              Перед окончанием аспирантуры произошла реорганизаци
я ВАКа (Высшая аттестационная комиссия). Вводились новые требования к защите диссертаций.

             В столовой Вадим подсел к моему столику. Спросил.

             — Будешь подавать на защиту?

                — Да.

             — Ты что? Дурак что ли? Зачем подаёшь? Новая метла в ВАКе будет мести без разбору и первые диссертации будут проходить жесточайший контроль. Завалят, как пить дать! Подожди. Видишь почти никто не подаёт.

             Я колебался. Полученные мной результаты были действительно новы и могли послужить материалом для обоснования новых идей. У меня и моего шефа были резоны бояться, что мои опыты повторят за рубежом. Поэтому нужно было быстрее защищаться. Застолбить всё сделанное. Но как всё новое, не оперившееся мои идеи были ещё очень слабыми, не стойким на излом и при желании можно было если не завалить, то основательно испортить жизнь претенденту на степень кандидата наук.

              Шеф вызвал меня в свой кабинет.

              — Я в отношении твоей защиты. Материал собран, обработан. Диссертацию практически написана. Это хорошо! А дальше что? Будешь подавать или переждёшь пока вся шумиха с перестройкой ВАК-а закончится? Я тебя понимаю! Полученные тобой результаты действительно замахиваются на пересмотр положений, которых придерживаются некоторые члены Диссертационного Совета института. Назначенные ими оппоненты могут так повернуть твои достижения, что ты не сможешь их защитить. Не хватит опыта, эрудиции, смелости. Но защищаться нужно. Время идёт! Думай!

              — А Вы как думаете?

              — Во-первых, разговор идёт не обо мне. Я не на твоём месте и у меня не твой характер. Во-вторых, если ты сейчас струсишь — это плохо. Человек крепнет только пройдя через трудные для него ситуации. Дерево не вырвешь, если оно постоянно раскачивается ветром.  Конечно если не защитишься — пятно на всю жизнь! Но это можно пережить……….

              Многое чего тогда сказал мне шеф. Я начал понимать, что в науке идет закулисная борьба, сталкиваются идеи, характеры, правда-неправда и ещё всякая чертовщина, которая отравляет не только нормальную жизнь, но и влияют на твои исследования. Эту сторону жизни нужно знать, чтобы уметь противостоять. А противостоять, ох как трудно! Запросто могут осмеять, оклеветать, извратить, умолчать и т. д. Приёмов в арсенале лжеучёных множество. Среди них есть такие таланты и гении, что ой-ой-ой. Поэтому мне прежде всего нужно было преодолеть страх перед защитой И я преодолел его. Подал на защиту.

                Откровенно говоря, не ожидал, что предварительная работа по подготовке к защите настолько трудоёмка.

                На каком-то этапе до кипящего от усталости и злости мозга стало постепенно доходить, что подготовка диссертации — чрезвычайно нужная и полезная работа. Именно на этом этап приходится существенный массив открытия новых идей. Мало того в этот период оттачивается и развивается не только способность логически мыслить, но и формируется интуиция, редкий дар настоящих учёных.

       Кажущееся бессмысленное барахтанье в каше фактов вдруг приводит к ощущению, что под ногами появляются твёрдые островки по которым ты поднимаешься на поверхность. И оттуда, сверху вдруг видишь, что груда полученных результатов как-то организована. В ней начинают просматриваться пока малозаметные связи одного с другим Вот выявлена одна связь, вот вторая, третья. Все они пока перепутаны, не сцеплены друг с другом. Их обрывки торчат свободными концами в разные стороны. Но это не важно, это предтеча к тому, что ты вдруг интуитивно, в каком-то озарении осознаёшь, что эти цепочки вовсе не хаос, а упорядоченная система. Не дай Бог тебе упустить этот момент!

             Это уже другой уровень работы — творческий. Ради него живут и работают учёные. Это самый результативный и самый приятный этап в работе. Но он как вспышка, как озарение и его никогда не достигнешь если основательно, несколько раз не перелопатишь полученный и до чёртиков осточертевший тебе материал.
 
