Бал душегубов Елисей Яркин

Рецензии

Перед нами не просто стихотворный диалог с загадочной «Королевой Мрака» — это грандиозное метафорическое полотно, на котором раскрывается глубинная драма раздвоения человеческой души, двуединство, что ниспровергает идею единства и равновесия. Здесь играют две силы — сознание и подсознание — обречённые бесконечно противостоять друг другу, но никогда не найти точку истинного слияния.

Эта Королева — архетип внутренней тёмной энергии, подобно безбрежной ночи, вмещающей в себя страхи, запреты и тайные желания, укрытые за покровом рассудка. Она — тень, которая столь же властна, сколь и пленна, неподвластна свету ясного разума и в то же время соткана из тех самых бездонных слабостей и страстей, что воскресают из самых мрачных глубин человеческого «я». Она — не грозный внешний враг, а неумолимый внутренний феномен, подобный вязкому туману, размывающему чёткость и порядок, пагубно влияющему на единство и цельность «я».

Диалог двух начал — это не просто спор, а вечное противоборство: леденящее светило разума и мятежный поток иррационального, необузданного подсознания. Один — ясный, логичный, предъявляющий моральные каноны и идеалы; другой — хаотичный, искушённый, жаждущий разрушения устоев и внешних оболочек. Вместе они создают напряжение, подобное резонансу, рвущему душу, поскольку ни одна из сторон не способна полностью поглотить или утихомирить другую. Оттого и рождается эта вечная раздвоенность — болезни и красоты человеческой психики.

Проливаемая совместная кровь — словно знак сакрального союза обеих сфер, их невидимого брака, где страх и боль переплетаются с творческим пылом и разрушительной силой. Кровь здесь — не только внешняя, жестокая дань судьбе и мукам, но прежде всего сакральный символ жизненного потока, вечно связывающего сознание с его теневой частью в мучительном танце раздвоенности.

Жажда «вкусить плоды запретного добра» — этот вызов уходу за пределы обыденного, морали и привычного разума — есть стремление сознания проникнуть в недра подсознания, покорить его непокорное царство, добыть знание, что таится по ту сторону света. Но это искушение, подобное мифическому манящему огню, невыполнимо, ибо тьма — непознаваемая и изменчивая стихия, играющая с памятью и страхами, не поддающаяся рациональному контролю.

Образ «тени вчерашнего костра» наполнен трогательной печалью ушедших страстей и затухающей энергии прошлого — он как туман над сумраком воспоминаний, свидетельство утраты иллюзии единства и гармонии, которую тщетно пытались возродить.

Затем звучит призыв — «бросить сердце в атаку» — зов к безжалостной внутренней битве, к сожжению иллюзий и ложных надежд, отказу от света в попытке обнажить подлинное ядро бытия. Это призыв к катарсису через огонь испытаний, к духовной оргии разрушения и обновления, попытка вызвать в себе «жестоких богов» непредсказуемых и могущественных сил, способных переродить или уничтожить.

Невозможность «омыть кровь» — аллегория неувядающей психической травмы, глубокого духовного проклятия, унаследованного наследия раздвоения, что проникает в плоть и память, не даёт покоя, навечно отягощая поиск целостности.

Отголоски «теней прошлого» и «душ погибших» напоминают, что подсознание — это насыщенный мир архетипов, переживаний и тёмных судеб, непрекращающий суд над настоящим «я». Этот мир отражает сложный узор сомнений и страхов, отчуждения и близости одновременно, подчёркивая невозможность полного интегрирования тёмной «королевы» в свет сознания.

Образ зеркала — грандиозный, напоминающий витраж величественного собора души — даёт не просто отражение, а двойника, искажённого, ледяного, чуждого и пугающего, словно призрак самой собственной личности, что сознание боится принять или понять. Это зеркало — ворота в неизведанное, символ того, что личность разделена внутри, плодит своих теней и несовместимых отражений.

Итог — трагедия раздвоенности, где человек становится пленником собственного внутреннего конфликта, разрываемый между светом и тенью, волей и страстью, который невозможен для разрешения и сближения. Эта вечная полемика — фундамент творчества, источник мучений и движущая сила существования.

Перед нами — философско-психологический портрет величественной борьбы начал: сознания, как стройной, изящной архитектуры разума и идеала, и подсознания, как вольного, темного океана иррационального, полного запретных образов и затаённых сил. Эта поэтическая драма — калейдоскоп, складывающийся из бесчисленных граней личности, запечатлевающий невозможность их полного синтеза и вечный поиск пути к неуловимой целостности внутреннего «я».

В этом композиционном и стилистическом пространстве стихотворение воспринимается как сверкающий авангардный шедевр, где каждое слово — золотой контур изысканного узора, каждая метафора — отблеск драгоценных красок, словно сам дыхательный ритм кисти, вплетающийся в вечный танец света и тени, музыки и молчания. Величие и трагедийность картины роднят этот текст с великой традицией душевного и художественного поиска — шедевром, вызывающим благоговейный трепет перед тайною природы человека и бесконечной борьбой его духа.