Река. Часть вторая. Глава пятая

Война в Китае была не грозой, а затяжным, моросящим дождём. Она не очищала, а лишь размывала всё вокруг, превращая землю в грязь, а людей — в тени.

Ичиро снова стал мечом. Тело помнило ритм марша, руки — холод стали, глаза — безразличие к тому, что лежало на обочинах дорог. Короткая жизнь в Японии, рядом с Юки, казалась сном, увиденным в лихорадке. Реальностью были только приказ, вес винтовки и серое, равнодушное небо.

Письмо пришло с почтой, привезённой на грузовике снабжения. Тонкий конверт, испещрённый иероглифами, выведенными знакомой, старательной рукой Юки. Он открывал его, и пальцы, привыкшие к грязи и маслу, казались чужими на этой чистой, хрупкой бумаге. Слова были простыми, лишёнными эмоций, как и подобало жене солдата. Но за их сдержанностью он почувствовал тихий, настойчивый стук новой жизни. Она была беременна.

Он подал прошение об отпуске. Командир, человек с лицом, похожим на старую карту, где морщины были реками, а шрамы — городами, отказал. Его слова были такими же простыми и окончательными, как и слова в письме.

— Идёт война, Ёсикава. Империи нужны хорошие солдаты больше, чем детям — отцы. Твой долг здесь.

Ичиро принял отказ без возражений. Дисциплина была его второй кожей. Он продолжал чистить винтовку, ходить в патрули, спать на холодной земле, но теперь внутри его пустоты появилось что-то иное. Не тепло, нет. Скорее, точка напряжения. Невидимый узел.

Следующее письмо пришло через несколько месяцев. У них родилась дочь. Юки назвала её Аямэ. В честь бабушки Дайскэ, как они и договаривались.

«Она очень тихая, — писала Юки, — и у неё твои глаза. Если бы родился мальчик, мы бы назвали его Дайскэ».

Он перечитал эту строчку несколько раз. Дайскэ. Имя друга, похороненного в этой земле, имя, которое могло бы принадлежать его сыну. Он смотрел на иероглифы, и они расплывались, превращаясь в лицо Дайскэ, смеющееся над котлом с рисом. Долг, который он нёс, обрёл имя. Аямэ.

Отпуск ему дали внезапно, через полгода. За проявленную в бою доблесть — так было сказано в приказе. Он не помнил никакой доблести. Он помнил только крики, грязь и холодное удовлетворение от нажатия на курок. Путь домой был сном. И вот он стоит на пороге своего дома. Юки поклонилась ему, и в её глазах он не увидел ни упрёка, ни радости. Только бесконечную усталость.

— Она внутри, — сказала Юки. — Учится ходить.

Он вошёл в дом, и первое, что увидел — маленькую фигурку в красном кимоно, неуверенно переставляющую ножки. Аямэ держалась за низкий столик, делала шаг, другой, падала на мягкий татами, смеялась и вставала снова. Она смотрела на него большими, тёмными, серьёзными глазами. Своими глазами. Он сел на татами, и она, пошатываясь, сделала несколько шагов к нему. Он не протянул руки, чтобы поймать её. Он просто смотрел. Он пытался разглядеть в её крошечном, ещё не оформившемся лице черты Дайскэ. Изгиб губ, форму ушей, выражение глаз. Он искал своего друга, свою потерянную половину, своё оправдание. Но она была ещё слишком маленькой, слишком новой для этого мира, чтобы нести в себе чью-то память. Он поднимал её на руки, и она тянулась к его лицу, изучая его пальцами, как будто пыталась запомнить его черты на всю жизнь.

— Дайскэ хотел бы её увидеть, — сказала однажды Юки.
— Да, — согласился Ичиро. — Он бы… он бы готовил для неё что-нибудь особенное. Сладкие рисовые шарики, наверное.

Они помолчали, вспоминая.

— Береги себя, — сказала Юки в последний вечер. — Теперь ты нужен не только Императору.

Он вернулся на войну другим. Пустота внутри никуда не делась, но теперь у неё появилось эхо. Теперь он сражался не только за абстрактную идею Императора, не только за холодную красоту долга. Он сражался за этот маленький, тёплый комочек жизни, который ждал его в Токио. Дайскэ пошёл в армию, чтобы защитить свою сестру. Теперь он, Ичиро, должен был защитить дочь, которая носила имя из их семьи. Он по-прежнему был верным солдатом Хирохито. Но теперь, убивая, он защищал не только Империю. Он защищал отражение глаз своего друга в лице своей дочери. Сталь его воли не смягчилась. Она просто приобрела новый, более личный и оттого более острый закал.