                С появлением новой гипотезы сразу же открываются новые перспективы меняется взгляд на проблему и твоя позиция по отношению к другим теориям. Новая идея, как новорождённый ребёнок сразу же начинает требовать, кричать, окунать тебя в море неожиданно появившихся забот. Исход один. Твой мозг патологически зачесался. Ты не можешь усидеть на стуле за диссертацией, а рвёшься в лабораторию с единственной целью — проверить, поставить новые опыты, чтобы подтвердить новую, только что проклюнувшую, идею. В таком состоянии диссертация твоя становиться твоим врагом и ты стараешься как можно быстрее спихнуть с себя этот многостраничный груз.

                Диссертацию я защитил. Чёрных шаров не было.

                Вадим побоялся подавать на защиту и подал позже. Как назло, перед подачей у него возникли шероховатости. Это ещё мягко сказано!

                Я сидел в лаборатории, когда пришёл шеф и протянул мне бумажку. Решением Научного Совета, моему шефу предписывалось дать отзыв по рабочим материалам (протоколам опытов) представленной к защите диссертации Юрченко.

                Я прочитал и вопросительно уставился на шефа.

              — Возьми у него все журналы, записи и прочее с данными по проведённым исследованиям, просмотри. Придёшь, поговорим, — ответил на немой вопрос шеф.
              — А что я должен смотреть?

              Шеф протянул мне ещё одну бумагу, где был перечень вопросов на которые необходимо дать ответы.

              — Давай, давай. Учись заниматься рутиной. Не всё сидеть в лаборатории и заниматься наукой. К следующему понедельнику жду ответ.

              Шеф уже не раз, часть своей административной работы перекладывал на меня. То ли лень было заниматься, то ли вводил меня в курс работы кафедры, не известно. Я не сопротивлялся. Нечленораздельно хмыкал, кивал и отводил глаза. Более высокую степень недовольства показывать не следовало — себе дороже.

                Через день пришёл Вадим и вывалил мне на стол груду, журналов, тетрадей, блокнотов, фотоснимков и прочей чертовщины, куда он заносил результаты проделанных исследований.

              — Выходит твой шеф спихнул на тебя экспертизу моих рабочих материалов. Ну что ж. Вот они. Смотри. Всё точно, никаких фальшивок. Что я дурак подделывать результаты? Когда закончишь?

              — А чёрт его знает. Шеф сказал к следующему понедельнику.
              — Хочешь помогу?

              — В смысле?

              — Я составлю за тебя справку экспертизы, ты ознакомишься, проверишь и отдашь шефу.

              — Ну не знаю? Как-то неловко. А вдруг шеф узнает.

              — А кто ему скажет? Или ты думаешь, сам проверять всю эту груду. Думаешь я что-то смухлевал?

              — Да нет. Чего сразу в бутылку лезешь! Ты Вадим справку составляй, а материалы я всё-таки посмотрю. Так честнее будет.

             — Ну, ну.

             Вадим ушёл, а я раздосадованный внезапно свалившимся на меня делом, вздохнул и вытащил первый журнал.

             Вначале с неохотой, а потом всё более входя в тематику исследования Вадима, я с интересом наблюдал по протоколам весь путь, который он проделал к обоснованию своих выводов.
               
                Что и говорить, парень он был не глупый. Некоторые исследования были настолько необычны и их результаты открывали такие неожиданные перспективы, что я диву давался, терял слюну и почёсывал макушку пустой головы.
 
             На второй день при знакомстве с очередными результатами, вдруг почувствовал, что здесь, что-то не так. Я не мог конкретно определить что именно Но чувство какой-то не состыковки в результатах опытов зудило и зудило. Я вернулся назад к просмотренным материалам. Порылся и обнаружил несколько непонятно как полученных результатов. Порылся ещё и вновь нашёл что-то непонятное. Непонятное было похоже только на одно — подтасовку материала. И ещё и ещё.

             Пошёл к шефу. У него сидела какая-то девчонка с раскрытым блокнотом. Видимо что-то записывала.

             — Что так рано пришёл? Всё уже просмотрел? Быстро справился. Всё в порядке? Чего молчишь?

             — Понимаете, как бы это сказать. У Вадима всё не совсем в порядке.

