Геленджик. 75. Благодарение

И вообще, хорошо. Миниатюры пишутся легко. И даже неудержимо. Когда пишу, мне смешно. Это не значит однозначно, что миниатюры хороши. Это значит, что это хорошее занятие. Для меня. И для близких. Потому что можно не доставать близких своими экспериментальными речами. Всё уходит туда — в миниатюры.

И получается, что теперь это Ваша ноша, уважаемый читатель. Извините. Спасибо. Это очень мило с Вашей стороны. И что-то ещё говоримое в таких случаях.

И я благодарю, что Вы читканули пару-тройку моих миниатурэ. Так на французский манэр называла бы их моя бабушка Мари, школьная учительница русского языка и литературы. Или на какой это манэр?

Дело в том, что как только я начинаю писать что-нибудь, даже неотносящееся к высокому искусству литературы, да хоть слово в кроссворде, или например, налоговую декларацию, или, например, рецепт пациенту, — то получается всё равно всегда мини-нетленка миниатурэ, как говорила бы бабушка Мари.

Я уже решил совсем отрешиться от высокого искусства литературы и начал писать на заборе. Но и тут меня настигла муза.

Я даже попробовал (переходя на шёпот) начать писать на стене общественного туалета, в одном заведении, где все пишут, там даже маркеры специально висят, фишка такая, но и тут как тут — она! — моя муза.

Тогда я отбросил сопротивление. И пишу не останавливаясь.

Вот и сейчас из столовой доносится «обед! обед!» — это мой желудок, да, прямо из столовой, он уже там, взывает к совести моего мозга или моего сердца, где у человека совесть. Вот, вот, желудок так и говорит «где у тебя совесть». А я всё пишу и пишу, не могу.

Но занятие найдено хорошее. Настроение хорошее. Хорошее, когда пишу. И когда не пишу, тоже хорошее. Но не пишу я мало. В основном пишу. Работаю над чем-нибудь. Ну, ладно, пока.