             — Что не в порядке? Со здоровьем? Чего мычишь? Скажи конкретнее.

             — Я бы хотел…. Мне нужно….. Вам одному сказать, — промямлил я косясь на девушку.

             — Боже мой, тайны Мадридского дворца. Света выйди на секунду. Не уходи, потом зайдёшь, мы ещё не закончили.

             Девушка, посмотрев на меня вышла.

             Объяснил шефу, что в просмотренных протоколах есть данные полученные на приборе которого на кафедре в то время не было. Его приобрели только через год. Такой же прибор был в Новосибирском научном городке, но Вадим туда не ездил. Возникает вопрос откуда данные? А вот в этом журнале протоколы опытов проделанных в то время, когда лаборатория не работала. Наш институт целый месяц переезжал в другой корпус. Опять возникает вопрос. Ну и так далее.

              Я протянул шефу список протоколов вызывавших сомнения.

             Шеф взял листок и держа в руке молча смотрел на меня. Так мы и смотрели друг на друга — он сидя, я стоя. Шеф наконец, положил список на стол, прочитал. Поднял голову, посмотрел в окно, опять на список. Забарабанил пальцами по столу.

             За окном покачивалась верхушка американского клёна.

           — Да-а-а-а-а, — протянул шеф, — Задал ты мне задачу!

           Опять постучал по столу пальцами.

           — Знаешь, что. Тащи всю макулатуру Юрченко ко мне. Скажешь Вадиму, что шеф всё забрал не дав посмотреть. Сказал, мол посмотрит сам. А ты не лезь. Шишек можешь набить ещё тех! Обо всём, что сказал мне никому не говори. Нужно всё хорошо проверить. Всё! Иди.

           Выходя из кабинета чуть не столкнулся с девушкой. Она остановилась пропуская меня. Мы молча смотрели друг на друга.

           — Здравствуйте, — ни с того ни с сего сказал я.

           — Здравствуйте, — ответила она, входя к шефу.
Вечером позвонил Вадим.

           — Ну как! Закончил?

           — Нет! Я даже прочитать ничего не успел! Шеф пришёл и всё забрал.
           — Как так? И что сказал?

           — Да ничего. Забрал и всё. А что какие-то проблемы?

           — Да нет. Ну ладно. Пока.

           Что происходило дальше — не знаю.

           Через несколько дней Вадим подсел ко мне на Совете, где отчитывался декан нашего факультета.

          — Слушай, что твой шеф так взъелся на меня? Дал такой отзыв о моих рабочих материалах, что хоть в петлю лезь. Вроде бы дружит с моим шефом! Чего ему надо? Ты не в курсе?

          — Нет.

          — Понимаешь, пишет, что я смухлевал. Перечислил результаты, которые у него вызывают сомнения. Как будто сам не мухлюет. Копнуть поглубже его диссертацию то столько подтасовок найдёшь, что ой-ёй-ёй. Святой тоже нашёлся. Ангел с крылышками. Мудак недорезанный.

          — Вадим, брось, не заводись. Мой шеф мужик честный. Не раз в этом убеждался. Раз нашёл что-то у тебя, значит точно нашёл. Лучше согласись и исправь.

          — И ты туда же. Одна шайка-лейка. У тебя, самого всё чистенько с диссертацией? Наверняка есть мухлёж. Только не нашли его, вот ты и чистеньким оказался.

          А с Вадимом всё закончилось благополучно. Часть опытов он переделал и диссертацию к защите приняли. Но всё равно, какая-то кошка, пусть и не чёрная, а серая, пробежала между нашими кафедрами. Появился холодок в отношениях шефов, который перекинулся и на нас.

           Что касается «мухлежа» то его в моей диссертации не было. По крайней мере я бы его не допустил. А ведь мог и оказаться, когда я где-то в середине аспирантуры уже, до того устал что молил Бога чтобы всё быстрее закончилось. А тут, как назло, американцы напечатали статью и нужно было срочно воспроизвести опыт американцев и сравнить его с нашим. Причём, для достоверности сравнения шеф потребовал повторить и американские и наши опыты не меньше четырёх раз. Спорить не стал. Приступил к постановке исследований по американской методике. Проделали 6 опытов. Результаты двух полетели в корзину из-за найденных технических ошибок. Результаты четырёх подтвердили выводы американцев.

              Двукратный повтор опыта по нашей методике прошёл безукоризненно, без ошибок. Полученные данные полностью соответствовали американским. Это была маленькая, но победа, т. к. наши разработки обходилась на порядок дешевле и сберегали уйму времени. Ставить ещё два повтора не хотелось. И так всё ясно.
 
                Пошёл к шефу. Вернулся с унылым лицом и строгим наказом всё повторить в третий и четвёртый раз. Честно скажу до чёртиков не хотелось опять впрягаться в одно и то же ярмо. Куда проще было плюнуть на всё и не делая опыт вписать в выдуманные протоколы нужные цифры. Но что-то произошло в моей аспирантской башке и я не понимая почему, чертыхаясь, проклиная всё на свете поставил опыт третий и четвёртый раз. Данные совпали с результатами первых двух опытов. Как я и ожидал. Поэтому если бы я не поставил опыты в третий и четвёртый раз, ничего бы не изменилось. Но я поставил и это было честно.

                Этот случай не стал прививкой от нечестных поступков и не заблокировал желание смухлевать. Не раз, в мысли просачивалась, изящно извиваясь, подленькая мыслишка — да брось ты выпендриваться, зачем утруждать себя лишней работой, пиши что нужно для тебя. Никто не узнает. Сократишь время и энергию для другого. Но я не мухлевал. Нельзя сказать чтобы я очень сильно заставлял себя быть честным. Просто в какой-то момент мысли о мухлеже вдруг пропадали и я, как робот, возвращался на обычный честный, жизненный путь.

              Вряд ли это существенно изменило мой характер. Изменилась оценка людей. Со временем я в общении с людьми непроизвольно стал делить людей на тех кому можно верить, кому нет. Вадиму не верил. Шефу, Яше, Светке верил.

              С Яшей мы дружили. Хотя встречались редко. В основном по праздникам, когда лаборатории закрывались, опечатывались и в них никого не пускали. Библиотеки были так же закрыты. Мы находили друг друга и проводили время вместе, считая дни когда можно выйти на работу.

              Мы любили свою работу — проделывать всевозможные опыты, которые моделировали природу, вскрывая кусочки принадлежащих ей закономерностей. Бывать на семинарах, конференциях, съездах, где можно было послушать умных людей, поделиться своими разработками, мыслями, поспорить и вдруг застыть с остекленевшими глазами от неожиданно пришедшей в голову мысли. И записать её куда попало, на чём угодно, чтобы не забыть. Потом обдумать обсосать как кость со всех сторон и приступить к проверке, к опытам. И работать, работать, работать. Практически все талантливые люди — трудоголики. Работать на износ — свойство таланта, так он выражает себя. Хорошо если эти два качества должны вместе. Беда если талант есть работоспособности нет или наоборот. В первом случае талант не проявится, во втором родится графоман, который надоест всем обилием своих никчёмных работ.

                Но не всегда работа радовала. Были моменты, когда ничего не хотелось делать. Тогда приходилось заставлять себя работать. Тяжёлая задача. Мне казалось что ежедневный труд в молодости и зрелости неминуемо приведёт к тому, что в старости он станет безусловным рефлексом. Как еда, жажда, сон. Отпадёт необходимость заставлять себя трудиться. Но нет. Ничего не произошло. Как я заставлял себя учить что-то в студенчестве, так и сейчас продолжаю себя заставлять что-то делать.

##

                Моя работа над докторской диссертацией была намного сложнее. Время постоянно не хватало. Мне поручили читать лекции, вести практические занятия. Подготовка к ним занимает много времени. Да и общественная работа иногда так откусывала от моего научного пирога, что практически ничего не оставалось.

                С научными консультантами моей диссертации проблем не было — шеф и академик из НИИ, который не только хорошо знал мою работу, но и помогал проделать у себя в НИИ некоторые исследования по кандидатской диссертации.

                У Вадима с самого начала с научными руководителями как по кандидатской, так и по докторской диссертации не заладилось. Наставника по кандидатской диссертации он сменил дважды. Консультантов по докторской вроде бы утвердили, но доносились слухи, что и здесь он хочет кого-то заменить.

                В столовой он подсел ко мне за столик.

                — Привет! Энергией заряжаешься?

                — Заряжаюсь. Садись!

                — Отсталый ты человек. Пора переходить на электрическую энергию. Подошёл к розетке, воткнул два пальца, постоял и засветился.

                — Лучше использовать солнечную энергию, — подхватил я, — Разделся, вышел во двор, пофотосинтезировался на солнышке и за работу.

                С Вадимом хорошо трепаться. Парень он умный, темы для разговора не ищет. У него всё возникает само собой.

                — Вон ца-ца ваша идёт, — махнул он в стороны Светы, аспирантки с нашей кафедры.

                — Света, Света, — привстав крикнул он, — иди к нам. Он призывно замахал ей рукой.

                Подошла Света, сгрузила с подноса еду. Села, посмотрела на меня.

                — У нас здесь плотность учёных на квадратный метр, больше чем в где-либо в мире.

                — Ещё бы! — поддержал её Вадим, — Два кандидата и аспирантка. Такая же талантливая, как и красивая.

              — Завёлся, хватит, — укоризненно сказала Света, — Кстати Вадим, ты говорят блистал на последнем рабочем совещании? Что там было? Расскажи.

              Света улыбнулась кинув незаметно взгляд в мою сторону, будто приглашая в свидетели чего-то известного только нам одним.

              Может быть она, так же как и я заметила, что с Вадимом было интересно только когда разговор затрагивал его персону. Если говорили о другом он затухал, отключался и уходил. Он много знал и любил когда его слушают, особенно если сказанное им воспринималось с восторгом. Если он был в центре внимания, он взрывался шутками, анекдотами, блистал умом и добротой, был красив и притягателен.

                Вливая в него отмеренные на небесах порции душевных качеств, Господь отвлёкся и налил Вадиму тщеславия выше меры. Или перелил по неосторожности. В любом случае, это не плохо. Избыток тщеславия способно мгновенно мобилизовать все небольшие способности человека спрятанные по закоулкам его нейрональной сети, отточить, отлакировать, улучшить и выставить их на обозрение. Нате любуйтесь. И человеком восторгаются.

              Но есть и обратная сторона. Тщеславие в большом количестве превращается в опиум, порождая страшное качество «привыкание». Непреодолимое желание быть в центре, выше всех становится гранью патологии. За ней возникает злобное желание убрать физически или морально всё что мешает быть «пупом Земли». Если ты не мешаешь — ты друг, если ты помеха — враг. Мгновенно без всяких переходов и нюансов одно превращается в другое и наоборот. Эти переходы для себялюбца безболезненны и не несут каких-либо переживаний, угрызений совести. Для него это норма жизни.

              Мы с удовольствием слушали монолог Вадима. Наконец, не чувствуя поддержки, он остановился. Выпил компот. Встал. Хлопнул меня по плечу.

             — Ну ладно. Я пошёл. Заходи.
               
                Света взглянула на меня и фыркнула.

             Постепенно круг моих знакомств в учёном мире расширялся. Мои публикации начали цитировать и ссылаться на них при выступлениях. Это было приятно. Я начинал чувствовать себя не то что уверенно, а спокойнее. По крайней мере при встрече или в начале разговора со знаменитостями, я уже не боялся возникающей мешанины в голове из-за боязни показаться нелепым дураком.  Правда, в процессе разговора всё проходило. Но всё же! В конце концов состояние боязливости из-за неуверенности в себе стало проходить. Не маловажную роль в этом сыграло то, что я хорошо знал свою проблему, историю её развития, сложные вопросы, фамилии исследователей и их работы.

              Последнее имело большое значение при ответах на вопросы по докладу или в диспутах. Как правило, прав оказывается тот, кто приводил неопровержимые аргументы. А неопровержимость — это прежде всего цитирование первоисточников (работы и фамилии авторов, год и место их публикаций) подтверждающих твою точку зрения. С памятью на фамилии и года у меня было из рук вон плохо. Можно было начать тренировать память. Но я пошёл по другому пути. Составил список исследователей работавших по моей или близкой к моей тематике. Вписал в него год, место проживания и работы, основные публикаций и прочее. Получился громадный список, посмотрев на который чуть не сошёл с ума. Всё-таки пересилил себя и на протяжении нескольких месяцев постоянно, как студент, зубрил то что было в списке. И вызубрил!

              — Слушай, — сказал Яша после очередного спора по какому-то вопросу, — С тобой в последнее время стало трудно спорить! Ты засыпаешь доказательствами. Я поражаюсь. Откуда ты всё это знаешь? Раньше вроде бы, такого не было! Мне бы так! Но я рад этому!

                Кто бы говорил! У Яши, помимо многих необычных качеств, имелась мощная, поражающая людей, память. До него мне было ой как далеко! Но уж если так сказал Яша, кристально честный и прямой человек, то этому можно верить.

                И ещё. Необходимо хорошо знать многочисленные связи твоего направления в исследовании с другими проблемами. Ты начинаешь видеть свою задачу не с привычной для тебя стороны, а с других позиций, где твоя проблема только звено в сложной системе взаимоотношений. Это позволяет конструировать свои исследования в неожиданных ракурсах, с неординарными подходами.

                Не трафаретный подход к исследованиям давался мне без особых усилий, возникал неожиданно сам по себе и как говорил шеф «Оригинальность в исследованиях — черта твоего дурацкого характера. Она усугубляет дурость». Что он хотел этим сказать, не понял. Но сделал вид что понял. Подумает ещё «Дурак простых вещей не понимает». Если он прав, то этим я отличался от Яши. У него неординарность в исследованиях существовала без дурацкого характера.

                А то что характер у меня дурацкий, это точно. Ещё мама устав спорить со мной по поводу одевать мне шапку или нет, махала руками и говорила, — Весь в отца, такой же дурацкий характер. Может быть поэтому мы с отцом были полностью совместимы? Нам вдвоём было всегда комфортно, просто и спокойно. Мы были сами по себе, нас ничего не ограничивало мы были такими как есть. И сейчас я с удовольствием и грустью вспоминаю время проведённое с ним.

                После одной конференции неофициально собрались ведущие исследователи, разрабатывающие смежную с нами проблему. Накопилась груда неразрешимых проблем и их нужно было решить. Для затравки предложили сделать сообщения нескольким сотрудникам работающим в параллельных областях, в том числе и мне.
                Я подготовил выступление и сидел, ожидая приглашение к докладу, в первом ряду на крайнем стуле. Смотрел как заполняется зал. Большинство пришедших, судя по приветствиям, хорошо знали друг друга. В разговорах то и дело слышались названия вузов, факультетов, преподавателей, просьбы о рецензиях, слова благодарности, слышались воспоминания о каких то мероприятиях, забавных случаях и т. д.

              Поднялся ведущий

              — Тихо, тихо. Пора начинать. Начну с просьбы. Если кто-то будет задавать вопросы называйте свою имя и фамилию. Не все здесь знают друг друга. Итак, пожалуйста. Первым выступит………

              Он назвал фамилию и тему доклада первого выступающего. Работа совещания пошла по привычному руслу.

              Мой доклад прошёл гладко. На заданные вопросы ответил. Собрал листочки и уже было сошёл с кафедры, как поднялась женщина в возрасте. Представилась. Её имя и фамилию ничего мне не говорили. Попросила разъяснить, почему я в своих опытах придерживался именно такой методике и не той, которую рекомендовали наши коллеги из Японии. Я разъяснил, что используемый мной метод разработан двумя нашими учёными Фрейдлих Инессой Георгиевной и Никитиной Верой Сергеевной. Метод неоднократно проверен нашими учёными, в том числе и мной. Более того в сравнении с Японским методом, он показал более точные результаты при существенной экономии времени и материалов. Публикации этих учёных можно найти в журналах (я назвал журналы и год их издания). Что касается Фрейдлих И.Г., то, возможно, это была её последняя статья. Больше её публикаций я не встречал. Жалко. Это был талантливая исследовательница.

              — Спасибо, — сказала в ответ женщина, — я раньше тоже хорошо знала её. Я удовлетворена ответом.

              Женщина села, а я почувствовал, что в зале почему-то наступила напряжённая тишина. Разговоры, перешептывания прекратились. Все смотрели на меня. И вдруг тишину разорвал оглушительный хохот. Совершенно неожиданный. Все смотрели на меня и хохотали. Я не мог понять в чём дело и водил глазами по хохочущим лицам. Моё недоуменное, испуганное лицо ещё больше веселило. Некоторые не поняв причину наклонялись к соседу, а когда им объясняли,  хлопали себя по коленям и тоже хохотали.

              Наконец председатель, кашляя от смеха, поднял руку. Успокаивая зал , обращаясь ко мне сказал, указывая на севшую женщину.

              — Это Фрейдлих И.Г. Это её фамилия до замужества. Она автор этой методика. Сейчас она печатается под новой фамилией.

              Вновь раздался хохот. Затем зал успокоился и пошла обычная работа.
              После совещания в фойе многие с улыбкой поглядывали в мою сторону. Некоторые подходили ко мне, говорили смеясь какие то общие слова, подавали руку, давали визитку, просили «если будет нужно, звонить». Мне кажется я не только приобрёл массу новых знакомств, но и вошёл в круг этих людей. По крайней мере для них я перестал казаться чужим.

              Мы с шефом стояли уже одетые, когда к нам подошла Инесса Георгиевна и пригасила нас на ужин к себе домой.

              Когда мы сидели в метро, возвращаясь в гостиницу шеф сказал.

              — Ты поди думаешь, что твоя ляпа с девичьей фамилией И.Г. послужила причиной приглашения нас на ужин? Ошибаешься! Причиной стали твои разработки. Инесса Георгиевна нашла в них что-то интересное для себя. Недаром она почти всё время говорила о них. Не исключено — имеет на тебя какие-то виды.

              Я молчал. А что я мог сказать? Всё это было настолько неожиданно, что у меня ещё не сформировалось ни собственного мнения, ни отношения к происшедшему.

              С И.Г. у меня сложились очень хорошие отношения. Как старшая по возрасту и положению, она иногда поругивала меня если замечала, за мной какие-то несуразности в выступлениях или в общении с людьми. Наши аспиранты пользовались лабораториями в её институте. А приезд её с несколькими сотрудниками в мою лабораторию, мне кажется поднял меня в глазах нашего ректората. Ну и слава Богу!

              До защиты докторской осталось всего ничего.

              Неожиданно вызвал шеф.

              — Утром мне позвонил…….., он назвал имя крупного учёного, куратора направления над которой я работаю, — На послезавтра он приглашает к себе в институт тебя и исследователей работающих по твоей тематике. Встреча не официальная. Хотят послушать тебя, поговорить с тобой. Кратко изложишь суть своих исследований и ответишь на вопросы. Не бойся. Ничего страшного не будет. Могу сказать даже больше. Не каждому даётся такая честь. Это называется «Гамбургский счёт». Тебя оценят как учёного. Без блата, по-честному. Решения никакого не будет. Как узнаешь результат? Почувствуешь на защите и после неё.


                — А Вадим и Яша проходили этот счёт?

              — Нет. У Яши ещё всё впереди.

              В небольшом зале собралось человек сорок. Почти все молодые. Все друг друга знали. Подшучивали, зубоскалили. На вид пацаны. Ничем не привлекательные, не одеждой, ни лицами. Таких на улице полным, полно. С пивом или сигаретой. Эти были без пива и сигарет. Но судя по поведению хохмачи ещё те. А у меня поджилки тряслись. Некоторых я знал по конференциям и симпозиумам. Умные, начитанные. В полемике — палец в рот не клади. Если, где-то что-то соврал или накосячил, да ещё упрёшься в своей ошибке — не пожалеют, забьют до смерти. Видел не раз. Да-а-а-а! Вляпался. На кой чёрт мне сдался этот «Гамбургский счёт»! Сидел бы тихо. Жил бы не тужил. Не сиделось. Чирей в одном месте покоя не давал. Допрыгался.

              Никто не обращал на меня особого внимания. Скользнут взглядом и всё.

              Ведущий предупредил,

              — Расскажите о своей работе в режиме «Свободного полёта». С рефератом Вашей докторской диссертации все знакомы, поэтому свою работу не пересказывайте. Говорите о том, что сами считаете нужным и важным. Пожалуйста.

             Доклад занял от силы 10 минут. Затем начались вопросы.

             Я сразу понял, что в зале сидели не пацаны с улицы, а серьёзные люди, логика мышления которых отточена до бритвенной остроты непрерывным поиском истины, схватками идей, критикой и постоянной гонкой в неизведанное. Это была их жизнь, их стихия и их судьба со всеми неполадками, огорчениями и радостями. Они любили эту капризную Судьбу, не изменяли ей и не променяли бы ни за что, как бы больно она их не била. Сейчас они в своём мире и они рады этому.

              Я неожиданно успокоился. Это было действительно неожиданно. Без всякого перехода  вдруг почувствовал, что мне хорошо и с удовольствием буду отвечать на вопросы. Я перестал боятся. Может быть потому, что я сразу же почувствовал, что моя работа им интересна. А что может быть лучшее для меня в человеке? Да и в задаваемых вопросах не было никакого подтекста или стремления покрасоваться своим умом или знаниями. Ими руководило голое, жадное любопытство мальчишек, увидевших что-то интересное, но непонятное. Они столпились вокруг и обмениваясь словами стараются понять что это такое. А поняв сразу же примерить к своим исследованиям. Я им был интересен как человек проделавший свой путь в исследовании природы и им хотелось понять этот путь и полученный результат. Им интересно моё, именно моё мнение о своих открытиях и неудачах, апробированных подходах и не оправдавших себя методиках, всё что пригодилось в поиске истины и что было отвергнуто. Каждый вопрос заставлял меня взглянуть на свои исследования с новой стороны, со стороны который предлагал почти каждый задавший вопрос. От этого мои исследования приобретали новые грани, порой такие о которых я даже не догадывался. Неоднозначность суждений всегда накаляет обстановку и мне не раз приходилось схватываться с оппонентом стремясь понять новый неожиданный для меня подход. Когда это удавалось я чувствовал удовлетворение, а оппонент, потирая руки, садился. И тут же летел новый вопрос.

                Иногда я не мог найти ответ. Тогда с разных мест предлагались различные варианты решения. И в этом невидимом клубке информации начинали кружиться, сталкиваться, ломаться и гаснуть новые неожиданные идеи, ставились новые вопросы, которые не упрощали, а усложняли или делали невозможным решение моей проблемы. Нужно было искать новый путь. Тогда все эти пацаны с горящими глазами лезли сломя голову в дискуссию, которая достигала такого накала и такого высокого научного уровня, что забывалось всё. Это были уже не сотрудники институтов, это были обнажённые мозговые матрицы, которые жили своей жизнью и эта жизнь была для них счастьем. И они с удовольствием вертелись в этой пульсирующей сфере интеллекта.

              Ведущему с трудом удавалось загнать этих взъерошенных ребят в прежнее русло.


              Не заметили как наступил рассвет.
 
              Расходились группами из которых вылетали обрывки спора. Я ушёл последним. Давал на прощанье руку всем уходящим. Кто крепко жал в ответ, кто хлопал по плечу, кто говорил «До встречи», «Всё нормально», «Хорошо посидели», «Заходи» и т. д. Визиток надавали много. Но мне хотелось узнать о результате встречи. Дождавшись ведущего я вышел вместе с ним из здания. Прощаясь подали друг другу руки.

              — Ну как? — спросил я.

              — Понимаю тебя! — ответил он, — Волнуешься! Думаю всё нормально. Удачи тебе!


                Шеф, которого не было на совещании, наверняка позвонил по своим каналам, чтобы узнать о результате.

                На следующий день при встрече он, поздоровавшись, сказал.
— Я в курсе. Всё нормально. Потом, помедлив, добавил, - Я рад за тебя!

###

                Вчера мы с Яшей наткнулись на потрясающую идею. Но это так, на вскидку, на первый взгляд. Сегодня восторженность прошла. Успокоились. Жду его звонка. Сегодня встретимся. Не спеша обсудим.

                Ага, вот и звонок.

                Жизнь продолжается!